ОБЩЕСТВОЗНАНИЕ, УРОК 2-Й: ОБ ОБЩЕСТВЕ И «СТУПЕНЯХ» ЕГО РАЗВИТИЯ
27.02.2014
Продолжаем вместе с Сергеем Кара-Мурзой читать школьный учебник по обществознанию. Напомним, во время одного из семинаров Центра, посвященного кризису обществоведения в постсоветской России, кто-то заметил, что стоило бы подвергнуть критическому анализу школьные учебники обществознания: они пишутся более понятно и просто, чем труды академиков, их читает множество учителей и учеников, возникает, пусть неявно, какая-то дискуссия. Для начала это — хороший учебный материал.
«Я по семейным обстоятельствам внимательно изучил один учебник, и, кажется, могу начать этот экспериментальный проект. Очень не хочу обидеть авторов учебника — критиковать несравненно легче, чем самому писать такую книгу. Постараюсь выразиться ясно — и не сорваться в болото занудливых придирок.
В общем, сформулирую замечания к учебнику «Обществознание» (8-й класс общеобразовательных учреждений). Выпущен издательством «Просвещение» в 2012 году (3-е издание) под грифом Российской академии наук и Российской академии образования в серии «Академический школьный учебник». Рекомендован Министерством образования и науки Российской Федерации. Руководитель авторского коллектива Л. Н. Боголюбов, академик РАО».
Сергей Кара-Мурза
4. § 2 начинается вопросом «Что мы называем обществом».
«Научный» ответ учебника таков: «В науке обществом называют часть мира, отличающуюся от природы».
Это определение вызывает недоумение. В какой науке «обществом называют часть мира, отличающуюся от природы»? Да может ли быть такая наука, противоречащая здравому смыслу? Вот, мой компьютер есть «часть мира, отличающаяся от природы» — разве наука назовет его обществом? Думаю, даже если бы компьютеры всего мира собрались в одно место, их бы не назвали обществом (во всяком случае в контексте учебника «Обществознание»). А кирпич, о который я споткнулся — общество? Это какая-то странная импровизация в сфере понятий.
Дальше идет такое пояснение: «В широком смысле слова [общество] это все человечество. В него входят не только все ныне живущие люди».
На мой взгляд, это очень странная идея. Всегда считалось и считается, что общество и человечество — разные категории. Человечество — глобальная совокупность всех людей, даже если для простоты охватить мысленно лишь «всех ныне живущих людей». Человечество — большая сложная система, образованная множеством разных обществ, как организм, образованный множеством клеток, существенно различающихся между собой. Но ведь нельзя же сказать, что клетка — это весь организм, даже в самом широком смысле слова.
Еще больше усложняет дело расширение образа общества во времени: «Общество — это все человечество в его истории, современности и перспективе». Зачем здесь такое усложнение? Школьники (да и студенты, не говоря уж о генсеке КПСС Ю.В. Андропове) плохо представляют себе даже то общество, в котором живут «здесь и сейчас».
Почему было, не мудрствуя, не представить абстрактное общество как систему, обладающую структурой средней сложности, с социокультурными общностями как элементами и с информационными потоками и общественными отношениями как связями? С такой моделью можно было наглядно объяснить и динамику общества, и главные противоречия, и типы трансформации.
Недоумение вызывает такое утверждение: «Объединение людей в общество не зависит от чьего-то желания. Вступление в него происходит не по заявлению — каждый родившийся человек естественно включается в жизнь общества».
Как это «Вступление людей в общество не зависит от чьего-то желания… Каждый родившийся человек естественно включается в жизнь общества»? Что это за утопия?
А кто такие отщепенцы, маргиналы, изгои и изверги? Что такое «социальное дно»? Может ли человек, отбывающий пожизненное заключение, вступить в общество «не завися от чьего-то желания»? Изучение судьбы «выброшенных из общества» — одна из важных областей социологии. Вот, например, диссертация «Социальная эксклюзия семей, имеющих детей-инвалидов» (2010) — что означает ее название? А поток публикаций о социальной эксклюзии пенсионеров временами становится бурным.
На мой взгляд, неудачно проведено структурирование общества по «сферам деятельности». Грубое расчленение систем чревато ошибками divisio (разделения). При этом возникают воображаемые сущности, которые на деле являются понятиями, служащими для анализа. Это следовало бы объяснить ученикам, чтобы предупредить ошибки гипостазирования (типичные для нашего обществоведения). В учебнике представляют структуру общества как деятельности таким образом:
«Экономическая сфера является во многом определяющей по отношению к другим сферам. В нее входят промышленное и сельскохозяйственное производство, отношения людей в процессе производства, обмен продуктами производственной деятельности, их распределение.
