продолжение темы. Сначала про главного Ху - из радикал-либеральной прессы
Журнал "Новое время" | № 52 | Фокус | Миссия Ху Цзиньтао
Прадед Ху Цзиньтао Ху Юнюань 100 лет назад переселился в Тайчжоу и открыл там лавку, где основным товаром был чай.
Последнее "нет" вызвало особое уважение ученого Ху Аньгана, которого за его дерзость называют "неклейменым теленком, отбившимся от стада".
Впервые в истории КНР смена власти произошла без эксцессов. В бурном XX веке все было
иначе: революция под руководством Сунь Ятсена, свергнув маньчжурскую императорскую
династию, к сожалению, не принесла мира. Наступила затяжная пора соперничества
милитаристских клик, противоборства Гоминьдана и компартии, борьбы с японской
агрессией, гражданских войн. На этом фоне Мао Цзэдун, лидер первого поколения,
провозгласил образование КНР. Дэн Сяопин, лидер второго поколения, открыл новую эру в
развитии страны после того, как была изолирована «банда четырех» – режиссеры избиений и
погромов лихолетья «культурной революции». Цзян Цзэминь стал лидером третьего
поколения после политического кризиса, завершившегося «тяньаньмэньской трагедией» в
июне 1989 года. 13 лет его правления стали самым стабильным периодом в истории КНР.
Будет ли столь же удачливым Ху Цзиньтао? Что ждет страну в XXI веке?
Реликты и современность
Предсказывать будущее Китая – дело неблагодарное. Здесь говорят: «Если ты уверен, что
знаешь Поднебесную, значит, ты ее не знаешь».
Пекинская осень не похожа на нашу. Деревья еще зеленые, и лишь желтизна гинкго вызывает
в памяти багряно-золотую палитру наших лесов. Когда смотришь на листья гинкго, этого
реликта, дошедшего до нас из мезозойской эры, физически ощущаешь относительность
времени. Что значит наша мимолетная жизнь в сравнении с этим реликтом? «Взмах
ресницы», кажется так говорил Мандельштам о мгновении истории. Но порой «взмах
ресницы» может изменить судьбу. Именно в ту пору, когда ветер гнал по улицам китайской
столицы ворох листьев гинкго, здесь произошло событие, которому суждено сыграть
огромную роль в жизни самой населенной страны мира. Начался постепенный уход в тень
третьего поколения лидеров КНР. На арене – четвертое поколение, которому предстоит
решать беспрецедентную по трудности задачу создания сильного Китая в духе
национального кредо: XIX был веком унижения, XX – возрождения, а XXI должен стать
триумфом китайской нации.
Оптимисты считают, что Китай – единственная страна, которая способна бросить вызов
США, Японии или Европе в области технологий, и она намерена сделать ставку на развитие
биотехнологии, лазеров, оптики, ракетостроения. Пессимисты сомневаются, считая, что
качество экономического бума Поднебесной еще не соответствует стандартам. Многие
эксперты до сих пор полагают, что высший приоритет в Китае, к сожалению, не достижение
эффективности производства, а создание рабочих мест. Открытая и скрытая безработица в
условиях чрезмерного роста населения создает огромное напряжение в обществе: если
рабочих мест не хватает, то из одного делают два. Какая уж тут эффективность! Да и цифры
количественного роста, на взгляд многих экспертов, завышены. В Китае говорят: «Чиновник
повышает цифры – цифры возвышают чиновника».
Но даже с поправкой на фальсификацию Китай обрел внушительную совокупную
государственную мощь и стал международным фактором, с которым нельзя не считаться. Но
чтобы увеличить к 2020 году в 4 раза свой ВВП (а это стратегическая задача), Китаю
потребуются, считает один из наших ведущих синологов Виля Гельбрас, ресурсы всей
планеты. Так китайская цивилизация врастает в глобализирующийся мир. Исторически
самую высокую ценность для этой цивилизации представлял сам Китай. Каких-нибудь 200
лет назад (еще один «взмах ресницы»!) император Цяньлун в эдикте, адресованном
английскому королю Георгу III, отвергал предложение о торговле как противоречащее
обычаям его династии («Как Ваш посол может сам убедиться, мы имеем абсолютно все») и
рекомендовал «варварам», каковыми были все, кто жил за пределами китайской империи,
«трепеща, повиноваться и не выказывать небрежности». И сейчас, открыв себя миру и
примеряя одежду супердержавы, Китай не столько адаптируется к мировому рынку, сколько
ставит задачу в какой-то степени приспособить вселенскую экономику к себе. Китайцы
психологически по-прежнему воспринимают себя самодостаточными. Это генетически
заложено в самом названии государства: Чжунго – Срединная страна.
Уникальность китайской цивилизации – древнейшей среди современных – в непрерывной
линии преемственности, которая связала баснословную древность с современной жизнью и
создала особый склад китайского ума, обращенного в будущее через призму прошлого
(синологи говорят: «У китайца глаза на затылке»).
Чтобы прочесть загадочные египетские иероглифы и шумерскую клинопись и воссоздать тем
самым облик, казалось, ушедших в небытие колоссов древности, потребовались усилия
лингвистических гениев XIX века, а китайские программисты убедились, что на экранах
компьютеров удобнее пользоваться не алфавитом, а родной иероглифической
письменностью, восходящей к гадательным надписям, сделанным на панцирях черепах за
полтора тысячелетия до нашей эры. И китайцы, которые антропологически, по утверждениям
знатоков, немногим отличаются от своих исторических предков, вступают в электронный век
со своей древней письменностью. А мы ленивы и нелюбопытны и, оценивая происходящее в
Китае, уподобляемся тому американцу, который смотрел не в окно, а в зеркало.
И оценивать Ху Цзиньтао надо, как лидера, стоящего на вершине пирамиды власти в древней
цивилизации, соседствовать с которой мы обречены. К тому же мы – «добрые соседи,
хорошие друзья, надежные партнеры, враги – никогда» (фраза из декларации «Россия и
Китай в XXI веке»).
«Кто вы, господин Ху?» На всех широтах и меридианах звучит сегодня этот
сакраментальный вопрос. Почему же так сдержанны были мои собеседники в Пекине (а я
говорил со многими)? Таков китайский менталитет. Здесь стараются следовать совету
древних: «Не надо слушать раздражающие звуки, не надо говорить попусту, не надо делать
лишних движений, не надо держать в голове суетные мысли».
