В буквальном переводе слово «демократия» означает «народовластие», однако понимание этого слова настолько различается у разных людей, что обзор встречающихся подходов потребовал бы отдельной книги. Между тем, мало кто анализирует, насколько удачно само слово «демократия» отражает пожелания сторонников различных концепций. Идея демократии появилась относительно недавно как результат осознания того, что государство нужно, в конечном итоге, самому народу. В конце концов, слово «демократия» означает «народовластие». Однако, верна ли идея о том, что власть в стране должна принадлежать народу, если понимать её буквально?
По мнению И. Пыхалова (форум), демократия как способ управления обществом нереализуема в принципе. По двум причинам. Во-первых, потому, что большинство всегда некомпетентно, поскольку в любой отрасли знаний, чем выше уровень квалификации, тем уже круг специалистов, ею обладающих. И. Пыхалов иллюстрирует это на следующем примере. Предположим, лет 20 назад решили бы сыграть шахматную партию СССР-США. Как организовать при этом процесс принятия решений? Можно устроить «демократию», т.е. выбирать каждый очередной ход всеобщим равным тайным и прямым голосованием по принципу «один человек – один голос». Кто же будет участвовать в таком голосовании? Несколько десятков гроссмейстеров. Несколько сотен мастеров. Несколько тысяч кандидатов в мастера. Несколько десятков или сотен тысяч имеющих разряды по шахматам. И десятки миллионов любителей, с грехом пополам знающих правила. Нетрудно догадаться, что при «всеобщем равном праве» возобладает мнение наименее квалифицированное, и в результате партия будет быстро проиграна. Сторонники демократии могут на это возразить: дескать, пускай гроссмейстеры выступают в средствах массовой информации и разъясняют свои планы, а народ будет их одобрять (или не одобрять). Но беда в том, что неквалифицированное большинство в принципе неспособно воспринять доводы гроссмейстеров. В результате оно будет вынуждено принимать их на веру, подчиняясь авторитету. Кроме того, публичное обсуждение планов игры фактически означает разглашение противнику секретной информации. Разумное же решение проблемы выглядит так: поручить играть партию сильнейшему шахматисту страны направить ему в помощь команду советников, опять же из числа ведущих шахматистов. И никакой демократии.
Вторая причина кроется в нежелании подавляющего большинства населения участвовать в принятии управленческих решений. На своём собственном опыте И.Пыхалов везде наблюдал упорное нежелание людей в России участвовать в управлении. Что это, низкая сознательность, наследие тоталитаризма? Нет, проявление присущего всем животным, в том числе и человеку, инстинкта экономии сил (или «инстинкта лени»), выражающегося в том, чтобы не загружать себя лишней работой. А управление – это тяжёлая и неприятная работа, даже если речь идёт о кооперативном доме или мелкой фирме. Что уж говорить об управлении страной – если подразумевать под этим не опускание бюллетеня за самого симпатичного или самого красноречивого кандидата на очередных «всеобщих, прямых, равных и тайных», а принятие ответственных решений? Тут нужно учиться и учиться. Вспомним знаменитое ленинское высказывание: «Каждая кухарка должна учиться управлять государством». Однако что делать, если кухарка учиться управлять государством категорически не желает? А хочет вместо этого, например, совершенствоваться в своей основной специальности и стать высококвалифицированным поваром? Или поступить в университет на философский факультет? Надо ли пытаться перебороть нежелание «кухарки», если заставлять её учиться управлению государством противоречит принципу элементарного разделения труда? Тут не отделаться отговоркой, что наука управления государством должна стать второй специальностью каждого: в наше время каждая профессия требует длительного сосредоточения и опыта, так что принимать квалифицированные решения по текущим вопросам государственного управления рядовой избиратель не сможет никогда. Если же заставить избирателя принимать такие решения, то такая страна не выстоит в противостоянии с теми, где управленческие решения принимаются профессионалами. Таким образом, ленинский тезис о кухарке нацелен скорее на расширение вертикальной мобильности и увеличение кадрового резерва для государственного аппарата. Ведь никто же не отрицает, что управленцы должны советоваться с «кухарками» по принимаемым решениям и что именно «кухарки» могут выдвинуть выдающиеся идеи, до которых никогда не додумаются профессиональные управленцы! Участие