Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава 9 Эуджин)
9. ЭУДЖИН
В беспорядках в Сиэтле выделялись агрессивностью Анархисты Эуджина, именуемые также анархо-примитивистами. Эуджин – не персона, а городок в Орегоне, со 150 тыс. жителей, где обитает сообщество анархистов, которое вдохновляется Унабомбером, бомбистом, который направлял взрывающиеся посылки ученым из ненависти к технологии. Гуру анархистов Эуджина зовется Джон Зерцан и предлагает отказаться от человеческой цивилизации. Что понимается в самом буквальном смысле: со смертельной серьезностью фанатиков. Зерцан желает возврата человечества в Каменный век; точнее – в эпоху охотников-собирателей, до открытия агрокультуры, до артикулированного языка.
Зерцан известен в итальянских Социальных Центрах. Его наиболее важное эссе (брошюрка в 60 страниц), «Примитивное Будущее», опубликовано в туринском «Наутилусе», издательстве, которое распространяет работы ситуационистов, в 2001.
Зерцан начинает с отрицания мнения, что «наша до-цивилизованная жизнь» была «состоявшей из лишений, жестокости и невежества». Напротив: «На деле мы знаем, что до приручения животных и агрокультуры жизнь состояла из досуга, близости с природой, инстинктивной мудрости, равенства полов и благополучия» (стр. 14). Вот, стало быть, где находится редкостное реализованное анархическое общество, эгалитарное, без отчуждения, анархическое, живущее в изобилии без труда: в пещерах Высшего Палеолита. Нужно отступить очень сильно назад во времени: потому что уже неандерталец, появившийся 400.000 лет тому назад, имел трудную жизнь охотника, страдал от неизлечимых болезней, его смерть наступала в среднем в 40 лет; но факт, что неандерталец уже знал элементы того, что Зерцан называет «отчуждением (или душевным расстройством)»: искусств и религиозных верований, в общем – культуры. Надо отступать до Хомо Эректуса, ранее австралопитека. «2 миллиона лет такова наша природа, прежде, чем мы попали в рабство к священникам, суверенам и капо… долгий период видимого состояния любви и мирного существования» (там же).
Пещерный Человек был настоящим Добрым Дикарем: «Распределение пищи долгое время считалось составляющей первого человеческого общества» (стр. 15). И, в противоположность тому, что говорит антропология, ложно убежденная, что даже в племенах охотников-собирателей были мужчины, занимающиеся охотой, тогда как сбором фруктов, улиток и моллюсков занимались женщины, не существовало «разделения труда между полами. Сегодня широко признан факт, что собирание съедобных растений, до того, как начать считаться исключительной прерогативой женщин и второстепенной по сравнению с охотой, которой занимались мужчины, являлось главным продовольственным ресурсом» (Йохансен и Шриви, 1989). Поскольку женщины не зависели в значительной мере от еды, добываемой мужчинами (Гамильтон, 1984), представляется возможным, что главную роль скорее играли гибкость и совместная деятельность, чем разделения труда» (стр. 17).
До-человеческое пещерное племя было «политкорректным» и феминистским, как Анархисты Эуджина. Оно также было пацифистским, экологистским и вегетарианским, точно как Зерцан, предпочитая избегать кровопролитной охоты. «Согласно Бинфорду (1984), нет указаний на использование животных продуктов (например, следов убоя животных) вплоть до появления, относительно недавнего, анатомически современных человеческих существ. Исследования под электронным микроскопом ископаемых зубов, найденных в Восточной Африке (Уолкер, 1981), указывают на диету, состоящую в основном из фруктов, тогда как аналогичное исследование каменных инструментов, найденных близ Кооби Фора, в Кении, относящихся к периоду 1,5 млн. лет тому назад (Килей и Тот, 1981), показывает, что они использовались для растительных субстанций. Скромное количество мяса, представленное в диете человека древнего палеолита, происходило скорее от собирания останков животных, чем от охоты.
Вопреки научным исследованиям, приводимым Зерцаном в скобках, реальность, известная антропологии, к сожалению, иная: в известнейшем месте Олдувай существуют доказательства, что уже Хомо хабилис (1,8 млн. лет назад и не современный анатомически) ел мясо. Там найдены останки слона, окруженные более чем 200 каменными инструментами, служившими для снятия мяса со скелета. И три черепа одного и того же вида антилопы с идентичными разрушениями, вызванными ударами камня или дубины: это позволяет думать и кодифицированном забивании, которое уже следовало точным правилам, а не о случайном потреблении дичи.