Тени далеких предков
Когда десять лет назад в «великолепной семерке» постоянного комитета (ПК) политбюро
КПК, могущественного органа, что проводит в жизнь стратегию государства, появился мало
кому известный Ху Цзиньтао, которому не было и пятидесяти (по китайским меркам весьма
юный для лидера возраст), эксперты решили: это будущий вождь. Его карьера была
результатом компромисса между двумя старцами: убежденным реформатором Дэн Сяопином
и вторым после него по влиянию Чэнь Юнем, выразителем более умеренных взглядов в
высшем эшелоне власти. В Китае говорят: на каждого реформатора найдется свой
консерватор. «Неважно какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей», – говорил Дэн,
настраивая людей на отказ от идеологических догм (какое значение имеют ярлыки
«капиталистический» или «социалистический»: главное – мощь государства и уровень жизни
народа). Чэню принадлежит другая метафора: «Пусть птичка летает, но все-таки в клетке».
Птичка – экономика. Клетка – государственный контроль. Большинство политологов считает,
что Ху Цзиньтао больше ориентируется на Дэна, хотя усвоил уроки Чэня, который, кстати,
намекал на возможность увеличения размеров клетки. Но Ху, видимо, понял и другую
истину: между взглядами двух ветеранов не столь уж громадная разница. Ведь Дэн Сяопин
тоже вряд ли был намерен выпустить птицу из клетки.
Ху Цзиньтао родился в 1942 году в Шанхае. Вот здесь и начинаются загадки. Он
действительно родился в Шанхае, а вырос в Тайчжоу (провинция Цзянсу), где закончил
школу. Но официальная биография называет местом рождения Ху Цзиньтао деревню Цзиси
провинции Аньхой. Там жили его предки, и для китайца эта земля священна. На вопрос,
откуда ты родом, китаец называет родовой дом. А предки Ху были людьми неординарными.
Известно, что среди них были знаменитые ученые, которые еще в пору Минской династии
(1368–1644) преуспевали в дворцовых экзаменах, которые проходили под наблюдением
самого императора (в соответствии с результатами присваивались ученые степени). Самый
известный из прямых предков генсека Ху Цзунсянь победил японских пиратов, за что
император пожаловал ему пост, эквивалентный министру обороны, и назначил учителем
кронпринца. Но нашелся завистник, которому не давало покоя положение Ху Цзунсяня при
дворе. Он подделал подпись императора на декрете, и Ху был брошен в тюрьму, где умер в
1565 году. Следующий император, обнаружив подлог, посмертно реабилитировал Ху
Цзунсяня и увековечил его память за «бесценные заслуги перед династией».
Эта трагическая история передается из поколения в поколение. И на регулярных встречах
клана Ху ее приводят как образец служения государству и намек на необходимость быть
осторожным в этом мире интриг. Есть и другие истории. В этом семействе очень любили
дракона – символ удачи, богатства, энергии, высшей земной силы. К тому же, гласит легенда,
рыба, прошедшая ущелье Драконьи Ворота, вверх по течению Хуанхэ превращается в
дракона, а с такой рыбой с давних пор сравнивали счастливцев, успешно сдавших экзамен и
обеспечивших себе карьеру. А таких в клане Ху было немало. Но ведь дракон считался
символом императорской власти, и Сын Неба мог жестоко покарать того, кто смел
претендовать на сходство с мифическим монстром. Изобразить его на фасаде было опасно. И
тогда пошли на хитрость: высекли девять драконов на деревянных колоннах внутреннего
дворика кланового дома. Они были невидимы постороннему глазу. Амбициозность и
осторожность были свойственны людям клана Ху.
Впрочем, не все Ху были учеными и государственными мужами. Многие предпочли
коммерцию и, получив лицензию от императора, успешно торговали солью. Прадед Ху
Цзиньтао Ху Юнюань 100 лет назад переселился в Тайчжоу и открыл там лавку, где
основным товаром был чай. Но семья сохраняла привязанность к деревне предков. На
окраине деревни Цзиси стоят могилы отца и деда генсека. Отец, учитель средней школы,
умер в годы «культурной революции». Он был приверженцем традиций, против которых
бунтовали хунвейбины.
В 1965 году Ху Цзиньтао окончил престижный пекинский университет Цинхуа по
специальности гидротехника. За год до этого он вступил в партию, когда Мао Цзэдун
требовал не забывать о классовой борьбе ежеминутно. В годы хаоса и бедствий «культурной
революции» территория университета стала полем битвы между соперничавшими
группировками хунвейбинов, но будущему генсеку, работавшему преподавателем, удалось
избежать неприятностей. Затем его направили в провинцию Ганьсу на строительство ГЭС в
верховьях реки Хуанхэ. Там начиналась его партийная карьера. В начале 80-х он стал первым
секретарем китайского комсомола. В 1985–92 годах возглавлял парткомы в провинции
Гуйчжоу, одной из беднейших в Китае, и тревожном Тибете. Кстати, когда-то Мао Цзэдун
послал на отсталый Юго-Запад Дэн Сяопина, после чего тот начал делать карьеру.
Шли годы, но будущий лидер держался в тени. Он хорошо усвоил жестокую природу
китайской политики. Политологи, следящие за его карьерой, называют его «суньцзы» –
внуком, отмечая умение держать дистанцию в отношениях со старшими. Таковы традиции
политической культуры Китая, особенно в переходный период: фавориты, чтобы остаться
фаворитами, предпочитают следовать китайскому изречению: «Высокое дерево скорее будет
сметено ураганным ветром». Бывший генсек Ху Яобан отличался независимыми суждениями
и строптивым нравом, за что и попал в опалу в пору лидерства Дэн Сяопина.
Восхождение
Пять лет назад Цзян Цзэминь сделал первый намек – на заседании политбюро заметил: «Годы
идут, мы стареем, пора выдвигать молодые кадры». И дал понять, что хотел бы видеть своим
преемником Ху Цзиньтао. А вскоре после этого китайским парламентариям предстала такая
картина: на платформу, где восседает президиум, Ху Цзиньтао шел впереди Цзян Цзэминя.
Символика на Востоке – штука серьезная.
Умея выслушивать чужое мнение, будущий лидер редко высказывал свое. Отсюда ореол
таинственности, который, видимо, ему уже надоел. В прошлом году во время официального
визита в США он заметил журналистам: «В средствах массовой информации меня называют
загадочным, непостижимым. Разве это справедливо?» Американские собеседники отметили
его фотографическую память, умение внятно формулировать свою позицию, отличное знание
деталей, искусство проявлять твердость, не загоняя партнера в угол. И, если надо, польстить
хозяевам. «Марки американских фирм повсюду в Китае. Ваша продукция стала частью
ежедневной жизни китайцев», – заявил он бизнесменам. Американцы оценили и такой его
пассаж: «Дни, когда мы видели друг в друге либо союзника, либо врага, ушли в историю».
