От Scavenger Ответить на сообщение
К Scavenger
Дата 17.08.2007 16:03:55 Найти в дереве
Рубрики Культура; Версия для печати

Re: Резкие отклики левой оппозиции. А. Фролов "Вера, знание и дело."

http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=1238

ВЕРА, ЗНАНИЕ И ДЕЛО
«Письмо десяти академиков» президенту Путину (на которое он пока не ответил) вызвало неадекватно нервозную реакцию «православной общественности».
В письме поднят вполне конкретный деловой вопрос о деталях государственной политики в области образования — а именно о правомерности, конституционности обязательного преподавания во всех российских школах «Основ православной культуры», а также включения в номенклатуру Высшей аттестационной комиссии специальности «Теология». Но делового обсуждения проблемы не получилось. Письмо воспринято как покушение на тысячелетние духовные устои русского народа и «наезд» на РПЦ, являющуюся будто бы главным хранителем этих устоев.





ЯВНАЯ несоразмерность такой реакции свидетельствует о том, что академики «неосторожно» наступили на некую «больную мозоль». Дело, очевидно, не в частном вопросе о сетке школьных уроков, а в том, что с известных пор РПЦ активно претендует на статус единственного выразителя «государственной идеологии» и на вытекающие из этого статуса привилегии. А академики мешают её первым шагам по этому пути, указывая на светский характер государства, на принцип отделения Церкви от государства и школы от Церкви и на то, что самое понятие «государственной идеологии» прямо запрещено действующей Конституцией. Препятствуют тем самым реализации каких-то очень далеко идущих церковных притязаний.
О существе этих притязаний можно поговорить и отдельно. Но пока стоит напомнить «православной общественности» и служителям РПЦ о том, что всякие «государственнические» притязания Церкви запрещены не какими-то там «либеральными конституциями», или, как изящно выражаются в своем обращении члены Общественной палаты со своим окружением, «слугами диавола», а не кем иным, как самим Иисусом Христом. Именно он прямо сказал, что царствие его «не от мира сего» и велел отдавать «Богу — Богово, а кесарю — кесарево».
В своё время об этой сути Христовых заповедей рискнул напомнить русскому обществу Лев Толстой, за что и был отлучён от церкви и предан анафеме. И все же, даже под страхом быть преданным анафеме «православной общественностью», напомню ей слова великого русского писателя из романа «Воскресение»:

«Так кончилось христианское богослужение, совершаемое для утешения и назидания заблудших братьев...
И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно все то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же — запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
Никому из присутствующих не приходило в голову того, что всё, что совершалось здесь, было величайшим кощунством и насмешкой над тем самым Христом, именем которого все это делалось. Никому в голову не приходило того, что золоченый крест с эмалевыми медальончиками на концах, который вынес священник и давал целовать людям, был не что иное, как изображение той виселицы, на которой был казнен Христос именно за то, что он запретил то самое, что теперь его именем совершалось здесь. Никому в голову не приходило, что те священники, которые воображают себе, что в виде хлеба и вина они едят тело и пьют кровь Христа, действительно едят тело и пьют кровь его, но не в кусочках и в вине, а тем, что не только соблазняют тех «малых сих», с которыми Христос отождествлял себя, но и лишают их величайшего блага и подвергают жесточайшим мучениям, скрывая от людей то возвещение блага, которое он принес им».

