|
|
От
|
Pout
|
|
|
К
|
Pout
|
|
|
Дата
|
30.12.2004 10:35:40
|
|
|
Рубрики
|
Прочее; Россия-СССР;
|
|
Советская цивилизация по Шкаратано- веберу (1)
Мир России ?2, 2000 год
Шкаратан О.И.
Тип общества, тип социальных отношений. О современной России*
Данная статья может быть использована в качестве учебного материала к
курсам: экономическая социология и социальная стратификация.
(в начале этой большой статьи - повтор того что в "Этакратии" ,
любопытней п.4 и п.5,г де идут дальнейшие развития "тезисов"
этакратизма -СП)
"Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную
социально-экономическую систему в цивилизационной дихотомии
"Запад-Восток"
-----
1Вводные замечания
Примерно десять лет назад один литовский автор написал следующие
примечательные строки, вся отчаянная справедливость которых стала
очевидной именно в последнее время и с особой силой показала себя здесь,
у нас, в России: "Новый человек социалистического общества уже создан...
Мы родились в гниющей системе и, подрастая, не созревали, а гнили вместе
с нею... Мы никогда нормально не работали - только прикидывались
работающими... Мы уже не умеем жить при демократии... Нам не стоит
питать иллюзий, что мы все еще остаемся европейцами или что мы можем в
одночасье превратиться в них. Все наши братья - по эту сторону стены:
эстонцы, грузины и те русские, которые все еще ощущают боль в перебитом
позвоночнике. Мы вместе прошли концлагерь... Нас и людей Запада
разделяют, по меньшей мере, 50 лет. Мы - их дедушки и бабушки" (1).
Таких образных картинок с "выставки" наших драм и противоречий можно
приводить до бесконечия. Проблема в их объяснении. Домининирует
представление, что эти явления порождены социализмом. Подавляющее
большинство аналитиков квалифицируют общества советского типа как
социалистические, да таково и восприятие этих обществ в массовом
сознании. Получается, что общество с кровавыми деспотическими порядками,
миллионами жертв в мирные годы, невиданной эксплуатацией людей труда,
втаптывавшее дарования и препятствовавшее милосердию, и есть социализм.
Либералы справедливо вот уже второе десятилетие празднуют "великую
победу" над социализмом. Здесь возникает всего лишь маленький вопрос:
социализм ли был побежден? Над чем восторжествовали
социально-экономические и политические принципы, ценности и идеалы
либеральной демократии?
Либеральная критика социализма советского разлива отталкивается от схемы
общества, включающей: государственную "общенародную" собственность
(реально отчужденную от работников); плановую организацию экономики (как
альтернативу "неэффективному" рынку); распределение по труду (фактически
не существовавшее никогда) и т. д. Но где здесь социалистический идеал
справедливого гуманистического общества, общества сотрудничества и
взаимопомощи, социальной защищенности и коллективистского идеализма?
(позиция автора изложена в (2); см. также (3)).
Очевидно, что либеральный гуманный социализм, социалистическая практика
западной социал-демократии не имеют никакого отношения к советской
жизненному опыту, который может и должен быть осмыслен в адекватных
терминах, объяснен адекватной теорией, вне контекста оппозиции
"капитализм-социализм".
2Странности советского социализма
Здесь не обойтись без по необходимости кратких исторических ремарок, ибо
недавнее прошлое прочно забыто нашими современниками. Я имею в виду не
факты политической истории, не кровавые драмы Гражданской войны и
сталинистский террор мирных лет, а социальные отношения первого
двадцатилетия советского режима, когда закодировано было наше
безрадостное настоящее. В годы, именовавшиеся периодом строительства
социализма, постоянными были официальные и закрепленные в массовом
сознании суждения о складывании в стране общества справедливости и
равенства в самом недалеком будущем.
Как же выглядела страна первопроходцев социализма в те годы?
Конституционное устройство РСФСР-СССР, действовавшее с 1918 г. до
принятия так называемой сталинской конституции победившего социализма
1936 г., отрицало принцип "один человек - один голос". Были лишены права
избирать и быть избранными лица, прибегавшие к наемному труду в целях
извлечения прибыли, жившие на нетрудовой доход, частные торговцы,
служители церкви и т. д. Дискриминационность избирательного права
проявлялась в различии между правилами проведения выборов в в городе и
на селе, по которым закреплялось неравенство уже между "трудящимися", т.
е. рабочими и крестьянами. Этот принцип, по В.И. Ленину и согласно
Программе Коммунистической партии 1919 г., давал "промышленному
пролетариату" преимущества "сравнительно с более распыленными
мелкобуржуазными массами в деревне" (4).
Выстраивалась своеобразная формальная иерархия сословного типа, в
которой иллюзорно воплощалась "диктатура пролетариата". Высший слой
образовывали члены не столь уж многочисленной тогда правящей
"пролетарской" Коммунистической партии. Затем шли "чистые пролетарии",
т. е. люди, занятые физическим трудом в промышленности и имевшие либо
пролетарское происхождение, либо длительный производственный стаж (не
менее десяти лет). Это было своего рода столбовое дворянство в
официальной идеологии. Ниже размещались группы городских непромышленных
рабочих; следующими по близости к власти были полупролетарии города и
деревенская беднота; затем шли слои мелкобуржуазного деревенского
населения (середняки); городские служащие; наконец, неблагонадежные, но
нужные правящим силам "буржуазные спецы" (инженеры, врачи, учителя,
профессура и пр.). Все это были группы населения не в равной мере, но
обладавшие определенными правами, в том числе и избирательным правом.