Искусство посредничества, умение совмещать разные точки зрения – конек Ху Цзиньтао. Как
считает хорошо информированный синолог Вилли Во Лап Лам из Гонконга, посредническое
искусство Ху Цзиньтао простиралось и на сближение позиций главы парламента Ли Пэна и
премьера Чжу Жунцзи. Эти лидеры нередко по-разному оценивают ситуацию, и Ху,
выслушивая обоих, пытается смягчить конфликт. В Военном совете, где он занимает вторую
позицию в руководстве, Ху играет роль координатора между гражданскими и военными
руководителями, отношения между которыми не всегда складываются гладко. Генералы не
сразу приняли и Цзян Цзэминя, председателя Военного совета, человека сугубо гражданского
в отличие от Дэн Сяопина, который прошел испытания антияпонской и гражданской войн и
был своим среди генералов. Они пытались блокировать назначение Ху Цзиньтао вице-
председателем, но Цзян был неумолим, соблюдая заветы Дэн Сяопина. К тому же к этому
времени он тонкими ходами обрел опору в армии: улучшил продовольственное обеспечение,
расширил жилищное строительство для военнослужащих, начал решительную модернизацию
армии.
Биографы отмечают скромность Ху Цзиньтао, импозантность, хорошие манеры. Свои
выступления готовит сам и никогда не говорит по бумажке. Хорошо танцует, в студенческие
годы даже солировал, неплохо играет в настольный теннис. Наблюдатели отмечают его
способность убеждать, проявляя, если необходимо, тактическую гибкость. Сильная черта Ху
Цзиньтао – умение уважать чужую точку зрения. В духе мудрости Конфуция: «Даже в
обществе двух человек непременно найду, чему у них научиться: достоинствам постараюсь
подражать, на недостатках буду учиться».
Все эти годы он четко следовал правилу «трех нет»: не давал интервью китайским и
зарубежным корреспондентам, не стимулировал реконструкцию кланового дома его предков
в провинции Аньхой и не ставил свои каллиграфические автографы на фасадах отелей,
банков, офисов, вокзалов. Последнее «нет» вызвало особое уважение ученого Ху Аньгана,
которого за его дерзость называют «неклейменым теленком, отбившимся от стада». «Почему
наши лидеры, – размышлял ученый, – так любят оставлять свои имена на публичных зданиях,
ведь это же не их собственность, они построены на народные деньги и принадлежат народу».
До мая 1999 года граждане КНР не знали даже голоса Ху Цзиньтао. Но вот случилась беда.
Во время бомбардировки китайского посольства в Белграде погибли три журналиста,
двадцать человек были ранены. Антиамериканские страсти бушевали на улицах Пекина.
Люди скорбели по погибшим, требовали отмщения. Взволнованный американский посол уже
готов был распорядиться сжигать секретные документы, опасаясь штурма. И тогда на
телеэкране появился вице-председатель КНР Ху Цзиньтао – самый молодой из
могущественной семерки ПК. Он нашел верные слова, разделил праведный гнев народа, но
призвал к сдержанности: все должно быть в рамках закона. Аналитики терялись в догадках.
Почему к нации обратился занимающий лишь пятую строчку в партийной иерархии? Потом
поняли: пришла пора грядущему лидеру появиться в кадре. После этого в ведущей китайской
газете появился его афоризм: «Настоящий лидер должен поощрять демократию, но в
критический момент действовать решительно».
«Кто он, Ху Цзиньтао? Я знаю, что он прекрасно танцует фокстрот, но что он думает по
поводу важнейших проблем современности?!» – с горечью воскликнул один из политологов.
И все-таки некоторые тонкие наблюдатели сделали предположение: будущий лидер –
скрытый либерал. Вспоминают, что во время его работы партийным руководителем
провинции Гуйчжоу он предоставлял убежище либеральным интеллектуалам, которым
нелегко жилось в Пекине, а в Париже дружески беседовал с известным диссидентом Ли
Силином, живущим там уже двадцать лет. Правозащитники увидели в этом добрый намек.
Знаменательно, что, как пишет американский журнал «Ньюсуик», хотя во время его работы в
Тибете была применена сила в подавлении антиправительственных демонстраций, в
окружении далай-ламы, верховного лидера тибетских буддистов, говорят, что с Ху Цзиньтао
можно иметь дело. И, как знать, может быть, именно он сумеет провести политическую
реформу, о которую споткнулись Дэн Сяопин и Цзян Цзэминь. Предполагают, что со
временем новый лидер может выступить с радикальными предложениями об изменении
правил игры правящей партии. Верховенство компартии закреплено в конституции, и
попытку поставить под сомнение ее монополию на власть здесь считают делом
антигосударственным. Но в меняющейся ситуации, чтобы остаться у власти, надо менять
правила игры.
От учения Мао к национальной идее
Мозговые центры (один из них создан специально для Ху Цзиньтао) работают над
щепетильными темами развития общества: как юридически прояснить отношения компартии
с правительством, правовой системой, армией, неправительственными организациями,
государственными предприятиями, рассматривают вариант подчинения министерства
обороны гражданскому лицу, большей автономии регионов. Думают над демократическими
выборами на всех уровнях. Разработан, например, амбициозный план повышения уровня
прямых выборов (они уже проходят в деревне), ради уменьшения разрыва в демократическом
развитии между материком и Тайванем. Выборы на уровне уезда рекомендованы на 2003 год,
города – на 2008-й, провинции – на 2013-й, на национальном уровне – на 2018–2023-й. Пока
это лишь идея. Изучают разные политические модели европейских стран, Южной Кореи,
Сингапура. Разрабатывают проект закона о политических партиях, ведь очень трудно перейти
к всеобщим выборам, пока нет права у оппозиции формировать политические организации и
выражать свои взгляды публично.
После того как на XVI съезде в уставе партии появилась теория «саньгэ дайбяо» – трех
представительств, – согласно которой КПК представляет интересы передовых
производительных сил (рыночной экономики, высоких технологий), передовой культуры,
фундаментальные интересы всего народа, не только рабочих и крестьян, но и
предпринимателей – «красных капиталистов», появилась возможность заняться тщательной
юстировкой идеологических догм. Идеи Мао Цзэдуна, приверженность социалистическому
пути, диктатура пролетариата и верховенство компартии – конституционные принципы в
Китае. Но один китайский политолог предложил такую логику развития событий. На смену
идеям Мао в перспективе может прийти идея национальная, которая объединит всех
китайцев. Кстати, по мнению Цяо Ши, бывшего члена политбюро, едва не ставшего в 80-е
генсеком, с помощью идей Мао, нарушавших законы общественного развития и
пренебрегавших национальной спецификой, нельзя воспитывать новое поколение. Диктатуру
пролетариата, на его взгляд, можно заменить правовым государством. Напомним, что Цзян
Цзэминь, заявив недавно, что общество должно управляться не только властью закона, но и
нормами, правилами поведения, нравственными убеждениями, силой примера, обратился за
помощью к Конфуцию, которому принадлежит идея добродетельного правления.
