10.1998 Теория социализма ч.4 (реферат концепции Шушарин,"ЭГ")
Источник: Экономическая газета Регион: Город Москва
Дата: 22.10.1996 Город: Москва
Номер: 043-044 Автор: --
Страница: - Дата загрузки: 29.03.2000 19 ч.
ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА
Начало в NN 39-42)
В самом деле, меняются заявки от обеспечиваемых (оснащаемых, обслуживаемых) функций, меняются возможности и поставки от обеспечивающих (оснащающих, обслуживающих) функций, сваливаются горы планов, указаний, инструкций, директив, нормативов, а то и комиссий из оферы управления, но при этом реальное распоряжение технологией, расстановка людей, организация процесса, использование всех элементов технологии, в том числе средств производства незыблемо, как гранит, остаются святым, кровным делом коллектива, так что и в голову, даже отдаленно, не может прийти, что вообще может быть как-то по другому. Дико и подумать. Между тем, в свое время, была собственность на рабов, которыми, несмотря на все бури внешних обстоятельств, рабовладельцы и распоряжались по своему усмотрению, а в течении тысячелетий даже выдающимся мыслителям и в голову не могло прийти, что может быть как-то по другому; была собственность крестьян надвор, феодалов на владение, в которых они, несмотря на все повинности, и распоряжались по своему разумению, а мысль о том, что это и есть тиски формы и в голову не могла прийти; была (а при капитализме, в основном, и сохраняется) собственность на средства производства, которыми капиталист, может быть и не сам, несмотря на все внешние коллизии, налоги и пр., распоряжается по своему разумению.
А вот до поры до времени все это кажется настолько естественным, извечным, необходимым, от самой природы данным, освещенным всеми богами, моралью и правом, что с рассудком просто несовместимо, что именно собственность общинников на общую жизнь, рабовладельцев на рабов, крепостных и феодалов на их владения (пространство производства), капиталиста на средства производства и, наконец, коллективов на технологии и образует самое ядро преходящих систем, глубинный источник всех несправедливостей и т.д., нарастающих все более по мере развития производительных сил, человека. Но еще раз подчеркнем, что до поры до времени сама мысль о том, что данная собственность преходяща и именно она и порождает все пороки данного общества, кажется чем угодно - глупостью, несуразицей, нелепицей, экстравагантностью и т.д., ибо диссонирует со всем социальным миропониманием индивидов, со всей укоренившейся практикой, да и просто-напросто когнитивно не сопрягается с господствующей во всех головах лексикой и грамматикой идеологического языка данного общества. Между тем именно самостоятельность людей как собственников в отживших формах, оказывается, и лишает самостоятельности людей как людей. Потому напомним, что обращаясь к обозрению характера собственности на технологии, в науке мы не имеем пока даже утопистов с их наивными, но уже начавшими нащупывать собственность представлениями. Правда, здесь надо сделать одну оговорку.
Собственность обособленных коллективов на технологии имеет, по сравнению со всеми предшествующими историческими формами, новый, группо-иерархический характер, то есть в своей иерархичности формально напоминает феодальную собственность, а по своим групповым элементам радикально отлична от нее, скорей формально напоминая первобытнообщинную форму собственности на культурно-родовую субстанцию, общую жизнь (эгостадность). Но, разумеется, если здесь с большой метафоричностью можно говорить о формальных аналогиях, то ни о каких социальных аналогиях и речи быть не может, ибо каждая последующая эндогенная форма, как уже не раз отмечалось, несмотря навое свои новые пороки (и в безусловном пренебрежении при ее анализе любыми одиозными формами, имеющими обычно субъективный, политический генезис), в производственном содержании на ступень гуманней, свободней предшествующей, да и имеет качественно новое содержание. Основа феодализма (эндогенно), напомним, натурально, парцеллярные формы ("двор"), а все корпоративные (групповые) элементы являются только дополнительными (община, дворянский корпус и т.д.) или потенциальными (цеха). В линейной же форме в этом отношении как бы все полностью наоборот, основа именно групповая форма, а относительно персонифицированные ("парцеллярные") элементы (руководство) здесь лишь вспомогательны, дополнительны. Иерархия же и территориальная и функциональная - это обслуживающая основные элементы управленческая сторона, но в этих взаимодействиях эта сторона как материальная форма столь же производственна, объективна, как рынок в вещественно-продуктовом взаимодействии.
