От Pout Ответить на сообщение
К Pout Ответить по почте
Дата 18.03.2003 11:19:33 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Версия для печати

Игра-борьба-состязание. Homo Ludens/ Huyzinga(*)

> "Склад-уклад" - это к "габитусу" Бурдье-Хейзинги, "сдвиги" - это
> "вовлеченности" в борьбу-игру("il-lusio" Бурдье-Хейзинги),
"заражение"-
> "мимезис","группы" - "классы", и т.д.
>
>

У Мошкова
lib.ru/FILOSOF/HUIZINGA/huizinga.txt

(Хейзинга Й. Homo ludens. М.: Прогресс-Академия, 1992),
Замечательная работа выдающегося голландского историка Хейзинги
"Человек играющий" развивает широкую и мощную картину "внутреннего
движителя" развития. Борьба-состязание-игра.
Из этой концепции почерпнут концепт illusio (во-влеченность,
в-игранность в "поле игры") ,один из узловых но и нетривиальных
(требующих...мнэ-э...содействия профессора. "Профессор, вы употребляете
это слово!"), у Бурдье.
Вообще вокруг "игры" велась длительная полемика в психологии детства
(как общекультурный феномен ее рассмотрел только Хейзинга). Отметился
тут Выготский, его работа по игре также принципиально важная и этапна.
писалась одновременно с работой Хейзинги (1930е). Обобщающая книга
Эльконина длинная и скучная, академицкая,это не живой трактат
голландца.Эльконин есть в сети

http://www.flogiston.ru/arch/elconin_00.shtml


Выготский "Игра и ее роль в психическом развитии ребенка" [1933] (трижды
издавалась на английском, переведена на итальянский язык)
http://www.flogiston.ru/arch/elconin_07.shtml

отрывок - Выготский об игре
----------------
...
15. В игре ребенок научается действовать в познавательной, а не видимой
ситуации (ср. буриданов осел у Спинозы), определяемой внутренними
тенденциями и мотивами.

Парадокс игры: ребенок действует по линии наименьшего сопротивления
(получает удовольствие), но научается действовать по линии наибольшего
сопротивления. Школа воли и морали.

Парадокс игры: обычно ребенок испытывает подчинение правилу в отказе от
того, что ему хочется, а здесь - подчинение правилу и отказ от действия
по непосредственному импульсу - есть путь к максимальному удовольствию
(сколько здесь конфликтов между двумя удовольствиями, сколько драк в
связи с игрой!). Kurzum4: игра дает ребенку новую форму желания, т. е.
учит его желать, соотнося желание к фиктивному <я> (т. е. к роли в игре
и ее правилу), т. е. в игре возможны высшие достижения ребенка, которые
завтра станут его средним реальным уровнем, его моралью - ср. Пиаже, но
не в jugementmoral5, a моралью в действии. Идея, ставшая аффектом,
понятие, превратившееся в страсть: прототип этого спинозовского идеала в
игре, которая есть царство произвольности и свободы. Перенести вопрос об
игре, проблему игры вглубь (что под и за ней - подпочва) и вверх (высшие
достижения, которые завтра станут средним уровнем: развитие сверху).

В этом смысле игра - новообразование дошкольною возраста, которая в
конденсированном виде содержит в себе, собирает в себе как в фокусе все
самые глубинные течения развития (подводные, подпочвенные) и возносит их
вверх, т. е. пытается сделать прыжок - saltovitale - в развитой мир
высших форм специфически человеческих деятельностей, содержащихся в
среде как источнике развития.

16. Замещающая ситуация в игре (верная мысль Эльконина) - прототип
всякого познавательного процесса (алгебра). Его идея бьет по теории
приоритета аутистического мышления. Но опасность интеллектуализма.

17. Двойной план эффективного течения в игре: освобождение от познанного
и аффекта: ребенок плачет, как пациент, в игре (показать, как
плачешь, - трудная вещь) и радуется, как

играющий. Высшие типы воли как игра (подстановка аффекта и мотива):
героем легко быть в игре - это форма детского героизма, ему доступного -
с него <довольно сего сознания>. Наш героизм содержит что-то от игры. Не
удовольствие от конфеты, а специфическое удовольствие игры.

