Крах Daewoo -- маленькое подобие краха СССР (ч. 1)
позволю себе воткнуться в АБСОЛЮТНО, по моему, лунатическую дискуссию по марксизму, с одноим очень замечательным текстом.
как то я высказал предположение, что крах СССР -- если это ЯВЛЕНИЕ, не должен быть чем-то из ряда вон и надо пристальней присмотреться к миру, и мы увидим нечто подобное. Кажется, этот текст подтверждает мою гипотезу
«Шведов не люблю, немцев не люблю, американцев не люблю
и японцев не люблю. Я узбеков люблю!
Они на морозе хорошо заводятся...»
Из телерекламы автомобилей Daewoo (собираемых в Узбекистане)
В последнем романе Виктора Пелевина есть то ли мажорная, то ли ироничная строка: «Времена, когда с русским человеком можно было расплатиться запахом несвежего чизбургера, прошли». Дай-то бог. Между тем, пару лет назад в Южной Корее, стране, находящейся на несоизмеримо более высоком, чем современная Россия, уровне экономического развития, разыгралось грандиозное по масштабам представление: целенаправленный развал одного из трех крупнейших национальных конгломератов – Daewoo Group - с последующей скупкой американским автогигантом General Motors ( GM ) наиболее конкурентоспособного его звена – Daewoo Motor . Скупкой аккурат за тот самый запах несвежего чизбургера. Полагаю, детективный сюжет этой истории станет для читателя не только увлекательным чтением, но и назидательным уроком, предостерегающим от излишнего оптимизма и доверчивости.
Чаебол
Ключ к пониманию корейского экономического чуда кроется в смешном (для русского уха) слове «чаебол». Чаебол – уникальное политико-экономическое образование, отдаленно напоминающее финансово-промышленные структуры российских олигархов. Казалось бы, общие черты налицо: «доверенный» частный предприниматель получает от государства практически безвозмездно производственные мощности, ему предоставляются дешевые кредиты и создаются всевозможные налоговые льготы – трудись не хочу! Однако на этом внешнем уровне всякая аналогия и заканчивается: пока Россия с высоко поднятыми бровями производила калькуляцию ежегодно вывозимых из страны миллиардов долларов и умилялась покупкам «нашими» людьми английских футбольных клубов, корейские чаеболы открывали в Европе новые автомобильные заводы, в Америке – фабрики по сборке телевизоров, в Азии и на Ближнем Востоке - строили железнодорожные туннели и мосты. Усилиями чаеболов Корея тридцать лет к ряду демонстрировала самый высокий в мире уровень роста национального продукта на душу населения (!), в то время, как Россия констатировала физическое вымирание населения (свыше миллиона человек в год). Как видите, сравнивать тут нечего.
Корейские чаеболы с первого дня своего существования были ориентированы на завоевание мирового рынка, на экспорт продукции, и международную конкуренцию в самых высоко технологичных отраслях промышленности. Однако при всей своей ориентации «вовне», чаеболы оставались глубоко национальными образованиями – в этом их главное своеобразие и уникальность.
Один мой американский приятель, Тони, проработавший несколько лет в Южной Корее, очень любил рассказывать историю, которая, похоже, потрясла его даже больше собакоедства. Как-то раз на центральной улице Сеула китайский предприниматель открыл ресторан. Уже на следующий день к нему заглянула группа доброжелательных товарищей, которая - нет-нет, что вы! – не подвергла китайца рэкету, а сделала предложение, от которого нельзя было отказаться: выкупила ресторан за двойную цену. На вопрос «почему», последовал прямой ответ: «Мы очень любим наших китайских братьев, но на центральной улице Сеула могут быть только корейские рестораны».
До недавнего времени (точнее – до 1997 года) в Южной Корее существовала четко выраженная государственная протекционистская политика: на внутренний рынок не допускались ни иностранные предприниматели, ни иностранные банкиры. Все свои кредиты чаеболы получали в корейских финансовых учреждениях, которые, как правило, принадлежали государству. Подобный изоляционизм ни коим образом не является наследием военно-политической диктатуры (как принято считать на Западе), а отражает своеобразие национального менталитета. Не случайно даже сегодня, семь лет спустя после экономической диверсии 1997 года, распахнувшей ворота страны для транснациональных корпораций, в Южной Корее, втором (после Японии) крупнейшем в Азии рынке сбыта автомобилей, доля продаж некорейских машин составляет чуть больше 1 процента!
