Общественная ситуация в России поражает циклическими повторами. В 2011-2012 годах резкий всплеск оппозиционных выступлений в Москве и Петербурге привел к быстрому угасанию протестных настроений в провинции, превратил низы общества и значительную часть провинциального среднего класса из “протестного электората”, недовольного властью, в её не вполне убежденных, но добросовестных защитников. Причина была проста: либеральные лозунги столичных маршей, сформулированная ими повестка дня, состав митинговой трибуны и провозглашаемая ею идеология оттолкнули большинство населения. Власть одержала победу при очевидном пособничестве оппозиции, после чего взялась за активное проведение в жизнь той самой социально-экономической программы, за которую идеологи оппозиции так ратовали.
Естественным следствием подобного поворота стал резкий рост недовольства в провинции, стремительное падение рейтинга не только правительства, но и президента Путина. Однако в тот самый момент, когда казалось, что возмущение уже подходит к критической черте, отделяющей пассивное раздражение от реальной борьбы, начались украинские события, вернувшие нас по сути к исходной точке.
Оппозиция восторженно приняла украинский Майдан, тогда как большинство населения поддержало действия власти в Крыму. Поддержало, кстати, не демонстрируя даже близко того градуса националистического энтузиазма, который можно было бы ожидать, слушая речи правительственных пропагандистов. Присоединение Крыма к России было воспринято не как великая победа, а просто как вполне логичное событие, рациональное действие, понятное и закономерное в общем контексте происходящего. Рейтинг власти впервые за долгие месяцы пошел вверх просто потому, что правящие круги, наконец, совершили нечто, соответствующее ожиданиям большинства.
Либеральной интеллигенции, вновь оказавшейся в изоляции, очень удобно объяснять произошедшее дикостью презираемых ими масс, для описания которых они не скупятся на самые оскорбительные эпитеты. За большинством народа не признается не только право на собственное мнение, но даже и элементарная способность к самостоятельным поступкам. Это особенно ярко выразилось в обсуждении восточноукраинских протестов. Ещё несколько недель назад авторы многочисленных статей и комментариев весело (и вполне справедливо) высмеивали конспирологические построения официальных российских масс-медиа, пытавшихся изобразить протесты в Киеве как результат действия неких иностранных агентов, провокаторов и проплаченных наемников. Но стоило протестам против нового киевского режима развернуться в Донецке, Харькове, Луганске и Одессе, как мы услышали из уст критически мыслящих интеллектуалов буквально то же самое. Единственное различие состоит в том, что на сей раз конспирология оказалась приправлена лексикой снобизма и социальной ненависти — “быдло”, “гопники”, “люмпены” и далее в том же духе.
Говорящие и пишущие уверены, что никакого ответа со стороны “безъязыкой” улицы не последует. По крайней мере, в России, где массы всё ещё не вышли из-под контроля государственного аппарата. Ведь именно этот ненавистный либеральным интеллектуалам госаппарат как раз и защищает их от прямого столкновения с теми самыми массами, которых они обзывают “быдлом” и разными прочими милыми именами.
В начале ХХ века идеологи либеральной интеллигенции, опубликовавшие сборник “Вехи”, нашли в себе смелость открыто и честно сказать, что страх и неприязнь по отношению к общественному большинству делают их последовательными противниками демократии, сторонниками авторитарного режима. Идеология современной либеральной интеллигенции не просто “веховская”, она ультра-веховская, поскольку нет в ней ни грамма той добросовестной рефлексии и академической добросовестности, что была свойственна Николаю Бердяеву или Петру Струве, независимо от зигзагов их политического пути. Нет и честного понимания реальных общественных противоречий, которое у “веховцов” всё-таки было (хотя бы потому, что большинство из них начинали с марксизма или народничества).
Сегодня хорошим тоном считается совмещать радикально антидемократический взгляд на общество с клятвами в верности представительной демократии, а стремление заткнуть глотку инакомыслящему — с искренним убеждением в собственной толерантности. Разумеется, людям свойственно ошибаться, в том числе — относительно самих себя. Но принимать на веру слова нынешних “властителей дум” об их верности демократии всё же не стоит. Восторги либеральной публики по поводу нынешнего киевского режима дают нам представление о том, какой порядок они установили бы и поддержали у нас в стране, если бы им предоставилась такая возможность. Репрессии, разворачивающиеся сегодня в Донецке, Днепропетровске и других городах украинского Юго-Востока, наглядно демонстрируют нам, что ни о каком “демократическом будущем” для сопредельной страны речь и не идет. Подтверждаются самые мрачные прогнозы и относительно нарастающей фрагментации Украины, и относительно репрессивного характера нового режима, и относительно его антисоциальной политики. Но это уже никак не влияет на сознание либеральной публики, поскольку на самом деле для неё важны не демократические ценности как таковые, а разделение на “своих” и “чужих”. Любые свободы и нормы воспринимаются как должное по отношению к “своим” и являются чем-то совершенно излишним и даже недопустимым, когда их требуют “другие”. Удивительно, что при таком уровне нетерпимости эти люди находят возможным гневно осуждать “фанатизм большевиков” в 1917 году!
