В русской истории нет ничего «неправильного» или загадочного. Но её, как, впрочем, и историю любой другой страны, невозможно понять вне мирового развития.
(Из книги Б. Кагарлицкого «Периферийная империя: циклы русской истории» 2009 — Кагарлицкий Б. Ю. Периферийная империя: циклы русской истории. — М.: Эксмо, 2009. — (Политический бестселлер).
вопросы - что за синтез или коррекция марксистских схем у Маркса и Покровского с мирсистемным подходом может иметься в виду
какие под ними основания
ну и просто любопытный снос нах " цивилизационного подхода" и "историософии". ИМХО вполне удачный
просьба почитать
уведомление ------------- в текстах идет анализ различных подходов, принятых в науке при исследовании природы капитализма. Вы уже прочитали, как рассматривает сущность капитализма миросистемный подход, цивилизационный подход, марксистский подход, затем будет освещение циклов Кондратьева.
простого возвращения к идеям Покровского уже недостаточно. Если господствовавшие в русской исторической науке концепции мало изменились за последние 100 лет, то археология и архивные исследования заметно продвинулись. Одновременно «школа миросистемного анализа» в англоязычной социологической и исторической литературе дала нам важные идеи для понимания общественного развития. Парадоксальным образом, перечитывая Покровского под этим углом зрения, легко прийти к выводу, что переосмысление господствующих концепций русской истории должно быть даже ещё более радикальным, чем у марксистского исследователя в начале века.
... МИРОСИСТЕМНЫЙ АНАЛИЗ
Марксистский взгляд на историю опирается на достаточно очевидные факты, в противовес абстракциям, мифам и идеологическим спекуляциям «цивилизационной школы». Однако сами марксистские исследователи, пытающиеся разобраться в происхождении европейского капитализма, делятся на два направления. Одна группа авторов обращает внимание на технологическую революцию, развернувшуюся на Западе в XV-XVI веках, рост внутреннего рынка и формирование буржуазного типа производства. Города предъявляют повышенный спрос на продукцию села, натуральное хозяйство окончательно сменяется товарным, а это означает, что нужно менять всю экономическую организацию. В конечном счёте, начинает меняться и сельское хозяйство, всё более ориентирующееся на потребности рынка. Капитализм вырастает из развития феодализма.
С другой стороны, возникает подозрение, что весь этот бурный рост был вызван не только и не столько внутренней динамикой системы, сколько внешними толчками. Два события изменили лицо Европы в XIV и XV веках. Оба эти события воспринимались современниками вовсе не как начало новой эры, а как Божья кара и в любом случае беспрецедентное действие. Речь идёт о Великой Чуме и о падении Константинополя.
Чума, уничтожив до трети европейского населения, создала спрос на наемную рабочую силу, в том числе и в деревне. Падение Византии предопределило торговый кризис и поиски новых морских путей, что привело к открытию Америки и путешествиям в Индию. Поток золота из Нового Света привёл к «революции цен», когда золото утратило прежнюю покупательную способность, зато резко возрос спрос на товары. Это был, пожалуй, первый случай, практически подтвердивший будущую теорию Дж.М.Кейнса об инфляции как стимуле экономического роста. Колонизация Америки создала трансатлантическую экономику, в рамках которой и сложился капитализм.
Школа «миросистемного анализа», созданная Иммануилом Валлерстайном, Самиром Амином и Андре Гундером Франком, концентрирует своё внимание именно на этих глобальных процессах. Напрашивается, однако, вопрос: если бы не было сначала чумы, а затем падения Константинополя – неужели не было бы и европейского капитализма? Тем более что буржуазные отношения явно вызревали и в Италии, Фландрии, Чехии и некоторых других частях Европы задолго до эпохи Великих географических открытий.
