Есть сырой текст одной беседы - какие будут суждения?
Вопрос: Скоро состоятся выборы. Обычно в это время все внимание направлено на злободневные проблемы пропаганды, привлечения избирателей, на спор с политическими противниками. Нет ли в этом принижения того выбора, перед которым мы реально оказались - как народ, страна, общество?
Ответ: Это принижение наблюдается не только в момент выборов. Все последние пятнадцать лет, в течение которых правящая верхушка ломала, и теперь «реформирует» страну, ее идеологические службы тщательно уводят людей от самой мысли, что мы как страна стоим на распутье, что решается судьба народа на много поколений вперед. И уводят нас от этой мысли с таким усердием, что подавляющее большинство граждан от этого главного выбора оказались отстранены. Отстранены без всякого насилия, просто жестами и мимикой манипуляторов - как отвлекает внимание зрителей фокусник или вор-карманник.
Вопрос: Сами эти «выборы» - не стали ли они одним из отвлекающих жестов наших правящих фокусников?
Ответ: Конечно, нынешние правители мечтают о том, чтобы полностью выхолостить «подаренные Ельциным» права и свободы. В стране установлена т.н. «президентская» республика, в которой права представительной власти (Госдумы) сведены к фикции. Если рамки закона создают администрации неудобства, она без колебаний действует вне этих рамок. По сути, администрация президента превратилась в комендатуру над страной, она никому не подчиняется и ни перед кем не отчитывается.
Бутафорский характер выборов подчеркивается и средствами пропаганды, рычаги которой в руках той же администрации. Обочины больших шоссе уставили рекламными плакатами каких-то неведомых партий. Цвета России, все так красочно... Но к чему этот нарочитый идиотизм? «Вместе мы русские!» Что это за бред, что хотела сказать эта «партия»? «Нет насилию на телевидении!» Такой же бред. Что стоит за этим лозунгом народного демократа Райкова? Он обещает бороться за введение цензуры на телевидении? Он запретит американские фильмы и «Марш Турецкого»?
Это нагнетание демонстративной глупости, которым занимаются явно неглупые люди, у многих вызывает брезгливость, непроизвольное отчуждение от политики. Так достигается важная цель этой власти - задушить в людях гражданское чувство, заставить их спрятаться в какую-то нору, полностью освободить политическое пространство для махинаций правящий «элиты».
Вопрос: На многих, однако, эти образы «наглядной агитации» действуют. Трактуют их люди по-своему, а потому и глупости не видят, и брезгливости не испытывают. Так ли вредно это упрощение плакатов?
Ответ: Манипуляторы не всесильны. Люди, говоря между собой на естественном языке, ускользают от их щупальцев, восстанавливают зоны здравого смысла. Но многочисленные «упрощающие» знаки и плакаты, на мой взгляд, гораздо вреднее, чем это кажется. Упрощение входит в привычку и ведет к отказу от скептического внутреннего вопроса. Прочитал человек: «Нет насилию на телевидении!» Если он сохранил способность к моментальному критическому анализу, он сразу увидит здесь манипуляцию, ему и не придется трактовать намерения идеологов по-своему. Он подумает: один из наиболее насыщенных насилием фильмов – «Тихий дон». Чего же хочет этот Райков – не допустить этот фильм на экран? Зачем он так упрощает и даже вульгаризирует проблему?
Вопрос: Хорошо, давайте используем тему выборов, чтобы поговорить о главном. Ведь за выбором пути на четыре года все же проглядывают те общие, исторические траектории, на которые нас толкают те или иные политики?
Ответ: Проглядывают, но все же смутно - много туманных понятий унаследовали мы от официальной советской идеологии, густые дымовые завесы поставлены антисоветскими идеологами, много запущено блуждающих огоньков. О главном говорить очень непросто, особенно если не потакать понятному желанию людей - ухватиться в тумане за что-то твердое и держаться, на двигаясь, пока туман не рассеется.
Вопрос: Вы считаете это понятное желание гибельным?
Ответ: В нашем положении - да. Наш туман не рассеется, и солнца мы не увидим - этот туман напускается специально.
Вопрос: Что вы подразумеваете под тем твердым, за что люди держатся в нынешнем тумане и боятся выпустить из рук, чтобы идти искать дорогу?
Ответ: У каждой части общества что-то свое, но у всех очень похожее поведение - люди боятся даже ощупать свою корягу, чтобы не утратить надежду на ее прочность. Грубо, эти коряги можно разделить на два класса: те, которые унаследованы нами от официального советского обществоведения (из истмата, диамата, истории КПСС), и те, которые восприняты из пропаганды нынешних неолиберальных мифов. Правда, во многих пунктах они смыкаются. Конечно, люди видят мир и общество не только через призму идеологических учений, но штампы и стереотипы этих учений очень важны, они загоняют мысль в определенное русло.
Вопрос: Православие вы не считаете особой опорой?
Ответ: Дело религии - спасение души. Требовать от нее прямой поддержки в делах земных, в политическом выборе - по-моему, опасно именно для этого дела. Давайте говорить о делах нашего «царства от мира сего». Для значительной части общества религия является важной духовной поддержкой, но здесь мы говорим о позиции в социальном и политическом конфликте, причем о позиции, предполагающей какую-то активность. Политические проекты под религиозным флагом - это уже крайняя стадия кризиса. Вспомним хотя бы Боснию и Чечню.
Вопрос: Хорошо, оставим религию, а значит, в какой-то степени, и нравственность. Поговорим хладнокровно о земных делах - о том, что вы называете «проектами». Разве так сложно нам договориться? Разве у нас нет простых и очевидных общих задач? Какие «идолы» мешают нам действовать хотя бы в сфере мысли? За какие коряги мы ухватились?
Ответ: Вера в то, что у нас есть «простые и очевидные общие задачи» - одна из таких коряг. У нас именно нет сейчас «простых» задач, в связи с каждой задачей у нас возникает острый конфликт интересов и даже идеалов. Причем взаимное непонимание таково, что обе стороны конфликта подозревают друг друга в злонамеренности и заговоре.
Вопрос: Приведите пример.
Ответ: Вот пример простой и на первый взгляд очевидный - отопление. 80% жилищ в РФ отапливаются с помощью унаследованной от СССР большой технической системы - централизованного теплоснабжения. В культуре большинства граждан укоренилось убеждение, что тепло в доме - естественное право человека (часть «права на жизнь»). Даже в либеральной доктрине такая жизненно важная ценность, как тепло в холодной стране, относится к числу благ, распределение которых не может полностью регулироваться рынком - так же, как, например, защита от разбойников.
Тем не менее, власти, поддержанные влиятельной частью общества, уже с 1992 г. поставили задачу перевести отопление на рыночные принципы, то есть перейти от удовлетворения потребности людей в тепле к удовлетворению платежеспособного спроса на тепло. Снова подчеркну, что часть общества считает это справедливым. Иными словами, возник конфликт в отношении справедливости, одной из самых фундаментальных ценностей, скрепляющих общество. Этот конфликт не находил и не находит ни рационального разрешения, ни разрешения через поиск компромисса.
