Владимир АШКЕНАЗИ:
Я - МОДИФИЦИРОВАННЫЙ РУССКИЙ
Один из лучших пианистов современности наконец выступит на родине, в Москве.
Через три месяца (и тридцать девять лет)
В течение нескольких десятилетий имя Владимира Ашкенази было в первой
десятке, казалось, невосполнимых потерь русской культуры. Таких потерь, как
Ростропович, Барышников, Галич, Аксенов: Я знал о нем всю свою жизнь, в
первой ее половине даже не мечтая услышать его игру, довольствуясь лишь
пересказами редких счастливцев. А сегодня он возвращается, пусть и с
британским паспортом. Один из величайших пианистов прошлого века и, кажется,
лучший из перешагнувших в век нынешний в октябре выступит с концертом у себя
на родине. Живые глаза, мягкая, застенчивая улыбка, интересная речь: и
довольно сильный английский акцент. Советский режим украл у одной шестой
части суши талант Владимира Ашкенази, а у него самого - родной язык.
- Владимир Давидович, насколько для современного музыканта, ставшего
практически гражданином мира, важно иметь культурные корни?
- Я никогда не отказывался от русских корней и по своей воле от них
не отрывался.
- Кто вы сейчас - англичанин, русский, еврей или космополит, то есть
гражданин мира?
- Конечно, я русский. Моя мама - русская, а папа - еврей. Гражданин
мира - это слишком пафосно, для политических деклараций. А слово
<космополит> для меня до сих пор имеет другое значение: так во времена моего
детства здесь называли евреев, помните <дело врачей>? Точнее всего сказать,
что я - модифицированный русский. Пока я рос в России, учился, развивался, я
впитал все русское. А сегодня я пытаюсь сохранить из этого все самое ценное
и впитать все самое ценное на Западе, где я живу уже почти сорок лет.
- А что для вас - самое ценное?
- Пожалуй, это: я не помню по-русски: по-английски - :
- А так и будет - <толерантность>. В классическом русском языке для
этого понятия даже нет полного аналога. Ближе всего - <терпимость>.
- Ну да, вы правы: Слово <терпимость> даже звучит как-то: не очень.
Так вот, толерантность и есть самое главное, что есть в западной культуре в
отличие от русской.
- Владимир Давидович, вы вспомнили <дело врачей>, космополитизм:
Прошло уже полвека, для вас это до сих пор так чувствительно?
- Знаете, там вообще не имеют ни малейшего понятия о том, в каких
психологических условиях здесь люди жили!
Вот в один день, 5 марта 1953 года, умерли два человека: Иосиф Сталин
и Сергей Прокофьев - скоро будет полувековая дата. К этой дате я планирую
провести в Лондоне серию концертов и дискуссий. Кроме Прокофьева, мы
планируем исполнять еще произведения Шостаковича и Кабалевского. Тогда же
будем рассказывать о том, как трудно было жить и работать этим композиторам.
Недавно я прочел мемуары Вано Мурадели - был потрясен его
формулировкой: он написал, что горд, попав в ТАКУЮ компанию со своей оперой
<Великая дружба>! Вы помните то знаменитое постановление ЦК о <сумбуре
вместо музыки>? Дело в том, что Сталин в то время был крайне удивлен и
обижен, почему ведущие композиторы не пишут произведений о нем. И вот
Мурадели в своих мемуарах пишет, что тогда готовили арест Шостаковича.
Вы смотрели фильм <Падение Берлина>? Его ставил Михаил Чиаурели, там
в конце под торжественную музыку появляется Сталин, и к нему бегут народы,
его приветствуя. Можно много разного говорить про это кино, и крайне
интересен вопрос, насколько допустимо было с творческой точки зрения писать
музыку к <Падению Берлина>, но Шостакович не был арестован только благодаря
тому, что написал эту музыку.
- Владимир Давидович, очень странно от вас все это слышать: даже
сразу после отъезда вы ни разу не выступали с политическими декларациями!
