Карл Радек на процессе троцкистов: Германии намечено отдать Украину
Фейхтвангер и Сталин:
[138K]
Процесс. Вспоминая историю
Юлия Иоаннова-Иванова
Лион Фейхтвангер - крайний слева.
* * *
"Мы заканчиваем вечное движение германцев на Юг и Запад Европы и обращаем взор к землям на восток.
Мы кончаем колониальную торговую политику и переходим к политике завоевания новых земель.
И когда мы сегодня говорим о новой земле в Европе, то мы можем думать только о России и подвластных ей окраинах.
Сама судьба как бы указала этот путь..."
/А. Гитлер/
* * *
ТРОЦКИСТСКИЙ ПРОЦЕСС.
Вышинский:
- Значит, эта реставрация капитализма, которую Троцкий называл выравниванием социального строя СССР с другими капиталистическими странами, мыслилась, как неизбежный результат соглашения с иностранными государствами?
Радек:
- Как неизбежный результат поражения СССР, его социальных последствий и соглашения на основе этого поражения.
Вышинский:
- Дальше?
Радек:
- Третье условие (Троцкого - Ю.И.) было самым новым для нас - поставить на место советской власти то, что он называл бонапартистской властью.
А для нас было ясно, что это есть фашизм без собственного финансового капитала, служащий чужому финансовому капиталу.
Вышинский:
- Четвёртое условие?
Радек:
- Четвёртое - раздел страны.
Германии намечено отдать Украину; Приморье и Приамурье - Японии.
Вышинский:
- Насчёт каких-нибудь других экономических уступок говорилось тогда?
Радек:
- Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил.
Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров.
Затем - сначала он сказал это без цифр, после более определённо - известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском импорте.
Всё это в совокупности означало полное закабаление страны.
Вышинский:
- О сахалинской нефти шла речь?
Радек:
- Насчёт Японии говорилось - надо не только дать ей сахалинскую нефть, но обеспечить её нефтью на случай войны с Соединёнными штатами Америки.
Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом.
* * *
Лион Фейхтвангер, немецкий писатель:
" Не следует также забывать о личной заинтересованности обвиняемых в перевороте.
Ни честолюбие, ни жажда власти у этих людей не были удовлетворены.
Они занимали высокие должности, но никто из них не занимал ни одного из тех высших постов, на которые, по их мнению, они имели право; никто из них, например, не входил в состав "Политического Бюро".
Правда, они опять вошли в милость, но в своё время их судили как троцкистов, и у них не было больше никаких шансов выдвинуться в первые ряды.
Они были в некотором смысле разжалованы, и "никто не может быть опаснее офицера, с которого сорвали погоны", говорит Радек, которому это должно быть хорошо известно."
* * *
"Уличающий материал был проверен нами раньше и предъявлен обвиняемым, - отвечали советские люди Фейхтвангеру. - На процессе нам было достаточно подтверждения их признания.
Пусть тот, кого это смущает, вспомнит, что это дело разбирал военный суд и что процесс этот был в первую очередь процессом политическим".
* * *
Нас интересовала чистка внутриполитической атмосферы.
Мы хотели, чтобы весь народ, от Минска до Владивостока, понял происходящее.
Поэтому мы постарались обставить процесс с максимальной простотой и ясностью...
Мы вели этот процесс не для иностранных криминалистов, мы вели его для нашего народа".
* * *
Лион Фейхтвангер:
"В первую очередь, конечно, было выдвинуто наиболее примитивное предположение, что обвиняемые под пытками и под угрозой новых, ещё худших пыток были вынуждены к признанию.
Однако эта выдумка была опровергнута несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным состоянием.
Таким образом, скептики были вынуждены для объяснения "невероятного" признания прибегнуть к другим источникам.
Обвиняемым, заявили они, давали всякого рода яды, их гипнотизировали и подвергали действию наркотических средств.
Однако ещё никому на свете не удавалось держать другое существо под столь сильным и длительным влиянием.
И тот учёный, которому бы это удалось, едва ли удовольствовался бы положением таинственного подручного полицейских органов; он несомненно, в целях своего удельного веса учёного, предал бы гласности найденные им методы.
Тем не менее противники процесса предпочитают хвататься за самые абсурдные гипотезы бульварного характера, вместо того чтобы поверить в самое простое.
А именно, что обвиняемые были изобличены и их признания соответствуют истине".
* * *
"Советские люди только пожимают плечами и смеются, когда им рассказывают об этих гипотезах.
Зачем нужно было нам, если мы хотели подтасовать факты, говорят они, прибегать к столь трудному и опасному способу, как вымогание ложного признания?
Разве не было бы проще подделать документы?
Не думаете ли вы, что нам было бы гораздо легче, вместо того чтобы заставить Троцкого устами Пятакова и Радека вести изменнические речи, представить миру его изменнические письма, документы, которые гораздо непосредственнее доказывают его связь с фашистами?
- Вы видели и слышали обвиняемых, создалось ли у Вас впечатление, что их признания вынуждены?"
- Этого впечатления у меня действительно не создалось.
Людей, стоявших перед судом, никоим образом нельзя было назвать замученными, отчаявшимися существами, представшими перед своим палачом.
Вообще не следует думать, что это судебное разбирательство носило какой-либо искусственный или даже хотя бы торжественный, патетический характер.
Помещение, в котором шёл процесс, невелико, оно вмещает, примерно, триста пятьдесят человек.
Судьи, прокурор, обвиняемые, защитники, эксперты сидели на невысокой эстраде, к которой вели ступеньки.
Ничто не разделяло суд от сидящих в зале.
Не было также ничего, что походило бы на скамью подсудимых: барьер, отделявший подсудимых, напоминал скорее обрамление ложи.
Сами обвиняемые представляли собой холёных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринуждёнными манерами.
Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в публику.
По общему виду это походило больше на дискуссию, чем на уголовный процесс.
Дискуссию, которую ведут в тоне беседы образованные люди, старающиеся выяснить правду и установить, что именно произошло и почему это произошло.
Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной точностью всё происходящее.
Если бы этот суд поручили инсценировать режиссёру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью.
Короче говоря, гипнотизёры, отравители и судебные чиновники, подготовившие обвиняемых, помимо всех своих ошеломляющих качеств должны были быть выдающимися режиссёрами и психологами".
_Fejhvanger_i_Stalin.jpg "Фейхтвангер и Сталин")