О цензуре в России. "Евразийский вестник"
Поединок с "ветряными мельницами" ("Русское воззрение" на цензуру в России XIX века)
Панфилов М.М.
Цензорами не рождаются…Но у цензуры есть изначальное при-звание, которое совпадает с идеальным предназначением государст-ва, - быть меньшим злом. Ведь первый библейский царь восходит на трон, когда народ, отказавшись внимать пророкам, вымолил у Всевышнего право подчиняться земным властителям. Этот ветхозавет-ный исток государства позволяет мифологически представить в среде "книжников" из царского окружения первых цензоров.
Летопись цензуры в Государстве Российском еще ждет своих авторов. Особого внимания здесь заслуживают личностные позиции "гонимых" и "гонителей", - всех и каждого, кто вовлечен в трехве-ковое противоборство русского и антирусского начал в пространст-ве российской книжной культуры. И одним из наиболее диалектиче-ски насыщенных фрагментов этой, до сих пор дьявольски искаженной мозаики, несомненно, станут "славянофильские" хождения по цензурным мытарствам.
"Книгопечатание может быть употреблено во зло. Это зло долж-но быть предотвращено цензурою, но цензурою не мелочною, не кропотливою, не безрассудно-робкою, а цензурою просвещенною, снисходительною и близкою к полной свободе. Пусть унимает она страсти и вражду, пусть смотрит за тем, чтобы писатели выражали мнение свое, говорили от разума (конечно, всегда ограниченного) и обращались к чужому разуму, а не разжигали злого и недостойного чувства в читателе; но пусть уважает она свободу добросовестного ума. Цензура безрассудно строгая вредна везде <...>; но цензура безмерно строгая была бы вреднее в России, чем где-либо"
Приведенное высказывание заимствовано из статьи А.С.Хомякова "Об общественном воспитании в России". Работа бы-ла написана осенью 1850 года, опубликована с цензурными изъя-тиями в аксаковской газете "День" в 1861 году (N1, с.3-7), а в полном варианте впервые увидела свет в 1900 году . Такова, если вос-пользоваться словами Н.П.Гилярова-Платонова, "судьба убеждений" ведущего идеолога "русского воззрения" при дооктябрьском институте цензуры.
Между тем, А.С.Хомяков, как и все "славянофилы", чистосердечно уповал на то, что "по милости Божией, наша родина основана на началах высших, чем другие государства Европы." "Эти начала могут и должны выражаться печатно. Если выражение их затруднено и жизнь словесная подавлена: мысль общественная и особенно мысль молодого возраста предается вполне и без защиты влиянию иноземцев и их словесности, вредной даже в произведениях самых невинных, по общему мнению"
Программным для русофильской книжной культурологии стало хомяковское утверждение о том, что "иностранная словесность, сама по себе, без противодействия словесности русской, вредна даже в тех произведениях, которые, по общему мнению, заслуживают наи-большей похвалы и общественного поощрения". "Для русского взгляд иностранца на общество, на государство, на веру превратен; неисправленные добросовестною критикою русской мысли, слова иностранца, даже когда он защищает истину, наводят молодую мысль на ложный путь и на ложные выводы, а между тем, при оску-дении отечественного слова, русский читатель должен поневоле пробавляться произведениями заграничными"
Такая жестко наступательная установка, проецируемая на книго-издательскую политику, дает фору официальному "охранительству", но реальная тактика "русского воззрения", как и его идеологических предтеч, явно и тайно блокировалась бюрократическим аппаратом. Тем паче, А.С.Хомяков заведомо обрекал свой педагогический манифест на чиновный отпор, доказывая, что "излишняя цензура дела-ет невозможною всякую общественную критику, а общественная критика нужна для самого общества, ибо без нее общество лишается сознания, а правительство лишается всего общественного ума". "Че-стное перо требует свободы для своих честных мнений, даже для своих честных ошибок. Когда, по милости слишком строгой цензуры, вся словесность бывает наводнена выражениями низкой лести и явного лицемерия в отношении политическом и религиозном, честное слово молчит, чтобы не мешаться в этот отвратительный хор или не сделаться предметом подозрения по своей прямодушной резкости: лучшие деятели отходят от дела, все поле действия предоставляется продажным и низким душам; душевный разврат, явный или кое-как прикрытый проникает во все произведения словесности; умственная жизнь иссякает в своих благороднейших источниках, и мало-помалу в обществе растет то равнодушие к правде и нравственному добру, которого достаточно, чтобы отравить целое поколение и погубить многие за ним следующие"