населения в управлении должно иметь в виду именно возможность описанных исключений – усиления вертикальной мобильности и распространения свежих идей, но не может идти и речи о непосредственном принятии решений населением. Сама же ленинская практика управления была весьма далека от демократичности. В отличие от Сталина, Ленин отличался крайней нетерпимостью к чужому мнению. Так, трудно припомнить хотя бы один эпизод, когда кто-либо смог его убедить в ошибочности принятого им решения. Впрочем, столкнувшись с объективной реальностью, Ленин был готов радикально пересматривать свой курс. Столь же далеки от буквального народовластия режимы стран, которые принято считать демократическими. В статье «Великая ложь демократии» Митрополит Иоанн пишет: «Все идеи демократии замешаны на лжи. Уже в определении - ложь. Слово это переводится на русский язык как «власть народа» или «народоправство», но ни в одной из стран, считающихся демократическим, народ на деле не правит. Заветный плод государственной власти всегда в руках узкого слоя, немногочисленной и замкнутой корпорации людей, чье ремесло - политика, профессия - жестокая и беспощадная борьба за эту власть». Присоединяясь к критике
По этой причине, продолжает И.Пыхалов, в буквальном смысле демократия как механизм управления общества самим собой работать не может. Её можно лишь имитировать. При этом декорации могут быть пышными и дорогими, как в современных западных странах, или бедными и убогими, как в СССР с голосованием за единственного кандидата «от нерушимого блока коммунистов и беспартийных», но при этом они остаются, скорее, декорациями, призванными замаскировать истинные механизмы управления. Если в стране (как в России начала 90-х) нет достаточной внутренней силы, готовой поиграть в народную демократию, а выборы есть, то к власти скорее всего придут марионетки капитала зарубежного. Что объясняет интенсивную борьбу элит Золотого миллиарда за насаждение демократических механизмов где это только возможно – в Африке, в Афганистане, в Грузии, в разрушенной Югославии и т.д. Это не благотворительность, а банальное расширение сферы прямого, директивного «западного» управления.
Возможно ли вывести общее благо из индивидуальных интересов?
В соображениях И.Пыхалова проанализирована, так сказать, только техническая сторона организации управления обществом самого себя. Выяснилось, что какова бы ни была цель общества, невозможно организовать достижение этой цели, принимая решения на основе волеизъявления самих граждан. По этой причине любому обществу необходимы профессиональные управленцы, которые и принимают решения по управлению согласно целям общества, но о компетентном принятии управленческих решений самими гражданами не может быть и речи. Однако в этом случае остаётся непонятным, на каких принципах следует определять цель общества, как готовить или отбирать профессиональных управленцев и как заставить их следовать этой цели.
Одной из наиболее известных концепций, призванных обосновать западный способ определения целей общества и контроля действий профессиональных управленцев, является т.н. классическая доктрина демократии, разработанная утилитаристами в XIX веке. Она исходит из идеи "общего блага" и политической системы, предназначенной для реализации общего блага через принятие избираемым органом решений, соответствующих равнодействующей интересов избирателей, сумме воль индивидов. В этом случае недавние возражения к осуществимости общественного самоуправления, казалось бы, снимаются: граждане вполне компетентны принять решение о цели развития через демократический механизм, а профессионалы-управленцы должны принимать технические решения, чтобы следовать общему благу, выраженному через механизм демократического голосования.
Несостоятельность классической доктрины демократии показана, например, в книге Й.Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия». Как теперь стало понятно, суть дела не просто в технической невозможности добиться принятия решения, которое шло бы во всеобщее благо. Дело в отсутствии самого по себе «общего блага», если пытаться определить это понятие, исходя из уравновешивания независимых взглядов отдельных людей на своё личное благо. Можно, конечно, заранее запрограммировать граждан, чтобы они считали своим благом определённое состояние (изначально заданное воспитателем) или сразу исходить из уже заданных ценностных взглядов монарха, которых знает за людей, что им идёт во благо. Но если этого не делать, то либо «общего блага» не существует, либо общим благом можно считать всё, что угодно.
