От А. Решняк Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 18.05.2008 00:09:51 Найти в дереве
Рубрики Образы будущего; Модернизация; Идеология; Программа; Версия для печати

Ввод рыночных отношений в оплате управленцев и собственников. Реорганизация.

Андрей Басов

Предисловие


Данная работа не претендует ни на формальную научность, ни на формальный профессионализм, ни на точность применения специальной терминологии. Задача была в том, чтобы в предлагаемом контексте связно и доступно для любого образованного человека изложить в фактах и понятиях как раз то, о чем наука и профессионалы откровенно говорить избегают, отсылают к неполным, противоречивым источникам, а СМИ не просто молчат, а, напротив, ложью, искажениями, словесными и смысловыми подлогами стараются скрыть то, что Вы узнаете далее.

Вы поймете, почему такие вроде бы и благородные начинания как, например, демократия, либерализм, правозащита, всеобщее благосостояние никак не могут обрести жизнеспособности. Вы поймете не только то, что отношениям гуманизма не просто противостоят какие-то абстрактные произвол и корысть, а они самые с совершенно конкретными истоками и совершенно конкретным, и, может быть, и не простым, но вполне осуществимым в принципе и перспективе механизмом искоренения.

В общем, среди, может быть, и некоторого многословия автора Вы непременно обнаружите для себя что-то новое и полезное для понимания как прошлых, так и текущих событий или мысленного представления будущих.

Материал состоит из двух частей. Первый — тщательно скрываемая тайна властного, политического произвола. Второй — тщательно скрываемая тайна имущественного, экономического произвола и законодательного, юридического мошенничества в имущественных правах.

Общий зачин


Замечали ли вы, наблюдая за политической и экономической историей человечества, любопытную закономерность — неизменную тщетность ожиданий исполнения совершенно естественных и справедливых надежд больших масс людей? Не помогают тут ни недовольство, сопровождаемое тихим ропотом, ни открытые возмущения, ни локальные бунты от безысходности, ни меняющие режим и уклад революции. Надежды же и ожидания пробуждают в людях самые разные политические движения, идеологии, пропаганды. Но вот почему-то натурная проба любой, осуществленной на сегодня политической и экономической идеи всегда оканчивалась и оканчивается одним и тем же — крахом ожиданий для народов и прелестью исполнения желаний для проповедников идей, оказавшихся у кормила власти. Так было в России после 1990-го года. Так было в Германии во времена фашизма. Так было в России после 1917 года. Так было во Франции во времена установления республики. Так было в Америке во времена установления капитализма. Так было в Англии во времена установления парламентаризма. Так было... и так далее...

Исходя из торжества разных идей и процветания для их апологетов, и повторяющегося с завидным постоянством одного и того же провала ожиданий для народов, мы вправе предположить, что сами политические идеи просто некие абстрактные мифы, которые либо кроме слов ничего общего с интересами народов не имеют, либо носители этих мифов что-то очень тайное нам не договаривают о сущности своих идей или своих намерений. Причем раз результат всегда и везде один — поражение интересов народных масс, то, значит, во всех идеях и идеологиях, несмотря на их разницу, недоговаривание по существу касается одного и того же. О чем же наглухо молчат поголовно все идеологии?

Чтобы понять это давайте взглянем хотя бы на какую-нибудь очень привлекательную для нас либеральную, либертарианскую или демократическую идею. Везде речь о правах человека, труде, имущественных правах, свободе. А разноголосица по существу лишь в том, как можно вертеть всем этим, получая как бы в перспективе какой-то разный эффект для народа. Но ведь интересы народа всегда в одном и том же: «Не надо нас убивать, унижать и грабить» и осуществление их может иметь только один путь — поражение существующих возможностей легально убивать, унижать и грабить. Причем этот путь совершенно недвусмысленно должен быть в юридических формулах отражен в законах. Ибо закон по изначальной задумке и функции призван отражать в конкретных формулировках общие принципы морально-этической доктрины (м-э правила) общества, которая как раз в неформальном виде и отражает права и интересы масс.

Так вот, ни в одной идеологии и пропаганде мы не найдем ни малейшего упоминания о том, каким конкретно и дословно содержанием основополагающих гражданских и административных законов идеологии намерены обеспечить имущественные и политические права населения. Почему? Это очень сложно? Напротив, это просто и даже очень просто. Но вся фишка в том, что, во-первых, из формулировки закона совершенно ясно видно приведет она к исполнению прав и интересов масс людей или заведомо является законодательным мошенничеством ради корысти лишь некоторых. Соответственно, ясно видно можно ли верить политической или экономической идее. Во-вторых, массы людей будут ориентироваться не на абстрактные посулы свободы, счастья, обуздания произвола неведомым путем, а на введение именно оговоренных формул в законы и надуть народ подменой понятий и формулировок будет сложно или вообще невозможно. А пока за неконкретной эфемерностью абстрактных идеологических, пропагандистских пронародных изысков может при натурализации скрываться любой антинародный законодательный монстр произвола и корысти.

И ведь действительно, мы все находимся в плену идеологий политических, экономических и социальных мифов. Ими потчуют нас на завтрак, обед и ужин с завидным постоянством, назойливостью и в результате сильно преуспели как в оболванивании масс, так и в создании странных лженаук, основанных не на фактах, а на идеологических, пропагандистских мифах коммунизма или капитализма. Перечислять и разоблачать эти мифы, показывая корень зла, дело долгое, неблагодарное, ибо разоблачение часто вместо понимания и признания фактов вызывает злобу и порождает причуды демагогии. Я, тем не менее, попытаюсь в силу своего разумения отодвинуть завесу мифологической лжи, показать какие простые истины скрываются за ней. Вы увидите, какие элементарные, микроскопические подлоги в законах и понятиях приводят к грандиозным событиям политики и экономики, к смерти и нищете, как отдельного человека, так и целых народов, деградации сознания и ощущению беспомощности и безвыходности. Итак, подготовьтесь узнать не то, о чем все говорят, а то, о чем всегда молчали и молчат до сих пор…
Мадридские тайны кремлевского двора
«Наша «элита» имеет такое же отношение
к элитарности, какое золотарь имеет к золоту»

Оглядимся вокруг


Приходишь в ужас и уныние, наблюдая как безуспешно бьются люди со все нарастающим валом самых разных проблем. Причем бьются, совершенно не отдавая себе отчета, о том, что все казалось бы совершенно разные, ничем будто бы не связанные проблемы имеют одну и ту же системную общность и происхождение. Любая общественная проблема — это в том или ином виде нарушение прав людей, а нарушение прав может в системном порядке проистекать только оттуда, где права или нарушение прав устанавливаются законотворчески и понуждаются к исполнению административно. Таким образом, вовсе не нужно биться с разными проблемами поодиночке. Достаточно сконцентрироваться на устранении одной проблемы — той, из которой вытекают все остальные. Тогда эти остальные просто не будут и возникать, а если и возникнут, то очень просто разрешатся.

С незапамятных времен просвещенное и не очень просвещенное человечество будоражит один и тот же навязчивый вопрос: «Как сделать так, чтобы органы и лица власти приносили бы обществу всегда только пользу и никогда вред?» Иными словами, может ли быть какая-то общественная власть над государственной властью? Хотя такая постановка вопроса попахивает абсурдностью. Государственная власть вроде бы даже по определению не иначе как общественная. Скорее всего, имеется в виду, что государственная власть, общественная по замыслу обладает по факту способностью и возможностью совершать антиобщественные деяния.

Вот-вот, и совершает их настолько много и преступно насколько есть в той или иной стране у лиц власти хотя бы зачатки совести, воспитания или инстинкта самосохранения. Если есть что-то из этого, то можно вести разговор, например, о демократии в США, а если начисто отсутствует весь набор, то мы имеем беспредел в России 90-ых. То есть антиобщественная деятельность власти в скрытой или откровенной форме есть везде и разница лишь в ее степени, масштабе и не для кого не секрет, что движущая сила тут — умеренная или непомерная корысть и скромные или патологические амбиции.

Итак, рядовому, не чиновному человеку очень интересно знать, можно ли каким-то образом поставить отдельного чиновника и весь их аппарат в положение, когда они не могли бы наносить вокруг себя вреда и работали бы только на пользу граждан и государства? Вопрос извечный и выяснение его пробудило в истории человечества великое множество бунтов, революций и возмущений. И все безрезультатно. Ни вопрос не выяснен, ни радикальных сдвигов к лучшему не видно. Из этого исторического факта любой чиновник запросто сделает вывод о своей неуязвимости и пустится во все тяжкие, что мы и наблюдаем вокруг. Но вот есть тут один нюанс. История ведь фиксирует только прошлые или текущие события, но она вовсе не говорит о том, что какие-то пороки должны существовать обязательно и всегда.

Вот тут-то простой человек и начинает чесать затылок, рождая цветистые и сложные фантазии о том, как призвать власть хоть к какому-нибудь порядку. А сама власть с помощью СМИ и специалистов разных мастей подбрасывает в топку народных фантазий всякие затеи с разной степенью бредовости. Тогда как для прояснения вопроса, достаточно элементарных познаний из школьного курса обществоведения и несложных логических соображений, что мы и применим далее. Но для начала перечислим несколько фактов как основу для рассуждений.
Чиновник вечером что-то делает дома, ночью спит, а в выходные в меру желания бездельничает как все люди. Вред он начинает наносить только в будничном процессе своей работы. А раз работы, то, следовательно, население и чиновники находятся в состоянии трудовых отношений. А раз трудовых отношений, то здесь должны быть не иначе, как отношения либо между работниками и нанимателями, либо работниками между собой. Но с этой стороны деятельность чиновников почему-то никогда не рассматривается. Почему? Что там стараются скрыть?