18. Ребенок в игре учится возможности быть капитаном, милиционером etc.

19. Новые категории отношения к действительности возникают в игре
(Эльконин) - верно.

22. Действие в воображаемом поле, в мнимой ситуации, создание
произвольного намерения, образование жизненного плана, волевых мотивов -
все это возникает в игре и ставит ее на высший уровень развития,
возносит ее на гребень волны, делает ее девятым валом развития
дошкольного возраста, который возносится всей глубиной вод, но
относительно спокойных. Это главное. В игре ессе homo7. Свести это с
реализацией нереализуемых желаний.

23. Игра есть новый аспект в развитии речи: речь в ее аспекте,
обращенном к развитию Welt (мира) вместо UmWelt8 и сознательной воли.

Слово делает человека свободным. В игре ребенок свободен. Но это
иллюзорная свобода. Игра не умирает, а проникает в отношение к
действительности. Она имеет свое внутреннее продолжение в школьном
обучении и труде (обязательная деятельность с правилом) и свои корелляты
в дошкольном возрасте (свобода в восприятии, произвольность etc.), но не
переоценивать свободу игры: не все может быть всем.

24. Ступени: младенец - чистое поле (нет игры).

Раннее детство - слияние поля видимого и смыслового (Ernstspiel)9. До 3
лет ребенок не понимает, что солнце кажется маленьким, иллюзия
Аристотеля.

Дошкольник - расхождение внешнего смыслового поля и видимого (игра).

Школьник - возникновение внутреннего смыслового поля, независимого, но
не накладываемого сверху, а координированного с внешним (спортивная
игра).

Подросток - в сознании возникает Ernstspiel.

25. В теории Эльконина не отходим от среды, а идем от самого ребенка
(один этап развития обусловливает другой) - это верно.

26. SummaSummarum10. В игре мы имеем движение ребенка в чистом плане
значений inde свобода, воображение, реализация желаний etc. Это главное.
Но это же самое мы имеем в реальном восприятии: слияние видимого с
значением = восприятие
...

h) игра как тип деятельности и развитие высших психологических функций
(которое есть тоже социогенезис) - единство противоположностей.
Противоречие игры: свободная деятельность, т. е. произвольная - вся во
власти аффекта, так что ее считали инстинктом, т. е. в непроизвольном и
неосознанном виде, внутреннее во внешнем, т. е. противоречие
психологических функций (элементарных и непосредственных) с их системой
и типа деятельности (свободной, произвольной), - оно разрешается в
переходе к внутренней речи и высшим психологическим функциям: причина
развития этих новообразований школьного возраста в игре. Мавр сделал
свое дело: Мавр может уйти.
...

Существенный вклад в разработку теории игры внес Л. С. Выготский. Его
интерес к психологии игры возник, с одной стороны, в связи с
исследованиями по психологии искусства и, с другой - в ходе разработки
проблемы развития высших психических функций. Как это хорошо известно,
Л. С. Выготский, особенно в своих ранних работах, связывал развитие
высших психических функций с использованием знаков. Отсюда и его интерес
к истории возникновения знаковой функции в ходе индивидуального
развития, в ходе психического развития ребенка. В уже упоминавшейся нами
статье <Предыстория письменной речи> Л. С. Выготский касается игры лишь
в связи с использованием в ней одних предметов в качестве символов для
обозначения других. В этой связи им было выдвинуто положение, что
функцию знака или символа (Выготский употребляет иногда эти термины как
равнозначные) предмету придает действие, производимое ребенком.
<Собственное движение ребенка, собственный жест являются тем, что
придает функции знака соответствующему предмету, что сообщает ему смысл>
(1935, с. 78). В этом заключается различие в понимании символа в игре
между Выготским и Пиаже. Пиаже подчеркивает наличие сходства между
символом и обозначаемым. Это верно в отношении различного типа символов,
за исключением игры. В игре же суть дела заключается не столько в
изобразительной функции, сколько в возможности, как пишет Л. С.
Выготский, произвести с замещающим предметом определенное действие.

