От WLD Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 10.12.2004 16:52:05 Найти в дереве
Рубрики Семинар; Версия для печати

размышления о солидаризме-1

Вступление.
На форуме часто идет дискуссия между «солидаристами» (условное название) и марксистами (без кавычек и в кавычках). Острота этой дискуссии, в которой нередки взаимные выпады личного характера, обусловлена не только субъективными обстоятельствами, то и текущим моментом (объективно). Казалось бы, все объединены несогласием с происходящими изменениями в обществе (проще сказать, с его разрушением вплоть до его ликвидации), тем не менее, согласие по теоретическим вопросам трудно достижимо. Главный пункт разногласий марксистов и «солидаристов» видится в следующем. «Солидаристы» озабочены тем, что на сегодня нет удовлетворительной теории общества традиционного типа, т.е. такой теории, которая могла бы стать концептуальным основанием мировоззрения, альтернативного мировоззрению западно-европейского общества, и могла бы предложить альтернативный путь исторического будущего. Одновременно, такое теоретически оформленное мировоззрение позволило бы найти согласие в понимании текущего момента в России и в мире (глобально). Иначе говоря, на сегодня нет теоретического основания для выстраивания идеологии сопротивления надвинувшейся на Россию глобализации (или ее одобрения, если вдруг окажется, что она есть благо для России). С этим не согласны марксисты, полагающие, что марксизм есть теория, адекватная текущему моменту, в особенности, если его творчески доработать. Позиция солидаристов (той части, которая сомневается в эффективности марксизма или начисто отрицает таковую) выражена фрагментарно через конкретные обсуждаемые вопросы и систематического изложения не получила. Этот текст есть попытка одного из представителей весьма неоднородного сообщества «солидаристов» систематически изложить мировоззренческую позицию с претензией отразить с большей или меньшей степенью адекватности то общее, что объединяет «солидаристов».

1.Аксиома солидаризма.
Этот тезис должен рассматриваться как основная аксиома антропологии солидаризма. Суть ее начинается с простой формулы, которая в общем-то давно известна и не является открытием: люди живут в сообществе. Формула эмпирически наглядна, для марксизма она есть точно также некая исходная аксиома. Дело в комментарии для ее последующего понимания.
Сообщество не есть просто некая внешняя среда для индивида, в которой он осуществляет жизненные функции или так называемее права человека, естественные права и т.п. Антропология либерализма твердит постоянно о том, что человек «явился в мир», чтобы реализовать свои естественные права. Однако дело в том, что сообщество есть способ существования человека и это обстоятельство является условием существования биологического вида Homo (понятно, что люди не имеют исключительного права на такой способ существования). Отдельный индивид-Робинзон этого сообщества может вести изолированный образ жизни, но только благодаря тому, что «прихватил» с собой предметы материальной культуры и унаследовал образцы духовной культуры (организация сознания). Сообщество и здесь защищает его через свою культуру и материальные средства, иначе Робинзону пришлось бы «встать на четвереньки» и познать все прелести «индивидуальной конкуренции» в том биологическом сообществе, в которое вынесла его морская стихия.
Итак, еще раз: аксиома солидаризма в том, что сообщество и только сообщество есть способ жизни вида и условие жизни индивида. Но тогда важно следующее. Не индивид сам по себе есть самоценность, но сообщество, в котором только и может жить индивид. Индивид есть часть целого, в рамках этого целого возникают соответствующие отношения и права индивида. Противопоставлять себя сообществу индивид может лишь в качестве фронды или в рамках той или иной формы превращенного сознания: «Представлять личное средоточие своего бытия как действительно отделенное от своей и общей жизненной сферы, связывающей его с другими центрами, есть не более как болезненная иллюзия самосознания» (В.С.Соловьев. Оправдание Добра). Продолжение цитаты: «Когда перед глазами петуха проводят мелом черту, он, как известно, принимает эту черту за какую-то роковую преграду, переступить которую для него делается совершенно невозможным. Он, очевидно, не в состоянии понимать, что подавляющее, роковое для него значение меловой черты происходит только от того, что он исключительно занят этим необычным ему и неожиданным представлением и, следовательно, не свободен относительно его. Заблуждение, естественное для петуха, менее естественно для разумно-мыслящего человека. Однако и он слишком часто не понимает, что данное ограничение его субъективности получает свою непреодолимость и сосредоточенность единственно лишь от исключительного сосредоточения его внимания на этой ограниченности, что роковая отдельность его «я» ото всего другого заключается только в том, что он представляет себе ее роковою. Он тоже есть жертва самовнушения, хотя и имеющего, конечно, объективные точки опоры, но столь же условные и легко устранимые, как и проведенная мелом линия».