Произвол же, коррупция связаны с принадлежностью к органам власти, государственного управления, исполнения, законотворчества и их масштаб сильно зависит от должностного положения. Следовательно, нужно покопаться в правилах, связанных с административным трудом и постараться выяснить, что за мина для народа и страны содержится в них.
Из упомянутого школьного обществоведения мы знаем, что управленческий труд государственных служащих, как и всякий другой труд всяких других не чиновных людей должен быть элементом системы разделения труда государства (СРТ), раз речь о деятельности аппарата управления внутри нее и потреблении работниками аппарата благ, созданных в СРТ. Следовательно, нужно покопаться и в СРТ, чтобы выяснить, что обеспечивает ее устойчивость вопреки разрушительной деятельности аппарата чиновников.
Из п. 2 вытекает, что административная система будет нормально работать лишь в том случае, если ее собственные правила не будут противоречить более фундаментальным правилам той системы, внутри которой она находится. То есть, правилам СРТ.
Произвол, коррупция в административной системе характеризуются легкой осуществимостью, безнаказанностью, независимостью от интересов и требований населения, представляющего собой СРТ. Следовательно, существует какое-то принципиальное противоречие между системой и подсистемой. Ведь главенствующая система — СРТ держится именно на том, что все занятые общественно полезным трудом люди и сферы труда сильно зависят друг от друга.

Да, действительно, СРТ характеризуется именно общественно полезным трудом и ничем иначе. Система разделения труда — это сложившаяся с древних времен система общественных отношений. В основе системы лежит морально-этическая доктрина общества. Частным случаем этой доктрины являются, например, некоторые всем известные библейские заповеди. В системе разделения труда каждый человек, вкладывающий свой труд в удовлетворение потребностей других людей, имеет право на равных со всеми основаниях пользоваться результатами труда любых других людей этой же системы пропорционально вкладу своего труда в общее дело.

СРТ характеризуют две очень важные вещи.
Она защищает всех участников от произвола в отношении друг друга.
Происходит это потому, что раз это система именно общественно полезного труда, то оценку полезности труда делает не сам тот, кто его приложил, а тот, для кого этот труд предназначен — потребитель. Если чей-то труд хорош, то потребитель платит за него. Если качество труда скверное, то потребитель просто его не принимает, не платит за него. Если же чья-то ущербная деятельность кому-то навязана принудительно или обманом, то ущерб от этого взыскивается по суду.

Все люди на территории государства должны входить в эту систему независимо от того, частным или казенным, физическим, гуманитарным или административным трудом они занимаются. Но вот, например, в законе «Об основах государственной службы Российской Федерации» прописано, что «Государственным служащим является гражданин Российской Федерации, исполняющий в порядке, установленном Федеральным законом, обязанности по государственной должности государственной службы за денежное вознаграждение, выплачиваемое за счет средств федерального бюджета или средств бюджета соответствующего субъекта Российской Федерации».

То есть, здесь совсем другой основополагающий принцип оплаты труда, нежели в СРТ. Он никак не исходит из условия общественной полезности работы, ибо не предполагает непрерывную и осязаемую оценку труда госаппарата потребителем его услуг — населением. Аппарат власти оплачивается из бюджета, который он сам и распределяет. То есть, платит сам себе независимо от качества своей работы. Расхожие разговоры о том, что услуги аппарата оплачивают налогоплательщики, абсолютно не состоятельны. Нет, деньги берутся из общих фондов самим аппаратом, а не выплачены населением целенаправленно именно аппарату. И при этом именно за его услуги по его главной и единственной государственной функции — защите прав граждан. Из которой, кстати, вытекают все необходимые элементы государственного управления сверху до низу. Все, кроме произвола, конечно.

Таким образом, нарушено главное требование СРТ — оценка и оплата любой деятельности тем, для удовлетворения потребностей кого эта деятельность предназначена. Следовательно, аппарат власти по этому главному признаку — общественной полезности труда не является участником, элементом СРТ, хотя обязательно должен им быть, раз берется за выполнение функций внутри ее и, тем более, пользуется ее благами. По факту и сути сегодняшний аппарат управления государством — это какая-то совершенно отдельная, самостоятельная система корпоративной корысти. По факту она не является подсистемой СРТ, коей должна быть по функциям и определению. Ничего удивительного нет ни в ее независимости от интересов, влияния населения, ни в безнаказанной коррупции, вытекающей из этой независимости. Система формально именуется государственной, а фактически полезных государственных функций в отношении населения может и не выполнять, если не захочет, или если не побоится массовых возмущений.

А что же делать-то?


Ввести аппарат в лоно системы общественно полезного труда, в принципе, достаточно просто. Отмена оплаты его услуг из бюджета и введение прямой оплаты населением. О формах, способах такой оплаты и говорить-то особенно нечего. В СРТ существуют самые разные формы оплаты самого разного труда для самых разных ситуаций и нужно лишь взять наиболее подходящую.

Механика определения за что платить населению, а за что нет, тоже ничем не сложнее. Плата обязательна и неизбежна, но, например, если по вине властей нарушены права гражданина или оказались без защиты при покушении на них, то тогда человек через решение, допустим, мирового судьи беспошлинно освобождается от обязательной оплаты услуг виновного уровня, органа власти. Восстановлены права или получили какую-то соразмерную компенсацию и обязательная плата возобновляется. Нужно только доказать судье факт нарушения. Когда налицо неоспоримый факт, то доказательства всегда найдутся, даже без привлечения адвокатов. Ложный или проигранный иск влечет за собой уплату судебной пошлины. Можно даже предусмотреть в законах какой-то предельный уровень падения объема перечислений платы за услуги власти. За ним должна следовать принудительная смена состава ущербного органа, отчисления населения в пользу которого снизились в результате судебных исков, скажем, более чем на четверть. Разумеется, и отмена актов, вызвавшая смену состава.

Следует понимать, что в данном случае речь идет о принципиальном установлении нормальных трудовых отношений в государстве в части: аппарат государственного управления — население и не нужно пока приобщать сюда другие попутные проблемы, которые решаются другим, своим собственным путем. Усложнения частностями усложняет понимание основного.

Например, судьи не являются чиновниками управления и проблема их предвзятости, продажности решаема тоже, но в других рамках. Проблемы сегодняшнего судейства нельзя рассматривать как порок, обессмысливающий включение чиновников управления в СРТ и порочащий корректирующую роль СРТ. Это разные вопросы.

Равно, как и какую систему оплаты чиновников выбрать и сколько, как брать на это с населения. Размер оплаты — это не вопрос нормализации трудовых отношений в государстве как таковых в принципе и сложности тут больше надуманные, чем действительные. Раз будет полезный труд, то должна быть и его достойная оплата. Ее размер — вопрос рабочий, а не принципиальный. Основная установка здесь одна — размер оплаты должен быть определен для нормальной жизни за конкретный полезный труд, а не для какого-то дикого и невразумительного условия, чтобы не воровали.


При описанных условиях у системного произвола, системной коррупции исчезает опора. Чтобы понять это достаточно взять любой частный или общий вопрос злоупотребления властью и просто проанализировать его при новых входящих условиях. По большей части окажется, что проблемы, характерные для сегодняшнего дня просто-напросто и не возникнут, а уж если и возникнут, то разрешатся легко и непринужденно. СРТ — это саморегулирующаяся система как всякая естественная, и все проблемы решает сама общими усилиями всех входящих в нее людей. Это еще и без малого триста лет назад заметил и доказал незабвенный и не опровергнутый до сих пор Адам Смит. Если, он заметил, конечно, перед СРТ не выставляются искусственные, дестабилизирующие препятствия в виде неблагоразумия власти.

Логический эксперимент


Чтобы понять, как срабатывает саморегуляция СРТ при прямой оплате населением органов власти, прикинем в общих чертах характерную ситуацию, которая доставляет населению немало головной боли. Это предвыборная ложь политических лиц и партий, последующий практический отказ избранников от выполнения обязательств и нормальных функций, осуществление совершенно произвольных, порочных действий. Идеологические изыски лиц и движений состоят в убеждении избирателей, что именно позиция неких лиц и движений является единственно верной, необходимой в осуществлении и сделать это могут только они, если их изберут. И причем делать они это будут на основе какой-то собственной, ведомой только им самим доброй воли. Таких позиций великое множество, а истина может быть только одна. Стало быть, неизвестно есть ли среди изобилия позиций истина, но заведомо известно, что все множество посулов, возможно, кроме одного — сказки, последствия чего мы и наблюдаем вокруг. Как СРТ определит истину? Никак. СРТ не коллективный разум и анализом не занимается. Она срабатывает проще — не допускает осуществления порочных сказок, а что остается, то и есть истина и общественная польза. Механика довольно проста. Допустим, что прямая оплата власти введена. Что дальше? А дальше получается, что если какой-то отдельный избранный или назначенный чиновник начнет нарушать права людей, то на орган, который он представляет посыплется уйма обоснованных, принятых судом претензий о возмещении ущерба с одновременным снижением поступлений в фонд оплаты труда ВСЕХ работников органа, которые вряд ли будут этому рады. С одной стороны, внутри органа начнется разбирательство, кто и как опустошает кошельки персонала и тут постараются тем или иным путем вернуть утраченное истцами оттуда, куда оно уплыло. Иначе придется возмещать за счет поступлений в орган от населения — своей зарплаты. С другой стороны, если иски превысят критическую отметку, то орган должен быть переформирован, а решения, вызвавшие это отменены. Иными словами вместо существующей круговой поруки в органе образовывается взаимная ответственность. И причем без всяких директив, принуждения и контроля. В СРТ все происходит само-собой, логично и естественно. Хотя не без некоторых системных и эпизодических временных издержек, коллизий и не мгновенно, а с течением ряда лет. Инертность общественных отношений и стереотипов очень велика. Пропадает смысл давать взятки. Взятка дается за то, чтобы кто-то один получил преимущества перед другими, права которых ущемляются. Ущемлены права — возникли иски, а из них неизбежно вытекает возмещение ущерба, отмена того, за что дана взятка и, возможно, отставка зарвавшегося мздоимца. Чтобы получать полное и немалое жалование в органах власти и не быть смещенным с должности с возмещением ущерба, нужно только одно — стабильное состояние органа, состоящее в отсутствии или, что реальнее, минимизации исков и возврат исковых сумм, имущества оттуда, куда они ушли от истцов. Тогда:
а) не будет удержаний из фонда оплаты труда органа;
б) не будет угрозы увольнения.

Получается, чтобы состав органа держался на плаву нужно только единственное — отсутствие исков от населения, а это будет только тогда, когда сотрудники органа не будут допускать ничего противоправного в отношении населения. Больше от них ничего и не требуется по нормальным функциям. Иными словами, ситуация складывается такова, что во-первых, не наказуемые корысть и произвол становятся трудно осуществимыми. А во-вторых, получается так, что какие-бы политические взгляды ни исповедовал бы чиновник перед выборами, после выборов действовать он сможет только единственным путем, — соблюдая права населения. Иначе вылетит из органа в два счета и с вывернутыми карманами — коллеги позаботятся, чтобы самим не страдать. А для чего тогда нужны партии и лица с разноголосицей мнений и намерений, если попав во власть путь у них всех возможен один-единственный?