Чтобы проиллюстрировать это, рассмотрим два примера. В экономической теории благосостояния доказана теорема, которая рассматривает упрощённую математическую модель фирм, не имеющих возможность влиять на цены, но могущих выбирать, что и как производить при заданном уровне технологии. Теорема доказывает, что рыночное поведение фирм, ориентированное на максимизацию прибыли, приводит к благосостоянию, «оптимальному по Парето». На основании этой теоремы многие утверждают, что рынок максимизирует благосостояние. Однако здесь необходимо тоньше разобраться, что понимается под оптимальностью по Парето. Если в модели рассматриваются конечные потребители, говорят, что ситуация является оптимальной по Парето, если нет допустимой альтернативы, которая была бы лучше для каждого из них (Фелдман, The New Palgrave). Так, если у Иванова и Петрова есть только один бублик (и невозможно увеличить их количество), рассмотрим три варианта распределения: 1) Иванову и Петрову – по половине бублика; 2) Иванову – бублик, Петрову – дырка от бублика; 3) Иванову – дырка от бублика, Петрову – бублик. Каждый из вариантов является оптимальными по Парето, потому что любой другой вариант ущемляет одного из участников. Интересно другое – то, что не существует объективного механизма уравновешивания интересов Иванова и Петрова, который выводился бы из их воли. Понимание «общего блага» должно задаваться извне демократического механизма принятия решений Ивановым и Петровым. Например, такое решение может принять монарх, который устанавливает правила. Согласно этим правилам бублик может достаться либо всем поровну, либо более заслуженному человеку (а решение о критериях заслуженности, опять-таки, должен принять монарх), либо половину бублика распределяется поровну, а вторая половина по заслугам.
Нам могут сказать, что неопределённость ситуации с двумя участниками возникает из-за невозможности принять решение в интересах большинства. Приводят даже определение, согласно которому демократия – это правление большинства с уважением к мнению меньшинства. Однако и в этом случае невозможно однозначно определить цель развития общества исходя из воли большинства, потому что сразу много противоречащих друг другу решений и целей могут быть получены большинством. Рассмотрим в качестве примера распределение бублика между тремя участниками – Ивановым, Петровым и Сидоровым. На обсуждение поставлены три варианта распределения: 1) Иванову и Петрову – по половине бублика, Сидорову – дырка от бублика; 2) Петрову и Сидорову – по половине бублика, Иванову – дырка от бублика; 3) Сидорову и Иванову – по половине бублика, Петрову – дырка от бублика. Очевидно, что все три варианта распределения не только являются оптимальными по Парето, но каждый из этих вариантов может быть получен квалифицированным большинством голосов участников. Искать в такой ситуации консенсус между тремя участниками можно только в том случае, если у них уже есть согласие относительно принципа распределения бублика (уравнительного, по заслугам, смешанного), и любые два участника могут наказать третьего за отклонение от заранее согласованного принципа. (Кстати говоря, консенсус можно найти также в том случае, если с самого рождения убедить Сидорова, что дырка от бублика – предел его мечтаний.) Таким образом, даже квалифицированное большинство и поиск общего согласия не позволяют установить общее благо. Даже если удастся установить идеальную процедуру принятия решения большинством или консенсусом и обязать все стороны к выполнению принятого решения.
Следовательно, попытки определить цели общества исходя из интересов и волеизъявления его членов (либо большинства членов общества, либо поиска консенсуса) заведомо несостоятельны, если не задавать дополнительные критерии, не выводимые из интересов отдельных индивидов, но позволяющие предпочесть одно решение другому.
Конкурирующие концепции демократии
Обзор различных предложений об установлении демократии указывает, что в каждом конкретном случае речь идёт о том или ином механизме самоорганизации общества, которое сам автор считает предпочтительным для данного общества. Шумпетер трактует демократию как чисто буржуазный феномен, когда политика как бы становится отраслью экономики, в которой действуют законы конкуренции: люди, желающие получить политическую власть, вступают между собой в конкурентную борьбу за голоса избирателей. По Попперу, демократия – наименьшее из зол и ее главное достоинство не в том, что она позволяет нам выбирать наилучших политических лидеров, но в том, что она позволяет ненасильственно избавляться от лидеров, когда они не оправдывают наших ожиданий. Правда, Поппер не ответил на вопрос, что делать, если все приходящие к власти партии не оправдывают ожиданий или если наконец-то найденный в ходе такого перебора добросовестный лидер, оправдавший ожидания, умирает – снова начинать перебор?