Вне этого дифференцированного круга находилась огромная масса людей,
принадлежавших к городским мелкобуржуазным, буржуазным и бывшим
чиновничье-дворянским группам, вышвырнутым за пределы правового поля,
которое именовалось пролетарским государством.
Подавляющее большинство людей на Западе считали, что российское
государство - действительно пролетарское, а общество - эгалитарное.
Рабочие в основном (примем во внимание кризисное на протяжении большей
части лет между двумя мировыми войнами состояние западных стран)
воспринимали советский феномен с восторгом. Не менее позитивные эмоции
выражали многие выдающиеся интеллектуалы, особенно после своих
поверхностных ознакомительных поездок в страну Советов (Ромен Роллан,
Анри Барбюс, Лион Фейхтвангер и многие другие).
Напротив, открытые сторонники капитализма и определенная часть
либеральной интеллигенции негативно оценивали происходившее в России и
тип становившегося общества (Бертран Рассел, Андре Жид и другие).
Аргументы оппонентов скользили по поверхности советской
действительности. В общем доминировало представление, что в России у
власти находятся люди, вышедшие из низов и защищающие интересы низов, а
общество, развивающееся в СССР, и есть социализм в действии. Это
подтверждали и модные авторы тех лет (1920-1930-е годы) в романах,
ставших классическими тоталитарными дистопиями (например, Олдос Хаксли
со своим "О, дивный мир"); и серьезные исследователи, такие как лауреат
Нобелевской премии Фридрих А. Хайек. И отрицательное восприятие прихода
к власти Хама с мозолистыми руками, приведшего в мир социализм, было
типичным для западной элиты.
Вернемся к советско-российской действительности. В 1936 г. официальная
советская пропаганда провозгласила победу социализма в стране. Все
жители были объявлены гражданами, равными перед законом, с равными
правами, в том числе и избирательными; был провозглашен демократический
принцип "один человек - один голос". Другое дело - своеобразие самих
выборов, когда выдвигаться стал один кандитат на одно депутатское место
от "блока коммунистов и беспартийных". Исчезли, хотя бы на формальном
уровне, "лишенцы", было объявлено о прекращении деления на "своих" и
"чужих" по происхождению и социально-классовой принадлежности. Попутно
замечу, что на ближайшие после принятия конституции годы пришлись самые
массовые и кровавые репрессии режима. (Моя позиция по этому вопросу
выражена в (5)).
В течение 20 послеоктябрьских лет вслед за К. Марксом и В.И. Лениным
идеологи режима утверждали, что в СССР создается социалистическое, т. е.
бесклассовое общество. Этот подход сохранялся в Коммунистической партии
вплоть до 1934 г. (XVII съезд партии). Пропагандисты того времени
соревновались в доказательствах возраставшей быстроты процессов
эгалитаризации и ликвидации всех и всяческих классов. И вдруг И.В.
Сталин в своем докладе "О проекте Конституции СССР" заявил, что с
наступившей победой социализма в стране сформировались новые
общественные классы - "совершенно новый, освобожденный от эксплуатации
рабочий класс, подобного которому не знала еще история человечества" и
колхозное крестьянство. Лица умственного труда были причислены к особой
социальной прослойке - интеллигенции, вышедшей из народа и связанной с
ним тесными узами. В СССР остались три дружественные социальные силы,
"грани между которыми стираются, а старая классовая исключительность -
исчезает"(6).
С этого времени вплоть до конца 80-х годов партийно-государственная
концепция социальной структуры страны строилась на основе трехчленной
формулы И.В. Сталина: рабочий класс-колхозное крестьянство-народная
интеллигенция. Было очевидно, что в этой формуле не соблюдено
элементарное правило классификации - взаимное исключение элементов. Оно
было выдержано по отношению к обоим "классам" и нарушено по отношению к
интеллигенции. В первом случае критерием служили различия в формах
собственности, во втором - характере труда (умственный и физический). Но
это, как и противоречие данной формулы с классическим марксизмом, в
соответствии с которым социализм есть общество без классов, не смущало
идеологов партии.
Формула "два класса плюс прослойка" была создана, чтобы замаскировать
реальную стратификацию с невиданными различиями верхов и низов. Так, за
словом "интеллигенция" скрывались и сельский учитель, кормивший себя с
огорода, и крупный номенклатурный бонза. Эту-то пирамиду и прикрывала
"трехчленка".
Первые попытки поставить под сомнение сталинскую формулу как не
отражавшую реальность социальных отношений были предприняты советскими
социологами в 60-е годы. Они были связаны с дискуссией о границах
рабочего класса и месте интеллигенции в социальной структуре.
В те годы были чрезвычайно сильны технократические иллюзии у
интеллектуалов и на Западе и на Востоке. Выходили многочисленные книги о
проблемах научно-технической революции, вера в возможности научной
реорганизации общества, ликвидацию неонаученного физического труда была
огромной. И, действительно, доля традиционных отрядов рабочего класса во
всех индустриальных странах резко падала. Столь же быстро росла доля
занятых в сфере услуг, служащих и работников умственного труда. В связи
с этим на Западе конкурентно развивались две концепции. Одна - о резком
расширении и постепенном доминировании среднего класса в обществах
зрелого индустриализма и постиндустриализма (информационная экономика),
другая (предложенная марксистами с Запада) - о смещении границ рабочего
класса и вхождении в его состав в качестве автономных слоев служащих и
значительной части техников и инженеров.
Эта дискуссия в СССР была опрокинута в плоскость иной социальной
действительности. Расширенная трактовка границ рабочего класса была
взаимоувязана с фактическим отказом от трехчленки. Оппоненты трехчленки
доказывали, что конторские, торговые и инженерно-технические работники
могут рассматриваться как часть рабочего класса (7). Аналогичным образом
трактовалась социальная позиция технической интеллигенции, работавшей в
колхозах. Она рассматривалась как социальный слой внутри колхозного
крестьянства (8).
