Уважаемый Сергей Георгиевич! Начнем с небольшого предисловия. Кризис, который, по идее, мог ослабить связь Запада с прозападными группировками нашей власти, показал обратное – эта связь неразрывна, ситуация 1930-х гг., т.е. поражения новых «троцкистов», не повторится. Возможно, это Вы и имели в виду, когда оценивали во время нашей встречи в Уфе, ситуацию как более тяжелую, чем даже в 1917 г. Кстати, профессор Георгий Малинецкий и его коллеги из Института прикладной математики РАН оценивают ее, как пришлось мне лично убедиться, аналогично – «тяжелее, чем во время ВОВ». Есть ли смысл продолжать стратегию «малых дел» и «молекулярной революции»?
Теперь не из материалов оппозиции, а зачастую из докладов представителей вполне официальных организаций, например, упомянутого заместителя директора ИПМ РАН Г.Г. Малинецкого, видно – власть на деле продолжает ельцинский курс, самоубийственный для страны – но на уровне, не позволяющем ее коллапса. Получается, цель – постепенное опускание и стабилизация России на уровне страны «третьего мира», успешно достигается.
Таким образом, без радикальной смены элит ни о каком восстановлении настоящей самостоятельности страны речи идти не может. Я задал там вопрос – а может быть, общество должно смириться с такой деградацией, как не только смирилась, но и служит ей за место на вершине «горба экономики» наша «элита»?
1. Уважаемый С.Г., каков Ваш ответ на аналогичный вопрос?
С.Г. Прежде чем ответить на вопрос, надо уточнить ряд пунктов предисловия – они же задают рамочные условия и логику.
Во-первых, лучше отойти от аналогий – и с 1917 г., и с ВОВ. Сходства с теми ситуациями мало, надо исходить из нынешней реальности. С логикой тоже надо разобраться. Вот, Вы говорите: раз «тяжелее, чем во время ВОВ», то «есть ли смысл продолжать стратегию «малых дел» и «молекулярной революции»? Мол, раз тяжелее, чем во время ВОВ, то надо идти в атаку. Почему? Казалось бы, наоборот. В самое тяжелое время мы, наоборот, отступали перед немцами, изматывая их стратегией «малых дел» и «молекулярной» партизанской войной.
Какими силами Вы предлагаете переходить к наступлению? Эти силы надо еще вырастить, отмобилизовать, вооружить и обучить. Нам для этого история дала немало времени – двадцать лет, но задачи мы не выполнили. Оказались не готовы. Но задача не снимается, ее все равно надо выполнять, иначе никакого шанса не будет. Не может быть «радикальной смены элит», если сама эта способная к мысли и действию элита не будет подготовлена.
Пока же, как Вы говорите, «ни о каком восстановлении настоящей самостоятельности страны речи идти не может». Что же делать! Пока не организовано то национальное ядро, которое только и может быть субъектом «настоящей самостоятельности страны», придется посредством множества «малых дел» выгрызать пространство самостоятельности ущербной, «ненастоящей». Спектр форм такой неполной самостоятельности очень широк, и до порога настоящего суверенитета нам еще ползти и ползти. Хотелось бы перепрыгнуть болото, которое нас от него отделяет, но прыгучесть мы утратили.
Значит ли это, что в таком положении «общество должно смириться с такой деградацией»? Нет, это никак логически не вытекает из заданной Вами картины. Не все наши желания сбываются, даже если мы прилагаем большие усилия. А мы еще и не начинали их прилагать. Вообще, эта наша нынешняя смута по историческим меркам – всего лишь миг. Борьба и болезни цивилизаций – дело долгое, тут нужно не смирение, а терпение. Мы выдержали очень тяжелые 90-е годы, а теперь тем более надо отбросить всякую мысль о том, чтобы «смириться с деградацией». Надо думать о детях и внуках. Оставить им обглоданную, загнанную в болото страну? С какой стати! Наше дело правое, и у нас есть все ресурсы для возрождения – надо только стряхнуть наваждение и прочистить мозги и потрудиться.
Пока что «сгустки» активности в осмыслении нашей реальности организуются как неформальные сети, они даже в партийные структуры не укладываются. Мы, в общем, пока что находимся на стадии интеллектуальной разведки нашей местности с неопределенной линией фронта.
Кое-какое знание получено и освоено, кое-какие инструменты изобретены и созданы, но пока все это не вызрело настолько, чтобы можно было выйти с этим на большую аудиторию. Нам бы тут надо потрудиться, а революция сама созреет. Ее форма и исход во многом будут зависеть от качества именно этой нашей работы, да и от количества тоже. Очень много пробелов в нашем знании и понимании.
2. Уважаемый С.Г. Последние годы мы, как и многие, разделяли и пропагандировали Вашу метафору: «Если не знаешь выхода из катастрофической ситуации, то хотя бы не давай разрушать, размывать плотину, держи ее, закрывай прорыв – может быть те, кто придет следом, найдут выход». Разрушение структур власти в нынешних условиях – коллапс, и, получается, сохранение – также коллапс – власть и не собирается прекращать разрушение плотины, а все средства – у нее. Не устарела ли метафора в качестве лозунга?
