>а командир бывает один. И в России его выдвигают, а не он выдвигается. В общине мужики долго обговаривали кого избрать старостой а потом шли и кланялись ему в ноги...
Заблуждение. Ставшее с легкой руки СГКМ одним из идолов солидаризма.
Наблюдение про общину, которая выдвигала старосту, относится к периоду, когда община вынуждена была так поступать, будучи принуждаема к этому условиями, в которые ее поставили. А именно: освободили от дворянского попечительства и заставили выплачивать выкупные платежи. Причем община должна была становиться коллективным полицейским, а староста отвечал своей свободой за то, чтобы не было недоимок.
Т.е. на старосту не возлагались функции руководителя, которому предстояло созидать. От него не требовалось ни интеллектуального, ни организационного лидерства, ни творческих, ни педагогических способностей. От него требовалось быть держимордой по отношению к общине, при необходимости вызывать полицию или казаков с нагайками, но при этом быть представителем круговой поруки общины, как правило не осиливавшей платежи, - перед начальством.
НЭПовская советская деревня этот тип общинного руководителя не воспроизвела. Не нуждалась более в подобных фигурах.
В советской действительности позднего СССР это аналог абсолютного большинства комсоргов и секретарей комсомольских первичек, куда старались выпихнуть кого-нибудь, лишь самим не заниматься формальной комсомольской работой. Реальных целей комсомольской работы в большинстве первичек не было. Реальные лидеры коллективов комсоргами, как правило, не становились. Становились комсоргами те, кто мог поддерживать игру: и комсомольская организация функционирует, и никого она не задевает, никому жить не мешает.
В деревне царской России, если реальный лидер в деревне и был, то уж он-то как раз старостой не становился. Потому как за недоимки - каторга грозила именно старосте. И наоборот, если он в уплату недоимок отбирал у должников скот и инвентарь и продавал их крепким хозяевам из той же общины или вообще на сторону, то он же и становился объектом ненависти разорявшихся крестьян-общинников.
Вот и приходилось крестьянам чесать репу, кому бы в ножки повалиться, чтобы он принял на себя и риск каторги, и роль разорителя общинников. Выбирали того, кто умел вертеться между жесткими требованиями власти и ненавистью крестьян, с которых он должен выколачивать платежи.
Небезызвестный голод 1891 года возник как раз в результате четырехлетнего выколачивания очередным правительственным кабинетом недоимок с крестьян. И делалось это именно руками старост, которые, чтобы самим не залететь на каторгу, приводили в деревни приставов, указывали на дворы должников, у которых приставы сводили со двора корову, лошадь, отбирали плуг, борону. В итоге крестьянин уже на следующий год был не способен нормально обработать землю.
Это одна из неприглядных сторон общинной жизни дореволюционной деревни, которую мне удалось выудить и осознать в процессе работы над статьей по голодомору.
Русская дореволюционная интеллигенция этого не понимала просто потому, что была страшно далека от народа. Старосту, мол, выдвинули. Ахти какие они солидарные! - Душегуба на свою голову крестьяне выдвигали. Вот кого. Потому и обсуждать кандидатуру было нельзя, и самому выдвигаться тоже.
Потому что в общем случае надо было искать ту сволочь, которая все-таки из жадности или из властолюбия не убоится принять на себя грех.
Сволочная это была должность. Ближайший аналог - староста или бургомистр при немецкой оккупации.
Короче, выбирали крестьяне-общинники таким вот образом отнюдь не командира.