НО ОСТАВИМ «православную общественность» наедине с её совестью. Гораздо важнее разобрать точку зрения тех искренних сторонников коммунизма, которым письмо академиков также представляется неправильным и вредным. В этом отношении показательна статья новосибирца Олега Кальмуцкого «Надо было раньше бить тревогу» («Советская Россия», 04.08.07). Он утверждает, что Советский Союз развалили, поддержали и одобрили этот развал в первую очередь люди, воспитанные на научной и атеистической основе. Именно научная и техническая интеллигенция оказала наибольшую поддержку разрушителям-демократам. И, напротив, консервативные слои населения, менее научно образованные, по мере своих сил, как могли, противились разрушительным «реформам». Научный же подход не помог воспитанию «нового человека» и даже привел к обратному результату, развив в «новых» людях разрушительные инстинкты, социальный дарвинизм и воинствующий антикоммунизм — взамен и в продолжение воинствующего атеизма.
Если это не апология невежества, то что же это такое? Но еще опаснее тезис: антикоммунизм есть продолжение атеизма. О, это целая философия истории, из которой прямо вытекает, что коммунизм — предмет не знания, а веры, не наука, а вероучение. При этом, как мне кажется, сам автор ни в Бога, ни в чёрта не верит, но считает религию полезной — в известных случаях — иллюзией. Он обвиняет академиков в том, что 20 лет назад именно они разрушили ВЕРУ советских людей в коммунизм. И теперь хочет защитить хоть КАКУЮ-НИБУДЬ веру: преподавание в школе ОПК, дескать, поможет восполнить те зияющие пустоты, через которые происходит разрушение человека, общества и страны.
Такая точка зрения весьма распространена в левопатриотических кругах. Говорят, что после «развенчания» коммунизма единственным духовным скрепом России осталось православие. Поэтому, мол, ЦРУ и ведет подрывную работу против РПЦ, засылает иноверческих миссионеров, организовывает «письма академиков» и т.п. Тем не менее, как пишут члены Общественной палаты со своим окружением, «Основы православной культуры», несмотря на мнения нескольких академиков, были, есть и будут теми самыми главными и непоколебимыми основами, на которых зиждется наша великая, многонациональная, русская культура».
Такое суждение слишком комплиментарно для религии и противоречит историческим фактам. Да, Россия, как и другие европейские страны, прошла через период, когда культура вынуждена была облачаться в религиозные одежды. Но времена эти давно уже прошли. В России это случилось с отставанием от Европы на 200 лет, но тоже достаточно давно — при Петре I. А ведь еще в царствование его отца, Алексея Михайловича, патриарх Никон в изуверском порыве запретил любые проявления светской культуры и искусства, как «богомерзкое скоморошество». «Скоморошество» пришлось возрождать, в том числе и с помощью Запада, от которого Русь была отрезана монголотатарским игом. У нас же сейчас в ходу теория, что угроза с Запада страшнее нашествия татар. Потому что татаромонголы не посягали, мол, на православную веру и культуру русских.
Да, татаромонголы не посягали на доходы Церкви — от обязанности платить им дань было избавлено только православное духовенство. За это оно ежедневно возносило в церквах публичную молитву за здравие золотоордынских ханов. А вот откуда следует, что татаромонголы не посягали на русскую культуру, непонятно. Есть же ведь и объективные данные на этот счет! Многие исторические и археологические источники (летописи и берестяные грамоты) свидетельствует о том, что до монгольского нашествия взрослое население Киевской и Новгородской Руси было практически поголовно грамотным. А 300 лет спустя грамотность осталась лишь в стенах монастырей. То есть можно сказать и так: Церковь с помощью татаромонголов отделила народ от культуры и монополизировала грамотность. Это больше похоже на коллаборационистскую, нежели на культурно-просветительскую, деятельность. И всё же, вопреки историческим фактам, многие настаивают на том, что воспитанием подрастающего поколения должна заниматься не научная педагогика, а РПЦ, которая якобы «гораздо лучше науки разбирается в том, как устроен человек и каким образом удержать его от культурного и нравственного падения».
В доказательство «бессилия» науки перед проблемой человека выдвигается такой аргумент: «Пусть бы учёные сначала по ускоренной технологии создали условия, при которых хотя бы из одной обезьяны человек произошёл, и желательно не Шариков, а потом бы уже настаивали на преподавании дарвинизма в школе». А вот это даже не обскурантизм, а просто ёрничанье. Автор не замечает, что перефразирует глумление иерусалимской черни над распятым Христом: «Ну что же ты, других спасал, а себя самого спасти не можешь? Если ты и в самом деле царь Израилев, сойди с креста и уверуем в тебя!» К сожалению, аргументация «православной общественности» в нынешней дискуссии сплошь и рядом лежит значительно ниже основ христианского вероучения и христианской морали. Не лучше ли будет, прежде чем преподавать «Основы православной культуры» подрастающему поколению, самим попытаться усвоить эти основы? Хотя бы требование возлюбить врагов своих, как самих себя. Как же в противном случае вы удержите их от падения?