Приверженность социалистическому пути, продолжает политолог, можно заменить
принципом Дэн Сяопина: «Пусть некоторые китайцы обогатятся раньше других и поведут к
всеобщему процветанию всю нацию». И только последний принцип – верховенство
компартии – политолог предлагает не трогать. В обозримом будущем именно она может быть
гарантом стабильности общества.
Маневрировать новому генсеку придется не только на идеологическом поле – скорее, между
тремя соснами: идеологией, модернизацией и традицией. Появился «модернизированный»
тип китайца, чуждый многим традиционным ценностям, не считающий скромность и
бескорыстность добродетелью. При всем при том «новые китайцы» остаются китайцами. В
склонности к традиции они не видят признака косности мысли.
Как считает тонкий синолог Владимир Малявин, хотя формально модернизация прямо
противоположна установкам китайской традиции, у этих двух феноменов есть нечто общее.
Они равно враждебны предвзятым мнениям и идеологическим предрассудкам. Может быть,
крайности сойдутся? А значит, надо постепенно отказываться от идеологических
предрассудков. Кстати, китайцы верны своей традиции оглядываться назад и учитывают
опыт распада СССР. Они увидели причины распада не столько в кознях Запада, сколько и в
неспособности советского руководства сделать СССР частью мировой экономики и
удовлетворить жизненные потребности населения.
Певцы за сценой
Но прежде чем заняться всеми этими тонкостями, Ху Цзиньтао предстоит утвердить себя в
качестве истинного лидера. Пока некоторые обозреватели называют его «мнимым вождем».
Ведь Цзян Цзэминь пока остается фактическим лидером. Правда, весной будущего года он
расстанется с высшим государственным постом, но пока не ясно, как долго он будет
возглавлять Военный совет, а значит, контролировать армию. Многие убеждены, что он
может по-прежнему возглавлять руководящие группы ЦК по международным делам и
Тайваню. А значит, образуются два центра власти. Один концентрирует внимание на
экономике, другой – на внешней политике. Некоторые аналитики считают, что в партии
вновь восстановлен «институт старцев», который существовал при Дэн Сяопине, но потом
был отменен. Шестидесятилетние (кстати, Ху Цзиньтао только что исполнилось 60) будут на
авансцене заниматься практическими делами, а семидесятипятилетние за кулисами будут
исполнять роль «певца за сценой». На съезде был озвучен термин «главный представитель
партии» и после Дэна таковым был назван Цзян Цзэминь. Ху Цзиньтао, став генсеком, не был
назван «главным представителем четвертого поколения». Что это значит?
На мой взгляд, сомнения в истинности лидерства Ху Цзиньтао сильно преувеличены. В Китае
верны принципу «переходя брод, нащупывай камни». Вспомним, сколько сомнений было
поначалу по поводу фигуры Цзяна.
При всей реальности закулисной борьбы за власть в китайском руководстве существует
консенсус по поводу главных проблем. Недавно администрация нового генсека предложила
обществу социальный контракт: процветание в условиях однопартийного режима, движение
по восходящей, эффективность, неподкупное правительство, нет – демократии западного
типа. Радикальные политические изменения, скорее всего, будут отложены до XVII съезда в
2007 году, когда более внятно обозначит свою роль пятое поколение – те, кто воспитывался в
годы реформ Дэн Сяопина. Да и речь пойдет о гибридном режиме, где будут искать баланс
между дисциплиной и свободой, опекой и самостоятельностью, единовластием и
коллективным руководством, централизованностью и децентрализацией, властью
наследственной и избирательной. Словом, вопрос в том, каким должен быть режим при
данных исторических, материальных и духовных условиях, способный максимально
укреплять основы нравственной жизни, – вот в чем вопрос.
Новому руководству страны предстоит решить сонм проблем, одно перечисление которых
захватывает дух. Демографическая (новое тысячелетие страна встретила с населением на 100
миллионов больше, чем ожидалось), ресурсная (доля страны в ресурсах планеты намного
меньше среднемировой), экологическая (по загрязнению воздуха Китай занимает одно из
ведущих мест). Это проблемы вечные. Есть и благоприобретенные. Пышным цветом цветет
коррупция, которая отнесена к категории «жизни и смерти партии» (по оценкам китайских
экономистов, она стала отнимать ежегодно 14% ВВП!). Растет разрыв в уровне жизни между
городом и деревней, между приморскими и внутренними районами. Впервые в истории Китая
крестьяне стали покидать землю, не желая ее обрабатывать: на земле не прокормишься.
Впервые за годы реформ появились проигравшие, а значит, – реформы вступили в стадию
риска. Растет безработица, угрожая социальными взрывами.
Похоже, новый генсек сделает акцент на улучшении положения проигравших. А ведь
китайцев всегда куда больше волновало несправедливое распределение богатства, чем
бедность. Между прочим, у него, как и у его коллеги Вэнь Цзябао, который весной станет
главой правительства, уникальный опыт работы в бедных районах.
Один дипломат после встречи с Ху Цзиньтао заметил: «Потрясающе владеет собой, но не
чувствуется личность».
А может быть, вообще прошла пора харизматических личностей? Или, как говорят в Китае,
«талант благородного мужа, как жемчужину в морской пучине, разглядеть непросто».
| cодержание |
Китайские реформы продолжаются уже четверть века, но их успех продолжает волновать экспертов во всем мире. Реформаторы из Поднебесной показали не только несостоятельность коммунистических догм (этим трудно удивить современного экономиста), но и неполную адекватность стандартных неолиберальных рецептов. Каким образом Китаю удалось так ловко проскочить между Сциллой советского социализма и Харибдой западного либерализма? Содержит ли частный успех китайского эксперимента зародыши новых принципов экономического перехода к рынку?
Своим взглядом на эти проблемы с газетой «Время новостей» поделился известный китайский обществовед ХУ АНЬГАН -- директор Центра исследования национальной специфики Китая при АН Китая и Университете Цинхуа. Ху Аньган родился после образования КНР, он принадлежит к среднему поколению ученых, начавших путь в науку уже после завершения «культурной революции». Ныне профессор Ху принадлежит к числу влиятельных и авторитетных советников китайского руководства. Ему и его единомышленникам из так называемой «группы государственной стратегии» принадлежит ряд исследовательских докладов по стратегии экономического и социального развития страны, востребованных властями КНР при выработке курса реформ в конце 1990-х -- начале 2000-х годов.