В результате государство перестало не только прокладывать новые теплосети, но и ремонтировать старые. Оно перестало содержать теплоснабжение на средства госбюджета (то есть на уравнительной основе), но и не смогло (побоялось) переложить эти расходы на потребителей. Как следствие, в данный момент страна вплотную подошла к обвальному краху старой системы отопления при полной невозможности в приемлемые сроки создать новую, альтернативную, «рыночную» систему. Вот вам «простая и очевидная общая задача», по которой две части общества не только не могут договориться, но даже не могут внятно высказаться - настолько несоизмеримы понятия, которыми они пользуются, и ценности (идеалы), которые они исповедуют.
Вопрос: Да, пример наглядный и, похоже, типичный по своей структуре. Вернемся к тому, что нам мешает хотя бы внятно высказаться, выразить свои ценности и интересы. Вы говорили, что некоторые «советские» и «антисоветские» догмы смыкаются и блокируют мысль сразу очень широкого круга людей. Может быть, начнем именно с таких случаев?
Ответ: Ну что ж, пойдем от частного к общему. Начнем с примеров, «случаев», потом постараемся за ними разглядеть общее. Думаю, ни от кого не ускользнул тот факт, что большинство «жрецов» советского обществоведения легко примирилось с резкой сменой идеологических установок и без особых проблем продолжает служить новой, антисоветской власти на кафедрах вузов, в академических институтах, в прессе и т.д. Им даже не пришлось слишком сильно пересматривать свои мировоззренческие принципы (мало кто из них, например, стал антимарксистом).
Более того, влиятельная часть элиты советских обществоведов проявила большую активность во время перестройки, доказывая несостоятельность советской системы хозяйства и политического строя - вполне квалифицированно аргументируя это ссылками на Маркса. И в этих утверждениях они сходятся с теми, кто вел и ведет критику советского строя «из либерализма».
Речь идет о таком большом контингенте образованных людей, что объяснить этот поворот безнравственностью и шкурными соображениями невозможно. В самом их профессиональном знании были предпосылки того, что им оказалось так легко отвергнуть советский строй и, таким образом, помочь его свергнуть. Это - очень важный факт, и стоит над ним задуматься. Марксизм, положенный в основу советского обществоведения, нес в себе антисоветский потенциал. И как только возник «социальный заказ» со стороны власти, этот потенциал был реализован, преподаватели научного коммунизма убедительно доказали массе трудящихся, что в СССР был построен «неправильный» социализм, противоречащий теории Маркса.
Вопрос: Разве ученый не обязан был предупредить, что, возможно, неправильной является как раз теория? Или предупредить, что, может быть, эта теория неприложима к нашему конкретному объекту - России?
Ответ: Нарушение научных норм здесь, конечно, имеется, но в обществоведении на это смотрят сквозь пальцы. Слишком уж оно срослось с идеологией. Здесь гораздо сильнее, чем в естественных науках, элемент веры, так что большинству советских обществоведов и в голову не приходило, что теория Маркса может быть неверна или неприложима к России.
Так возникла «коряга антисоветизма», к которой приникла и за которую сегодня держится наша гуманитарная интеллигенция - и марксисты, и откровенные антикоммунисты. И эта коряга остается сильнейшим интеллектуальным тормозом.
Вопрос: Тормозом к тому, чтобы искать выход из кризиса через возврат к советской системе?
Ответ: Нет, тормозом к тому, чтобы понять советскую систему и использовать ее заделы, созданный ею «материал» для построения нового жизнеустройства, совместимого с реальными условиями современности. Отрицание советского прошлого и отказ от того, чтобы осмыслить его без идеологической лихорадки, полностью блокирует всякие возможности преодоления нашего кризиса. У нас нет и не будет другого «материала» помимо того, что мы унаследовали от советского прошлого. Если мы его отбросим, как отбрасывает нынешняя РФ советскую школу или советское отопление, то произойдет быстрая деградация и вымирание большой части населения, и Россия прекратит свое существование.
Кстати, о «возврате к советской системе». Это пугало настолько примитивно, что успех его применения в пропаганде сам по себе говорит о том, что уже произошла довольно глубокая культурная деградация общества и сильно притупилась способность к рациональному мышлению.
Советский строй возник под воздействием неповторимых исторических условий. Когда эти условия исчезли, он ослаб и был уничтожен. В более благоприятных условиях (при отсутствии военного противостояния с Западом) он, конечно, пережил бы болезненную модернизацию и окреп, но такой возможности история ему не предоставила. Вернуться в советский строй из нынешнего состояния невозможно, как невозможно Западу вернуться, например, к эпохе свободной конкуренции.
Речь идет не о возврате, а о том, что за короткий срок своего существования советский строй открыл и создал целый ряд замечательных по своей эффективности, экономичности и даже красоте социальных и культурных систем и конструкций. Благодаря им мы на той же самой земле, что и сегодня, с тем же климатом, с тем же народом имели мощную армию и науку, прекрасную систему образования, искусства и спорта, очень низкий уровень наркомании, преступности и межэтнических конфликтов. О терроризме слышали из газет. При скромных еще ресурсах практически всему населению были обеспечены сбалансированное питание и быт по стандартам среднего класса развитых стран. Утверждение, будто все эти системы не могут быть встроены в жизнеустройство будущей России и о них надо просто забыть, - полная чушь. То, что наша интеллигенция в массе своей приняла эти утверждения - глупость исторического масштаба.
Вопрос: Какие из идей, разделяемых и марксизмом, и либерализмом, мешают выработке проекта восстановления хозяйства?
Ответ: Будем брать только наглядные, простые примеры. Вот одна из идей, которые приобрели характер религиозной догмы: «продукция российского хозяйства должна быть конкурентоспособна на мировом рынке». Эта идея - следствие более фундаментальной догмы «экономической эффективности», которая была одной из центральных догм политэкономии (как капитализма, так и социализма). В свою очередь, из догмы конкурентоспособности вытекают и важные политические следствия (например, стремление вступить в ВТО).
Эта догма конкурентоспособности разделяется, похоже, большинством экономистов - как энтузиастами нынешней «рыночной» реформы, так и ее убежденными противниками. Недавно я был на конференции, посвященной перспективам российского хозяйства. В зале около ста человек, в основном экономисты «патриотического направления». И почти в каждом докладе - о конкурентоспособности! Очень осторожно возражал лишь историк экономической мысли, излагая взгляды русских экономистов конца ХIХ века - они предупреждали, что по ряду причин многие производства в России всегда будут неконкурентоспособны и требуют государственного протекционизма. На это никто попросту не обратил внимания.