В линейной форме основное производственное отношение, то есть общественная форма собственности на технологии как отношение людей, как их господствующая, все определяющая связь, и выражение которой напрочь отсутствует в хозяйственной, правовой лексике (как при феодализме нет в лексике основного отношения, даже самого понятия "феодализм"), есть в силу иерархичности формы, по "вертикали" транзитивное (у всякой группы есть начальник, у начальника начальник, у подчиненного - подчиненный, кроме непосредственных работников, не имеющих подчиненных, и группового функционального центра, не имеющего начальников) линейное отношение или субстанционально - линия производства. (Вспомним, капитал - отношение, капитал - вещественное содержание.) Соответственно производственное здесь становится линейным или ролевым присвоением. Понятно, что роль здесь не в смысле, изучаемом в психологии и социальной психологии как вообще социальные функции личности, уже потому, что никаких личностей в теоретическом анализе форм производства не существует. Но есть здесь и много общего, поскольку анализ форм производства в смысле поведения его "действующих" лиц чуть ли не эквивалентен анализу психологии данного производства, каждое из которых в чистом виде тоже является ролевым. Хотя в отличии, скажем, от капиталиста, где роли только абстрактные персонифицированные вещи (деньги, капиталы), в линейном производстве роли означены "ливреями" (статусов коллективов и лиц), неотделимых от их носителей. Потому можно сказать, что ролевое присвоение есть просто самое общее выражение объективности "действующих лиц" линейного производства. Так что линии это и есть роли групп (коллективов), состоящих из трудящихся в качестве исполнителей; соответственно их представляют в иерархии должностные роли руководителей в качестве чиновников с органами управления в качестве бюрократических аппаратов. Иначе можно сказать, что естественное соисполнение функций и административное управление в условиях господства группо-иерархической собственности, в своих выражениях "раздваивается", неизбежно дополняется негативной формой окраски "действующих лиц". При этом линии производства являются общественной формой собственности групп на технологии, а чиновники и бюрократы поэтажно представляют эту же самую собственность в иерархии административного управления, имеющего дело с документами. Так что центр линейной иерархии, формально замыкающий всю собственность на себя, в действительности оказывается отчаянно далек от самой ее групповой производственной основы, то есть с точки зрения отношений и оказывается, как отмечалось, номинальным.
Итак, в итоге практически любые совокупности даже совершенно однородных функций самой разной природы оказываются под "крышей" одного органа управления в иерархии, то есть в управленческой форме выступают как одно ведомство, в объективном смысле этой управленческой формы, то есть совершенно независимо от переменчивых юридических оформлений. Здесь, кстати, как и в территориальной иерархии высока степень произвола в той или другой конкретной ведомственной организации производства; но порождая нервный субъективизм вокруг многовариантности структур, все это ничуть не колеблет железобетонность самой сути линейной иерархии, в основе которой и в самой логике, организации от любых перестановок самых больших кресел ровным счетом ничего не меняется. Потому же и всякое двойное подчинение оказывается объективно неустойчивым. Короче говоря, в чистом содержании объективная организация законченной иерархии линейного производства имеет абсолютное ведомственное строение, а каждое надведомство, подведомство представляет какую-то одну, большую или меньшую, основную: или сложную (состоящую из неоднородных функций), или сводную (состоящую из однородных функций), или как угодно комбинированную (состоящую из однородных и неоднородных функций) линию производства с гроздьями функций органов управления. В последних кроме прямых (именуемых в науках управления как раз линейными) появляются аспектные или вспомогательные функции (в науках об управлении именуемых функциональными), в которых реализуются некоторые частные срезы производственной деятельности (по понятным причинам, в терминах у нас здесь происходит определенное размежевание от управленческих трактовок, ибо, например, "функциональные" подразделения - термин, вносящий большие неудобства).
Как ни парадоксально, эта абстрактная ведомственная организация линейного производства в некотором смысле подобна своему более простому предшественнику - свободному развитому рынку капиталистического производства. Ни того, ни другого в реальности никогда не бывает, но и абсолютная ведомственность, и свободный рынок, в равной мере являются абстракциями выражения главной сути объективных форм производства этих систем, с той лишь разницей, что ведомственная более высокая система; в отличие от диффузной при капитализме это как бы уже центральная нервная система производства. Иначе сказать, независимо ни от каких форм разнообразнейших и развивающихся потребностей и возможностей производства рынок "заполняет" и оформляет процесс множествами конкурирующих покупателей и продавцов, а в линейной иерархии потребности и возможности "заполняются" и оформляются как бы сокращающими везде где возможно дублирующие однородности, множествами неоднородных ведомств (подведомств, надведомств). Если отвлечься от территориальных структур, форм местных производственных отношений, то выясняется, что в линейной форме в ее чистом виде двух одинаковых ведомств не бывает. Так что если вы изобрели новый шуруп или утюг, или открыли новую философскую истину, то ищите где-то верховное ведомство по шурупам, утюгам и философским истинам, и обрящете. Жуткую картину, скажет читатель, пришлось изобразить. Да в том-то и фокус, что пока совсем нет.