Но Зерцан знает об этом больше. Он уверяет, что в палеолитическом племени «все разделяли сознание, которое сегодня мы назвали бы «экстрасенсорным» (стр. 18). Племя Новой Эры: поэтому не удивительно понять, что пещерные люди уважали «био-разнообразие»: «Человеческие существа палеолита имели предельно разнообразную диету, питаясь несколькими тысячами видов растений; культивирование драматически урезало эти ресурсы» (стр. 30). Они жили в счастливой праздности. «Кларк (1979) говорит об «изобилии времени, уделяемого развлечениям» у охотников-собирателей, и заключает, что «это, вместе с приятным образом жизни, вытекавшим из этого, более чем нужда и тяжелый ежедневный труд, объясняет, почему социальная жизнь оставалась такой статичной». Не будучи помешанным (отчужденным), примитивный дикарь не знал «духовного и социального беспокойства» (стр. 28). Факт, что люди и гоминоиды, в течение 2 млн. лет, «предпочитали природу культуре» (стр. 24): человек Каменного века «отказывался от разделения труда, приручения животных и символической культуры до весьма недавнего времени». Можно заметить здесь коварное использование термина «отказ»: отвергается, как известно, то, что предлагается, а люди палеолита не знали агрокультуры. Единственное, что мы знаем – что с того времени как род людской начал практиковать агрокультуру и животноводство, он никогда от них не отказывался.
Зло, конец счастливого анархического общества, внедряется в мире буквально с культурой, появлением духа. Зерцан кладет его в начало того, что известно как «духовная революция Палеолита», 30.000 лет назад, когда почти мгновенно появляются игла и нить, лук и стрела, инструменты из рога и слоновой кости, рукоятка каменного топора; и немного позднее, но всегда вдруг, прекрасные произведения искусства, наскальная живопись Альтамира и Ласко; и в наскальных изображениях человек появляется как существо «танцующее, музыкальное, церемониальное и в маске, одетое и вооруженное, охотник, маг и жрец», который «с культом мертвых продолжает свое существование в таинственном пути по ту сторону» . Для гуру анархистов Эуджена в Орегоне во всем виноват «ритуал», т.е. религия. «Я считаю, что Ла Барре (1972) был прав, утверждая, что искусство и религия рождаются из неудовлетворенного желания. В начале… с помощью речи, затем более продуманным образом, с ритуалами и искусством, культура вмешивается, чтобы искусственно ответить на беспокойство» (стр. 29). Есть те, кто видит «беспокойство» как неотделимое от гуманизации, последствие того, что человек обретает сознание того, что он не есть просто зоологическое создание, что ему недостаточно «быть тем, что он есть»: человек – это животное, «обязанное трансцендировать себя», говорил Ортега-и-Гассет. Но для Пятого Сословия и его членов свойственно оставаться ниже интеллектуального уровня, на котором эта «внутренняя обязанность» становится понятой и принятой. Для Зерцана беспокойство есть отчуждение (сумасшествие), и оба они – результат социального и экономического «господства», введенного агрокультурой.
«Агрокультура делает возможным много более явное разделение труда, фиксирует материальные основы социальной иерархии и дает начало разрушению окружающей среды. Священники, суверены, барщина, сексуальная дискриминация, войны – это некоторые из немедленных последствий» (стр. 30). «Охотники за головами, каннибализм, рабство, война, все это появляется только с началом агрокультуры» (стр. 56).
Работа, как известно, вредит здоровью. «Конец образа жизни собирателя и охотника определил уменьшение размера, роста, крепости скелетного аппарата … и содействовал распространению зубного кариеса, недостатка питания и большей части инфекционных болезней» (стр. 30). «До цивилизации болезни практически не существовали» (стр. 10).
Исчезают «кардинальные добродетели нецивилизованных», те же, что и у Социальных Центров: «эгалитаризм, чувство демократии, личная автономия… этика независимости», которые, действительно, «являются общими для всех открытых обществ» (стр. 39). Очевидно, из-за проклятой агрокультуры, исчезает свобода в ее понимании автономными: «В примитивном обществе допускается любая приемлемая форма проявления или выражения человеческой личности. Никакой аспект человеческой личности, как таковой, не подвергается моральному суждению» (стр. 39). В том числе и наркотики, гомосексуализм, вандализм, крашение волос в зеленый цвет, биться на автомобилях, татуироваться и т.д. – «формы выражения», допустимые в современном анархическом обществе. В примитивном племени «даже отец большой семьи не мог говорить детям, что они должны делать» (там же): воплощенная мечта восставшего переходного возраста.