Беспартийное государство, в котором существованию вероятности нарушения прав граждан служит противовес простоты и эффективности запуска механизма восстановления прав? О чем сейчас не приходится даже и мечтать. Очень может быть. Гражданину не потребуется доказывать чей-то злой умысел и вину в нарушении прав. Достаточно доказать факт нарушенных прав судье, а судья должен определить к ответственности какого органа власти отнести нарушение. К какому-нибудь из муниципальных или к какому-нибудь из федеральных, включая президента.

Однако не следует думать, что возникает другая крайность и государственный аппарат становится беззащитным перед произволом населения. Совсем нет. Суд как раз и является препятствием для необоснованных исков. А упомянутый выше 25% допустимый предел падения поступлений в бюджет органов очень существенный буфер естественных ошибок для того, чтобы работать спокойно, не опасаясь административных санкций извне. Но вот именно такой предел не даст административным ошибкам и злоупотреблениям разрастаться, наносить необратимый, окончательный ущерб обществу. В отличие от того, что происходит сейчас, в новых условиях процесс нанесения вреда может быть вовремя остановлен и скомпенсирован.

Нужно обратить внимание еще вот на какое свойство СРТ. Эта машина насколько сложна структурно, настолько проста и исчерпывающа в действии. Начиная рассуждения с превратностей существующего отношения к правам граждан, сложно было предположить, что корректировка отношений труда с помощью СРТ даст еще более того, что мы предполагали бы получить — соблюдения прав.

Однако наблюдения за логикой предполагаемых событий в части трансформации исполнения прав населения показывают, что СРТ не останавливается только на этом, а попутно обессмысливает, подавляет и возможности политического мошенничества. Существование политических партий, идеологий становится нелепым, а проникновение во власть ради корысти бесперспективным. Власть становится просто хорошей работой с хорошей зарплатой и не более того. Разумеется, если эта работа делается качественно.

В общем-то в этом нет ничего удивительного. Как ни крути, а мы ведь видим перед собой в тысячелетиях, столетиях, десятилетиях, годах и днях неоспоримый пример благотворного действия СРТ на общество. Идет развитие, прогресс, а не деградация. Причем, если разобраться детально, то оказывается, что коллизии общества вроде социальных катаклизмов, войн, истребления природы происходят в результате злоупотребления власти своими возможностями и СРТ приходится компенсировать, исправлять это вопреки разрушительной деятельности государственных администраций. Что и происходит достаточно успешно. Можно только представить себе насколько улучшится жизнь, если возможность властного произвола будет пресечена с помощью СРТ.

Но также можно представить себе и вполне вероятную картину полного уничтожения нашего мира, если этого не сделать. Никуда не делась потенциальная угроза со стороны обезумевшего от власти, безнаказанности, амбиций, корысти идиота гитлеровского, маоистского или полпотовского пошиба, могущего отдать приказ нажать на какую-нибудь из атомных кнопок в мире или начать какую-нибудь тотальную резню.
Прежде, чем столкнуться с критикой…

Понятно, какой удар по амбициям, корысти, произволу, коррупции наносит включение государственного аппарата в СРТ. Само-собой, что для отрицания необходимости этого будет применен весь доступный арсенал контр-пропаганды и демагогии, который заключается в том, чтобы ложь выглядела достовернее правды. Противопоставлять неизбежным произвольным толкованиям ситуации следует факты и обоснованные логические выводы из них. А факты и выводы имеются следующего свойства.
СРТ существует века, тысячелетия и при этом развивается, прогрессирует, наращивает продуктивность (попробуйте доказать обратное, не прослыв идиотом).

Следовательно, любой уже существующий труд внутри ее полезен и продуктивен.

Следовательно, и новый вид труда, включаемый в СРТ, будет отвечать условиям полезности и продуктивности. Иначе он будет квалифицироваться, отторгаться, как вредная для общества деятельность, с одной стороны. А с другой стороны, отторгаемое может и существовать около СРТ не как естественная и полезная составляющая, а как паразитирующее обременение, балласт, потери от существования которого, принудительно покрывает СРТ до тех пор, пока эти потери не превысят полезные прибытки СРТ.
СРТ — это система общественно полезного труда. Любой труд в ее недрах имеет критерии общественной полезности в общем и конкретные критерии личной полезности в каждом частном случае для отдельного лица. Понятно, что в СРТ правилом, законом принесения кому-то пользы является отсутствие нанесения при этом вреда кому-то другому. Нарушение этого принципа автоматически выводит такой случай за рамки СРТ.

Следовательно, включаемая в СРТ новая подсистема труда неизбежно обретет критерии общественной и частной полезности, если их еще не имеет. Если подсистема таких критериев не имеет и не обретет, то она не является подсистемой полезного труда и не имеет прав на существование внутри СРТ и за счет СРТ.
Административный труд в СРТ существует в большом разнообразии и объеме. И этот труд благополучно оценивается и оплачивается его потребителями. Административный труд в государственных органах ничем от него не отличается кроме предмета труда. А разница в предметах труда в СРТ означает лишь возможную разницу в уровне оплаты труда и никак не означает невозможности оценки труда.

Следовательно, и труд государственных чиновников, включенный в систему СРТ, беспрепятственно может быть оценен. Если этого захотеть, конечно, а не препятствовать.

Разумеется, можно воспользоваться и аргументами перечисления пороков работы органов власти. А затем констатировать наличие этих пороков как издержки существования государственной машины вне СРТ. Это достаточно убедительно может быть само по себе, но требует доказательств, умозаключений в каждом конкретном случае коих великое множество. Их все предусмотреть и описать в данном материале нельзя. Но любой человек может при анализе какого-либо порока рассматривать наличие, происхождение его через призму приведенных трех пунктов. Если получится, что в перечисленных признаках и свойствах СРТ порок просто не возникнет или беспрепятственно рассосется, то можно будет утверждать, что порок именно производное из отсутствия принадлежности государственного аппарата к СРТ.

Достойно сожаления...


Принятый в государствах принцип содержания официальных лиц, провоцирующий антигосударственное управление — это перманентная диверсия внутри СРТ. Порок, существующий в веках и вызывающий столь же извечное и однотипное возмущение тех масс, которые составляют действительный фундамент СРТ. Понятна становится и причина мало успешной борьбы с произволом, преступностью, коррупцией. Один из генераторов накачки ситуации — административный работает непрерывно и никому почему-то не приходит в голову, где у него выключатель, на который необходимо нажать.

Причем за последние годы положение в России еще более усугубилось. Отменены свободные выборы как законодательных органов, так и административных. Избираемые ранее администраторы теперь назначаются, а о партийных списках как о форме выборности смешно и говорить. Выборы органов законотворчества и управления в существующей системе трудовых пороков власти были хоть какой-то имитацией найма населением чиновника на работу. Теперь даже и имитации не стало.

Не правда ли любопытно? Но дальше будет еще интереснее, ибо не меньшие чудеса еще впереди…
Капитализм — это просто юридический казус
(или тайные причуды законодательного мошенничества)
«Если народ и бунтует, то не от стремления
взять чужое, а от невозможности сохранить свое».

С незапамятных времен человечество никак не может обрести социально-политического покоя. Не говоря уж о войнах, а и в мирное время революции, бунты, демонстрации, открытое недовольство и тихий ропот сопровождают нас как злой рок. А ведь если вдуматься в это, то нетрудно увидеть, что источники народного гнева с тех самых незапамятных времен и по сей день нисколько ведь не изменились. Эти источники — притеснения. Меняются формы, масштабы притеснений, например, их имущественный объем растет и множится, а характер становится все более изощренным. Одновременно нисколько не изменились, по сути, и требования, ожидания народа. Все также это требования прекратить грабеж, истребление людей, нарушение прав населения, а ожидания во все времена — свобода, покой и достаток. И это притом, что возможностей и ресурсов для исполнения желаний более чем достаточно, а какой-нибудь естественной невозможности их применения не существует.

Нет смысла приводить примеры несбывшихся ожиданий народов. Кто учился читать, знает их хотя бы из школьного курса истории. Савмак, Спартак, Разин, Пугачев, Кромвель, Марат и Робеспьер, Ленин, Кастро, Ельцын… Вот лишь крошечная толика имен разного времени, с которыми были связаны не оправдавшиеся надежды масс. Но эти имена всего лишь символы, вокруг которых объединялись люди, чтобы сокрушить причину недовольства.

Успех же для народа всегда почему-то касался лишь свержения существовавшего порядка. Дальше наступал период народного ожидания счастья для всех, обещанного лидерами. Затем наступал период народного недоумения. За ним шел период привычного терпения. И, наконец, процесс понимания, что опять надули, органично перетекающий в очередные возмущения. Иными словами, мы имеем четкий исторический факт, что типичная стихия революций почему-то не приводит к осуществлению надежд масс. Почему? Разумеется, нельзя отрицать, что некоторые улучшения все-таки происходят. Но они второстепенны и лишь сглаживают остроту возмущений, а не устраняют их основу.

Из этого очевидного факта мы вполне обоснованно можем сделать простой и навевающий на размышления вывод. При возникновении новых правил, нового строя, которые устанавливают лидеры масс после революций, принципиальные требования и ожидания этих масс не учитываются. Иначе не было бы последующих возмущений. Что на уме, у выдвинувшихся для создания новых правил лиц, никому кроме них самих неизвестно. Известно только то, что на языке, а эта болтовня совершенно противоположна практическому результату их деятельности. Следовательно, отношения масс с выдвиженцами и их государственным аппаратом нельзя строить на доверии как привыкли, а следует только на взаимной зависимости.

Теперь бы разобраться, что за законы порождают политико-экономическую систему. Новые правила они потому и новые, что меняют существовавшие до них формы и качества отношений в государстве. Конституция? Никогда! Хотя зачем-то народ и стараются убедить, что конституция — главный закон страны. Нет, не она определяет политико-экономический строй. Конституция не более чем сборник общих деклараций об идеализированном устройстве государства. Попробуйте в суде решить, например, имущественный спор по Конституции. Вряд ли выйдет что-нибудь путное. Декларации не решают никаких проблем по существу. Ни частных, ни общих. В повседневной жизни можно пользоваться только детальными конкретными правилами для конкретных ситуаций. Да, их много этих правил-законов. Как для отдельных случаев, так и для групп чем-то объединенных ситуаций. Они исчерпывают подавляющую массу отношений между людьми и предусматривают даже возможность разрешения исключений, не предусмотренных правилами.