Сущность линейной формы (вообще)
Сама публикация мысли о действительно происходящем в производстве современного социализма в нашей литературе стала фактически возможной только после апреля 1985 года. Скачок политической мысли мгновенно поднял незатихающий вал все сокрушающей критики и незамедлительно следующих из нее "практических предложений". Но все же можно встретить и первые попытки приближения к пониманию сути производства, точнее, конечно, признаков этой сути.
Всякая система производства, собственности неизбежно идет к своему концу, ибо само производство в своем содержании, богатстве, нарастающем многообразии и т.д. постепенно перерастает любую гомогенную систему "урегулированности и порядка". В то же время любая из этих господствующих исторических систем, как всякая система в ее сколько-нибудь рациональном понимании (вспомним марксову "форму существования") в пределах своего бытия остается в чем-то основном неизменной, тождественной себе. Иначе сказать, системность объективно и в выражении никак не может содержать в себе неизбежного конца, хотя она же как все больше сдерживающая развитие форма и неумолимо идет к нему. Противоречий асимметрии в системе, в ее строгом смысле, не бывает, они есть между системой и в восходящем развитии, перерастающим ее как форму содержанием, потому процесс в целом становится все более в чем-то аномальным, хаотизированным, охватывающим все той же формой все более выходящее за ее пределы содержание, всегда внесистемное по отношению к системе. Мы дважды подчеркнули "все более", чтобы показать неизбежность, пусть и невероятно сложного (лучше сказать, "тощего", абстрактного), в элементарных формах "микроскопического" (как, скажем, в каждом витке Луна падает на Землю), но неумолимо некоторого количественного нарастания асимметрии формы и содержания. У Маркса это и нашло выражение в формуле обращения капитала (Д - Т - Д), в основном законе максимума прибавочной стоимости, а в итоге в законе всеобщего капиталистического накопления. Правда, сейчас появляются авторы, позволяющие себе иронию в отношении закона капиталистического накопления, но мы однако изучаем здесь пока только эндогенные формы, оставляя, как отмечалось, без внимания вопросы о пышном цветении современного капитализма, точно также и вопросы о сохранившихся остатках стертой первобытности, рабства, феодальности. Закон конца любой "формы существования", преодолеваемой перерастающим эту форму содержанием, безразлично, сегодняшней ли Вселенной, капитализма, современного социализма в его переходе к качественно новому состоянию и т.д., и сколько бы этот конец не оттягивался приспособительными тенденциями в сущности увековечения данной формы, есть закон роста некоторой иррациональности, неупорядоченности и т.д., бьющихся из недр практики (конечно к Вселенной "практика" не относится) восходящих тенденций, есть потому закон какого-то объективного и деструктивного по отношению к форме постепенного нарастания, количественного изменения чего-то "отрицательного". Еще раз подчеркнем, что в зреющем к переходу обществе, причем, как ни странно в стихийном альянсе регрессивных и восходящих сил, неукротимы стремления уменьшить, ослабить и т.д. всякое "отрицательное", но именно эти стремления могут увести процесс из эндогенного восходящего шага в затянутый сумбур стертой логики.
Итак, в ценностной нагруженности объективный закон конца отжившей эндогенной формы - это всегда только и только некоторый "нехороший" закон, а потому и в малейших попытках подступов к его уяснению мгновенно обнаруживающий энергичнейшее сопротивление сил, заинтересованных в увековечении существующих порядков. Но даже наше эскизное продвижение к этому закону дело непростое, ибо прежде чем, сравнительно говоря, капитал мог бы обращаться (Д-Т-Д), сначала он должен быть, также как раба можно купить, только когда рабство уже есть.