Вокруг этих, казалось бы не несущих особой идеологической каверзы, идей
развернулась многолетняя шумиха в печати, продлившаяся вплоть до конца
80-х годов. Почему так остро реагировали идеологи партии на
расширительную трактовку границ "основных классов"? Да потому, что было
задето "святое". Трехчленка давала полную возможность продолжать
пропагандировать идею о ведущей роли рабочего класса, ведомых им
крестьянстве и интеллигенции. Получалось, что, например, инженеры,
руководители производственных подразделений социально-статусно ниже
менее грамотных, менее знающих подчиненных. Но в этом моменте скрывалась
ключевая линия номенклатуры, состоявшая в опоре на менее образованные,
менее развитые слои населения.
Постановка вопроса о новых границах рабочего класса сопровождалась
суждениями об определяющем значении научно-образованной части общества в
его развитии. Следовал вывод о перспективах участия интеллигенции во
властных структурах. Более того, поскольку "профессиональные
организаторы" (по терминологии социологов тех лет, на самом деле -
властвующая элита) никак не вписывались в границы основных классов, то
их стали выделять в особый социальный слой. Так, высшие слои советского
общества, отсутствовавшие в эмпирических стратификационных
исследованиях, появились в теоретических конструктах советских авторов,
которые отмечали главную отличительную особенность этого слоя - право
принятия решений, обязательных для других, и право воплощать эти решения
с применением силы, если это окажется необходимым. Здесь перед нами
элементы концепции власти как стратифицирующего фактора, которые, пусть
и намеком, появились в советских публикациях. Правда, власть при этом
трактовалась как нечто, непременно используемое в общественных
интересах. Она никогда не выступает, по крайней мере в макросоциальном
контексте, как отношение между правителями и подданными. Но тем не менее
в 60-е годы небольшая группа социологов сделала решающий шаг к отказу от
модели "2+1", в которой сознательно игнорировалось властное измерение.
3 Основные концепции обществ советского типа
Государственный капитализм и новый господствующий класс
Концепция, получившая широкое распространение еще в 60-е годы, состоит в
признании обществ советского типа классовыми, где господствующему классу
номенклатуры противостоит класс государственно зависимых работников,
лишенных собственности (в том числе и на свою рабочую силу); это
общество может быть интерпретировано как тотальный государственный
капитализм.
Данная концепция имеет длительную историю. Еще задолго до возникновения
советской системы М.А. Бакунин в сочинениях 1870-1873 гг. пришел к
выводу, что государственная собственность при диктатуре пролетариата
станет экономической базой господства класса "красной бюрократии".
В 30-е годы нашего века идея о возникновении нового класса появилась
почти одновременно в работах русского философа Н.А. Бердяева и одного из
создателей советской системы Л.Д. Троцкого. В книге Бердяева "Истоки и
смысл русского коммунизма", опубликованной в 1937 г., прямо и
недвусмысленно сказано: "...Новая советская бюрократия более сильная,
чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который
может жестоко эксплуатировать народные массы". Классовое угнетение
приобрело новые формы, непохожие на капиталистические (9).
В то же время Л.Д. Троцкий в книге "Преданная революция. Что такое
Советский Союз и куда он идет" писал: "Средства производства принадлежат
государству. Но государство принадлежит бюрократии". Сам Троцкий не был
автором теории нового класса. Более того, он отмечал, что "у бюрократии
нет ни акций, ни облигаций". Она вербуется "...в порядке
административной иерархии, вне зависимости от каких-либо особых, ей
присущих отношений собственности". Поэтому он отвергал представление о
советской бюрократии как классе "государственных капиталистов". В то же
время Л.Д. Троцкий отмечал, что она есть нечто большее, чем обычная
бюрократия. Это единственный в полном смысле привилегированный и
командующий слой в советском обществе (10, 11).
В 30-е годы нашего века именно в среде сторонников Л.Д. Троцкого
получили развитие первые систематические концепции, описывающие
Советский Союз как общество, подчиненное бюрократическому классу,
господствующему классу нового типа, управляющему и экономикой и
обществом. Их создателями были Бруно Рицци, автор вышедшей в канун
Второй мировой войны книги "Бюрократизация мира" (12) и Д. Бернхем с его
знаменитой книгой "Революция управляющих" (13).
Рицци утверждал, что русская революция заменила одну систему
экономической эксплуатации и политического угнетения другой. Троцкий,
преследуемый призраком реставрации капитализма в СССР, просмотрел
"бюрократический коллективизм", утвердившийся здесь как новая форма
классового господства. В отличие от Троцкого Рицци доказывал, что
бюрократия и владеет средствами производства, и извлекает прибыль,
только делает это не индивидуально, как прежние классы, а коллективно,
косвенным образом, посредством государства, собирающего в казну
общенациональную прибавочную стоимость и распределяющего ее среди своих
чиновников. Эта новая ситуация не переходная фаза, а устойчивое
состояние общества, его новый этап развития. Бюрократическому
коллективизму суждено вытеснить капитализм, так как он более эффективен.
Рицци считал, что эта новая социальная система победила не только в
СССР, но и в нацистской Германии, фашистской Италии, и в рузвельтовских
США, т. е. всюду, где доминировали идеи государственного контроля и
планирования.