Институт цензуры, согласно хомяковской мысли, в идеале дол-жен иметь неограниченные полномочия в пределах "внешней прав-ды" (функции государства), не посягая никоим образом на "правду внутреннюю" ("общественное образование" - органика национальной книжной культуры)." В число прямых обязанностей правительства, верно выражающего в себе законные требования общества, входят устранение всего, что противно внутренним и нравственным законам, лежащим в основе самого общества, и удовлетворение тех потребностей, которых само общество не может удовлетворить вполне"
Культурологическую характеристику диктата "внешней правды" в российском "просвещении" позднее запечатлеет И.С.Аксаков. С его точки зрения, становление и развитие "воспитания в России со времен Петра есть история чисто правительственной деятельности". Ориентируясь на стандарты западной книжной культуры, "государственная мощь предприняла громадную задачу; не отрекаясь от своего принципа создать в России такое просвещение, такое образование не только мысли, но и духа, которое бы вполне гармонировало с незыблемыми основными началами государства". В результате "науки и искусства поступили на службу"; формируется некая проевропейская "штатс-культура"
По мнению И.С.Аксакова, во второй половине XIX столетия "два главные типа выработаны нашим современным просвещением и публичным воспитанием: ч и н о в н и к и и н и г и л и с т ы". В сущности, здесь подразумеваются в равной мере болезненные соци-ально-культурные тенденции: нормативность, самодостаточность утвердившихся форм во всех сферах личностно-общественного бы-тия (путь в царство проформы) и отрицание для отрицания (перемещение от упоения эпатажем в хаос, к безднам саморазрушения).
Иронические нотки в адрес "энергических", "самоотверженных" усилий государства на поприще "общественного образования" пере-межаются у И.С.Аксакова с выражением искреннего законопослу-шания, а самое главное - заглушаются диалектикой культурологических наблюдений. "Без малейшего сомнения, правительство желает только блага и блага, но там, где ему приходится действовать за об-щество или за Церковь, оно, по самому существу своему, осуждено действовать внешними средствами в области духовной, и следова-тельно извращать, по неволе, самую природу духа, что отражается невыгодными последствиями и для самого государства". Регламентирующее движение российской культуры "отвлеченное государственное, механическое единство, созданное Петром, имеет ту историческую заслугу <...>, что оно вызвало к жизни народное самосознание, заставило уразуметь духовную сущность его органических на-чал и - оценить истинное значение живого, не отвлеченного единства".
Примечательно, что при всем своем критическом настрое по отношению к петербургской государственности, И.С.Аксаков, в отличие от старшего брата, в некоторой степени сближается с державной позицией Н.П.Гилярова-Платонова. "Степень могущества Российской империи всегда зависела и зависит от меры участия духовных сил русской народности во внешнем государственном устройстве России, от степени сближения правительства с народом <...> Только Русью жила и держалась империя, несмотря на все преграды, положенные органическому действию и собственному развитию самой Руси - безусловным преобладанием западной цивилизации"
Самое непосредственное отношение к обрисовке оптимальных контуров функционирования цензуры имеет образное аксаковское рассуждение о том, что "государство не апостол и не миссионер, не учитель, не теоретик, не начальник доктрины, - но судья, воин, блюститель порядка и внешнего благочиния". "Его эмблема - меч, его сфера - принуждение, а не убеждение - организовать внутреннюю свободу развития человеческого общества от всяких на него покушений извне. Государство есть то же, что внешний органический покров на живом организме, но не есть самый организм; не в государственном элементе заключается органическое творчество жизни"
Разработка подходов к преобразованию деятельности аппарата цензуры, к корректировке ее направленности остается в центре внимания И.С.Аксакова вплоть до последнего периода жизни. Власть должна отличать "проявления опасной политической деятельности от проявления духовного общественного недуга". "Недуг не казнят, но лечат; общественное здоровье требует соответственных мер гигиены, а одно из главных условий доброй гигиены, - это вольный, постоянно освежающийся воздух. С этой медицинской точки зрения следует смотреть и на печать. Лучше и для самого правительства, чтобы сыпь высыпала наружу, да вся, а не вгонялась внутрь <...> не сама сыпь по себе хороша, а хорошо то, что очищается организм, что худые соки выходят вон, обнаруживаются во всей своей непривлекательности"