Итак, если выживание сообщества есть условие выживания индивида (особи) и наоборот, то между особями (индивидами) – членами сообщества должны существовать отношения, обеспечивающие самоорганизацию и целостность сообщества. Условно назовем такие отношения солидаристскими, существующими наряду с отношениями индивидуальной конкуренции. Солидаристский тип отношений (поддержка сообщества как целого и особей своего вида или своей группы) необходим уже на биологическом уровне, а формы поведения, в которых выражаются эти отношения, получили у этологов (К.Лоренц, Н.Тинберген) название «социального поведения животных».
Вообще-то экскурс в биологию в поисках оснований солидаризма (с него начинал, в частности, П. Лавров) не является обязательным, поскольку нет особой необходимости доказывать, что в обществе есть связи, соединяющие людей. Экскурс в антропогенез имеет вот какой смысл. Он обнаруживает, что уже на уровне биологических сообществ еще до становления орудийной (предметной) деятельности человека существовали некие программы поведения, обеспечивающие целостность сообщества. Это последнее обстоятельство было одним из условий становления орудийной деятельности человека. Однако еще до становления трудовой деятельности и социальной организации человека сообщество гоминид уже обладало способностью поддерживать свою целостность за счет соответствующих форм «социального» поведения. Но к биологическим программам такого рода легко присоединялись (могли присоединяться) внегенетические (приобретенные) формы поведения в сообществе, сохраняемые через подражание и обучение. Иначе говоря, некая «протокультура» могла существовать в сообществе еще до становления орудийного действия. Среди антропологов, например, Б.Ф.Поршнев настаивал на том, что «речевое поведение» предшествуют орудийному действию: «...данные эволюции мозга и патологии речи свидетельствуют, что речь появляется только у Homo sapiens. Более того, можно даже отождествить: проблема возникновения Homo sapiens - это проблема возникновения второй сигнальной системы, т.е. речи» (Б.Поршнев). Так или иначе, в гоминидных сообществах существовали способы организации «общественного» поведения особей безотносительно к процессу овладения ими орудийного действия. В этом смысле «протокультура» вместе с биологическими (биогенетическими) средствами организации поведения была одной из предпосылок антропосоциогенеза. Однако в человеческом обществе поведение индивидов организуется через культуру, и в этой связи возникает фундаментальная в дискуссии «солидаристов» и марксистов проблема «первичности» культуры или производства в организации общества.

2.Производство и культура (материя и дух, деятельность и поведение).
Замечу изначально, что поведение социального существа (окультуренного человека) формируется не производством как таковым. Оно формируется через обучение и воспитание, т.е. через процесс социализации, суть которого заключается в приобщении к культурным формам, характерным для конкретного сообщества. Поэтому центральным вопросом для понимания социальной природы человека является исследование происхождения культуры, в данном контексте искусственных (не биологических, не наследуемых биогенетически) форм поведения и средств закрепления и организации такого поведения.