Бернхем же писал о том, что в течение последних десятилетий управление
производством фактически ускользает из рук капиталистов, которые теряют
свой статус правящего класса. Возникновение акционерного капитала
символизирует переход власти к менеджерам, ибо кто контролирует, тот и
собственник. Революция менеджеров началась с России, где на смену
капиталистического обществу пришло общество управляющих. Лозунги здесь,
увы, не совпали с результатами. Капиталисты были ликвидированы как
класс, массы обузданы, рабочий контроль свернут; те, кто делали
революцию, были уничтожены. Россия стала первым государством менеджеров.
В ней сформировалась система классовой эксплуатации на основе
государственной экономики. Приход в Германии к власти нацистов был, по
мнению Бернхема, также революцией менеджеров.
После Второй мировой войны наиболее впечатляющий вклад в это направление
анализа обществ советского типа внес Милован Джилас. Его книга "Новый
класс. Анализ коммунистической системы" (L., 1957) и поныне является
одной из наиболее читаемых и авторитетных работ по проблемам социального
неравенства в обществах советского типа (14). Джилас имел ряд
преимуществ перед Бернхемом. Во-первых, перед его глазами был опыт не
только СССР, но и восточноевропейских стран, и опыт большей
продолжительности, чем имел Бернхем к моменту написания своей книги.
Во-вторых, он наблюдал и изучал систему изнутри, поскольку был одним из
основателей и руководителей социалистической Югославии.
Он считал (в отличие от Бернхема), что границы распространения нового
класса совпадают с границами распространения самой коммунистической
системы и проводил четкую грань между менеджерами капиталистических и
социалистических стран. По его мнению, бюрократы в некоммунистическом
государстве являются чиновниками в современной экономике.
Коммунистические же бюрократы не имеют над собой ни собственников, ни
политического контроля. Они представляют собой новый класс, где ведущие
позиции занимают работники партийного аппарата.
Джилас писал о том, что коммунистические революции действительно явились
результатом обострения социальных противоречий в странах с низким
уровнем развития капитализма. Их результат в какой-то мере аналогичен
тому, к которому пришел Запад, поскольку отношения, созданные после их
победы, являются государственно-капиталистическими. Он аргументирует это
следующим образом. Так как собственность - это право на прибыль и
контроль, а все это находится в руках у коммунистической бюрократии, то
революция, совершенная во имя ликвидации классовой эксплуатации,
завершилась полным господством единственного нового класса.
Специфической характеристикой нового класса является его коллективная
собственность, что встречалось ранее в восточных деспотиях. Коммунисты
не изобрели коллективную собственность как таковую, но придали ей
всепроникающий характер.
Всесторонний анализ нового класса применительно к СССР проделал идейный
последователь Джиласа - М.С. Восленский (15). Исходный тезис М.С.
Восленского: еще до революции была создана организация профессиональных
революционеров, ориентированная на захват власти. После своей победы в
октябре 1917 г. они разделились на два типа управленцев - ленинскую
гвардию и сталинскую номенклатуру. В середине 30-х годов номенклатура
ликвидировала старую ленинскую гвардию. Такой же поэтапный процесс имел
место в странах коммунистической системы.
Цель системы - власть и господство над другими. Этому и посвящают себя
ее руководители - партийные олигархи. Система построена на нищете и
пассивности масс: они зависят от власти, которая сама по себе является
привилегией. Здесь господствует каста-номенклатура, которая представляет
собой часть правящей партии. Восленский предпринял попытку исчислить
размер господствующего класса. Всего, по его подсчетам, номенклатура к
началу 80-х годов включала около 750 тыс. человек, а вместе с семьями -
3 млн. Примерно 100 тыс. - политические, партийные руководители, затем
номенклатура из органов безопасности, армии, сфер производства,
образования, науки и т. д.
Долгие годы по цензурным соображениям российские социологи лишь намеками
и крайне редко отмечали свою приверженность концепции нового класса. И
лишь в конце 80-х годов вышли публикации С. Андреева и других авторов,
открыто признававших себя сторонниками этой позиции. С. Андреев писал,
что управленческий аппарат обладает всеми признаками общественного
класса, создает для себя возможность присвоения не принадлежащего ему
чужого труда, используя свое положение в системе общественного
производства. Существование этого нового класса возможно лишь в условиях
экстенсивного развития экономики, поскольку интенсивный путь требует
принципиально иных общественных и производственных отношений (19).
4 О характере обществ советского типа
Вторая концепция рассматривает социальные членения в обществах
советского типа как иерархические слоевые, с размытыми границами,
обширными зонами трансгрессии между слоями; общество определяется как
сословно-слоевое. Становление этого подхода шло преимущественно в
академических структурах, и он длительное время оставался вне поля
широких политических обсуждений.
Авторы второй концепции усомнились в доказанности тезиса, что
номенклатура - это класс, поскольку она, хотя и использует собственность
в своих интересах, но прав распоряжения средствами производства не
имеет. Властвующие группы в СССР и других социалистических странах
занимают монопольное положение в системе власти, "собственностью на
государство". Возникает проблема применимости традиционного для
европейской социальной мысли классового подхода к системам неравенства в
обществах советского типа.
Одним из первых признал неклассовый характер обществ советского типа
выдающийся польский социолог Ст. Оссовский. Анализируя ситуацию в
странах Восточной Европы, он пришел к выводу, что поскольку здесь
изменения социальной структуры в большей степени осуществляются по воле
политической власти, постольку мы далеки от трактовки социального класса
в том смысле, как его понимали Маркс (т. е. как групп, различающихся по
их отношению к средствам производства) или Вебер (т. е. как групп,
различающихся по их отношению к рынку). В ситуациях, когда политическая
власть может открыто и эффективно изменить классовую структуру; когда
наиболее важные для социального статуса привилегии, включая повышенную
долю в национальном доходе, даруются этой властью, когда значительная
часть или даже большинство населения включено в стратификацию по типу
бюрократической иерархии, категория класса становится большим или
меньшим анахронизмом, а классовые конфликты уступают место другим формам
социального антагонизма (20).
