Уважаемый Артур, теперь попробуем разобраться со вторым вопросом: о товарно-денежных отношениях при социализме. В свое время, в 60-70 годах, это была весьма животрепещущая тема для дискуссий политэкономов. Дискутировали советские политэкономы по советским же правилам: правым считался тот, кто ловчее пригвоздит противника цитатой из классика. Если у Маркса и Энгельса искать что-либо в пользу товарно-денежных отношений – дело совершенно безнадежное, то Ленин в «нэповский» период успел кое-что наговорить о том, что коммунистам надо учиться торговать, а социализм надо строить на хозяйственном расчете.
Так они и дискутировали, кроя друг друга цитатами, до полного истощения сил спорящих сторон.
А дискуссия та была порождена живыми потребностями советской экономики. В 1966 г. началась хозяйственная реформа, основанная на усилении роли хозрасчета и на увеличении самостоятельности предприятий. Предприятия получили право создавать фонды материального стимулирования из прибыли, то есть появились стимулы эту прибыль зарабатывать. Намечалась даже оптовая торговля средствами производства – на замену сплошному фондированию, то есть прямому распределению.
Реформа нашла как своих сторонников, так и противников, что и отразилось в приснопамятной дискуссии. А о необходимости именно такой реформы я фактически говорил в прошлом своем послании: растущая номенклатура выпускаемых изделий и увеличение числа хозяйственных связей порождали такие информационные потоки, в которых центр был уже не в состоянии разобраться. Хрущев попытался «скинуть» проблему на местный, территориальный уровень управления, создав совнархозы. При этом он, по обыкновению, перегнул палку, отраслевую систему управления пришлось воссоздавать, но при этом решили увеличить самостоятельность хозяйственных единиц.
Это тот самый случай, о котором говорил Сталин, когда нелестно отзывался о работах Энгельса: конкретные потребности управления пришли в противоречие с безукоризненной теоретической схемой.
Да, разумеется, продукт социалистического предприятия, произведенный по поручению Госплана, направляемый на другое предприятие по разнарядке Госснаба и гарантированно оплачиваемый по ценам, установленным Госкомцен, не является товаром. Он просто не попадает под определение товара, как продукта труда, произведенного для обмена. И безналичные деньги, обслуживающие этот процесс – вовсе не деньги, а учетные единицы, из всех функций денег они фактически выполняют только функцию меры стоимости, отдельный вопрос – насколько хорошо, и что это за зверь такой – стоимость? Но об этом позже.
Любопытно, что сам я к такому взгляду пришел практически одновременно с отказом от коммунистических иллюзий. Сторонники такого подхода, фактически последователи Сталина, не видевшие ничего рыночного за пределами колхозного рынка и магазинного прилавка, считались тогда ортодоксами. Ортодоксами они и были, поскольку их взгляды были теоретическим обоснованием для отказа от реформы. Реформаторы же все сплошь были «социалистическими рыночниками». Из героев того лагеря могу назвать ныне здравствующих Абалкина и Петракова.
Вы пишете:
>А раз так. то вся “политическая экономия” к советской экономике не имела никакого отношения. Советская экономика функционировала по другим законам и для нее необходимо было разрабатывать свою ТЕОРИЮ СОВЕТСКОГО ХОЗЯЙСТВА.
Так ведь в том-то и беда, что не выходил каменный цветок у Данилы-мастера! Пока речь идет о планировании производственных процессов, нет нужды в теории хозяйства, достаточно знания технологии производства. И задача является не экономической, а технической. Но когда в поле зрения плановиков оказываются люди с их потребностями, потребительскими предпочтениями, вредными и полезными привычками, культурой и бескультурьем, задача резко усложняется. На этом обломились Ленин во время «военного коммунизма» и Сталин в первую пятилетку. Люди не вписываются в желаемые технологические процессы без соответствующих позитивных и негативных стимулов, без кнутов и пряников. Причем скорее именно пряников, нежели кнутов. Ибо, чтобы уклониться от кнута, достаточно работать не меньше и не хуже других. А чтобы получить пряник, надо работать больше и лучше других.
Эти две причины: возрастающая сложность производства и людская индивидуальность, требующая потребительского рынка, снова и снова пускали в окно уже выброшенную было за дверь политэкономическую теорию с ее законом стоимости.
Я не хочу пережевывать полуграмотную ахинею из учебников, изложу вопрос так, как я его понимаю. Попробуем уйти от понятий «товар» и «обмен». Пусть будет продукт, который производится на предприятии и передается другим участникам народнохозяйственного производственно-потребительского процесса. Предприятие, существующее как относительно обособленная производственная единица, имеет материальный поток готовой продукции «на выходе» и совокупность материальных потоков сырья и материалов, а также поток потребительских товаров и услуг для работников «на входе». Потоки могут как опосредоваться деньгами в той или иной форме, так и идти без всяких денег – это не так уж важно. Так вот, суть закона стоимости состоит в том, что для каждого стабильно работающего предприятия суммарная оценка полезности выходящего потока должна быть не ниже суммарной оценки полезности входящих потоков.