УДЕРЖИВАТЬ от падения — да это нужно... Но кто падает, кого и чем нужно удерживать? Падает, очевидно, тот, кто нетвердо держится на ногах, у кого не хватает точки опоры, — то есть увечный, инвалид. Инвалиду как раз и требуется протез, коим в случае моральной увечности является религия. Но ведь кроме увечных есть и здоровые, ни в каких костылях не нуждающиеся, да и увечных можно и нужно лечить! Как и в физической жизни, в духовной жизни есть здоровые люди, моральные инвалиды с религиозным протезом, а также моральные инвалиды без протеза. Последний тип упорно выставляется в качестве самого что ни на есть подлинного «атеиста». На самом деле это никакой не атеизм, а запущенная болезнь.
Отсюда вывод. Религия есть моральный протез, насильственно отнимать который у инвалида — грешно. Такой «воинствующий атеизм» сам морально ущербен и его никогда не принимали никакие сколько-нибудь вменяемые левые политические силы. Он был и остается уделом всяческих дюрингианских и прочих вульгарно-социологических учений. Читайте об этом и у Энгельса, и у Ленина! Подлинный атеизм неотделим от революционной борьбы за такие общественные условия, которые не будут порождать инвалидов. И этим марксистская точка радикально отличается от церковной. Нельзя закрывать глаза на то, что любая церковь как производитель, оптовый и розничный торговец моральными протезами, не может не быть заинтересована в умножении числа инвалидов. Более того, религия прямо утверждает, что всякий человек изначально есть инвалид, нуждающийся в моральном костыле.
У Достоевского в черновом варианте «Братьев Карамазовых» Смердяков, прежде чем покончить самоубийством, говорит Ивану: «Бога-то на свете нет-с, это пусть ваша правда-с, только совесть есть». Писатель не рискнул поместить эту фразу в окончательный текст романа, ибо натолкнулся здесь на факт, от которого в ужасе отшатнулся. Этот факт заключается в том, что человеческая совесть существует объективно, совершенно независимо от религии и церкви — она имманентно присуща человеку, даже Смердякову как общественному существу, а не «дарована свыше». Религия же и Церковь унижают человека, отрицая наличие в нем совести и помещая ее в потусторонний мир. Грубо говоря, церковь внушает человеку: без Бога ты прах, а мы, попы, суть единственные посредники между тобой и Богом. Стало быть, и без нас ты тоже прах.
Сторонников безальтернативности моральных протезов было немало и в истории русского освободительного движения. Так, например, М. Горький утверждал: «Бог есть комплекс тех выработанных племенем, нацией, человечеством идей, которые будят и организуют социальные чувства, имея целью связать личность с обществом, обуздать зоологический индивидуализм». Горькому яростно возражал Ленин: «Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, — идей, закрепляющих эту придавленность... В действительности «зоологический индивидуализм» обуздала не идея бога, обуздало его и первобытное стадо, и первобытная коммуна. Идея бога всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства», подменяя живое мертвечиной, будучи всегда идеей рабства (худшего, безысходного рабства). Никогда идея бога не «связывала личность с обществом», а всегда связывала угнетенные классы верой в божественность угнетателей».
Ленин потому так яростно боролся с «богостроительством», с обратным превращением научного социализма в вероучение, что отчетливо понимал, что никакая вера не выдержит противостояния со знанием и будет рано или поздно низвергнута.
Коммунизм — слишком серьезное дело, чтобы в него достаточно было только верить. В обиходе мы часто употребляем слово «вера» как синоним твердого знания, убеждения. Но при этом следует иметь в виду, что вера в собственном смысле этого слова — это особое психологическое явление, диаметрально противоположное знанию. Одному из «отцов церкви» Тертуллиану (III в. до н.э.) принадлежит знаменитый афоризм: «Верю, потому что это нелепо». На первый взгляд кажется, что это какая-то изуверская бессмыслица или намеренное дурачество. Но в действительности это всего лишь трезвая и честная констатация факта: догматы о воскресении, о непорочном зачатии и т.п. настолько сверхъестественны, настолько нелепы, настолько не поддаются пониманию разумом, что в них возможно лишь слепо верить. Да и эта слепота нуждается в некотором «демпфировании», ибо нелепости слишком уж противоречат окружающим человека реалиям. Отсюда происходит двойное, тройное и так далее дно любой веры. Обратимся еще раз к свидетельству Льва Толстого:
«Священник с спокойной совестью делал все то, что он делал, потому что с детства был воспитан на том, что это единственная истинная вера, в которую верили все прежде жившие святые люди и теперь ВЕРИТ ДУХОВНОЕ И СВЕТСКОЕ НАЧАЛЬСТВО. Он верил не в то, что из хлеба сделалось тело, что полезно для души произносить много слов или что он съел действительно кусочек бога, — В ЭТО НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ, — а ВЕРИЛ В ТО, ЧТО НАДО ВЕРИТЬ В ЭТУ ВЕРУ. Главное же, утверждало его в этой вере то, что за исполнение треб этой веры он восемнадцать лет уже получал доходы, на которые содержал свою семью, сына в гимназии, дочь в духовном училище. Так же верил и дьячок, и еще тверже, чем священник, потому что совсем забыл сущность догматов этой веры, а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за все есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому выкрикивал свои «помилось, помилось», и пел, и читал, что положено, с такой же спокойной УВЕРЕННОСТЬЮ В НЕОБХОДИМОСТИ ЭТОГО, с какой люди продают дрова, муку, картофель. Начальник же тюрьмы и надзиратели, хотя никогда и не знали и не вникали в то, в чем состоят догматы этой веры и что означало все то, что совершалось в церкви, — ВЕРИЛИ, ЧТО НЕПРЕМЕННО НАДО ВЕРИТЬ В ЭТУ ВЕРУ, ПОТОМУ ЧТО ВЫСШЕЕ НАЧАЛЬСТВО И САМ ЦАРЬ ВЕРЯТ В НЕЕ».
Не правда ли, это двойное дно очень похоже на нынешний рейтинг доверия президенту. По сути, люди верят не в президента, а в то, что НАДО ДОВЕРЯТЬ президенту. Так и хрущевская программа КПСС внушала, что надо верить в коммунистическую веру...