Ещё более забавны те левые, которые отчаянно пытаются найти хоть что-то прогрессивное в действиях киевского режима, солидаризируются с конспирологическими объяснениями массовых украинских протестов или осуждают людей, строящих баррикады в Донецке и Харькове за то, что те ещё не овладели всеми тонкостями неомарксистской теории в её новейшей пост-модернистской интерпретации.
Ничто так не говорит о классовом характере развернувшегося на Украине противостояния, как две толпы, собравшиеся 7 апреля в Харькове. На одном конце площади, под государственными желто-голубыми флагами стоял хорошо одетый, ухоженный и благополучный средний класс, интеллигенция, студенты. Напротив них с красными знаменами, триколорами и георгиевскими ленточками собрались бедно и плохо одетые люди — рабочие, молодежь городских окраин. Ясное дело, что эти люди часто грубы, необразованны и не имеют опыта политической борьбы, не научились ешё произносить красивые речи не только на “государственном языке”, но и на своем родном русском (который был и остается на пространстве бывшей империи именно языком рабочего класса). Ещё вчера они не имели никакого представления о политике и не интересовались её. Но их достали. Они поняли, что больше терпеть невозможно. Они всерьез обозлены. Они вышли на площадь. Они делают первые шаги для коллективной защиты своих интересов. Они отвечают ударом на удар, агрессией на агрессию, злом на зло. Это и есть классовая борьба. Не приукрашенная в рассказах для романтических подростков, а настоящая, практическая.
Впервые за долгие годы на пространстве бывшего Советского Союза начинает действовать рабочий класс. Говорить о классовом сознании, конечно, ещё не приходится. Его уровень обратно пропорционален количеству российских триколоров в руках протестующих. Но даже в кратком тексте декларации Донецкой народной республики прозвучали слова о коллективной собственности, равноправии и общественном интересе.
Флаг рабочего сопротивления — красный. Так было, и так будет. Классовое сознание никому не дается в готовом виде. Оно формируется в процессе борьбы, оно развивается, его оформляет политическое действие. И если о классовом сознании пока говорить рано, то классовое противостояние уже стало реальностью.
Массовые уличные движения протеста всегда возникают как популистские коалиции, часто неоднородные и противоречивые, политически, социально, идеологически. Роль левых состоит не в том, чтобы давать этим движениям оценку с точки зрения их абстрактной идейной чистоты и классовой однородности, а в том, чтобы практически способствовать усилению в них прогрессивных тенденций, развитию демократического самосознания масс. Кстати, именно понимание этой “опасности” заставило правых организаторов киевского Майдана заботиться о том, чтобы не допустить на площади левых агитаторов, по крайней мере тех из них, кто готов был внятно и убедительно говорить о необходимости социальной повестки протеста.
В Киеве правым удалось эффективно поставить под свой контроль и направить в нужное им русло энергию массового недовольства. Но в регионах Юго-Востока ситуация сложилась иным образом. И самое доминирование правой идеологии в Майдане наряду с плачевными результатами переворота стало фактором, предопределяющим “левый крен” антимайданного протеста в Харькове, Одессе и отчасти в Донецке. Другое дело, что и тут не должно быть оснований для иллюзий. Сегодняшнее протестное движение само является полем идейной борьбы, в первую очередь — с официальной российской пропагандой.
Противоборство с этой пропагандой является не только задачей левых, но и важнейшим условием успеха сопротивления на Юго-Востоке. Эта пропаганда опасна тем, что сеет среди участников событий опасные иллюзии и дезориентирует их, препятствия успешному развитию борьбы, она сводит социальный конфликт к этно-культурному, тем самым ограничивая распространение протеста восточными регионами, внушает активистам, будто Россия вмешается и защитит их от репрессий украинских властей, хотя сами пропагандисты прекрасно знают, что этого не будет. Российские правители не защитят украинских трудящихся по той же самой причине, по которой они не могут и не хотят считаться с интересами рабочих, врачей, учителей, пенсионеров и мелких предпринимателей в собственной стране.
Украинским массам рассчитывать надо прежде всего на самих себя. Но это не значит, будто им не надо смотреть на Россию с надеждой. Только надежду эту надо связывать не с благодеяниями кремлевского начальства, а с солидарностью большинства населения, которое соверешенно справедливо и обоснованно отождествляет себя с защитниками харьковских и донецких баррикад.
Сколько бы ни врали и украинские и российские официальные СМИ, нередко и те и другие говорят правду. Российские — о ситуации на Украине, а украинские — о положении в России… Несправедливости, против которых восстают жители Восточной Украины, в сущности мало отличаются от таких же несправедливостей, с которыми пока ещё мирятся жители российской провинции. Но чем дольше будет продолжаться противостояние, чем большие массы народа оно будет вовлекать, чем более интенсивным будет поток новостей из сопредельного государства, тем быстрее восточноукраинский опыт окажется востребован в нашей собственной стране.
Социальное содержание борьбы скрыть не удастся. Оно с каждым днем всё больше и больше выходит на передний план. Пропагандируя восточноукраинские “антимайданы”, сама же государственная пропаганда дает отечественным массам уроки и модели поведения, которые пригодятся в самом ближайшем будущем.
Майдана в Москве не будет. Но “антимайданы” в провинции вполне могут случиться. И если социальная политика правительства не изменится, то оно дождется того, что каждый второй российский областной город станет напоминать сегодняшний Донецк или Харьков.
