Форум С.Кара-Мурзы: Ветка : Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава3)

От	mmm
К	All
Дата	10.02.2003 20:30:09
Рубрики	История; Образы будущего; Глобализация;

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава3)

Только для участников форума! Продолжаю выкладывать фрагменты книги

МАУРИЦИО БЛОНДЭ

НЕ ГЛОБАЛЬНЫЕ.
ПОТРЯСАЮЩИЙ ПОДЪЕМ АНАРХИЧЕСКОГО АНТАГОНИЗМА.

Издательство АРЕС, Милан, 2002

Copyright "mmm", 2002. Перевод на русский язык.
------------------------------
Книга Маурицио Блонде о глобалистах
Первые две главы дано лежат в архиве форума:
1
http://vif2ne.org/nvz/forum/9/archive/49/49284.htm
2
http://vif2ne.org/nvz/forum/3/archive/49/49285.htm
------------------------------

МАУРИЦИО БЛОНДЭ

НЕ ГЛОБАЛЬНЫЕ.
ПОТРЯСАЮЩИЙ ПОДЪЕМ АНАРХИЧЕСКОГО АНТАГОНИЗМА.

Издательство АРЕС, Милан, 2002

От переводчика - вместо Предисловия:
Данная книга не может считаться полным анализом движения антиглобалистов, это всего лишь некоторые его срезы. Не со всеми утверждениями автора можно согласиться. Местами, следуя штампам западных СМИ, он доходит до смешного (и грустного). Однако многое из сказанного в книге представляет несомненный интерес. В первую очередь - отмеченная в главах 6 и 7 тенденция к архаизации и созданию хаоса, что хорошо вписывается в концепцию "устойчивого развития" так называемого "Золотого миллиарда" при отбрасывании всего остального человечества в крайнюю архаику, а также принятую руководством США технологию "управления через создание хаоса". Автор верно указывает опасные черты Пятого Сословия. Весьма интересен также анализ в главе 12 источников финансирования рассматриваемого движения.
Принцип "да будет выслушана и другая сторона" представлен Приложениями 1 и 4.

ОГЛАВЛЕНИЕ

1. ВВЕДЕНИЕ:::::::::::::::::.::::::2
2. ВСЕГДАШНИЕ МАРГИНАЛЫ:::::::::.:::::.11
3. МОЛОДЫЕ КАК САРАНЧА::::::::::.:::::..15
4. ПРИХОД ПЯТОГО СОСЛОВИЯ::::::::.:::::...17
5. МОЛЕКУЛЯРНАЯ ВОЙНА::::::::::.::::::23
6. ПИРАТСКАЯ УТОПИЯ::::::::::::::..:::..27
7. ПОСЛЕ МАРКСА - КАЛИ::::::::::::::..::.31
8. СИЛА АЛОГИЗМА:::::::::::::::::::....34
9. ЭУДЖИН:::::::::::::::::.::::::....38
10. ДИКТАТУРА ВОЛОНТЕРИАТА::::::::::::::.42
11. ТОНИ НЕГРИ, ГЛОБАЛИСТ::::::::::::::::47
12. КТО ИМ ПЛАТИТ И ЗАЧЕМ:::::::::::::::...53

Приложение 1
"ЧЕРНЫЙ БЛОК" - "КРУТОЙ"::::::::::::::.:...58
Приложение 2
АНТИМОНДЬЯЛИЗАЦИЯ В ЭКСПАНСИИ::::::::::...60
Доклад секретной службы Канады
Приложение 3
ГОРОДСКАЯ ГЕРРИЛЬЯ, ИНСТРУКЦИИ ПО ПРИМЕНЕНИЮ::.67
Приложение 4
ПИСЬМА В ИНТЕРНЕТЕ::::::::::::::::::...69

Вышло из печати 8 января 2002.
Авторские права защищены. Издательство Арес.
Ул. А. Страдивари, 7 20131 Милан

----------------------------

Глава 3. МОЛОДЫЕ КАК САРАНЧА

Таким образом, сегодня "всякие" молодые, т.е. свободные и пустые, слишком надолго застрявшие в безответственности подросткового возраста, от которых не требуется какого-либо усилия, которое вырвало бы их из инерции, тянутся к маргинальным местам, в сумраке которых гнездится тот антропологический тип, который я стараюсь описать - неадаптированный, психолабильный, пригодный для подрывного восстания. Этот человеческий тип, даже когда не вторгается в общество со своими опустошениями и грабежами, продолжает на деле оставаться в тени на задворках. Он лишь находится в фазе, которую по аналогии с зоологией можно назвать "одиночной".
Так же и саранча, периодический бич природы, в основном живет изолированно, мирно, пощипывая спокойно травку. Но иногда она неожиданно, руководимая таинственными ферогормональными сигналами, аналогичными непреодолимому коллективному впечатлению, объединяется с миллионами других себе подобных. От "одиночной" фазы насекомое переходит в "стадную". Рой становится колоссальным и поляризуется; он принимает определенное направление, хотя бы и случайное (гигантская миграция не имеет цели, проекта), движется, закрывая небо, и пожирает все растительное, что находит на своем пути, превращая землю в пустыню; затем, так же необъяснимо, как собралась в рой, она рассыпается. Рассеивается. Лошадка снова превращается в прежнее одинокое и безвредное насекомое.
То же самое с нашей антропологической группой. Десятилетиями индивидуумы, ее составляющие, могут жить в одиночной форме в социальной маргинальности. Изучающий зооантропологию сможет узнать их, порочных, снедаемых мелкими дурными привычками, бесплодных, потому что живут уловками, часто теряют работу из-за низкой квалификации, недостатка пунктуальности, надежности, дисциплины, или мелких краж; различные типы неспособных, из-за незначительных расстройств личности, получить достойную социальную роль: часто эти люди попадают в ряды мелких, но постыдных уголовников. Исследователь также узнает, в полутьме социальной маргинальности, индивидуумов, которые живут в своем мире тихого помешательства. Быть может, объединенные в маленькие группы, которые проповедуют анархию, ненасилие, мечтают о социалистическом возрождении или практикуют антиинституционные религии, или же смягченные формы псевдомистицизма: сексуального и нудистского, оздоровительного и экологического, пацифистского, "восточного" и магического, феминистского, вегетарианского.
Они живут безвредными, следуют мелким маниям социального обновления, прежде всего с экологическим задником ("возврат к Природе" в версии постмодерна), или же с пророками неминуемого конца мира, тревожимыми парниковым эффектом или перенаселением, окруженными тощими кружками верующих. Немного смешные в своем аномальном поведении (порой маленькие группы уединяются на горе в ожидании даты назначенного ее гуру апокалипсиса, или чтобы "войти в контакт с инопланетянами", или следуют причудливым диетам), но в основном не агрессивные.
Но приходит день, когда они переходят в стадную фазу. Индивидуумы, движимые лозунгами, которые "носятся в воздухе", словно пахучие гормоны, которые зовут саранчу, группируются; и сам рост их количества заканчивается поляризацией этой многообразной массы. В этой массе каждый продолжает испытывать свою одержимость - частную или мелкой группы; но разнообразные одержимости собираются в стадо, где уже доминирует масса.
Крик был "Уничтожить империи", "разрушить Вавилон" - для Фра Дольчино; "бить тиранию и обскурантизм" - для Революции 1789, или "мир сейчас", "земля крестьянам", как подстрекали русский плебс против царя, или "установить власть, основанную на не ограниченном никаким законом насилии", как провозглашал Ленин, или "хотим невозможного", как в 1968. В беспорядках в Генуе в июле 2001 крик "помешать Г8" поляризовал 800 групп антагонистов, которые до того преследовали различные цели: экологисты из WWF и скваттеры, феминисты и миссионеры-унитаристы, крестьяне, субсидируемые европейскими фондами, и гомосексуалисты, Пакс Кристи и пилоты новой анархии информатики, гандисты и бывшие монашки, и кастристы с сапатистами, уличные священники и епископы, наркозависимые и борцы с наркотиками.
Позитивное содержание этого крика имеет мало значения. Важно, что лозунг дня таков, что пробуждает ожидание, в котором они "нуждаются", самое абсурдное и запретное, курятник, который должен быть удовлетворен, и потому верящий, что коллективное побуждение способно коагулировать массу, взвинченную и лабильную. Эти люди не нуждаются в рассуждениях: им достаточно предлога, чтобы электризоваться. Это люди, которые хотят не жить сами по себе, а быть охваченными коллективной силой, которая воодушевляет толпы.
Они "одержимые", которые жаждут отдать свою текучую и недостаточную личность "хозяевам": такими будут их вожди, которые говорят в толпе не-личностей, потому что быть, как можно полнее, во власти единственной идеи-фикс дает видимость "сильной" личности, параноически рациональной, аргументированной, готовой "идти до дна".
Это "дно" неизменно веками. Провозглашаются в качестве объединяющего начала "мир", "свобода и справедливость" и помощь "последним": это универсальное опустошение, обрушение всякого порядка, насилие без цели и пределов, неконтролируемое "освобождение" всех первичных импульсов и, прежде всего, сексуального. "Курьезный факт: в каждый революционный момент любой важности проблема "свободной любви" ставится на первый план", замечал с интересом Энгельс. Он, который использовал в качестве девиза Тотальной Революции слова фаустовского Мефистофеля "Все существующее достойно смерти", хорошо знал, какая жажда смерти и нигилизма сидит в этом "голоде оргазма" - что на деле есть желание насилия и убийства - который охватывает рой человеческой саранчи. Юноша, написавший в 1994 в "Манифесто", хорошо идентифицировал этот оргазм как "наслаждение ненавидеть": как он пишет, "наслаждение и чувство освобождения, никогда не испытывавшиеся ранее", - это сексуальный спазм. Искомый и самодостаточный. Такова цель, все остальное - провозглашенное установление абсолютно справедливого общества - не удостаивается размышления. "Залейте мир кровью, и вещи каким-то образом организуются", заставляет сказать Достоевский одного своего демонического персонажа, одного из нигилистов, одержимых революцией.