-- С чего начинался китайский путь модернизации?
-- При Мао Цзэдуне курс формировался под влиянием «московского консенсуса». В конце 1950-х в КНР широко распространялся советский учебник политэкономии. Была еще Московская декларация представителей правящих партий социалистических государств, которую в ноябре 1957 года подписали руководители более десятка стран, в том числе Мао Цзэдун. На первом месте стояло огосударствление, что и сделали тогда в Китае. Затем коллективизация в деревне, уничтожение частной собственности -- в китайских городах частной собственности не осталось вообще. Были также требования масштабной индустриализации, развития тяжелой промышленности. В Китае это считали подлинным социализмом.
-- Что же считают социализмом теперь?
-- Поражение Мао Цзэдуна в конце 1970-х годов стало матерью успеха Дэн Сяопина. Во многом Мао действовал как идеалист, экстремист и авантюрист. Придя к власти, Дэн Сяопин выбрал путь постепенных преобразований, прямо противоположный линии Мао. При этом Дэн также говорил о социализме.
В 1980-х годах во всем мире наметился переход от «московского консенсуса» к «вашингтонскому консенсусу». Пришла эра тэтчеризма и рейганизма, когда сфера государственного вмешательства в экономику стала сокращаться, началась приватизация. Среди социалистических стран подобные реформы Китай начал сравнительно рано. Затем последовали польская, югославская и венгерская реформы, советская перестройка Михаила Горбачева. Направление реформ в Китае в целом отражало требования «вашингтонского консенсуса» -- либерализация экономики, цен и торговли, приватизация. Окончательно эти идеи для развивающихся стран обобщил к началу 1990-х годов Джон Вильямсон. Китайские преобразования 1980-х стали предвестием «вашингтонского консенсуса», только наши реформаторы не смогли сделать обобщение сами.
-- На уровне пропагандистских лозунгов кажется, что Китай застыл на позициях «московского консенсуса». Откуда к вам попал экономический либерализм?
-- В 1980-е годы на Китай повлияло знакомство с тэтчеризмом и рейганизмом, с опытом преобразований в Восточной Европе. Чиновники ездили в Польшу, Венгрию, Югославию, изучали ситуацию. В середине 80-х в КНР приглашали иностранных экономистов, чтобы помочь экономической реформе. Среди них были представители неолиберализма -- Милтон Фридмен, Чжан Учан.
Китайские реформы прошли уже два этапа. С конца 1970-х до начала 1990-х страна прощалась с плановой экономикой. Второй этап начался после 1992 года, когда начали строить рыночную экономику. Вот тут влияние рациональных аспектов "вашингтонского консенсуса" было весьма велико. Китай выступил за либерализацию торговли, привлечение иностранного капитала. Да и правительству было пора отказаться от стремления во все влезать и всем управлять, как это было прежде.
-- Появилась ли за это время у китайских лидеров собственная концепция реформ?
-- Вслед за крылатыми словами Дэн Сяопина у нас говорят о «двух теориях» китайской реформы. Первая -- «теория нащупывания». То есть переходить реку надо, осторожно нащупывая камни, а не преодолевая одним прыжком громадную пропасть. Исторический опыт приучил китайцев уменьшать риски и начинать реформы с самых слабых звеньев -- то есть оттуда, где провести реформу легче всего.
Вторая -- это «теория кошки». Дэн Сяопин сказал: «Неважно, черная кошка или белая. Если она ловит мышей, это хорошая кошка». Потом он пояснил, что хорошо все, что полезно развитию экономики, повышению жизненного уровня народа и совокупной мощи государства. Главное -- развитие, а социалистические методы или капиталистические -- неважно, все подойдет.
-- Неужели концепцию перехода к рынку можно создать из одних «кошек» и «камней»?
-- Это был прорыв в нашей идеологии. От познания самих себя мы перешли к учебе у других, открылись новому и стали создавать его. Мы заимствовали опыт разных стран, прежде всего в области рыночной экономики. Главным стал опыт развитых стран Запада. В ходе реформы предприятий расширились их права, увеличилась самостоятельность. Затем была создана современная система предприятий, введено корпоративное управление, была проведена налоговая и финансовая реформа.
А вот на втором этапе реформ проявилась проблема расслоения общества. Оно расслоилось еще в 1980-е годы, в 1990-е разрыв между богатством и бедностью увеличился -- прежде всего между городом и деревней, затем между регионами и между социальными группами. Цзян Цзэминь этого не признавал, он только говорил, что «расслоение надо предотвратить». Но на деле оно уже шло.
-- Насколько велико сейчас неравенство в Китае?
-- Я согласен с оценкой Всемирного банка, что коэффициент Джини в Китае составляет 0,437 (мера неравенства распределения доходов в диапазоне от нуля (полное равенство) до 1 (полное неравенство). - Ред.). Если учесть еще неофициальные доходы, уклонение от налогообложения, коррупцию, то коэффициент Джини будет 0,51 и выше. Судя по официальным номинальным доходам, разрыв уже достаточно велик. За время реформ, то есть за одно поколение, Китай прошел путь от коэффициента 0,2 до 0,5. Переход от справедливого к подчеркнуто несправедливому обществу очень заметен. Тем более что на начальном этапе реформ число бедных в большом масштабе снижалось, а со второй половины 1990-х годов эти пропорции менялись очень мало.
-- Что же теперь делать?
-- В своих исследованиях я утверждаю, что Китаю нужен новый взгляд на развитие, переход от «старой теории кошки» к «новой теории кошки». Ускорению этого перехода способствовала вспыхнувшая в 2003 году эпидемия атипичной пневмонии. Еще до эпидемии новый премьер Вэнь Цзябао выдвинул новый «курс 24 иероглифов» -- это и был новый взгляд на развитие страны. Он включает координацию развития города и деревни, взаимное стимулирование развитых восточных и отсталых западных районов, обмены с внешним миром, единение центра и периферии, одновременный учет ближних и дальних перспектив. Потом премьер Вэнь четко заявил, что «человек -- основа всего».
-- Какие же "кошки" нужны теперь Китаю?
-- Речь идет о стратегической коррекции дэновского взгляда на развитие без его коренного изменения. Старая «теория кошки» утверждала, что цвет не важен и самое главное -- «отлов мышей», то есть рост ВВП. Этому Дэн Сяопин уделял особое внимание. Однако для простых людей прирост ВВП -- это средство, а не цель.
Поэтому нам нужна «зеленая», а не «черная» кошка, то есть "зеленый", а не "черный" ВВП. Поясню, что "зеленый" ВВП -- это реальный ВВП за вычетом ущерба для окружающей среды. "Черный" ВВП -- это размер ущерба для природы, который надо вычитать. Погоня за абстрактным ВВП Китаю более не подходит.