В равной мере величайшим заблуждением будет считать, что в основе политики протекционизма, характерной для эпохи чаеболов, лежат какие-то националистические или шовинистические чувства! Ни в коем случае. Национальный протекционизм основан на удивительно тонком понимании различий между традиционными принципами устроения корейского общества, и так называемыми «общечеловеческими» ценностями, которые, на поверку, оказываются ценностями исключительно иудейской и западно-христианской цивилизаций. Судите сами.
Корейские чаеболы представляют собой единство трех начал: частного капитала, национальных банков и государственных структур, которые эти банки контролируют. В подавляющем большинстве случаев чаеболы учреждались одним человеком, который в последствии привлекал к управлению компанией членов своей семьи. Расширение бизнеса строилось на постоянном поглощении предприятий как внутри страны, так и за ее пределами. Корейские предприятия передавались в чаебол из государственной собственности «по дружбе», иностранные - покупались на кредиты, предоставляемые тем же государством (и подконтрольными ему банками) за символический процент.
Теперь посмотрим, что вырастало из этой классической патерналистской схемы. Две вещи: глобальная синекура и так называемая «Корея Инкорпорейтед». Синекура заключалась в том, что чаебол становился для десятков и сотен тысяч своих служащих в полном смысле родным домом и цитаделью: гарантированная оплата труда (несоизмеримо более высокая, чем в остальных коммерческих структурах), гарантированный карьерный рост (по заранее известной послужной лестнице, привязанной к выслуге лет, а не личным достижениям), гарантированное пожизненное трудоустройство, гарантированная пенсия и гарантированное медицинское обеспечение. Помимо всех этих благ происходил феноменальный влив капитала в корейскую экономику в виде налогов, что и обеспечивало беспрецедентный экономический рост страны.
Платой за глобальную синекуру была низкая прибыльность чаеболов: так, в лучшие свои годы Daewoo Group демонстрировала колоссальный годовой доход в размере 50 миллиардов долларов, при этом чистая прибыль едва превышала 1-2 миллиона долларов (а чаще – вообще оборачивалась убытком). Естественно, что отцы-учредители корейских чаеболов – легендарные Чунг Джу Йанг ( Hyundai Group ), Ли Бьонг Чул ( Samsung ), Ку Ин Вэй ( LG Group ) и Ким У Чун ( Daewoo Group ) – были людьми хоть и очень богатыми, однако даже рядом не стоящими с нашими березовскими и гусинскими.
Что касается «Кореи Инкорпорейтед», то идея превращения страны в единый экономический финансово-промышленный комплекс, выстроенный ( sic !) на рыночных принципах, естественным образом вытекала из самой структуры чаеболов, находящихся под тотальным финансовым контролем со стороны государства. Поскольку чаеболы были обязаны правительству Кореи всем – переданной в управление собственностью, льготными кредитами, защитой от иностранной конкуренции на внутреннем рынке – правительство обладало негласным правом координировать деятельность чаеболов в интересах всей нации, «разруливать» спорные ситуации и перераспределять сферы влияния таким образом, что вся система финансово-промышленных конгломератов выступала единым фронтом ради достижения главной цели – завоевания Кореей мирового рынка (ни больше, ни меньше). Как видите, пока северные корейцы готовились к триумфальному шествию по планете оригинальных идей «чучхе», их южные сородичи проводили не менее оригинальную политику экономической экспансии. Им казалось, что сверхдешевыми чипами компьютерной памяти, чудо-телевизорами и малолитражными машинами можно потеснить теневые финансовые империи, которые не первое столетие управляли миром.
Good Guy, Bad Guy
Сорок лет финансовые империи Запада терпеливо наблюдали за «японским и корейским чудом», а также примкнувшими к ним «азиатскими тигрятами», наивно уверовавшими в безграничные возможности правил fair play свободного предпринимательства. Слово «наивно» употреблено здесь неслучайно: и Япония, и Южная Корея, и Таиланд, и Индонезия, и Тайвань с самого первого дня согласились на ведение экономического эксперимента по чужим правилам и на чужом поле - в системе глобальной финансовой интеграции, стержнем которой является американский доллар. За что и поплатились жестоко и сокрушительно. В скобках отметим, что единственной страной, проявившей дальновидность и категорически отказавшийся от валютной интеграции, был Китай, что и сделало его последним независимым игроком во всей Азии после финансового кризиса 1997, положившего конец экономической самостоятельности «азиатских чудес», в том числе и Южной Кореи.