Капитал суть множественно парное отношение "одномерных" объективных агентов, персонифицируемых как экономические индивиды, способные в этом субъективированном проявлении отношений что-то минимизировать (скажем, расходы), что-то максимизировать (скажем, доходы). Так вот, в отличие от капитала линия производства как общественная форма собственности на технологии суть групповое отношение соисполнения функций объективных агентов, которые в диспозитивных связях как группы по самой природе этих отношений принципиально не персонифицируются. Поэтому весь главный секрет линейной формы, ее самая наиглубочайшая тайна, с одной стороны, в соотнесении с господствующей политэкономической догмой поразительно необычная, с другой стороны, связанная с совершеннейшей повседневностью, состоит в том, что основные объективные агенты как группы в принципе не способны ничего ни минимизировать, ни максимизировать, ибо сами эти группы и являются формами связи, отношениями людей.
В отличие от собственности на средства производства, в своей самой глубокой основе собственность на технологии ("локально технологические процессы") по самой природе совместных частичных работ, имманентно групповая (вспомним у Маркса, собственностью является сама принадлежность племени, коллективу).Основные работники линейного производства в индивидуальном (персонализируемом) качестве вполне свободно могут менять свою принадлежность группам, могут переходить из функции в функцию, в совершенно ничего не меняющих пределах могут варьировать свое поведение в группе, при редчайшей удаче могут образовывать новые функции и т.д. В этих и только в этих процессах перемены труда могут что-то максимизировать или минимизировать в своем самоутверждении. Но всякая включенность в группу сразу же все персонализируемое уничтожает, и во всех горизонтальных взаимодействиях незыблемой как скала остается собственность на технологии неперсонализируемых групп, безразлично каких именно, больших или малых подразделений производства. Немного иная картина в иерархии управления.
Из бесчисленных мрачных биографий творцов хорошо известно, что начинают дело осаждения "высунувшегося" именно в группе собратья по цеху, по отделу, по научной дисциплине по дисплею, по перу, по кисти и т.д., а лишь затем их волю оформляют в своих санкциях чиновники, бюрократы. События же в целом, разворачивающиеся во всей огромной административной иерархии, представляющиеся бурными, при более внимательном рассмотрении оказываются в чем-то сложней, чем кажется на первый взгляд, а в чем-то проще.
Управленчески-аппаратные бои, бои тяжелые, беспрерывные, отчасти персонализированные, в действительности однако таковы, что о них даже не подозревают в основном производстве. Так что "паны" дерутся, а "холопы" даже не знают об этом.
Главный "агент" в самом теле линейного производства в собственном смысле вовсе даже не субъект, а группа, то есть форма связи, отношение, которое никак не персонализируется, ни к чему не может стремиться, чего-то хотеть или не хотеть, целеполагать, ибо способно только к сохранению.Итак, всякие отмеченные нехватки означают, что статус предьявительски (как в производственном, так и в потребительском назначении) рассогласован с, самим обеспечением функции; средства, лимиты, ордера, фонды и т.д. согласованы, выделены, но реально все это выделенное надо ждать, выбивать, доставать и т.д. По чисто формальной аналогии, лишь несколько облегчающей понимание логики нашего движения, с формулой обращения капитала, формулой соисполнения линий производства является неуклонный рост статуса: S - Ф - S', но, однако, как мы увидим, во внешне близкой форме, но совершенно в другом смысле, что делает дальнейшие и часто навязчивые аналогии с капиталом беспомощными.
Качественная неизменность линий производства, количественно продолжающих как "автомат", подчас весьма напряженно, свою работу, - фундамент линейного производства, его отживающей, но пока безраздельно господствующей собственности на технологии. В этой форме коллективы из средства раскрытия и самореализации личности превращены в противоположность самодовлеющей силы, в групповые оковы, оказавшиеся стеной на пути к подлинному, всеобщему коллективизму. Образно говоря, группа может делать только нечто накатанное (в этом смысле даже целевое, но неизменное), только качественно то, что делала раньше, то есть в чистой абстракции своей сути (каковую суть исключительно важно понять) она, как говорят философы, репродуктивна, антиновационна, причем, по самой своей природе. Конечно, эту антиновационность нельзя понимать упрощенно, абсолютизировать ее. Потому в реальной жизни мы наблюдаем и эволюционирующие коллективы, то есть группы, технологии как-то развивающиеся, появляющиеся. Однако, во-первых, в анализе производственных отношений и необходимо докопаться до самого глубокого, "гранитного" инварианта, происходящего в данной системе и скрытого за толщей внешне суетных процессов. Во-вторых, и эволюционирующий коллектив неспособен к качественным преобразованиям самого себя, ибо при таковом чуде (действительно встречающемся) это уже совсем другой коллектив.