История, как известно, не знает сослагательного наклонения, и всё же как быть, когда мы имеем дело с двумя различными, но всё равно убедительными объяснениями одного и того же процесса? Скорее всего, «внутреннее» развитее европейских городов и «внешний» толчок дополнили друг друга. В позднефеодальном Западе накапливался огромный творческий, технологический, а главное, социальный и организационный потенциал. Однако были нужны внешние стимулы, чтобы все эти силы внезапно вырвались на свободу. (Показательно, что Карл Маркс и Фридрих Энгельс в «Коммунистическом манифесте» также подчёркивают связь между формированием нового мира экономики и становлением капитализма: «Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Ост-индский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен колониями, увеличение количества средств обмена товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента»).
В любом случае, без «великого перелома» XIV-XV веков капитализм не принял бы ту форму, в которой мы его знаем в Новой истории. Причём именно культурное оформление буржуазной цивилизации Запада в значительной мере было предопределено этими событиями.
Андре Гундер Франк в книге «Re Orient» пытается объяснить торжество Запада на протяжении Нового времени исключительно «случайным» стечением обстоятельств. Колумб случайно нашёл Америку, там случайно оказалось много серебра, это случайно совпало с периодом экономического упадка в странах Азии и т.д.
«Re Orient» примечательна именно в том смысле, что показывает теоретическую ограниченность миросистемного анализа. Начав с демонстрации ограниченности ортодоксальных марксистских схем, сводящих историю экономически исключительно к «естественному» развитию производительных сил и производственных отношений, эта школа на определенном этапе обнаружила, что без понимания движущих сил социальной истории невозможно разобраться ни в развитии мировой торговли, ни в геополитике.
И в самом деле, средневековая Европа далеко отставала от Востока. Африканцы смеялись, увидев каравеллы португальцев, ибо они уже видели величественные суда китайского флота. Однако именно эти маленькие судёнышки изменили всю мировую экономику и политику, тогда как Великий Китай, обладавший несравненно большими ресурсами, ничего революционного в ту эпоху не совершил. Восток отстал потому что, капитализм не смог сформироваться в рамках азиатской торговой цивилизации. Азиатский способ производства, который Маркс обнаружил в Китае, Египте и Индии, всё же был реальностью, а не мифом. Государство было сильным, обеспечивало хозяйственное равновесие и поступательное развитие, которого не было в Европе. Благодаря этому в древности Китай опередил Запад на целую эпоху. Но отсутствие равновесия на Западе таило и огромные возможности. Историческое развития – не линейный, а неравномерный процесс. Даже в XVII веке Европа всё ещё учится у Китая в плане технологии. Восток опережает Запад и по уровню грамотности, и по производительности труда, и по благосостоянию.
Но Запад развивается стремительно, а Восток стангирует. Причина проста, и её убедительно показал всё тот же Карл Маркс. На Западе торжествует капитализм, заставляющий безжалостно, но предельно эффективно мобилизовать все наличные человеческие и технологические ресурсы ради накопления. Восток же так и не превратил накопление торгового капитала в буржуазный способ производства.
Роль Великих географических открытий в истории капитализма огромна. И всё же капитализм вызревал внутри феодализма естественным образом. Другое дело, что именно географическая экспансия западного мира сделала ВОЗМОЖНОСТЬ буржуазной эволюции в Западной Европе РЕАЛЬНОСТЬЮ. Все прото-буржуазные движения в Европе XIV-XV века терпели поражение – до начала великих географических открытий. Итальянский Ренессанс был, в сущности, первой буржуазной революцией – прежде всего, в сфере культуры и идеологии, но также и в области политики: неслучайно его теоретические обобщения мы находим в «Государстве» Макиавелли. Чешские гуситы были первым прототипом буржуазного национального движения – в богатой, развитой и процветающей Чехии. Идеология гуситов была прямой подготовкой Реформации, но гуситы были изолированы и побеждены, а спустя сто лет Реформация как пожар охватила всю Европу. Что изменилось за это время? Изменились внешние условия. Возможное стало действительным. Именно резкое изменение экономического мира дало шанс иного развития, резко изменив соотношение социальных сил в обществе, стимулировав появление новых технологий, рост буржуазных отношений вширь и вглубь.
