|
|
От
|
Пуденко Сергей
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
22.11.2005 13:43:46
|
|
|
Рубрики
|
Интернет & общество;
|
|
Сетевые теории - арсенал 21 века. "Машина войны".
Адрес документа в интернете: { http://prometa.ru/lib/13}
------------------------------------
ПРОМЕТА
Трактат о номадологии
Дата: 30.03.2004 11:54
Источник публикации: "НК" ? 2/92 стр. 183-187
Автор: Жиль Делёз, Феликс Гватари.
От переводчика
В ряду критиков-постмодернистов Жиль Делез, пожалуй, самая боевая
фигура. В нем ещё сохранился марксистский запал 60-х годов. Он не любит
буржуа - как зто и принято в стране классической буржуазии: Если Жак
Деррида ведет свою деконструкцию внутри классической традиции, то Делез
с самого начала стремится вычти за ее пределы, завоевать новое
пространство мышления. Здесь, на просторе, они встречается с кочевниками
(хотя в категориях самого Делеза он не кочевник, а беглец, мигрант).
Место их встречи - пустыня, плоскость пустыни. В "Логике смысла" (1969)
Делез различает философию высоты (платонизм), философию глубины (русская
"софиология") и противопоставленную им обеим философию плоскости. -
философию поверхностных "симптомов", проекцию высоты и глуби-ны (стоики
и киники). Плоскость - безличное и доиндивидуальпое пространство, она
отличается от феноменологического поля, сохраняющего присутствие
субъекта ("высота" наблюдателя).
Плоскость - пространство "шизопотоков": последнее понятие Делез вводит в
работе "Капитализм и шизофрения", написанной в соавторстве с Ф. Гватари
(первый том - <Анти-Эдип>, 1972). "Машины желания", "тело без органов",
"шизопотоки" - это реальности общественного производства. Капита-лизм
производит потоки желания, и он же кодирует их, проецируя на "тело
денег", или запирает в эдиповом треугольнике. Задача
шизоанализа-декодировать эти потоки, освободить от фрейдистской
аксиоматики.
Следующая метафора этого ряда - ризома, давшая название книге Делеза
1976 года. Ризома (корнеище, трава) - образ постмодернистского сознания.
Она противостоит корню (дереву, лесу), пред-ставляющим классическое
мышление. Корень имеет центр - ствол, уходящий в "глубину". Ризома -
сотовидная структура, не имеющая центра и растуищя вширь (примером может
служить грибница, прорастающая в любом месте).
Па место экологической метафоры можно подставить этнографическую, и
тогда корень будет представлять оседлую, а ризома - кочевую культуру.
Результат этой подстановки - "Трактат о номадологии", вошедший во второй
том "Капитализма и шизофрении" (1980). Собственно говоря, кочевники сами
подставляют себя в эту метафору, поскольку очи не разделяют
пространство, а разде-ляются в пространстве. Помещая кочевника в
"гладком пространстве", лишая его всякой опоры и зацепки, Делез
фактически совершает феноменологическую редукцию: изолирует свой
предмет, углубляется в его внутренний смысл. Трактат превращается в
эссе - художественное исследование кочевья.
В конце концов, Делез приходит к тому же "инварианту", и может быть, это
больше соответствует кочевой культуре, чем "рассеяние" и
<эксцентричность". Как признает сам Делез, восточное мышление
процедурно. Оно требует не "охвата", а постепенного продвижения шаг за
шагом. При этом шаги. связаны как звенья одной цепи. Сила, которая их
связывает, - это Путь (Дао, Махаяна, колесо Кармы). Все существующее
имеет "творца-родителя" (Шакарим), то есть существует благодаря Пути от
родителя к потомкам. Отсюда генеалогические построения, которые сам
Делез относит к типу "кор-ня: Путь не умещается на плоскости, прорастает
"ввысь" и "вглубь: Хитрый кочевник ускользает из постмодернистских
сетей.
Первый том "Капитализма и шизофрении" переведен па русский язык
М.Рыклиным (М. - ИПИОП. - 1990). Второй том недоступен - но крайней
мере, в библиотеках Москвы его обнаружить не удалось. Пришлось
воспользоваться извлечениями, помещенными в альманахе "CoUoquia
communia" (Waraava. - 19S8. - ?1-3). Публикуемый перевод редуцирован -
за счет "вариаций на тему", но не за счет стиля. Хочется думать, что
книга тоже проделала свой путь, вернувшись к географическим истокам.