Однако любому разумному человеку понятно, что раз существует политико-экономическая система, то обязательно должны быть и ее системообразующие законы (конституция скорее описывающий, а не образующий закон). Или, по крайней мере, хотя бы один такой. Заранее можно предположить, что его практическое действие будет сильно отличаться от директив конституции. Почему? Да по очень простой причине. Декларации конституции как-то более или менее идеальны как отражение надежд масс. Мы же в истории наблюдаем, что при этих внешних идеалах действительная жизнь выглядит совершенно иначе. К идеалам не удается даже приблизиться по каким-то непонятным причинам. Следовательно, должен быть какой-то системообразующий дефект (или дефекты) и этот дефект не в конституции. При этом он еще и сильнее конституции, раз сводит привлекательные для множества людей принципы к конкретно противоположному уродству на практике.


Суть системы характеризуют не декларации и лозунги, а степень практической комфортности ее для людей, образуемой детальными гражданскими законами.

К логике содержания таких законов можно подойти довольно просто. Намерение любой власти — держать под контролем население самым простым и действенным способом. А раз речь идет о способе держать под контролем, как любого человека, так и всех людей вместе, то инструментом контроля, влияния, принуждения может быть только распространение произвола на то, что является для людей жизненно необходимым, а уж конституция пусть декларирует что угодно.

Человек существо биологическое, а не политическое и его физическое существование не зависит от наличия деклараций об устройстве страны. А вот если установить контроль, влияние над степенью доступа человека к продуктам его жизнеобеспечения, то можно держать его за горло всегда, везде и сколько угодно. Поскольку продукты жизнеобеспечения материальны, то общее имя им — имущество. Как непосредственное для жизнеобеспечения и комфорта (продукты питания, жилище, инструменты, бытовые вещи и т.п.), так и эквиваленты, на которые его можно приобрести (зарплата, доход, сбережения, рента и прочие деньги, меновые ценности). Это имущество необходимо для поддержания жизни человека как биологического объекта и без него он жить попросту не может.

Но это не все. Имущество не возникает вдруг само по себе, не растет как бананы в природе и не существует один раз появившееся для вечного потребления. Оно расходное. Хлеб если съел, то нужно вырастить и выпечь новый. Дом если построил, то со временем он разрушится и нужно строить новый. Да и то, что есть нужно все время обновлять, ремонтировать, а это тоже новые добавления. Иными словами, наибольшее влияние дает контроль вовсе не над ценностями и хламом, которыми уже владеет и пользуется человек. Что ему в руки попало, то уже не просто отнять и контролировать. А вот не дать чему-то попасть ему в руки гораздо проще.

Наибольшее влияние дает контроль над источником всех благ — тем, что человек создает непрерывно, ежедневно и ежечасно для своего же непрерывного потребления. И именно на что еще только предстоит законом указать, является ли созидатель (или множество их так или иначе причастных к созиданию) собственником им же сделанного или нет. А если нет, то кто вместо него будет собственником. В законах России вновь созданное называют новыми вещами, а права тут — это возникновение прав на новые вещи. Именно возникновение, а не передача прав от одних лиц другим. Передачи не может быть, ибо не было самой вещи и, следовательно, не может быть предшествующего владельца как стороны в договоре. Не с кем договариваться о передаче. Первый владелец у новой вещи может появиться лишь по факту какого-то отношения к ее созданию и сегодняшний закон это признает, но в каком-то странном, противоречивом, попахивающим юридическим мошенничеством виде.

Да, возникли вещи — возникли и права. У кого (или у чего) окажутся права на эти вещи, тот и будет с помощью силовых органов власти контролировать жизнь и смерть. Вот именно это как раз и будет определять сущность политико-экономической системы. Все прочие идеологические изыски и выверты политической и экономической оболванивающей пропаганды не более чем сопутствующий антураж или дымовая завеса.

Большевики это прекрасно понимали и Гражданский кодекс советских времен (не Конституция), прямо и безапелляционно устанавливал, что: «Государственные организации распоряжаются сырьем, топливом, материалами, полуфабрикатами, денежными и иными оборотными средствами, а также готовой продукцией в соответствии с целевым назначением этих средств и согласно утвержденным планам». Готовая продукция и прочее ранее не существовавшее — это как раз и есть новые вещи и принадлежат они здесь государству, а те, кто их создавал вроде как совершенно ни причем.

Не правда ли чудно? Вещи создают живые люди — личности, а владеет ими государство, которое является системой отношений. По человеческой логике у государства не может быть никаких прав. Права — это свойство только живых людей — личностей. Когда неживая, условная система наделяется правами людей, то ничего хорошего из этого не вытекает. Это видно не только по советским временам, но и по всем прошлым, и нынешним. Функция государства защищать права граждан, а не иметь свои.

Поняв, что после 1917 года население России не обрело никаких имущественных прав на результат своего общественно полезного труда, на которые, вероятно, надеялось, идем дальше. Сами понимаете, утверждение пропаганды, что принадлежащее государству, значит, принадлежащее народу не достоверно. Если каждому в отдельности ничего не принадлежит от его труда, то в сумме у всех людей это ничего не может оказаться тоже больше нуля — арифметика для первого класса. Имущественных прав труда в общественном производстве в такой политико-экономической системе не существует. Народ бесправен и нищ. Ибо никакие свободы не имеют значения и силы там и для тех, где и для кого существует удавка ограничения доступа к продуктам собственного жизнеобеспечения.

Что же произошло у нас после 1990 года? То есть, после возврата к принципам имущественных отношений начала ХХ века вместо ожидаемого возбужденным населением прогресса, исполнения очередных обещаний счастливой жизни. Перечислить все посулы просто невозможно и мы не будем углубляться в проблемы, что обещано, что не выполнено и что куда пропало. Хотя это тоже очень интересно. Мы исследуем системообразующий вопрос «нового» политико-экономического строя, — в результате чего произошел провал ожиданий и надежд масс и неизбежен ли он был.

Все также не обращаем внимания на абстрактные изыски деклараций очередной Конституции и присматриваемся, что сулит нам Гражданский кодекс РФ в плане имущественных прав на новые вещи. Вот это да! Ну, понятно, что ГК советских времен о правах граждан на новые вещи вообще молчал. Ведь все принадлежало казне, а владение личными вещами описывалось коротеньким перечнем. Теперь же в статье 218 правам граждан на новые вещи посвящены целых две строчки, И еще какие!

«Право собственности на новую вещь, изготовленную или созданную лицом для себя с соблюдением законодательства, приобретается этим лицом».

Для непосвященных объясняю этот системообразующий законодательный фокус легко и непринужденно установивший в стране какой-то безумный псевдо капитализм. Мы все живем и работаем в системе разделения труда (СРТ). То есть, общественно полезным трудом создаем вещи не для себя, а для других людей, а те, другие тоже делают вещи не для себя, и мы как бы обмениваемся ими через магазины с посредством денег из выдаваемой нам зарплаты. Иными словами, по этой статье ГК РФ никакой наемный созидатель, работник не имеет имущественного права труда на новые вещи в общественном производстве по той простой причине, что он их делал не для себя. А какая разница по приложенному труду в вещах для себя и не для себя? Никакой.

В СССР утверждалось, что новые вещи принадлежат государству, а вот здесь, в капитализме, что они не могут принадлежать тому, кто их делает. Для народа-то, что в лоб, что по лбу. И там ничего не было, и здесь не стало. В самом фундаментальном вопросе экономики и политики всех времен и народов — трудовом имущественном праве между капитализмом и коммунизмом нет никакой разницы. Такого права попросту нет, хотя все создается именно трудом и ничем более.

Понимаете в чем состоит издевательская шутка политэкономической истории? Что в социализме, что в капитализме, что в древнеегипетском «фараоноизме» стоит только человеку начать делать вещи не для себя, а для других людей, так он мгновенно теряет какие-либо права на результат своего труда. Хотя этот труд налицо и отрицать этот факт никто и не пытается. Просто вот так, труд и вещи есть, а право на них у приложивших труд куда-то испаряется.

Если задать вопрос «куда?», то вместо точного ответа получишь какой-то маловразумительный лепет о заменяющем имущественные права жаловании. Хотя суммы оплаты труда работников и юридически не имеют связи с правами на новые вещи, и по размеру меньше включенных в цену как разный обобщенный труд.

Трудящиеся до сих пор не могут понять, что испаряется, куда и почему, и это неведение усиленно поддерживается любыми идеологиями. В результате и возникают возмущения, революции с совершено ложными, абстрактными целями, порочными действиями, преступными лицами и группами примкнувших и бесперспективными ожиданиями масс. Приписать таким возмущениям с ложными и абстрактными целями и, соответственно, уродливыми результатами можно что угодно. Ну, и получить от этих возмущений можно что угодно, кроме того, отсутствие чего как раз и породило возмущения.

Иначе же говоря, все известные политико-экономические системы одинаково характерны одним и тем же наследием рабовладельческих времен. С одной стороны, в них формально отсутствует рабство — собственность одного человека на способность к труду другого. А вот произвольную собственность одного на результат труда другого (суть, ради которой рабство и существует) как бы «забыли» отменить. По форме его как бы и нет, а по сути никуда не делось. Только смягчено, прикрыто имитацией цивилизованности. Вопрос это серьезный и поэтому требует некоторого разъяснения, отступления от основной темы, что и следует дальше…

Неокрепостное право?


Давайте попробуем немного разобраться в сути крепостного права — рабства. У человека есть способность к труду. Это природное свойство и никак иначе. У него может быть квалификация — это приобретенное свойство. С помощью способности к труду и квалификации человек делает вещи. Кому могут принадлежать вещи, возникшие в результате применения природных и приобретенных свойств только одного человека? Только ему. Кому могут принадлежать вещи, сделанные совместно множеством людей? Этому множеству и каждому из множества сообразно масштабу его вложения в общий труд. А может только кому-то одному из них? А с какой стати? Ладно, идем дальше.

