За несколько лет Иван Алексеевич приобрёл репутацию «финансового гения», которого «прославляли» и в обществе, и в правительственных кругах. Г. П. Сазонов, служивший тогда в МВД, вспоминал впо-
следствии о времени, «когда имя Вышнеградского сияло в ореоле величия».
Бюджетные избытки приравнивались «едва не к чуду», о них говорили «с восторгом и ликованием»18. Государственный контролёр Т. И. Филиппов 16 апреля
1889 г. сообщал К. Н. Леонтьеву о «поразительном перевороте в нашем финансовом положении, при явной помощи свыше, совершённом высокодаровитым и много сведущим Вышнеградским». Значительно возрос авторитет Ивана Алексеевича и на Западе. В одной из зарубежных газет его провозгласили «властелином европейского денежного рынка». Хозяйка столичного политического салона А. В. Богданович 4 апреля 1889 г. занесла в дневник: «Вчера нам говорили, что в Германии питают большое уважение к Вышнеградскому,
говорят даже так: что есть только один политик на свете – это Бисмарк, и один министр финансов – Вышнеградский»
Правда не все воссторгались
«Вестник Европы» призывал читателей трезво смотреть на бездефицитные бюджеты: «Не следует, однако, забывать, что столь блестящий результат, не только оправдавший, но и превзошедший надежды на улучшение наших государственных финансов, независимо от счастливо сложившихся в последнее время экономических условий страны, был следствием весьма заметного напряжения платёжных сил страны; а такое напряжение, долго продолжающееся, само по себе составляет уже зло, не искупаемое избытком средств государственного казначейства»
Но потом пришел голод...
Александр III повелел обсудить эти соображения в Особом совещании во главе с председателем Департамента законов Государственного совета Д. М. Сольским53. На его заседании большинство участников признали замысел Вышнеградского недостаточно эффективным и высказались за полное запрещение вывоза ржи, ржаной муки и отрубей из портов Балтийского, Чёрного и Азовского морей, а также через западную границу. Как отмечалось в журнале совещания, утверждённом императором 28 июля, «мера эта была бы предпочтительной и в том отношении, что с полной ясностью указала бы намерения правительства не преследовать какие-либо фискальные цели, а исключительно лишь обеспечить народное продовольствие». Власти явно стремились успокоить общественное мнение и продемонстрировать заботу о крестьянах. По настоянию министра финансов установление запрета отложили до 15 августа для выполнения обязательств по сделкам, заключённым хлеботорговцами с заграничными фирмами.
Однако эта почти трёхнедельная пауза привела к тяжёлым последствиям.
Цены на рожь сразу же резко подскочили, и начался невиданный ажиотаж – с конца июля до середины августа её вывезли не меньше, чем за несколько предшествовавших месяцев. Опасаясь дальнейшего ограничения экспорта, коммерсанты стали заблаговременно скупать и отправлять в огромном количестве за границу и другие зерновые культуры.
8 октября Вышнеградский и Дурново убедили его участников запретить экспорт остальных зерновых культур и картофеля. Абаза настоял тогда на исключении для пшеницы, но уже 27 октября совещание единогласно распространило запрет и на неё. Император утвердил эти решения 16 октября и 3 ноября57. С учётом изменившихся обстоятельств Тарифный комитет 24 октября дополнил прежние льготы, понизив на 52% провозные платы на доставку продовольственных грузов из благополучных губерний в неурожайные.
Ещё в начале октября слухи о предстоящих запретах просочились в коммерческие круги и вновь вызвали вспышку экспортного ажиотажа. В итоге, несмотря на все ограничения, в 1891 г. за пределы России было отправлено 391,2 млн пудов зерна, т. е. немногим меньше, чем в предыдущем году.
Правительство не сумело остановить рост цен на хлеб, который продолжался вплоть до весны 1892 г. Между тем место российских торговцев на европейском рынке заняли конкуренты, обеспечившие приток дешёвого зерна из других стран. Прекращение вывоза сельскохозяйственной продукции осуждали многие современники, в том числе и ближайшие сотрудники Вышнеградского. Товарищ министра финансов Ф. Г. Тернер утверждал, что эта «несчастная мысль» нисколько не облегчила положение неурожайных местностей и лишь «губительно» отразилась на внешней торговле России.
В стране имелись достаточные продовольственные запасы для обеспечения страдавшего от голода населения, однако их было крайне сложно доставить в неурожайные местности. Рельсовые пути имели низкую пропускную способность, ощущалась нехватка локомотивов, подвижного состава, топлива, водоснабжения, ремонтных материалов, квалифицированных служащих. Летний ажиотаж привёл
к перегрузке магистралей, причём начавшееся после 15 августа интенсивное движение поездов из портов и от сухопутных границ в обратном направлении
ещё более осложнило работу транспорта. Тем временем земства закупали большое количество зерна в самых отдалённых регионах и отправляли его в свои
губернии, усиливая хаос на железных дорогах, где постоянно возникали заторы из тысяч вагонов и образовывались залежи миллионов пудов грузов. Станции в тех пунктах, откуда хлеб обычно только отправлялся, не были оборудованы для его приёмки и хранения. Из-за нехватки мешков зерно нередко перевозили россыпью и иногда выгружали прямо на землю, но ещё чаще оставляли в вагонах, которые занимали станционные пути и препятствовали разъезду поездов.
Трудности возникали и при доставке хлеба от станций до голодавших селений, поскольку у крестьян почти не осталось лошадей. Всё это усугублялось разно-
боем в управлении линиями и несогласованностью распоряжений финансового ведомства и МПС. Координации их действий препятствовала личная вражда между Вышнеградским и министром путей сообщения А. Я. Гюббенетом.
28 ноября 1891 г. император приказал образовать Особое совещание об общественных работах в неурожайных губерниях.