Еще нам нужна «прозрачная» кошка, а не «серая» -- то есть ВВП без коррупции, которая наносит нам огромный ущерб. Издержки коррупции и чрезмерного вмешательства в экономику составляют в Китае 13--17% ВВП. «Серая» доля в китайском ВВП достигает 30%. Наша «кошка» должна быть как можно более «прозрачной», тогда мы сможем сократить взяточничество. Нам нужно не только увеличение ВВП, но и здоровое общество. Что толку, если доходы велики, но их на каждом шагу вымогают коррумпированные полицейские и чиновники?
-- Эти новые «кошки» не чужды и западной либеральной экономической мысли...
-- За рубежом уже говорят о «пекинском консенсусе». Нам лучше всего подходит свой китайский путь. Одно из базовых требований либерального «вашингтонского консенсуса» -- приватизация. В Китае приватизация есть, но не всеобъемлющая. Малые предприятия и магазины продают с аукционов, сдают в аренду. Но большие предприятия контролируются государством, их реконструируют, вводят систему корпоративного управления. Например, Аньшаньский металлургический комбинат уже вполне конкурентоспособен. Он находится в собственности государства, но действует по законам рынка. В Китае речь идет не о всеобщей приватизации, а о действии всех субъектов рынка по его законам. Это не приватизация, а либерализация -- вот в чем разница. Приватизировать можно за сутки, но действия людей от этого не изменятся, для этого нужно время.
Нам нужен путь от получения выгоды для части населения к получению выгоды для всего населения. Успешность реформы определяется тем, сколько людей смогут пользоваться их выгодами, получая свою долю. Идеал китайской политики -- это гармонизация многообразия, как в радуге. Мао Цзэдуну нужен был только красный цвет. Дэн Сяопина цвет не интересовал: черная кошка, белая кошка -- все равно. Сейчас мы говорим о сосуществовании различных укладов в экономике, их конкуренции, взаимной выгоде. Сосуществование многообразного соответствует национальной специфике Китая.
-- Но если Китай тормозит приватизацию, то это опять «московский консенсус»?
-- Это в России можно приватизировать хоть всю землю -- ничего не случится. В Китае же крестьянских дворов 230 миллионов. После приватизации у каждого земли будет недостаточно для ведения хозяйства. Поэтому в Китае существует система подряда -- это не частная собственность.
-- Но ведь после приватизации люди могут продать свои маленькие участки другим, получатся нормальные хозяйства?
-- Это в теории ученый может порассуждать о преимуществах свободного оборота земли. На деле человек, продав землю, может не прижиться в городе и стать бездомным либо вернуться в деревню и стать безземельным. У нас сейчас, по словам премьера Вэнь Цзябао, 10--50 миллионов безземельных крестьян. Когда-то власти купили у них землю, дали компенсацию, устроили на работу в городе или где-то еще. А получились безработные и бродяги, вот поэтому у нас и не приватизируют землю. После перепродажи огромное число людей лишится земли. Если их будет несколько сотен миллионов, что станет с обществом?
Китай пошел по пути свободной аграрной экономики -- есть земельный подряд на 30 лет, потом его можно продлять. Это и есть средний или третий путь, нигде такого не было. После успеха Китая по этому же пути пошел Вьетнам, там тоже не приватизировали землю.
-- При этом в 2003 году была принята поправка к конституции КНР об охране частной собственности...
-- В Китае уже сформировались два больших слоя населения -- капиталистический и трудящийся. Новый взгляд на развитие склоняется к трудящимся, поддерживает их. Однако охрана прав частной собственности стимулирует капиталистический слой. Это парадокс развития -- для движения вперед надо поощрять капиталистов, но для сохранения стабильности надо заботиться о трудящихся. Новатором тут выступил еще Мао Цзэдун -- в 1949 году он призывал «сочетать государственные и личные интересы, приносить выгоду труду и капиталу». Это положение вписали в «Общую программу» -- тогдашний основной закон страны, но потом Мао этого не придерживался. А ведь его формула отношений труда и капитала, государственного и негосударственного сектора соответствовала национальной специфике Китая.
Цзян Цзэминь настоял на введении поправки о защите частной собственности в конституцию КНР. Он в большей степени представлял интересы капитала, его предложения способствовали развитию страны. Однако после акций протеста на северо-востоке страны он понял, что рабочий класс важен. Впрочем, в конституции четко сказано лишь о защите законной собственности, к незаконной это не относится. За границей сразу обратили на это внимание.
Теория «прозрачной кошки» подходит и труду, и капиталу. Открытые правительственные закупки на торгах в прошлом году составили 200 миллиардов юаней, пять лет назад они были равны нулю. Эта хорошая практика началась в эпоху Чжу Жунцзи, который, став в 90-е годы мэром Шанхая и секретарем горкома партии, начал проводить в городе прозрачную политику. Все строительные проекты шли через открытый тендер. Это было настоящее возвращение к программе Мао 1949 года, к «новой демократии».
И сейчас мы не вышли за пределы «Общей программы» 1949 года. Новые идеи Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао -- это возвращение к китайскому пути "золотой середины", единства природы и человека. Они больше опирались на эти принципы, чем на "вашингтонский консенсус", который страдает односторонностью, так же, как и "московский".
-- Наверное, успех китайских реформ опирается на какие-то уникальные национальные особенности...
-- За плечами России было 70 лет плановой экономики, а в Китае она длилась лишь одно поколение. И вообще у китайцев очень хорошая институциональная память. Почему так легко удалось ввести систему семейного подряда? Потому, что она уже существовала до 1956 года. В провинциях Аньхуэй и Сычуань она была и в начале 1960-х. Но люди быстро вспомнили, как это делается и что это лучше производственной бригады. Но главное, что институциональная память есть и у руководителей -- это показал прежде всего Дэн Сяопин.
Очень важна китайская способность учиться. 20 лет назад никто не знал, что такое рыночная экономика, а теперь даже крестьяне знают, кому что продавать. Я ездил в Турфан, это далеко на западе Китая, так там информацию о выращенном винограде размещают в Интернете, чтобы виноделы могли делать заказы. Если крестьяне учатся по своей инициативе, то предприятия -- тем более.
Правда, теперь приходится конкурировать, китайцы ощутили это больше, чем россияне. У нас переизбыток рабочей силы, чего нет в вашей стране. Работают в субботу-воскресенье, работают вечером, причем из-за давления на рынок труда работающим приходится работать в полную силу. Но люди быстро обучаются.