Меня поразило единодушие экономистов, ведь эта догма переворачивает исходный смысл хозяйственной деятельности с ног на голову. Здравый смысл говорит, что цель производства («народного хозяйства») - обеспечить народ необходимыми благами, включая благо жить в надежной независимой стране. Причем здесь конкуренция? А если все наши товары неконкурентоспособны - мы должны закрыть все производство и умереть с голоду, как индийские ткачи? Что за абсурдная логика? Ведь миллионы индийских ткачей умерли с голоду потому, что Индия была колонией Англии и просто не могла защититься - а мы сами лезем в эту яму.
Вопрос: Так вы считаете, что конкурентоспособность - второстепенный критерий в экономической стратегии?
Ответ: Третьестепенный. Вот, в Японии не импортируют рис, а покупают его у своих крестьян - в восемь раз дороже мировой цены. Но японцам и в голову не придет потребовать, чтобы их сельское хозяйство было «конкурентоспособно».
А для нас критерий конкурентоспособности в большинстве случаев вообще несущественный. Прежде всего хозяйство должно обеспечить воспроизводство народа и страны, а уж потом определить, что мы можем выгодно (или даже невыгодно!) продать, чтобы купить что-то необходимое на внешнем рынке. Мы всегда производили и будем производить многие виды товаров, которые не могут или не будут конкурировать на внешнем рынке, и это бывают самые необходимые товары.
Вопрос: Приведите пример.
Ответ: Вспомним недавнее прошлое. Русские крестьяне производили в год не менее миллиарда пар лаптей (пары хватало в среднем на пять дней). Это - огромное производство, требующее массу труда и сырья. Лапти эти никому на мировом рынке не были нужны, они были неконкурентоспособны абсолютно. Можно ли было их не производить? Нет, нельзя, потому что лапти были необходимы для жизни 50% населения России.
Вопрос: Запад наладил промышленное производство хорошей обуви и обходится без лаптей. Экономисты считают, что и нам надо так поступать, а для этого надо участвовать в конкуренции. Разве конкуренция не двигатель прогресса?
Ответ: Запад построил свою промышленность не благодаря конкуренции, а благодаря тому, что захватил и превратил в свои колонии 90% Азии, Африки, Австралии и Южной Америки. Мы же, чтобы построить промышленность, были вынуждены ходить какое-то время в лаптях, а потом в кирзовых сапогах, а уж потом прикупать нашим женщинам итальянские сапожки. Свои сапожки неважно получались, приоритеты у нас были другие, но и в наших лучших товарах конкурентоспособность была не главным критерием.
Вопрос: Какие же это товары?
Ответ: Автомат Калашникова, например.
Вопрос: Вы берете примеры экстравагантные, для обывателя абстрактные. Что такое лапти для среднего городского интеллигента? Сувенир на стенке в гостиной, рядом с гитарой. А автомат Калашникова как раз конкурентоспособен.
Ответ: При разработке и производстве автомата его конкурентоспособность никого не волновала. Даже если бы никто в мире его не покупал, мы стали бы его производить - для себя. Это сегодня российская армия не может купить отечественного оружия, и все оно идет на продажу в арабские эмираты. Но это - историческая аномалия, гримасы кризиса.
Пример с лаптями кажется абстрактным потому, что мы отучились видеть в примерах общую структуру проблемы. Возьмем другой пример, из нашего времени и очень близкий хотя бы части интеллигенции - жителям Приморья. В Приморье была своя энергетическая база для теплоснабжения - добыча угля. В начале 90-х годов всех вдруг стало возмущать, что шахты Артема и Партизанска неконкурентоспособны - в Австралии и Южной Африке уголь выходит дешевле, и никто в мире уголь Артема покупать не собирался. Исходя из догмы конкурентоспособности, эти шахты закрыли, а чтобы лапотники не попытались их восстановить, их даже затопили.
Результат все помнят: шахтеры стали безработными, а города остались без угля. Можно было, конечно, купить уголь в Австралии или Южной Африке (как и крестьяне вполне могли купить вместо лаптей сапоги в лавке). Но оказалось, что это жителям Владивостока не по карману. Оказалось также, к удивлению многих, что без топлива батареи не греются. Мэрия Владивостока сначала снизила нормы температуры батарей, а потом часть районов и целые города были оставлены без тепла и заморожены. Крестьянину, не имевшему деньги на сапоги, в голову не пришло бы перестать плести лапти, а интеллигенции Приморья пришло в голову поддержать ликвидацию шахт. Вот в этой смене типа рациональности я лично вижу самый главный корень нашей национальной катастрофы.
Кстати, рассуждения экономистов о конкурентоспособности российских товаров являются схоластическими и по той простой причине, что свободная конкуренция - идеологический миф. Уже сто лет как мировой рынок находится под жестким контролем, и допуск на этот рынок определяется вовсе не качеством и ценой товаров. При СССР Запад закрывал свои рынки политическими средствами, а теперь ту же роль играют нормы ВТО.
Но главное все же не в этом. Допустим даже, что есть эта самая конкуренция. Но ведь никуда не делись те массивные факторы, которые давали и дают конкурентные преимущества товарам Запада перед российскими товарами.
Вопрос: Какие это факторы?
Ответ: Почему российские товары не смогут конкурировать с товарами не только Запада, но и Юго-Восточной Азии, доходчиво объяснил А.П.Паршев в книге «Почему Россия не Америка?», показав величину только одних издержек - на отопление. На самых дотошных обсуждениях в ведущих экономических институтах серьезных возражений на выводы этой книги не последовало. Кстати, как и на выводы тех российских экономистов конца ХIХ века, о которых я упомянул выше.
Упомянем лишь самые очевидные, общеизвестные факторы. Запад имеет доступ к дешевым сырьевым и трудовым ресурсам (включая труд высокой квалификации) огромной «периферии» мировой капиталистической экономики - раньше колоний, теперь зависимых стран. Это позволяет резко удешевить товары при сохранении качества или повысить качество при низкой цене. Доступа к этим ресурсам Россия не имеет и иметь не будет, «место занято». Запад благодаря мягкому климату и компактному расселению имеет гораздо меньшие транспортные издержки и энергозатраты на единицу продукта, чем Россия. Наконец, Запад обладает огромным научно-техническим потенциалом, который позволяет доводить до совершенства качество товаров и технологию производства. Россию в число пользователей этого потенциала включать не собираются. Напротив, ее научно-техническая система целенаправленно разрушается, а интеллектуальные ресурсы перекачиваются на Запад.
Все это - факторы массивные, по своему весу сравнимые со стоимостью товара. Их не преодолеть ухищрениями типа низкой зарплаты или «научной организации труда», тем более при нынешнем состоянии РФ, когда ликвидированы преимущества советской системы хозяйства и социальной организации. В этих условиях лишь немногие производства России могут стать конкурентоспособными, но только если будут превращены в дочерние предприятия транснациональных корпораций, а значит, при условии полного отказа России от сохранения целостного народного хозяйства.