С января 1892 г. во многих местностях начали ремонтировать грунтовые пути, прокладывать шоссейные дороги, мостить городские улицы и площади, строить зернохранилища, элеваторы, оросительные и ирригационные сооружения, бухты и дамбы на реках, набережные и подъездные пути к речным пристаням, мосты, церкви и школы, устраивать пруды и плотины, рыть колодцы, разбивать скверы и бульвары, заготавливать лес и т. п. Однако итоги этого «эксперимента» не оправдали ожиданий правительства. Работы нередко проводились вдалеке от неурожайных губерний, причём без заранее составленного плана и должной организации, и отнюдь не всегда приносили пользу местному населению. При этом заключались убыточные для казны сделки, одни объекты так и остались недостроенными, другие – отличались низким качеством и после сдачи в эксплуатацию быстро приходили в негодность. Администрация допустила значительный перерасход выделенных ей средств, особенно в ходе
лесозаготовительной операции. В декабре 1893 г. работы пришлось прекратить и приступить к ревизии финансово-хозяйственной деятельности управления.
Тем временем министр финансов пошёл на заключение внешнего трёхпроцентного золотого займа, объявленного указом 17 сентября.
Размещением выпущенных облигаций занялся синдикат французских банкиров, однако парижские Ротшильды, раздражённые притеснением евреев в России, сделали всё возможное, чтобы помешать этой операции. В итоге заём оказался крайне неудачным: при номинальной сумме 112,6 млн руб. выручка составила лишь 85,7 млн руб., т. е. 76,19%, причём его реализация растянулась до 1894 г.
Общий бюджет за 1891 г. был сведён с огромным дефицитом в 181 млн руб., а свободная наличность Казначейства уменьшилась за год с 219,6 до 37,2 млн руб.77 Тем не менее министр финансов не драматизировал ситуацию и с оптимизмом смотрел в будущее. «В неурожайной части России, – писал он во всеподданнейшем докладе 28 декабря, – благосостояние сельского населения несомненно пошатнулось, и бедствие, испытываемое в отдельных местностях, достигло крайнего напряжения, но в общем и целом этого сказать нельзя». Ссылаясь на доказанную опытом «упругость» системы государственных доходов, Вышнеградский полагал, что «сокращение производительности существующего обложения, обнаруживающееся в последние месяцы 1891 года и предвидимое на 1892 год, есть явление временное, долженствующее исчезнуть само собой при наступлении более благоприятных условий»
Тем временем Вышнеградскому приходилось искать новые способы увеличения денежных ресурсов. 2 февраля 1892 г. Комитет финансов рассмотрел его
представление, в котором указывалось на срочную потребность в заключении очередного займа, но вместе с тем признавалась невозможность в сложившейся тогда ситуации получить за границей сколько-нибудь значительную сумму.
Министр допустил и возможность реализации части накопленного золотого запаса, однако заметил, что его продажа в короткий срок уронит цены на этот
металл и не будет выгодна для казны.
Через две недели Вышнеградский представил императору записку, в которой предсказывал дальнейшее увеличение дефицита при составлении бюджетной росписи на 1893 г. По-прежнему считая целесообразным сокращение ведомственных затрат, он указывал на необходимость поиска новых источников доходов, не обременяя разорённое и голодавшее крестьянство. Министр финансов рекомендовал ввести прогрессивный подоходный сбор в размере от 0,5 до 6% с прибылей торговых и промышленных предприятий, доходов от сельской и городской недвижимости, денежных капиталов, жалованья лиц, состоявших на государственной, общественной и частной службе, заработков представителей свободных профессий (врачей, адвокатов, литераторов и др.).
Главноуправляющий Кодификационным отделом Государственного совета Э. В. Фриш считал, что при низких доходах населения подобный налог не даст казне значительных средств. Министр народного просвещения И. Д. Делянов признал его «в высшей степени нежелательным», так как «трудность определения объекта обложения породит бесчисленное множество обманов, подлогов и изворотов, протесты и споры плательщиков». По мнению министра юстиции Н. А. Манасеина, сам принцип прогрессивности обложения не соответствовал «основному положению нашего законодательства» и «нашим экономическим условиям».
Как полагал военный министр П. С. Ванновский, подоходный налог «может оказаться на практике самым несправедливым, тягостным и даже ненавистным для населения» и в то же время «весьма ничтожным» по размеру полученной выгоды. Морской министр Н. М. Чихачёв признавал такой сбор уместным только в чрезвычайных обстоятельствах, поскольку он «вызовет множество затруднений на практике и окажется для некоторых слоёв населения обременительным и досадливым до крайности».
Отставка Вышнеградского состоялась в тяжёлой атмосфере. Как вспоминал видный банкир и промышленник С. С. Хрулёв, «всё общество (и в особенности вся администрация) утверждало, что его деятельность, в сущности, сводилась к “высасыванию” денег из населения».
Значительный ущерб понесла внешняя торговля. В 1892 г. за границу было отправлено только 196,4 млн пудов зерна. Превышение вывоза над ввозом составило лишь 76 млн руб., тогда как в 1891 г. достигало 335,8 млн руб. Прежний объём экспортных перевозок удалось восстановить только к концу 1893 г.
Расчётный баланс, в течение пяти лет имевший активное сальдо, в 1891 г. был сведён с дефицитом в 151 млн руб. Это сопровождалось ростом недоимок по крестьянским платежам: с 56,5 млн руб. в 1890 г. до 63,9 млн руб. в 1891 г. и 139,8 млн руб. в 1892 г. Сверхсметные ассигнования за два голодных года составили 335 млн руб.
_______________________________
Министр финансов И. А. Вышнеградский и голод 1891–1892 гг.
Валерий Степанов