Рабство — это, как обычно говорят, владение человека человеком. Но давайте уточним, разложим по полочкам это положение. Человек со всеми своими потрохами и, соответственно, способностями объект биологический и этот объект нужно постоянно питать, чтобы он не умер. А питаться он может лишь за счет собственных способностей, квалификации, результат применения которой и дает ему пропитание для организма. Если у него отнимать то, что он делает для своего пропитания, то он умрет так же, как если бы ничего для пропитания не делал. Верно? Пока все понятно? Идем дальше.

Стало быть, говоря чуть посложнее, но уже точнее, рабство — это собственность одного человека на способность к труду другого (физическое рабство) + собственность того же первого на квалификацию того же другого (трудовое рабство). В сумме же и результате это и собственность первого и на все, что сделает тот другой (имущественное рабство). Как видите и здесь, если разложить все по полочкам, тоже ничего особо мудреного нет. Идем дальше.

Ради чего существует рабство? Ради собственности на способность к труду другого? И какая корысть в этом? Никакой. Несуразность какая-то. Может корысть в правах на чужую квалификацию? А здесь в чем корысть? Как я могу осязать эту квалификацию и наслаждаться ей? Никак. Стало быть, и это нелепость. А вот если заиметь право на предметы, полученные с помощью чужих природных и приобретенных способностей? Это же совсем другое дело! Вот как раз этим-то понаслаждаться и можно в полный рост. И самому-то при этом ничего делать не надо или почти не надо. «Не надо» — это значит, что можно для пригляда за рабами нанять менеджера-надсмотрщика.

А «Почти не надо» это знаете как? Силы человека не беспредельны и очень даже предельны и «почти не надо» в рабовладельчестве означает, что прилагает очень ограниченные силы один человек-рабовладелец по организации труда других людей-рабов, а взамен этих своих усилий, мизерных на фоне суммы всеми приложенного труда, забирает все, что сделает множество этих людей-рабов. Вот в чем очень просто удовлетворяемая корысть. В несоответственной разнице приложенного и полученного. А ведь в среднем по общественной ценности разные виды труда различаются не так уж существенно. Например, рабочего от инженера, допустим, на 20-50% больше по оплате в пользу последнего. Инженера и старшего менеджера на 20-50% в пользу второго и так далее в нормальной иерархии созидательных отношений. Вовсе не в десятки, сотни и тысячи раз. Как с рассуждениями? Не очень они усложнились? Не потеряли логичности? Идем дальше.

Подведем предварительный итог. Рабство в древнем мире подразумевало триединство: право одного человека на способность к труду другого, право на квалификацию того другого и право на произведенный тем другим продукт. А для чего это нужно право на первое и второе свойства какого-то другого человека, если для рабовладельца никакой физической или эмоциональной корысти тут нет? Верно, — только для одного, чтобы, владея первым и вторым, иметь основания владеть и третьим — продуктом. Но если только ради формальных (законных) оснований и основание это просто придумано и применено волевым, принудительным порядком, то, возможно, совсем и не нужно это право на чужие способности, свойства. Для распространения права на результат чужого труда можно вполне придумать и какое-нибудь другое «основание». Было бы желание. А то и без всяких «оснований» как это делают мошенники и воры. Все понятно? Узаконенное «основание» формально делает как бы несуществующим фактически преступное событие. Вот и вся разница между рабовладельцами и грабителями — наличие или отсутствие законных «оснований» на противоправные, аморальные действия. Идем дальше.

Что же произошло в результате как бы отмены рабства? Причем в деталях, а не в тумане общих разглагольствований. Отменилось право собственности одного человека на способность к труду другого, а из этого автоматически стала ненужной и сторонняя собственность на чужую квалификацию. Уже прогресс! Ура? А как с результатом труда? Обрел каждый работник право на результат своего труда? Ведь основание для лишения такого права вроде бы ушло. Да, это ушло, но сразу назначили другое, не так бросающееся в глаза — собственность не на самого человека производящего, а на инструменты, средства производства, которые ему нужны в труде. Вот и все дела. Видимость стала другая. Раньше хозяин мог убить раба, а сейчас хозяин работника — нет. Вот и все. То есть, имущественная основа рабства, как была, так и осталась. Рабство только сменило внешнюю форму. Ведь суть-то его никак не изменилась. Как было отчуждение продукта труда работников по надуманным основаниям, так и осталось. Ведь далеко не все в производственном процессе зависит исключительно от применения инструментов. От рук, приложенных к этим инструментам, тоже многое, если не большее зависит.

А что произошло после 1917 года? Да в отношении имущественных прав работников опять ничего. Сменилось опять только основание притеснения. Вместо мотива владения кем-то средствами производства основанием стало то, что все сделанное для общественной пользы автоматически становится государственным по мотиву, что, де, государство якобы и есть народ. Вся разница в политических системах в том, какая прослойка сядет непосредственно на шею имущественного раба. Государственные чиновники, царь-король или предприниматели. В любой известной на сегодня системе работнику общественного производства никогда или почти никогда ничего не принадлежит от результата его труда и это фактическая общность всех известных политических систем. Жалование за работу — это не плата за результат труда. Независимо от того, ставка это или выработка. Жалование, зарплата — это произвольный расчет только лишь за пользование способностью к труду и квалификацией работника. В принципе — это доля, что раньше требовалось от рабовладельца для содержания раба, чтобы тот не умер и был работоспособен. Может быть, доля в каких-то случаях сейчас и более щадящая, но, тем не менее, все равно ущербная относительно полной ценности вложенного отдельным человеком труда.

Таким образом, известные государственные системы как лежали на имущественном рабстве своих же народов, так лежат на нем и сейчас. Принципиальная разница их идеологического противостояния лишь в прямом или опосредованном государственном порабощении. Социализм — это прямая форма, а капитализм — опосредованная через предпринимателей. В СССР казна сама без посредников занималась изъятием и распределением результата труда народа. А в капиталистической системе это происходит через прослойку регистрируемых предпринимателей, которыми государство может управлять по своему усмотрению. Для того они и регистрируются, и для того над ними стоят надзорные органы и фиск.

Как зависел человек от степени, в которой ему кто-то отдаст (если отдаст) плоды его труда для собственного жизнеобеспечения, так и осталась эта чисто произвольная зависимость. Что при фараонах, что при цезарях, царях и королях, что при капиталистах, что при советах, что опять при капиталистах. Чтобы как можно сильнее в публике затуманить этот факт, утаить его суть любая идеологическая пропаганда муссирует вопрос только в разрезе того, в пользу кого реализуются блага, что можно толковать как угодно и спорить бесконечно и безрезультатно. Но вот как, за счет кого, в какой степени и форме по факту идет реализация созданных современными рабами благ все идеологии молчат, воды в рот набрав, или нагло лгут, что только в голову взбредет.

Не трудно сообразить, что если основания для установления или лишения прав можно менять как перчатки, то на самом деле это основания мнимые, противоестественные, аморальные. То есть, ложные и преступные. На этом и можно пока подвести черту под отступлением по вопросу сущности современного рабства и продолжить основные рассуждения.
Итак…

Но нужно все-таки узнать, кому же принадлежат новые вещи теперь (раз не государству), и, стало быть, кто держит конец имущественной удавки. Оказывается все очень просто. В статье 136 говорится: «Поступления, полученные в результате использования имущества (плоды, продукция, доходы), принадлежат лицу, использующему это имущество на законном основании, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или договором об использовании этого имущества». Это относится и к тому, что мы делаем и для себя, и для других. Ведь никакой ограничивающей права оговорки тут нет ни для лиц, ни для ситуаций. Почему же именно здесь нет оговорки «для себя» как есть в ст. 218 гК? Речь-то все о том же — процессе создания новых вещей. Наверное, потому, что речь здесь не о правах всех лиц, причастных к созданию нового имущества, а только о правах владельцев уже имеющегося имущества, которое применяют при создании новых вещей и кому-то есть корысть защищать только их.

Вся петрушка по этому закону в том, кому принадлежит имущество, используемое для работы. В общественном производстве не тем, кто на нем работает. Здесь еще один казуистический законодательный фокус. Основанием права на новые вещи является не причастность к их созданию, а владение инструментами (собственностью), которых у других нет. Понимаете? Использование промышленной собственности в производстве — это причастность к созданию вещей обеспечением средствами производства и вкупе с причастностью к созданию вещей трудом этот альянс очень просто описывается в любом учебнике экономики.

«Возникновение благ — это результат деятельности человека. Только живой труд способен создавать инструменты, машины, строения, а с их помощью потребительские блага и иные ценности. Труд и средства производства (инструменты, машины, строения) являются неотъемлемыми друг от друга факторами производства. Отсутствие средств производства делает возникновение благ затруднительным, а отсутствие труда вообще невозможным».

Приведенной цитаты более или менее достаточно, чтобы начать рассуждать уже самим. Как видим, в связи с трудом здесь не упоминается, что для его применения, эффективности носителю труда требуются какие-то права владения на что-то. Предметы — имущество возникают как-то без таких прав. И это понятно. Создание вещей процесс материальный, созидательный, а право владения — вопрос юридических условностей. Они никак и ничем не связаны, кроме одного — некоего отношения к одному и тому же предприятию, а вовсе не друг к другу. Иными словами, чтобы что-то создавать, вовсе не нужно владеть тем, при помощи чего ты создаешь (средства производства, инструменты). Достаточно иметь доступ к этим инструментам для пользования ими.

Причем, если ты не будешь следить за сохранностью этих инструментов, то потеряешь заработок. Конечно же, в том случае, если заработок есть выручка от сбыта того, что делаешь один или вместе с другими. Если же трудовой доход не пропорционален твоему вкладу в выручку, то интерес в сохранности инструментов уже не имеет нужной степени собственной мотивации. В этом случае владелец предприятия пытается ее подстегивать принудительно при помощи, например, штрафов — начетов на заработок.

Это касается труда. Теперь попробуем сообразить, а для чего и кому нужно владение предприятием. Что право владения не нужно, собственно, для производства мы уже сообразили. От того, что у кого-то нет прав владения станком или зданием эти объекты не рассыплются в прах и не утратят пригодности. Причастность труда к созданию новых вещей не требует обязательных прав владения инструментами, а достаточно лишь доступа к ним, возможно, с расчетом за пользование, если это требуется. На таком принципе строится аренда средств производства и никакого провала в производстве не происходит в результате того, что весь доход от производства вещей получает вовсе не владелец инструментов, машин и т.д., а их арендатор — стороннее лицо. То есть мы понимаем справедливость положения, что основополагающим фактором в созидании новых вещей все-таки является труд и ничто иное.