Становление культуры проявляет себя через эволюцию поведения социального существа. Поведение представляет собой ту действительность, которая непосредственно обволакивается культурой и преобразуется ею. (Отмечу для дотошных, что разграничение поведения и деятельности остается проблемой, которую здесь не комментирую). Как уже сказано, не только в гоминидных сообществах прошлого, но и в сообществах шимпанзе возможно возникновение и поддержание искусственных форм поведения, что составляет некую «протокультуру» (еще раз отмечу, что с точки зрения этологов к культуре будут отнесены все формы поведения, передаваемые через подражание и обучение, но не наследуемые генетически). Для человека (в этом нет разногласий) само культурное поведение и его наследование становятся символическим, т.е. оно обеспечивается знаковыми (символическими) средствами, кодирующими то, что можно назвать смысловыми значениями. Процесс кодирования значений такого рода (например, через ритуал) – это не простая тема антропологии и теории культуры. В конце концов, нам достаточно на этой ступени фиксировать сам факт, что существование культуры в человеческом сообществе неотделимо от системной совокупности символических значений, соотнесенных с социальным поведением, кодирующих принципы и формы этого поведения. Есть и совокупность средств для расшифровки значений такого рода, но эту тему мы обсуждать здесь не будем. Нам важно фиксировать, что становление культуры и социального поведения человека суть единый процесс и этот процесс выполняет фундаментальную роль в становлении человеческого сообщества и человечества в целом. Нет человека вне культуры. Каждый из нас идентифицирует себя по меньшей мере по двум параметрам: а) родители, т.е. принадлежность к семье и роду; б) национальность, т.е. принадлежность к какому-то сообществу, принадлежность к культуре этого сообщества, поскольку отождествление себя с сообществом (по крайней мере в современных условиях) идет именно по культурному признаку, а не по крови и не по этносу (принадлежность к этносу и культура могут отождествляться в сознании, как это имеет место для многих в самоназвании – русский. Но культурная компонента всегда доминирует. Этнос не признает человека своим, если последний изменил его базовым ценностям). Даже нынешний маргинал вынужден себя с чем-то идентифицировать и он идентифицирует себя с безликой массовой культурой с ее простыми и универсальными ценностями и формами поведения. Культурная (или культурно-национальная) самоидентификация оказывается для человека важнее (первичнее), чем осознание своей принадлежности к той или иной социальной группе (рабочий, крестьянин, интеллигент, человек свободной профессии, бомж – наконец).
Характерно, что это свойство (самоидентификация по национально-культурному признаку) было использовано для разжигания национализма и разрушения СССР и используется для организации политических процессов в современном мире (они могут прикрываться лозунгами противостояния демократии и тоталитаризма). Что может противопоставить этому марксизм? Принцип классовой солидарности? Но он выглядит для человека весьма абстрактно, а национально-культурная принадлежность «ближе к телу».
Впрочем, упреки (или аплодисменты) в сторону марксистов станут уместны после выяснения соотношения между культурой и производственной деятельностью. Как уже отмечалось, некие культурные формы мы можем наблюдать и в сообществе обезьян. Я полагаю, что с этим можно согласиться при учете того обстоятельства, что названная «протокультура» не носит символического характера (не требует от особей сознания в нашем человеческом понимании), и не располагает средства организованного воспроизводства «культурных навыков» в сообществе. Протокультурные формы сообщества обезьян в известном смысле случайны, они не закрепляются и не культивируются как необходимые для сообщества. Утрата таких навыков не скажется серьезным образом на его адаптивных возможностях. Иное дело, когда эти приобретенные навыки становятся жизненно важными для сообщества как целого и начинают систематически воспроизводиться и культивироваться. Когда и как это происходит?
Следует признать, что решающим фактором явилась здесь предметно-орудийная активность, превращающаяся в сообществе по мере его развития в основное средство решения комплекса жизненных задач: пища, территория, безопасность и т.п. Даже если согласиться с Поршневым (или с социобиологами) в том, что орудийная деятельность возникает вслед за некими культурными формами, то все равно придется признать ее фундаментальное значение. Здесь уместен вопрос: целостность какого сообщества обеспечивают культурные формы и соответствующие им формы поведения? Прежнего биологического или нового становящегося? Едва ли здесь нужно колебаться с ответом. Поразмышляем здесь в рамках ментальных установок, не противоречащих марксизму (в той части, в которой марксизм опирается на антропогенез, а он на него несомненно опирается. Например, Ф.Энгельса и его «Роль труда…»). Будем вести рассуждение от факта орудийной активности гоминид, не отрицая наличия других обстоятельств жизни гоминидного сообщества, о которых шла речь выше. Тогда антропосоциогенез можно представить таким образом.