Смертельный удар был нанесен по всем правилам Никколо Маккиавели. Сначала пришел «злой дядя» Джордж Сорос и серией молниеносных, выверенных и виртуозных биржевых ударов практически уничтожил национальные валюты Тайланда (баты), Индонезии (рупии), Тайваня (доллар) и Южной Кореи (воны). Затем появился «добрый дядя» Международный Валютный Фонд (наш старый знакомый) и протянул спасительную руку помощи. Правда, не за просто так, а потребовав в ультимативной форме принятия мер, которые неизбежно вели к уничтожению независимости национальной экономики.
В Южной Корее МВФ повел разговор по взрослому - в обмен на кредит в 60 миллиардов долларов предлагалось: продать иностранным компаниям два крупнейших национальных банка, допустить иностранные банки к проведению финансовых операций в Корее, снять ограничения на покупку земли иностранцами, разрешить иностранным компаниям покупать внутренние корейские облигации, разрешить корейским компаниям брать за рубежом краткосрочные и долгосрочные кредиты, наконец, самое главное – ликвидировать ненавистные чаеболы, которые в последние годы оказывали невыносимую конкуренцию американским компаниям практически по всем направлениям.
Поскольку в 1997 году пять крупнейших чаеболов Кореи ( Hyundai , Samsung , Daewoo , LG Group и SK Group ) давали более трети совокупного национального валового продукта, предложение их «распустить» можно смело расценивать, как приглашение на эшафот: «Чаеболы – это краеугольный камень корейской традиционной культуры, и их разрушение означает не что иное, как передачу всего национального фундамента экономики в руки развитых мировых держав» - заявил официальный представитель Samsung Group на следующий день после того, как корейское правительство подписало соглашение с МВФ.
Неужели кредитного пряника оказалось достаточно для того, чтобы корейцы с такой легкостью пошли на уничтожение своего «краеугольного камня»? Конечно же нет! Потребовалась кропотливая работа по подготовке общественного мнения и созданию «правильных» национальных кадров, которые бы согласились выполнить неблагодарную работу. В этом отношении события в Южной Корее развивались по сценарию, многократно отработанному в других уголках планеты (в том числе и в России).
Сначала прошла массированная пропагандистская атака со стороны самых влиятельных корейских средств массовой информации, которые в один голос обвинили чаеболы во всех смертных грехах и бедах экономического кризиса. Писали о «сращивании частного капитала и государственной власти», словно это сращивание не определяло всю общественную жизнь Кореи последние пятьсот лет. Писали о «кумовстве» и «подкупе чиновников и политиков», словно «кумовство» не было единственной формой взаимного трудоустройства, известной в Корее со дня ее основания. Писали о «безнравственном обогащении основателей чаеболов», их «вызывающе расточительном образе жизни», хотя каждый кореец знал, что эти самые отцы-основатели живут не на гавайских виллах, а в скромных домах по соседству. Писали, что своим безответственным поведением национальную валюту обвалили чаеболы, а не какие-то мифические интернациональные биржевые флибустьеры. И вообще: нечего смешить людей сказками о «всемирном заговоре» - как-никак 21 век на носу!
Тут как тут подоспела еще одна знакомая «пятая колонна»: активизировались «борцы за права человека» и «диссиденты» всех мастей и оттенков. Заклубились митинги и демонстрации, поднялась волна народного возмущения «попранием гражданских прав» и надругательством над «общемировыми человеческими ценностями». Вдруг оказалось, что чаеболы – это порождение военной диктатуры 60-ых и 70-ых годов, злые призраки тоталитаризма, «давители свободы слова». Возглавил недовольную «общественность» бывший «диссидент» Ким Дай Чун, который на волне массовой истерии и психоза и стал новым президентом страны. Придя к власти, он тут же подписал соглашение с МВФ и объявил войну чаеболам.
МВФ продиктовал правительству Ким Дай Чуна ряд утонченных мер, которые под благовидным предлогом повышения «прозрачности отчетности» чаеболов и дальнейшего перехода на «прогрессивные» западные формы ведения бухгалтерии, разрушали всю внутреннюю структуру корейских конгломератов. Первым шагом явился запрет под страхом уголовного наказания перекрестного кредитного поручительства и взаимного финансирования подразделений чаеболов.