4. ПРИХОД ПЯТОГО СОСЛОВИЯ

Но до сегодняшнего дня в исторических катаклизмах, даже самых насильственных и иррациональных, человеческая Саранча играла центральную роль, осуществляя гегемонию. Верно, что в кульминации революционной свирепости, терроре якобинцев и большевиков, когда руководители Революции призывали отбросить всякие правила и честь, призывали к пролетарской экспроприации, к резне "без пределов", Революции подстрекали эту маргинальную антропологическую группу: но лишь как социальную взрывчатку, элементарную инструментальную силу, чтобы бросить против ненавистного старого порядка; чистое средство, полезное для развязывания временного хаоса, который расплавит общество, где будет установлен Новый Порядок.
Как и любой феномен, также и Революция, кроме того, что является "субстанцией" случайной и потенциально заряженной противоречивыми возможностями, имеет еще и "форму". Это не только насилие, но также и "программа", усилие, которое претендует на интеллигибельность; она отягощена элементом волюнтаризма, который имеет амбиции "организовать" хаос; и "революционная организация, как и любая другая, иерархична, она требует от индивидуума трансцендировать ради Партии, жертвовать своими сиюминутными "потребностями" во имя "будущего бога".
Этого достаточно, чтобы осудить Саранчу, бездарь из любой маргинальной полутьмы, когда приходит момент "строительства" социализма или любого другого Нового Порядка. Неспособные примкнуть к более секуляризированной форме "теологической надежды" (строительство будущего общества, которого еще нет, в которое надо верить), они вновь маргинализуются, поскольку прошел момент их инструментальной нужности в качестве "революционного авангарда".
Лютер был свиреп, вплоть до провозглашения территориальных принципов уничтожения анабаптистов и сект, которые породил своей проповедью бунта против католической Церкви, внеся нервную физическую заразу в группы маргиналов, нищих, флагеллантов, умалишенных, лунатиков и очумевших. Ленинизм посадил в клетку коллективное кипение грабителей, дезертиров и не подчиняющихся долгу в отношении кадров Партии. Монструозная муравьиная масса, которая заполняла улицы Петрограда (в тексте - Петробурга), возбужденная безнаказанными убийствами офицеров и жаждущая перспективы грабежей, не была использована для штурма Зимнего Дворца; большевистское взятие власти было работой немногих "профессиональных революционеров", обученных и организованных по-военному Троцким. Это была группа, гностически знающая Направление Истории и преданная Проекту. "Исчезновение государства" было отложено sine die; выметены толстовцы, пацифисты, поклонники йоги, вегетарианцы, мечтатели и бредящие об обществе чистой любви. Наиболее эффективные преступники были инкорпорированы в диктаторское пролетарское государство в качестве полиции террора; другие - отброшены дрожать в своих норах.
Подобное взрывное появление человеческой Саранчи предшествовало (хотя факт менее известен) появлению Третьего Рейха, подтверждая факт, что для антропологической саранчи идеология взаимозаменяема. В дни агонии Веймара в Берлине можно было видеть, среди грабителей-большевиков, покушающихся анархистов, вольных отрядов, ветеранов войны и вооруженных хулиганов, также и одну странную породу: "городские индейцы" с раскрашенными лицами и перьями на голове на манер краснокожих, проповедники разрешения содомии для молодежи, предки хиппи и панков в пестром тряпье. Кишение людей, вышедших со дна в дикий час коллективного разрешения наслаждаться разрушением без завтрашнего дня.
Одна из этих групп называлась Вандерфогель - Перелетные Птицы: почитатели природы, нудисты, гомосексуалисты и содомиты, совершали "зрелищные акты", отталкивающие или насильственные (преситуационные), ликуя в социальном хаосе, как на жестоком празднике. Несколько месяцев спустя эти пестро раскрашенные персонажи, с серьгами-лепестками, перьями в волосах и раскрашенными лицами, появились снова - шпалерами, в сапогах и коричневых рубашках - в батальонах СА, штурмовых отрядов. Перелетные Птицы, вольные создания лесов, составляли их нерв. Когда этих "вольных" бунтарей спрашивали, почему они пошли на службу Гитлеру, они отвечали: "Но он один из нас".
Они не предвидели иерархическую структуру, которую готовил новый порядок. Известно, как фюрер с жестокой быстротой освободился от этой гомосексуальной и оргиастической милиции. Демонический хаос, который вознес его к власти, разбивая витрины, избивая и сея террор на улицах, более не был подходящим инструментом для пользования уже взятой властью. Великая резня заменила банду дебоширов Черным Орденом. Это были СС, вызванные из света Люцифера, заставшие СА врасплох на их оргиях и сбросившие их в пропасть. Такое уже происходило в истории, хотя и редко когда с такой же жестокостью.
Именно в те дни молодой немец из Карлсруэ, страдающий туберкулезом и поправляющийся в санатории - его забытое имя Герман Берл - усмотрел в этих элементах феномен, который назвал Приходом Пятого Сословия: таково название книги, созданной его лихорадочным ясновидением.
Кто такие "Пятое Сословие", которое Берл видел прорывающимся в "Птицах", "Городских Индейцах", вдруг заполнивших улицы Германии? Само выражение необычно, даже выбивает из привычного современного сознания, каковым является равенство. На самом деле Берл вывел его из древней социологической мудрости, свойственной обществам традиционным, иерархическим, не эгалитарным. Слово "сословие" в смысле "социальный класс" (или скорее "каста", неподвижный, наследственный социальный класс) идет из Средневековья. Но оно использовалось до самого конца Старого Режима. Революция 1789 могла еще быть прочитана, как восстание Третьего Сословия - буржуазии - против Первого Сословия (клира) и Второго Сословия (аристократии). Ниже по иерархической шкале ожидало своего часа Четвертое Сословие: работники ручного труда (ремесленники), рабочие-пролетарии . О Пятом Сословии (нищие, бандиты и сумасшедшие) не говорилось, потому что оно не имело социальных функций.
Эта стратификация общества считалась неизменной (так и было веками), потому что соответствует справедливости и "природе". То, что оправдывало господство высших сословий над низшими и подчиненными, не деле было не доходами, это было "качество" людей, их составляющих. Согласно Платону, человек состоит из трех душевных потенций в различных сочетаниях: душа "интеллигибельная", которая руководит созерцанием и интеллектом; душа "раздражительная", которая ведет к страстной любви, возмущению несправедливостью и злом; и душа "вожделеющая", которая тянется к удовольствиям желудка и секса, "нуждам" .
Три жизненных пружины, нисходящие, мало по малу, от формального к бесформенному, от духовного к эмоциональному, биологическому и, наконец, "демоническому". Преобладание той или другой в каждом индивидууме определяет, согласно тезису, его принадлежность к "сословию" или классу. Более высокие классы характеризовались тем, что имели "форму": они добровольно принимали на себя наиболее требовательные виды долга, подчинялись нормам жизни (дхарма в санскрите), более высоким и жестким, чем требования к нижним. Клир должен был подчиняться отречению и суровости, дворянство обучалось проявлять мужество пред лицом смерти, подчинялось законам чести, верности и самопожертвования. Те и другие должны были воздерживаться от низких чувств и желаний. "Роскошь" аристократии была не комфортом, а престижем, не тезаврацией денег, а величием.
В противоположность тому, что думает современный человек, который не только эгалитарен, но и вульгарен (что не удивительно, поскольку он в основном примыкает к Третьему и Четвертому Сословиям), в течение веков именно священники и дворяне жили в состоянии долга, подчинения дисциплине, обязанности, судьбе. Девиз "ноблес облидж" имел силу не случайно, и не сводился просто к хорошим манерам. Напротив, низшим кастам, жизнь которых "манкирует программой", дозволялось жить без приложения усилий к улучшению; как современный человек массы, для которого "жить означает быть тем, что он уже есть". Гёте, который видел поверх линии тени между традиционным порядком и эрой революций, озвучивал ту же идею, когда написал: "Жить по своему вкусу - это для плебса; благородная душа стремится к порядку и закону".
Естественно, традиционный порядок не позволял плебеям жить "на свой вкус" более определенного предела: в том религиозном мире низшие классы тоже верили в Бога, и дворянский порядок обязывал их верности господам. Все было поляризовано по направлению вверх, что толкало и тех, кто понимал жизнь как "быть тем, что ты уже есть" (без усилий для улучшения), к трансцендированию себя, приобретению "формы", стиля: и народ имел обычаи, традиции, которые усиленно сохранял, и которые были его "стилем", его формой. Бесформенный, демонический субстрат - то, что сегодня проходит как "освобождение", "освобожденная жизнь" - свойственный людям наиболее низким, осуждался даже народными обычаями. И наказывался, когда пытался проявиться вне Карнавала.
Именно из этой констатации исходил Берл, чтобы завершить впечатляющее толкование истории Запада, как последовательного доминирования, не только политического, но и "культурного" все более и более низких классов. Толкование смелое, но не безумное, если принимать в расчет, что в том древнем мире, который силился держаться за свои секулярные принципы, "формы" были внешним соответствием авторитетности, связанной с очевидностью поведения. Авторитетным был, в целом, тот, кто демонстрировал фактами, что достоин доверия; и признание которое вытекало из этого, выражалось в форме почтительности и уважении совершенно иначе, чем по отношению к самому себе. Но происходившее ослабление тяги вверх в Церкви, увлечение дворянства роскошью, мало по малу подрывали законность "командования". Поэтому Берл видел историю - в противоположность прогрессивному течению - как внутреннюю инволюцию общества, его падение по направлению к демоническому и бесформенному субстрату.
Такая тенденция, однако, частично тормозится имитацией (и социальным примером высших классов, т.е. "образцовых"). Веками каждый класс, достигая вершины своей политико-социальной гегемонии, стремился воспринять моды того высшего класса, который он сместил. Имитация очень часто была только внешней, в формах, модах; но модой не стоит пренебрегать. Это не пустышка: это знак того, как некая человеческая группа представляет себя себе, и потому - к чему она стремится, какие питает амбиции. Однако консолидированные "формы" переживают основания, которые они моделируют, и часто продолжают функционировать в конфронтации и одобрении даже тогда, когда субстанции, их вдохновлявшие, уже уменьшились.
Аристократия, когда приняла форму монархии или империи, приняла наряды, униформы и этикет, которые были не просто пышными, а литургическими. Внешние символы, принятые королевской властью, - золото, пурпур и порфир комнаты, где рождались "порфироносные", императоры Византии - указывали на сакральную волю, имитировали одежду Понтификов. Это часто были притязания узурпаторские, как видно по борьбе за инвеституру; однако это свидетельствовало о воле к трансцендированию. Быть большим, чем "то, что он уже есть".
Когда торговая буржуазия достигла собственного апогея (в 19 веке), она имитировала моды аристократии. Великие французские романисты, Бальзак и Пруст, были и сатириками, т.е. обличали лицемерную поверхностность этой имитации, лишенной внутренних качеств, которые, как предполагалось, формировали изнутри стиль старых аристократов. Однако - сегодня мы должны это сказать - даже простая функция дворянства тем или иным образом "обязывает": и именно то, что высшая буржуазия "во дворянстве" была смешна, говорит, что имитация стоила усилий.