Таким образом, реальный капитализм исторически сложился именно как миросистема и приобрел свои конкретные черты именно в процессе развития мироэкономики.
Буржуазные отношения существовали и до Великих географических открытий. Торговый капитал существовал задолго до того, но нигде не смог стать господствующей социальной силой. Италия XIV-XV веков зашла в тупик, не найдя перспектив для торговой экспансии. Именно открытия XV-XVI веков создали условия, когда эти отношения оказались экономически господствующими. А главное, великие открытия сделали, в конечном счёте, необходимым превращение торгового капитала в промышленный. Переворот XV-XVI веков позволили высвободиться разрушительным и созидательным силам капитализма. А капитализм позволил Западу успешно реализовать уникальные социокультурные возможности, открывавшиеся на рубеже Средневековья и Нового времени.
В работах сторонников «школы миросистемного анализа» капитализм предстаёт не как способ производства, а скорее как система обмена. Мировая система, описанная в работах Валлерстайна и его последователей, выглядит, прежде всего, как иерархически организованная международная торговля. Однако на самом деле речь идёт всё-таки не о торговле как таковой, а о международном разделении труда. Международная торговля существовала задолго до возникновения капитализма. И лишь с того момента, как начало складываться мировое разделение труда, торговля стала играть ту решающую роль в накоплении капитала, которую отметил ещё Карл Маркс.
Международное разделение труда неотделимо от производства. Разумеется, разделение труда появилось задолго до капитализма, но без него буржуазный порядок был бы невозможен. Форма, которую международное разделение труда начало приобретать уже в ходе Средневековья, предопределило социально-экономические, технологические и даже культурные процессы в целом ряде стран. Например, Византия, остро нуждавшаяся в сырье, поступавшем в Константинополь из Причерноморья и Киевской Руси, стимулировала развитие там соответствующих промыслов, затем распространение ремёсел, воспроизводивших византийские технологии, и, наконец, распространение православного христианства. Точно такое же копирование было невозможно и бессмысленно в западноевропейских странах, не связанных разделением труда с греческой империей.
Ещё более яркий пример – огораживание в Англии XVI века, когда тысячи крестьян были согнаны со своих земель, превращенных в пастбища для овец. Это было вызвано не внутренними потребностями тамошнего сельского хозяйства, а спросом на шерсть, порождённым бурным развитием текстильного производства во Фландрии. Перефразируя Томаса Мора, можно сказать, что «овцы стали пожирать людей» в Англии потому, что капитализм стал зарождаться в Нидерландах. Однако в самой Англии подобный спрос тоже привёл к развитию буржуазных отношений, прежде всего в аграрном секторе.
Иными словами, благодаря международному разделению труда стали необходимы производственные и социальные процессы, которые в противном случае либо вообще не имели бы места, либо реализовались бы в совершенной иной форме, в иное время, а возможно и в иной стране.
Капитализм возник одновременно как мировая экономическая система и как способ производства. Одно было бы невозможно без другого. Буржуазные производственные отношения не смогли бы развиться и стать господствующими, если бы не было экономической системы, которая благоприятствовала этому. И напротив, если бы в «передовых» странах, ставших «центром» новой мировой системы, не сформировались новые производственные отношения, революционное преобразование мира было бы невозможно.
Ортодоксальный марксизм подчёркивает значение производственных отношений, тогда как «школа миросистемного анализа» доказывала, что решающую роль в развитии сыграла именно глобализация экономических связей, начавшаяся в конце XV века, создавшая возможность странам «центра» эксплуатировать дешёвые ресурсы и труд «периферии». И в том и в другом случае речь идёт о накоплении капитала. Ортодоксальные марксизм подчёркивает его внутренние источники, «миросистемная школа» - внешние. Соответственно, вставал вопрос о том, что такое капитализм: миросистема или способ производства?