Следует заметить, что этот подход устойчиво сохранялся в польской
социологии в 60-80-е годы. Здесь можно упомянуть работы Стефана Новака,
Влодзимержа Весоловского, Зигмунта Баумана и многих других. С. Новак в
1964 г. недвусмысленно писал: "Эволюция социального положения в
послевоенной Польше независимо определяется профессией, экономическим
положением и образованием; в то время как эти факторы, которые, в свою
очередь, являются взаимозависимыми, могут либо дополнять, либо
уничтожать влияние друг друга" (21). С. Новак предложил выделить в
населении Польши следующие социальные слои: неквалифицированные рабочие,
квалифицированные рабочие, работники нефизического труда, творческая
интеллигенция и лица свободных профессий. Точно такой же была позиция В.
Весоловского, который в своих исследованиях польского общества
основывался на социально-профессиональной стратификации, беря в качестве
дифференцирующих переменных профессию, образование, доход (22).
Почти такую же позицию занял в 60-е годы известный чешский социолог П.
Махонин. Он выдвинул на первый план дифференциацию по характеру труда.
Были предложены следующие компоненты социального статуса: 1) сложность
работы (наличие творческих элементов в труде, степень самостоятельности
труда, требуемая квалификация); 2) образование; 3) участие в управлении
(объем власти), основанное на: а) социально-профессиональной позиции по
месту работы, б) политической деятельности в свободное время; 4) уровень
жизни;5) образ жизни в свободное время.
Был проведен блестящий представительный опрос по территории всей страны,
и уже в труднейших условиях оккупации Чехословакии советскими войсками
П. Махонин с соавторами сумел издать итоговую книгу (24). Это была
фундаментальная монография, последний отблеск "социализма с человеческим
лицом", мечты интеллигентов-шестидесятников о возможности решить
социальные проблемы на основе "государственного социализма". Последующие
20 лет на долю авторов достался неквалифицированный физический труд,
который они собирались (совместно со столь же прекраснодушными
теоретиками из других стран "реального социализма") преодолеть
(ликвидировать) в недалеком будущем.
Точка зрения на советское общество как слоевое получила развитие в СССР
с начала 60-х годов. Конечно, вынужденные к тому идеологической
цензурой, отечественные исследователи обычно добавляли обязательные
слова о сохраняющихся еще "двух дружественных классах и народной
интеллигенции", но опытный советский читатель тут же обнаруживал
комментарий о том, что данные классовые различия несущественны, а
определяющими в общественных отношениях являются слоевые
(социально-профессиональные). Из таблиц и схем, всей системы фактических
данных следовало, что этим авторам совершенно чужда не только
официальная псевдоклассовая "концепция", но и теория нового класса.
В СССР в это время некоторые социологи заявили себя приверженцами
концепции, наиболее развитой в трудах П. Махонина, но другие попытались
найти иное объяснение столь очевидному неравенству в своей стране. Они
задались вопросом: имеется ли при социализме полное равенство в реальном
процессе присвоения собственности? Это была совершенно еретическая по
тем временам мысль, и пришла она в голову еще в конце 50-х годов
экономисту Я.А. Кронроду. Он писал о том, что в стране при формальном
равенстве отношений собственности существует реальное неравенство по их
использованию. Это неравенство действует в фазах производства,
распределения, обмена и потребления (25). Естественно, что автор при
этом в своих публикациях не подвергал сомнению социалистическую природу
советского общества.
Теоретическое построение Кронрода давало другим еретикам в краткие
периоды идеологических оттепелей возможность обосновать и эмпирически
подтвердить неравенство между людьми (7, 8). Поскольку сама категория
меры присвоения отражала иерархию властных и профессионально-должностных
позиций, уровней присвоения благ и услуг в континууме максимума -
минимума указанных характеристик.
В своих публикациях Ю.В. Арутюнян, Л.А. Гордон, Т.И. Заславская, О.И.
Шкаратан отчетливо формулировали концепцию советского общества как
иерархической структуры социальных слоев, которые могут быть ранжированы
в соответствии с их более высоким или более низким статусом. Это был по
существу открытый разрыв с официальным взглядом на социальную систему,
которая структурировалась только горизонтально и в которой неравенство в
распределении рассматривалось лишь как отражение индивидуальной
эффективности, индивидуальных заслуг.
Наиболее четко и открыто выразила эту позицию Т.И. Заславская:
"Общественное положение, занимаемое различными слоями и классами в
социалистическом обществе, может быть в принципе представлено в форме
определенной иерархии, в которой некоторые позиции считаются выше, чем
другие. Основой для вертикальной иерархии социальных позиций является
сложность труда... и ответственность в осуществляемом труде, увеличение
которых сопровождается повышением требуемого образования, возрастающим
материальным вознаграждением и соответствующими изменениями в образе
жизни" (26).
Я также отмечал, что в советском обществе элементами социальной
структуры являются "группы людей, неравных в экономических и социальных
отношениях". Это неравенство является "не только наследием капитализма,
но и воспроизводится в условиях социализма" (7).
Следует иметь в виду, что почти все социологи того времени не были
противниками социализма. Они стремились к его оздоровлению, смене
сталинской модели на "социализм с человеческим лицом". С этим во многом
связана и манера, с помощью которой в литературу вводились новая
терминология и концептуальный аппарат.