Мелкая буржуазия достигла своего апогея полвека спустя, в фашизме: и она повела себя триумфально воинственно, "героически". Это тоже было имитацией аристократии, война была первой задачей дворянства. Рабочий класс, когда решил, что пробил час его собственной исторической гегемонии, принял немедленно высшие классовые обычаи, стараясь имитировать буржуазию. Рабочий жертвовал собой, чтобы выучить сына "на доктора", по воскресеньям надевал скромную одежду a la Травэ, а не рабочий комбинезон пролетария. Во времена Французской Революции буржуазия имела смелость установить буржуазный образ жизни, длинные штаны и темный жакет, как нормальное платье (даже если Робеспьер и продолжал одеваться по моде Старого Режима). В России так называемый "авангард пролетариата", захватив тотальную власть, ни минуты не думал установить пролетарский стиль жизни: даже Секретарь и Номенклатура КПСС выставляли напоказ мелкобуржуазные морализмы, вкусы и гардероб; в полном соответствии, они приняли - доведя при этом до абсурда, - бюрократическое государство, т.е. буржуазное, из которого выжали весь тоталитарный потенциал.
В каждом случае существовала еще тяга (хотя и затухающая) к "более высокой форме". Все обрушено в последние десятилетия: сегодня правит имитация "более низкого". В Италии мы видим взрыв необуржуазной модели, которую справедливо можем определить как "скальфарианской", потому что это Эудженио Скальфари ввел новый обычай, с помощью "Эспрессо" и "Репубблики". Это он фабриковал, воспитывал и одевал новых гомункулусов.
Необуржуа - креатура, которая живет в свое полное удовольствие в "законченной секуляризации": что для нее (как для Скальфари) означает принципиальный отказ признавать что-либо выше самого себя. Это испорченная личность истории, папенькин сынок технократической цивилизации. "Портить", - предупреждает Ортега-и-Гассет, - "означает не тормозить желания, создать у человека впечатление, что ему дозволено все и нет никаких обязанностей". И оборотная сторона "положения", с еще худшим элементом: лишенный запаха комфорт Государства Благосостояния дает новому человеку ощущение (ложное), что он не имеет лимитов, не подчиняется условиям. Он оберегаем от лишений, физической усталости, сурового давления природных условий; реальные трудности жизни, включая даже болезни и смерть, от него скрыты или обесценены надеждой (поддерживаемой СМИ), что "наука", также понимаемая всемогущественной, и от них найдет лекарство.
Именно потому, что необуржуа не ведает, сколько продлится жизнь, он провозглашает себя экологистом, антииндустриалистом, он озабочен исчезающими видами животных, тюленей и китов больше, чем хлопотным развитием человека. Еще более показательно его отношение к религии: он ее не практикует и не верует, но протестует, если Папа противится "ограничению рождаемости" и "сексуальной свободе". То есть необуржуа не берет на себя и ношу быть подлинным атеистом. Он требует от Церкви, чтобы та объявила дозволенным грех, чтобы тем облегчить его комплекс вины. Он хочет религию в виде социального страхования, которое делало бы свой вклад в "качество жизни".
Кроме того, необуржуа не стремится даже отдаленно имитировать более высокие модели жизни. Как Нарцисс, он рассматривает себя, "каким уже является", желает лишь "быть самим собой".
Все, что он хочет - это "выразить собственное я", полагаемое максимально достойным выражения. Такое выражение потом оказывается жалким, поскольку душонка необуржуа в сущности бесформенна (он говорит: "открыта всем опытам"). Силясь быть "свободным", т.е. не служить какой-либо высшей цели, не быть связанным какой бы то ни было верностью, необуржуа заканчивает тем, что является непригодным и пустым.
В виду его отказа имитировать высшие примеры, неудивительно отметить в массовом необуржуа одну тонкую, но неудержимую тенденцию к "распущенности" (слово типично необуржуазное), к сильной усталости при деньгах, но не элегантной, которая говорит о загнивании вида. Знаменитая итальянская мода, "сделано в Италии", скорее сообразуется, чем бежит впереди падения: сумки с районного рынка с огромной надписью золотом "Москино", одежда трубочистов с надписью "Армани" задуманы именно необуржуа. Подлинная элегантность слишком связывает, в том числе и морально : достаточно одного имени, чтобы напомнить об этом. "Фирменная марка" повторяет flatus vocis. Для "культуры" прогрессистской скальфарианской буржуазии так: книги для чтения или для создания видимости чтения являются имитацией. Эко, который имитирует Борхеса, Скальфари, который имитирует Вольтера, Каччьяри, который имитирует высших теологов древних ересей, Калассо, который имитирует тернистое мышление индуистских гностиков.
Кто изучил теорию Берла об инволюции каст, с учетом этих симптомов мог бы широко предвидеть дальнейшие фазы коллективной деградации. Что необуржуа, далекий от того, чтобы быть протагонистом будущего, давно уже не мог удерживаться на сцене цивилизации, в нем давно уже созревал новый тип, дегенерирующий по направлению к роду низшей формы. День за днем необуржуазия становится все более распущенной, более вульгарной, желает легкого, избегает усилия облагородиться; теряет воспитание и даже образование: было очевидно, что она порождала - в своих сыновьях - Пятое Сословие.
И действительно - списочные или культурные дети необуржуазии начали - за годы до того, как взорвались в виде неоанархистов - добывать свои "стили", свои "моды", в целом имитирующие модели различных низших слоев. Никогда не будет излишним подчеркивать тревожную природу того симптома, каким является новая молодежная "мода". Она явно имитирует человеческие типы, которые собираются в нижних слоях мира спектакля, соприкасающихся со спецификой криминального общества: девушки с достатком, с татуировками на груди или лобке явно вдохновляются порнодивами, потому что женская татуировка - это "мода" среди проституток; парни с серьгами берут в качестве образцового класса для модели - зная о том или нет - старые маргинальные классы, цыган, конокрадов, пиратский сброд. Мужские татуировки у детей буржуазии, и еще более прокалывание, введение металлических объектов в язык или другие части продырявленного тела, выражают патологическую имитацию самоувеченья каторжников, беря "модели", которые выработал их "стиль" в тюрьмах. Стиль панков идет прямо оттуда, от молодых английских уголовников. Крайне дорогая "спортивная" обувь, короткие и длинные брюки изначально - одежда негров-наркоторговцев, продающих крэк в трущобах США, пушеров (толкачей), имитируемая через темные комплексы, увиденные в Видеомузыке. Оттуда, из видеоклипов и дискотек, идут наиболее симптоматичные "молодежные моды"; в их разнообразии, кажущемся анархичным и случайным, опытный глаз не преминет собрать цитаты Майкла Джексона и Мэрилин Мэнсон, калифорнийских извращенцев в форме СС, Ангелов Ада, поклонников сатаны с подстилкой из рока.
Необуржуазную молодежь действительно воспитывает дискотека. И дети необуржуазии, далее отцов продвинувшиеся по пути, ведущему вниз, прежде, чем взорваться в виде социальной проблемы, годами заполняли дискотеки (мелкая обогатившаяся буржуазия), или те места добровольной маргинальности, которыми - как я уже показал - являются "Социальные Центры" (дети высшей прогрессистской буржуазии). Парабола Карло Джулиани, сына профсоюзника из ВИКТ, "задействованного в социальном", тиффози Рома и, наконец, панк-бестии, убитого в городской геррилье Генуи, в этом смысле образцовый случай.
Отец, бедняга, смог сказать, что его сын "ненавидел несправедливость": он не отважился изложить более точное идеологическое содержание, менее неопределенный мотив, чтобы искать смерти и раздавать ее. Его сын не был и не мог быть марксистом. Так или иначе, в этом пушечном мясе хаоса бесполезно искать идеологию; вместо него оно имеет наружность, которая и определяет его "политическую" идентичность. И тенниска с портретом Че Гевары не есть информация о делах Че, его теориях или идеях, которые определяют принадлежность к "левым"; чаще всего это нечленораздельная "альтернатива", которая означает "без проекта".
Отец еще был (или верил, что был) солдатом Четвертого Сословия, сын же был уже Пятым Сословием. Потому что это то, что свойственно Пятому Сословию: нечленораздельность, неспособность выработать проект и следовать ему. Пятое Сословие, низшая каста, которую индусы называли "пария", всегда существовало, но никогда не было способно "делать историю": слишком колеблющееся и непостоянное, слишком следующее своим первичным импульсам, чтобы следовать проекту. Единственное, что оно может делать - пандемониум (царство сатаны), жакерия, восстание без завтрашнего дня, результат анархического взрыва его сиюминутных желаний. К тому же оно легко поддается внушению, проницаемо для коллективной атмосферы: это делает Пятое Сословие легко инструментализируемым, его легко бросить против чего угодно. Посмотрим, что предусматривают для него коварные, но умелые хозяева.
Но здесь нельзя не вспомнить, что новые молодые "антагонисты" Пятого Сословия сформированы ежедневной педагогикой, диктуемой необуржуазными СМИ. С тем результатом, что столькие отцы (отец Карло Джулиани находится в прекрасной обширной компании) проводят столько лет, пытаясь немного научить своих детей просвещенной неоморальной патетике: секс свободен и должен быть ранним, но рекомендую пользоваться презервативом. Героин и кокаин? По крайней мере, используй чистые шприцы. Аборт? Это "завоевание", делай его, но в гигиенических помещениях больниц. Постмодернистская мораль - не персональная, а полностью "социальная": душу спасает "солидарность", борьба против "несправедливости".
Результат этой педагогики - именно Пятое Сословие, которое, впервые, объявляет себя протагонистом и претендует на то, что имеет "основания". Это бессмертный человеческий тип одержимых, бредящих о "любви", псевдомистиков, минимально порочных, которые импровизированно верят, что имеют идеи. Но они могут иметь лишь мании с одной темой.
Идея-фикс, чаще всего idee recue, взятая неизвестно где, абсурдно упрощенная и культивируемая эксклюзивным образом: т.е. она исключает все другие, все методы и резоны, которые формируют социальную сложность. Так, анималисты из Фронта Освобождения Животных посвящают жизнь "освобождению" норок от разведения, и ничто не убедит их, что, поступая так, они обрекают своих любимых маленьких млекопитающих (которые не являются дикими) на смерть, и причиняют экологический ущерб, для предотвращения которого живут. Так, на краю, который лишь кажется противоположным, уличный священник, занимающийся "спасением" проституток-негритянок или наркоманов, хочет, чтобы Государство преследовало клиентов проституток: никакие доводы не убедят его, что, желая отменить преступление проституции (т.е. легализовать ее), с еще большим основанием нельзя считать преступлением пользование проституткой (и что начинать надо было бы совсем с другого конца). И между этими двумя краями - все кишение сиюминутных идей-фикс: гомосексуалисты, которые хотят, чтобы их порок был признан правом человека; нудисты, убежденные, что все зло в обществе исчезнет, если все забегают нагишом; поборники педофилии как "революции"; адепты свободы наркотиков во имя наконец-то счастливого общества; борцы за окружающую среду, которые чувствуют, что им не хватает воздуха, и хотели бы вернуть общество в каменный век, чтобы обнулить "загрязнение"; одержимые парниковым эффектом; миссионеры из фавелл, которые хотели бы, ради "справедливости", вернуть мир в фавеллы: все, объединенные неспособностью понять сложность свободного и многообразного общества, неизбежный разрыв, который существует между моралью и правом, между свободой защищающей и свободой дикой, между легальностью и легитимностью. Лишь одна вещь в итоге объединяет кишащих поборников идей-фикс: радикальный антагонизм. Будь то педерасты или миссионеры, экологисты или сапатисты, они сходятся в одном пункте: институты, поскольку они не придают их идее-фикс (какой бы они ни была) место центральное и абсолютное, как она того заслуживает, являются преступными по сути. Правительство, государство надо разрушить; частную свободу (которая тоже является институтом, а не природным явлением) и экономический рынок надо аннулировать.
Они мечтают и хотят навязать совершенное общество: где самые странные свободы расцветают при максимальном "легальном" принуждении. Проект, строго говоря, невозможный: в этом радикальном смысле Пятое Сословие не способно на проект.

