От Пуденко Сергей Ответить на сообщение
К Пуденко Сергей Ответить по почте
Дата 08.01.2006 07:01:29 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Проекты & планы; Версия для печати

Фашизм и "цезаризм". Подход Грамши(*)


>Ли-ры что-то сейчас мало под рукой, кидаю в копилку первое попавшее.
>Грамши нет, вот беда. Италия - это близкая к России пробелматика от и
>до,

и Грамши накопали с тех пор. И выложили в ВОСТОК. Это наш эксклюзив в нашей базе, как и многое другое

Антонио Грамши о тоталитаризме и о СССР (N 4\5 (28\29), апрель-май 2005г)
И.В.Григорьева АНТОНИО ГРАМШИ И ПРОБЛЕМА ТОТАЛИТАРИЗМА
http://www.situation.ru/app/j_artp_854.htm
http://www.situation.ru/app/j_artp_855.htm

Теория гегемонии А.Грамши и современность

http://www.situation.ru/app/j_art_190.htm

новое

Дополнительный сводный номер
ИТАЛЬЯНСКАЯ И ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ТЮРЕМНЫХ ТРУДАХ ГРАМШИ
И.В. Григорьева


http://www.situation.ru/app/j_art_994.htm
Грамши констатирует, что буржуазия как господствующий класс не в состоянии разорвать этот заколдованный круг. Ее попытки поднять всю страну на какой-то новый уровень политической жизни основываются лишь на действии сверху — посредством “методов государственной централизации (школа, законодательство, суды, полиция)” и обречены на неудачу независимо от того, будут ли эти методы применяться руководящим слоем, сформировавшимся в условиях буржуазной демократии (“через конкуренцию партий и их экономических и политических программ”) или фашистского режима (“через деятельность одной группы, монопольно осуществляющей власть”). Действительным решением проблемы могла бы быть лишь народная революция, которой итальянская буржуазия помешала осуществиться в период Рисорджименто и которая теперь, как явственно дает понять Грамши, уже
несовместима с сохранением ее классового господства [128].

К итальянскому либеральному государству применимо употребленное Грамши по другому поводу определение: “диктатура без гегемонии” [129]. ибо оно было политической системой, не опиравшейся сколько-нибудь широко на “согласие” управляемых. Поэтому после мировой войны кризис традиционного аппарата духовно-нравственного воздействия буржуазии на массы оказался в Италии особенно глубоким. Но Грамши специально подчеркивает, что разложение этого аппарата не было вызвано формированием “сильной коллективной политической воли” класса, являющегося антагонистом господствующему. “Если бы дело обстояло так, вопрос был бы решен в пользу этого антагониста” [130]. Распад произошел иначе и в силу иных причин: “1) Потому что широкие массы, ранее остававшиеся пассивными, пришли в движение — но это движение было хаотичным и отсутствовала ясная политическая коллективная воля; 2) потому что средние классы, которые во время войны выполняли функции командования и были облечены ответственностью, в условиях мира лишились всего этого,
оставшись не у дел именно после того, как они приобрели навыки командования и т. п. 3) потому что антагонистические силы оказались неспособными обернуть себе “а пользу это реально существовавшее состояние замешательства и смятения”[131].

Оказавшись перед необходимостью восстановить свой контроль над пришедшими в движение массами, итальянская буржуазия обнаружила, что для этого должна быть пущена в ход сила, которая не вписывается в “легальные” рамки ее господства. “Поскольку, — отмечает в этой связи Грамши, — комплекс социальных отношений был различным в разных государствах, различными должны были быть и политические методы использования силы и комбинации сил, действующих в сфере законности и вне ее. Чем больше масса аполитичных, тем большей должна быть роль внезаконных сил” [132]. Именно этот случай и наблюдался в Италии, где массы населения, традиционно враждебные либеральному государству, теперь стремились к участию в общественной жизни, но в своем подавляющем большинстве не имели никакого опыта политической борьбы и оставались аморфными и неорганизованными.

Брешь, образовавшуюся в хрупкой и несовершенной системе гегемонии итальянского господствующего класса, заполнил собой фашизм, открыто ломавший буржуазную законность. В этих условиях позиция либерального государства, как со всей определенностью пишет Грамши, была позицией не “нейтральности и бессилия”, а прямого пособничества фашизму [133].

Свои размышления об исторической ответственности итальянской либеральной буржуазии за приход фашизма к власти Грамши дополняет указанием на крупный политический просчет, допущенный в послевоенный период ее виднейшими лидерами (Джолитти — в сфере практической политики, Кроче — в сфере духовной деятельности) и выразившийся в тактической поддержке фашистского движения. Оба они, по определению Грамши, “не поняли, куда движется течение истории”: ни тот, ни другой оказались не в состоянии предвидеть, к каким последствиям приведет (соответственно в области политики и культуры) активизация ранее инертной массы населения страны [134].