Вопрос владения средствами производства спекулятивен по своей сути. От того и может быть запросто обставлен перлами демагогии. Как это происходит при приватизации бывших советских предприятий в пользу отдельных частных лиц. Выдвигается тезис о том, что, де, небрежное, разрушительное отношение работников к производственному имуществу в СССР, проистекало из отсутствия у него частного владельца. Тогда как на самом деле тому совсем другая причина — независимость трудового дохода от сохранности и работоспособности имущества. Ложность указанного тезиса о прогрессивной роли частной собственности на средства производства мы видим из того, что вместо выпуска продукции приватизированные предприятия превращаются в предмет спекуляции производственными фондами или вообще ликвидируются.

А как же получается, что западные предприятия процветают, находясь в частной собственности? А вот это как раз подтверждение того, что вопрос владения к этому обстоятельству не имеет никакого отношения. Если при одном и том же юридическом правовом принципе в отношении владения предприятиями общественного назначения их физическое и финансовое состояние может быть столь различно, то, значит, вовсе не из права владения автоматически вытекает технический прогресс. Как мы наблюдаем, отсюда вытекает лишь то, что владелец может либо допустить прогресс, либо не допускать его. Сам он как субъект прав к осуществлению самого прогресса отношения не имеет и не может иметь. Право — юридическая условность, а прогресс — физическое состояние. Совершенно разные, не соприкасающиеся между собой вещи.

Причем не только владелец может допустить подъем или, наоборот, привести предприятие к разорению. Это даже может сделать и наемный директор. То есть единственное, что здесь может вытекать из осуществления юридических прав — это наличие или отсутствие директивных указаний наносящих вред. То, что мы частенько принимаем за пользу, которую принесли производству именно директивные указания владельца или директора, на самом деле является просто снятием, отменой собственных же пороков управления, сдерживавших производство. А снятие собственных пороков уж никак нельзя относить к действиям по развитию производства. Только управления.

Предприятие процветает, если ничто не стесняет способностей, инициативы работников в их стремлении хорошо заработать. Что прямо зависит от технического обеспечения, сохранности инструментов, объема сбыта. Именно потребности производства являются директивой для безусловного исполнения администрацией. Директивы же администрации для производства заключаются лишь в постановке задачи о характере и количестве нужной продукции. Если эти условия исполняются, то включается именно то, что и ведет прогресс — усилия сотен и тысяч работников предприятия, направленные на максимальное получение личных доходов — заработка.

Иными словами, западные предприятия процветают потому, что их владельцы не препятствуют (скорее, многие стараются не препятствовать) естественному течению труда и инициативы. Исполняют производственные требования и поэтому, допустив своим невмешательством состояние максимальной продуктивности, имеют возможность пощипать предприятие дивидендами, изъятие которых не лихорадит производство. То есть в случае директивного невмешательства в производственный процесс все идет прекрасно силами естественных порывов множества работников. Если неквалифицированное вмешательство имеет место как у нас в России сплошь и рядом, то работникам приходится его как-то компенсировать, чтобы соблюсти свой интерес и предприятие продолжает работать продуктивно вопреки вмешательству руководства, а не благодаря ему. Конечно же, если вредное вмешательство превышает предел, какой работники могут скомпенсировать своими усилиями, то предприятие вылетает в трубу. Этим вмешательством может быть как проявление производственной бездарности, так и несоразмерное изъятие средств из предприятия, включая заработки персонала.

Прибыльность предприятия не является показателем его технической и организационной эффективности. Правда западная (а теперь и отечественная) псевдо экономическая наука пропагандирует прибыльность как показатель эффективности производства. Хотя она является лишь бухгалтерским показателем величины изымаемых из предприятия средств. Только часть из них иногда возвращается обратно как средства на развитие, но зачем их тогда изымать? Как могут изъятия квалифицироваться как показатели эффективности, достижений? Тогда и любые налоги не показатель того, сколько удается содрать, а показатель эффективности.

Российские предприниматели за чистую монету принимают идеологические опусы капиталистической пропаганды о прибыли и действуют сообразно им. То есть осуществляют выкачивание средств, пренебрегая нуждами предприятий и работников. А как же! Ведь именно прибыль показатель эффективности, а не уровень технического совершенства. Дальше этого познание и понимание наших бизнесменов не распространяются.

На Западе же, бизнес, распространяя мифы о прибыли для публичного пользования, оболванивания сам на деле поступает в отношении предприятий и работников обычно совершенно иначе. Официальным (внешним, фиктивным) показателем заявляется прибыльность, но на самом деле бизнес старается обеспечить в производстве главный технический показатель действительной эффективности производства — снижение трудоемкости процесса. Из чего прибыльность и начинает вытекать без коллизий для предприятия. Таким образом, оказывается, что как раз затраты труда работников и есть самое важное в производстве. Ну, а амбиции владельцев в отношении своей значимости — это больше из области иллюзий, самообмана, мании величия. Прием прост — объявить исключительно своей заслугой результат деятельности сотен и тысяч наемных работников. Даже если те и занимались исключительно тем, что компенсировали, устраняли дефекты управления, чтобы самим не остаться без заработка.

Возникает закономерный вопрос. С какой это радости возникновение права собственности на новые вещи регламентируется не причастностью к их производству, а наличием во владении предметов, которых у других нет? А с той радости, что по причастности весь доход делится между причастными лицами, сторонами. А вот по мотиву владения специфическими предметами ни с кем ничего делить не надо. Вот и вся механика капитализма в России, заключенная в двух словах «для себя» в одном месте ГК РФ и в другом месте этого же Кодекса установления права на новые вещи по мотиву владения другими вещами. Вот вам и причина скандалов, драк, преступности вокруг приватизируемой собственности. Условием получения дохода, прибыли является владение чем-то старым, а не созидание чего-то нового. Бред какой-то.

Поняв это, уже трудно удержаться от смеха, слушая демагогические изыски популярных в наше время идеологии, пропаганды и псевдонаучных трудов. Действительно, о какой ведущей роли прибыли в прогрессе как стимула движения вперед можно вести речь, если в действительности условием ее получения вовсе не является создание новых вещей. Иными словами, институт прибыли не является ни источником прогресса, ни его следствием. Пропаганда кричит об исключительной роли собственника средств производства в создании нового. А вот закон тихо шепчет, что это все вранье. Вот на этом придется сделать еще одно отнюдь не лирическое отступление на тему труда и прибыли…

Мнимый труд


Как в экономической теории, так и в общеупотребительной пропаганде прибыль каким-то странным образом связывается с трудом. Раз в товар вложен как труд, так и прибыль на труд, а на рынке это суммарно выражено одними и теми же банкнотами, то внешне получается, что покупатель труд же и оплачивает. Это довольно распространенная иллюзия в народе и подтасовка фактов в псевдонаучных трудах. Чтобы увидеть есть ли в прибыли труд, который мог бы обоснованно претендовать на оплату, нужно проследить возникновение прибыли как экономического объекта, что происходит в производстве, а не реализацию ее в денежных знаках при продаже, что обычно предлагают посмотреть. Стало быть, идем в производство и смотрим, что происходит именно там.

А происходит здесь очень простая манипуляция. На все затраты производства в виде текущего и прошлого труда, то есть, на себестоимость накидывается еще дополнительно произвольный процент от этой себестоимости, именуемый плановой прибылью. Сумма себестоимости и плановой прибыли получает в бухгалтерии размерность денег и отправляется на рынок как заводская цена на товар. Вот и вся манипуляция, которая представляется как труд, выраженный в деньгах, ибо кроме труда в том или ином виде в производстве ничего нет.

Причем очень интересно, что плановая прибыль отдельного предприятия начисляется на всю себестоимость, включающую и стоимость входящих изделий, изготовленных на совсем других производствах. А вовсе не на стоимость, добавленную только в текущем производстве. Произвольность избрания параметров, на которые распространяют начисление прибыли, говорит о крайней сомнительности существования таких оснований вообще. Но этим чудеса притязаний на прибыль не исчерпываются.

Действительная суть манипуляции, о которой пропаганда говорит как о двигателе прогресса, совсем не сходится с этой идеологией прибыли. Ведь накидывание процента плановой прибыли не сопровождалось добавлением еще труда к тому, что уже был приложен. Уже готовый товар не обогатился никакими дополнительными потребительскими свойствами и не увеличился в количестве. Следовательно, хотя добавленный процент плановой прибыли как бы и носит размерность труда, но натурное количество его было добавлено нулевое, какой бы процентной долей от действительного труда оно ни выражалось бы. Прибавляй тут хоть 50%, хоть 500% все равно за ними нет ничего кроме пустоты. Такова сермяжная суть математических процентных манипуляций с тем, что физически на эти проценты увеличиться не в состоянии.

Когда кто-то обращает внимание на это странное обстоятельство, то ему очень премудро объясняют это чудо непорочного зачатия прибыли, но уже с какой-то совсем другой стороны, предназначенной для убеждения широкой публики. Прибыль, де, — это доля владельца предприятия, которая полагается ему за инициативу создания(?) предприятия и усилия по управлению им (менеджменту).

Странное дело. За физическое создание предприятия, обходящееся часто в немереные силы и деньги, в котором участвовало великое множество людей, выдается его юридическая регистрация стоимостью в (возвращенные потом обратно) две сотни долларов.

За какую-то несусветно ценную и небывало новую инициативу выдается намерение организовать заурядное предприятие, каких на свете великое множество.

За исключительно собственную заслугу возникновения предприятия как осязаемого объекта выдается использование уже существующих трудовых и сырьевых ресурсов государства.

За личное финансовое вложение выдается кредит, который потом погашается из сумм доходов, сформированных трудом множества работников предприятия. Личное здесь только залезание в долг, а возврат его коллективный.

За риск, подлежащий вознаграждению, выдается вероятность собственной недальновидности. Причем риск-то собственный, а вознаграждение за него почему-то за счет средств, полученных за счет труда всех работников предприятия. Причем эти работники в рисковое предприятие вовлечены, но как подверженные последствиям риска не рассматриваются. Хотя потери могут понести в сумме гораздо большие, чем сам владелец предприятия. Бесподобно!

