Кажется, тема «страха Запада» интереса не вызвала, но стоит о ней подумать. Мы попали в такую ситуацию, что необходимо знать особенности «картины мира» наших партнеров, союзников и потенциальных противников. Я, например, думаю, что попытка «войти в наш общий европейский дом» вызвала очень негативную реакцию большой части населения Запада. Ведь это застарелый стереотип! Зачем было нарываться? А теперь мы опять становимся «империей зла», и это не расчет, ни логика, а чувство.
В США за период рабочих контактов (1990-1993) я замечал у дружелюбных коллег, которые охотно и интересно излагали свои представления о системах СССР, которые они изучали по нашим архивам. Но стоило задать им вопрос, самый безобидный, у них бывали приступы необъяснимого страха, и они отказывались отвечать. Как будто призрак им показал кулак.
Вот такой казус. Один из аспирантов, которые изучали нашу науку, много со мной разговаривал, все хорошо. А на симпозиуме были наши философы и с их стороны советологи. Один наш философ в своем докладе утверждал, что науки в России не было и быть не могло, т.к. православие запрещало. Кое-кто из нас поверещал, но это никто как бы не слышал. Я назавтра с этим парнем, который восхищался нашей школой (мне не чуждой), вместе завтракали за столиком. Я спрашиваю: вы тоже считаете, что в России не было науки? У него лицо вытянулось, и он говорит: «Это вопрос чреватый, это вопрос взрывчатый. Я на него не буду отвечать». При этот никто нас не слышал. Я остолбенел, не представляю, чтобы кто-то побоялся этого вопроса хоть При Сталине, хоть при Иване Грозном.
Я сдуру, приехав домой, этот пассаж вскользь изложил в статейке в «Нашем современником», никого не называя. Через год снова туда поехал, другой аспирант меня встречал и вез из аэропорта и смеялся, как я выставил того парня. Потом и он подошел, очень растроенный. Какие тонкости!
Я думаю, что у WASP до сих пор действует инерция сектантской религиозности. Они многие вещи видят в совсем другом свете, чем мы. Как пишет А. Тойнби (середина ХХ в.), «среди англоязычных протестантов до сих пор можно встретить «фундамен-талистов», продолжающих верить в то, что они избранники Господни в том, самом буквальном смысле, в каком это слово употребляется в Ветхом завете».
Значит, у них сохранился и «страх Лютера». Например, идея смерти и возрождения и по сей день составляет одну из главных тем протестантских проповедников, а в XIX в. она лежала в основе особого жанра проповедей в США — Revivals. Они превращались в массовые спектакли, на которые съезжались люди за сотню миль, в повозках с запасами пищи и постельным бельем на много дней. Осталось подробное описание одного такого сборища в штате Кентукки в августе 1801 г. На него собралось 20 тыс. человек. Проповедники доводили людей до такого ужаса, что они обращались в паническое бегство, а многие падали в обморок, и поляна походила на поле битвы, покрытое распростертыми телами. Поскольку успех проповеди определялся числом «упавших», то велся их точный учет. В один из дней число людей, потерявших сознание от ужаса, составило 3 тыс. человек.
Я не проецировал эту тему на прикладные проблемы, но мне кажется, знания таких особенностей нам необходимы. И по отношению к американцам, и к китайцам, и к таджикам. В 1958 г. мы были на целине, и у меня в бригаде были 11 китайцев. Прекрасные парни и девушки, но очень чувствительны к нюансам отношения к ним. Тогда все быстро утрясалось по молодости лет и очевидной дружбы. А сейчас так не выйдет.
Мне пришлось читать книгу о неоконах, а потом решил почитать их тексты. Это сплошь «иррациональность + страх». Я думаю, их используют, но реально разрабатывают решения неизвестные деятели, рациональные и циничные. Иначе бы США уже завязли бы в трясине.
