>Мне кажется, что потребность Различного была интеллигенцией канализирована в совершенно ложное русло, то есть состоялась та же манипуляция, пусть и вторичная. Ведь в результате реформ люди получили вовсе не то Различное, которого жаждали. Иначе мы должны были бы признать, что люди жаждали социальной гибели. Я-то считаю, что и потребность в Различном сов. система удовлетворяла гораздо лучше западной, ибо она не унифицировала людей, а именно порождала самые важные различия (этнические и культурные) - при их "симфонизации".
Из Ваших слов я делаю следующие заключения:
1.Потребность в дифференциации у советских людей была.
2. Несмотря на то, что объективно она удовлетворялась значительно лучше, чем в западном обществе, ее субъективное рефлексирующее переживание выглядело как неудовлетворенность.
3.В результате чувство неудовлетворенной потребности в Различном в определенной мере легитимизировало смену строя.
4. Смена строя - это и есть ложная канализация потребности в Различном, предпринятая прозападной интеллигенцией.
Можно ли зафиксировать Ваше согласие с приведенной цепочкой рассуждений?
>Я думаю, что частью людей, причем пассионарных, овладел соблазн "испытать неравенство", побыть хищниками. За ними потянулась и часть пассивных, а большинство не нашло этому противовеса. Так качнулся маятник коллективного бессознательного. Но признать это люди стесняются, из чего и видно, что речь идет о соблазне.
Мотивация первых (пассионариев), в общем-то, понятна и не является проблемой. Значительно интереснее и нужнее разобраться, почему большинство в некий час Х (не раньше и не позже!) не просто легитимизировало эту мотивацию, но и переняло ее, несмотря на принципиальное согласие с базовой идеологической доктриной (недопущение экономического и социального доминирования). Ведь понятно, что игра в неравенство интересовала не с точки зрения стать "менее равным", а с прямо противоположной: "пусть менее равным станет он, а я буду отличаться от него в сторону более равного". Захотели-то отличиться именно за счет своего возвышения над остальными, а в "рабов" вряд ли кому хотелось поиграть. По логике большинство никак не должно было поддержать склонность немногих к доминированию. Однако поддержало.
У меня такое предположение. Гарантированное равенство в обеспечении главным (жизненно необъходимым) вызывало стремление (прежде всего у пассионарных) испытать себя, вообще выйдя за пределы "официально дозволенных отличий". Потребность отличиться "недозволенным образом" в ряде случае выглядела как принципиальный отказ от гарантированного равенства как такового ценой выпадения из привычных и стандартных структур: все атеисты, а я верующий, все комсомольцы, а я нет, все ходили в детский сад, а я воспитывался дома бабушкой-дворянкой. Короче, я не хочу быть "как все". Об этом смачно писали многие демписатели, например Татьяна Толстая. Это был, так сказать, экзистенциальный вызов системе, смысл которого состоял в пренебрежении к самим унифицирующим принципам этой системы и в последующем их сломе. Поскольку в таком виде данная позиция не означала в глазах большинства стремления к доминированию, она не только не осуждалась, но встречалась с пониманием, а то и с уважением, где-то и разделялась. Как же, ведь эти немногие вовсе не хотят возвыситься над нами, напротив, они даже отказываются от того, что "им положено", предпочитая быть "голодными" (невыездными, малооплачиваемыми, непризнанными и т.д.), но гордыми! Итог: что нам ваше равенство, не в нем счастье! Скомпрометированной и опошленной оказалась сама идея социального равенства как основополагающий унифицирующий (=универсальный) цивилизационный принцип советского мироустройства. Следующий шаг был сделан уже в сторону легитимации идеи неравенства.