------
"Тысяча плато" .Капитализм и шизофрения,т2.
глава 12
War Machine
Машина войны. Трактат о номадологии
(отрывок)
Жорж Дюмезиль, автор обобщающих работ по индоевропейской мифологии,
уста-новил, что политическое господство, или власть, имеет два обличья:
вождь-кудесник и жрец-судья. Раджа и Брахман, Ромул и Нума, Варуна и
Митра, деспот и законода-тель, тот, кто связывает, и тот, кто
организует. Это основные элементы государствен-ного механизма, который
действует по принципу "двое в одном", накладывает бинар-ные
противопоставления и создает свою собственную среду.
Заметим, что в этот механизм не включена война. Или государство обладает
собст-венной силой, которая позволяет ему обходиться без войны, оно
использует скорее полицейских и шпионов, чем солдат, не имеет оружия и
не испытывает в нем потреб-ности, поскольку действует магическими
средствами - "хватает" и "вяжет", не при-бегая к военным действиям. Или
же государство создаст армию, что требует, однако, правовой интеграции
машины войны с государственной властью. Сама же машина войны не входит в
механизм государства. Она лежит за пределами его власти и выводится из
какого-то другого источника. Индра, бог-воин, противостоит одновре-менно
Варуне и Митре. Он не сводятся ни к одному из них и не является третьим.
Индра - это чистая множественность, рой, мимолетность и метаморфоза. Он
одно-временно развязывает узел и разрывает договор.
Различие между военной машиной и механизмом государства можно
проиллюстри-ровать конкретным примером из теории игр. Сравним шахматы с
игрой го. Шахма-ты - игра правительства и двора. В шахматы играет
китайский император. Шахмат-ные фигуры - элементы кода, имеющие
внутреннее значение и внешние функции, из которых вытекают все ходы и
комбинации, фигуры обладают качеством: конь остается конем, пешка
пешкой, слон слоном. Арсенал игры го - фишки, простые арифметические
единицы, зернышки и камешки. Это некое анонимное собирательное третье
лицо - мужчина, женщина, блоха, слон. Фишки - элементы коллективной
машины, обладающие не внутренними, а ситуативными качествами.
Шахматы - это война, но война институализированная, урегулированная,
война с фронтом, тылом, сражениями. Наоборот, война без линии фронта,
без прямых столк-новений, без тылов и до определенного момента без
сражений - это партизанская война го: чистая стратегия, тогда как
шахматы - это семиология.
Не совпадает и пространство этих игр: пространство шахмат - замкнутое и
расчле-ненное пространство, фигуры здесь перемещаются с одного поля на
другое, стремятся при минимальном числе занять максимальное количество
мест. В игре го фишки рассеиваются в открытом пространстве, захватывают
пространство, появляются то в том, то в другом месте: движение не
направлено из одного пункта в другой, а стано-вится непрерывным,
лишенным цели и назначения, пункта отбытия и пункта прибы-тия. "Гладкое"
пространство го против "расчерченного" пространства шахмат. Номос го
против государства шахмат, номос против полиса. И это потому, что
шахматы кодируют и декодируют пространство, а го территориализируст и
дстерриториализирует (превратить свое окружение в плацдарм, расширить
этот плацдарм, присоединяя к нему смежное пространство,
детерриториализировать неприятеля, расколов его территорию,
детерриториализировать самого себя, перебросив силы в другое место).
Другая справедливость, другое движение, другой ритм.
С точки зрения государства, индивидуальность человека войны негативна:
жестокость, коварство, дикость. Этой точки зрения придерживаются и
буржуазные, и совет-ские историки, утверждая, что Чингис-хан ничего не
понял: "не понял" значения государства, "не понял" значения городов...
Так говорить нетрудно: эксцентричность военной машины по отношению к
механизму государства обнаруживается на каждом шагу; трудно, однако, ее
осмыслить. Недостаточно считать машину войны эксцент-ричной по отношению
к государству, надо мыслить о ней как о чистой форме эксцен-тричности в
противовес внутринаходимости государства.
Первобытные фрагментарные общества часто определяют как общества, не
имею-щие государственного аппарата, то есть обособленных органов власти.
Конечно, пер-вобытные общества имеют вождей. Однако государство
определяется не существова-нием вождей, а сохранением органов власти.