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:30:09)
Дата	10.02.2003 20:42:10

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (11 Тони Негри, глобалист)

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:42:10)
Дата	10.02.2003 20:43:36

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (12 Кто им платит и почему)

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:30:09)
Дата	10.02.2003 20:31:48

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава 4 Молекулярная война)

5. МОЛЕКУЛЯРНАЯ ВОЙНА

«Молекулярная гражданская война начинается незаметно. В парке накапливаются шприцы и битые бутылки. На стенах появляются монотонные граффити, единственное послание которых – аутизм: они возглашают «я», которое уже не существует. В классе разрушаются скамейки… Проколотые шины, сломанные общественные телефоны, подожженные автомобили. Эти спонтанные действия дают отдушину ярости, которая еще не тронута, ненависти к тому, что работает, ненависти, которая формирует нерастворимую амальгаму вместе с ненавистью к самому себе. И молодежь является авангардом гражданской войны». Так писал Ганс Магнус Энценсбергер, немецкий философ-неомарксист, в 1995 в очерке, озаглавленном «Перспектива гражданской войны» (Эйнауди). Нельзя сказать, что признаки универсального молодежного бунта, предварительные симптомы разрушительного пробуждения Пятого Сословия, не указывались заранее.
Также и нам в Италии явление, указанное Энценсбергером – кипящая деструктивная ярость – видно годами. Летом 1995 в Римини тысячи юношей сражались в абсурдном бунте из-за ничтожных дискотечных причин. Массовое хулиганство тиффози становится все более насильственным и устрашающим, но тревогу поднимают мало: кончилось тем, что вандализм и преступления против личности на стадионе стали считать социально приемлемыми. Есть оккупированные школы, и оккупация все чаще заканчивается разрушением скамеек и подпаливанием распятий. Регистрируются отдельные случаи хулиганства против иммигрантов, избиваемых молодежными бандами; самоубийственное поведение по глупости вырастает вокруг темных событий, самих по себе разрушительных, на дискотеках; ежегодно сотни двадцатилетних, мертвых из-за превышения скорости под воздействием возбуждающих средств; коллапсы от алкоголя и экстази, и это тоже кажется неизбежной ценой, с которой тоже надо смирится (вы же не хотите отнять у молодежи дискотеки).
Прохожий, который искал общественный телефон, все чаще находил его испорченным и нарочно сломанным, несомненно, каким-то малолетним хулиганом, не понимающим, что общественный телефон завтра, быть может, понадобится и ему. Но импульсивная непредусмотрительность, неспособность действовать с учетом будущего, это неизбежные характеристики – помимо дикости – «молодости».
Внимательный глаз должен был бы встревожиться еще более надписями на стенах, которые начали появляться уже не первый год. В отличие от надписей молодежных протестов в 1968 и 1977, это уже не идеологические лозунги или артикулированные угрозы (как незабвенные «Ударить одного, чтобы научить сотню» или «Адзет 36 / Фашист, где ты»), подсказанные предлогом политической ненависти. Граффити – нечленораздельные указы, и это пугает. Написанные загадочными письменами, язвительными, не расшифровываемыми, но пропитанные несомненной формой сатанизма, который не рискуют оформлять в фразы, даже в самых грубых из лозунгов. Чаще всего они выражают (если можно говорить о «выражении») американизированные звукоподражания, «Зум», «Гун», «Бум» и схожие с ними: фонемы, до-речевые вопли, хотя и аккуратно раскрашенные и графически претенциозные. Часто, если удается дешифровать новые граффити, видно, что они провозглашают имя, или, точнее, кличку, «подпись» тех, кто их написал. На стенах нашей периферии они таковы, словно слабые и отчаявшиеся существа, вышедшие из подземелий, кричат «Я есть», «Я тоже есть», «Я, я»: но у их отчаяния недостаточно «я», чтобы мочь сказать что-то еще. «Они провозглашают «я», которое не существует», говорит Енценсбергер. Граффити – сигналы существования человеческих существ, уменьшившихся до призраков. Несомненный сигнал, что Пятое Сословие выходит из своей исторической тьмы и наводняет места цивилизованного света, публичного пространства.
Что авторы вандализма и граффити «молодые», и что «молодежь», как социологическая категория, сегодня по большей части идентифицируется с Пятым Сословием, это антропологическая истина. Молодежь – Пятое Сословие по природе, по крайней мере, временно: ее «я» еще не сформировано, не цельно, не способно даже выразить себя, и ее жизни находятся в состоянии продолжительной маргинальности, без функций и ответственности. Оккупанты школ, кажущиеся столь рассудительными в их требованиях, ради которых они «оккупируют» (школьная реформа, лучшие преподаватели, даже отопление в классах), потом оказываются теми же, кто ломает и поджигает классы, делая их непригодными. Есть очевидный разрыв между тем, что они заявляют, и тем, что они делают; между «разумностью» требований и иррационализмом действий. Это один из сигналов отсутствия у «молодежи» так называемого «я».
«Молодежь имеет смелость других идей», известное изречение Эннио Флайано, не есть un mot d`espirit (слово духа), но снова антропологическая истина. Бесполезно делать зондажи, опрашивая молодых о ее «идеях». Идеи и личные убеждения – продукт жизненного опыта, плод зрелости, а молодые – по причине возраста – не имеют ни того, ни другого. То, что они выражают, когда их опрашивают эксперты при зондажах – как «молодежь», как категорию – это не их идеи, а лохмотья изложений, лозунгов или идеологии предшествующего поколения. Часто патетически вне контекста, точно как портрет Че Гевары, которые школьники 90-х несут, когда выходят на улицы, требуя «школьной реформы». Естественно, сложная проблема образования в обществе, которое должно быть постиндустриальным, не может вполне использовать устремления главы (провалившейся) коммунистической революции в Боливии. Но мотивации, как символы этой молодежи, это простые предлоги. По правде – или лучше спонтанно – в них остается разрушительная, и, прежде всего, саморазрушительная, агрессивность, готовая обрушиться на любой объект. То, что выражает тенниска с портретом Че – это слабое желание бунта против реальности, мятежа против «существующего положения вещей»: это является одновременно эстетизирующим и психоаналитическим импульсом. «Существующее положение вещей» становится мишенью тех, кто недоволен собой, кто чувствует себя неадекватным. Это прирожденный рефлекс Пятого Сословия по отношению к «нормальному» обществу, в котором, хорошо или плохо, действуют норма и форма. Желание гражданской войны без цели и будущего.
«Молекулярная» гражданская война, о которой говорит Энценсбергер, - это мелкий повседневный вандализм против техники, доверенной публике, молодежное накопление в парках шприцев и битых бутылок, пачканье стен, желание жить среди куч мусора и запаха собственной мочи у молодежи в «Социальных Центрах» и на праздниках рейва – само по себе является достаточно серьезным психиатрическим симптомом: пациенты старых психиатрических клиник демонстрировали такое же ущербное, во вред себе, поведение в отношение окружающей обстановки (ели пуговицы своей одежды, пачкали стены своими экскрементами, ломали стулья), из-за неспособности держаться в «форме», нигилистического сладострастия «позволить себе» (душевная болезнь – сладострастное освобождение от ответственности и «формы»). В категории, называемой молодежью, такое поведение свидетельствует об обострении болезни, которую другой философ, Ортега-и-Гассет, указал как «вертикальное вторжение варваров».
«Варвары», о которых он говорил – это молодые. В современных государствах, сильно структурированных в «форму», варвары – по крайней мере, до глобализации – не приходили извне, из степей по ту сторону границы. Давно уже не происходят (времена меняются) «горизонтальные» вторжения варваров. Однако даже «формованные» общества постоянно подвергаются нашествию варваров изнутри. Каждое новое поколение является таким «вертикальным» вторжением; наши дети – варвары в колыбелях, и общество должно предпринимать постоянные усилия для того, чтобы цивилизовать их, приспособить к своим обычаям, своим законам, своей «форме». Вот что такое воспитание: обучить молодежь цивилизации. И это не было задачей одной только школы: передача опыта отцов, выработанной предшествующими поколениями культуры, исправленных ошибок, тяжкого труда поиска истины и справедливости дедами, ставшего идеями, интеллектуальным и моральным наследством, приобретенной мудрости: всего того, что называется «традицией». Традиция, т.е. «передача» молодым поколениям того, чему научились (за свой счет, ценой своей крови) старшие поколения. Традиция была тем процессом, с помощью которого общество цивилизовало своих вертикальных варваров.
В наше время трагически разорвана эта непрерывность, молекулярный, ежедневный цивилизующий процесс. И не случайно, а по программе: сегодняшняя культура считается «прогрессистской» и потому отказывается передавать традицию. Быть «прогрессистским» в сегодняшней культуре означает вот что: быть нарушителем в отношении наследия и мудрости прошлого, отбросить традицию, как бесполезный вес при прыжке в будущее; полностью рассеять ее.
Но таким образом трансгрессивное общество позволяет молодежи расти среди нас варварами, не цивилизуя их. И варвары становятся нецивилизованными взрослыми, приобретают силу и власть без понимания глубоких мотивов цивилизации; каждое новое поколение должно начинать с нуля, вновь обретая за свой счет (ценой крови) запас мудрости, который сэкономил бы ей труд и кровь. Это начинание с нуля, повторение тех же ошибок и того же опыта на собственной шкуре поколением за поколением, противоположно прогрессу. Можно сказать, что «прогрессизм» имеет такой результат: он больше не передает прогресс.
Действительно, наши юноши живут в сложнейшей технической и юридической цивилизации, в которой они рождены, как дикарь, живущий в первозданном лесу. Как охотники-собиратели Палеолита, они имеют и приобретают технические изделия (телефоны, автомашины, напитки в банках) так, словно они растут на деревьях, словно они «природные»: т.е. даны однажды и навсегда, без усилия и ответственности человека. Они ломают автомобили, телефоны, стадионы, и, в общем, рамки законности, с бездумной безответственностью, из-за которой игнорируют, что плоды цивилизации нуждаются в постоянном поддержании и заботе. Варвар, выросший среди нас, убежден, что аспирин, избавляющий его от боли, компьютер, на котором он играет, ядерная физика и представительная демократия «уже здесь», словно фрукт первозданного леса, а не как блага, которые изобретены, ремонтируются и совершенствуются. Он бежит от всякого знания, что цивилизация в целом является артефактом, который теряется без поддержания, и который портится, если и сам он не заботится о нем.
Но особенно важно отметить, что молодые, будучи нецивилизованными варварами, уважают регрессивные действия и моды, мечтают о примитивных решениях, далеких от высот современной сложности (и навязывают их). Неомодернистские дикари, они предаются всем видам cargo cult: обожание глобального Интернета сочетается в них с самым неопределенным и ядовитым антиглобализмом; примитивизм сочетается с пароксизмом культа сотового телефона; жадность к артефактам типа Кока и Нутелла – с бредом о «нетронутой природе» и причудами экологизма; самый твердый буржуазный эгоизм, жадность к благосостоянию индустриальной цивилизации – с морализаторским хныканьем о «справедливости» и «Третьем Мире»; насилие – с «пацифизмом». Сущность cargo cult – желание материальных благ цивилизации без понимания неизбежных следствий.
Один из наиболее опасных эффектов этого регрессивного повторения молодежи – первоочередное использование насилия – что свойственно примитивным. Прямое действие, как говорит идеология анархистов, не случайно взорвавшаяся с развращающей силой среди молодых антиглобалистов. То, что их насилие прекрасно мирится с их заявляемым «пацифизмом», «никогда больше война», отказом от воинской службы и сатанизацией военного, униформы и армии, является другим симптомом – и не меньшим – их незнания цивилизации. Отношение между войной и насилием – одно из наиболее сложных, относительно которого нецивилизованному очень легко запутаться.
Молодой неоварвар убежден, что «мир» (тот, в котором он, на свое счастье, родился и вырос) является «естественным» состоянием общества, а война – «неестественна». На деле естественное состояние совместной жизни – насилие, произвол, убийство. Поэтому в течение тысячелетий вырабатывались нормы (в том числе внутренние: воинская честь, которая останавливает убийство женщин и детей, пленных и безоружных), чтобы канализировать насилие, сократить его до extrema ratio (до минимума). Вся цивилизация есть усилие уменьшить насилие до этого extrema ratio. А «война» является институтом, трагическим артефактом, чтобы избежать того, что насилие превратится в убийство без разбора, чистый произвол вооруженных над безоружными. Военная этика, униформа, усилие не низводить солдата до убийцы, даже сила вооружений под четким и ответственным командованием, являются некоторыми из сложных правил этого сложного артефакта. Правила очень хрупкие, трудные для исполнения, но тем более достойные культивирования, чтобы не превратить мир в бесконечную психиатрическую клинику.
Новые варвары, Пятое Сословие, скваттеры, которые видят себя протагонистами будущего, ничего не знают об этом тысячелетнем усилии. Для них мир – не трудный продукт договоров, уголовных кодексов, этических правил чести и аккуратных балансов военных сил. Они отказываются допускать, что хорошая армия предотвращает больше войн, чем создает; они, варвары, верят, что достаточно отменить армии, чтобы сделался «мир», который является естественным стремлением всех людей (но особенно Каина, который сказал бы, что «естественное стремление всех людей» – произвол). Так и получается, что Карло Джулиани, пацифист и отказник от военной службы, стремился раскроить голову карабинеру, и был им убит выстрелом из пистолета. Он полагал, что карабинер в опасности не станет стрелять, потому что его, карабинера, «правила» (которые Карло Джулиани презирал) это ему запрещали. Бедный Джулиани узнал, таким образом, поздно и на своей шкуре, как насилие срывает хрупкие, трудные правила «войны». Жертва своего «естественного устремления» и того, что не был цивилизован.
В осажденном Сараево сербские (по мнению автора – прим. перев.) снайперы, которые три года прицельно стреляли в женщин и детей, все были моложе 20 лет: лишь в таком варварском возрасте убивают не задумываясь и с удовольствием. Чаще всего именно футбольные хулиганы, болельщики «Динамо Красная Звезда», были задействованы в убийствах, вооруженные карабинами с оптическим прицелом из сербских арсеналов. К удивлению, никто из них не хотел войны: они хотели только спокойно убивать женщин и детей, с разрешения сербской нации. Когда НАТО повело войну против хулиганов и их хулиганского государства, отряды пацифистов и «строителей мира» вышли на площадь «против войны», в защиту права снайперов убивать спокойно. (Типичная трактовка событий в СМИ стран НАТО в рамках демонизации сербов – см. К.Г. Мяло, «Россия и последние войны ХХ века. Прим. перев.) Есть опасность, что и наши молодые «пацифисты» быстро найдут тех, кто даст им винтовки с оптическим прицелом и автоматы.
Я уже говорил, но повторяю снова: понять молодых означает, прежде всего, не строить в отношении них иллюзий. Не считать их взрослыми и цивилизованными, исповедующими законные идеи, имеющими собственную «личность». Прежде всего, надо понять, что, как в Пятом Сословии (среди парий, маргиналов и слабоумных), так и в подростке «личность» летуча, потому что только начинается. Подросток не имеет собственного «я» и не желает его.
Специалисты по рекламе, демагоги, поклонники тоталитаризма знают, как использовать в своих интересах импульсивный стадный дух молодежи. И как его возбуждать. Здесь рождается тревожная загадка: откуда они идут, кто их создает и доминирует над ними, этими «коллективными атмосферами», которым подчиняется молодежь (и Пятое Сословие)? Святой Павел намекал на демоническую сферу, которую назвал «силы из воздуха»: воздух в древние времена был символом именно изменчивых психических состояний. Сатанические силы из воздуха были сущностью, способной двигать людьми через коллективное внушение, анонимные прихоти, состояния духа, «дух времени». Во время кризиса, когда сами взрослые инсценируют коллективную ярость, протест, задиристость, молодые являются наиболее беззащитной жертвой заразной психической болезни, именно потому, что еще не имеют личности; в такие времена электрическая нервозность распространяется и среди маргиналов Пятого Сословия, передавая им коллективное беспокойство. Те и другие готовы стать орудием «сил из воздуха».
Очевидно, существуют современные колдуны, манипулирующие «из воздуха» коллективной психикой, умеющие использовать ее для своей выгоды.

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:31:48)
Дата	10.02.2003 20:33:04

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава 6 Пиратская утопия)

6. ПИРАТСКАЯ УТОПИЯ

В 1993 ШаКе Эдицьони Адеграунд, издательство, близкое к Социальному Центру Леонкавалло, опубликовало T.A.Z. – «Временно Автономная Зона». Подписанное «Хаким Бей» (псевдоним американского антрополога Питера Лэмборна Уилсона), это эссе представляет для Оккупированных Самоуправляемых Социальных Центров (КСОА) не только то, чем была Красная Книга Мао для движения 1968; оно показывает методы и цели «дальнейшей революции», подходящей для Пятого Сословия, с блестящей ясностью для того, кто знает коллективную психологию.
Прежде всего, отказ от марксистско-ленинской концепции революции, о чем заявляет неизбежная траектория:
«Революция, реакция, предательство, основание еще более сильного и угнетающего Государства… Злобная западня судьбы… кошмар, в котором – неважно, сколько мы сражались, – нам не удается бежать из того пагубного Эона, того кошмара: Государство, одно Государство за другим, каждый «рай» под командой другого вредоносного ангела» (стр. 13).
Вместо революции (которую, в конце концов, бесформенные маргиналы Пятого Сословия «не могут» совершить) предлагается спонтанное эстетическое восстание. Освободительное.
«Мы заменяем революционный подход концепцией восстания, которое спонтанно расцветает в анархической культуре. Восстание означает взять на себя заботу о самих себе, своих интересах, думать вместе… опыт, мало относящийся к стандарту сознания и «ординарному» опыту. Как и фестивали, восстания не могут происходить ежедневно – тогда они перестали бы быть неординарными. Но такие моменты интенсивности придают форму и значение всей жизни» (стр. 14).
Но новое восстание не может быть «фронтальным столкновением с конечным Государством, мегакорпоративным государством информации»: это привело бы лишь к «пустому мученичеству». Лэмборн Уилсон предлагает вместо этого создание Временно Автономных Зон (ВАЗ).
«ВАЗ – это как мятеж, не сталкивающийся непосредственно с государством, операция геррильи, которая освобождает зону (времени, земли, воображения) и затем растворяется, чтобы вновь сформироваться в другом месте, в другое время, прежде, чем государство может нанести ей удар. ВАЗ может оккупировать эти зоны подпольно и продвигать вперед свою праздничную цель относительно мирно… ВАЗ… – это совершенная тактика для эры, в которой государство вездесуще и всемогуще, хотя одновременно полно трещин и пустот… ВАЗ должна быть способна защищаться: но при «атаке», которую должна была бы провести «защита», надо, если можно, избегать государственного насилия, которое более не является показательным. Атака проводится против структур контроля, особенно по идеям; защита – это «невидимость», военное искусство, неуязвимость, «тайное» искусство среди военных искусств. Машина Кочевой Войны завоевывает, оставаясь незамеченной, и передвигается прежде, чем карта может быть обновлена» (стр. 17)