Освоение орудийной активности (в моей терминологии – освоение предметной деятельности как новой формы активности, как нового способа взаимоотношения с природной средой) вносит определенные изменения в жизнь сообщества. Степень воздействия таких изменений может быть различной. Представим себе, что макаки японского заповедника остаются жить в нем навечно и получают пищу преимущественно в виде разбросанных по песку клубней батата или зерен кукурузы. Тогда находка Имо (отмывать от песка то и другое) - а эту находку можно считать некоторой культурной формой - станет жизненно важной для сообщества. Но как могут быть представлены ее долгосрочные последствия для сообщества?
Одна из перспектив в том, что найденная поведенческая форма приобретет такой же статус, как и врожденные, иначе говоря, будет определенным образом редуцирована к таким генетически наследуемым формам поведения. Однако даже не это принципиально. Принципиально другое: внесет ли эта поведенческая форма изменение в структуру сообщества и в характер взаимоотношений внутри сообщества? Как показали наблюдения в названном заповеднике, социальные функции особей внутри сообщества не изменились, не изменились приоритеты и факторы доминирования. Организация сообщества, взаимоотношения и поведение особей не претерпели качественного изменения. Нечто похожее происходило видимо и в вымерших сообществах гоминид, не освоивших эволюционный путь социогенеза. Отдельные навыки орудийного действия, найденные той или иной особью и ассимилированные сообществом, сами по себе еще не ведут к качественным изменениям в сообществе. Другое дело, когда формы предметной активности становятся жизненно важными для сообщества как целого. Тогда они приобретают характер общественно организованной целесообразной деятельности и сообщество хранит эти навыки, культивирует их, осознанно передает их через обучение от поколения к поколению. В последнем случае структурная организация сообщества и отношения особей в нем претерпевают изменения. Это означает, что формы поведения в сообществе также претерпевают изменение и требуют адекватных (культурных) форм сохранения и поддержания таковых. Иначе говоря, поведение с необходимостью будет трансформироваться в направлении преобладания культурных форм. Та сторона жизни сообщества, которая была представлена генетически наследуемыми или «протокультурными» формами поведения, трансформируется в культурные формы поведения. За целостность сообщества, его самоидентификацию, его способность к самоорганизации отвечают теперь не генетическое наследование поведения, но культура, ее внутренняя организация (социогенетическое наследование поведения).
С какого конца ни подступай к становлению общества, мы будем иметь два фактора социогенеза: культура и предметное действие или в обратном порядке: предметное действие и культура. И дело заключается в том, что одно не выводится из другого, т.е. содержание культуры не выводится напрямую из развития средств предметного действия, а предметное действие не выводится непосредственно из состояния культуры. И то и другое есть стороны общественного организма, в некотором смысле два различных параметра, хотя и взаимодействующих друг с другом, но не выводимых друг из друга. Взаимодействие названных «параметров» можно представить следующим образом. Предметная деятельность, трансформирующаяся в системно организованно хозяйство, становится неотъемлемым фактором жизни общества. Однако хозяйственная деятельность есть некое жизненное средство, но не самоцель. Более того, эта деятельность укрепляется и развивается внутри сообщества как целого. Однако целостность обществу придает не хозяйственная деятельность как таковая, а программы поведения особей (индивидов), которые на биологической стадии определялись по преимуществе генетическим наследуемыми формами поведения, а на социальной стадии – культурными программами, наследуемыми, можно сказать, социогенетически.
Сама по себе предметная деятельность социума не создает, она возникает в уже имеющемся сообществе (здесь причина несогласия с тезисом Ю.И.Семенов о возникновении родового общества из сообщества зоологических индивидов, обратившихся к предметному действию). Причем, как уже сказано, культурные формы не выводятся из содержания предметного действия. Например, сознание родового общества (во всяком случае – зрелого родового общества) является мифологическим. Есть общность в структурной организации этого сознания у разных сообществ. Но многообразие этого содержания не определяется напрямую характером хозяйства (собирание, оседлое земледелие, кочевое скотоводство и т.п.). Косвенное действие имеет место, но жизнь культуры самостоятельна, хотя она несомненно реагирует (прежде всего на уровне фенотипов) на изменения в жизни сообщества, вносимые хозяйственной деятельностью. Однако у культуры своя функция: обеспечить консолидацию общества, его самоидентификацию, его целостность во времени в процессе развития. По этой причине все этапы своего развития общество проходит как тождественный себе исторический субъект. Например, Россия трансформировалась от языческих племен к христианизированной Киевской Руси и далее прошла ряд этапов, включая советский, сохраняя себя как исторический субъект. Производительные силы и социальная структура общества весьма изменились на всех этапах этого развития, но исторический субъект, со своим культурным лицом, пока еще остается, несмотря на все усилия ликвидировать его целиком и полностью.