Очень сжатый и очень предварительный набросок своих взглядов на значение
игры Л. С. Выготский дал в работе по психологии подростка. <Если мы
обратимся к примитивному человеку, - писал Л. С. Выготский, - мы увидим,
что в играх детей происходит действительная их профессиональная
подготовка к будущей деятельности - к охоте, к распознаванию следов
зверей, к войне. Игра человеческого ребенка так же направлена на будущую
деятельность, но главным образом на деятельность социального характера.
Ребенок видит деятельность окружающих его взрослых людей, подражает ей и
переносит ее в игру, в игре овладевает основными социальными отношениями
и проходит школу своего будущего социального развития> (1931,с.459),

В связи с работой над созданием системы детской психологии Л. С.
Выготский вновь обращается к игре как ведущему типу деятельности детей
дошкольного возраста и разрабатывает гипотезу о психологической сущности
развернутой формы ролевой игры. Как мы уже писали в введении, она была
изложена в лекции еще в 1933 г., а впервые опубликована в 1966 г.

Основные положения :

1. Игра возникает, когда появляются нереализуемые немедленно тенденции и
вместе с тем сохраняется характерная для раннего детства тенденция к
немедленной реализации желаний. Сущность игры заключается в том, что она
есть исполнение желаний, но не единичных, а обобщенных аффектов. Эти
обобщенные аффекты могут ребенком не осознаваться. Их основным
содержанием является система отношений со взрослыми.

2. Центральным и характерным для игровой деятельности является создание
<мнимой> ситуации, заключающейся в принятии ребенком на себя роли
взрослого, и осуществление ее в создаваемой самим ребенком игровой
обстановке. Для <мнимой> ситуации характерен перенос значений с одного
предмета на другой и действия, воссоздающие в обобщенной и сокращенной
форме реальные действия в принятой ребенком роли взрослого. Это
становится возможным на основе расхождения видимого и смыслового поля,
появляющегося в дошкольном возрасте.

3. Всякая игра с <мнимой> ситуацией есть вместе с тем игра с правилами,
и всякая игра с правилами есть игра с <мнимой> ситуацией. Правила в игре
есть правила ребенка для самого себя, правила внутреннего
самоограничения и самоопределения.

4. В игре ребенок оперирует значениями, оторванными от вещей, но
опираясь на реальные действия. Главное генетическое противоречие игры
заключается в том, что в ней возникает движение в смысловом поле, но
способ движения остается как во внешнем действии. В игре все внутренние
процессы даны во внешнем действии.

5. Игра непрерывно создает такие ситуации, которые требуют от ребенка
действий не по непосредственному импульсу, а по линии наибольшего
сопротивления. Специфическое удовольствие игры связано с преодолением
непосредственных побуждений, с подчинением правилу, заключенному в роли.

6. Игра является хотя и не преобладающим, но ведущим типом деятельности
в дошкольном возрасте. Игра содержит в себе все тенденции развития; она
источник развития и создает зоны ближайшего развития; за игрой стоят
изменения потребностей и изменения сознания общего характера.

=========

отрывок Хейзинги

Латинское слово illusio (архаический вариант inlusio) -- "насмешка,
ирония", а также "обман, заблуждение" -- образовано от глагола illudo (в
архаической форме inludo из "in-" -- "в-" и "ludo"), весьма
многозначного слова, включающего значения "играть", "шутить,
веселиться", "насмехаться", "обманывать, дурачить".