Как представляется, Социальные Центры совпадают с ВАЗ в столицах. Обветшавшие зоны, «оккупированные» здания в руинах, «освобожденные» (от законов), где становится возможным утвердить «концепцию, отличную от повседневной жизни. Состоящую из музыки, образов, средств связи, ремесленного труда, творчества, организации служб». Это альтернативное пространство, где празднуется кишащая «разнообразность», Пятое Сословие, как Страна Изобилия, эта мечта маргиналов, как постоянный анархический праздник:
«Разнообразие панков-анархистов, разнообразие внекоммунных, разнообразие политическое, которое не достигается в традиционных партиях, а также и в старой и преодоленной логике «групп» внепарламентских левых; в Социальных Центрах ищут новую политическую практику».
Наиболее явная «политическая практика» состоит в «оккупации»: «Жест оккупации очень важен в логике Социальных Центров. Потому что это жест полу-незаконности… который создает, в сущности, ясный и несомненный разрыв с имеющимся порядком, или же институтами», как вспоминает в одной легкомысленной книге Альба Соларо .
Но если Социальные Центры являются реализованными прототипами ВАЗ в наших городах, то они при этом не являются единственным примером ВАЗ: неуловимый Черный Блок, увиденный в действии во время встречи Г8 в Генуе, тоже является ВАЗ. Это «сборище анархистов и групп анархистского толка, которые собираются вместе, для конкретной акции протеста», лишенное «постоянной организации между манифестациями» , очень хорошо соответствует «Машине Кочевой Войны», описанной Хаким Беем. Черные Куртки также избегают прямых столкновений с полицией, предпочитая разрушать частную собственность и потом бежать во всю прыть; они не имеют ни определенных руководителей, ни иерархии, они отменно горизонтальны, именно они достигли «невидимости» и «неуязвимости», предписываемых Хаким Беем.
Это открывает и указывает в качестве модели для Социальных Центров другие ВАЗ, существовавшие в прошлом, занимавшиеся трансгрессией без ограничений. Одна – и характерная – это общество пиратов острова Тортуга, морских грабителей, скваттеров флибустьерства, татуированных и с серьгами в носу.
Первым действительно антагонистичным Социальным Центром был, вспоминает гуру Хаким Бей, поселок пиратов в Насссау, на Багамах: «Группа хижин и палаток возле пляжа, занятая вином, женщинами [и, возможно, также парнями, оправдывающими содомию и пиратство Бирдже (?)], песнями (пираты были тотально влюблены в музыку и нанимали группы на все плавание) и мерзкими эксцессами». Буканьеры, «бежавшие от ненавистных «преимуществ» Империализма, т.е. рабства, угнетения, нетерпимости и расизма, от пытки военной службы или смерти заживо на плантациях, надевали одежду индейцев и женились на караибках, принимали негров и испанцев, как равных, отвергали всякую национальность, демократически выбирали своих капитанов и возвращались к «состоянию Природы». Провозгласив себя в состоянии «войны со всем миром», они плавали, чтобы грабить по взаимным контрактам (?)… столь эгалитарные, что каждый член получал полную долю, и капитан получал на четверть или половину больше. Бичевание и наказания были запрещены – споры разрешались голосованием или по дуэльному кодексу» (стр. 35).
Другой опыт ВАЗ, который Лэмборн Уилсон приводит в виде примера для своих бесформенных читателей, раскрывает, как мало уже значат хребты идеологии для дальнейшей революции: это «дело Фиуме» Габриэле Д`Аннунцио, считающееся протофашистским в марксистской историографии, которое описано как «оккупация» панками и рэпом одного города:
[Д`Аннунцио] «после некромантической церемонии на кладбище Венеции вместе со своей любовницей отправился завоевывать Фиуме… Он и один из его друзей-анархистов написали Конституцию, которая провозглашала, что музыка – центральный принцип Государства. Военный флот (состоящий из морских дезертиров и скандалистов, миланских анархистов) был назван Ушокки, в память о давно исчезнувших пиратах, которые имели обычай населять острова вне побережья и разорять венецианское и оттоманское судоходство. Современные Ушокки нанесли несколько шумных ударов; некоторые богатые итальянские торговцы внезапно дали будущее Республике: деньги в сейфах! Артисты, богема, авантюристы, анархисты (Д`Аннунцио переписывался с Малатеста), беглецы и беженцы-апатриды, гомосексуалисты, военные денди (черная униформа с пиратским черепом и костями, позднее украденная СС), и странные реформаторы (включая буддистов, теософистов и ведантистов) начали массами прибывать в Фиуме. Праздник не кончался никогда. Каждое утро Д`Аннунцио читал стихотворения и прокламации со своего балкона; каждый вечер был концерт, потом фейерверк. В этом заключалась вся деятельность правительства» (стр. 41).
Дезертиры, гомосексуалисты, эстеты («военные денди»), развратники, хронические ненормальные, вместе с утопистами возрождения, миссионерами экзотических религий, буддистами и грабителями, апатридами, одержимые идеей-фикс: вот достаточно точное описание незапамятной галактики субличностей, которые составляют Пятое Сословие, сегодня называемое по-разному – Народ Сиэтла, Социальный Форум Генуи, Антагонистический Фронт. Крик, харизматический вождь, перспектива «праздника» (сегодня концерта рейва или любой манифестации, лишь бы массовой) – этого достаточно, чтобы их коагулировать, как дудочка крысолова из Гаммельна собирала крыс. Те, кто, по определению, не имеет корней, обязанностей, ответственности, которые удерживали бы их там, где они есть: их кочевничество – симптом их недостаточности для существования.
Может ли не хватать для поляризации этой массы желания «вернуться к природному состоянию»? Не может. Природное состояние понимается как счастливая свобода, которую хронические маргиналы считают существовавшей «прежде» законов, кодексов и норм. Этот человеческий тип путает природное состояние с тем, где сможет без ограничений и наказаний удовлетворять свои импульсы; он полагает, что ограничение пришло в мир вместе с законом. Выше его понимания то, что природное состояние, напротив, есть царство необходимости, максимального ограничения.
Но Хаким Бей это знает. Он не строит буколических иллюзий. И проясняет, что «не» понимает неоанархия под «природным состоянием»:
«Мы не имеем намерения «вернуться в деревню», если имеется в виду вести скучную жизнь деревенского мужика; мы не желаем «трайбализма» с его фетишизмом и недоеданием. Мы не воюем с концепцией культуры – включая технологию; для нас проблема начинается с цивилизацией» (стр. 79).
Жить в цивилизации, словно это природа, пользоваться ее артефактами, не платя цену, не занимаясь поддержанием цивилизации. И тотальная пролетарская экспроприация, мечта радикального Паразита, скваттера. В глубине которого такая «природа», как безнаказанная свобода извращений, Paradisus Voluptatis.
Вернуться к «природному состоянию» парадоксально оказывается разрешением практиковать любой «противоестественный» акт: «Буканьеры были гомосексуалистами… «Juke e Kallikak» прощали прелюбодеяние и инцест… дети бегали вокруг голые и открыто мастурбировали, и т.д. …Некоторые сообщества, реально маргинальные, отвергали дозволенную мораль, – пираты точно это делали – и без сомнений переводили в дело некоторые желания, наказуемые цивилизацией (Не то ли и творится?). Стать дикарями, и всегда эротический акт, акт наготы» (стр. 30).
«ВАЗ имеют что делать с неким типом озверения, ростом покорности дикому состоянию, «возвратом», который также является продвижением вперед» (стр. 29).
Этот регрессивный шаг вперед уже происходит массово, неосознанно, в серии «негативных жестов, совершенных против институтов»»: «Например, негативный жест против школы – «добровольная неграмотность»… Хакерство – другая форма «образования» с определенными характеристиками «невидимости»… Отвержение работы может принять форму абсентеизма, пьянства на работе, саботажа и просто невнимательности – но может также дать жизнь новым способам восстания: больше работы на себя, участие в «черной» экономике и «черной работе», обман Социальной Помощи и другие криминальные выборы, выращивание травки и т.д. …Отвержение Церкви? …Позитивные альтернативы включают все типы не авторитарной духовности… неоязычество… «Свободные Религии», как мне нравится говорить, малые культы, наполовину шутки, самодеятельные, могут быть найдены повсюду в маргинальной Америке (стр. 41).
И, очевидно, венчает список «негативных жестов» отвержение семьи, которая в ВАЗ будет заменена наиболее архаической формой соединения, бандой (молодежной или преступной).
«Семья-ячейка с ее последующими «эдиповыми проблемами», является изобретением Неолита, ответом на «аграрную революцию» с ее нуждой и навязанной иерархией. Модель Палеолита в одно и то же время является более элементарной и более радикальной: банда. Типичная банда охотников-собирателей, кочевников и полу-кочевников, состояла примерно из 50 человек… Если семья-ячейка порождена нуждой (ведущей к несчастью), то банда есть продукт изобилия и оказывается при изобилии» (стр. 18).
Палеолит, жалкое дикое существование охотников-собирателей, предлагается, таким образом, как утопическая «эра изобилия», Страна Изобилия. Дальше мы увидим, что возврат к Каменному веку провозглашается всерьез, как «политическая программа», как компонент сегодняшней Анархии, Анархо-примитивизма, обширно представленного в «Народе Сиэтла».
«Семья закрыта от генетики, от мужского обладания женщинами и детьми, от иерархической тотальности сельскохозяйственно-промышленного общества. Банда открыта – не для любого, естественно, но для родственной группы, посвященных, связанных пактом любви. Банда – не часть более широкой иерархии, но, напротив, часть горизонтальной модели по обычаю, обширная родня, контракт и альянс, духовное родство… В нашем обществе пост-спектаклевой Симуляции в работе много сил – обширных и невидимых – для уничтожения семьи и утверждения банды… «Банда» одного сегодня включает друзей, супруга(у) и любовников, людей, занятых на различных работах, родственные группы, сети специальных интересов. Семья все очевиднее становится ловушкой… и очевидная контр-стратегия спонтанно всплывает в почти бессознательном открытии возможности более архаической, и все же постиндустриальной, банды» (стр. 19)
Хаким Бей предлагает «поэтическо-террористические» акции новым самоуправляемым бандам. Например:
«1. Войти в зону банкоматов Ситибанка или Кембанка в час пик, нагадить на пол и улизнуть. 2. …Организовать «религиозную» процессию с кающимися в черных сари с капюшонами в стиле КККатоличества, оскорбительными служками… анархистами с лицами, испачканными пеплом, избивающими себя маленькими хлыстами… и Папой в черном одеянии, благословляющим маленькие символические гробы, несомые с почтением на кладбище панками в слезах» (стр. 65).
Но надо сказать, что эти трансгрессивные предложения сильно превзойдены реальным поведением в Автономиях: Члены Черного Блока в Генуе входили в зону банкоматов банков, чтобы выпотрошить сейфы, ограбить и сжечь то, что оставалось.

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:33:04)
Дата	10.02.2003 20:34:07

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава 7 После Маркса - Кали)