Как должно относится к этому историческому субъекту с точки зрения марксизма? Видеть в нем вариант соотношения ПО и ПС, и не видеть чего-то на данном этапе неизмеримо более важного – ее культурно-исторического лица, ее культурно-исторической самости, не видеть ее как некую историческую личность?
Кстати, здесь мы подступаем к весьма важному представлению марксизма о том, что в ходе развития производительных сил происходит становление новых социальных групп (классов), столкновение их интересов и через столкновение интересов больших социальных групп совершается история. Нет сомнения в том, что названные процессы действительно имеют место. Хозяйственная деятельность действительно порождает разделение труда, появление различных профессиональных групп, принимающих участие в совокупном общественном производстве и обмене (хотя хозяйственная деятельность не единственная причина их формирования). Эти группы могут оформляться в активные социальные группы, сознающие свой интерес и действующие внутри общества согласно своему интересу. Но всякое осознание своего группового интереса происходит внутри социально-культурного целого. Они (социальные группы) представляют собой группы некоторого общества, стремящегося в ряде случаев к его существенному (иногда радикальному) преобразованию, но без разрушения его культурно-исторической идентичности. В противном случае они игнорируются или изолируются обществом как группы маргинальные или вообще чуждые обществу (нации, государству).
Здесь можно акцентировать по меньшей мере два обстоятельства:
а)Само развитие хозяйственной деятельности, которое К.Маркс называет развитием производительных сил общества, совершается внутри общества как целого и зависит по этой причине от суммы обстоятельств, прежде всего от мотиваций, которые доминируют в обществе. Речь идет именно о жизненных мотивациях, о том, что принимается за некий жизненный идеал, определяющий стремления индивидов и их социальное поведение. Напомню, что М.Вебер, полагавший, что главным противником капитализма (духа капитализма) является традиционализм (дух традиционализма), с которым капитализм сталкивается по всему фронту, приводит такой пример. Наемный работник (поденщик) традиционного общества получает у нанимателя 1 марку за один морген обработанной земли. Мысля по капиталистически и желая стимулировать поденщика прогрессивно-сдельной оплатой труда наниматель начинает платить по 1,25 марки за морген (речь идет об уборке урожая, нужно спешить) с тем расчетом, что наемный работник интенсифицирует труд. Действительно, увеличив производительность на 20% (до трех моргенов в день) поденщик будет получать 3,75 марки, т.е. увеличит заработок (доход, как любят выражаться в рыночной экономике) на 50%! И что же делает поденщик? Как утверждает М.Вебер, он обрабатывает теперь 2 моргена, получает свои 2,5 марки и «распрягает лошадку». Капиталистический материальный стимул в этом случае не действует. Причина в представлении о смысле жизни у человека традиционного общества, который привык, что 2,5 марки хватает ему, условно говоря, на подарок жене, конфеты детям и кружку пива вечером в деревенском кафе. М.Вебер хотел иллюстрировать этим примером, что человек традиционного общества не стремится к максимизации прибыли. Он воспроизводит образ жизни, заданный традицией, его потребности определены этой традицией. С точки зрения «прогрессиста» традиционный поденщик ведет себя плохо, с его поведение6м связан застой и т.п. Но почему мы должны думать что «прогрессист» прав и что смысл жизни в той уродливой и опасной научно-технической гонке, которую навязала человечеству «фаустовская» культура эпохи Реформации и Просвещения? В общем, развитие хозяйственной деятельности совершается в контексте культуры, в контексте социального целого. Это развитие и связанный с ним технический прогресс действительно имеют место. Более того, есть и некая внутренняя логика в эволюции технических средств, реализуемая, естественно в контексте социального целого. Бесспорно, что исторический процесс неотделим от развития технических средств производства (производительных сил в целом, которые не исчерпываются только техническими средствами – это я отмечаю для дотошных, чтобы меня не упрекали в «марксистской неграмотности»). Но, еще раз отмечу, это одна из сторон в развитии общества как целого.