Пресловутый же хозяйский менеджмент (если он есть вообще), ничем, по сути и форме не отличающийся от работы любого наемного менеджера и оплачиваемый из фонда заработной платы (входящей в себестоимость), выдается за какие-то фантастические, никому другому не доступные усилия и непостижимо гениальные предначертания и т.д., и т.п.

Вообще-то любые полезные для предприятия действия, вложения, инициативы, новации, включая и неосязаемые, конечно подлежат вознаграждению, возмещению. Но раз они полезны, то и имеют критерии полезности, по этим критериям совершенно благополучно оплачиваются и включаются в состав себестоимости продукции. Труд включается в виде зарплаты, инициатива в виде разового или периодического вознаграждения, а материальные вложения в виде амортизации (компенсации их вложенной стоимости). Какое все это имеет отношение к прибыли и почему только амортизация и только «инициативы» хозяина должны включаться в оплату дважды (в состав себестоимости документально и в состав прибыли словесно) — совершенно непонятно. Особенно с точки зрения неразрывности факторов производства: труда и средств производства.

На рынок в виде прибыли пропихивается объект не имеющий ни физических или организационных критериев полезности (они, если и были, то уже один раз объективно учтены в себестоимости), ни возможности оценки полезности покупателем из-за отсутствия критериев хоть какой-нибудь полезности.

Иными словами, мотивы начисления прибыли чистая фикция. Даже средства на развитие предприятия почему-то включаемые в состав прибыли на самом деле нормальная составляющая себестоимости. Эта фикция, увеличившая цену товара на рынке, проще говоря, изымается из зарплаты работников, пришедших в магазин за покупками и отправляется после вычета налогов прямиком в карман владельца предприятия. То есть, хозяин одной рукой выдает работникам жалование, а другой через рынок чуть позже делает из него же изъятие на свое личное потребление, снижая этим покупательную способность зарплат работников. На потребительском рынке возникает инфляция, ибо полученные на собственное потребление средства хозяин не тратит на потребительском рынке, где они получены, а уносит на совсем другой рынок — рынок роскоши. А если говорить чуть сложнее, то нужно учесть, что пара хозяин-работник упрощенная условность. В отношениях через рынок следует иметь в виду отношения: работники одних предприятий — хозяева других предприятий. Что в общем-то из-за эквивалентности денег и товаров можно представлять как отношения работник-хозяин одного и того же предприятия.

Последствия манипуляции грандиозно разрушительны, но здесь этот вопрос оставим в стороне. Отметим только еще одну любопытную вещь. Раз прибыль через рынок изымается из зарплаты работников (больше ей неоткуда взяться, ибо кроме заработка в природе нет других первоисточников денег), то и средства на развитие производства, учтенные в прибыли, и есть частично именно эта зарплата работников. А где их права на это имущество, приобретенное на вычеты из зарплаты. Совершенно неважно прямые это вычеты, косвенные или опосредованные, а также совершенно неважно сделан вычет из зарплаты в момент начисления или несколько позже — в момент ее расходования. Вычет есть вычет и объект вычета в любом случае один и тот же — жалование. Ответ на этот вопрос тоже не так уж сложен. Денежные банкноты безличны и зарплата работников, прошедшая через рынок и попавшая в прибыль хозяина тоже обезличивается. Ты знаешь, что твоя доля там какая-то определенно есть, но доказать и указать конкретный размер не можешь. А претендовать на неопределенность закон не позволяет.

Работник не может уловить в чем нарушен его интерес. Ведь он получает одно и то же количество банкнот и в прошлую зарплату, и в текущую, и получит в будущую. А фокус до банальности прост. Потратив на какой-то товар денег больше, чем он должен стоить по ценности вложенного в него и оплаченного труда, работник не приобрел еще чего-то ему очень нужного — не хватило денег. Понимаете разницу между ПОТЕРЯЛ и НЕ ПРИОБРЕЛ? Потеря всегда очевидна, осязаема, понятна. А как оценить, осязать не приобретенное? Не приобретенное — это всего лишь возможная, не конкретная вероятность, которая непонятно то ли есть, то ли нет, то ли может быть. Никто не оценивает НЕ ПРИОБРЕЛ как ПОТЕРЯЛ просто по той причине, что в данном случае механика полной эквивалентности одного другому скрыта от публики и ее суть не афишируется.

Понятно, что если труд как бы сопоставляемый прибыли существует на бумаге, а в действительности его нет, то такой труд может быть только мнимым. Вот в товаре на рынке на самом деле существует не просто какой-то обобщенный труд, а два вида труда действительный и мнимый. Но почему-то оба эти совершенно разные виды труда оплачиваются одними и теми же деньгами как одна и та же ценность, но используются полученные деньги для совершенно разных, часто противоположных, а иногда и разрушительных целей, что и вызывает свистопляску в экономике.

Очень интересная вещь вытекает из факта, что за прибылью мнимый труд — ничто. Оказывается, что прибыль-то не имеет к рынку никакого позитивного отношения. Присутствие на рынке — это еще не фактор прогресса сам по себе. Важно выполняется ли этим присутствием какая-нибудь полезная рыночная функция. Законы рынка требуют, чтобы взамен денег участник рынка получал какой-то полезный продукт, а если не получает, то какой же тут может быть рынок? Нет продукта — нет рынка. Та часть денег, которая при расчетах за продукт обеспечивает получение прибыли продавцу, не относится к товарным отношениям, ибо за этой частью никакого товара нет, а есть только цена. Вернее ее существенная часть. Иными словами, прибыль не одна из основ рынка, как утверждает псевдо экономическая пропаганда, а его сильное обременение и рынок существует и функционирует не благодаря институту прибыли, а вопреки ему.

Здесь как публичная, так и псевдонаучная пропаганда осуществили подлог понятий. Понятие «Прибыль существует благодаря рынку» подменили понятием «Рынок существует благодаря прибыли». Вот только из этой, меняющей смысл, перестановки слов и вытекает пропагандируемая в современном мире неизбежность и обязательность прибыли. Другого основания, аргумента кроме чисто идеологического — попросту нет.
Небольшой экскурс в древнюю историю

Конечно же, очень интересно узнать, как же сложились такие странные с точки зрения морали и логики отношения труда и капитала. Для этого нужно погрузиться во тьму тысячелетий. Не берусь утверждать, что буквально так все и происходило, но по смыслу как-то ничего другого и не выстраивается…

Сначала было натуральное хозяйство, в котором человек делал все для себя сам. Но вот ему пришло в голову, что это довольно обременительно и почему бы людям племени не объединиться бы в работе и не делать бы каждому что-то одно, что он умеет лучше и быстрее других, делать это для всех, а потом менять это на сделанное другими. Оказалось, что это очень здорово. Родилась система разделения труда — СРТ.

Высвобождается время, за которое можно сделать еще предметы. Но вот куда их девать? Можно обменять на что-то у другого племени. Но вот проблема. Если тратить время на дальние походы к другим племенам, то не останется времени на дополнительное производство. Но вот если выделить специального человека для доставки и обмена, то тогда все в порядке. Выделили человека и назвали торговцем. Определили ему долю в общем труде, который стал включать в себя еще и транспортировку с продажей. Нагрузили его предметами, назвали их товаром и отправили в путь. Родился бартерный обмен, добычу от которого делили между всеми.

Затем появились деньги для облегчения товарообмена, растущего по объему и отдаляющегося по территории. Вот тут-то все и началось…

Обмен стал происходить уже не товар на товар, а назначенная в деньгах цена на цену. Торговец быстро смекнул, что если он назначит цену на предмет больше той, ради которой его послали племенные трудяги и ее заплатят, то соплеменникам можно отдать лишь то, на что те рассчитывали, а разницу в дополнение к положенной ему доле оставить себе, как премию за оборотистость. Ведь если бы не эта оборотистость, то и дополнительного дохода не было бы. Стало быть, бонус принадлежит торговцу.

Логика вполне понятная и кажется убедительной, если бы не одно «но». Все было бы в порядке, если бы торговец продал товар, который сам и сделал. Но он ведь продал то, что сделано другими и механика этой процедуры совсем иная, чем логика торговца и попробуем в ней разобраться.

Иноплеменники, покупавшие товар у нашего посланца платили цену за сам товар как вещественный объект. Им и в голову не приходило оплачивать оборотистые способности торговца. Если бы он заявил, что вот, мол, племенная цена товара, а вот моя добавка к ней за то, что я решил продать его вам дороже, то ему за этот запрос не только бы не заплатили, но и, наверное, вздернули бы на ближайшем дереве за наглость. Ведь оплата его работы есть забота тех, кто его послал и уже входит в цену товара. Но поскольку покупателям предъявлена якобы товарная цена племени, то они без звука ее и заплатили, и именно она вся должна бы являться собственностью производителей, пославших торговца. Которые на радостях поделились бы дополнительным прибытком и с торговцем. И все было бы гладко.

Но поскольку торговец нарастил цену, а из корысти добавку дохода не внес в актив племени, оставив себе, то стало происходить следующее. Ведь торговца посылали не ради привоза в племя денег, а ради привоза заказанных товаров, которых в племени нет. Стало быть, на вырученные деньги должен быть куплен нужный товар и привезен в племя. Почему бы и нет? Это очень просто за исключением одного вдруг возникшего и как бы «мелкого» обстоятельства.

Продавцы-представители иноплеменников, взвесив цену и практические свойства проданных им товаров, пришли к заключению, что их равноценные по потребительским свойствам товары должны стоить не меньше. То есть они оказались не глупее нашего хитреца и предложили ему свой товар тоже по завышенной, чем все издержки цене. Если бы наш торговец купил его для соплеменников на все имеющиеся у него деньги, то племя как раз и удовлетворило бы свои ожидаемые потребности, ради которых его и посылало.

Но суть проблемы в том, что торговец не потратил на нужды племени свою заначку, и денег против иноплеменных товаров оказалось меньше, чем нужно для их полного выкупа и удовлетворения племенных заказов. Заказы были выполнены частично с дефицитом именно на сумму заначки торговца. Привезя товары в племя, торговец объяснил, что, де, он постарался и продал товар дороже, что является исключительно его заслугой, и поэтому разницу он оставил себе. С другой стороны, иноплеменные гады-торговцы вдруг взвинтили цены и, что делать, пришлось привезти на племенные деньги меньше товара, чем планировалось.