Рынок обуславливает необходимость внешней связи каждого с каждым, в линейной же форме эта связь ограничена узким кругом фиксированных смежников и одним руководящим звеном - вот где корни бед информатики.
Основной закон линейного производства, как закон и всякой эндогенной формы должен выражать объективное нарастание асимметрии собственности в ее чистом ("вообще"), предельно глубоком и абстрактном содержании, То есть какое-то регрессивное, деструктивное и т.п. накопление вообще (и конечно, в полном пренебрежении при анализе всеми приспособительными, адаптационными тенденциями, уводящими процесс из эндогенного в стертый), или-движение системы к своему концу, причем, в элементарной форме этого движения. Но вот в приближении к смыслу этого закона наших теоретиков до сих пор бросает в трепет, что западные ученые, кто со злорадством, кто стремясь к истине, и, конечно, чисто эмпирически, уже давным давно констатируют, что форма производства современного социализма явно не в ладах с новациями, хотя, как мы увидим, в их некотором определенном содержании. Такова уж, однако, оказалась цена необратимого преодоления в условиях двадцатого века частной собственности на средства производства технологизацией (плановизацией) производства, что, впрочем, немного напоминает цену, которую пришлось уплатить в свое время более высокому феодализму, необратимо преодолевшему рабство территориализацией (натурализацией) производства.
В условиях собственности на технологии дефект, как подавляющее правило, растворен в линиях производства, а в их объемах объективно составляет, но вовсе не обособляется в какую-то особую часть. Потому дефект есть не просто нечто похлеще коммерческой тайны (в линейной форме, кстати, превратившейся в открытую, обычную "бухгалтерию" уже несущественного с точки зрения анализа производственных отношений хозяйственного расчета, в частности, в формально денежных формах управленческого согласования функций), а есть внутренняя форма иррационализации самой технологии данной линии; причем, дефект свято охраняется группой, но вовсе не как злонамеренное сокрытие, а как нечто неосознаваемое. Образно говоря, часто люди могут чувствовать, что делают никчемную работу, но за исключением простых явных случаев всякая попытка установить эту никчемность имеет дело с чем-то совершенно ускользающим. Дефект линии (как прибавочная стоимость) не имеет особого объемного (и статусного) воплощения, но он в той или иной степени есть везде, распространяется как невесть откуда берущаяся хворь, у каждого (в отличие от прибавочной стоимости) дающая о себе знать по-своему. Конкретные формы проявления дефектов исключительно многообразны; скажем, чудом, спонтанно появляется новая отдельная функция (допустим, производство новейших станков), но тотчас оказывается, что смежные оснащающие, обеспечивающие, обслуживающие ее функции (материалы, электрика, электроника и т.д.) что-то делают не так, не столько, не то и т.д., то есть оставаясь синхронными, неизменными, сами обретают дефект, равно как и обеспечиваемые функции (потребители новых станков) как бы не способны приспособиться к новому обеспечению, а в итоге дефект проникает во всю совокупность соисполняемых функций, в том числе, важно подчеркнуть, и в те, которые сами по себе, казалось бы, остаются неизменными и вполне рациональными.
Каковы бы не были многообразнейшие конкретные формы дефекта, он всегда означает объемную форму, как правило совершенно скрытной, но общественно бесполезной в данном соисполнении работы, которая может быть уже не полезной, но еще продолжающейся, а равно и, наоборот, уже объективно полезной, но еще ненужной, пропадающей, не сопрягаемой.
В то же время в чистом виде функциональное производство вообще реконструктивно, репродуктивно, и в этом отношении оно обладает огромным потенциалом, ибо, абстрактно говоря, способно к сколь угодно безграничному наращиванию, реализации примерно одного и того же производства, примерно одних и тех же функций, к отдельным модернизациям существующих технологий, то есть к локальным эволюционным изменениям. Но вот линейная форма исторически быстро (и это вполне положительное свойство функционального производства) превращает в противоположность иррационализируемого труда, все более нарастающего с новациями.
В линейной экспансии на жизнь иерархия управления оказывается безупречным механизмом количественного согласования функций, но она же становится, можно сказать, враждебной, когда дело касается взаимосвязных качественных перемен в производстве. Но требовать здесь что-либо от управления, это все равно, что требовать, чтобы центральная нервная система, скажем, позвоночных стала бы вдруг обладать свойствами второй сигнальной системы.