Иными словами, экономисты, ратующие за участие РФ с мировой конкуренции, неявно допускают превращение России в периферию западной экономики, превращение ее из независимой страны в «пространство», в часть «дикой природы», из которой мировой капитал может выкачивать ресурсы. Это - капитуляция, вполне определенный выбор. Бывают ситуации, когда приходится думать о капитуляции, и этот вариант можно обсуждать, но надо же о нем сказать прямо, а не подпускать тумана.
Вопрос: Конкурентоспособность - пример из сферы экономического мышления. А какие общефилософские догмы блокируют сегодня наше сознание?
Ответ: Возьмем одну такую догму, которая, опять же, совпадает у марксистов и антикоммунистов. Это догма «общечеловеческих ценностей». И марксизм, и либерализм взяли ее из идеологии Просвещения. Из этой идеологии выросло и западное представление о демократии и правах человека, о гражданском обществе и «правильном» жизнеустройстве.
В основе этой идеологии лежит универсализм - убеждение, будто существует некий единый тип «естественного человека», суть которого лишь слегка маскируется культурными различиями и этнической принадлежностью. Главные ценности (потребности, идеалы, интересы) людей определяются этой единой для всех сутью и являются общечеловеческими. Раз так, значит, развитие разных человеческих общностей (народов, культур) приведет к одной и той же разумно отобранной из разных вариантов модели жизнеустройства.
Расхождения между либералами и марксистами в этом вопросе не слишком велики. Либералы считают, что наилучшее жизнеустройство - рыночная экономика и демократия западного типа, и эта модель уже достигнута на Западе, а другие народы просто запоздали. Марксисты считают, что эта стадия (капитализм) необходима в развитии общества, но после нее последует переход к высшим стадиям - социализму и коммунизму.
Кстати, в свете обеих концепций советская революция была нарушением «естественного» хода истории, из-за которого Россия уклонилась от столбовой дороги и т.д. Возникла даже целая теоретическая концепция о «человеке советском» (homo sovieticus) как об аномальном, искусственно созданном существе, не вполне принадлежащем к человеческому роду.
Доктрина общечеловеческих ценностей по-разному преломляется в рассуждениях наших либералов, марксистов и патриотов (введем для простоты такое грубое разделение). Но все версии этой доктрины блокируют выработку реалистичных проектов преодоления кризиса - не говоря уж о том, что они блокируют всякий разумный диалог.
Причина в том, что эта универсалистская догма, идущая от Просвещения и механистической науки XVIII-XIX веков, является совершенно ложной. Она настолько неверно объясняет поведение человека и развитие человеческих обществ, что давно уже целиком переместилась из сферы научного знания в сферу идеологии. С точки зрения науки о человеке это уже даже не анахронизм, а атавизм.
Вопрос: Значит, не существует «человека естественного»?
Ответ: Значит, не существует. Есть, конечно, человек как биологический вид, хорошо изучены анатомия и физиология человека, но как разумная и обладающая нравственностью личность человек формируется в конкретном культурном поле, в том обществе, в котором ему довелось родиться и жить. Обладая разумом, языком и воображением, человек оказался настолько пластичным и творческим, что человеческие коллективы (племена, народы, нации) стали создавать и развивать самобытные и непохожие друг на друга культуры и большие системы культур - цивилизации. Сравнительное изучение разных культур (или одной культуры в разные эпохи) показывает, что никаких общечеловеческих ценностей нет и быть не может, что ценности не «записаны» в биологических структурах и не передаются по наследству («генетически»), а передаются из поколения в поколение через обучение самыми разными способами. При этом отдельные ценности обладают изменчивостью и могут существенно видоизмениться в течение жизни одного поколения, но их совокупность, «культурное ядро», обладает большой устойчивостью. Благодаря этой устойчивости народы, культуры и цивилизации существуют веками и даже тысячелетиями, сохраняя свою культурную самобытность.
Вопрос: Но есть же общие для всех людей желания - жить в достатке, в безопасности, воспитывать своих детей и т.д. Разве это не общечеловеческие ценности?
Ответ: Есть очень большие и значимые общности людей - религиозные движения и секты, сословия и социальные группы - у которых перечисленные вами желания оттеснены на задний план. Представьте себе ценности городского дна или «населения преступного мира» - разве похожи они на образ вашего «общечеловеческого» стандарта? Но ведь и обитатели ночлежек, и профессиональные воры - люди.
Вопрос: Пусть желание жить в достатке и в безопасности присуще не абсолютно всем людям, но подавляющему большинству.
Ответ: Оттого, что такие желания встречаются чаще всего, они не становятся общечеловеческими, само это понятие очень жесткое.
То, до чего договорились философы, это всего лишь выделить некоторый набор чаще всего присущих людям ценностей - универсальный минимум. И тут возникла заминка, поскольку обнаружилось, что этот минимум лучше удовлетворяется в нелиберальных государствах («традиционных обществах») - жизнь в них надежнее, безопаснее и духовно богаче. Выходит, тот тип «естественного человека», который нам навязало созданное на основе Просвещения европейское образование, является продуктом очень специфической культуры. Его ценности являются в гораздо меньшей степени «общечеловеческими», чем ценности китайца, индуса или «совка». Идея о существовании какой-то устойчивой шкалы ценностей для всех времен и народов - совершенно ложная и даже неправдоподобная.
Более того, господствующие в разных культурах ценности могут становиться в ходе развития, особенно под воздействием кризисов, не просто несовместимыми, но антагонистическими. На наших глазах либеральные США стали для Ирана «Шайтаном», а американские ученые-либералы развивают идею «войны цивилизаций». Это - реальность, как и реальностью стали девушки-террористки с «поясами шахидов».
А разве не реальностью были совсем недавно десятки миллионов разумных и образованных немцев, которые искренне уверовали в антигуманные и казавшиеся нам безумными ценности фашизма? И ведь речь идет о ценностях высшего ранга, за которые люди готовы идти на смерть. Что в них можно усмотреть общечеловеческого? Даже те отношения, в которых большую роль играют биологические инстинкты (например, любовь к детям), различаются до неузнаваемости в разных культурах.
Вопрос: Каким образом идея общечеловеческих ценностей блокирует наше сознание в поиске выхода из «самобытного» российского кризиса?
Ответ: Хорошо видна ее роль в установках реформаторов, приверженцев неолиберализма. Оппозиция пока что меньше влияет на ход событий. Неолиберализм - жесткая, даже фундаменталистская версия универсалистской доктрины о существовании единой для всего человечества лучшей модели жизнеустройства («Следуй за Западом, это лучший из миров»). На волне неолиберализма Запад победил СССР в «холодной войне», что на время послужило аргументом в пользу верности этой доктрины. В США даже возродился мессианский имперский дух, и они стали загонять непослушные народы на «столбовую дорогу» огнем и мечом.