Структурное своеобразие чаеболов, отличающее их от западных конгломератов, заключалось в отсутствии головной холдинговой компании. Не случайно, почти все крупные чаеболы именовали себя группами ( groups ). Формально они и были скоплением разрозненных компаний, действующих в никак не связанных между собой областях экономики. Число таких компаний в чаеболе зачастую достигало тысячи. Также формально подразделения чаеболов были независимы друг от друга. Реальная (и наитеснейшая!) связка осуществлялась не на уровне централизованного управления (через головной холдинг), а на уровне родственных отношений: пивоварня записывалась на имя трехлетнего внука двоюродной сестры, автомобильный завод числился за братом шурина и так далее. В результате чаеболы постоянно тусовали финансы между своими формально независимыми подразделениями: одна компания предоставляла банку гарантию по кредиту другой, третья покупала по «правильной» цене сырье у четвертой, пятая «исправляла» в авральном порядке годовой баланс за счет увеличения активов, которые «удачно» приобретались за бесценок у шестого скрытого подразделения чаебола. Иными словами, кипела бурная экономическая жизнь в традиционном азиатском формате (патернализм + кумовство), целью которой являлся не уход от налогов (как принято считать на Западе), а обеспечение глобальной синекуры и нескончаемой экспансии корейской экономики от США до Вьетнама и Австралии.
Следующим шагом в войне с чаеболами стало требование снизить соотношение «долги/активы» до уровня 200 % (типичная величина этого показателя в чаеболах была 500 - 800 %). С учетом сложившейся традиционной структуры чаеболов и, в первую очередь, низкой производительности труда в условиях поголовного и пожизненного трудоустройства, подобное снижение пропорции абсолютно нереально. Либо высокий уровень задолженности конгломератов, либо полная ломка структуры и принципов функционирования. Третьего не дано. На первый взгляд, вообще кажется невероятным, что чаеболы десятилетиями существовали под бременем столь неподъемных долговых обязательств. И не только сводили концы с концами, но и постоянно расширялись, увеличивали оборот и наращивали производственную мощность.
Ситуация прояснится, если мы вспомним, что кредитование чаеболов проводилось исключительно за счет внутрикорейских финансовых ресурсов – банков и стоящих за ними правительственных структур. Поскольку и чаеболы, и банки, и правительство играли в одной команде («Корея Инкорпорейтед»), то между ними не возникало неразрешимых противоречий, связанных с проблемами чрезмерного кредитования, задержек с возвратом платежей и т.п. Тот факт, что уровень долгов чаеболов в восемь раз превосходил размер их активов, не вызывал беспокойства корейских банков, поскольку эти банки контролировали на выходе продукцию чаеболов, которая, в конечном счете, шла на благо как трудоустройства сограждан, так и развития общенациональной экономики.
Очевидно, что как только на корейском горизонте появились западные банки и венчурные капиталисты (а они хлынули в страну после экономического переворота 1997 года), тонкое равновесие, сложившееся между чаеболами и национальными финансовыми институтами, исчезло. Оно и понятно: западные кредиторы не играют в одной команде с чаеболами и корейскими банками. У них собственные интересы, которые по хорошо известным экономическим законам, находятся в непримиримом противоречии с интересами корейских деловых структур (русских, украинских, индийских, венесуэльских – ряд можно продолжать до бесконечности). Думаю, понятно ( quo bene ? ), что требование МВФ о снижении пропорции «долги/активы» продиктовано не заботой о корейском благополучии, а исключительно интересами западных (в первую очередь, конечно же, американских) финансовых кругов, которые МВФ и обслуживает с момента своего возникновения. В этом нет ничего предосудительного: для того МВФ и создавался, чтобы обслуживать своих создателей. Просто, нужно трезво оценивать ситуацию и не нести ахинею про доброго дядю за океаном, который спит и видит, как бы помочь аборигенам-неумехам!
Заключительный coup de grace , нанесенный МВФ корейским чаеболам, состоял в требовании ликвидировать систему глобальной синекуры, расстаться с практикой «пожизненного трудоустройства» и принять западный формат поощрения работников: не за выслугу лет, а по личным достижениям. Короче говоря, программа, делегированная МВФ правительству Ким Дай Чуна, означала полномасштабное разрушение всех традиционных форм ведения экономики.