Дефект есть производственное отношение соисполнения линий, отношение людей как членов групп ипритом столь же объективное, сколь объективна прибавочная стоимость в капиталистической форме. Потому собственность, конечно, тем более в условиях социализма, не надо драматизировать, но она и не шутка, а ядро отжившей формы производства, пронизывающее все его ячейки, деформирующее все отношения.
Закон роста дефекта имеет с законом прибавочной стоимости то общее, что, во-первых, выражает в элементарной форме нарастание асимметрии собственности (причем, диспозитивной, между линиями), то есть является "клеточкой" закона неизбежного конца данной формы производства; во-вторых, в обоих случаях нарастание асимметрии собственности происходит в неизменной внешней форме полностью сохраняющейся базовой симметрии (соответственно функциональной и вещественно-продуктовой); в- третьих, он является всеопределяющим во всем движении данного производства; в-четвертых, он также, как и закон прибавочной стоимости выражается не в лежащих на поверхности материально-знаковых, превращенных формах, и даже еще более заглублен от них; в-пятых, он также является объективным условием, детерминирующим поведение объективных агентов данного производства. Но есть у закона роста дефекта, разумеется, и глубокие отличия от закона прибавочной стоимости.
Действительным "хозяином" производства является невидимая инертная середина или, того хуже, тоже невидимое, но легко навязывающее свою волю консервативное большинство, а то и люмпенское меньшинство (разлагающиеся коллективы).
Промежуточные итоги
До тех пор, пока этот материал не станет лишь небольшой внутренней главой развернутой критической теории линейной формы (вспомним подзаголовок "Капитала"), дело у нас не пойдет. Преодоление линейной формы интенсификацией производства (онаучивание) и будет означать ничто иное, как обобществление технологий, то есть их изъятие из ограниченной (необщественной) группо-иерархической собственности. Этот шаг обобществления производства, его более высокая назревшая интеграция и будет означать высвобождение человека и производства от формы отживших отношений, ибо основное противоречие сейчас и состоит в обостряющейся противоположности между общественным характером взаимосвязных и изменяющихся технологий и ограниченной, необщественной собственностью на них.
Понятно, что единственно мыслимый способ рационального познания, авангардом восходящих сил, содержания назревшего преобразования является общественное понимание сущности отрицаемой (линейной) формы.
Эволюция социализма
Серьезные диалоги с так называемыми перевертышами о социализме невозможны, так как наукой в кивании на Запад и не пахнет. Но оказывается, что и научные критерии социализма, к уяснению которых мы продвигаемся, тоже не безупречны. Дело в том, что и в чистом "храме" науки отнюдь не все благополучно и, я полагаю, что даже популисты (хотя бы от ученых) прекрасно знают, что авторы новых теорий никакими логическими обоснованиями часто никакие могут убедить сторонников старых теорий. Вроде бы наука, там все доказывается; но оказывается в основаниях теорий не все, точнее, не всем. А это и есть ничто иное, как партийность всякого, тем более социального познания. Именно в силу различия этой партийности, я ничего не смогу доказать перевертышу, равно как и перевертыш ничего не докажет мне.
Коммунистическая партийность - это вовсе не мечты Ельцина о светлом будущем, а выстраданная всей историей убежденность в объективности восходящего развития человечества, в том числе и прежде всего, в качественных шагах развития. Современный социализм находится в глубоком кризисе, но это вовсе не "сталинистский" или "неосталинистский" социализм, как полагают некоторые, а отжившая линейная форма производства, совсем не тождественная социализму вообще.
Но потому же и отношение к социализму - это самый партийный вопрос всей современной эпохи. Вопрос о природе социализма еще трижды партиен по той причине, что действительная суть социализма бесконечно далека от фактов прилавочной очевидности; он еще трижды партиен потому, что социализм отчасти до сих пор, тем более в истории, загажен совсем не социалистическими явлениями; он еще трижды партиен потому, что главная суть социализма бесконечно далека от всего того, что глаголет политическая экономия; он еще трижды партиен потому, что от его правильного понимания зависит все - быть торжеству Разума или быть вселенской охлократической и пр. катастрофе. Так что можно совершенно спокойно сказать, что в социализм, его возможности, надо быть прежде убежденным, и лишь затем рассуждать о социализме. Но вот когда с партийностью определились, то в "когнитивном поле" коммунистов дело существенно упрощается - вполне достаточно концептуальной определенности и элементарной логической непротиворечивости, тем более что вопросы действительно сложны.