По времени совпало так, что правящая верхушка СССР, а затем и РФ, сдавала страну, приватизируя в качестве гонорара государственную собственность, когда на Западе социал-демократия с ее умеренными кейнсианскими взглядами была оттеснена от власти неолиберальным крылом элиты. Так что наши реформаторы именно от неолибералов получили не только «задание» в виде программы МВФ, но и ее идеологическую основу - список «общечеловеческих ценностей». Он содержит специфические, даже уникальные требования к человеку и представления о «правильной жизни», характерные не вообще для капитализма и даже не для всего западного капитализма, а именно для его англо-американской протестантской составляющей, причем выраженной в очень жесткой форме.
Практический результат неолиберального догматизма наших реформаторов выражается в том, что они требуют от народов России принять этот перечень ценностей как обязательный «кодекс строителей капитализма». Это означало бы сломать, причем сразу, всю систему культурных устоев наших народов, что невозможно. Если бы у реформаторов хватило сил для проведения такой операции, это вызвало бы катастрофу, повлекшую моментальную гибель большой части населения. Для этого сил у них не хватает, дело ограничивается общим кризисом и вымиранием населения, хотя и довольно быстрым.
Однако здесь для нас важен тот факт, что никакое общество не может принять жизнеустройства, основные принципы которого противоречили бы наиболее глубоко укорененным, даже неосознаваемым ценностям («архетипам коллективного бессознательного»). Попытка навязать такую «реформу» политическими средствами ведет к провалу, а в крайнем случае и к физической гибели населения, как это произошло, например, с североамериканскими индейцами.
Опыт подобных реформ в разных частях мира, как успешных, так и катастрофических, описан настолько подробно, что надо поражаться упорству российской либеральной интеллигенции, которая не желает знать (или делает вид, что не знает) этого опыта. Вот уже 15 лет, как мы уперлись в катастрофический для нас вариант, и за него цепко держится не только шкурно заинтересованная в нем правящая верхушка, но и значительная часть образованного слоя - интеллигенции. В этих условиях катастрофа становится все более и более вероятной.
Вопрос: А как доктрина общечеловеческих ценностей преломилась в мышлении оппозиции?
Ответ: Возможно, еще более фатальным образом. Ведь если бы оппозиция предложила обществу реалистичный проект преодоления кризиса, неолиберальные утопии Чубайса и Гайдара уже к 1996 г. сошли бы с политической сцены. Что они не оставляют шанса на спасение России как целого, к тому моменту стало ясно практически всем, но они давали и дают еще надежду, что хотя бы меньшинство сможет выбраться из нашей ямы, пусть и карабкаясь по трупам соотечественников. Если это меньшинство до поры до времени поддерживает неолибералов, то только потому, что смутные проекты оппозиции ему кажутся совершенно нереалистичными.
Вопрос: В чем заключается их разрыв с реальностью?
Ответ: Вернемся назад, к зарождению и становлению советского строя. В сословном русском обществе, которое в ценностном отношении было связано Православием, человек представлялся как соборная личность, а все люди на земле как «братья во Христе». Довольно устойчив был и «моральный кодекс» каждого сословия.
Вторжение капитализма стало разрушать эту систему, и к концу XIX века возникло полное взаимное непонимание, а затем и взаимная ненависть крестьян и дворянства в связи с земельным вопросом. Рабочие, обладавшие еще крестьянским мироощущением (и представлением о человеке), также заняли свою позицию в ценностном конфликте, исходя из убежденности в том, что представление о справедливости и о «благой жизни» является общечеловеческим. На все это наложились две принципиально схожих, но альтернативных универсалистских западных концепции ценностей - либеральная (ценности индивидуализма) и марксистская (ценности коммунизма).
Конфликт приобрел мессианский характер («Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»), каждая сторона видела в другой воплощение зла и безнравственности - и дело кончилось Гражданской войной. Если ты уверен, что главные ценности, которые ты исповедуешь, носят общечеловеческий характер, то те социальные группы, которые отвергают эти ценности, в твоих глазах утрачивают статус человека. Они - изверги рода человеческого, и борьба с ними, вплоть до уничтожения, является святым делом.
В Гражданской войне победили красные, либеральные ценности ушли в подполье, подавляющее большинство народа сплотилось вокруг рабоче-крестьянского представления о добре и справедливости, и страна пережила небывалое состояние самоотверженности, духовного подъема, творческого взлета. Инакомыслие, угрожающее этому спасительному состоянию почти религиозного экстаза, подавлялось также с религиозной страстью.
В 60-е годы, в результате быстрой урбанизации, смены поколений и утраты коллективной памяти о массовых страданиях (например, о голоде), иссякла мировоззренческая основа советского строя (общинный крестьянский коммунизм). В среде молодежи, особенно в элитарных кругах, возникли благоприятные условия для возрождения либеральных ценностей. Сначала они культивировались как доброжелательное или аполитичное инакомыслие, позже - как диссидентство, а еще позже - как целостный антисоветский проект. Кончилось это крахом советского строя и разграблением страны.
Вопрос: Какую роль сыграла при этом догма общечеловеческих ценностей в сознании именно сторонников советского строя?
Ответ: Я считаю, что роль парализующего гипноза. Иллюзия единства, всеобщей приверженности одним и тем же «естественным» ценностям демобилизовала сторонников советского строя. Они не могли признать и даже просто увидеть назревшего в обществе конфликта ценностей как разновидности социального конфликта. В песне, которая была чуть ли не гимном перестройки, говорится: «Вам не дано понять, что вдруг со мною стало». Так оно и было. Реальное и глубокое противоречие в обществе, которое требовало осмысления и разрешения, воспринималось как капризы избалованной молодежи, как «пережитки прошлого» или результат западной пропаганды.
В советской версии догмы общечеловеческих ценностей «естественный человек» представал как существо коллективистское, проникнутое любовью к ближнему и к своей Родине, понимающее справедливость так же, как и старшее поколение с его общинным крестьянским мироощущением. При таком мышлении не было места ни диалогу, ни конструктивному и справедливому изменению жизнеустройства согласно новой структуре потребностей, ни поиску компромисса, ни даже эффективной борьбе посредством выявления и обнародования реальных притязаний либерального меньшинства. Догма «общечеловеческого характера советских ценностей» парализовала способность советской системы к познанию реальности и к адекватному ответу на вызовы - при объективном и вполне реальном огромном перевесе ее сил над непримиримыми врагами.
Надо еще подчеркнуть тот факт, что вплоть до конца 80-х годов подавляющее большинство «инакомыслящих» в СССР вовсе не отрицали основополагающих принципов советского строя и желали лишь его «улучшения», «оздоровления», «укрепления» и пр. Плохо понимая природу советского строя, они, конечно, порой мечтали об «улучшениях», несовместимых с его существованием. Но именно невозможность диалога привела к тому, что потенциально плодотворный конфликт ценностей был подавлен и, не давая выхода назревшим противоречиям, толкал инакомыслящих в ряды убежденных противников советского строя. Догматизм советского общественного сознания почти искусственно сформировал армию врагов советского строя при том, что их недовольство этим строем не было фундаментальным.