...
В противоположность греческому, с его изменчивой и многообразной
экспрессией подхода к игровой функции, латынь, как ни странно,
располагает собственно лишь одним словом, выражающим всю область игры и
игровых действий: ludus, ludere, - где lusus лишь производное. Кроме
этого, есть еще iocus, iocari, но со специфическим значением шутки,
забавы. Собственно игру в классической латыни это не означает.
Этимологическую основу ludere, хотя это слово и могли употреблять,
говоря о резвящихся рыбах, порхающих птицах, плеске воды, тем не менее
вряд ли соотносили с быстрым движением, -- как соотносятся с ним столь
многие слова игровой сферы, -- скорее с областью несерьез-
51
Homo ludens
ного, видимости, насмешки. Ludus, ludere охватывает детскую игру, отдых,
состязание, литургическое, и вообще сценическое, действие, азартные
игры. В словосочетании lares ludentes оно означает танцевать. Значение
принимать вид чего-либо явно выходит на передний план. Сложные слова
alludo [заигрывать, намекать], colludo [играть вместе, быть заодно],
illudo [играть, насмехаться, обманывать] также устремляются в
направлении мнимого, обманчивого. От этой семантической почвы ludi
отдаляется к значению публичные игры, занимавшие в жизни римлян столь
важное место, a ludus -- к значению школа; одно исходит при этом из
значения состязание, другое, по всей вероятности, -- из упражнения.
Примечательно, что ludus, ludere в общем значении игра, играть не только
не переходит в романские языки, но даже, насколько я вижу, едва ли
оставляет в них какой-либо след. Во всех романских языках и, очевидно,
уже в ранний период, конкретные locus, iocari расширили свое значение до
игра, играть, тогда как ludus, ludere были полностью вытеснены. Во
французском это jeu, jouer, в итальянском -- giuoco, gio-сате, в
испанском -- juego, jugar, в португальском -- jogo, jogar, в
румынском -- joc, juce8. Вызвано ли было исчезновение ludus
фонетическими или семантическими причинами, остается здесь вне поля
нашего зрения.
Пространство выражений, причастных игре, в современных европейских
языках вообще особенно велико. И в романских, и в германских языках мы
обнаруживаем распространение терминов игры на всевозможные понятия из
области движения и поведения, которые не имеют никакого отношения к игре
в узком, формальном смысле. Так, например, применение термина игра,
играть по отношению к ограниченной взаимной подвижности деталей машин
является общим для французского, итальянского, испанского, английского,
немецкого, нидерландского языков, а также, как мы упоминали выше, и для
японского. Похоже, что понятие игры постепенно охватывает все более
широкую сферу, гораздо более широкую, чем сфера значений пайдзо и даже
ludere, сферу, где специфическое значение игры как бы вообще
растворяется в значении легкое движение или несерьезное поведение. И в
германских языках это наблюдается с особой отчетливостью.

...


мы уже обратили внимание, что это сознание "просто игры" вовсе не
исключает того, что "просто игра" может происходить с величайшей
серьезностью, с увлечением, переходящим в подлинное упоение, так что
характеристика "просто" временами полностью исчезает. Всякая игра
способна во все времена полностью захватывать тех, кто в ней принимает
участие. Противопоставление игра -- серьезность всегда подвержено
колебаниям. Недооценка игры граничит с переоценкой серьезности. Игра
оборачивается серьезностью и серьезность -- игрою. Игра способна
восходить к высотам прекрасного и священного, оставляя серьезность
далеко позади. Мы вернемся к этим трудным вопросам, как только
пристальнее вглядимся в соотношение игры и священнодействия.
Пока что речь идет об определении формальных признаков, свойственных
тому роду деятельности, который мы именуем игрою. Все исследователи
подчеркивают не обусловленный посторонними интересами характер игры. Не
будучи "обыденной жизнью", она стоит вне процесса непосредственного
удовлетворения нужд и страстей. Она прерывает этот процесс. Она
вторгается в него как ограниченное определенным временем действие,
которое исчерпывается в себе самом и совершается ради удовлетворения,
доставляемого самим этим свершением. Такой, во всяком случае,
представляется нам игра и сама по себе, и в первом к ней приближении:
как интермеццо в ходе повседневной жизни, как отдохновение. Но уже этой
своей чертою регулярно повторяющегося разнообразия она становится
сопровождением, дополнением, частью жизни вообще. Она украшает жизнь,
заполняет ее и как таковая делается необходимой. Она необходима
индивидууму как биологическая функция, и она необходима обществу в силу
заключенного в ней смысла, в силу своего значения, своей выразительной
ценности, а также духовных и социальных связей, которые она
порождает, -- короче говоря, как культурная функция. Она удовлетворяет
идеалам индивидуального самовыражения -- и общественной жизни. Она
располагается в сфере более возвышенной, нежели строго биологическая
сфера процесса пропитания -- спаривания -- самозащиты. Этим суждением мы
входим в кажущееся противоречие с тем фактом, что в жизни животных
брачные игры занимают столь важное место. Но разве так уж абсурдно было
бы такие вещи, как пение, танцы, брачное великолепие птиц, равно как и
человеческие игры, поместить вне чисто биологической сферы? Как бы то ни
было, человеческая игра во всех своих высших проявлениях, когда она
что-либо означает или торжественно знаменует, обретает свое место в
сфере праздника или культа, в сфере священного.