Самое интересное, что бывают чисто технические, конституционные дефекты (особенно проявляющие себя при демократии), способные пустить государство под откос, как поезд с бракованным подшипником. Польское королевство рухнуло в XVIII веке, потому что каждый шляхтич - "народный депутат Польши" – мог выкрикнуть "не позвалям" и наложить вето на решение съезда. Технический дефект привел к слабости Третьей республики во Франции, и примеров можно приводить множество. Новая Конституция принятая ответственным правительством, не должна включать в себя технический дефект смертоносного свойства, вроде правила кворума (когда меньшинство может шантажировать большинство срывом кворума) или неопределённости с принадлежностью верховной власти.
Наконец, сторонники выборной демократии часто ссылаются на наличие при демократии больших свобод, чем при авторитаризме. На самом же деле, самодержавная Москва строилась на лично свободном крестьянстве, республиканская Польша – на крепостном. Значит, сама по себе демократия не гарантирует большей свободы, чем при авторитарном режиме. Всем, кому пришлось довольно долго прожить в Женеве, отмечают, что не видели более тоталитарной страны, чем Швейцария. Попробуйте там забить гвоздь в стену после 11 вечера. Через 10 минут вам в дверь позвонит полицейский, которому настучат соседи... Очевидна система полного контроля друг за другом. И никто в Европе не говорит, что это тоталитарный порядок, не считает это нарушением демократии. Если граждане сами не будут беспокоиться о своей безопасности, в том числе и безопасности жилья, улиц, общественных зданий – никакие спецслужбы не спасут. Необходим всеобщий контроль над соседями, над тем, что делается в вашем доме, подъезде, вокруг дома, а при малейшем подозрении – обращение в компетентные органы. И этот контроль нельзя ставить в упрёк европейцам – в конце концов, это соответствует интересам самих стран. Иначе всех однажды взорвут какие-то террористы. Мы просто указываем на то, что нельзя назвать научными попытки обосновать то или иное устройство требованиями свободы.
Все остальные концепции демократии всегда ориентируются на другие аспекты государственного устройства, желательные с точки зрения авторов. Считается, что выборная демократия характеризуется прежде всего тем, что народ является источником власти. Однако в другом понимании демократия реально существует только тогда, когда в любую ячейку управления государством может попасть человек и любого слоя общества, т.е. в управлении государством могут быть задействованы все слои общества, т.е. во власть поднимаются представители всех слоев населения. А когда эта власть еще и работает в интересах большинства населения - то это уже полная демократия. Собственно, при этом и получается, что власть действует в интересах народа в целом (а не отдельных его частей) (по Сепульке, форум).
Часто (Куренной, 2003) задается провокационно "простой" вопрос: если авторитаризм так удачно работал и работает на китайскую экономику, то почему, тем не менее, "все желают и ждут" демократии и почему ориентация на неё является "официальным курсом китайского руководства" (с. 127, В. Попов, 2002)? Как с официальной ориентацией на демократию сочетается колоссальный масштаб коррупции в Китае, которую не может остановить даже расстрельный характер наказаний высших чиновников (в целом в Китае расстреливают ежегодно по приговорам суда более тысячи человек – больше, чем во всех прочих странах - с. 157, В. Попов, 2002)? А ведь противоречия нет. Демократия только тогда не хуже авторитаризма, когда она достаточна сильна и способна противостоять олигархам. Слабая же демократия немедленно становится жертвой олигархического капитала. Следовательно, китайские товарищи хотят демократии, но сильной и способной противостоять компрадорскому перерождению элиты. И на этом пути им приходится даже расстреливать своих олигархов. Очевидно, что эта точка зрения на демократию имеет ничуть не меньше прав, чем все предыдущие.
Наши рассуждения показывают, что цели общества невозможно однозначно определить, исходя из интересов его членов. Но это не значит, что интересы его членов не надо учитывать или что целей общества не существует. Это говорит о необходимости ввести дополнительный критерий, позволяющий в каждом конкретном случае предпочесть одно решение о дальнейшем развитии другому. В случае государства такой критерий подобрать достаточно легко. Как уже говорилось, основная функция государства – обеспечить жизнь и самосохранение данного общества как отдельного единого целого. Следовательно, из вариантов действий государственной власти нужно принять тот, который обеспечивает сохранение в долгосрочной перспективе данного общества. С точки зрения функционирования государства это приоритетнее отдельных прихотей индивидуумов, даже большинства из них. А уже среди вариантов, которые не противоречат долгосрочному сохранению и развитию общества, можно выбирать предпочтительные решения по той процедуре, которая больше нравится – например, обеспечивает более пышные декорации выборов в демократическом голосовании, более красивые ритуалы передачи власти и более убедительные имитации соблюдения интересов большинства.