Линейная форма производства современного социализма, обуславливающая и ее, и всю асимметрию господства одной симметрии функциональных производственных отношений, "безличная" группо-иерархическая собственность на технологии практически во всех относительно развитых социалистических странах обнаружили весьма высокую эффективность, особенно в репродуктивном индустриальном развитии, что как известно, в 50-е годы в отношении успехов СССР вызвало буквально панические настроения у идеологов капитализма. (По производству, условно говоря, "простых" продуктов не в одном десятке позиций СССР занимает первое место в мире.) Но обозначившийся успех был не долог. "Сюрприз" преподнесли не буржуазные теоретики, а обозначившееся примерно в те же 50-е годы начало качественного сдвига в развитии производительных сил, научно-техническая революция. С наступлением НТР развитой капитализм довольно быстро вступил в новую полосу адаптации. "Услугу" капитализму оказала диспозитивность инфраструктуры рыночных отношений (но не сам по себе рынок!), более адекватная научно-техническому производству, нежели группо-иерархическая структура, адекватная лишь мощным репродуктивным процессам. Другое дело, что это стихийное развитие капитализма в современной полосе истории оказывается куда эффективней "сознательно" приостановившегося социализма. А в этом, мы ниже увидим, вся суть дела.
Таким образом, с наступлением НТР или, если угодно, ее первых волн, линейная форма производства обнаружила себя как исторически на редкость короткоживущая, и в сравнении с по-прежнему стихийно, но эффективно адаптирующимся к НТР капитализмом, стало относительно быстро замечаться, что технологизированное производство ("большая фабрика") практически не восприимчиво к творческому труду, новообразованиям, динамизму. Огромными усилиями в некоторых отраслях, в основном тяготеющих к оборонным делам в СССР, еще удавалось поддерживать прогрессистское реноме и даже сохранить передовые позиции, но в целом по всему производству в "нервных узлах" НТР, новых технологиях, электронике, информатике и т.д. все начало стопориться, сдерживая и сильно деформируя и все гетерогенное "производство и воспроизводство действительной жизни". Конечно, в наиболее развитых социалистических странах началась и некоторая стихийная адаптация, но система есть система, собственность есть собственность, то есть господствующая линейная форма хозяйственными эволюциями не меняется. Все это относится прежде всего к высшему, доминирующему узлу отношений, где и обозначается зреющий эндогенный прорыв.
Долго я размышлял над придумыванием образа, характеризующего причудливую нелепость ситуации во всей современной марксистской мысли вокруг понятия социализм. Лучше следующего придумать не удалось.
Сравним первобытность с утробным состоянием человека, рабство - с грудным младенчеством, феодализм - с яслями, капитализм - с садиком. Напрашивается, что социализм - это уже начальная школа. Вокруг этого мы и бьемся, но все время заходим в тупик, замечая элементы и садика, и яслей и т.д., а то и бурсы. Так вот социализм вообще стоит совсем не в этом однолинейном ряду эндогенных форм; социализм вообще - это впервые возникший гетерогенный комплекс: роддом - младенчество - ясли - садик - начальная школа - и т.д.
В научной (и ненаучной) литературе в соотнесении с социализмом можно встретить: "сталинизм", "неосталинизм", административная система, командно-административная система, казарменный социализм, казарменная деформация социализма, реальный социализм, предсоциализм, феодальный социализм, бюрократический социализм, административный социализм, ведомственная система, государственный социализм, монополистический социализм, тотально-государственный или государственно-бюрократический социализм, антикапиталистический строй, переходный период и т.д. Знаете, что все это напоминает? Так вот, капитализм - политологическое понятие, обозначающее одновременно как бы и название определенного типа общества, и название книги ("Капитал"), в которой это общество научно описывается; соответственно, наши современные мыслители горазды на изобретение названий нового общества и названий книг о нем, но самих книг нет. То есть все вышеперечисленное суть не более чем пустейшие политологические словечки, ибо более абсолютно ничего за ними нет. Политологические ярлычки обретут смысл только после теоретических громад, а до тех пор все это только шоры и пыль в глаза.
ТЕОРИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА И СОЦИАЛИЗМА // Экономическая газета (Москва).- 22.10.1996.- 043-044