Одно, впрочем не исключает другого. Капитализм – это миросистема, основанная на буржуазном способе производства, но не сводимая к нему. Эффективная мобилизация внутренних ресурсов была необходима для успешной эксплуатации внешних. Именно поэтому быстро обуржуазившаяся Англия и Голландия выигрывают, а испанская империя с её огромными владениями и богатствами, но всё ещё феодальными порядками проигрывает. Не имея достаточных внутренних условий для развития капитализма, Испания не смогла создать его в XVI-XVII веках, несмотря на огромные геополитические преимущества. (Там же).
1.8.2009, 21:50
рецензмя
Интерес к истории в нашей стране всегда был высоким. Ни одна из наук не пользовалась, особенно в кризисные периоды, такой популярностью, как эта. Ни одна из наук не переписывалась с таким рвением и с такой периодичностью. Вопреки господствующей ныне школьной доксе, которая зиждется на иллюзии восстановления исторической справедливости, на переписывании истории с идеологических позиций специализировались отнюдь не только большевики. К нему прибегали еще при Иване Грозном, а в наши дни история стала полем самых немыслимых спекуляций, имеющих массовый спрос. В таких условиях появление ее очередной версии не может никого удивить, что никак не препятствует гарантированному интересу, который она вызовет у своего читателя. Удивить может разве что простая, до неприличия, претензия на действительно научный и, тем более, марксистский анализ. Если в других дисциплинах, оставаясь маргинальным, марксистский дискурс все же занимает определенную нишу и даже оказывается в авангарде, его использование для анализа истории имеет тенденцию казаться глубокой архаикой, наподобие той, которой отдают пыльные учебники советских времен.
Однако книга Бориса Кагарлицкого «Периферийная империя» ставит целью именно такой анализ, считая его единственно адекватным в противовес нынешнему многообразию противоречащих друг другу подходов и концепций. Так, Кагарлицкий критикует циклические модели Данилевского-Шпенглера-Хантингтона, субстантивирующие некую застывшую, вневременную «душу» одного народа, непонятную для другого: «В этом смысле перед нами классический пример “идеологии” в понимании молодого Маркса, “ложного сознания”, которое представляет собой набор устойчивых стереотипов, не поддающихся проверке практикой» (с. 17). Кагарлицкий развивает альтернативный подход, опираясь на марксистскую теорию, однако последняя претерпевает в его тексте довольно серьезную трансформацию. Классики описывают историю, прежде всего, в терминах противоречия труда и капитала и связанной с ним борьбы классов, тогда как Кагарлицкий полностью редуцирует исторический процесс к внешнеэкономическим связям между его участниками.
Эта редукция не лишена смысла - зависимость России, как и любой другой страны, от иностранного капитала до сих пор остается неосознанной, вытесненной той или иной идеологической риторикой. Акцентуирование внешнеторговых отношений в рамках исторической науки впервые было произведен в 1920-х годах советским историком Михаилом Покровским, воинствующим красным профессором, с подачи которого были «ликвидированы» защитники старого, немарксистского подхода. Основной задачей тогдашней историографии Покровский считал окончательный разрыв с дореволюционным прошлым России. Однако и его школа в свое время (уже в 1930-х годах) была подвергнута репрессии сталинским аппаратом: даже для Советского Союза внешняя торговля была слишком важным и болезненным пунктом реальной политики. Власти вынуждены были вернуться к плюрализму подходов, к патриотическому, имперскому дискурсу, к идее исторической преемственности и героического прошлого русского народа. Выдвинутая Покровским теория «торгового капитализма» вполне могла оказаться неудобной: страна принимала в нем довольно активное участие. Кагарлицкий возвращается к этой теории, доказывая ее актуальность.
