От Михайлов А. Ответить на сообщение
К Константин Ответить по почте
Дата 31.07.2008 00:33:19 Найти в дереве
Рубрики В стране и мире; Версия для печати

Ну разве что для «философского парохода»:)

Поскольку все заслуги Свасьяна перед философией ограничиваются главным образом двухтомным переводом Ницше.

>— Мои философские «кумиры»? Все, у кого я учился философии. Если в обратной хронологии, это Гуссерль, Кассирер, Наторп, Ласк, Бергсон, Клагес, Ницше, Тэн, Ренан, Гартманн, Шопенгауэр, Шеллинг, Гегель, Фихте, Кант, Лейбниц, Мальбранш, Декарт, Фома, Скот Эриугена, Плотин, Платон, Аристотель, досократики. Штейнер — последнее звено в этой цепи перехода философии в ее, так сказать, «лучшее»»

Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты. Классиков Свасьян добавил для понта — мол он ученик Аристотеля и Гегеля лично, а вот по существу его философские истоки это иррационалисты, символисты и в крайнем случае неокантианцы, а завершает картину антропософ Штейнер — откровенный мракобес.

>Никакого влияния на современный философский мейнстрим он, конечно, не оказал, не оказывает и не окажет. Ну о каком влиянии может идти речь, если имеешь дело с аутистами!

А вот это «оговорочка по Фрейду». В том то все и дело что автор замкнут на сообщество философов, конкретные проблемы науки, общества, человеческой личности кажутся ему чем то мелким и само собой разумеющимся, и только предельные вопросы считаются достойными внимания. Вот только проблематизация не может быть беспредметной, предельная рефлексия, стремление докопаться до самой сути возникает в любой области человеческой деятельности, и это специфика собственно человеческого — философия, присущая лишь человеку, но стоит человеку отчистить философию от предметного содержания,свести её к форме предельной рефлексии, то не останется ничего кроме бесконечного переливания из пустого в порожнее — феноменологическая попытка вывести смысл слова из самого слова и постмодернистская деконструкция дискурса.

>Механизм действия: звезды — какой-нибудь Хабермас или Брамарбас — выдают время от времени очередной дискурс (от латинского discurro: бегать туда-сюда), после чего на местах организуются семинары, чтения, круглые столы, обсуждения, курсы и прочая беготня. По сути это слабая, бледная, жалкая копия с мира моды, эстрады или спорта. Философия, сделанная журналистами. Журналисты ведь фокусники в цирке социального. Из любой бездарности они в два счета состряпают вам идола, все равно — спортивного или интеллектуального.

А что мы видим в данном случае? Журналисты стряпают из Свасьяна идола - «один из последних философов», единственный у кого можно взять интервью за неимением новых Платонов и Гегелей

>— Под философией я понимаю мир, ставший сознанием и осознающий себя в мышлении. Это понимание очень близко к гегелевскому и в то же время крайне далеко от него. Близко в том, что, по Гегелю, не философия существует для того, чтобы объяснять мир, а мир, чтобы становиться философией. Далеко потому, что миру Гегеля, становящемуся философией, недостает последней воли стать человеком (конкретным, фактическим, вот этим вот — если хотите, самим Гегелем).
Самая дурная гегельянщина, доведенная до абсурда — мир существует чтобы выразить себя в философии, философия для того чтобы существовал философ Свасьян, единственый смысл существования котрого сводиться к этому интервью.

>— Вы имеете в виду, есть ли сегодня философы, которые понимают философию, как понимаю ее я? Мне ничего об этом не известно.

Вот так самомнение! Впрочем что еще можно ожидать от «Единственного»!

>Важно понять, что философия в своей истории, от первых греков до последних немцев, — это не форум для кого попало, а строжайшая и жесточайшая селекция.