То есть торговец не ставит рост цен на иноплеменные товары в зависимость от наценок на свои. Тогда как на самом деле чужой рост цен как раз и вытекает из них. Торговец попросту надул своих соплеменников, присвоив часть их денег через древне-рыночные сделки, сути которых трудяги племени так и не поняли. Как, впрочем, не понимают и сейчас тех же самых, старых как мир махинаций, результат которых мы сейчас именуем инфляцией. Как в древности, так и в современности трудяги нисколько не задаются вопросом: «Если излишне включенные в цену деньги (превышающие все издержки) в любом случае заплачены покупателем именно и только за суммарные потребительские свойства товара, созданного трудом множества людей, то с какой стати торговец изымает их как оплату исключительно только его личного труда?» В любом случае, какова бы ни была степень «оборотистости» торговца в накрутке цен, добавку он получает за свойства товара, а не свои таланты и поэтому она должна распределяться среди всех причастных к появлению товара на свет, включая транспортировку и продажу.

Дальше все покатилось по накатанной дороге. Заначка позволила торговцу уже не отчитываться ни в чем перед соплеменниками. Он стал выкупать товары у них и перепродавать, не завися уже ни от кого. Но схема манипуляций осталась та же — спекуляция лишь в малой степени связанная с затратами труда, но связанная с потерями для того, чьими руками товар сделан. Дальше захотелось большего. Для продажи желательно получить товар как можно дешевле для торговца, но с теми же ценными товарными качествами.

Это оказывается очень просто сделать, если не трудящиеся будут назначать цену в соответствии со своими затратами, а торговец будет ее назначать в соответствии с тем, чтобы лишь не подорвать работоспособность производителей. Для этого достаточно заказать за «свои» деньги инструменты для работы, привлечь к ним работников (не забудем, что они уже в СРТ и отказаться не могут, не впадая в примитив натурального хозяйства), а вождя племени подкупить импортной шкурой, чтобы он издал указ, о принадлежности всего сделанного только владельцу инструментов.

Эта схема, по сути, не изменилась за тысячи лет и одинаково существовала и при рабовладении, и при феодализме. Также она продолжает существовать и при капитализме, и при социализме. Разница лишь в вариациях распределения изъятых у трудящихся средств, но механика изъятия по сути одна и та же.

Приближается окончание…

Еще Адам Смит больше двухсот лет назад установил (и это никем так и не опровергнуто): «Каждый отдельный человек (а вовсе не ограниченная кучка людей) старается употреблять свой капитал так, чтобы продукт его обладал наибольшей стоимостью. Обычно он и не имеет в виду содействовать общественной пользе и не сознает, насколько он содействует ей. Он имеет в виду лишь собственный интерес, преследует лишь собственную выгоду, причем в этом случае он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится служить им». Думаю, понятно, что Адам Смит имел в виду собственную выгоду от собственного же труда. Ведь речь идет о продукте, а приращенная цена продуктом не является.

Статья 218 гК лишает «каждого отдельного человека» позитивного экономического влияния на окружающий мир. Установи в законе право на доходы по причастности к созданию вещей и вся свистопляска вокруг еще не приватизированного и уже приватизированного сойдет на нет без каких-либо переделов. А формулировка такого права просто повторяет смысл приведенного главного закона экономики и правила Адама Смита.

«Право собственности на новую вещь, изготовленную или созданную с соблюдением законодательства, приобретается каждым лицом, участвовавшим трудом или имуществом в создании этой вещи и право это пропорционально ценности, масштабу приложенного участия».

Что тут сложного или анти социального, или анти экономического, или противоречащего логике и морали, законам природы? Ничего. Источник поражения прав, требований и ожиданий народа на самом деле прост как колумбово яйцо — законодательный подлог. Он устраняется пересмотром текста законов сам по себе без всяких сложностей, тем более, революций. Единственная сложность — саботаж властных и коммерческих структур. Именно этот саботаж может провоцировать возмущения и пресечь его сложно по причине неуправляемости власти, суть которой раскрыта в самом начале представленного материала.

Разумеется, что ко всей этой премудрости высосанного из пальца капитализма ни народ, ни революция отношения не имеют. Это просто мошенничество, сговор небольшой группы лиц разрабатывавшей и принимавшей законы в 90-ых годах. Хотя, может быть, даже и сговора не было. Корысть может двигать людьми по-разному, но удовлетворить ее можно только одним путем — за чужой счет. То есть, и сговариваться не нужно. Корысть так или иначе толкает в одном направлении всех корыстолюбцев — это спаянная одним и тем же стремлением когорта. А вот народ хотя и много сильнее и мог бы своей массой пробить свои первостепенные имущественные права, скорее всего, в ближайшее время мобилизоваться не сможет даже при попытках целенаправленной организации. Все силы уходят на препирательство, чья точка зрения правильнее относительно пути, которым и куда следует двигаться. Точек зрения здесь великое множество из-за отсутствия понимания, где лежит корень зла. Власть рада и с удовольствием поддерживает, подпитывает лживой пропагандой этот разброд.

Вместе с тем, состряпанные законы начисто исключают какие-либо претензии любых лиц (возжелавших бы разорвать имущественную удавку), которые вознамерились бы предъявить их к имущественным ситуациям с правами на новые вещи, апеллируя к естественным правам, экономическим законам и морально-этическим правилам общества.

Вместе с тем, если заглянуть в юридический словарь, то можно обнаружить интересную вещь: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ — одна из форм собственности, означающая абсолютное, защищенное законом право гражданина или юридического лица на конкретное имущество, включая средства производства». Чудесно. Оказывается, что частной собственностью могут быть не только средства производства. Продукция тоже может быть частной собственностью совершенно отдельной от собственности на средства производства. Статья же 218 гК РФ не отрицает возникновения права на новые вещи по причастности непосредственного изготовителя к ее созданию. Она лишь почему-то отрицает наличие такого права в случае НАМЕРЕНИЯ непосредственного трудящегося делать их не для себя. Где логика оснований для поражения в правах? Ведь другая сторона процесса, предоставляющая работнику-производителю инструменты, в возникновении прав не поражается. Хотя, так же как и трудовая сторона участвует в создании вещей вовсе не для себя. А договора между сторонами о переуступке каких-либо прав от работника к хозяину никогда и в помине не было. Как это так?

С другой стороны, Конституция РФ гласит:
«Статья 35.
1. Право частной собственности охраняется законом.
2. Каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами.
3. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда. Принудительное отчуждение имущества для государственных нужд может быть произведено только при условии предварительного и равноценного возмещения».

Как это, как это, как это? Право частной собственности охраняется и каждый вправе иметь, и не может быть лишен… А как же тогда понимать ст. 218 гК, как раз лишающую прав наиболее значимую из сторон одного и того же процесса создания ценностей? Указанная статья никаким боком не вытекает из Конституции. Налицо основания для скандала в Конституционном суде? И их нет лишь потому, что подлог умело упрятан, замалчивается и пропаганда все время уводит общественное внимание в сторону от него? А политические партии тоже не заинтересованы в таком скандале?

Если говорить не о морально-этической, экономической, естественной принадлежности новых вещей, а ее сегодняшней юридической сущности, то картина нарушения прав по причастности разных людей к их созданию не так уж и сложна для логической оценки, понимания. Распространенные и уголовно наказуемые способы воровства: кража, присвоение, мошенничество и т.п. состоят в нелегальном, без ведома и согласия действительного владельца отчуждении от него предметов, принадлежащих ему юридически. Даже если и нет у него на это каких-то формальных документов. Он законный владелец просто по факту не оспоренного приобретения и практического пользования. В отношении же новых вещей, изготавливаемых для сторонних людей двумя сторонами — владеющей трудом и владеющей инструментами, для владельца труда картина факта в принципе (но не юридически) та же самая. Новое имущество по факту причастности к его созданию, принадлежащее обеим сторонам пропорционально их вкладам, без ведома и согласия (нет договора передачи прав) трудовой стороны присваивается стороной имущественной.

При этом не имеет значения, что присвоение происходит прилюдно и без протестов со стороны потерпевшего. Просто в силу психологической, идеологической обработки потерпевшая сторона не воспринимает стяжание имущества другой стороной как отчужденное от себя. Она заведомо и заранее введена в заблуждение относительно естественной принадлежности новых вещей и поэтому находится в неведении относительно собственных потерь. То есть, отчуждение идет как без ее ведома, так и без ее согласия. Эта сторона и не воспринимает не обретенное право на новое имущество как потерю. Хотя потеря налицо. У обеих сторон есть основания для притязаний на продукт. Только вот согласно формулировке ст. 218 гК РФ имущественная сторона допускается до юридического владения продуктом, а трудовая сторона — нет.

Здесь нужно отметить и как изощренно лживо мотивирует популярная пропаганда утрату работником прав на новые вещи, если вдруг речь каким-то боком касается этого опасного вопроса. Аргумент примерно следующий. Договор найма, де, является по сути договором обмена права на какой-то будущий абстрактный доход от продажи продукта, который то ли будет, то ли нет, на конкретную зарплату, которая вот она всегда здесь и сейчас (словно их источник не один и тот же). Типичная логико-юридическая подтасовка. По договору найма работник продает свою естественную способность к труду за какую-то сумму, а вовсе не имущественные права. Уступка, передача первого права собственности — это совсем из другой оперы. Это имущественный договор. Где он? Кто его когда-нибудь видел при найме на работу?

Что могут знать и понимать здесь возмущенные революционные толпы? Да ничего. Кто им скажет? Если бы они требовали не абстрактных свобод и прав, а совершенно конкретного содержания системообразующих законов, то, я думаю, их требования и ожидания давно бы исполнились. Только система была бы другая, не известная до сих пор, но мучительно ожидаемая с древности.

Опять нужна революция? Но ведь цель ее тогда нужно сделать публично конкретной в отношении содержания системообразующих законов. Иначе все опять будет впустую. Для народа, естественно. А пока весь российский капитализм и связанное с ним прохиндейство, преступность, коррупция, нищета, политический развал страны и промышленный экономики держатся всего лишь на паре ничем не примечательных слов в Гражданском кодексе и корпоративных изысках текста Закона о государственной службе. Колосс на глиняных ногах. Поразительно.
Андрей Басов, За кулисами публичных мифов // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.14794, 09.05.2008
trinitas.ru/rus/doc/0215/003a/02151014.htm