7. ПОСЛЕ МАРКСА – КАЛИ

Более чем знаменательные идеи-фикс Хаким Бея (плюс другие, которыми я предпочел не затруднять читателя) неплохо проводят то, что принято называть «религией» новых насильственных маргиналов, человеческой саранчи, ожидающей своего момента в Социальных Центрах. «Хаким Бей», гуру, быстро разъясняет, что постиндустриальная Анархия должна отказаться от научного материализма. Хватит «продолжать выплевывать фразы, произнесенные в 19 веке по поводу атеистического материализма… Нужны радикалы, которые проникнут в институт самой религии» (стр. 122). «Анархизм должен отвыкнуть от материализма и банального сциентизма 19 века… Восток, оккультизм, племенные культуры обладают техниками, которые могут быть «освоены» в манере анархизма… Мы нуждаемся в практическом типе «анархического мистицизма», лишенном всех хреновин Новой Эры, неумолимо еретическом и антиклерикальном, жадном до каждой новой технологии сознания и метанойи – демократизации шаманства, упоительной и ясной» (стр. 5). «Проект, инициированный Индивидуализмом, может быть развит и направлен прививкой мистицизма – особенно тантрой… Этот гибрид называется «духовный материализм», термин, который опаляет все метафизическое в огне единства духа и материи» (стр. 108-109).
Тантрическая йога – это совокупность тайных аскетических техник индуизма, называемых «путь Левой Руки», потому что они содержат абсолютную трансгрессию (если по-русски – полный беспредел): поедание человеческого мяса, некрофилию, колдовство, использование секса и его извращений для «превосхождения обычно ощущаемых состояний сознания», использование алкоголя и наркотиков с магическими целями. Это поставлено под знак Шивы – бога-Разрушителя всех форм, святого Аморалиста, который попирает все законы и превращает любую «форму» в бесформенное – и его жены Кали, богини libido universalis (и потому смерти), представляемой в ожерелье из черепов и юбке из отрубленных рук. Хаким Бей предлагает Кали в качестве богини дальнейшей революции, доступной для бесформенного суб-человечества, которое ее разворачивает.
«Я знаю ее, знаю Кали. Да, это абсолютный архетип всякого ужаса, и все же для тех, кто знает, она становится щедрой матерью… Ее эра [«Кали йуга», возраст Кали, является, согласно индусам, нынешней эпохой, последней перед растворением универсума в хаосе] должна содержать ужасы, так как большая часть из нас не может понять ее или дойти, за ожерельем из черепов, до гирлянды жасминов, понимая, каков смысл этой вещи. Идти через ХАОС, оседлать его, как тигра, обнять его (в том числе и сексуально) и впитать часть его шакти, его Лимфы – вот Смысл Кали-Йуга. Творческий нигилизм» (стр. 113).
Чтобы умилостивить новую духовность хаоса, всякая религия годится, особенно если она выдуманная или отклоняющаяся, оргиастическая и не иерархическая: «течения психоделические и Диссонирующие, не иерархическое неоязычество, антиномные ереси, хаос и Магический Хаос, революционное ХуДу (Вуду?), христиано-анархисты и «бесцерковные», Магический Иудаизм, Мавританская ортодоксальная церковь, Церковь Subgenius (Низших духов?), люди праздников, радикальные Таоисты, мистики пива, люди Травы и т.д.» (стр. 161). Со своей стороны, Хаким Бей культивирует и имеет слабость к «обратной религии, отказу и отступничеству», которые свойственны исламской секте ассасинов, адепты которой отправлялись на преступления под действием гашиша. Но он рекомендует и колдовство.
«Колдовство заключается в создании вокруг себя физического пространства или прохода в пространство свободной экспрессии – метаморфоза повседневного места в ангельскую сферу. Колдовство не нарушает никаких природных законов, потому что нет никакого Природного Закона… Колдовство нарушает законы, которые стараются поработить этот поток – жрецы, короли, оракулы, мистики, ученые и лавочники – все называют колдовство врагом» (стр. 161).
Что имеет значение, так это то, что эта анархическая «религиозность» (точнее, Хаким Бей описывает иррациональный эзотеризм адских духов), каким бы ни было ее содержание, является «антиномичной», т.е. преступает все законы. В том числе, разумеется, законы логики и разума (разум, как обвинял уже философ Макс Штирнер, «объявляет универсальные законы и порабощает отдельного человека с объективным мышлением»), а тем более гражданские, уголовные и «природные».
«Все законы неестественны. Все принадлежит сфере личной/воображаемой морали – в том числе и убийство», поучает Хаким Бей (стр. 87). В этом парафраз Штирнера («Индивидуальное «я» не может отказаться быть преступным, преступление – это его жизнь»), или приглашение Андре Бретона в Манифесте Сюрреализма (1924) жить «при отсутствии всякого контроля, осуществляемого разумом, вне всякой эстетической или моральной озабоченности», или увещевания Ги Дебо «презирать закон» в «криминальном аспекте новой спонтанной борьбы», таким образом, «наслаждение преступлением и жестокостью, конвульсивная молния извращенности - являются путями, на которых стоит затеряться без колебаний». Действительно, таковы корни Лэмборна Уилсона. Но, поскольку он «Хаким Бей», то несет лимфу и других корней: его призыв к преступлению раскрывается более явно, чем у Штирнера, с меньшими эстетическими упражнениями, чем у Бретона, потому что погружается в настоящий опрокинутый «мистицизм» марки Шивы. Нарушать, превышать, совершать преступления – это, согласно адептам Шивы, доступ к спасительному себе: преодоление «пределов», которые связывают непосвященных. А для чего, - Хаким Бей объясняет в терминах Ницше: «Человек должен доказать (по крайней мере, себе, если не другим), способность преодолеть законы стада, создать собственный закон» (стр. 126). Таким образом, реализованное Анархическое осуществляет «власть, которая не требует никаких оправданий, не зависит от какой-либо целесообразности». Становится Богом самого себя. Тем, что Хаким Бей называет «анархо-король» (стр. 102).
«Любой из нас есть монарх нашего собственного тела, наших творений – и того, насколько мы можем хватать и иметь . Наши действия оправданы декретом и наши отношения сформированы договорами с другими самодержцами. Мы создаем законы для нашего государственного имущества – и цепи Закона разорваны… Мы можем захватить в любой момент любой квадратный метр реальности и навязать там нашу абсолютную волю, наш royaume. L`etat c`est moi – «Государство – это я». Если мы соединены этикой или моралью, они должны быть представлены нами самими, быть сказочно более экзальтирующими и освобождающими от «моральной кислоты» пуритан и гуманистов. «Будьте как боги» .
Не следует утешаться, думая, что «мистический гнозис» Хаким Бея слишком сложный и трудный для хулиганов, фантазеров и зацикленных «антиглобалистов»; что ущербные личности, составляющие антагонистическую галактику, слишком невежественны, чтобы понять глубину тантризма и бездонной Кали, как рабочие-марксисты были слишком наивны, чтобы понять по-настоящему «диалектический» марксизм. То, что я тут излагаю, это идеология-гегемон в кишащем мире Пятого Сословия; коллективное «состояние духа», с которым сообразуются все, более или менее сознательно, в зависимости от того, насколько практикуют эту веру. Так, одно газетное сообщение 28 января 1996 изучает его применительно к неаполитанскому Социальному Центру «Тьен`а Мент»:
«18 января полицейские Неаполя, согласно заявлению, подписанному 400 гражданами, ворвались в Социальный Центр в квартале Соккаво, чтобы освободить здание, незаконно оккупированное, и изъяли тревожную скульптуру, сделанную из железа и переплетенных электрических проводов, в форме распятия, где вместо головы Иисуса Христа была голова животного с рогами, быка, или, более вероятно, козла». Это – по «беспощадному антиклерикализму», рекомендованному Хаким Беем. И когда «Манифесто» 27 апреля 1996 публикует другое сообщение: «Прекрасна та, что восстает: так болонские коллективы Лилит-Черная Луна, Зона Феминиста и Зона Лесбика заняли в субботу на улице Кортичелла «здание, чтобы создать феминистское общество»; следует обратить внимание на название одного из этих коллективов Болоньи: Лилит – это темная подружка Адама, первая ведьма в Библии. И журналы для любителей, производимые самиздатом Социальных Центров, «Киберпанк» и «Радикальная Анархия», печатают инструкции по практикованию обратной веры, «религиозные» указания преодолевать все ограничения, иллюстрированные статьи по старинным и современным отклоняющимся гнозисам и об «освободительной» ценности самых неописуемых извращений.
В одном номере «Торазине 3000», который у меня под рукой (Издательство Венереа, «Психический Проект Эстетической Инвазии») я нахожу Маленькое Руководство по выращиванию священных грибов, которое начинается так: «Грибы псилочибини – предельно серьезная вещь. Это не наркотик для отдыха… Священные грибы… назывались ацтеками теонанакатль, т.е. «плоть богов», потому что имели силу перенести того, кто их употреблял, в другое измерение, в контакт с божественным». Далее следуют инструкции по выращиванию галлюциногенных грибов. В том же номере появляется очерк под заглавием «Аламут», что было тайным именем секты ассасинов, дорогой Хаким Бею; «Воззвание Сынов Сета», которое приглашает к «Оргиастическому планетарному соединению поклонников Сатаны», «чтобы призвать силы ада против Святого Года», и другая статья, под заглавием «666, Сатана зовет Трепан». Эта особенно интересна, потому что отстаивает – хотите верьте, хотите нет – практику самотрепанации черепа.
«Операция», написано там, «требует много внимания, чтобы не тронуть твердое покрытие мозга; именно поэтому советуем использовать особый хирургический трепанатор, который останавливается после того, как проходит костную часть черепа». Там учат, что достопочтенный Джон Браун, названный основателем «666 Сатанинская Трепанация» («секта с сотней верующих») в 1997 трепанировал череп своей жене «с помощью дрели «Блэк энд Деккер»»; однако после этого для собственной трепанации «прибегнул к другому типу дрели, «Макита», более эффективной и безопасной». Это крайнее членовредительство (очевидного безумца) представлено в «Торазине» не только как «новая граница Телесной Модификации» (штучка покруче татуировки, прокалывания и племенной скарификации, практикуемой панками и другими «альтернативными»), но также и как ритуал инициации. «Самотрепанация уходит своими корнями в самое глубокое прошлое; она дает чувство освобождения, состояние высокого контакта с духовностью… освобождение от злых духов».
Существует, указывается в статье, «Международная группа адвокатов трепанации», доступная через Интернет (www/trepan.com), которая «продвигает вперед легальную битву за то, чтобы сделать простой и доступной всем практику трепанации черепа». Потому что «согласно членам этой Группы, среди докторов, похоже, существует осознанное намерение не признавать блага открытия отверстия в черепе, возможно даже настоящий заговор». Вот беспрецедентное «требование», новый мотив для «конфликтности» в дополнение ко всем другим – регрессивно-анархическим, обскурантистским или просто безумным – которые воодушевляют Народ Сиэтла. «Международная группа адвокатов трепанации» целиком вписывается в круг таких ассоциаций, которые участвуют в протестах против международных встреч в верхах.

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:34:07)
Дата	10.02.2003 20:35:10

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава 8 Сила алогизма)

8. СИЛА АЛОГИЗМА

«Хаос является центром нашего проекта»
Питер Лэмборн Уилсон, он же «Хаким Бей»,
в «Виа Радио», ШаКе Эдицьони, Милан, 1995.

Другое обозрение антагонистического движения, «Инфоксоа» (№ 13, март-апрель 2001), дает слово «члену АФРО ГРИФО, завсегдатаю северной группировки («курвы») «Ингрифати» Перуджи»: речь идет о стадионной банде ультра. Анонимный тиффози, продвинутый в социологи, говорит:
«Что касается движения ультра в Италии, то мы находимся перед лицом глубокого кризиса, который является результатом динамик, смертельных для движения – инструментализации со стороны ультраправых, коммерциализации стадионов (подумаем о феномене платное ТВ – дорогие билеты), репрессий, социального дробления и сознательного увеличения поножовщины в стычках. По ряду версий социальное дробление воспроизводится на символическом уровне и в курвах, управляемых теперь не исторической группой, а группами и группочками, находящимися в постоянной мутации, и таким образом не передаются кодексы поведения, как прежде. Думаю, что ныне очень трудно организовать курву с единственной группой-гегемоном».
Тиффози Перуджи исторически являются левыми, замечает берущий интервью. Каковы возможности, помимо объединения, диффузии содержания?
«Наша курва не лучше других, и социальный состав не слишком разнообразен. Должен сказать, однако, что наш способ быть ультра сильно связан с местной культурой, с ее ценностями (низовой антиклерикализм, например) и связующими моделями (между местным сельским праздником и курвой нет особой разницы). Для нас курва – собрание, идентичность, достоинство, и если мы переживаем в ней сильные противоречия, то должен сказать, что по определенным темам есть настоящий раздор. Не думаю, что в Италии есть настоящие курвы движения (за исключением Козенцы), но есть курвы, которые чувствуют себя близкими к определенным тематикам движения (например, антирасизм и легализация)… 1. По ряду аспектов фигура ультра представляет элемент антагонизма по отношению к экономическому процессу (коммерциализация стадионов)… Мы создали ассоциацию, которая называется АФРО ГРИФО Перуджа Фанс, которая действует, рассматривая стадион как элемент конфронтации и соединения между различными культурами, и как элемент социальности для всех маргинальных фигур».