Но утраченное счастье – рядом, объясняет Зерцан. Достаточно отказаться от цивилизации, агрокультуры, технологии, языка, искусства, религии, и особенно сложности современной экономики. Вернется спонтанное изобилие.
«Качественно другая жизнь позволяет отказаться от обмена в любой форме в пользу таланта и духа игры. Вместо принуждения к работе центральной и немедленной целью является существование, лишенное предписаний: удовольствие без препятствий, творческая деятельность в соответствии с наклонностями индивидуума и полностью эгалитарный контекст… 10.000 лет тьмы и рабства… не смогут противостоять десяти дням тотальной революции…кто не ненавидит современную жизнь?… Мы явно содержимся в заложниках у капитала и его технологии, обреченные чувствовать себя зависимыми и даже бессильными» (стр. 6). Это действительно неизбежное чувство варвара постмодерна, типичного посетителя Социальных Центров: чувствовать себя зависимым и бессильным, из-за нахождения не на высоте современной цивилизации, состоящей из очень каверзной материальной и нематериальной сложности. Отсюда ненависть к техническим занятиям. «Я убежден, что нельзя возыметь полную свободу и интерес к жизни без растворения существенной власти специалистов всякого рода» (стр.7).
Экономика охотников-собирателей, без «специалистов», могла поддерживать на Земле менее 20 млн. обитателей. Сегодня нас 6 млрд. Но Зерцан готов к великому социальному эксперименту, необходимому для реализации утопии примитивистов.
«Этот образ, что человечество умрет от голода, если попробовать трансформацию, можно переразмерить, принимая в расчет некоторые позитивные аспекты агрокультуры. Полностью возможно, в общих терминах, культивировать еду, которая нам нужна. Есть простые методы, не влекущие никакого разделения труда, позволяющие получать большие урожаи на маленьких участках» (стр. 7), уверяет гуру.
Имеется в виду, что «агрокультура должна быть преодолена, как и животноводство, потому что берет у почвы больше органических веществ, чем возвращает ей», твердит экологист от палеолита. Однако, сообщается нам, существует «пермакультура (вечная культура), техника, которая воспроизводится сама по себе, и потому приближается к природе. Это многообещающий пример пропитания, который отдаляется от цивилизации» (там же). Помимо «пермакультуры» обещается также «культивация в городе»: военное автаркическое огородничество, дорогое сердцу Муссолини, ныне широко практикуемое на Кубе Кастро и в Северной Корее, которое, говоря по правде, недостаточно для существования. Но Зерцан – вулкан идей и предлагает также «распространение, более или менее случайное, растений» (стр. 8).
Очевидно, что автаркия (и нужда) – лишь фаза перехода. «Шаг в направлении автономии и самодостаточности, чтобы мочь как можно скорее оставить города». Города, действительно, «созданы в ответ на требования капитала»»; завтра, после «радикального мятежа», «понадобится использовать нечто подобное тому, что сегодня мы знаем, как музеи… Подвижные структуры, предназначенные для праздников и развлечений»: возвращаемся, как видим, бессмертная мечта Пятого Сословия: праздники и развлечения, вечное Изобилие.
«Параллельно оставлению городов проявится миграция из зон с холодным климатом в зоны более теплого. Отопление жилых помещений в северных районах – это абсурдная трата энергии, ресурсов и времени « (стр. 9). Все во Флориду и Калифорнию, как это делают богатые пенсионеры в Америке. «Когда человеческие существа восстановят близость к природе и станут более здоровыми и крепкими, такие регионы, вероятно, заселятся вновь» (там же).
Верно, здоровье. Неопримитивист, вернувшийся в Каменный век, откажется от таких «специалистов», как дантист, и, следовательно, от обезболивающего (не говоря уже о протезах), от хирурга, и потому от анестезии, от предупреждения инфекций теплого климата - типа чумы и холеры (не говоря уже о других болезнях), от рентгена, от современных структур санитарии. В них не будет нужды. «До цивилизации болезни практически не существовали», говорит нам Зерцан: «Откуда происходят дегенеративные болезни и инфекции, если не от работы, от токсичности, от города?… При уничтожении источников страдание лишится корней. Мелкие расстройства можно будет лечить травами и аналогами лекарств, не говоря уже о диете, состоящей из продуктов здоровых и неиспорченных» (стр. 10).