Кроме Покровского, автор опирается также на миросистемный анализ Иммануила Валлерстайна, рассматривающего мировой исторический процесс как перераспределение капитала между странами «центра» и «периферии» (когда последние эксплуатируются первыми в качестве ресурса, так что разрыв между ними стремительно увеличивается), и на «кондратьевские циклы», в соответствии с которыми экономика и политика каждой страны балансируют между стабильностью (централизацией, доминированием промышленного капитала) и периодами неустойчивости (когда на сцену выходят, в основном, торговля сырьем и финансовый капитал). И Покровский в российской историографии, и Валлерстайн в современной критике мировой системы часто обвиняются в вульгарном экономическом детерминизме. Даже соавтор Валлерстайна, французский философ Этьен Балибар, отмечает его пренебрежение культурными факторами. И, уж конечно, данный подход совершенно неприемлем с точки зрения сторонников культурно-цивилизационных концепций развития, из которых, впрочем, менее эксплицитно, следует другая крайность - детерминизм биологический (или органицизм в духе Льва Гумилева).
Однако, анализируя историю России как части мировой экономики исключительно с точки зрения движения капитала, фактически игнорируя идеологию, политику и культуру, Кагарлицкий обращается к непроговариваемому, коллективному бессознательному, движущему мировой историей. Марксистский анализ обнажает некий срез, в котором серая гомогенная денежная масса погребает под собой культурные, национальные и прочие различия.
Любой внимательный читатель может сделать вывод, что у этой страны, окончательно превратившейся в периферию - источник капитала и сырья, уже нет и не может быть никакого будущего, кроме деградации и окончательного распада. Кагарлицкий наследует экономический пессимизм Валлерстайна: если разрыв между центром и периферией имеет стойкую тенденцию к увеличению, то вопрос о том, может ли Россия «догнать и перегнать», теряет всякий смысл. Фора слишком велика, и парадокс в том, что она возрастает прямо пропорционально усилиям, затраченным на ее преодоление. Так, усугубление нашей зависимости от экспорта нефти если и может обеспечить недолгосрочную стабильность, то в длительной перспективе делает нас все более экономически беспомощными. Единственный шанс для России так же нереален, как мировая революция. Книга заканчивается не очень убедительным призывом к изменению мира в целом, читай - к свержению капитализма. Похоже, придя к неутешительному выводу, автор писал последние строки из риторической необходимости в хеппи-энде, роняя скупую слезу.
Оксана Тимофеева
рецензия 2
Наконец-то вышла книга, которая рассматривает, что не типично для большинства издаваемых ныне исторических исследований, историю Государства Российского с точки зрения подлинно научного анализа. До сих пор, как и в последние годы существования СССР, так и в настоящее время, при написании работ по отечественной истории властвовал принцип чисто субъективного подхода. Даже школьные и вузовские учебники писались либо с либерально-мазохистских позиций, характерных для первых лет и «угара» перестройки, когда все русское, и тем более советское преподносилось как историческая аномалия, либо с все более и более модных позиций теорий, чуть ли не «Вlut und Boden», придающих событиям связанным с российским этносом мистический характер и трактующей нашу историю как череду сакральных волеизъявлений харизматических личностей. Не говоря уже о теории Фоменко-Носовского, суть которой, сводится к тому, что историческая наука, это - даже не конструктор «Лего», из которого можно собирать любую, самую фантастическую конструкцию, а кусок некой акреативной глины в руках интеллектуального отморозка. Подход Бориса Кагарлицкого к анализу исторических процессов не является чем-то принципиально новым. Это дальнейшее развитие марксистского, диалектического подхода к осмыслению прошлого. В своём переосмыслении отечественной истории автор опирается на доминировавшую в первые годы советской власти, так называемую «школу Покровского». "Михаил Покровский был учеником выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского. Покровский формулировал свои идеи в жестоком противостоянии с господствующими тогда в исторической науке идеями. Высоко оценивая сравнительно "нейтрального" Соловьева, он явно противопостовлял