Социальная сфера включает в себя слои и классы, классовые отношения, нации и национальные отношения, семью, семейно-бытовые отношения, учреждения воспитания, медицинского обслуживания, досуга.
Политическая сфера жизни общества включает в себя государственную власть, политические партии, отношения людей, связанные с использованием власти для реализации интересов тех или иных социальных групп.
Духовная сфера охватывает науку, нравственность, религию, искусство, научные учреждения, религиозные организации, учреждения культуры, соответствующую деятельность людей».
Наполнение этих разделов показывает, что такое расчленение целостности не дает хорошего подхода к анализу. Так, образ экономической сферы скорее представляет социальные отношения и политику, а критически важные составляющие общественного производства в выбранном «срезе» почти не видны. Лучше было бы провести такое структурирование общества позже, когда ученики будут лучше ознакомлены с «анатомией» общества на содержательном материале.
5. Очень важен, особенно для России, общество которой быстро трансформируется, раздел «Ступени развития общества». На мой взгляд, эта тема раскрыта совершенно неудовлетворительно, с очень грубыми ошибками.
Вот главный тезис: «Общество прошло длительный путь, на котором наука выделяет несколько ступеней. Если рассматривать в первую очередь средства, с помощью которых люди производят необходимые им материальные блага, а также опыт, накопленный в таком производстве, то можно увидеть три ступени в развитии общества: традиционное (аграрное), индустриальное и постиндустриальное общество».
Классификация обществ по формационному признаку ошибочно, это продукт евроцентризма, который в ХIХ веке был метаидеологией Запада. Суть ее — утверждение, будто лишь Запад нашел «столбовую дорогу» развития цивилизации, а остальные страны и культуры отстали от него, но рано или поздно вернутся на эту дорогу и пройдут тот же путь, что и Запад, поднимаясь со ступеньки на ступеньку.
Влияния этого евроцентризма не избежали ни Спенсер и Дюркгейм с Тённисом, ни Маркс, который описывал общество Индии, исходя из докладов Ост-Индской компании. Все эти авторы обладали лишь скудным знанием о традиционных обществах, и привлекать их как авторитетных ученых по этому вопросу нельзя. Тем более, мало изучены первобытные общества, в которых материальные блага в большей мере добывались, а не производились (общества охотников и собирателей).
Но главное, традиционное и индустриальное общества уже в ХIХ веке различались не средствами производства, а культурой (мировоззрением и антропологией). К концу ХIХ века Япония была развитой индустриальной страной (что показала и Русско-японская война), но ее общество было типичным традиционным обществом.
Широкое исследование традиционных обществ началось в 1940–1950-е годы, когда прошла мировая волна революций («не по Марксу») именно в этих обществах — в крестьянских странах от России и Китая до Мексики. А за ними поднялась волна антиколониальных национальных движений. Тогда и кинулись антропологи изучать традиционные общества.
Но почему для учебников берут устаревшие представления через 60–70 лет после классических исследований — и продолжают игнорировать последние?
Вот что написано в учебнике «Обществознание» издания 2012 года о традиционных обществах:
«Для первой ступени — традиционного (аграрного) общества — характерно господство сельского натурального хозяйства, сословной иерархии, решающая роль в жизни общества принадлежит хранителям культа — жрецам либо церкви и армии».
Традиционное общество вовсе не является косным, застойным. В особых условиях (прежде всего, при достаточной независимости от Запада) оно выполняет проекты быстрого и мощного развития с высоким уровнем инновационной активности (это видно на примере России, Японии, сегодня — Китая, многих стран). Как можно назвать косным российское общество в ХIХ–ХХ веках — политологи забыли о русской революции?
Далее говорится: «На следующей ступени — в индустриальном обществе — происходят значительные перемены… Это общество основано на развитии крупного машинного производства (вспомните из курса истории, как и когда оно возникло), для него характерно использование научных достижений в качестве основного фактора производства».
Это — предрассудок ХIХ века! Вовсе не во всех промышленно развитых странах сложилось современное общество, это очевидно. Индия, Корея — развитые промышленные страны — сохранили главные черты традиционного общества, сумев «закрыться» от Запада. Степень индустриализации не служит критерием для отнесения общества к тому или иному типу.
О постиндустриальном обществе в учебнике сказано: «Наиболее экономически развитые страны мира (США, Япония и др.), по мнению многих ученых, переходят на третью ступень развития — вступают в постиндустриальное общество. Такое общество в отличие от индустриального не рассматривает природу как “склад сырья”, из которого можно бесконечно брать, поддерживая расширяющуюся экономику; производство постиндустриального общества ориентировано не на объемы, а на качество продукции, на потребителя…
В постиндустриальном обществе ведущими становятся производство научных знаний, научные исследования и разработки, опирающиеся на университетское (всестороннее) образование. В экономике сфера услуг начинает преобладать над производством товаров».