Вопрос: Как догма общечеловеческих ценностей действует на сознание оппозиции сегодня?
Ответ: Так же, как действовала на сознание сторонников советского строя до 1991 г. Значительная часть «красной» оппозиции представляет себе дело так, что вследствие предательства верхушки КПСС, вступившей в союз с Западом, к власти пришел оккупационный режим. Но народ «проснется», откуда-то придут Минин, Пожарский и товарищ Сталин, олигархи с чемоданами умчатся в аэропорт Шереметьево, а народ, засучив рукава, начнет восстановительные работы, как после Великой Отечественной войны. Неявно предполагается, что в обществе снова возникнет «морально-политическое единство» на основе все той же советской шкалы ценностей, ибо она естественна.
Это - утопия, абсолютно нежизненная, из которой не может вызреть никакого политического проекта. Она полезна только как источник слов и знаков, отрицающих ту грабительскую и разрушительную «реформу», что ведется под маской либерализма. Но реальной угрозы для грабителей это отрицание не создает. Дееспособная оппозиция, объединившая критическую массу граждан, может возникнуть лишь на основе проекта, в котором люди увидят конструктивное разрешение тех противоречий, которые привели к кризису и падению советского строя. Но такого проекта не возникнет, пока части расколотого общества исповедуют ложную веру в общечеловеческие ценности - каждая часть в свои, «правильные» ценности.
Вопрос: Есть ли признаки диалога, «зарастания» раскола, возникшего в отношении ценностей?
Ответ: Пока что крупных сдвигов не видно. Появился культурный тип, в основном среди людей 30-40 лет, который, на мой взгляд, ищет подходы к проблеме в верном направлении. Однако трудно сказать, насколько этот тип устойчив, имеет ли он тенденцию к росту, ибо он пока не имеет возможности «институционализироваться», обрести голос, получить доступ в прессу и т.д.
В политической сфере, напротив, начиная с 1991 г. раскол углубился и оформился. Искусственная радикализация конфликта «реформаторами» привела к тому, что оппозиция оттолкнула от себя большую часть «демократов», которые вовсе не были противниками советского строя в фундаментальных вопросах и не являются сторонниками «партии Чубайса» сегодня. Это именно те люди, которые ожидали от перестройки строительства «обновленного социализма», но логика развития конфликта толкнула их к идеологам типа Явлинского или во «внутреннюю эмиграцию». Без восстановления союза с такими людьми и выработки общего с ними проекта выход из кризиса невозможен, но и эта совместная работа невозможна без перехода на новый уровень понимания нашего кризиса последних четырех десятилетий.
Вопрос: Разве мы не видим важных сдвигов в среде оппозиции? Ведь выросла идеологическая терпимость, возникло сотрудничество между коммунистами и православными - разве не закрываются многие старые трещины?
Ответ: Думаю, это другая проблема. Кстати, шаги к идеологической терпимости наблюдаются только со стороны коммунистов. Я лично ничего хорошего в этих шагах не вижу. Это, по-моему, пока что не плодотворное сотрудничество общностей с разными ценностями, а соблазн ценностного релятивизма, то есть размывания ценностей. Оно неизбежно ведет и к размыванию общности (например, коммунистов). Напротив, союз и сотрудничество разных общностей как раз требуют ценностной определенности, даже жесткости («чтобы объединиться, надо размежеваться»). Во время войны тесно сотрудничали большевики и Церковь, но и речи не было о том, чтобы заигрывать с иными ценностями и говорить, что «коммунизм - это почти то же самое, что и христианство». Ценностный релятивизм - это продукт кризиса, признак и одновременно источник слабости.
Вопрос: Как же вы представляете себе терпимость и сотрудничество без некоторого «размывания» ценностей, без признания относительной правоты другого?
Ответ: А зачем признавать «правоту другого»? Прекрасный пример такого релятивизма дал Горбачев: «С одной стороны,.. с другой стороны...». Ведь чтобы признать правоту, требуются разумные доводы, но ценности тем и отличаются от цены, что их нельзя посчитать и нельзя логически обосновать. Мусульманин считает многоженство добром - должен ли христианин признать его правоту? Нет, конечно. Он просто должен признать существование мусульманства с его ценностями как часть реальности - и искать способ ужиться с мусульманами. Ужиться через поиск таких норм общежития, которые были бы приемлемы для обеих сторон. Как мы знаем, и в Российской империи, и в СССР такие нормы были найдены, хотя не все они были писаны на бумаге.
Вопрос: Как же выходит из положения Запад, где либеральные ценности официально признаны как «общечеловеческие»?
Ответ: Плохо выходит, он явно втягивается по вине этого либерального фундаментализма в тяжелый кризис. Попытки избежать его различаются, но хуже всего дело обстоит, похоже, в США. Они пытались реализовать большой проект «сплавления» иммигрантов из множества народов в новую, созданную «инженерным» способом американскую нацию (это даже получило название «плавильный тигель»). За идеологическую основу этой нации были приняты англо-саксонские культурные ценности. Сейчас признается, что эта попытка потерпела неудачу - индейцы вымерли, африканцы и латиноамериканцы сплавляться не желают и сохраняют защищающие их от сплавления культурные барьеры. Более того, при этой попытке сплавления в обществе возникло огромное число «мельчайших народов» - субкультур, сект, движений, коммун. Они разными способами подчеркивают свои отличия от других, культивируют свои «племенные» особенности.
Судя по многим сообщениям, основная культура пытается ответить на угрозу этого плюрализма именно путем релятивизации ценностей. Мол, все в каком-то смысле правы, и главное - терпимость («толерантность»). К чему свелась эта толерантность? К тому, что особенностям меньшинств стали придавать статус прав. Это - совсем другое дело, нежели соглашение. Соглашение видоизменяется по мере изменения жизни, а право, как ценность неотъемлемая, само формирует жизнь.
Вопрос: Поясните на примере.
Ответ: Возьмем гомосексуализм. Любовь к лицам того же пола для какой-то части общества есть жизненно важная ценность. Это реальность, и преследовать за это - «пережиток тоталитаризма в сознании людей». Но допущение гомосексуализма в обществе, где большинство не одобряет такой сексуальной ориентации - предмет соглашения. Это, мол, уважаемые гомосексуалисты, ваше личное дело, но ведите себя согласно правилам приличия, принятым в нашем обществе, не раздражайте людей.
Другое дело, когда гомосексуализм возводится в ранг прав человека. Сразу же особенности этого меньшинства приобретают демонстративный и даже политический характер. Возникают организации, начинается пропаганда гомосексуализма в СМИ, в искусстве, даже в системе образования. В церкви начинают венчать пары гомосексуалистов, что наносит травму множеству верующих. Это мы видим в США, а теперь пробные шары запускаются и в РФ. В результате возведение ценностей специфического меньшинства в ранг прав (а значит, общечеловеческих ценностей) вместо соединения общества создает в нем новый очаг конфликта.