Игра обособляется от обыденной жизни местом и продолжительностью. Ее
третий отличительный признак -- замкнутость, отграниченность. Она
"разыгрывается" в определенных границах места и времени. Ее течение и
смысл заключены в ней самой.
Итак, вот новый и позитивный признак игры. Игра начинается, и в
определенный момент ей приходит конец. Она "разыгрывается". Пока она
идет, в ней есть движение вперед и назад, чередование, очередность,
завязка, развязка. С ее временной ограниченностью непосредственно
связано другое примечательное качество. Игра сразу же закрепляется как
культурная форма. Однажды сыгранная, она остается в памяти как некое
духовное творение или духовная ценность, передается от одних к другим и
может быть повторена в любое время: тотчас -- как детские игры, партия в
триктрак, бег наперегонки; либо после длительного перерыва. Эта
повторяемость -- одно из существеннейших свойств игры. Оно
распространяется не только на всю игру в целом, но и на ее внутреннее
строение. Почти все высокоразвитые игровые формы содержат элементы
повтора, рефрена, чередования как нечто само собой разумеющееся.
Еще разительней временного ограничения -- ограничение местом. Всякая
игра протекает в заранее обозначенном игровом пространстве, материальном
или мыслимом, преднамеренном или само собой разумеющемся. Подобно тому,
как формально отсутствует какое бы то ни было различие между игрой и
священнодействием, то есть сакральное действие протекает в тех же
формах, что и игра, так и освященное место формально неотличимо, от
игрового пространства. Арена, игральный стол, магический круг, храм,
сцена, киноэкран, судебное присутствие -- все они, по форме и функции,
суть игровые пространства, то есть отчужденная земля, обособленные,
выгороженные, освященные территории, где имеют силу свои особые правила.
Это временные миры внутри мира обычного, предназначенные для выполнения
некоего замкнутого в себе действия.
Внутри игрового пространства господствует присущий только ему
совершенный порядок. И вот сразу же - новое, еще более положительное
свойство игры: она устанавливает порядок, она сама есть порядок. В этом
несовершенном мире, в этой сумятице жизни она воплощает временное,
ограниченное совершенство. Порядок, устанавливаемый игрой, непреложен.
Малейшее отклонение от него мешает игре, вторгается в ее самобытный
характер, лишает ее собственной ценности. Эта глубоко внутренняя связь с
идеей порядка и есть причина того, почему игра, как мы вскользь уже
отметили выше, судя по всему, в столь значительной мере лежит в области
эстетического. Игра, говорили мы, склонна быть красивой. Этот
эстетический фактор, быть может, есть не что иное, как навязчивое
стремление к созданию упорядоченной формы, которое пронизывает игру во
всех ее проявлениях. Термины, воз-
можные для обозначения элементов игры, большей частью лежат в сфере
эстетики. С их помощью мы пытаемся выражать и эффекты прекрасного. Это
напряжение, равновесие, колебание, чередование, контраст, вариация,
завязка и развязка и, наконец, разрешение. Игра связывает и освобождает.
Она приковывает к себе. Она пленяет и зачаровывает. В ней есть те два
благороднейших качества, которые человек способен замечать в вещах и
которые сам может выразить: ритм и гармония.
Среди характеристик, применимых к игре, было названо напряжение. Причем
элемент напряжения занимает здесь особенное и немаловажное место.
Напряжение -- свидетельство неуверенности, но и наличия шанса. В нем
сказывается и стремление к расслаблению. Что-то "удается" при
определенном усилии. Присутствие этого элемента уже заметно в
хватательных движениях у грудного младенца, у котенка, который возится с
катушкою ниток, у играющей в мяч маленькой девочки. Элемент напряжения
преобладает в одиночных играх на ловкость или сообразительность, таких,
как головоломки, мозаичные картинки, пасьянс, стрельба по мишени, и
возрастает в своем значении по мере того, как игра в большей или меньшей