В качестве альтернативы «неперспективной» ориентации Южной Кореи на производственный сектор, был рекомендован вариант «правильного» капитализма: доминирующая в те годы в США модель пустопорожних интернетовских «доткомов» и всенародного «электронно-биржевого трейдинга». Поспешно соорудили Kosdaq – корейский аналог «кузницы технологического бизнеса» Nasdaq , наплодили тысячи трейдерских фирмешек и ринулись торговать акциями – нет, не чаеболов с их реальными активами, исчисляемыми десятками миллиардов долларов, а интернетовских стартапов: доморощенных конторок со штатом в два-три человека, предоставляющих «перспективные» услуги по веб-дизайну и онлайн-коммерции. В одночасье родилась армия девятнадцатилетних «бумажных миллионеров», которые не могли поверить в свалившееся на их головы счастье и – главное! – появление на горизонте новых головокружительных жизненных ценностей: «Мы с друзьями работаем от зари до зари шесть дней в неделю и соревнуемся, кто первым сумеет купить себе костюм от Армани», - восторженно делится на страницах « Korea Times » своими трудовыми перспективами молодой «доткомовец» Гилберт Ким. «Если вы поговорите с выпускниками ведущих университетов, то узнаете, что никто из них не хочет больше работать в ведущих чаеболах Samsung или Hyundai . Они все мечтают открыть свои собственные компании», - делится наблюдением Хам Джэй Бонг, профессор политологии из сеульского университета Йонсей.
В какой-то момент капитализация пустопорожних интернет-однодневок, ничего не производящих и ничего не умеющих, достигла таких заоблачных высот, что они стали числиться в ряду крупнейших чаеболов, на заводах которых отливались миллионы тонн первоклассной стали и собирались лучшие в мире компьютерные чипы и мониторы. Правда, «коздаковское» счастье длилось недолго: грандиозный крах американского Nasdaq осенью 2000 года привел к мгновенному и повсеместному сдутию интернет-пузыря, а многомиллионодолларовая капитализация корейских «доткомов» лишились даже своего бумажного статуса. На всякий случай напомню читателям, как это выглядело:
Чаеболы попытались соответствовать веяниям времени с минимальными потерями: открывали курсы переквалификации для усвоения «современного стиля менеджмента», вводили систему оплаты труда, основанную на личных достижениях работников, сокращали уровни бюрократической иерархии (ту самую глобальную синекуру!), разрешали сотрудникам ходить на работу в джинсах и сандалиях и придерживаться свободного графика.
Не получилось. Буквально за два года внутренние структуры чаеболов вошли в полный диссонанс с новой кредитной политикой (запрет на перекрестное финансирование, «долги/активы» ниже уровня 200 %) и начался обвал. Первой не выдержала Daewoo Group : в 1997 году она был четвертым по величине чаеболом Южной Кореи, в 1998 – третьим, в 1999 – вторым (потеснив Samsumg ), а в 2000 – умерла.
Ким
Большинство корейский чаеболов родилось из маленьких торговых киосков или рыночных лотков. Однако детище Ким У Чуна уже в колыбели было великаном: шутка сказать – пять наемных работников и пять миллионов вонов стартового капитала (3.5 тысячи долларов)! Головокружительный старт получил не менее головокружительное имя - «Великая Вселенная», по-корейски Daewoo (произносится «Дэй-У»). И как угадали: через тридцать лет 320 тысяч сотрудников в 110 странах мира создавали для великой империи Ким У Чуна автомобили, телевизоры, морские корабли, рояли, аэрокосмическое оборудование и самые современные компьютеры.
В 1967 году «Великая Вселенная» специализировалась на ткацком производстве. Однако ее 30-летний демиуг не был зеленым торговцем: сын заслуженного учителя, выпускник престижного университета Йонсей, держатель диплома по экономике. Ким У Чун был умудренным жизненным опытом человеком, чья трудовая биография началась еще в годы корейской войны, когда мальчиком он продавал газеты на улице. Вопреки масштабу амбиций («Все дороги вымощены золотом» и «Это большой мир, в котором всегда найдется работа» - названия автобиографических бестселлеров, изданных миллионными тиражами и переведенных на 21 язык), Ким У Чун всегда исповедовал камерно-патерналистский стиль руководства: регулярно наведывался по вечерам на фабрику, раздавая шоколадки девушкам-ткачихам из ночной смены, в надежде на повышение производительности труда, устраивал ежедневные застолья с перспективными клиентами, обильно вознося хвалебные тосты (будучи принципиальным абстинентом Ким подливал себе ячменного чая из бутылки виски). Случалось хитрить и по-крупному: как-то раз в Сингапуре он выдал образцы новой ткани, купленной в Гонконге, за свои собственные, и в результате получил заказ на двести тысяч долларов. Самое показательное в этой истории: Ким У Чун вернулся в Корею, на полученный аванс молниеносно обновил все оборудование на фабрике и наладил в течение месяца производство тканей, аналогичных гонконгским.