Исследования стратификации тех лет строились на применении таких
критериев, как уровень образования и квалификация, содержание труда и
различие в доходах, традиционно используемых и западными социологами.
Социальные слои, выделяемые в исследованиях, были ранжированы от
неквалифицированных рабочих (или колхозников) до руководителей
предприятий (колхозов) и руководителей региональных органов управления.
В этих классификациях вообще отсутствовали классы и интеллигенция.
Последняя была представлена слоями работников управленческого труда (в
ряде случаев с выделением руководителей высшего и среднего звена);
работников высококвалифицированного научно-технического труда;
работников квалифицированного умственного труда.
Уже в канун коллапса "реального социализма" болгарский социолог Н.
Тилкиджиев взял на себя труд систематизировать взгляды сторонников
слоевой структуры обществ советского типа. Он обратил внимание на
необходимость различать слоевую и социально-профессиональную структуры.
Тем самым он раскрыл существенный дефект исследований в СССР, Польше,
Чехословакии. Он отметил особое значение разведения социального
неравенства и собственно профессиональных различий как явлений разной
природы. Социально-профессиональная принадлежность - основополагающая в
формировании слоев. Она включает особенности характера труда,
квалификационно-образовательные и профессионально-отраслевые качества
работников. Но необходимо принимать во внимание также влияние
социального происхождения, социальных (супружеских, дружеских и т. д.)
связей; жилищных и поселенческих условий; институционального фактора
(здесь Н. Тилкиджиев прежде всего выделяет властные ресурсы институтов и
степень включенности в их деятельность представителей
социально-профессиональных групп (27)).
Как заключительный аккорд работ советских социологов рассматриваемого
направления можно расценить труды Т.И. Заславской и Р.В. Рывкиной. В
первую очередь следует отметить их монографию "Социология экономической
жизни" (раздел 3), которая означала выход на новое концептуальное
пространство. Авторы стремились дать анализ "социальной структуры
общества в ее связи с экономической жизнью общества" (28), определить
социальные группы, являющиеся наиболее важными субъектами экономики и
занимающие в ней ключевые позиции.
В книге наиболее значим анализ механизма эксплуатации высшими низших.
Авторы взорвали табу, существовавшее на обсуждение отношений
эксплуатации в советском обществе. Заславская и Рывкина раскрывают
отношения эксплуатации как: 1) изъятие всего прибавочного и части
необходимого продукта через неравномерно низкие цены на производственную
продукцию и необоснованно высокие налоги; 2) глубокое расхождение меры
труда и меры потребления различных групп работников общественного
производства; 3) необоснованная неравномерность территориального и
ведомственного распределения элементов социально-бытовой инфраструктуры;
4) присвоение дифференциальной ренты I жителями южных районов; 5)
преступные способы извлечения нетрудовых доходов за счет граждан или
государства ("теневая экономика", мафиозные группы). Список этот,
конечно же, неполный, но первый в литературе, издававшейся в России.
Анализ сущности обществ советского типа как носителей латентных
отношений специфических форм эксплуатации был углублен Т.И. Заславской в
ряде публикаций Она отнесла к главным структурным элементам советского
общества: а) социально-замкнутый и личностно интегрированный правящий
класс "номенклатуры"; б) сравнительно небольшой средний класс,
включающий "директорский корпус" и наиболее квалифицированных и/или
приближенных к номенклатуре интеллигентов; в) слабостратифицированный
низший класс, объединяющий наемных работников (рабочих, колхозников,
представителей интеллигенции средней и низшей квалификации); г)
"социальное дно", состоящее из десоциализированных, потенциально
криминогенных групп, утративших связи с обществом. Главными
особенностями этой стратификации, по ее мнению, являлись: весьма высокая
концентрация власти и собственности в руках правящего класса; резкая
поляризация положения высших и низших слоев общества на фоне общего
низкого уровня жизни; неразвитость (если не отсутствие) среднего слоя, а
также доминирование должностного критерия стратификации над
квалификационным.
Структура советского общества формировалась по принципу "кто был ничем,
тот станет всем". Оставшиеся семьи научной и культурной элиты, дворян,
духовенства, купечества, промышленников, крепких крестьян,
концентрировавшие главный энергетический и творческий потенциал
общества, были последовательно выкорчеваны и истреблены. В итоге в
стране сформировалось "общество низшего класса" с пониженной долей
талантливых, образованных, здоровых, сильных, предприимчивых и
энергичных граждан. К тому же общественная система "социализма"
содействовала укреплению худших черт традиционной российской общинности:
уравнительности, иждивенчества, социальной пассивности,
безответственности, слабой мотивированности к труду и
предпринимательству, неразвитости потребностей (29).
На Западе эти публикации польских, чешских и российских авторов
переводились, цитировались, но не были интегрированы в "фонд" основных
научных идей, где неоспоримо господствовала теория "нового класса",
вполне вписывавшаяся в европоцентристский взгляд на социальное
неравенство (см., например, 30, 31).
5 Советское общество как особый тип цивилизации
Теоретические конструкты социологов, рассмотренные выше, верно отражая
многие стороны советской реальности, все-таки не раскрывали сущностные
черты этой социальной системы: советский тип общества не воспринимался
как некая данность, с особой структурой, относящейся, быть может, к
другому типу цивилизации (евразийской), другому типу экономической
организации, чем западная.
Сложившиеся теории и категориальный аппарат могут быть однозначно поняты
и интерпретированы применительно к обществам, строящимся на частной
собственности, гражданских отношениях и индивидуализме. Но они не вполне
адекватно отражают реалии обществ, обладающих другими институциональными
структурами, другими культурами, другими социально-экономическими
отношениями. На разных исторических этапах и тем более в наше время
одновременно существовали и существуют разнообразные
социально-экономические формы, развивавшиеся в контексте различных
культур. Таким образом, речь, на мой взгляд, должна идти о раскрытии
системообразующих элементов цивилизации особого советского типа.