степени принимает характер соперничества. В азартных играх и в
спортивных состязаниях напряжение доходит до крайней степени. Именно
элемент напряжения сообщает игровой деятельности, которая сама по себе
лежит вне области добра и зла, то или иное этическое содержание. Ведь
напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физические силы,
упорство, изобретательность, мужество и выносливость, но вместе с тем и
его духовные силы, поскольку он, обуреваемый пламенным желанием
выиграть, вынужден держаться в предписываемых игрою рамках дозволенного.
Присущие игре свойства порядка и напряжения подводят нас к рассмотрению
игровых правил.
В каждой игре -- свои правила. Ими определяется, что именно должно иметь
силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и
обязательны, они не подлежат никакому сомнению. Поль Валери как-то
вскользь обронил, и это была необычайно дальновидная мысль, что по
отношению к правилам игры всякий скептицизм неуместен. Во всяком случае,
основание для определения этих правил задается здесь как незыблемое.
Стоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушится. Никакой игры
больше нет. Свисток судьи снимает все чары, и "объеденный мир" в
мгновение ока вступает в свои права.
Участник игры, который действует вопреки правилам или обходит их, это
нарушитель игры, "шпильбрехер"6*. С манерой игры теснейшим образом
связано понятие fair play7*, -- играть надо честно. Шпильбрехер, однако,
вовсе не то, что плут. Этот последний лишь притворяется, что играет. Он
всего-навсего делает вид, что признает силу магического круга игры.
Сообщество входящих в игру прощает ему его грех гораздо легче, нежели
шпильбрехеру, ломающему весь их мир полностью. Отказываясь от игры, он
разоблачает относительность и хрупкость того мира
игры, в котором он временно находился вместе с другими. В игре он
убивает иллюзию, inlusio, буквально в-игрывание, слово достаточно емкое
по своему смыслу8*. Поэтому он должен быть изничтожен, ибо угрожает
самому существованию данного игрового сообщества. Фигура шпильбрехера
яснее всего проступает в играх мальчишек. Это маленькое сообщество не
задается вопросом, уклоняется ли он от игры из-за того, что ему не
велят, или из-за того, что боится. Или, вернее, такое сообщество не
признает никаких "не велят" и называет это "боится". Проблема послушания
и совести для него, как правило, не выходит за рамки страха перед
наказанием. Шпильбрехер разрушает магию их волшебного мира, поэтому он
трус и должен быть подвергнут изгнанию. Точно так же и в мире высокой
серьезности плуты, жулики, лицемеры всегда чувствуют себя гораздо уютней
шпильбрехеров: отступников, еретиков, вольнодумцев, узников совести.
Разве что эти последние, как то нередко случается, тут же не создают, в
свою очередь, новое сообщество со своими собственными, уже новыми
правилами. Именно outlaws9*, революционеры, члены тайного клуба, еретики
необычайно тяготеют к созданию групп и вместе с тем почти всегда с ярко
выраженными чертами игрового характера.

========
6* Шпильбрехер (нем. Spielbrecher, букв. "ломающий игру") -- неологизм
Хейзинги, произведенный по образцу слова Streikbrecher -- "штрейкбрехер"
(букв. "ломающий забастовку").
7* Pair -- чрезвычайно многозначное английское слово, здесь означающее
"честный, справедливый, беспристрастный, законный". Хейзинга
подразумевает весьма важное для его дальнейших рассуждений одно из
ключевых понятий английской культуры --

345 Комментарии
"a fair play", "игра по правилам", т. е. честная игра, без
мошенничества, запрещенных приемов, с уважением к противнику и т. п.
8* Латинское слово illusio (архаический вариант inlusio) -- "насмешка,
ирония", а также "обман, заблуждение" -- образовано от глагола illudo (в
архаической форме inludo из "in-" -- "в-" и "ludo"), весьма
многозначного слова, включающего значения "играть", "шутить,
веселиться", "насмехаться", "обманывать, дурачить".


=====