Может быть, поэтому во время советской власти вокруг вашего имени всегда
присутствовала <фигура умолчания>? О вас не говорили хорошо, но и не
клеймили позором как изменника:
- А я и не был <изменником>, по крайней мере, в собственном
понимании. Меня тогда буквально выдавили из СССР! Все началось в 58-м году
после гастролей в Соединенных Штатах. Тогда полагалось, чтобы вместе с
музыкантами на все гастроли ездили сопровождающие из КГБ, мы их называли
<ангелы-хранители>. Так вот, после этих гастролей мой <ангел-хранитель> по
фамилии Волошин, не помню имени, написал про меня: репортаж. Он дословно
обвинил меня в том, что <мне понравилась Америка>. Тогда меня вызвали в
специальную комиссию Министерства культуры, прочитали этот: репортаж и
отменили мое турне по Германии. Я даже помню, как сказали: <Вы, Ашкенази,
теперь будете играть для рабочих и крестьян!>. Они это сделали <в
наказание>, вы понимаете? И очень удивились, когда я их поблагодарил и
сказал, что на зарубежных гастролях очень утомляюсь и рад, что теперь смогу
немного отдохнуть. На том заседании присутствовал некто Курпеков, секретарь
комитета комсомола консерватории. Он был, как ни странно, порядочным
человеком - вышел вместе со мной и долго меня успокаивал.
А потом произошла уж совсем фантастическая история! Дело в том, что
моя жена - исландка, она тоже училась в консерватории, мы тогда только
собирались пожениться. Так вот, меня как-то нашел этот Курпеков и сказал,
что был в одном кабинете и случайно слышал телефонный разговор, в котором
один начальник просил другого, чтобы моей будущей жене не продлевали визу!
Но бюрократия и в то время была ужасной: пока эта информация не дошла до
нужного кабинета, у нас было в запасе несколько дней. В общем, она в тот же
день пошла в МИД, визу ей продлили, и мы успели пожениться. Кстати, этот
Курпеков был на моем концерте в 89-м году, я узнал его, представил всем и
рассказал, что он для нас тогда сделал.
- А как все-таки произошел ваш отъезд?
- Когда мы поженились, мою жену заставили принять гражданство СССР. И
когда она получала новый паспорт, ей сказали: <Поздравляем вас, вы теперь -
гражданка самого свободного в мире государства!>. В это же самое время меня
не хотели выпускать на конкурс Чайковского! Впрочем, мне повезло, я выступил
и разделил на нем первое место.
Тогда знаменитый импресарио Сол Юрок смог добиться, чтобы меня
отпустили на гастроли в США. И вдруг случается карибский кризис 62-го года,
начальники боятся лишних осложнений и заняты другими проблемами. Словом, нас
выпускают, а моему <ангелу-хранителю> американцы визу не дают! В общем,
фантастическая была поездка: мы с женой были одни. Вот тогда и родилась
мысль: <А что, если:>. Но мы вернулись, неудобно было подводить людей,
которые нас выпустили. А потом у меня была поездка в Великобританию, и
представляете, уже моей жене не хотели давать визу! Я собирался отказаться
от гастролей, но начальники испугались неустойки, и ее выпустили. Впрочем, я
даже не знаю, что больше подействовало: денежный вопрос или политический -
моя жена тогда заявила, что пойдет в посольство Исландии и возьмет обратно
свое гражданство. В общем, мы все-таки поехали и уже там поняли, что больше
нас могут не выпустить. И решили остаться. Все процедуры выезда тогда были
очень унизительны, вы представляете, на каком-то комитете меня однажды
спрашивали, читал ли я <...Ивана Денисовича>!
- А вы читали?
- Нет, но только потому, что просто не смог достать, хотя очень
хотел. <Один день Ивана Денисовича> я потом нашел в Великобритании, на
английском языке.
- Говорят, вы впервые встретились с Солженицыным только в этот приезд
в Россию, это правда?
- Да, причем именно сегодня. Дело в том, что он всегда был моим
кумиром, но встретиться не получалось. Недавно я познакомился с его сыном
Игнатом, вы же знаете, он очень приличный пианист. Так вот, Игнат
договорился с отцом о нашей встрече.