б) Развитие хозяйственной деятельности (производства) ведет к дифференциации профессий и занятых ими профессиональных групп. Это обстоятельство, столь важное для марксистской интерпретации истории, без сомнения имеет место. Но далеко не всегда те или иные профессиональные группы оформляются как группы социального действия, решающим образом влияющие на общественный процесс. Это можно сказать, например, о рабочем классе западного общества, в котором Маркс видел могильщика буржуазии. В СССР, как показала перестройка, профессиональная группа рабочих не стал классом, сознающим себя ответственным за судьбу общества. Более того, даже свой профессионально-групповой интерес не был осознан теми, кто занимал место рабочего в разделении труда. Объяснить такое положение дел можно только выйдя за границы представления об определяющей роли производительных сил в социальных процессах. Так и поступает те, кто «творчески развивает» марксизм, изобретая политарное общество, в котором государственная бюрократия преобразуется в класс, захвативший и управление и собственность. Кстати, по поводу «политаризма» так и хочется, перефразируя Ж.Ж.Руссо, воскликнуть: пролетариат рождается свободным, но повсюду он в цепях (имея в виду цепи «политразма»). Замечу, что видный «патриот» Шафаревич упредил Семенова своим бледным рефератом о социализме, в котором все «социалистические» (по Шафаревичу) государства прошлого и настоящего политарны, только Шафаревич этого термина не знал и говорил о бюрократизации и тоталитаризме бюрократии.
В конце концов, марксисты (и не только они) пристально анализирующие социальную динамику (становление новых социальных групп), ориентированы несомненно на полезную для анализа общества работу. Однако следует признать то обстоятельство, что социальной группой та или иная профессиональная группа становится лишь постольку, поскольку определенным образом социализируется, т.е. вписывается в культурно-исторический контекст, окрашивающий это общество. Имеется в виду, что группа принимает какие-то установки по поводу смысла жизни, ее целей, соответственно, целей общества и своих собственных. Становление этой ментальности, становление этой мотивации фактом разделения труда не объяснишь, ибо оно есть процесс вписывания в культуру (точнее, формирование социальной группы в контексте культуры) и лишь в этом контексте та или иная группа становится «социальной силой». Замечу, что в тех или иных условиях социальные группы могут строить свою самоидентификацию по образцам чужой культуры. Например, студенты, поддерживающие Ющенко. Правда, субъективно они могут оценивать свое поведение совсем иначе.
В марксизме большие социальные группы определяются по их отношению к собственности. В соответствии с этим принято считать, что нарождающаяся буржуазия совершила буржуазные революции в странах Западной Европы. Однако кто эти «буржуа», и чью поддержка обеспечила им слом феодально-клерикальной верхушки и установление демократии? Замечу, что теоретическое оправдание буржуазных революция, весь процесс формирования мировоззрения будущего буржуазного общества не мог совершаться только руками буржуазии, т.е. тех, кто вырастал в феодальном обществе как его «могильщик». Решающей стадии этого процесса повсюду предшествовала подготовка сознания в духе новой ментальности по всем основным вопросам мировоззрения. Выполняли эту работы люди свободных профессий, а также разного рода интеллектуалы и интеллигенты (гуманисты в Италии, просветители во Франции и т.п.). Проследить рождение в обществе нового культурного типа (культурной мутации) очень не просто. Но можно сказать, что установка на прибыль как смысл хозяйственной деятельности могла утвердиться только в новом культурном контексте, замещающим сознание феодального общества и его формы жизни. Социальный слой, в котором она начала формироваться – это прежде всего крупные торговцы, создававшие торговый капитал (в отличие от торговли на деревенском рынке, представляющем просто обмен через посредство денежных знаков).