Это - типичный результат ценностного релятивизма как негодного средства примирить доктрину общечеловеческих ценностей с реальностью. Примирить их невозможно, ибо, как мы уже говорили, сосуществование несовместимых ценностей - неотъемлемая часть реальности. Если мы этого не можем признать и научиться справляться с этой сложной проблемой, общество неизбежно рано или поздно терпит крах, а перед крахом теряет творческий порыв. Нам, с нашим опытом Гражданской войны и краха советского строя, уже непростительно следовать за отжившими механистическими представлениями.
Вопрос: Непохоже, чтобы Запад терпел крах.
Ответ: Как это непохоже? Разве не крах всего цивилизационного устройства - разжечь за двадцать пять лет две мировые войны? Разве не крах - вести во второй половине ХХ века дикие по своей жестокости войны во Вьетнаме, Алжире, потом в Югославии и Ираке, не считая множества мелких войн и постоянного военного присутствия по всему миру? И разве не крах - откупаться, как в США, от множества потенциально враждебных меньшинств непрерывно растущими льготами и фарисейскими уступками? Признак краха - сама концепция «войны цивилизаций», кошмар терроризма, дети-убийцы и ощущение надвигающейся «молекулярной гражданской войны». Все это пока что компенсируется, и то с большим трудом, огромными финансовыми ресурсами, с помощью которых удается смягчать обстановку, но вовсе не разрешать противоречия. А доведись им впасть сегодня в экономический кризис подобный нашему - какое зрелище мы бы увидели?
Вопрос: Почему же все-таки этот кризис мы переживаем несравненно острее, чем Запад, при самых разных социальных системах в России? Ведь эту драму саморазрушения, которую мы наблюдаем сегодня, пережила в начале XVII века российская империя в фазе становления, в начале ХХ века в фазе заката, а теперь и советская «империя», казалось бы, в стадии ее наибольшего могущества.
Ответ: Трудно сказать, действительно ли наши кризисы острее западных. Реформация как драма саморазрушения католической Европы была, пожалуй, страшнее любого нашего кризиса - гибель 2/3 населения нам трудно себе представить. Буржуазные революции и порожденные ими войны, раскрестьянивание, восстания на Западе тоже были относительно более жестокими потрясениями. Хотя, конечно, мы сегодня находимся лишь в начальной стадии нашей нынешней Смуты и трудно сказать, каков будет ее итог.
Я бы по-другому сформулировал ваш вопрос. Почему наши кризисы так тяжелы при том, что в основании нашей культуры лежит идея любви и взаимопомощи, а не индивидуализма и конкуренции, как на Западе? Почему у нас происходят срывы, когда массы людей начинают действовать вопреки собственным культурным устоям? Почему Гражданскую войну против советской власти объявили в 1918 г. социалисты-революционеры (эсеры)? Какие антагонистические противоречия разделяли их с большевиками, чтобы пойти на такой шаг?
Вопрос: Да, можно так поставить вопрос. Когда буржуазия во Франции разжигала гражданскую войну против аристократии и монархии, это вполне можно понять - класс новых хозяев жизни расчищал дорогу к власти. А ведь гражданская война в России была «войной Февраля против Октября». Почему они оказались несовместимы?
Ответ: А почему с наслаждением смотрел на расстрел Дома Советов Булат Окуджава? Сын видного коммуниста, сам воспевал «комиссаров в пыльных шлемах», входил в советскую «аристократию» - откуда такая ненависть? Ведь не потому, что он жаждал собственности. Вряд ли ради крупного счета в банке копили свой яд и молодой Чубайс, сын советского офицера, и кинорежиссер Эльдар Рязанов. Чего все они взъелись на свою страну, которая их так лелеяла? Ведь чем-то она им сильно досадила, просто нестерпимо. Мы обязаны это понять. Как говорил следователь Родиону Раскольникову: «Ведь не ради комфорта вы старуху убили». Тот факт, что убийцы Советского Союза и комфорта прихватили сверх головы, на мой взгляд, есть в нашей катастрофе обстоятельство побочное, хотя в какой-то момент оно и стало основным.
Вопрос: В чем же корни этой болезни?
Ответ: Я вижу их в следующем противоречии, которое сложилось исторически и не преодолено до сих пор. Россия сформировалась как полиэтническое традиционное общество со сложной культурой, корнями своими уходящей в Православие, которое, однако, находилось в уникальном взаимодействии со всеми мировыми религиями, представленными в народах России. Но элита этого сложного общества была сильно ориентирована на Запад, и эта ориентация резко усилилась в XVII веке, в период великих революций, которые и заложили основы современной западной цивилизации.
Эта ориентация элиты на Запад была необходима, ибо без модернизации, без того, чтобы перенять многие западные институты и технологии, Россия уже на ранних стадиях не выдержала бы его натиска. Только западническая элита могла стать мотором модернизации. Однако, в отличие, например, от японского дворянства, российская элита была гораздо больше открыта духовному влиянию Запада, не была защищена от него жестким культурным фильтром. Произошел перекос в сторону евроцентризма, возник мировоззренческий барьер между «телом» народа и его элитой. Проекты модернизации, воспринятые на Западе, стали все более неадекватными и природным условиям России, и культуре ее народов. Результатом волн модернизации были кризисы, внутренние конфликты между элитой и массой и, в конце концов, деградация элиты и предательство ею своих народов как «чужих».
Это особенно проявилось в начале ХХ века, что можно проследить по эволюции либерального проекта и по тому, как менялось отношение либеральных партий (кадетов) к народу – от «народопоклонства» к социальному расизму, ненависти к «черной кости». Кульминацией этого конфликта стала Гражданская война против большевиков как архаической («азиатской») силы, затоптавшей росток либеральной революции и «перестройки» России по западному образцу.
Кульминацией следующей волны того же, в принципе, конфликта стала перестройка Горбачева и неолиберальная реформа. На этот раз у традиционного общества России не нашлось ни сил, ни идеологии, ни проекта, чтобы защититься. Уже не было у него массы крестьян и «общинных» рабочих, чтобы переварить либеральные ценности, взяв у них в то же время импульс модернизации. Но и перестроить Россию по западному образцу возможностей у реформаторов нет. Как сказал уже в 1904 г. Макс Вебер, «слишком поздно!» Принять Россию в свое лоно Запад уже не может, точнее, он не мог этого сделать уже и в начале ХХ века.
Вопрос: Выходит, советское общество, развивая науку и образование, модернизируя хозяйство и быт, выращивая массовую интеллигенцию, таким образом готовило себе могильщика?