Государство заботится о сохранении. П.Кластр определяет войну как самый
надежный механизм, препятствующий возник-новению государства. Это
объясняется тем, что война поддерживает диффузность и сегментарность
общества и тем, что сам воин, увлеченный подвигами и грабежами,
погружается в одиночество и смерть. Кластр мог бы сослаться на
"естественное право", перевернув его главный принцип. Подобно тому, как
считал Гоббс - "Государство - враг войны" - можно сказать: война - враг
государства.
Следует противопоставить две научные модели - Компарс и Диспарс.
Компарс - правовая или правомочная модель, ее использует наука королей.
Поиск правовых норм означает выделение инвариантов, даже если
инвариант - отношение между переменными (уравнение). В этом смысл
гилсоморфизма - принципа, утверждающе-го переменность материи и
постоянство формы. Диспарс - принцип науки кочевни-ков -
противопоставляет скорее не материю и форму, а материал и силу. Здесь
речь идет не о выделении инварианта в ряду переменных, а о приведении
самих переменных в состояние непрерывной вариации. Уравнение возможно
здесь только как уравнива-ние - временное равновесие переменных,
несводимое к алгебраической форме и неотделимое от процесса вариации.
Оно выделяет индивидуальные моменты и особен-ности материи, а не
всеобщие "формы". Индивидуальность возникает здесь как собы-тие,
происходящее здесь-и-теперь, а не как "предмет", состоящий из материи и
формы.
Гладкое пространство кочевников - это пространство минимальных
расстояний:
однородными являются только бесконечно близкие точки. Это пространство
контакта, индивидуальных событии контакта, пространство скорее
тактильное, чем визуальное, в противоположность расчерченному
пространству Эвклида. Гладкое пространство не знает каналов и тропинок.
Это гетерогенное поле соответствует особому типу мно-жеств -
децентрнрованным ризоматическим множествам, которые не размечают
занимаемое ими пространство. Это пространство можно эксплуатировать,
только пу-тешествуя по нему. Его нельзя наблюдать со стороны, как
эвклидово пространство; скорее оно напоминает звуковую или цветовую
гамму.
Один тип наук основывается на воспроизведении, другой - на движении.
Репро-дукция, индукция, дедукция - это методы науки королей. Они
трактуют пространст-во и время как переменные, чей инвариант выражает
управляющий ими Закон: если наблюдается постоянный эффект или если между
переменными причины и эффекта существует постоянное отношение, то в
условиях расчерченного пространства эффект должен регулярно
воспроизводиться. Репродукция предполагает сохранение инвари-анта,
сохранение внешней точки зрения по отношению к объекту наблюдения:
наблю-дать прилив, стоя на берегу. Движение путешественника - это нечто
другое: мы не стоим на берегу, наблюдая за течением реки,
однонаправленным и разделенным на струи, а сами несемся в клубящемся
потоке, сами вовлечены в процесс вариации.
Пример пешеходной науки - первобытная металлургия, уподобляющая кузнеца
кочевнику. Существует тип ученого-бродяги, с которым ученые государства
постоян-но борются, ассимилируют его или же включают в правовую систему
науки, уделяя в ней второстепенную "клеточку". Соединить мышление с
движением вовне, придать ему силу этого движения, короче говоря,
превратить мышление в машину войны - это удивительное предприятие затеял
Ницше, разработавший точные методы этой войны.
Кочевник обладает территорией, передвигается постоянными маршрутами,
дви-жется от одного пункта к другому, не пропуская ни одного из них
(водопой, место отдыха, место сбора и т.д.). Однако следует разобраться,
что является в жизни кочев-ника основным и что - производным. Во-первых,
если даже пункты очерчивают маршрут, они сами принадлежат этому
маршруту, тогда как для оседлого жителя пункты задают маршрут. Водопой,
например, может быть пропущен, поскольку каж-дый пункт - это место
перехода, промежуточное звено, "реле". Путь всегда проходит между двумя
точками, но это "движение-между-двумя" приобретает самостоятель-ность и
внутреннюю целостность. Жизнь кочевника - это интермеццо. Кочевник не то
же самое, что мигрант: мигрант всегда перемещается из одного пункта в
другой, даже если этот следующий пункт еще ему неизвестен. Кочевник
движется из одного пункта в другой только в силу фактической
необходимости - в силу смежности этих пунктов на трассе, пункты - это
связки его пути.
Во-вторых, хотя маршрут кочевника может проходить по обычным дорогам,
это не та дорога, которую знают оседлые народы. Та дорога делит
замкнутое пространство, предоставляя каждому определенную часть этого
пространства и обеспечивая связь частей. Маршрут кочевника - полная
противоположность дороги: он делит людей (или животных) в открытом
пространстве - неочерченном и несвязном.