«ВЕРИТЬ» в коммунизм, как верят в Бога, не только не нужно, но и весьма вредно и опасно. Да, идея социальной справедливости и общего блага на протяжении большей части истории не могла быть реализована на основе наличных эксплуататорских социально-экономических отношений. Она была настолько «нелепа» с точки зрения тогдашних экономических условий, что в неё оставалось только верить, потому что знать конкретные пути воплощения этой идеи было ещё невозможно. Отсюда и многочисленные социальные утопии, построенные на вере в общее благо. Тогда, в давно прошедшие времена, эта вера сыграла несомненную прогрессивную роль. Как писал по этому поводу Энгельс, «что неверно в формально-экономическом смысле, может быть верно во всемирно-историческом смысле». Такова уж диалектика жизни, что истинные идеалы могли быть выражены до поры до времени лишь в ложной форме.
Но если для марксизма вера есть преддверие знания, то для буржуазной идеологии знание, особенно научное, — лишь одна из разновидностей иррациональной веры, ничем не лучшая первобытных суеверий. Как утверждают наиболее продвинутые теологи, спор веры и знания неразрешим, ибо они проходят по разным «ведомствам». Мол, бытие Божие нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Кто-то верит в Бога, кто-то в коммунизм, а кто-то в злокозненность черных кошек... Все равны все правы и все одновременно не правы. На такой почве никакой спор об истине и лжи просто-напросто невозможен. Человек, довольствующийся верой, существует в духовном мире, начисто лишенном всяких ориентиров, в котором царит откровенный произвол: сегодня верю в одно, завтра — в другое...
Но спор веры и знания неразрешим лишь для философского идеализма, в пределах которого их можно как угодно комбинировать, но так и не добиться никакого толку. Однако для материализма есть высшая инстанция, способная этот спор разрешить. «Практика выше (теоретического) познания, ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности», — отметил Ленин в «Философских тетрадях», материалистически переосмысливая учение Гегеля.
Верить или призывать верить в коммунистические идеалы — значит оказывать им медвежью услугу, объявлять их заведомо не поддающимися разумному осмыслению, иррациональными. Коммунизм есть неизбежный результат развития человеческого общества, и это развитие подчиняется, конечно, объективным законам, но проявляются эти законы не вне, а только через людей. Неизбежность коммунизма совсем не похожа на неизбежность солнечного затмения, которое достаточно вычислить, а потом спокойно ожидать. За него надо бороться, для чего, как писал Ленин в своей самой последней статье, необходимы люди, за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести.
«В начале было Дело», как сказал Гёте. Это и есть высшая инстанция, вне которой и вера, и знание — мертвы.

"Советская Россия"[16/08/2007]