К дьяволу машины и автоматизацию. «Сохранять… инструменты, которые позволяют «сберечь труд и пот»? Помимо тех, которые не ведут к разделению труда (например, рычаг и подъемник), это понятие есть чистая фантазия: внутри термина «сберегать» таится тяжелый труд многих и ограбление природного мира» (стр. 11). Вся индустриальная система отменяется. Это приспосабливание к рабству индивидуумов и природы должно исчезнуть навсегда, так, чтобы такие слова, как производство и экономика, лишились всякого смысла… Это должно уничтожаться со всем атакующим порывом. (Надо понять) необходимость быстро идти вглубь, не выжидая и не идя на компромиссы со старым миром. Революция наполовину была бы ничем иным, как сохранением власти и цементированием ее обладания нами» (там же).
Нет нужды выделять здесь ошибки, псевдоаргументы, журнальное упрощенчество, нео-варварское незнание проблем, которые гуру претендует решить; и характер «организованного бреда», полностью когерентного, который обретает в его мозгу его утопия, или, лучше, идея-фикс, единая и тотализирующая. Может быть более курьезным заметить, что с нею «левые» совершают свою параболу к абсурду: в течение века левые хотели говорить «прогрессизм» и Революция «без компромиссов» отстаивалась во имя прогресса; марксизм-ленинизм в течение века опустошал мир (ведь это ж надо! – прим. перев.) во имя Науки, Техники и освобождения всех индустриальных ресурсов и огромных энергий, которые они активируют, представляя себя будущим цивилизации, ее венцом. Сегодня «левые» предаются ностальгии по варварству (тема Ницше) в одежде доисторического трайбализма. Сама Революция предлагается теперь во имя Регресса и готовится для опустошения мира, чтобы «реализовать» разрушение общества и культуры. Модель Зерцана – это племя пигмеев мбути, счастливых анархистов: «Мбути по природе эгалитарны: у них нет ни глав, ни суверенов, решения, касающиеся группы, принимаются консенсусом»; их женщины «оставляют мужей всякий раз, когда недовольны их союзом» и «целомудрие – решительно не одобряемый образ жизни» (стр. 47). Отметим, однако, что неопримитивист Зерцан распространяет свои идеи через Интернет.
Но это еще курьезность. Существенный пункт в том, что эта утопия Доброго Дикаря содержит в себе для Зерцана политический проект. И, чтобы задействовать его, пацифист, экологист и эгалитарист, анархический гуру призывает к восстанию Пятое Сословие. «Народные восстания кажутся дающими конкретное выражение сильным чувствам радости, единства и щедрости» (стр. 12). Этого не будет достаточно, как мы знаем. Не все люди позволят убедить себя вернуться в саванну на манер австралопитеков. Не все согласятся жить, как мбути; многие захотят иметь сотовые телефоны и компьютер, медиков и полеты на самолетах, искусственные почки, в общем, все те «блага», которым гуру предписывает исчезнуть; коллапс экономической системы, как мы знаем, оставит многих неудовлетворенными, потерянными или рискующими умереть с голоду.
Гуманитарий Зерцан готов разобраться с этой проблемой «без компромиссов». «Колебание и мирное сосуществование… окажутся фатальными, если позволить им превалировать. Подлинный гуманитарный и мирный импульс – тот, который занимается неумолимым разрушением пагубной динамики, известной как цивилизация» (стр. 12). Тут хочется посмеяться: фанатик предвидит долгосрочное использование насилия. Действительно, для осуществления примитивной утопии понадобится «селекция» (кто должен жить, а кто умереть?), принуждение; и, несомненно, многие анархисты примут, в ожидании отмирания Государства и цивилизации, роли селекционеров и принуждающих, в общем – руководство спасительным угнетением. Наконец, очень похожий грандиозный эксперимент – уничтожить физически «специалистов», опустошить города, депортировать все население на рисовые поля для создания совершенного эгалитарного общества – мы уже знаем: режим Пол Пота в Камбодже, 2 млн. мертвых (из 6 млн. населения) за три года. (По-моему, Пол Пот окончил Сорбонну – прим. перев.)
