Понятно, что это уродство может существовать только при политической
диктатуре, и какой-то марксизм или что-то еще не совместим с этим
органически. Зато - "Северная Корея сумела в неприкосновенности
сохранить национальную чистоту", а у нас это происходит в форме
постоянных завываний о духовности.
В последнее десятилетие в КНДР произошло немало перемен. Старая
система постепенно разваливается снизу, на смену сталинистской
государственной экономике постепенно приходит дикий рыночный
капитализм в его, скажем так, <африканском варианте> - капитализм
ремесленников, рынков, мелких торговцев. Изменилось многое - и в том
числе и представления жителей КНДР о внешнем мире.
Чтобы понять революционный характер этих перемен, необходимо учесть,
до какой степени северокорейское население было изолировано от
информации о внешнем мире во времена правления Ким Ир Сена, т.е. в
период с конца 40-х и до начала 90-х годов. Конечно, все
коммунистические режимы стремились в той или иной степени ограничить
общение своих подданных с иностранцами, и на то у них были вполне
серьезные причины. Однако ни одна из стран <социалистического лагеря>
не проводила эту линию с северокорейской основательностью и
жесткостью.
С конца 50-х годов в Северной Корее была запрещена продажа
радиоприемников со свободной настройкой. Все приемники, продававшиеся
в северокорейских магазинах, имели (и имеют) фиксированную настройку
на каналы официального вещания. Лица, которые привозят приемники из-за
границы или покупают их в валютных магазинах (что разрешено), обязаны
немедленно сдать купленный ими агрегат в полицию, где настройку
импортного приемника выводили из строя. Исключением из этого правила
являются проживающие в КНДР этнические китайцы, которые имеют
гражданство КНР (их несколько тысяч - единственная группа иностранных
граждан, живущая в стране на постоянной основе). Им разрешено иметь
дома приемники со свободной настройкой - но при том условии, что они
не используют эти приемники в присутствии граждан КНДР (обязательство
это дается в письменной форме). Любые иностранные издания
нетехнического характера в обязательном порядке поступают в спецхран,
причем в былые времена исключений их этого правила не делали ни для
<Правды>, ни для <Жэньминь жибао>. Количество жителей Северной Кореи,
побывавших за границей до середины 90-х, оставалось совершенно
мизерным. Сколь либо продолжительный разговор с иностранцем на
пхеньянской улице практически гарантировал долгую беседу с
сотрудниками спецслужб, поэтому таких разговоров жители КНДР всячески
избегали.
Правительство КНДР не без оснований считало, что его подданные будут
более склонны верить официальной картине мира, если у них не будет
никаких альтернативных источников информации, ставящих эту картину под
сомнение. Официальная картина мира была достаточно проста: Северная
Корея считалась земным раем, процветающей страной, равной которой в
мире по уровню жизни, в общем-то, не было. Другие страны жили,
разумеется, хуже, чем КНДР, однако в наиболее ужасающем положении
находилась Южная Корея - <земля нищеты, террора и бесправия>.
Северокорейская пропаганда утверждала, например, что безработица в
Южной Корее составляет 30%, а южнокорейские дети зарабатывают себе на
пропитание, работая чистильщиками обуви (чистили сапоги они,
разумеется, злобным американским солдатам).
Нельзя сказать, что всем этим рассказам верили так уж безоговорочно,
альтернативная информация все-таки как-то проникала в страну.
Например, c конца 60-х немалое количество северокорейских граждан
работало в СССР (в основном на лесоразработках в Восточной Сибири).
Они возвращались оттуда с холодильниками, мотоциклами и рассказами о
невероятном советском богатстве и свободе. Что-то в частном порядке
рассказывали и номенклатурные путешественники. Наконец, что-то
становилось известно и от тех северокорейцев, которые по роду службы
имели доступ к альтернативной информации (например, насколько можно
судить, армейские радисты довольно часто слушали южнокорейское
вещание - и иногда делились услышанным).
В некоторых случаях и сами северокорейские пропагандисты допускали
забавные ошибки. Например, в середине 80-х годов северокорейское
телевидение активно показывало документальную хронику, которая была
снята в южнокорейском городе Кванджу в 1980 году во время массового
антиправительственного восстания. Показ этой хроники был, в конце
концов, прекращен, так как обнаружилось, что она оказывает на
аудиторию совершенно неожиданное действие. Северокорейские зрители
заметили, что южнокорейские студенты, которым полагалось голодать и
нищенствовать, были одеты лучше детей северокорейской номенклатуры, да
и по своему внешнему виду Кванджу - провинциальный южнокорейский
город - выглядел попрезентабельнее тогдашнего Пхеньяна.
Однако по настоящему информационная блокада была прорвана только в
конце 90-х, и произошло это, как ни парадоксально, не в результате
политических усилий, а в результате деятельности свободного рынка.