В начале 1980-х годов многие спрашивали: зачем нам ввозить японские автомобили, цветные телевизоры? Сейчас уже никто не обсуждает, нужна ли открытость рынка. Ввезли товар -- научились делать сами, потом быстро начинаем его экспортировать. Китайцы смотрят так: если есть выгода, значит, хорошо.
-- А не получится так, что китайская элита будет заботиться только о себе, забыв о простых людях?
-- Мао Цзэдун в 1960-е годы, глядя на СССР, беспокоился, что в Китае появится класс бюрократов. Он начал «культурную революцию» -- этим грубым способом Мао пытался повлиять на оторвавшуюся от масс партийную верхушку. Способ был ошибочен, но вопрос был поднят разумный.
В процессе правления возникает оторванная от народа элита. Сейчас у нас говорят о трех больших элитах -- политической (это и есть бюрократический слой), экономической или капиталистической (есть деньги -- есть и власть), а также интеллектуальной. Слияние элит между собой и замыкание их в себе ведет к противопоставлению себя массам. КПК должна контролировать все три элиты, в противном случае может возникнуть отчуждение.
Все больше становится коллективных протестов рабочих -- не против правительства, а против предпринимателей. Работников из деревни часто обманывают: они в Пекине построят здание, а им деньги не заплатят. За них даже вступался премьер Вэнь Цзябао. Противоречия элиты и масс выражаются в том, что люди устраивают сидячие забастовки у зданий органов власти, пишут письма. Отношения элиты и масс тоже должны быть скоординированы, почему мы и говорим о "прозрачной кошке". Интеллектуальная элита не должна заниматься плагиатом, экономическая элита не должна уклоняться от налогов, политическая -- брать взятки.
-- Скажите, в какой мере китайские власти склонны прислушиваться к советам экспертов, к их идеологическим спорам?
-- Политика китайских властей ориентирована на реальность. Они не обращают особого внимания на дискуссии ученых. У ученых много разных точек зрения, а правительство действует, как пожарная команда: загорелось -- бегут тушить. Там не обсуждают, что надо спасать, а что не надо. Это ученые склонны порассуждать -- почему возникают пожары, в чем их природа и специфика.
Я думаю, что нынешний идеологический спор либерализма и консерватизма малоинтересен. Я сторонник экономической либерализации в области привлечения иностранного капитала и торговли. Я за вхождение в ВТО, за снижение налогов, за отмену ввозных пошлин на сырье и высокие технологии. Но это потому, что все это соответствует интересам Китая, а не потому, что я либерал. Одновременно я и консерватор, потому что считаю, что реформы в Китае надо продвигать без суеты, осмотрительно и постепенно. Крестьянин не сможет в одночасье выучиться рыночной экономике, то же касается и целого предприятия.
В последние годы я критиковал положение в гражданской авиации и энергетике, где велика монополизация. Теперь то же касается и сферы телекоммуникаций. Тут я за либерализм. Но в области социальных гарантий и борьбы с бедностью я консерватор.
Старшее поколение экспертов при обсуждении политических вопросов обязательно ищет идеологические причины. Один наш почтенный академик, желая высказаться в пользу чего-либо, обязательно ищет цитату из Карла Маркса. Наше течение «национальной стратегии» считает это излишним. Мы исходим из самих проблем, это практический подход -- если хотите, «теория кошки».
-- Как действует китайский механизм принятия решений?
-- Сперва была эпоха личной политики Мао Цзэдуна: все успехи и все провалы благодаря одному человеку. Потом настала эпоха коллективной политики Дэн Сяопина, в центре которой оставался он сам. Далее пришла эпоха Цзян Цзэминя, когда выработка политики происходила с участием экспертов, хотя оно не было оформлено институционально. Новая эпоха Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао -- это коллективное принятие решений с механизмом участия в выработке политики, оформленном как специальный институт и основанном на общественном консенсусе. Теперь сформировался эффективный механизм преодоления неполноты, асимметрии и неточности информации, с которой сталкиваются все руководители. Может быть, я преувеличиваю, но я уверен, что благодаря таким механизмам у нас не будет нового "большого скачка" или "культурной революции".
Китайская политическая реформа начинается с механизма принятия решений, а не с большой демократии или выборов в парламент. Будет такой механизм, будет и внутренняя логика у реформ. В ее создании участвуют ученые, Всемирный банк (ВБ), Международный валютный фонд, иностранные эксперты -- Джозеф Стиглиц, например.
-- И как влияют на ваши реформы Стиглиц и Всемирный банк?
-- Руководство страны часто приглашает в Китай иностранных экспертов. Они встречались с премьером, выдвигали свои идеи. Мы перевели доклад ВБ, представили его премьеру. Потом перевели и краткую выжимку из 900-страничного доклада Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), посвященного проблемам Китая. Мы не только сами должны исследовать Китай, мы должны смотреть, как его исследуют другие.
-- А вы не боитесь? В России экономические трудности 1990-х годов часто списывают на плохие советы иностранных консультантов.
-- Мы изучили опыт кредитной помощи Китаю со стороны ВБ и Азиатского банка развития за последние 20 лет. Оценка получилась очень высокой. В 1980 году ВБ восстановил место Китая в самом ВБ и МВФ, дал Китаю первый кредит. Дэн Сяопин пригласил тогда в Китай делегацию ВБ, чтобы они помогли разработать долгосрочный план увеличения ВВП. Делегация работала совместно с китайскими экспертами, они составили доклад, который был переведен на китайский.
Теперь стало понятно, что многие тогдашние советы заслуживали внимания. Предлагалось усилить урбанизацию, развивать сферу обслуживания, о которой мы тогда не имели понятия. Эксперты ВБ предупреждали о расслоении по уровню доходов, призывали создать систему социальной защиты, открыть рынок труда и так далее.
Рекомендации ВБ и МВФ мы оценили так: Китай преуспел, потому что опирался на самого себя. Предложения и программы ВБ были организованы под наши, а не под их нужды. Начиная с 7-й пятилетки мы делились нашими планами с ВБ и другими организациями, в том числе с Программой развития ООН (UNDP). Они старались максимально адаптировать свои программы под наши планы. Мы хозяева, они нам помогали развиваться.
Поэтому нам не стоит бояться ошибочных или вредных советов. Главное -- наш собственный механизм принятия решений. Когда западные эксперты представили свой доклад Дэн Сяопину, он, думаю, его просто не понял -- у него не было специальных экономических знаний. Он пошел путем «нащупывания».
