наиболее поразительным примером синтеза двух ролей является образ Иуды,
который также предстает в романе Мастера и предателем, и жертвой
одновременно. Сцена его убийства дана в той же характерной цветовой
гамме, которая отличает все сцены убийства-казни в произведениях
анализируемого ряда: ночь, белый лунный свет и лужа крови. Более тот,
когда на балу у Воланда Маргарите подносят кубок с кровью другого
убитого предателя - Майгеля, ей говорят при этом:
< кровь давно ушла в землю, и там, где она пролилась, уже растут
виноградные гроздья>.
Так совершается мифологическое слияние образов Майгеля и Иуды,
кровь которого пролилась на винограднике. Вся эта сцена принимает
характер причастия кровью Иуды, закрепляя двойную функцию данного
образа - как предателя и искупительной жертвы одновременно.
Любопытна автобиографическая проекция этого образа инфернального
причастия, сделанная самим Булгаковым в письме к П. Попову (5 октября
1936 г.):
Сегодня у меня праздник. Ровно десять лет тому назад совершилась
премьера <Турбиных>: Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и
появится делегация от Станиславского и Немировича с адресом и ценным
подношением. Ценное подношение будет выражено в большой кастрюле
какого-нибудь благородного металла (например, меди), наполненной тою
самою кровью, которую они выпили из меня за десять лет 11.
11: Неизданный Булгаков 1977, 39.
Иронически используя в буквальном смысле идиому <пить кровь из
кого-л.>, Булгаков создает картину, в которой парадоксально сочетаются
мотивы причастия и вампиров, Тайной вечери и шабаша нечистой силы. Такой
же парадоксальной двуплановостью отличается аналогичный образ в <Мастере
и Маргарите>.
Такое переосмысление канонического евангельского повествования
придает версии, разрабатываемой Булгаковым (так же как и его героем -
Мастером), характер апокрифа. Не случайно глава, в которой Воланд
начинал рассказывать роман Мастера, в черновых вариантах имела заглавие
<Евангелие от Дьявола> и <Евангелие от Воланда>12.
12: Чудакова 1976а, 221.
Таким образом, в произведениях зрелого Булгакова формируется, в качестве
инвариантного сюжета, своеобразная <апокрифическая> версия евангельского
повествования, в которой каждый из участников совмещает в себе
противоположные черты и выступает в двойственной, амбивалентной роли.
Вместо прямой конфронтации жертвы и предателя, Мессии и его учеников и
враждебных им сил образуется сложная система, между всеми членами
которой проступают отношения родства и частичного подобия.
2.3. Уже в <Белой гвардии> была намечена еще одна роль, получившая
значительное развитие в последующих произведениях, - роль всемогущего
покровителя, обладающего верховной властью. Несмотря на свое могущество,
он покидает главного героя во враждебном мире и в решающий момент
отворачивается от него, в результате чего герой гибнет. Таков Людовик
XIV в произведениях о Мольере, Николай I в пьесе <Последние дни>. Таким
образом, всемогущая патернальная фигура, имеющая определенные ассоциации
с Богом-отцом, также в конечном счете оказывается в роли пассивного
свидетеля - соучастника казни. Роль покровителя-творца получает такой же
амбивалентный смысл, как и все остальные роли булгаковского сюжета.
Амбивалентный и парадоксальный характер евангельских ассоциаций у
Булгакова весьма ярко проявился в повести <Собачье сердце>.
Шарик оказывается низведен к весьма жалкой и полной забот человеческой
роли, в которой его постоянно искушает <нечистая сила> - домоуправ
Швондер (о постоянном мотиве Булгакова - характеристике представителей
советской администрации как инфернальной силы см. дальше, 4.2).
Фамилия профессора, проделавшего эту операцию - Преображенский -
намекает на мистический характер события. Операция происходит в квартире
профессора на Пречистенке - еще одно значимое название, включающее в
круг ассоциаций образ Пречистой Божьей матери. Характерно также время
операции - она происходит в ночь с 23 на 24 декабря16.
3. Рассмотрим еще раз основные роли, из которых складывается
своеобразный апокрифический вариант Евангелия у Булгакова: центральный
герой, обладающий творческим даром, одинокий и отчужденный от
окружающего мира, который отворачивается от невинной жертвы и сам в
конце концов погибает; его ученик, скрупулезно следующий за каждым его
шагом, но из-за отсутствия знаний или таланта неспособный увидеть и
понять смысл происходящего и в конце концов губящий идеи своего учителя,
которые таким образом оказываются безвозвратно утраченными;
могущественная фигура, обладающая сверхъестественным всезнанием и
всевластием, относящаяся к герою отцовски-покровительственно, своей
волшебной силой устраняющая все препятствия перед ним, но в решающий
момент предающая героя и становящаяся причиной его гибели. Легко
заметить, что все эти роли проецируются еще на один прототипический
сюжет - легенду о Фаусте. Эта связь подкрепляется рядом деталей в
произведениях Булгакова, которые преимущественно связаны с сюжетом
<Фауста>. Так, чудеса, творимые героем, имеют характер научных опытов и
притом связаны с проникновением в тайну жизни: воскрешение на
операционном столе (<Записки юного врача>), открытие луча жизни
(<Роковые яйца>) или секрета омоложения (<Собачье сердце>). Ученик
главного героя обычно имеет ученое звание: приват-доцент Иванов, доктор
Борменталь, Бездомный, становящийся в эпилоге романа историком.