Иными словами, закон стоимости состоит в том, что производство должно быть рентабельным. Если это правило не выдерживается, то предприятие начинает работать на проедание продуктов других предприятий.
Понятно, что «суммарная оценка полезности материального потока» – более чем расплывчатое понятие, но тут уж ничего не поделаешь. Продукт всегда получает общественную оценку своей полезности, что делает его сопоставимым с другими продуктами. Общество так или иначе каждый раз решает, что ему нужнее: сапоги или зерно, масло или пушки.
В рыночной системе регулирования производства оценка полезности имеет стоимостную форму. Можно придумывать и другие формы оценки. Но чего нельзя делать в принципе – нельзя оценивать полезность продукта через затраты на его производства – затраты рабочего времени в часах, энергии в килоджоулях, пресной воды в литрах и т.п.
Утверждение, что стоимость товара, или его общественная полезность, определяется общественно необходимыми затратами труда, можно отнести если не к числу заблуждений Маркса, то к числу его абстракций низшего уровня анализа. Сам же Маркс анализировал стоимость такого товара, как природная земля, в котором вообще нет людского труда. Нетрудно увидеть и тавтологичность определения стоимости через общественно необходимые затраты труда: если товары обмениваются по стоимостям (а цена есть форма стоимости), то именно общественно необходимые затраты труда оказываются производным от стоимости товара, а не наоборот. Неправда, что «общественно необходимое время совпадает с индивидуальным рабочим временем товаропроизводителей, выпускающих основную массу продукции данного вида» - чаще оно определяется рабочим временем производителей, работающих в худших условиях. Они просто окупают свои издержки, а остальные получают ренту на капитал или на природные ресурсы.
Что же касается действия закона стоимости на рынке рабочей силы – тут Маркс был в принципе не прав, полагая, что стоимость рабочей силы определяется издержками ее воспроизводства. Но закон действует и здесь: стоимость продукта, создаваемого благодаря трудовым усилиям работника, не должна быть меньше его зарплаты (или стоимости потребляемых ими средств).
То, что Вы пишете о социалистических зарплатах, которые устанавливались директивно – во многом верно, но действие закона стоимости проявлялось в данном случае в падении престижа инженерного труда, в перетоке работников из низкооплачиваемых сфер в высокооплачиваемые, в мелком воровстве как компенсации невыплаченной части зарплаты.
Аналогично, если вопреки закону стоимости из-за каких-то вывертов в ценообразовании продукция предприятия получает низшую оценку, чем его входящие потоки, то производство деградирует, например, начинается отток работников или не возмещается вовремя износ основных фондов. Так, именно в форме оттока работников шла в отдельные периоды деградация советского сельского хозяйства, вынужденного продавать продукцию ниже себестоимости его производства.
>Исходя из здравого смысла я понимаю дело так: предположим у нас есть рабочий дядя Вася, который на швейной фабрике шьет джинсы. У него 8 часовой рабочий день. Эти 8 часов он трудиться как пчелка и тогда эти 8 часов и есть ОБЩЕСТВЕННО НЕОБХОДИМОЕ РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ.
Не факт. Надо еще выяснить, обладает ли дядя Вася средним уровнем умелости и трудится ли он в общественно нормальных условиях. А перед этим выяснить, что такое «общественно нормальные условия». Например, если он работает при помощи супер-пупер производительной швейной машинки, то его условия лучше «общественно нормальных», а расход его индивидуального рабочего времени на одну пару джинсов – ниже общественно необходимого.
>Но на самом деле о общественно необходимом рабочем времени можно говорить лишь тогда, когда эти джинсы КТО-ТО КУПИЛ, т.е если товар НЕОБХОДИМ ОБЩЕСТВУ.
Вот именно.
>Величина общественной стоимости складывается на рынке стихийно и называется ЦЕНА.
Скажем точнее так: если товар обращается на конкурентном рынке, то его стоимость выражается в форме рыночной цены. Величина стоимости не складывается на рынке, она задается всей системой людских предпочтений, независимо от того, проявляются ли они через рыночный механизм, или каким-либо иным способом.
т. Сталин своей работой «Экономические проблемы социализма в СССР» сделал великое дело, напомнив, что ткань все-таки должна стоить дороже хлопка, из которой она сделана, что планирование не отменяет необходимости считать себестоимость, что рентабельность производства является необходимой и для социалистических предприятий. Именно после выхода этой работы в колхозах разрешили считать себестоимость продукции, что раньше было под запретом. Вы верно отмечаете, что отношение у товарища Сталина к закону стоимости странное. Есть в этой работе и догматизм, и непонимание действия экономических законов, и иллюзии о возможности их «преодоления». Но в целом работа открыла возможности для развития советской экономической науки, ранее почти уничтоженной его же стараниями.