Серьезной пропаганды против КНДР ее противники до последнего времени
не вели. Понятно, что в наши дни главным инструментом пропаганды
является радиовещание, а в силу отсутствия на руках у населения
радиоприемников вещать на КНДР до недавнего времени было, в общем-то,
бесполезным занятием. Однако в конце 90-х <подрывная информация> стала
стремительно распространяться по совершенно новым каналам. Произошло
это благодаря появлению новых технологий - видеокассет и видеодисков.
В конце 90-х граница между КНДР и КНР оказалась фактически открыта.
Результатом стал стремительный рост контрабанды. Контрабандисты стали
в больших количествах ввозить в Северную Корею поддержанные
видеомагнитофоны, а с 2002-2003 годов - и проигрыватели видеодисков,
которые к тому времени в Китае стоили уже сравнительно немного.
Понятно, что северокорейцы покупали такие устройства не для того,
чтобы любоваться очередным фильмом о Великом Вожде и Любимом
Руководителе. Поэтому начался и ввоз корееязычной видеопродукции,
основную массу которой составляли южнокорейские сериалы,
сентиментальные <мыльные оперы>, которые записывались с спутникового
вещания непосредственно в Китае. Занимались записью и распространением
дисков мелкие китайские предприниматели, преимущественно из числа
этнических корейцев.
Понятно, что даже самый дешевый видеоплейер остается для большинства
северокорейцев предметом недоступным, ведь среднемесячная зарплата в
КНДР составляет 2-4 доллара США. Тем не менее, чиновник или удачливый
рыночный торговец такую игрушку вполне может себе позволить. Точной
статистики нет, но похоже, что в наиболее зажиточных районах Северной
Кореи сейчас какое-то видеооборудование дома есть примерно у 15-25%
всех семей. Относится это, в основном, к горожанам, так как жители
сельской местности остаются во многом изолированными от внешнего мира.
В последнее время во всей Восточной Азии заметным явлением стала так
называемая <корейская волна> - рост интереса к южнокорейской массовой
культуре, в первую очередь, к кинематографу, телевидению и эстраде.
Как ни парадоксально, эта <корейская волна> захлестнула и Северную
Корею. Несмотря на строгие запреты и периодические кампании,
южнокорейские фильмы широко копируются и распространяются по стране.
Судя по всему, именно они составляют основу всей потребляемой в КНДР
видеопродукции.
Разумеется, жители КНДР не верят всему тому, что они видят в этих
телесериалах. В целом сеульские телесериалы как раз показывают
достаточно правдивую картину жизни южнокорейского среднего класса,
однако сами северокорейцы привыкли к тому, что официальный
кинематограф существенно приукрашивает реальность. Поэтому
северокорейские зрители уверены в том, что южнокорейские
кинематографисты также преувеличивают уровень жизни на Юге.
Например, едва ли большинство северокорейских зрителей верит в то, что
каждая южнокорейская семья имеет автомобиль (хотя это видно в сериалах
и является чистейшей правдой: в стране на 50 миллионов жителей
приходится 17 миллионов автомашин). Однако даже самые скептические и
недоверчивые зрители понимают, что есть вещи, которые подделать нельзя
в принципе. Понятно, что никакие телевизионщики не построят для съемок
макета Сеула в натуральную величину, с кварталами 30-этажных жилых
домов, с огромными мостами, широченными автомобильными эстакадами.
В результате информация о южнокорейском процветании распространяется
по стране, и из изменений в тоне официальной пропаганды очевидно, что
игнорировать это распространение больше не могут даже пхеньянские
идеологи. Сейчас они начинают нехотя признавать определенное
материальное благосостояние Юга и делают упор не на северокорейском
процветании, отсутствие которого слишком уж очевидно, а на том, что
Северная Корея сумела в неприкосновенности сохранить национальную
чистоту.
Распространение южнокорейской видеопродукции привело к тому, что все
южнокорейское вошло в моду. Северокорейские барышни стремятся делать
себе те прически, которые они видят в южнокорейских фильмах, и
одеваться так же, как героини сеульских телесериалов (речь идет о том
меньшинстве, которому все это по средствам - но именно это меньшинство
и может позволить себе видеопроигрыватели дома). В моду входит
южнокорейский диалект, который весьма отличается от официальной
северокорейской речевой нормы.
Короче говоря, перемены велики и, скорее всего, рано или поздно они
приведут к немалым политическим последствиям, ведь сохранение
информационной изоляции являлось одним из важнейших условий выживания
северокорейского режима в его нынешней форме. Однако любопытно то, что
эта информационная изоляция оказалась прорвана не в результате
сознательных усилий, предпринятых теми или иными политическими силам.
Информационная блокада, которая продержалась почти сорок лет,
оказалась прорвана в результате распространения новых технологий и
проявления частной инициативы. Ни сеульские продюсеры, ни китайские
мелкие предприниматели, ни северокорейские контрабандисты, снимая
телесериалы и продавая их на рынке, не ставят перед собой каких-либо
политических задач - они просто зарабатывают деньги доступным и
интересным для себя способом. Однако долгосрочные политические
последствия их деятельности могут оказаться крайне серьезными.