Очевиден проект утилизировать склонных к насилию болельщиков, чтобы сделать их пригодными для «Движения» в качестве антагонистической силы. Наконец сварка кажется удавшейся. Один из арестованных в Генуе, Федерико Гвидо (38 лет), водитель фургона, который распределял оружие среди самых насильственных манифестантов-антиглобалистов, является ультра Ювентуса, обвиненным в 1982 в хранении взрывчатки во время игры чемпионата во Флоренции; затем он перешел в туринский Социальный Центр «Аскатасуна», который вплоть до имени исходит от убийственного насилия баскской ЭТА.
Идентичный проект распространяется на все «маргинальные фигуры». Речь идет о создании федерации для тотального Восстания суб-человечества любого рода: выстроить частные одержимости, порочных, безумных, фиксирующихся на знаке «социального мятежа». Любой мятеж, направленный на невозможный «освободительный» размах, единственным связующим которого может быть отторжение всякого порядка и истины, ненависть к тем, кто требует упорядоченного вида мира, и «перманентный конфликт».
Тот же номер Инфоксоа публикует заявление «Болонского Гея Антагонизма», группы, которая годами оккупирует Кассеро, башню болонской городской стены, и организована как гомосексуальный Социальный Центр. «Гей Антагонизма» представляется так:
«Мы хотим возобновить практику, которая считает ценностями противоречие и конфликтность, критикуя, таким образом, идею чистой и простой интеграции различных геев в неолиберальном и неокапиталистическом мире. Мы считаем недостаточным сфокусировать наши политические цели на простых требованиях гражданских прав, что считается частью «институализированного движения геев» конечной целью… Ограничение этим требованием ведет к утрате широкого видения отношений классов и власти». Сексуальная тенденция – извращенная и тотализирующая – становится единственным и центральным рычагом «Борьбы» за изменение мира. И в этой борьбе враг, которого надо атаковать, идентифицируется с «Католической церковью, которая испытывает новые стратегии евангелизации и новые средства контроля над телами и желанием».
«Торазине 3000» (май 2000) уделяет заботливую статью («Хомокост, Странные Скинхеды») гомосексуальной части скинхедов. Действительно, существуют и такие, хотя, вероятно, в меньшинстве. Ценным для Движения это меньшинство делает то, что «странные скинхеды» (скинхеды-геи)… разрушают культурные доминанты социального поведения мужского пола»… Когда накладывают гомосоциальную мифологию, очищенную от культуры скинхедов, чисто мужской, рабочего класса, консервативной,… с социальными сценариями, основанными на гомосексуальной ориентации, социокультурные ожидания распадаются, становясь социально опасными, или скорее деконструктивными и анархистскими».
Сам текст становится своего рода анализом клинической психиатрии по деструктивной личности. «Странный – это категория, которая не определяет, потому что относится к неустойчивым идентичностям. Концепция неустойчивой личности побеждает, потому что содержит идею «я», которое более не является стабильным… Странные скины становятся кочующим сюжетом; и не случайно в глубине сцены находятся неисчислимые ответвления». Под «ответвлениями» понимаются, естественно, различные типы неописуемых садомазохистских ужасов.
В итоге здесь с радостью регистрируется кипение нижнего мира тьмы. Что касается «нацистского душка движения странных скинов», это составителя статьи не заботит. «Нацистское движение» было лишь «наиболее чистым выражением эстетики садомазохизма»: поэтому даже этот тип «нацистов» можно поместить в движение Пятого Сословия. И действительно, приводится пример Яна Стюарта, «певца-лидера «Скрюдрайвер» (одна из групп скинов): «расовая концептуализация, выработанная лирикой Яна Стюарта, полностью отсылает к преодолению сверхчеловеческой риторики, чтобы привести к полной гомосексуальности… Он объявил себя гомосексуалистом за год до того, как умер».
Тот же самый журнал «Торазине 3000» раскрывает последний, экстремальный заговор ТНК: «Фторирование – ментальный контроль масс». Добавление фтора к питьевой воде, под предлогом борьбы с кариесом, якобы имеет целью «постепенное сокращение всякой индивидуальной силы сопротивления доминированию, с помощью отравления и наркоза определенной зоны мозга, делая, таким образом, индивидуума подчиненным воле тех, кто решит им править». В общем, полный параноический бред преследования.
Не скрывается, наконец, сознательное желание использовать умственное расстройство и душевнобольных для борьбы против существующего порядка. Уже упомянутое издательство «Венереа» опубликовало «Культура Апокалипсиса. Антология терминального (предельного, умирающего – прим. перев.) мышления» Адама Парфрея (май 2000, 284 стр., 26.000 лир). В предисловии (стр. 16) с восхищением упоминается пример «отрядов Вервольф», затеянных Йозефом Геббельсом в горьком конце Второй мировой войны, которые были сформированы для проведения актов индивидуального террора, чтобы беспокоить и подрывать оккупацию союзников. Подростки, домохозяйки, опасные преступники, душевнобольные были собраны для имитации Вотана (Одина) и его воинов-волков в «дикие ночи» охоты. Наводящие крайний страх, отряды Вервольф стали моделью для многих террористических организаций типа турецких Серых Волков» .
На стр. 25 книги есть интервью с некой Карен Гринле: «Некрофилка, которая пять лет назад мелькала в шапках национальных газет, когда сбежала на катафалке и исчезла на пару дней… В гроб с телом Карен положила письмо на четырех с половиной страницах, в котором признавалась, что имела любовные отношения с 20 или 40 покойниками». Сегодня, после двух лет в психиатрической клинике, Карен «в большем ладу со своей сексуальностью» и может любезно разговаривать о своем извращении (и делает это в выражениях, которые я стыжусь приводить целиком).
На стр. 43 «Г.Г. Аллин», который «ножом вырезал грубые татуировки на своей коже». На стр. 55 интервью с «Петером Сотосом ди Пуре», художником экстремальных сюжетов, который заявляет: «Я великий фанат крайнего сексуального насилия и садизма». И так далее, страница за страницей: неудержимое косноязычие психопатического бреда, представленного в качестве «текста».
На стр. 95 описывается «Случай самокастрации». На стр. 101 начинается признание «Факира Музафара»: увечащий сам себя мазохист описывает, как пытает сам себя (и при этом сам себя фотографирует). Мазохист пробует идеологию мазохизма как культурное возрождение: «Тенденция западной культуры – держать тебя под стеклянным колпаком, или отказывать тебе в ощущениях, или сделать тебя спокойным, контролировать тебя. (Мазохизм) – выражение индивидуальных потребностей… Это люди, которые ведут нас вперед сотни лет… это путь выхода из средневековья и из европейской культуры».
На стр. 133 находим, без особого удивления, текст за подписью «Красные Бригады»: «Благодарим нашего товарища Р.38». (Видимо, имеется в виду пистолет Вальтер Р-38 – прим. перев.)
«Торазине» – не только название журнала, это также коммерческое название психотропного препарата (Хлорпромазина): составители «альтернативных» текстов кажутся постоянными потребителями такой фармакопеи. Другая публикация, «Инфоксоа – Зона ежедневного движения» № 13 (март-апрель 2001), открыто защищает психическое расстройство в статье «Затруднение и Социальные Центры», которая предлагает «исследовать отношения между Социальными Центрами и бредом». Интервьюируемый, «товарищ из Социального Центра Форте Пренестино ди Рома», говорит:
«Думаю, что с уверенностью могу сказать, что некоторые из собраний руководства Форте за эти 14 лет жизни являются коллективным бредом, в котором необходимость скрывать истинное значение затруднения трансформировалась в бред, как ответ и стратегию защиты в острых, слишком ответственных ситуациях, с которыми приходилось сталкиваться… Я опишу это, как затруднение поколения, которому пришлось думать, исходя из того, что оно отрицало. Надо забежать вперед, чтобы увидеть, кто бежал позади, и, следовательно, это бегство, и в этом был бред. Я опишу это, как необходимость ослабить уважение ко всему тому, что общество и определенная политика насаждали… История, состоящая, прежде всего, из человеческих отношений, которые были способны сделать общим собственный бред».
Понятно: группа бредящих, из личностей «ослабленных» (пограничных), которые толкутся в социальном центре, не ищут выздоровления, а желают «сделать общим бред», чтобы сделать его своим «разумом». Действительно, он перечитывает другую статью того же номера «Инфоксоа», «Бред – законная стратегия выживания» (стр. 38), и объясняет: «Разум нельзя считать данным раз и навсегда, он историчен в смысле постоянного движения трансформации… и совершенно специфичен в историческом контексте, в котором возникает и с которым связан». Например, «религия… это дозволенный социальный бред, который впитывает в себя бреды, которые могли бы стать неповиновением. Религия – это усилие, которое человечество терпит, чтобы выжить в мире, негодном для жизни, где власть дарует зоны, в которых надо верить в то, что не демонстрируемо» (стр. 41).
Он добивается, чтобы бред был ценим, а психическое расстройство культивировалось, как частная антагонистическая религия, не функциональная для фантомной «власти». «Галлюцинации и бред являются нормальными, если не ограничивается парение психического аппарата через разум, огромное усилие приручить то, что стало бы распущенной пряжей. В смятеньях разума порядком является то, что установлено, а беспорядком – то, что было бы естественным без всякого вмешательства» (стр. 40).
Вот идеология оправдания Пятого Сословия: толпа, «я» которой недостаточно стабильно, чтобы мочь держаться в реальности, требует права на нелогичность (безумие), с разрешением, которое выдается душевнобольным. Действительно, как излагает Торазине № 23 (полагаю, что мы снова воспользуемся правом на хороший вкус, цензурируя там, где это необходимо): «Много людей спрашивают себя, почему они должны проводить большую часть своего времени и делать такие утомительные вещи, как учиться и работать, и иметь так мало в своем распоряжении для развлечений, таких как… разбиваться с машиной на автостраде, дырявить себе тело, поджигать его, принимать наркотики, мастурбировать, вступать в сделки и брать то, что им нужно, или, в крайнем случае, идти в бесплатное кино. Или, в более широком смысле, кто решил, что существование должно иметь препятствие в виде долга существовать? Ответ таков, что международный заговор, именуемый Здравый Смысл, решил, что развлекательные вещи соответствуют умам людей подчиненных, которых он боится, и, когда эти вещи появляются, их блокируют химическими агентами-ингибиторами…
Торазине поможет вам вылечиться от здравого смысла… наш здравый смысл – сопровождать вас к единственно возможному хэппи-энду конца столетия: (когда) потоп людей выльется на улицы и возьмет то, чего всегда хотел, жаждал, желал, и использует его, не читая инструкции. Даже само желание покончит с собой, опрокинувшись в волю. Те, кто считает это уместным, убивают и поедают своих родителей, преподавателей, работодателей, другие едят мороженое, поп-корн и картофельные чипсы с подливкой собственного изготовления, в то время как деревья источают фруктовые соки, крепкие напитки и кока-колу.
Сколько это продлится? Навсегда. Что означает сказать - навсегда? До смерти. Смерти кого? Того, у кого на губах улыбка… Но кто будет производить вещи, которые мы будем потреблять? Вещи не будут производиться, они будут только потребляться… И инстинкт сохранения? Выдумка восходящей буржуазии… с того момента более не будет нужды в механических средствах для получения вещей, живущие существа будут захватывать электричество прямо из воздуха, превращая его в отраженный сигнал, секс без различия рода, и земля произведет все то, что мы осмелимся пожелать».
Это точное и постмодернистское описание мечты маргиналов любого века: «Постоянный праздник» как грабеж, Страна Изобилия, Рай Наслаждения; мечта потребления – суперпотребительства супермаркета, низкопробного, но ненасытного потребительства «желающих» – без ответственности за производство. Ухо уловит в этом бреде пародийное «редуцирование до абсурда» Маркса и цитирование Фурье (для вас, когда будет установлен Новый Мир Любви, море превратится в малиновый напиток; деревья будут источать крепкие напитки и кока-колу); оно не преминет заметить в этой «радости» нигилистическое желание смерти: и действительно, журналы Социальных Центров изобилуют иллюстрациями мертвецких, мумий, черепов, обглоданных трупов, эмбрионов в жбанах, человеческих уродов. Как «Политический проект» эта гедонистическо-покойницкая утопия может вести лишь к одному результату: Диктатуре Психов над умственно здоровыми. Осуществляемой, по словам Ленина, «без юридических или моральных пределов».

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:35:10)
Дата	10.02.2003 20:36:20

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (глава 9 Эуджин)

От	mmm
К	mmm (10.02.2003 20:36:20)
Дата	10.02.2003 20:37:59

Перевод книги Маурицио Блонде об антиглобалистах (10 Диктатура волонтериата)

