Странная реакция. Энтропию уважают, а назови реальное явление «харизмой», патриоты кидаются в бой. Поэтому я сделал такую вставку:
В ХХ в. стали интенсивно изучать, помимо форм рационального сознания, нечто туманное, что называют символическими формами. Э. Кассирер представлял их как «проявление некоего “духовного” через чувственные “знаки” и “образы”» [См. Кассирер Э. Понятие символической формы в структуре наук о духе // Кассирер Э. Избранное: Индивид и космос. - М.: Университетская книга, 2000.]. О.Ю. Малинова пишет о суждениях Кассирера: «Подходя к проблеме онтологически, он видел в символическом результат “чуда”, разрешающего противоречие между текучим процессом чувственного восприятия бытия, на котором покоится сознание, и способностью последнего “из чистого становления” вырывать “некое всеобщее содержание, некий духовный смысл»”. “Чудо” это связано с работой сознания, оформляющей “чистое содержание ощущения и восприятия в символическое содержание”, в котором представление становится “тем, что создается изнутри, чем-то таким, в чем господствует основной принцип свободного образования”» [См. Символическая политика: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Малинова О.Ю., гл. ред. М., 2014. - Вып. 2: Споры о прошлом как проектирование будущего. 382 с.].
Дж. Г. Мид, предложивший теорию символического интеракционизма, считал, что символическое обеспечивает согласование поведения людей: посредством жестов, а позже благодаря «значимым символам (жес¬там, обладающим смыслом и потому выступающим как нечто большее, нежели просто стимулы)». Он утверждал: «На самом деле наше мышление всегда происходит с помощью символов того или иного рода». Таким образом, рациональное сознание и чувства, воображение и другие иррациональные «смыслы» взаимодействуют как две больших систем инструментов познания.
Мид предупреждал, что «интерпретация жестов, в основе своей, не является процессом, происходящим в сознании или непременно включающим сознание; это внешний физический или психологический процесс, протекающий в актуальном поле социального опыта. Смысл может описываться, осознаваться или утверждаться в терминах символов или языка на более высокой и сложной стадии развития».
В предисловии к русскому переводу книги С. Московичи «Машина, творящая богов» (1988) А. В. Брушлинский, П. Н. Шихирев пишут, что автор этой книги в своей модели общества «на первый план выдвигает его динамические, а не статические, структурные, свойства. Общество по Московичи – это система динамичных отношений, нечто текучее, непрерывно изменяющееся и потому сопоставимое с психикой, с динамизмом страстей и верований, составляющих суть душевной жизни реального человека».
Страсти и верования – это символические формы. Импульс к инновации, в котором синергически сочетаются рациональные представления с иррациональными символическими «образами» Вебер назвал «харизмой» (греч. charisma – благодать, дар божий). А.С. Донде приводит предупреждение Вебера, что он называет харизму «по существу “творческой” и революционной силой в эмпирическом и безоценочном смысле». [См.: Донде А.С. Проект суда над коммунизмом как вариант исторической рефлексии и факт общественной жизни (о «Черной книге коммунизма и не только о ней») // Русский исторический журнал. 1998, т.1, № 3].
Это явление и другие мыслители и ученые описывали как важный фактор в человеческой деятельности в решении аномально сложных задач. Они по-разному называли это явление и иллюстрировали его разными процессами и действиями.
Приведем большую выдержку Вебера, где он излагает смысл своих понятий:
………………
Таким образом, Вебер настойчиво утверждал, что порождение крупной инновации и становление новых структур происходят с участием системы иррациональных факторов, которую он назвал харизма.
Надо сказать, что многие не воспринимают это слово – чужое и акцентирующее иррациональную компоненту в сознании людей. Конечно, можно было бы подобрать вместо харизмы какое-нибудь крутое русское слово, но пока никто этим не занялся. Да и таких чужих слов в нашем языке очень много, не хватит времени их заменять – это каждый недовольный понимает. Значит, отвергается именно желание сохранить веру в то, что современный человек разумен и расчетлив, и поэтому надо поставить заслон вторжению в модель сознания (особенно в модель сознания наших людей) малопонятные иррациональные побуждения. Но это – страусиная политика. Уже во время Просвещения была поставлена проблема о разделении разумной воли и неразумного влечения.
Россия пережила грозное явление русского нигилизма, и Достоевский главной его целью стало понять это явление. Его труды – это модели взаимодействия и конфликтов разума и желаний. И это представлено в образах близких нам, не можем же их не учесть! Он пришел к выводу, что «центр волевых решений» отделен и независим от разума, воля часто расходится с ним. Разум принимает во внимание не всю человеческую натуру – высшую часть бытия человека наука либо с ненавистью отвергает или равнодушно игнорирует. Жизнь в стабильной действительности не удовлетворяет, она становится «ужасно скучной». Скука порождает деструктивные желания и увлекает человека к разрушению им самим созданной реальности [См. Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении (1950-1960). Перевод И.С. Андреевой. М.: ИНИОН РАН. Философия. 1994, № 1-4].
Достоевский обдумывал иррациональные практики, которые вели к злу и разрушению. Но чаще сочетание разума и «центра волевых решений» порождает инновацию во благо людям – иначе бы человечество уже бы исчезло. Мы в основном говорим о такой харизме.