Ответ: Если заострять вопрос, то именно так. Но иначе поступать было нельзя - именно таков и был тот смысл советского проекта, который сплотил общество - на целый исторический период жизни России. И этот исторический период имел для нее огромное значение. Есть правило: каждое поколение обязано отвечать именно на тот исторический вызов, перед которым оно поставлено в данный момент, даже перекладывая некоторые проблемы на плечи следующего поколения. Советский строй свою историческую миссию выполнил: была проведена модернизация производства и быта, проведена индустриализация и создано крупное современное сельское хозяйство, воспитано несколько поколений с высоким уровнем образования и сформирован мощный научный потенциал. Устранены основные источники массовых страданий (голод, безработица, эпидемии, преступное насилие и национальное угнетение). Этот список решенных задач можно продолжить.
Все это позволило России вырваться из той исторической ловушки, в которой она оказалась в начале ХХ века. Задачи, которые были решены при советском строе, были вовсе не тривиальны - до этого их безуспешно пытались решить в рамках альтернативных проектов. Захлебнулась и лишь усугубила общий кризис программа консервативной модернизации (реформа Столыпина). Полностью несостоятельной оказалась либеральная программа кадетов, так что с триумфом пришедшее к власти в Феврале правительство либералов-западников даже не получило легитимности. Потерпели поражение объединенные силы западников и в Гражданской войне - именно из-за несостоятельности их проекта.
Начиная с 60-х годов ХХ века проблемы нового исторического этапа, уже с сильно изменившимся, модернизированным обществом, должны были решать наши поколения, а вырабатывать программу нового этапа должна была интеллигенция рождения 20-х годов. Она же вместо этого выделила из себя авангард в лице «шестидесятников».
Вопрос: Выходит, советская система не выработала «иммунитета» к смертельным для нее идеям-вирусам, не обладала способностью распознавать симптомы болезней.
Ответ: Как мы сейчас понимаем, опасность этой катастрофы предвидели и Ленин, и, позже, Сталин. Они могли надеяться только на то, что советская интеллигенция будет мудрее и сможет пройти по краю пропасти. Мы не смогли пройти, оказались интеллектуально несостоятельны. Посмотрите, кого советская система отобрала и поставила в качестве духовных наставников молодежи: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Табаков с Марком Захаровым и т.д. Подавляющее большинство в списке «духовных пастырей» - убежденные антисоветчики, хотя, скорее всего, они поначалу и сами этого не понимали.
Повторю, что интеллектуальная несостоятельность европейски образованной советской интеллигенции 60-70-х годов, ее «незнание общества, в котором живем» не имеют прецедента в истории. Такой отрыв элиты от реальности собственной страны не мог не кончиться катастрофой.
Но и старшие поколения мало чем могли нам помочь, кроме смутных предупреждений. Они и так сделали колоссальный шаг вперед, преодолев евроцентризм и механицизм марксизма и поняв смысл русской революции. За это их и ненавидит верхушка мирового капитала лютой ненавистью. Русская революция изменила мир, и нынешние агрессивные судороги США - опасные, но в перспективе безнадежные контратаки.
Вопрос: Разве это облегчает наше положение сейчас, в данный момент? Доживем ли мы до этой перспективы?
Ответ: В данный момент не облегчает. Возможно даже, наоборот. Хотя прогнозировать ход событий очень трудно.
Вопрос: Интеллектуальная несостоятельность интеллигенции, неверно понимающей и объясняющей обществу его природу - уже достаточная причина для глубокого кризиса. Если к этому добавляется национальное предательство правящей верхушки элиты, положение начинает казаться вообще безнадежным. Пока у нас остался какой-то запас прочности, что следовало бы считать приоритетными задачами патриотической интеллигенции?
Ответ: На мой взгляд, перед каждым образованным человеком и перед интеллигенцией в целом сейчас стоит очень трудная и противоречивая задача. Замечу, что это задача общая, а не только патриотической интеллигенции. Не секрет, что существенная часть образованного слоя уже изжила «органическую», неосознаваемую привязанность к России. Эту привязанность такие люди взвешивают на весах рационального расчета и готовы перебраться в более надежное место, где их талант и знания будут востребованы и адекватно оплачены. Но участие и этих людей в решении нашей общей задачи необходимо. Их отстраненность от больной России - ценный интеллектуальный ресурс, мы в наших размышлениях часто просто не можем контролировать эмоции.
Задачу эту я вижу так. Аппарат рационального мышления интеллигенции - продукт Нового времени (модерна). Основы его заложены европейским Просвещением, и мы настолько сжились с этими основами, что просто не замечаем их. Они нам уже кажутся не интеллектуальными конструкциями, созданными в конкретный исторический момент, содержащими множество сомнительных допущений и постулатов, несущих на себе ограничения, наложенные уровнем знаний того момента и т.д. Эти конструкции нам кажутся чем-то «естественным», данным свыше. И новое научное знание, и тяжелый опыт кризисов, революций и войн ХХ века показали, что многие исходные положения и инструменты нашей рациональности неверны или негодны. Соответственно, неверны или негодны многие положения и инструменты двух главных обществоведческих концепций, выросших из Просвещения - либерализма и марксизма.
Сейчас, когда практически все население «проваривается» в системе школьного образования и ежедневно подвергается интенсивному воздействию СМИ, интеллектуальный продукт, вырабатываемый в рамках обеих этих концепций, оказывает большое воздействие на поведение людей и их жизненные установки. Накопление ошибок и внутренних противоречий в потоке утверждений, льющемся на головы людей, перешло критический порог, и произошел «отказ рациональности». Нормы логики и здравого смысла перестали защищать людей от злонамеренной манипуляции их сознанием со стороны политических клик, использующих кризис в конъюнктурных целях.
Обязанность интеллигенции - произвести честную и ответственную ревизию оснований и инструментов нашей привычной рациональности, привести их в соответствие с современным научным знанием и эмпирическим опытом ХХ века.
Пересматривать и отвергать то, что тебе дорого и кажется естественным и даже очевидным, - болезненная операция. Многие уходят от нее в фундаментализм, уповают на «возврат к истокам». Другие, напротив, ищут выход в релятивизации ценностей, в том числе ценностей рационального мышления. Результат этой интеллектуальной и духовной капитуляции иногда называют постмодерном. Чаще всего, однако, эта новая рациональность сводится просто к антимодерну, анти-Просвещению, утрате рациональности.
Задачу российской интеллигенции я вижу в том, чтобы пройти именно по краю пропасти и, основательно обновляя построенную Просвещением рациональность, не скатиться в этот «постмодерн». Творческий потенциал того интеллектуального хаоса, который создает постмодерн, вообще сомнителен. В условиях же нашего нынешнего кризиса этот хаос просто парализует всякую конструктивную мысль и оставит общество без систем координат, пресечет любую возможность выработки проекта приемлемого жизнеустройства.
Вопрос: Есть ли организационные предпосылки для собирания сил, готовых выполнять эту задачу?
Ответ: Есть лишь зачатки предпосылок. Но это - отдельная большая тема.