Итак, рассмотрев различные концепции демократии, мы видим, что никакая из них не гарантирует проведения властью политики в интересах народа – его нынешних и будущих поколений, – хотя порой и служит учёту интересов ныне живущих избирателей. Однако это не означает, что к мнению граждан не надо прислушиваться, что несостоятельных правителей не надо убирать от власти, что вертикальная мобильность общества не нужна или что особо крупных воров не надо расстреливать.
Дело в том, что государство ждут катаклизмы, если большинство настроено решительно против принятых порядков, если негодные правители остаются у власти, если вертикальная мобильность прекращается и если воровство узаконивается. Поэтому основной вывод состоит в том, что каждая из предложенных концепций демократии в той или иной степени коррелирует с долгосрочными интересами государства (выживанием и развитием общества), хотя и не всегда. В некоторых случаях приходится принимать решение вопреки чаяниям большинства обывателей (желающих только чтобы их оставили в покое), потому что надо думать о следующих поколениях. Иногда в интересах страны приходится оставлять у власти неудачного управленца, потому что все другие кандидаты ещё хуже, или мириться с казнокрадством Меньшикова, потому что управленческих талантов днём с огнём не сыскать. Положительный для государства эффект достигается не от самого по себе воплощения той или иной доктрины демократии, а в ходе взаимодействия целого ряда институтов, большинство которых напрямую не относятся к избирательной системе, – патриотической элиты, правоохранительных органов и т.д. Свободные выборы в одних случаях иногда вносят в функционирование государственной системы положительную лепту, в других отрицательную.
Может показаться естественным организовать управление обществом на принципах единоначалия в виде иерархической пирамиды, глава которой кровно заинтересован в долгосрочном процветании страны. Тут кроется очень серьёзная опасность, состоящая в том, что интересы правящей верхушки могут не совпадать с интересами основной массы населения. Поэтому там, где конфликта интересов не может быть в принципе, например, в армии военного времени (цель каждого военнослужащего, от рядового до главнокомандующего – победа над врагом; тот, кто её не разделяет – предатель и подлежит расстрелу) выстраивается естественная иерархическая структура. Хотя и здесь механизм принуждения можно обойти, что показано примером Ирака с подкупом всей иерархии военачальников. Что же касается управления обществом в целом, то здесь надо организовывать какой-то механизм обратной связи между народом и властью, а вовсе не принятие управленческих решений населением.
Свобода и общество
Теоретически свобода индивидуума – это возможность делать все, что хочешь. Однако человек не может жить один, вне общества (даже если человек живет формально один, он постоянно использует общество, которое дало ему знания, более того большая часть удовольствий завязана на общество: человек не может насладиться престижностью веши, если рядом нет ценителя). Считается, что либерализм – это, прежде всего, lassez faire. Хочу и делаю, только бы другим не докучать. Следовательно, даже в понимании либерализмом свобода индивидуума ограничена свободой других людей. Если наш индивидуум хочет убить кого-то, то этот кто-то, естественно этого не хочет.
Для того чтобы свобода одних не обернулась бедствиями для других, общество разрабатывает правила игры в свободу. Иначе все передерутся между собой. Правила могут быть совершенно разные, В зависимости от вкусов общества. Затем общество создает механизм, обеспечивающий выполнение этих произвольных (могут быть и другие) правил игры в свободу (заметим, что правила игры в свободу могут быть разные). В современном мире основным механизмом, заставляющим людей играть именно по этим, а не иным правилам, является государство. Государство противопоставляет неограниченной свободе принуждение, заставляя силой индивидуумов "не делать того, что хочешь, а делать то, чего не хочешь".
Государство заставляет выполнять правила игры в свободу тремя главными способами. Во первых, оно создает препятствия для нарушения правил. Например, во избежание перехода дороги в неположенном месте, вокруг дороги устанавливается высокий барьер. Перепрыгнуть через него могут далеко не все, однако все же некоторые могут. Второй механизм - это наказание за нарушение правил. Препятствия мешают совершить желательное индивидууму действие (или бездействие), а наказание – не даёт насладиться его плодами. Точнее даже, не то что не дает, а создает такую вероятность. Наконец, и это главное, государство через посредство семьи и школы закладывает в мозг человека программы поведения, соответствующие придуманным правилам игры в свободу. C точки зрения свободного индивидуума, желающего делать все, что он хочет, общество обычно выступает в роли мешающего, а государство в роли наказывающего. Государство выступает преимущественно как каратель.