Сословное корпоративное общество
Одной из, по-видимому, первых попыток в этом направлении было
рассмотрение СССР как сословного корпоративного общества. Данный подход
к характеру социальных отношений в СССР получил развитие прежде всего в
работах германских социологов, из которых следует выделить цикл
публикаций Вольфганга Теккенберга (32, 33, 34).
В основу своего подхода В. Текенберг кладет веберовскую концепцию,
интерпретируемую в американской социологической традиции как концепция
статусных групп. По его мнению, на самом деле это концепция сословий.
Она строится на следующих основаниях: образ жизни, формальный уровень
образования и, наконец, престиж наследуемого положения или профессии. По
Текенбергу, это позволяет глубоко понять природу социального неравенства
в СССР, которое строится на государственно контролируемом неравенстве в
распределении и жизненных шансах. В результате люди получают разные
возможности использования ресурсов; правда, эти различия не столь
значительны, как при рыночных отношениях в капиталистических обществах,
из-за бюрократического и профессионального контроля за доступом к
ресурсам.
В. Текенберг обозначает существовавший в СССР тип общества термином
"феодальное". В советском обществе социальное неравенство проявлялось
преимущественно в жизненном положении и престиже, а не, как это
свойственно для западных обществ, в различном уровне доходов. Этому типу
социальной системы лучше всего подошло бы понятие "корпоративный". При
смене режима в неизменной целостности пребывают хозяйственные единицы и
профессиональные союзы, армия. Они сохраняют значительную автономию при
обновлении политического руководства.
На базе неравенства в доступе и распределении материальных благ и
различного жизненного положения социальные группы в советском обществе
были организованы в квазисословные образования. Их деятельность
относительно независима от "феодальной" элиты, для которой характерно
слияние господства над государственной собственностью и политической
властью. Определенные представления по поводу жизненного стандарта и
культурного уровня приводят к "замыканию" социальных групп, иерархия
которых строится не только на основе дохода. Эти профессиональные
образования сходны со средневековыми "цеховыми" группами, определявшими
культурные аспекты потребления и поведения.
Непосредственно связанные с профессией факторы дистрибутивного
неравенства (доход, образование) не являются, по мнению В.Текенберга,
достаточными для дифференцированного объяснения структурных различий в
образе жизни различных групп населения.
На ступени более низкого профессионального статуса сословные элементы
выступают скорее в форме сильно сегментированных отраслей, что частично
связано со структурными особенностями советской промышленности.
Сословные группировки образуются не только по принадлежности к
определенным отраслям, но и по принадлежности к крупным промышленным
предприятиям, которые предоставляют своим работникам определенный набор
социальных привилегий (таких, как возможность пользоваться особыми
домами отдыха, санаториями, магазинами и т. д.). Подобные сословные
образования могли появиться благодаря более тесной связи людей с
предприятием, чем это принято на Западе.
Внутри сословий и политических организаций обладатели ролей пытаются
укрепить свою власть посредством объединения и монополизации информации
в определенной сфере и усилить контроль над распространением ролей, что
свойственно не только высшим сословиям-слоям, но и слою промышленных
рабочих. Внутри сословий развивается немонетарная система взаимных
обязательств (протекция, семейные кланы).
Управление перераспределением и потреблением сильно напоминает сословные
общества в определении М. Вебера: "Каждое сословное общество обычно
организовано по жизненным правилам, создает из них экономически
иррациональные условия потребления и таким образом посредством
монополистического присвоения и посредством исключения свободного
распоряжения собственной трудовой деятельностью препятствует свободному
образованию рынка" (32).
Идеи В. Текенберга получили поддержку известного немецкого социолога
Эрвина К. Шойха, который в предисловии к его книге (1977) писал: "СССР
действительно во многом демонстрирует черты ленной системы, дополняемой
все новыми изъявлениями преданности после смены политического
руководства. Но к СССР лучше подошло бы понятие "корпоративного"
общества... В лице СССР возник новый вариант индустриального общества,
по отношению к которому нельзя выдвинуть претензию, что оно находится в
переходной стадии; это самостоятельный тип общественной системы" (32).
Сходные позиции (с учетом специфических черт исторического пути Венгрии)
занял Мартин Сабо. Он отмечал, что "теперь лишь немногие продолжают
утверждать, что в странах Центральной и Восточной Европы существовал
социализм, т. е. тот исторический строй, который в первозданном значении
этого слова и в духе целей левых движений был призван разрешить
противоречия капиталистических отношений и создать общество с более
высоким уровнем культуры и цивилизации".
По его мнению, определяющим фактором венгерской истории XX в. была
двойственность структуры, а именно наличие как феодальных, так и
буржуазных отношений. В этом смысле не стало исключением и развитие
событий после 1945 г. За кратким периодом буржуазно-демократических
преобразований в 1945-1947 гг. последовал консервативно-реакционный
поворот, положивший начало рефеодализации, названной социалистическим
развитием. В ходе его воспроизводилась прежняя двойственная структура. В
качестве важнейшего элемента рефеодализации выступал формализованный
властный механизм, существовавший как господствующее сословие властный
аппарат и управляемые им "социалистические подструктуры". Однако
реальный социализм не просто воспроизводил прежнюю двойственную
структуру. Он последовательно и открыто подавлял буржуазные элементы,
что усилило докапиталистические, сословно-феодальные компоненты и
придало им новую историческую форму.
