Катастрофа нашей армии в первые недели Войны - самая величественная трагедия во всей военной истории человечества. Это можно сравнить с безнадежными спартанскими Фермопилами, но масштаб увеличен тысячекратно, безнадежность и драматизм экзистенциального вызова - неизмеримо больше.
Спартанцам умирать было комфортно. Это были военные профессионалы, которые погибали под руководством собственного царя, во славу своей Родины, на глазах у всей восхищенной Эллады. Они знали, что дома правят свои, что о семьях позаботятся, что имя каждого из них будут помнить, пока стоит Спарта. У русских солдат не было такого психологического и идеологического комфорта. Фронт развалился, управление войсками было нарушено, и чуть ли не каждый полковник, а то и рядовой, был сам себе Леонидом. И было тысячу разумных оснований, чтобы бежать или сдаться в плен, чтобы показать кукиш этому режиму, который глумился над русскими два десятилетия, и который при колоссальной растрате народных сил и ресурсов так и не смог толком подготовиться к войне. Многие так и сделали, и судить мы их не вправе, тем более, что сдавались обычно в окружении, потеряв связь и снабжение, часто - истратив последнее горючее и боеприпасы, когда воевать эффективно было уже нельзя. Тем больше мы должны чтить память тех, кто даже в этих условиях не поддался разумной слабости и четко понимал, что сопротивление имеет смысл.
Свернуть
Наплевав на «разумные основания», люди на свой страх и риск вступали в безнадежную схватку, чтобы хоть на минуту затормозить движение огненного вала, чтобы отодвинуть момент, когда он доберется до их собственных домов, оставшихся где-то в тылу, чтобы дать шанс мирному населению, женщинам и детям. И тысячи «Фермопил» разыгрались на огромной территории от Балтики до Черного моря. Зафиксировано множество эпизодов, когда, в обстановке всеобщего развала и паники, русские «Леониды» (иногда - самозваные, какие-нибудь нестроевые завхозы) собирали вокруг себя сохранивших мужество, останавливали бегущих, разрушали мосты на пути у танковых колонн, вступали в последний бой уже не «от имени верховного командования», растерявшегося и дезориентированного, а от себя лично. То, что со стороны немцев продолжало оставаться «правильной войной по-науке», со стороны русских превратилось во множество поединков и батальных сцен на античный манер. Нет ничего в мировой истории, что могло бы с этим сравниться по масштабу экзистенциальной драмы. И, конечно, русские после ТАКОГО стали совсем другим народом. Хотя, может быть, мы и сами до конца этого еще не поняли.