>Так это и было до приблизительно последней трети девятнадцатого века. К концу века, а в ряде случаев и раньше, проблемное поле философии начинает деформироваться. После немецкого идеализма, Страшным судом которого стала антропологизация его у Фейербаха, Штирнера и Ницше, философия упирается в тупик оснований, то есть претерпевает ту же участь, что и математика и физика с их кризисом оснований. Кризис оснований классической философии — проблема самого философа, который, доискиваясь до оснований, шел от антично-средневекового анонимного бытия к анонимному сознанию Нового времени, а от последнего — к поименному. После книги Штирнера «Единственный и его достояние» философу не остается иного выбора, кроме как застрять в прежней анонимности либо пролезть в фактического самого себя. Философия современная предпочла анонимность

А вот тут тоже скрыт интересный момент. После Гегеля и Фейербаха поле европейской философии раскалывается. Одна линия ведет к Марксу — здесь субъектом философии становятся массы, «пролетариат находит в философии своё духовное оружие » преобразования общества, и в этом социальном становлении бытие действительно снимает себя. Другая линия — элитарная, представленная Свасьяном — нечего мол быдлду всякому философствовать закнчивается пшиком — раздутым до вселенских размеров самомнением мелкого буржуа.

>На кого же похожи современные, с позволения сказать, философы, все эти Хоркхеймеры, Хабермасы, Деррида, Рорти и Слотердейки?

Зато на кого похож Свасьян сказал он сам — на Макса Штирнера, Бруно Бауэра и Рудольфа Штейнера! Чем занималась франфрутская школа сказать можнг — проблемой отчуждения, критикой капитализма, исследованием коммуникации, а толку ли нам от философии Свасьяна? «глаз, видящий мир, — тоже мир» - у Свасьяна крайняя форма идеализма — это не глаз часть мира, а мир есть одно большое самосознание Свасьяна. Нижеследующий «случай на лекции» наглядно демонстрирует сколь был удивлен наш солипсист тем что какая то его мыслишка посмела ему что-то там вякнуть.:)

>Поймите меня правильно. Это не критика и не вкусовое суждение. Я просто констатирую факт. Прежде, чтобы стать философом, нужно было тщательно и мучительно осваивать исконные проблемы философии («тридцать шесть трагических ситуаций»). Сегодня философом может стать первый попавшийся проходимец, способностей которого только и хватает на то, чтобы ловко играть понятиями (Гуссерль жаловался в свое время, что философы переставляют понятия, как игроки переставляют карты или шахматные фигуры). В эпоху взбесившегося либерализма ведь все могут всё. Вот вы, скажем, опубликуете этот разговор в вашем журнале, и если в нем есть рубрика читательских писем, то можно заранее предугадать, что там будет твориться. Каждый, кому не лень, воспользуется своим правом на мнение, забыв, что кроме права на мнение есть же еще и долг знать то, о чем говоришь. Когда я преподавал философию в Инсбрукском университете, мне пришлось пережить и выстоять студенческую демократию. Это было на семинаре по теории познания. Я говорил о Платоне и неоплатонизме, как вдруг один студент принялся мне возражать. Я попытался в мягкой форме внести ясность, заметив, что его представления о теме произвольны и что, прежде чем рассуждать о Платоне, неплохо бы почитать Платона. Реакция оказалась острой. Он сказал, что таково его мнение. На что мне пришлось напомнить ему, что мнения свои он волен высказывать где угодно, но только не здесь, в университетской аудитории, в которой (по крайней мере в отведенные мне часы преподавания) мнениям нет места, а есть место знаниям, или если мнениям, то таким, в основе которых лежат знания. Не думает же молодой человек, что на экзамене мне вдруг пришло бы в голову оценивать его мнения!

Напоминает небезызвестное - «парламент это не место для дискуссий». «Единственый» философ закономерно не понимает что проживать и продумывать «исконные проблемы философии» студенты могут только в коммуникации, задавая вопросы и дискутируя, воспроизводя исходную проблемную ситуацию, иначе для них история философии как и любой другой предмет так и останется мертвым знанием