Это представление о постиндустриальном обществе неадекватно. Оно навеяно оптимистической футурологией 1970-х годов (типа «Третьей волны» А.Тоффлера). В действительности постиндустриальное общество — это гипериндустриальное общество.
Неважно, что ТНК вывозят предприятия массового промышленного производства и сборочные предприятия в Азию, Бразилию, Мексику — эти производства создают материальную базу для создания новых производств в метрополии капитализма. Никаких признаков, что «в экономике сфера услуг начинает преобладать над производством товаров», нет — достаточно посмотреть межотраслевые балансы США.
«Попытки рассчитать взаимосвязь между ростом производительности и насыщенностью информационными технологиями не принесли никаких статистически значимых результатов», — сказано в солидном исследовании американской аудиторско-консалтинговой компании McKinsey «Рост производительности труда в США в 1995–2000».
В 2004 году корпоративная прибыль предприятий на территории США составила 1,037 триллиона долларов, еще 316,4 миллиарда поступило от иностранных филиалов и дочерних компаний. Прибыль от производства «постиндустриальных» товаров такова: «компьютеры и продукты электроники» принесли убыток в 4,9 миллиарда долларов, «информация» дала прибыль 43,9 миллиарда долларов. «Основным источником» это никак не назовешь. Рынок «постиндустриальных» товаров и услуг очень невелик и в экономическом смысле они убыточны — огромные капиталовложения в их производство приходится списывать.
Ценность постиндустриального производства — вовсе не прибыль, позволяющая увеличить «личное потребление». Это источник силы, дающий группе постиндустриальных стран возможность занять в мире привилегированное положение и получать от него большие выгоды.
6. Утверждение, что для различения разных обществ следует «рассматривать в первую очередь средства, с помощью которых люди производят необходимые им материальные блага, а также опыт, накопленный в таком производстве», за последнее столетие стало уже совсем ложным.
Классификация обществ по ступеням (формациям) утратила различительную силу, как только множество незападных обществ осуществили индустриализацию и модернизацию. Исламский Иран или буддийский Таиланд отличались и отличаются от Англии или Франции и в прошлом, когда были аграрными обществами, и сегодня, когда они стали индустриальными странами.
Чтобы их различать, надо обратиться к духовной сфере, которая вскользь упомянута в предыдущем параграфе и которая «охватывает, нравственность, религию, искусство» — в общем, культуру. Здесь-то и надо было развить тему различий культур, которые и предопределяют различия обществ и государств — при их схожести по многим признакам. Ведь знать их очень важно для подростков: в этом возрасте вырабатывается сознательное отношение к своей стране и ее культуре.
Вот, например, виднейший французский знаток России А.Безансон пишет: «Европа как целое — постепенно вызревший плод уникального исторического опыта. Но можно ли в таком случае сказать, что Россия — часть Европы? Пройдемся по списку главных признаков “европейскости”: средневековая церковь и империя? нет, ничего подобного Россия не знала. Феодализм и рыцарство? нет. Возрождение и Реформация? нет. Таким образом, нет никаких оснований считать Россию частью Европы».
Кажется, это убогий перечень элементов для сравнения. Но важна суть подхода. Прочитав этот перечень, человек задумается. Разве в России не было «средневековой церкви и империи»? Да, в западном понимании не было, потому что и Церковь, и империя России были настолько иными, чем на Западе, что вся конструкция оказывалась иной. Мы вспомним, какую роль сыграли в судьбе Европы религиозные ордены — тамплиеры и госпитальеры, францисканцы и иезуиты. Они создавали финансовую систему Запада, всепроникающую инквизицию и всемирную тайную политическую сеть.
Не было этого в России, как не было и многолетних внутриимперских войн европейского типа. Столетняя война, Тридцатилетняя война, война Алой и Белой розы — можно себе представить такое в России? Не было походов Карла Великого, превративших Европу в «кладбище народов», не было и крестовых походов.
Поэтому России и не требовалось «Возрождения» от темного Средневековья, не надо было искать образцов в греческой античности. И такого «национального несчастья», как Реформация, у нас не случилось — православие не породило в России религиозных войн, уносящих до двух третей населения. Не было и костров, на которых в Европе сожгли около миллиона «ведьм». Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии, «огораживаний», превративших большинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работорговли, которая опустошила западную Африку, опиумных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма — колоссального по мощности «припадка» Запада.
А ведь все это — конституирующие элементы становления современного Запада. Много чего не было в России, и совокупность всего этого очень весома. И так — на всех «ступенях».