С.Г. Она устарела в том случае, если изменились условия теоремы. Можете ли вы сказать, что изменилось главное условие: «Если не знаешь выхода из катастрофической ситуации»? Я хороших доктрин такого «выхода» не знаю, и вряд ли она ускользнула бы от общего внимания. Значит, по первому пункту формула не устарела.
Но ее можно было посчитать устаревшей и в том случае, если бы вы готовы были сказать и убедить многих, что можно позволить «разрушить плотину», даже не имея плана действий после прорыва - будь что будет. На мой взгляд, будет намного хуже, чем сейчас.
Произойдет массовое бедствие, которое ударит по самым уязвимым частям народа. Чем можно оправдать такой шаг? Он мне кажется тем более странным, что как раз сейчас и начинается смена поколений. Шанс на то, что «те, кто идут следом, найдут выход», вполне реален. Идет на сцену молодежь, свободная и от советских догм и утопий, и от рыночных иллюзий 90-х годов. Но эта молодежь многого и не знает, и наша помощь ей будет очень полезна. Можно даже сказать, только при таком взаимодействии поколений есть шанс на успех.
Сейчас обрушить плотину без всяких шансов на овладение процессом – шаг самоубийственный, да еще с припевом «после нас хоть потоп».
3. Помнится, в декабре 2008 во время первой нашей с Вами встречи, Вы точно разъяснили характер наступающего кризиса. С тех пор прошло достаточно времени, чтобы спросить: какие события за этот срок Вы считаете наиболее знаковыми для страны с точки зрения системного анализа?
С.Г. За этот срок кризис развернулся, он уже дал ценное знание и показал новые слабые места нашей постсоветской государственности. Нам надо их изучить и подумать о конструкции защит, возможных не в советское время, а именно в нынешней неблагоприятной обстановке. Власть по ряду причин многого не видит, у нее на глазах идеологические шоры. Но это беда уже не классовая, а национальная. Многое надо делать помимо власти, тем более, что она этому не слишком препятствует, ей не до этого.
4. Извините за резкий вопрос, но нужно признать, что попытки создать партию «цивилизационного типа», объединить традиционалистские силы в стране потерпели крах. Да, большинство людей пассивно либо активно поддерживают идею, скажем так «консервативной революции», но чаще дальше слов дело не идет. Не кажется ли Вам, что назрела необходимость пересмотреть цели и тактику ведения борьбы с либеральным режимом РФ, разработать новую методологию на более радикальной основе?
С.Г. Если бы действительно «назрела необходимость», то симптомы реакции на это были бы налицо. На то она и необходимость. Радикальная борьба, на мой взгляд, начинается до появления методологии. Она сама и задает ориентиры методологии. Например, возникает срочный социальный заказ на «образ врага», без него радикальная борьба невозможна. В 1904 г. крестьяне уже определили, кто их враги и даже составили их «рейтинг», то есть, представляли противника как систему. Сразу появилась масса песен и замечательных стихов, представляющих «врага».
Сейчас в России до этого далеко. Мы оперируем такими размытыми понятиями, как «либеральный режим РФ». Но это – привидение, с ним бороться может только Дон Кихот. У реального противника, который еще и не локализован, гораздо больше возможностей радикализовать нашу борьбу в собственных интересах - таким образом, что все мы начнем бить друг друга. Вспомните, как легко в 80-е годы краснобаи (из номенклатуры) повели массы на «борьбу с номенклатурой». В пылу этой борьбы они и СССР ликвидировали, и приватизацию провели, и народы стравили.
Я предвижу, что, когда «назреет необходимость» в радикализации и потребуется методология, чтобы ввести борьбу в формы революции, а не бунта, наша интеллигенция не сможет дать нации методологических инструментов. Она вместо кропотливой работы по выполнению своей профессиональной задачи мечтала о подвигах Дон Кихота.
5. После прихода В.Путина власть сделала ряд символических и реальных шагов в сторону укрепления государства. Исходя из этого многие восприняли данный «неоконсервативный откат» за начало свертывания либерального дискурса, в целом. Не могли бы Вы дать определение характеру и сущности «путинско-медведевского» режима?
С.Г. Этот режим сменил радикальный разрушительный режим Ельцина. Тот выполнил свою задачу по демонтажу советской политической и социальной системы и распределению изъятой у нации собственности. Дальнейшее разрушение и криминализацию надо было остановить – уже и в интересах новых собственников, да и Запада. Это и было задачей «умеренного» режима В.В. Путина. Задача эта очень непростая, режим имеет противников и справа, и слева. Его решения определяются в основном конъюнктурно – соответственно равнодействующей тех сил, которые на него давят.
Левопатриотическая оппозиция свой потенциал во многом утратила, и давление «справа» постоянно сдвигает режим на траекторию, заданную в 90-е годы. Благодаря его умеренности российское общество получило еще некоторый ресурс времени, чтобы поразмыслить и договориться о согласованной программе-минимум. Однако это время, в общем, растрачивается впустую.