М. Сабо заключал: "Разумеется, я не утверждаю, что социализм был
феодализмом. Но несомненно, что специфика функционирования этой системы
состояла в том, что в ней превалировали сословно-феодальные черты, а в
другой связи - азиатско-византийские, т. е. черты предшествовавших
современным культур. Таким образом, социализм в его различных вариантах
ответил на вызов ХХ столетия возрождением прошлого" (35).
Общество политического доминирования
Названная концепция получила обоснование и развитие в трудах югославских
социологов, бывших под строжайшим запретом для чтения. Более того, даже
критика их работ издавалась с грифом, запрещавшим свободное ознакомление
с нею. Упомянем некоторые типичные суждения коллег из Югославии. Б.
Хорват в книге "Политическая экономия социализма" (1982) попытался
раскрыть природу советского этатистского (по его определению) общества.
В этом обществе администраторы обладают той же властью, что и
собственники при капитализме. Все внимание здесь обращено на усиление
позиций власти. Идет сверхразвитие государственного аппарата. Вся
политическая и экономическая власть сосредоточена в руках правящей
политической организации (36).
Светозар Стоянович предложил следующее объяснение сущности советской
системы и ее классового устроения: "Поскольку капитализм несомненно
конституирует общественную ценность с экономической доминантой, то
парадигмой, ему соответствующей, является общественно-экономическая
формация. С другой стороны, коммунистический этатизм принадлежит к
семейству общественно-политических формаций. Досталинистский,
сталинистский и постсталинистский этатизм представляет собой
общественную целостность с политическим доминированием (как
диахроническим, так и синхроническим). Здесь политическое доминирование
приобретает форму структурного контроля одного класса (этатистского) над
государством и при помощи этого над средствами производства. Однако эта
парадигма общественно-политической формации есть уже, несомненно,
вывернутая наизнанку марксистская парадигма"(37)
Этакратическое неклассовое общество
Вернемся на родную почву. Именно в конце 80 - начале 90-х годов были
предприняты попытки осмыслить природу уходящей (как тогда казалось)
социальной системы и особенности присущей ей социальной стратификации в
контексте цивилизационного подхода и исторического опыта России как
неклассового этакратического общества (см., в частности, (38-42)).
В наших рассуждениях отправным моментом является оценка общественного
устройства, сложившегося в СССР к началу 1930-х годов и сохранявшегося
до 1990-х, как этакратического. Это была новая социальная система, не
являвшаяся ни капиталистической, ни социалистической, которая возникла в
СССР, а позднее была распространена на другие страны. Ей присущи
специфические и устойчиво воспроизводящиеся черты, которые знаменуют
становление новой самостоятельной социально-экономической и политической
системы, которую можно именовать этакратической (дословно власть
государства от франц. и греч.). Этакратизм - это не цепь деформаций и
отклонений от некоей образцовой модели капитализма или социализма, а
самостоятельная ступень и в то же время параллельная ветвь исторического
развития современного общества со своими собственными законами
функционирования и развития.
Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную
социально-экономическую систему в цивилизационной дихотомии
"Запад-Восток", и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран
неевропейского культурного ареала. Первооснову этакратического
бесклассового общества составляют следующие характеристики:
· обособление собственности как функции власти, доминирование отношений
типа "власть-собственность";
· преобладание государственной собственности, процесс постоянного
углубления огосударствления;
· государственно-монополистический способ производства;
· доминирование централизованного распределения;
· зависимость развития технологий от внешних стимулов (технологическая
стагнация);
· милитаризация экономики;
· сословно-слоевая стратификация иерархического типа, в которой позиции
индивидов и социальных групп определяются их местом в структуре власти и
закрепляются в формальных рангах и соотнесенных с ними привилегиях;
· корпоративная система как доминирующая форма реализации властных
отношений, а соответственно иерархического ранжирования и объема и
характера привилегий членов социума;
· социальная мобильность как организуемая сверху селекция наиболее
послушных и преданных системе людей;
· отсутствие гражданского общества, правового государства и
соответственно наличие системы подданства, партократии;
· имперский полиэтнический тип национально-государственного устройства,
фиксация этнической принадлежности как статуса (при определении ее "по
крови", а не по культуре или самосознанию).
Концепция этакратизма как объясняющая природу обществ советского типа
постепенно находит поддержку у крупных аналитиков современного мира.
Так, М. Кастельс пишет: "В ХХ веке мы жили, в сущности, при двух
господствовавших способах производства: капитализме и этатизме. ...При
этатизме контроль над экономическим излишком является внешним по
отношению к экономической сфере: он находится в руках обладателей власти
в государстве (назовем их аппаратчиками или, по-китайски, линг-дао).
Капитализм ориентирован на максимизацию прибыли, т. е. на увеличение
объема экономического излишка, присвоенного капиталом на основе частного
контроля над средствами производства и распределения. Этакратизм
ориентирован (был ориентирован?) на максимизацию власти, т. е. на рост
военной и идеологической способности политического аппарата навязать
свои цели большему количеству подданных на более глубоких уровнях их
сознания" (43).
Характерно, что странам Центральной и Восточной Европы этакратизм был
навязан со стороны СССР. При этом особое сопротивление новой системе
оказали народы стран с большим опытом рыночной экономики,
демократических институтов и принадлежавшим к католической и
протестантской христианским культурам. В то же время этакратизм вполне
добровольно и самостоятельно произрастал в государствах, не знавших
зрелых буржуазных отношений, шедших другим историческим путем, чем
Европа, - в Китае и Вьетнаме, Монголии и на Кубе, что подтверждает
неслучайность его возникновения.
----
конец 1 части