Многочисленны также прямые упоминания различных деталей, связанных с
<Фаустом>, во многих произведениях Булгакова. Помимо <Мастера и
Маргариты>, назовем сцену появления издателя Рудольфи перед Максудовым в
виде Мефистофеля, а также арии из <Фауста> Гуно, служащие своеобразным
комментарием к действию (ария Фауста из пролога оперы в <Театральном
романе>, ария Фауста <Привет тебе, приют священный> в <Записках юного
врача>, ария Валентина <Я за сестру> в <Белой гвардии> и т. д.).
Заметим, что первая сцена <Фауста> Гёте происходит в канун
Пасхального воскресенья; Фауст должен умереть, и его возвращение к жизни
(т. е. <воскресение>) является результатом договора с дьяволом. Эта
парадоксальная деталь, быть может, сыграла свою роль в слиянии легенды о
Фаусте и евангельского повествования у Булгакова. Во всяком случае, во
многих его произведениях критические события происходят в весенние
месяцы и имеют явные пасхальные ассоциации.
Легенда о Фаусте представлена у Булгакова в двух ипостасях - в
виде <Фауста> Гёте и оперного <Фауста> Гуно. Наличие двух параллельных
вариантов в этом случае соответствует той постоянной конфронтации
канонической и апокрифической версии Евангелия, которую мы наблюдали
выше.
То обстоятельство, что персонажи и сюжеты Булгакова одновременно
проецируются на Евангелие (и притом сложным и неоднозначным образом) и
на легенду о Фаусте, придает еще более парадоксальный и противоречивый
характер тому ассоциативному полю, которое вырастает вокруг каждого
произведения; в этом поле нераздельно соединяются святость и демонизм,
чудо и магия, искупление и предательство. Одним из примеров такого
слияния является образ Голгофы в романе <Мастер и Маргарита>. Голгофа
названа в романе Лысой горой (т. е. дан русский перевод ее
древнееврейского названия). Но наименование <Лысая гора> в фольклоре
связано с местом, где происходит шабаш нечистой силы. Данный мотив
отражен в известной симфонической картине Мусоргского <Ночь на Лысой
горе>, которая, в свою очередь, легко ассоциируется с симфонической
картиной <Вальпургиева ночь> в опере Гуно. Другой аналогичный пример -
сцена сдачи валюты в том же романе, в которой имеется множество указаний
на демоническую природу происходящего, есть и прямая отсылка к
Мефистофелю (звучит его ария <Люди гибнут за металл>), но одновременно
громкоговоритель, возвещающий: <Сдавайте валюту>, назван <голосом с
неба>, и эти же слова появляются в виде огненных букв на стене, вызывая
явные библейские ассоциации. Аналогичный смысл имеет и парадоксальное
сочетание слов в названии пьесы о Мольере - <Кабала святош>. Число 13,
имеющее одновременно и демоническую, и сакральную природу (13 -
сакральное число в иудаизме, наделенное многими значениями: оно
соответствует 13 атрибутам Бога, составляет сумму числовых значений букв
иврита, входящих в состав одного из имен Бога - Ехим 'единый'), имело
важное значение для Булгакова. Так, ? 13 получил дом, в название
которого входило также имя Бога ("? 13. <Эльпит-Рабкоммуна> - см.
2.3). Интересно, что ? 13 имел дом в Киеве, в котором семья Булгаковых
жила до революции; эта деталь воспроизведена в романе <Белая гвардия>,
герои которого также живут в доме ? 13.
Сложным образом переплетается сакральное и демоническое начало в
мотиве вина в романе <Мастер и Маргарита>. Маргарита выпивает чашу с
кровью Иуды/Майгеля на балу у Воланда в качестве причастия; этот же
мотив воспроизводится в виде яда - красного вина, которое Азазелло
подносит Мастеру и Маргарите; этот же яд оказывается волшебным
эликсиром, дающим им бессмертие. Парадигма вино/кровь - вино/яд/эликсир
соответствует, с одной стороны, причастию, а с другой - кубку с ядом,
который хочет принять оперный Фауст, и эликсиру молодости. Такие же
амбивалентные связи данной мотивной парадигмы реализуются в повести
<Дьяволиада>: Коротков получает от администрации своего учреждения
(персонифицирующей, как обычно, инфернальную силу) огромное количество
<церковного вина> (оно было выдано вместо денег в качестве жалованья),
которое невозможно пить и которое вызывает сильнейшую головную боль.
Несмотря на это, Коротков упорно продолжает пить его; в конечном счете
он сходит с ума и погибает и/или превращается в нечистую силу, и такое
развитие сюжета может быть, среди прочего, объяснено действием вина:
после каждого приема вина мир, предстающий перед героем на следующий
день, оказывается все более абсурдным и наполненным фантасмагорией. Я
уже упоминал также об использовании Булгаковым мотива вина применительно
к своей собственной жизни ( 2.2).
Можно было бы привести еще очень много примеров того, как в
различных произведениях Булгакова переплетаются мотивы Евангелия и
<Фауста>, пробуждая смешанные сакрально-инфернальные ассоциации. Начав
(в ранних произведениях) с альтернативного <примеривания> различных
проекций к элементам своего художественного мира, писатель постепенно
пришел к созданию своей индивидуальной художественной мифологии, в
которой неповторимым образом переплелись различные источники.
мифологический сюжет, на который различным образом проецируются
практически все произведения Булгакова, представляет собой сращение трех
основных элементов - Евангелия, Апокалипсиса и <Фауста>.
{Гаспаров Б. М. Новый завет в произведениях М. А. Булгакова }