Нельзя сваливать вину за ошибки на каких-то американских советников, так можно вообще перестать к кому-то прислушиваться. Мы решили, что не можем не учитывать иностранные советы. Сейчас в ходе 11-й пятилетки ВБ дает нам свои предложения, потому что задачи нашего развития совпадают с задачами ВБ и UNDP о борьбе с бедностью. К 2015 году мы намерены наполовину уменьшить число бедных, успехи Китая прямо влияют на достижение этих целей в мировом масштабе.
Беседовал Александр ЛОМАНОВ
// читайте тему // Спорные территории
--------------------------------------------------------------------------------
Александр Ломанов — д. и. н, ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН, член научно-консультативного совета журнала «Россия в глобальной политике».
--------------------------------------------------------------------------------
Недавно в Пекине закрылась сессия парламента — Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП). Кульминацией десятидневного заседания с участием почти трех тысяч народных избранников стало утверждение 13 поправок к конституции КНР. Часть новаций может претендовать на место в учебниках истории.
Основной закон обогатился положением о «неприкосновенности законной частной собственности граждан» и обязательством государства «уважать и охранять права человека». Депутаты вписали в конституцию тезис о руководящей роли «важных идей тройного представительства». Эти «важные идеи», выдвинутые четыре года назад тогдашним лидером КНР Цзян Цзэминем, были восприняты как шаг властей навстречу новой китайской буржуазии. «Тройное представительство» подчеркивает приоритет развития «передовых производительных сил» вне зависимости от формы собственности.
Заслуга депутатов ВСНП состояла прежде всего в единодушном одобрении предложенных им поправок — 2863 голоса "за", 10 "против", 17 воздержались. Список конституционных изменений был составлен и утвержден прошлой осенью на пленуме ЦК монопольно правящей компартии. То, что могло бы потрясти устои брежневского СССР, буднично вошло в китайское законодательство в ходе постепенных реформ. Китай подвел черту под коммунистическими экспериментами эпохи Мао Цзэдуна и начал движение в сторону построения правового государства.
Новый китайский лидер Ху Цзиньтао неустанно говорит народу о важности соблюдения конституции и о приоритете права над бюрократическим произволом. Слова о «неприкосновенности» частной собственности воодушевили не только богатеев, но и простых людей. Экономическая газета «Чжунго цзинцзи шибао» приводит историю пекинского таксиста по имени Ван Ли — застройщики собираются снести его городской дом и выплатить в качестве компенсации 60 тыс. юаней (1 доллар США равен 8,2 юаня). Новое городское жилье за эти деньги не купить, а при переезде в пригород его дочка не сможет учиться в хорошей школе. «Теперь охрана частной собственности вошла в конституцию, так застройщики уже не будут такими всемогущими?» — с надеждой спрашивает Ван Ли. Ему вторит сосед по несчастью: «Конституция все определила, может, мне не надо склонять голову, и мой дом не смогут просто так снести по чьему-то желанию?»
Влиятельные китайские юристы подчеркивают, что права собственности и человека тесно связаны — владение имуществом сделает людей свободными и откроет путь к построению в Китае гражданского общества. Государство пока не собирается трактовать права человека по западным канонам и вводить в Поднебесной независимые СМИ, многопартийную систему или состязательные выборы в высшие эшелоны власти. Но все же обещанная конституцией защита прав человека позволит экспертному сообществу КНР активизировать поиск пути реформы политической системы.
Нынешняя сессия ВСНП заслушала первый отчет нового премьера-реформатора Вэнь Цзябао, пришедшего во власть год назад в тандеме с председателем КНР Ху Цзиньтао. Премьер заявил о необходимости снизить темпы экономического роста, дабы уберечь народное хозяйство от резких подъемов и спадов. Если в 2003 году китайский ВВП вырос на 9,1%, то в 2004-м рост должен снизиться до 7%.
«Перегрев» рождает все больше проблем — в экономике много ненужных инвестиций, некоторые отрасли (производство стали, цемента и алюминия) «раскалились» от притока денег. С другой стороны, экономике остро недостает транспортных, энергетических и сырьевых ресурсов. Глава Госкомитета по развитию и реформе Ма Кай признал, что нынешние преобразования основаны на «высоком инвестировании, высоком потреблении и высоком загрязнении». Зарубежные эксперты бьют тревогу — доля КНР в мировой экономике составляет лишь 4%, но он потребляет треть используемого в мире угля, 27% стали, 25% алюминия и 40% цемента. К 2020-му Китай может превзойти США по объему выбросов парниковых газов.
Новый лозунг дня требует «брать за основу человека» — слишком уж острыми стали социальные проблемы. Доходы крестьян растут медленно, трудно решаются проблемы трудоустройства в городах, увеличивается пропасть между богатыми и бедными. Малоимущим все тяжелее поступить на учебу или попасть к врачу, люди все острее реагируют на разрастание коррупции в партийно-государственном аппарате. 800-миллионная крестьянская масса с огромным трудом приспосабливается к жизни в условиях рынка. Проблема деревни не сводится к возможности возникновения масштабных беспорядков. Сельская нищета тормозит развитие всей экономики — ведь крестьяне не выходят на рынок в качестве активных потребителей товаров и услуг. Правительство обещало, что с этого года сельхозналог станет ежегодно снижаться примерно на 1% и будет полностью отменен в ближайшие пять лет.
Авторитетный эксперт по проблемам современного Китая профессор Ху Аньган напомнил газете «Время новостей», что 20 лет назад на заре реформ Дэн Сяопин выступил с концепций «опережающего обогащения», призвав к тому, чтобы часть районов и часть людей обогатилась быстрее других. Теперь власти делают важный шаг к реализации концепции «совместного процветания». Исследователь напомнил тревожную статистику. Самая богатая провинция восточного Китая в десять раз богаче самой бедной западной провинции. 10% самых бедных семей принадлежит 1,4% имущества, тогда как 10% самых богатых семей принадлежит 45%. Разрыв доходов горожан и селян составляет 3,24:1.
Премьер Вэнь Цзябао на днях признал, что коррекция экономической политики дастся нелегко, она «не легче, чем прошлогоднее испытание атипичной пневмонией». Однако новые руководители Китая обещали приложить все усилия для преодоления разрывов и дисбалансов, возникших в ходе масштабных преобразований, — между городом и селом, между регионами, между экономикой и социальной сферой, между человеком и природой, а также между задачами развития внутри страны и открытостью для внешнего мира.
Ху Аньган отметил, что «совместное процветание» не означает «уравнительного процветания» — никто не будет добиваться, чтобы богатые люди и районы остановились в развитии или откатились вспять. По мнению ученого, новый курс даст 1,3 млрд человек «шанс совместно участвовать в развитии, совместно повышать способность к развитию, повышать уровень развития, совместно наслаждаться плодами развития». Это обеспечит искомую стабильность китайского общества, его политическую устойчивость и управляемость.