10. ДИКТАТУРА ВОЛОНТЕРИАТА

Не случайно, что туманность антиглобального движения узнает себя в утопии нео-примитивистов, в антиномическом анархизме Хаким Бея или некрофилии Апокалиптической Утопии. Вероятно, многие группы, которые участвовали в Генуэзском Социальном Форуме, запротестовали бы (они очень восприимчивы) против этого нашего описания, как злостной пародии на движение и его плюрализм и сложность. С видимым резоном. К Генуэзскому Социальному Форуму примкнули 700 групп давления, каждая со своим единственным вопросом или идеей-фикс: активисты стаи геев и Жозе Бовэ, который хочет экспортировать французское продовольствие и блокировать американское; экологисты и борцы со СПИДом в Африке, Скрипачи и Итальянский консорциум солидарности, Социальный Центр Леонкавалло и неаполитанские сапатисты и тиффози, ностальгические палео-коммунисты, вегетарианцы, анималисты и чистые монахини (изобиловали члены групп волонтеров католического рода: люди равноправной торговли, миссионеры в Третьем мире, люди «преференциального выбора в пользу бедных», священники, защищающие негритянскую проституцию, волонтеры из центров приема иммигрантов и токсикоманов, протестующие, пацифисты, враги МВФ и ВТО, сторонники Налога Тобина на международные финансовые спекуляции…). Газеты повторяли, что цели Генуэзского Социального Форума в целом разделяются, и даже широко разделяются, общественным мнением. Это превосходно «хорошие цели», т.е. добрые, демократические и политкорректные.
Однако… именно с этим аргументом надо разобраться поглубже. И я делаю это с сознанием, что затрагиваю болевую точку, задевая доверчивую щедрость одних, не ведающих, и благонамеренные предрассудки других. Все люди за добро. И я тоже помещаю себя в эту кучу и говорю ради добра, чтобы те, кто может и должен, размышляли и несли лучшее. Поэтому прошу их всех простить мне откровенность и выслушать суть (с другой стороны, меня ободряет опыт: когда язык давит на больной зуб, пора идти к дантисту).
Что у нас общего, – могла бы доблестно сказать любая из этих групп, – с Черным Блоком, увечащими себя панками и анархо-примитивистами, желающими отменить цивилизацию? И каждый желает оправдать свое собственное отдельное дело, особый интерес или идею, которую продвигает, как решение больных проблем общества, желает считаться особой идеологией (часто маргинальной и меньшинства), которая выражает свой протест.
На деле анализ этих идеологий раскрыл бы куда больше соответствия, чем они думают, и их общую конвергенцию в нигилизме; но не стоит его проводить. Важна идеология-гегемон, та, что доминирует на деле в неустойчивой и кишащей туманности «альтернативных» мелких групп. Итак, был элемент, который объединял многочисленные колышущиеся группы, - коллективное решение не дискриминировать внутри Генуэзского Социального Форума, не проводить разграничения, не выносить суждения по другим группам и их тактике и целям. Никакого различия между уличными священниками и геями, Социальными Центрами и миссионерами, насильственными и пацифистами.
Этот отказ от различения, избирательности и суждения был необходимой уловкой: единственное условие, которое могло удерживать вместе столь разношерстные организации, объединенные случаем для цели «дня», протеста против встречи глав государств и правительств Восьмерки.
Но не только это было и есть. Отказ от внутреннего различения – точно идеологический. Не тактика, а применение анархического самоуправления «масс», объединенных «горизонтально», «на правах участия» и «не авторитарно», что гуру Зерцан ценит в пигмеях мбути. В Генуэзском Социальном Форуме, как в племенных обществах, воображаемых гуру анархо-примитивистов, «допускается любая приемлемая форма демонстрации и выражения». 700-800 разнообразнейших эмблем, представленных в Генуе, участвуют – сознательно или нет – в главном социальном обряде Анархии.
Этот самоуправляемый метод был уже в совершенстве явлен на демонстрации «народа Сиэтла» против МВФ, как объяснила «Вашингтон Сити Пэйпе» (апрель 2000) . Уже тогда галактика, которая готовилась к уличной демонстрации в американской столице, заявила, начиная с инициативных рабочих групп, что будет следовать «ненасильственной тактике, но не маргинализируя явно активистов, которые используют другие тактики, например – взятие на мушку собственности». Нельзя было даже добиться, как просили некоторые, чтобы лидеры протеста выразили ясное осуждение разрушений. Лидеры, как Аньолетто в Генуе, «подтвердили свою заботу о ненасилии, но сказали, что не могли говорить за тех – и еще менее контролировать их – кто будет на демонстрации». Ненасильственные, которые не отделяют себя от насильственных. В Вашингтоне неоспоримый лидер демонстрации, Надин Блок (Bloch), ветеран Гринпис, оборвала эту дискуссию: дебаты о допустимой тактике создавали раскол в движении, «это один из способов, которым правые разрушают изнутри. Как движение, которое оппонирует структурному насилию, осуществляемому монстрами ТНК, мы имеем главный интерес в концентрации на темах протеста, вместо того чтобы разделяться по вопросам тактики».
И тогда туманность дискутирует, как в Генуе, задействовать ли внутреннюю службу порядка. Это провалилось. Наилучшей была группа «Революционный Антикапиталистический Блок» с таким аргументом: «Мы не можем допустить участие полицейских или сил охраны порядка в этом или другом движении, протесте или демонстрации. Те, чья работа состоит в защите интересов правящего класса (т.е. частной собственности), не могут быть нашими. Еще менее мы можем сотрудничать с людьми, диктующими, какая тактика допустима, а какая нет. Никто не должен претендовать быть хозяином нашего движения или манифестации».
Это непобедимый аргумент в организации, которая видит себя «неформальной, без структуры, без лидеров, не иерархической»; т.е. анархической с идеологической чистотой.
Дело в том, что в таких группах, «не структурированных и без иерархии», гегемонию осуществляет группа, идеологически «наиболее» чистая, т.е. наиболее радикальная. Как говорит, в затруднении, той же «Вашингтон Сити Пэйпе» «демократический» адвокат Захари Вольф, «в этой обширной эгалитарной ассамблее есть ощущение, что маленькое меньшинство думает, что знает, что делает, и все другие идут следом». Меньшинство, которое знает, что делает, - наиболее радикально подрывное.
В Генуе, на бесконечных ассамблеях Социального Форума, мы присутствовали при тех же самых штучках, что были в Вашингтоне; тот же отказ отделиться от насильственных во имя «разнообразной идентичности», та же бесполезная полемика о службе охраны порядка. Мы присутствовали и при более курьезном феномене: ангелизации Белых Курток, т.е. Социальных Центров и их идеологии. Перманентные «Оккупанты», банды панк-бестий, добровольные маргиналы Временно Автономных Зон с их «нуждами» (наркотики, потребление оборванцев, анархо-нигилистическое бунтарство) вновь показывают себя озабоченными судьбами Третьего Мира; в виде Белых Курток изобретены привилегированные собеседники для СМИ, чемпионы новой глобальной демократии по праву рождения. Полностью очищенные одним только фактом, что они «против глобализации»; чтобы потом, на деле, быть вытесненными из их сиюминутной гегемонии Черным Блоком, теми, кто, в конечном счете, задаст дух демонстрации: немедленное разрушение собственности.
Подчиненность, выраженная другими, и более многочисленными, группами пацифистов, есть общий результат того, что связывает движение-туманность. Это связующее называется «антагонизм». Движение хочет быть не только «антиглобальным», но и радикально антагонистическим. Слово имеет точное значение: быть «антагонистом» означает отрицать законность институтов – Государства и его органов, правительства и его законов – и, более того, всего «нормального» общества, которое существует прежде Государства и его противников. Кто не является «антагонистом» в этом смысле – тот вне антиглобального движения. Таким было обоснование. И это также является связующим, которое объединило стремящихся к добру, пацифистов, с Черным Блоком и Социальными Центрами. Общий антагонизм подчинил первых вторым и сделал их разделяющими ответственность за насилие.
Тот, кто является антагонистом, т.е. убежден, что правящие институты незаконны или даже прямо криминальны, «должен» прибегать к насилию: для этого нет законных путей. Войти в отношение – даже легальной оппозиции – с преступными институтами, принять, чтобы сопротивляться, игру формальной демократии, означает сделаться сообщником их преступности. Нет правил, возможных посредников; только фронтальное столкновение. Именно такова позиция анархо-примитивистов, Социальных Центров, и с еще большей жесткостью – Черного Блока: частная собственность является преступлением, и потому мы ее разоряем (и воруем).
Но радикальные стремящиеся к добру, пацифисты - защитники Третьего мира и волонтеры, солидарные католики того типа, что манифестировали в Генуе, сколь далеки они от этого непреклонного антагонизма?
Их смущение не всегда невинно. Многие из них, хотя и зовут себя пацифистами, выражают ярость и презрение к другим компонентам общества – не только институтам, но и профессиям, группам интересов – законным, и потому для них «эгоистам». В Генуе четко поддерживалось выражение «антагонизма», желание взять реванш у правоцентристского правительства, только что избранного, и у «эгоистического» общества, которое за него проголосовало: многие пацифисты смогли выразить классовую ненависть с хорошим сознанием морализма. В любом случае они выразили «антагонизм» по отношению к правительству, находящемуся у власти, т.е. отказали ему в законности. Многие из этих «хороших» полагают, что та часть общества, которая не их, не имеет права существовать. Они презирают журналистов и функции прессы; явно презирают полицию, армию, предпринимателей. Для них любая социальная, профессиональная, ремесленная группа, государственная и частная функция, которые не занимаются напрямую «последними», являются «эгоистичными» и потому преступными.
Как анархо-примитивисты, которые не принимают, что связная сложность общества, тем более современного, состоит из бесконечного числа инстанций, должностей и функций, среди которых благотворительная является – и это справедливо – частностью. Коммерсанты, адвокаты, банкиры и банковские служащие, предприниматели, военные, научные исследователи, предприятия (в том числе и ненавистные ТНК) не только имеют право существовать, но и существуют в виде полной реальности, и их интересы имеют право «гражданства» наравне с правами проституток, волонтеров и «социально полезных» трудящихся. Уже марксистская система отказала в праве гражданства этим социальным группам и установила Диктатуру «Пролетариата», как единственной группы с истинным правом на существование. Сегодня антиглобальное движение угрожает Диктатурой Волонтериата, и последствия будут весьма схожи.
Наконец, даже их идеология схожа с «пролетарской». Это идеология неявная, не артикулированная: потому что смущенные добрые души не настолько способны артикулировать, и потому что использование логики, к сожалению, слишком часто недооценивается.
Согласен: любовь важна. Но и право тоже. Заботиться о людях, которые страдают, не означает, что не надо заботиться о законах, формах, институтах и их работе, банках, прибылях, рынке и самой демократии. Они не преступны.
И полезно вспомнить, что общество Любви, к сожалению, не новость: как я уже говорил ранее, многие группы в истории делали его практикой, от Братьев Свободного Духа до Анабаптистов и каталонских анархистов в Испании. Итог, неизменно, оказывался установлением деспотизма и произвола, с широким применением ускоренных экзекуций. Это ясно, потому что общество Любви – это общество без законов и потому без законных гарантий для личности. И слишком известно, что Мао в Китае отменил смертную казнь; он также отменил уголовный кодекс, ненавистный символ буржуазного формализма. Результат таков, что смертные казни стали бессчетными, на миллионы, не по решениям судов и судей в мантиях, но Красной Гвардией, полицией, народными трибуналами, которые не давали права на защиту.
В Генуе я видел на стене надпись, очень «добрую» и тревожную: «Да здравствует человек, долой голос(ование)». Отрицание «голоса», т.е. демократии, как юридической формы, легитимирующей власть, не ведет к счастливому анархическому обществу, где никто не командует; это ведет к незаконному командованию, которое осуществляется с прямым насилием. Таким же образом добронамеренный антимилитаризм тех, кто убежден, что достаточно отменить армии, чтобы отменить войны, ведет к противоположному: войнам, ведущимся «иррегулярными», т.е. еще более ужасным. Ужасы «войн» в Африке и балканских конфликтах целиком проистекают из факта, что там нет армий – сформированных из граждан, подчиняющихся законам, под командованием ответственных офицеров под демократическим контролем, – а вместо них часто есть вооруженные банды под руководством безответственных местных главарей. (А кем же были янки во Вьетнаме и СС? – прим. перев.)
Проблема касается особым образом рядовых католиков, которые участвуют в манифестациях «мирно». Поскольку их идеология неявна, не полностью выражена, она проистекает прямо из их «католицизма». Точнее, из исповедуемого ими католического фундаментализма.
Католический фундаментализм схож с исламским, как его отраженный образ. Исламские фундаменталисты требуют, чтобы гражданские законы совпадали с Кораном, т.е. с Божественном Законом; нет места никакой «светскости»; Государство и Религия отождествляются. Христианский фундаментализм принимает форму, кажущуюся противоположной, потому что Евангелие, в противоположность Корану, разрешает очень четкое различение между Государством и Любовью к ближнему, между политическим и религиозным. «Мое царство не от мира сего», повторяет Христос. Христианский фундаментализм состоит в выведении заключения, что институты, Государство, обесцениваются Христом и должны уступить Милосердию.
Эти выводы подобны. Исламский фундаментализм отрицает любое Государство, которое не является радикально кораническим; католический фундаментализм стремится отвергнуть законность любого Государства, которое не является радикально «христианским». С одним отягощением: поскольку никакой институт не может быть радикально христианским (Евангелие и Церковь ясны в этом вопросе), то всякий гражданский институт затронут грехом, печатью «эгоизма» законно установленных интересов. Для исламского фундаментализма закон, который не следует прямо от Аллаха (из Корана), является «анти-Аллаховым»; для католического фундаменталиста то же самое, все, что не прямо от Бога (не выражает Любовь к ближнему) – анти-божественно.
Поэтому многочисленные так называемые «добрые католики» участвуют в антиглобальном движении как «антагонисты»; в этом антагонизме, отказывая во всякой законности институтам, они сходятся с Черным Блоком и наиболее радикальными и вандалическими группами. Антагонизм «добрых католиков» даже более радикален, чем у анархистов, потому что достигает метафизических корней: институты, которые они отвергают, считаются выражением Антихриста и потому достойными погибнуть.
«Антагонизм» не есть на деле политическая оппозиция. Он не является демократическим. Антагонизм не стремится к законному овладению институтами, которые считает хорошими, если их хорошо используют; он хочет их разогнать, чтобы среди руин появился закон Любви. Действия антагонизма – подрывные и не могут быть иными.
Естественно, многие «добрые католики», которые манифестировали в Генуе вместе с Социальными Центрами, отступили бы перед такими последствиями. Действительно, многие из них напуганы и дистанцировались (запоздало) от тактики Черного Блока. Но остается тот факт, что они отдали ему гегемонию, или, по меньшей мере, гегемонию Социальных Центров. С путаным энтузиазмом они покорились новому духу времени, воплощенному в Движении. Иллюзии, что это движение, полностью городское и западное, является голосом Юга, на что претендует, и что во имя этого оно должно оставить Запад , чтобы присоединиться к новым угнетенным, которые восстают. Уже не пролетариат, а «обездоленные массы». «Вы Г8, а мы 6 миллиардов», гласили майки волонтеров-католиков: как будто эти 6 млрд. дали мандат «народу Генуи», чтобы он представлял их. Это не так. «Дефициту демократии» МВФ, ВТО и ЕС соответствует спекулятивный «дефицит демократии» Движения. Наднациональным институтам, которые выбивают из седла парламенты и претендуют отказать в месте законному несогласию, сегодня дает ответ внепарламентская (что неизбежно) и уличная толпа: и тоже без мандата, как и те, с кем она борется.
Эта неспособность видеть крайние последствия их антагонистического выбора – признак культурной подчиненности «левых католиков». Что не ново и не удивительно. Тем более что сила духа времени, плохого духа, увлекает многих других. Даже бывшая партия-гегемон институционных левых, бывшая ИКП, пытается идти на буксире Антагонистического Движения. И начинает использовать язык антагонизма: когда говорит, что правоцентристское правительство – «чилийское», когда подозревает его в «авторитарных тенденциях», она тем самым говорит, что не признает его или не хочет признавать, как законное. А против незаконного правительства не надо создавать оппозицию; подходит мятеж, подрыв всеми средствами, не исключая и терроризм. Вероятно, для итальянской демократии начинаются дурные времена.
И не только для итальянской. Только Коммунизм – когда был сильным – подавлял анархические эксперименты в Каталонии (этим занимался Тольятти) и на Украине с быстрой жестокостью: это был его наиболее опасный конкурент, угрожавший завоевать сердца «масс». Как Гитлер утопил в крови СА, выражение Пятого Сословия, так и Сталин ликвидировал Пятое Сословие, шумевшее слева от него под черным знаменем анархии. С кровавым подавлением анархизма, который всегда присутствует среди левых, Коммунизм пошел по дороге, которая сделала его альтернативой в некотором виде порядка. В биполярном мире был на свой лад международный порядок, Революция стала «конфронтацией», со своими понятными правилами, своими процедурами и точками согласия.
С концом Коммунизма стало неизбежно, что эндемическая воля к мятежу вновь встает под черным знаменем, находя наиболее аутентичную для себя идеологию в Анархии. И, однако, в отсутствие Коммунизма, ни один институт так называемого Запада не может одобрить средства, с помощью которых Коммунизм «приводил к уму» неприятного конкурента. Поэтому Анархия среди нас для того, чтобы остаться: ловя рыбку в неисчерпаемом бассейне «нужд» и желаний Пятого Сословия, она будет иметь неисчислимые возможности для конфликтов. Сегодня она выходит на улицу против глобализации, завтра – за нацизм геев, анимализм или терроризм новых бригадистов. И, что еще хуже, в историю возвращается радикальный антагонизм, который несговорчив. То есть: никакого диалога, никакого компромисса и посредничества с социальными группами большинства, с «нормальным» обществом, а только прямое действие. Прямое действие по разложению, прежде всего – как видим – для ухода из цивилизации.