Установка такого рода укреплялась в силу того, что деньги обретали новое значение, полученную прибыль можно было употребить для роста денежной массы. Далее, этот рост давал не просто материальный достаток, но нечто большее: уважаемую профессию, положение в обществе и, наконец, власть, имеется ввиду власть денег пока еще ограниченную. Чем дальше, тем больше, именно – власть политическую и по мере рыночной глобализации – власть глобальную. Напомню простую и ясную формулу О.Шпенглера о том, что демократия есть инструмент диктатуры денег.
Установка на уважаемую профессию должна была получит оправдание в культуре. Значит ли, что М.Лютер действовал по заказу буржуазии? Сомнительно, поскольку такой заказ едва ли кто мог сформулировать. Гений исторической личности в том и состоит, что она угадывает ментальность, которая рождается в обществе и должна получить в нем рациональное оформление. В данном случае рождалась установка (еще в Возрождении) на реабилитацию чувственных материальных ценностей жизни, на большее значение материальной жизни. Это еще в Возрождения М.Лютер проводит эту мысль через реформацию религии, оставляя для человека сферу материального действия и отнимая высшие вопросы (вопрос о спасении), ибо этот центральный для христианина вопрос оказывается решенным для индивида еще до его рождения. Христианин не может изменить решение высшего существа, он может только ревностно нести свои земные обязанности. Главная мировоззренческая идея высказана, далее социальная селекция и все прочее. Социальная база – все, неудовлетворенные наличной ситуацией и полагающие, что они выиграют от ее изменения. В этом смысле буржуазия возникает сначала духовно, а затем становится социальной силой, преобразующей общество. Можно сказать, возражаю Марксу, что не паровая машина создает буржуазию, но буржуазия создает паровую машину.
В общем ситуация такова, что само по себе так называемое развитие производительных сил – это одна сторона в развитии общества, не определяющая смыслового вектора исторического процесса. Хозяйственное развитие не бывает вне культурного опосредования. С другой стороны, культура не живет в пустоте, она живет в социальной среде, структура которой зависит также от развития хозяйственной деятельности, общественного разделения труда и т.п. Поэтому правильнее говорить о некой социальной динамике, в которую вовлечены хозяйственная деятельность, культурные процессы и властные отношения. За каждой стороной своя функция, как уже указано за культурой – самоидентификация общества, придание ему целостности, его историческая самотождественность.
Культурные мутации, в которых важнее всего изменения в понимании смысла жизни (мировоззрение), происходят в социогенезе, включающем в себя также динамику хозяйственной деятельности (производственных процессов). Эти мутации должны быть приняты в обществе и социальная среда производит их селекцию через взаимодействие многих социальных факторов и работу общественного сознания. Когда мутация принята, общество выстраивается по новому модифицированному культурному генотипу (или фенотипу), который захватывает ценности, мотивации, отношения людей и их поведение. Эта доминирующая ментальность наполняет смыслом жизнь людей и взаимоотношения в обществе индивидов и социальных групп. Доминирующая ментальность становится как бы «личностным наполнением» общества. Неудивительно, что разные ментальные установки позволяют выстроить весьма разные общества индустриального типа.
Согласиться с этим положением, значит отступить от догматики марксизма, даже если и принимать во внимание факт социальной динамики, обусловленный развитие производства. Определяющая роль в структурировании общества из нового (индустриального) материала принадлежит именно ментальности. Творческие марксисты в виде Ленина и Сталина были практиками, они должны был знать настроения масс. Они выстраивали социально-политические действия в соответствии с этой ментальностью, а затем давали им марксистское оправдание. Такая практика оправдывалась тезисом, что марксизм не догма, а метод. Марксизм в таком случае принимал несколько резиновый характер, но революционная ситуация и последующая стадия мобилизационного развития оправдывали подобное отношение к марксизму. Поскольку взятие власти в 1917 году произошло под марксистским знаменем, то для выстраивания новой идеологии вплоть до послевоенного восстановления времени практически не было.
…продолжение следует…