В 1968 году экспортный текстильный бизнес Ким У Чуна продемонстрировал столь выдающиеся результаты, что имя Daewoo прозвучало на заседании правительства в самом достохвальном контексте. Тем самым возникли предпосылки для вхождения в число «доверенных» предпринимателей и превращения «Великой Вселенной» в серьезный чаебол. Будучи людьми взрослыми, мы понимаем, что одними шоколадками и клиентскими застольями Олимпа не достигают. Ларчик Кима раскрывался на удивленье просто: корейский президент и диктатор, 16 лет несменно пребывавший у власти, генерал Пак Чун Хи был любимым учеником отца Ким У Чуна, а отец Ким У Чуна был любимым учителем генерала Пак Чун Хи. Вот и весь флексагон.
Переломным моментов в судьбе Ким У Чуна стала безвозмездная передача Daewoo в 1976 году государственного станкостроительного завода, который ни разу (!) за 37 лет своего существования не дал прибыли. Снимем шляпу: Ким У Чун переехал на долгие месяцы жить на завод (спал в кабинете на топчанчике), в корне пересмотрел стратегию производства, провел переобучение и перепрофилирование рабочих, и уже на следующий год продемонстрировал прибыль! За станкостроительным заводом последовала судоверфь, следом завод по сборке автомобилей, затем десятки других ущербных производств. Все, что ни попадало в руки Ким У Чуна, превращалось в золото.
Международную империю Daewoo Ким У Чун выстраивал на тесных личных отношениях с государственными и политическими лидерами – Франции, Судана, Пакистана, Вьетнама, Индии, Китая, Ливии, Ирана. При абсолютной всеядности Daewoo главный вектор экспансии всегда указывал на страны Третьего мира. И не случайно: осторожные американцы и западные европейцы редко заглядывали в нестабильные уголки планеты, а Ким У Чун свято верил, что «чем больше риск, тем выше прибыль» (любимая поговорка). В самый разгар ирано-иракской войны Daewoo спокойно занималась строительством железнодорожного туннеля в Иране, а на пике американских проклятий, посылаемых в адрес Муаммара Каддафи, превратила Ливию в гигантскую стройплощадку, осваивая заказы на 1,7 миллиарда долларов.
Завоевание новых территорий всегда проходило при непосредственном участии Ким У Чуна: «Я всегда должен сам почувствовать страну, подышать ее воздухом, чтобы понять, насколько удобно нам будет в ней работать», - говорил неуемный президент Daewoo . Сослуживцы поражались скорости, с которой Ким У Чун перемещается по свету и – главное! – заключает сделки. Однажды утром он неожиданно полетел в Гану на встречу с главой правительства. Вечером того же дня он возвращался в Корею уже с подписанным соглашением о строительстве пятизвездочного отеля в столице Аккра.
При глубокой диверсификации Daewoo главной амбицией Ким У Чуна всегда была автомобильная промышленность. Daewoo наладила производство своих малолитражек на заводах в Польше, Украине, Иране, Вьетнаме и Индии. Самой выгодной сделкой считался договор с правительством Узбекистана, по которому компания Ким У Чуна брала на себя лишь половину расходов (650 миллионов долларов), остальное ложилось на плечи узбекских товарищей. Выбор Узбекистана был не случайным: бывшая советская республика прокладывала дорогу на перспективный российский рынок, изнывавший в тисках логовазовского убожества.
Daewoo Motor (автомобильное подразделение Daewoo Group ) планировало к 2000 году выйти на рубеж производства в 2 миллиона автомобилей. Вполне реальное дерзновение с учетом того, что за год до гибели (1999) с конвейеров чаебола сошло 1,6 миллионов автомашин. В кризисный 1997 год империя Ким У Чуна, будто не замечая радикальных перемен в политическом и экономическом климате страны, продолжала набирать обороты: Daewoo поглотил единственного производителя внедорожников в Южной Корее, компанию SsangYong , и вышел на третью позицию в списке крупнейших чаеболов. В 1998 году 12 головных компаний конгломерата получили доход в 51 миллиард долларов при итоговом убытке в 458 миллионов (возникшем по большей части из-за покупки SsangYong ). Подобная ситуация была бы легко переварена южнокорейской экономикой в условиях закрытого внутринационального финансирования (до 1997 года), однако теперь в Сеуле дули новые ветры. Карающий перст МВФ указал на «Великую Вселенную», раздалась команда «фас!» и через полтора года Daewoo Group прекратила существование, а Ким У Чун, назначенный главным виновником всех бед южнокорейской экономики, покинул родину, обрекая себя на пожизненное изгнание.