свои взгляды либеральным воззрениям на прошлое России и обещал реинтерпретировать русскую историю с материалистической точки зрения. Причем обращался Покровский, прежде всего к читателю «мозги которого не вывихнуты школьными учебниками истории». Официальная историография отплатила историку той же монетой. Покровского официально вычеркнули из общеупотребительного списка русских историков. Не случайно, что после отмены советской, цензуры, когда в массовом порядке стали переиздаваться работы многочисленных дореволюционных историков, включая второстепенных и третьестепенных, работы Покровского так и оставались неизвестными широкой публике». На протяжении всей книги автор неоднократно приводит выдержки из работ Михаила Покровского касающиеся освещения тех или иных исторических аспектов. В предисловии Борис Кагарлицкий пишет, что: «Восстановление традиций школы Покровского» необходимо, по крайней мере, в интересах научной добросовестности и исторической справедливости. И все же простого возвращения к идеям Покровского недостаточно». И далее: «…переосмысление господствующих концепций русской истории должно быть даже еще более радикальным, чем у марксистского исследователя начала века». Кроме идей Михаила Покровского в книге рассматриваются историко-экономические изыскания выдающегося русского экономиста Кондратьева, разработавшего свою теорию о цикличности развития мировой экономики. «Кондратьевские волны» были весьма враждебно встречены советскими марксистами, что не помешало западным ученым, в том числе Иммануилу Валлерстайну и Эрнесту Манделю применять и развивать концепции Кондратьева. Красной нитью, через всю «Периферийную империю» проходит «крамольный» тезис о постоянной, начало которой теряется во глубине веков, зависимости российской администрации от иностранного капитала. Даже Октябрьская революция не решила этой вечной проблемы России. Тема эта вообще поднимается редко. А если поднимается, то масштабы зависимости значительно занижаются. Хотя если рассматривать русскую историю нового времени с учетом интересов международного капитала, то многие, до сих пор логически необъяснимые события приобретают четкое объяснение. Вероятнее всего в связи с подобными «еретическими», идущими в разрез с официальной историографией, воззрениями Бориса Кагарлицкого на россискую историю, книга издана в скандальной (см. обложку) серии «Все, что ты знаешь - ложь». Три книги из этой серии уже удостоились запрещения, одна судом, две другие Госнаркоконтолем. И купить их практически невозможно. А вот книга Бориса Кагарлицкого пока еще встречается на прилавках. Яков Шустов
"Периферийная Империя" - единственный пока пример применения к российскому материалу метода "миросистемного анализа", основанного Иммануилом Валлерстайном, Самиром Амином и Андре Гундер Франком. Борис Кагарлицкий излагает историю России с сугубо марксистских позиций. И при таком взгляде оказывается, что вся история нашей страны сводится к поискам наиболее удобных путей движения товаров и капитала. Начинает он c утверждения, что почти мгновенное возникновение единой Киевской Руси в X веке из разрозненных племен было вызвано необходимостью обеспечить безопасность на торговом пути "из варяг в греки". Когда же в XIII веке Византия - конечная точка этого пути - стала приходить в упадок, а движение товаров переместилось в Балтику, Киевская Русь резко ослабла. И поэтому была разорена татаро-монголами. Именно так, а не наоборот. Для автора эти полемические утверждения - не самоцель, а звенья в цепи доказательств тезиса, вынесенного в заголовок: Россия не хронически отстает от Запада, а просто издавна "встроена" в его периферию. Причем, увы, в качестве источника сырья. Сначала это были пушнина и воск для свечей, потом зерно (поэтому в XVII веке, когда оно стало товаром, Московия снова присоединила Украину с ее черноземом), потом - лес и пенька для парусников, сейчас - газ и нефть. А крепостничество XVIIIXIX веков - не пережиток феодализма, а необходимое условие участия России в мировой экономической системе, точно такое же, как рабство на американских плантациях. Такой взгляд на русскую историю, мягко говоря, притупляет желание ею гордиться. Но автор все время подчеркивает: почти на каждом этапе у России был шанс превратиться в самостоятельную державу. Сейчас - тоже. Вопрос в том, насколько быстро мы это поймем.