В-третьих, существует разница между двумя типами пространства.
Пространство оседлых народов расчерчено стенами, границами и дорогами.
Кочевники населяют гладкое пространство, метки которого сдвигаются
вместе с трассой. Так с неописуемым звуком сдвигаются в пустыне песчаные
плиты... Кочевник обживает гладкое про-странство, присваивает себе это
пространство - в этом и состоит его территориальный принцип. Было бы
ошибочно определить кочевника через понятие движения. Тойнби совершенно
прав, говоря, что кочевник скорее тот, кто не движется. Мигрант - это
беглец, покидающий местность, когда она исчерпала свои ресурсы. Кочевник
никуда не бежит, не хочет бежать: он срастается с этим гладким
пространством, где лес редеет, а пустыня или степь разрастается.
Кочевник, очевидно, движется, но движется сидя; он сидит всегда, когда
движется (бедуин в галопе сидит, подвернув под себя ступни ног).
Кочевник умеет ждать, он бесконечно терпелив. Неподвижность и скорость,
оцепенение и порывистость, "стационарный процесс", неподвижность как
процесс - эти черты Клейста в полной мере характеризуют и кочевника.
Следует различать скорость и движение. Движение может быть очень
быстрым, но оно не становится от этого скоростью. Скорость не исключает
замедленности или даже неподвижности. Движение экстенсивно, скорость
интенсивна. Движение - относи-тельная характеристика тела, понимаемого
как "целое", тела, которое перемещается из одного пункта в другой.
Скорость, наоборот, это абсолютная характеристика тела, отдельные части
которого (атомы) заполняют гладкое пространство наподобие вихря
(воронки) и могут появиться в любом пункте. (Таким образом, очевидно, и
соверша-лись духовные путешествия - без относительного движения, не
сходя с места, интен-сивно) . В качестве итога скажем условно: только
кочевник владеет абсолютным дви-жением или скоростью; круговое
движение - свойство его военной машины.
Именно в этом смысле кочевник не владеет земельными участками и
дорогами, хотя вполне очевидно, что он ими владеет. Если можно назвать
кочевника в полном смысле слова детерриториализированным, то именно
потому, что детерриториализация осу-ществляется не после, как у
мигранта, и не посредством, как у оседлого жителя (связь которого с
землей всегда опосредована чем-то иным - правами собственности,
аппа-ратом власти...). Связь кочевника с землей создает именно
детерриториализация, даже если в результате кочевник приобретает
земельную территорию. Земля сама перестает быть землей, становится
просто почвой, опорой под ногами. Она детеррито-риализирустся не
целостным относительным движением, а лишь в отдельных мес-тах - именно
там, где лес отступает и где рождается степь и пустыня. Губак прав,
считая, что номадизм связан скорее с "неустойчивостью локальных
климатов", чем с глобальными изменениями климата (которые порождают
скорее миграцию). Там, где возникает гладкое пространство, где оно
растет и ширится во всех направлениях, там появляется и кочевник. Он
срастается с этим пространством и сам его расширяет:
кочевник порождает пустыню в той же степени, в какой порожден ею.
Песчаная пустыня содержит не только стационарные участки растительности
(оази-сы), но и подвижную ризоматичсскую растительность, связанную с
картинок осадков и определяющую направления кочевок. Песчаная и ледяная
пустыня - пространства одного типа: ни одна линия не отделяет земли от
неба, нет ни перспективы, ни контура, видимость ограничена. И при этом
существует развитая топология, основанная не на пунктах и ориентирах, а
на комплексных ситуативных приметах (ветер, волнистость снега или песка,
звуки - свист песка или потрескивание льда, фактура - качество
поверхности на ощупь). Это пространство воспринимается на слух и на
ощупь - его можно скорее ухватить, чем увидеть.
Отличительная черта гладких пространств-корневищ - переменная
картография, изменчивость к разнонаправлснность. Расчерченное
пространство является целостно-релятивным: оно имеет определенный набор
частей и общую постоянную ориентацию. Кочевник не принадлежит этой
целостной релятивности, в которой движение соотно-сится с пунктами.
Скорее он пребывает в абсолютной локальности - абсолютное пребывает в
локальном - в несводимости здесь-и-теперь: пустыня, степь, лед, море.
Перевод и предисловие Валерия МЕРЛИНА
---