В гегелевской традиции истина и свобода — предельно конкретные понятия, и именно поэтому они венчают «Науку логики» и «Философию истории» соотвественно. В англо-саксонской традиции наоборот — предельно абстрактные true/false & freedom/tyranny — именно такой подход и критиковал Гегель в заключительных пассажах «Философии истории» (у нас их считали реакционными, как направленные против чартизма). Свобода это конкретная коммуникативная деятельность над социальными машинами. Это мы выяснили выше, и теперь посмотрим, возможно ли иное понимание свободы.
Критерии коммунизма можно записать как вариационные принципы (я об этом писал еще на КМ-форуме - https://vif2ne.org/nvz/forum/archive/113/113901.htm (4 абз..) (обсуждение https://vif2ne.org/nvz/forum/0/archive/160/160059.htm и https://vif2ne.org/nvz/forum/0/archive/162/162376.htm https://vif2ne.org/nvz/forum/0/archive/181/181614.htm ).), если объединить критерии 2 и 3. Простые комбинаторные соображения дают 31 способ нарушить эти критерии. Как видим, альтернатив достаточно много, и вовсе не обязательно понимать свободу как свободу коммуникативного действия — в этом смысле истина партийна.
Рассмотрим случай отечественных горе-правозащитников. По нашим критериям Сталин справился с пунктами 0-2, но узурпировал свободу по третьему пункту. Так сказать оказался деспотом третьего рода:) - деспот нулевого рода узурпирует жизнь, (убивает подданных, чтобы жить самому), деспот первого рода узурпирует могущество или общественное развитие (не дает развиваться обществу), деспот второго рода узурпирует равенство или развитие индивидуальное (не дает развиваться людям), деспот третьего рода узурпирует свободу (не дает людям общаться). В истории куда не плюнь — попадешь в деспота или тирана, вот и в нашем отечестве свергли деспотию третьего рода, чтобы установить все остальные. Не похоже чтобы наше правозащитное движение возмущали все вышеперечисленные виды деспотизма — роль придворных холуев их вполне устраивает. Так о какой же свободе они тогда нам толкуют? О свободе экзистенциальной! Не просто понять что она такое и зачем нужна, но всё же попробуем — разоблачать мракобесие надо только конструктивно. Начнем с экзистенции. Если взять личность по модулю её деятельностных способностей (грубо говоря абстрагироваться от них) то это и будет экзистенция. Определение, казалось бы бессодержательное на первый взгляд, тем не менее нетривиально — деятельностные способности у всех могут быть одинаковыми, история их освоения различной, вот топологическую структура историй и определяет экзистенцию, как класс эквивалентности историй. Представляется что экзистенциальная свобода простой эпифеномен свободы коммуникативной, но последнее поколение правозащитников мистифицирует экзистенцию вслед за Бердяевым и прочими русскими религиозными философами, которые утопили все свои ценны догадки о творчестве и свободе в болоте идеализма. Ценность личной экзистенции у них заслонила безусловную ценность личности — тень стала важнее человека. А поскольку тени одинаково пусты им можно приписывать произвольное содержание. Вот и оказывается что некоторые экзистенциально благороднее других, являются, так сказать, «аристократией духа» хотя внешне это ничем не проявляется. Так «духовное видение» санкционирует уже реальное неравенство.
http://www.libertynews.ru/node/1187
Классическая работа известного американского социолога являет собой яркий образчик зарубежной академической политологии – классовая ангажированность обернута интеллектуальным изяществом аналитических построений. И это несмотря на на большую, в сравнении с экономикой, левизну социологической науки вообще, и лично Тилли в частности. Об отечественных гуманитариях такого конечно не скажешь – среди последних наиболее заметны вконец обезумевшие шаманы, камлающие на капище частной собственности. Тем не менее высказывание одного отечественного социолога представляется как нельзя более справедливым. Речь идет о Фурсове, отмечавшем методологическую ошибочность трехчастного деления гуманитарных наук на экономику, социологию и политологию. С этим замечанием нельзя не согласиться - формы производства и общения как и детерминированные ими политические и иные формы общественного сознания должны быть предметом единой исторической социологии. Тилли же, допуская лишь микросоциологический детерминизм (посредством ключевого понятия «сеть доверия») делает предметом своего анализа исключительно институты, намеренно ограничиваясь политической сферой. А поскольку каждому способу производства соответствует свой, не пересекающийся с другими, набор политических форм, т. е. для каждой формации своя политология, тем самым предполагается данность одного единственного способа производства, а именно капиталистического. Да, можно согласиться с тем, что демократия, как бы она не понималась, возникает при капитализме, просто потому что включение широких масс в публичную политику происходит не ранее буржуазных революций. Но это не значит, что демократия исчерпывается теми институциональными формами, которые она получает буржуазных обществах, однако именно такой вывод заложен в основаниях всех вышеописанных теоретических конструкций. Тилли дефинирует демократию как широкое равное защищенное и взаимообязывающее обсуждение. Демократия оказывается коммуникативным понятием как свобода в предыдущем посте. Однако это весьма расплывчатое понятие под которое можно подогнать любое общество с достаточно развитыми институтами. С другой стороны, предельно узкое толкование может сократить список демократий как бы не до нуля - сказывается жестокий парадокс буржуазного общества, подрывающего провозглашенные им права и свободы. Промежуточная трактовка скорее всего приведет к тому что список демократий ограничиться развитыми капиталистическим странами в которых временно достигнуто равновесие классовых сил. Именно в этих условиях потенциал государства ( еще одно ключевых понятий работы) максимален, но стороны вынуждены идти на компромиссы. Вот только дело в том, что это стороны антагонистического конфликта, а обсуждение возможно только там, где антагонизм преодолен, т. е. в бесклассовом обществе. Одно это делает демократию сравнительно редким явлением капиталистическом мире, не говоря уже о том, что было бы довольно затруднительно привести пример хотя бы одной развивающейся демократии Разве что Индия, но если Индия — демократия, то и СССР был а КНР является демократиями ничем не хуже. Тем самым становиться ясна теоретическая нищета подобных построений, абстрагирующих политику от коренного вопроса об изменении способа производства.