- И о чем вы говорили с Александром Исаевичем?
- Вы знаете: это была частная беседа, я не хотел бы ее пересказывать.
- Извините. Тогда давайте вернемся к вашему отъезду и первым годам на
Западе.
- Я тогда не стал делать никаких заявлений и не отказался от
советского гражданства. Я оставил советский паспорт и на каждую поездку из
Великобритании в другую страну получал визы. А в Союзе не знали, к какой
категории меня отнести: вроде бы и не предатель, но не возвращается.
Гражданство я поменял только через много лет, чтобы удобнее было ездить по
миру.
- А в октябре вы впервые будете играть в Москве после 63-го года?
- Да: Я уже приезжал сюда в 1989-м, но тогда я только дирижировал, а
в этот раз буду, кроме того, и играть.
- Своих родителей за эти годы вы видели?
- Да. Видимо, <за мое хорошее поведение> в середине 70-х родителям
разрешили выехать ко мне в гости.
- Ваш отец Давид Ашкенази тоже много лет был одним из самых известных
пианистов в СССР. У него после вашего отъезда появились сложности?
- Как ни удивительно, никаких особых проблем не было. Ему только
запретили играть на правительственных приемах, и все. Вот, правда, сестру
Лену не приняли в консерваторию, хотя она играла очень прилично, но им
хватило одного <перебежчика>. А в <Гнесинку>, оказалось, можно, ведь ничего
политического я не заявлял.
- Ваш сын знает русский?
- Нет. Совсем нет.
- Так что же, все эти годы вы были лишены родного языка?
- По-русски я читал. Я понимаю, почему вы спрашиваете, у меня сейчас
интонации английские, да?
- Ну немного. А какой язык у вас сегодня <рабочий> в оркестре чешской
филармонии?
- Когда мы знакомились с оркестром, я их спросил, какой они
предпочитают, и добавил шепотом: <По-русски, может быть, не стоит?>. Они
посмеялись, и теперь рабочие у нас - английский и немецкий, по-русски мы
часто говорим в перерывах.
- Знаменитый рок-пианист и композитор Рик Уэйкман сказал мне, что
именно концерт Владимира Ашкенази, слышанный в детстве, призвал его в
музыку. Как вы к этому относитесь?
- Мне очень приятно, но я его не знаю. Я вообще никого не знаю из
этой музыки.
- А где граница между <музыками>? Что - культура, а что -
масс-культура?
- Не знаю, я много думаю, и пока нет ответа. Границы, наверное, тоже
нет.
- Владимир Давидович, Михаил Барышников вообще ни разу не приезжал в
Россию, а Ростропович очень активно участвует в нашей общественной жизни.
Вам не поступало предложений куда-нибудь вступить и в чем-нибудь
поучаствовать?
- Нет, никаких предложений не было. Дело в том, что для Славы это
состояние органично и естественно. Славу из страны впрямую выгнали, и он
стал общественной фигурой уже тогда, вот все и продолжается.
- Вы сегодня следите за тем, что происходит в мире?
- Сейчас слежу, но очень выборочно. Интересует многое, не знаю, как
объяснить: Я слежу, куда идет мир и почему. Меня интересуют причины. Это
относится к нашему существованию на планете, почему мы такие, почему системы
разные.
- И почему же мы, русские, такие? Почему никак не становимся частью
европейской цивилизации, почему замкнуты в самих себе, как японцы до
позапрошлого века?
- Это очень долгий и серьезный разговор. Камни, холод, пространство.
При этом очень легко было добывать пищу, не так, как, скажем, викингам. Но
окончательного ответа у меня и здесь нет.
- Владимир Давидович, скажите, когда у пианиста работают руки,
насколько включена его голова?
- У меня, надеюсь, всегда. Хотя это шутка, как и ваш вопрос.
Объяснить этот процесс в принципе невозможно. Если бы я знал ответ, я был бы
самым гениальным артистом: или наоборот?..