В центре грамшианского исследования причин краха либерального государства в Италии неизменно оказывается, таким образом, проблема взаимоотношений между буржуазией и народными массами. Выявившаяся еще в эпоху Рисорджименто неспособность итальянской буржуазии к осуществлению политического руководства массами, т. е. исторической функции класса-гегемона, — вот в самом общем виде тот ответ на вопрос о национально-исторических корнях фашизма, к которому приходит Грамши.

Запечатленные в “Тюремных тетрадях” раздумья Грамши о фашизме относятся к тому времени, когда в капиталистическом мире поднялась новая волна фашистской реакции, достигшая своего апогея с утверждением нацизма у власти в Германии. Отрезанный в тюрьме от важнейших источников текущей политической информации, Грамши мог лишь в ограниченной степени учесть в своем анализе фашизма опыт не только Италии, но и других стран. Тем не менее, он неустанно работал в этом направлении, буквально по крупицам собирая необходимый материал.

Внимание Грамши привлекает прежде всего германский фашизм и в особенности применяемые им методы идеологического воздействия: использование в качестве политической программы лозунга “третьего Рейха” — одного из тех “исторических мифов, которые суть не что иное, как конкретная и эффективно действующая форма мифа об “исторической миссии” данного народа” [135]; апелляция к идее превосходства германской расы [136]; религиозная политика, которая ведет к обострению отношений с католической церковью при одновременной невозможности для Ватикана подвергнуть гитлеровский режим “отлучению” [137], и т. д. “... Все гитлеровское движение в интеллектуальном отношении находится на низком и вульгарном уровне”, — замечает Грамши [138], специально указывая в одной из самых поздних своих записей (1935 г.) на то, что гитлеризм обнаружил в Германии таившийся под “внешней видимостью господства группы серьезных интеллигентов” громадный слой псевдокультуры, обеспечив ей распространение “в качестве концепции и научного метода тех, кто воплощает новую официальность [139]

Установление фашистского режима в Германии заостряет интерес Грамши к проблеме вырождения традиционных политических партий буржуазии, которую он, по-видимому, замышлял исследовать путем сопоставления немецкого и французского материала. Буржуазные партии III республики он рассматривает как типичный пример закостеневших, “мумифицировавшихся” организаций, которые, возникнув в определенных исторических условиях, не сумели затем приспособить свои идейно-политические установки к потребностям иных времен и стали своего рода анахронизмом: они являются отложениями “различных фаз минувшей истории Франции, устаревшую терминологию которых они повторяют” [140]. В Германии же Грамши наблюдает как бы следующий этап этого процесса, показывающий, как в моменты острых кризисов такие партии лишаются всякой социальной опоры и “повисают в воздухе”


В “Тюремных тетрадях” нет откликов на события февраля 1934 г. во Франции, обогатившие международное антифашистское движение опытом успешного противодействия фашизму: видимо, Грамши был лишен даже малейшей возможности что-либо узнать об этом. Но он давно присматривался к деятельности организации, превратившейся в начале 30-х гг. в одно из течений французского фашизма — “Асtion Fгапсаiзе”. Провал задуманных при ее участии планов правого государственного переворота во Франции (1926 г.) и подобную же судьбу фашистского заговора генерала Гайды в Чехословакии (1929 г.) Грамши считал важным подтверждением того, что движения “буланжистского типа” отнюдь не всегда могут беспрепятственно достигнуть власти [142].

Аналогия с буланжизмом — не просто эзоповский оборот. Она позволяет Грамши выделить в характеристике фашизма такие наиболее общие черты, которые, с одной стороны, сближают между собой различные “национальные” варианты собственно фашистских движений, а с другой — роднят фашизм с определенными историческими явлениями в прошлом [143]. Грамшианский анализ фашизма обретает тем самым большую глубину, ибо исследуемый объект рассматривается как бы в двух плоскостях — и через “горизонтальный”, и через “вертикальный” разрез истории.

Неотъемлемым элементом исторических ситуаций, рождающих движения “буланжистского типа”, Грамши считает резкое нарушение характерной для данного общества “системы равновесия сил” [144]. В качестве возможного дальнейшего развития подобной ситуации — при таких условиях, когда из двух противоборствующих сторон ни одна не в состоянии одержать победу и реальна “катастрофическая” перспектива их взаимного уничтожения, — он рассматривает феномен так называемого “цезаризма”.

В устах Грамши “цезаризм” означает диктаторский режим, возникающий на фоне глубоких социальных потрясений и чаще всего облеченный в форму личной власти. Это понятие применяется им в огромном историческом диапазоне, простирающемся от античности (цезаризм в собственном смысле) до нового и новейшего времени (бонапартизм и фашизм).

Но Грамши никогда не забывает при этом о строжайшей необходимости учитывать в каждом отдельном случае его неповторимую историческую специфику. “Из конкретного анализа реальных событий явствует, — подчеркивает он, — что они имеют всякий раз свои, почти “уникальные” исторические формы.

>--------------------------------------------------------------------------------