Первые два способа не абсолютны. Всегда найдется «прыгун», способный перепрыгнуть через любое препятствие, или “лазатель“, готовый перелезть, через самый высокой забор. С другой стороны, государство просто не способно уследить за всеми нарушениями. А ведь вероятность наказания должна быть велика, иначе человек, прогнозируя свое будущее, не будет учитывать ничтожную вероятность своего наказания и не будет выполнять правила игры в свободу. Поэтому для государства проще убедить сограждан, что правила священны и единственны. Для этого на полную катушку запускается пропагандистская машина идеологической обработки с самого младенчества. Программируются взгляды и даже чувства человека. Запад преуспел в искусстве манипуляции сознанием значительно сильнее, чем СССР. Отчасти за счет лучше развитых СМИ и более разработанных технологий манипуляции обществом, отчасти – потом, что мозги советских людей промывались исключительно с государственного уровня, а на Западе этот процесс носит многоуровневый характер. Один из самых ярких примеров – реклама. Проблема не в том, что компания навязывает свой товар, а в том, что в рекламе практически всегда выстраивается ассоциативный ряд, заставляющий человека связывать с товаром красоту, романтизм, дружбу, любовь – все, что вписывается в представления о Добре. В результате потребление товара связывается, пусть подсознательно, со смыслом жизни. В то же время это не «психологическая диверсия» отдельных компаний, а часть всем известной общей стратегии, сформулированной «наверху» и связанной с формированием и развитием общества потребления. Таким образом, можно, не ограничивая людей законодательно, превратить их в управляемое стадо.
Суть различных концепций либерализма состоит в том, чтобы не допустить расширенного государства, минимизировать количество государственных ограничений на свободу, сведя их до самых банальных. По существу предлагается сделать область, где правила игры в свободу не установлены, как можно более широкой. Необходимо, однако, быть осторожным при принятии решения об отмене государственного регулирования правил игры в свободу, потому что новые правила в данной области всё равно возникнут, как правило, в интересах более сильного.
В наше время часто любят ставить знак равенства между свободой и демократией. Но это типичная подмена смысла. Свобода (как параметр) – это ширина спектра действий, которые индивидуум может исполнить, если на то будет его воля. Демократия – это механизм самоуправления достаточно многочисленного коллектива. Участие в выборах правителей – лишь одно из многочисленных действий, которые несомненно повышают уровень индивидуальной свободы, но не настолько, чтобы считать несвободой любую ситуацию, когда в набор допустимых действий не входит голосование и слушание негосударственных СМИ. Поэтому, если в оплату за свободное голосование по альтернативным кандидатам набор разрешённых шагов индивидуума существенно урезается (например, копеечной зарплатой или пенсией), то тем самым и уменьшается его свобода. Поэтому, кстати, очень многие были в СССР куда свободнее, нежели сегодня. Улоф Пальме говорил, что нищее общество не может быть свободным, какие бы права на каком бы уровне ни гарантировались, потому что голод сильнее прав и свобод.
Необходимое условие экономической свободы граждан страны – равнодоступность национальных ресурсов. В частности, любой гражданин должен иметь возможность получить под свой бизнес часть необходимого ему ресурса на равных со всеми прочими условиях. В сегодняшней России все рентабельные ресурсы захвачены чиновниками, олигархами и западными компаниями, а доходы от их эксплуатации уходят на Москву и на покупку разного рода футбольных команд «Челси». В свободном доступе, для рядового гражданина, только бурьян в овраге. И как, спрашивается, на этом бурьяне реализовывать свою «экономическую свободу»? И что в ней изменят «демократические выборы», срежиссированные чиновниками/олигархами/компрадорами? Ничего! Поэтому количество кандидатов в президенты (даже если кандидат только один) и количество ходорковских в тюрьмах (даже если всех пересажают) мало беспокоит подавляющее большинство российских граждан. И эта позиция, как видим, вполне разумна (по И.Иванову).
