Чем больше проходит времени и чем больше открывается архивных материалов,
тем очевиднее становится, что сталинский проект не то что не был завершен -
только-только был заложен фундамент. На очереди стоял демонтаж партаппарата.
Далее, по видимому, должна была возникнуть абсолютно оригинальная
сословно-технократическая конструкция. После убийства Берия эта версия
истории оказалась надежно похоронена. Партийная номенклатура победила
страну. Последней - и страшнейшей - ее победой был август 91-го, когда
региональные вожди приватизировали свои <национальные> квартиры. Но война
еще не закончена:
Вершина существования Советского Союза - Сталинский проект - представлял
собой идеальный тип предельной эффективности. По видимому, люди просто не в
состоянии долго выдерживать существование с такой интенсивностью. И
бросаются в куда более мерзкую крайность - предельный гуманизм прав человека
и прочей политкорректности. <Дух утонул в брюшном сале>. Стоило бы, правда,
оглянуться на опыт Швейцарии или скандинавских стран - там, где дух
либерального гуманизма и всяческая социальная защищенность достигают
максимума, начинается эпидемия самоубийств. Человек все-таки не в состоянии
жить без высшей цели.
Подлинная Империя представляет собой идеальный компромисс между
эффективностью и гуманизмом, между напряжением сталинского проекта,
рассчитанного все-таки на сверхчеловеков и брюшным салом сегодняшнего
мироустройства.
Впрочем, сталинский проект был отягощен слишком многими привходящими
обстоятельствами. Не стоит забывать, что во-первых, это была рефлекторная
реакция рвущейся к мировой гегемонии страны на поражение в Первой мировой
войне. Если не впадать в причитания о злых большевиках, на деньги немецкого
Генштаба учинивших революцию в уютной и благополучной стране, то нельзя не
увидеть, что революция была всего лишь одним из этапов русского
модернизационного проекта. Она была естественным продолжением идеологии
<русского космизма>, начиная с Федорова и Циолковского.
Стоит вспомнить Платонова, завершавшего создание идеалистической
коллетивистской идеологии с мощным зарядом устремленности в будущее и
реконструкторским пафосом, доходящем до эсхатологии. Идеология была
изначально заточена под технический и социальный рывок, при этом прекрасно
сочетаясь с монархическим устройством. Другое дело, что внутренние
социальные механизмы Империи должны были достаточно быстро демонтироваться.
После резкой научно-промышленной модернизации (разумеется, без всякого
разорения деревни) должно было произойти форсированное выстраивание новой и
более жизнеспособной сословной иерархии. К сожалению, выдохшиеся старые
имперские элиты оказались неспособны на столь серьезные усилия:
Сталину же пришлось начинать с насилия. Любая революция (в том числе
нынешняя <демократическая>) выносит на поверхность деструктивный слой
<профессиональных революционеров>, адреналиновых наркоманов, чувствующих
себя уютно только в стрессовых ситуациях и продолжающих вольно или невольно
эти ситуации провоцировать.
Никакое мирное строительство невозможно без отстранения этого слоя. Будем
надеяться, на этот раз удастся отстранить их бескровно: В сталинском же
случае это было просто невозможно. И потому, что кровавая революция
превратила этих людей в <одержимых>, которые готовы были драться за власть
до конца. И потому, что в его случае речь шла по большей части не об
адреналиновых, а о самых обыкновенных наркоманах (вспомним, что гражданская
война посадила практически всех руководителей первого призыва на <матросский
чаек> - спирт с кокаином), а это уже совсем другое мировосприятие.
Но, на радость прогрессивной общественности, все закончилось в пятьдесят
третьем, когда произошла консолидация разнородных элементов властной
вертикали - недобитые последыши революционных экстремистов.
Плюс - недоотстраненные их ликвидаторы.
Плюс - неопартноменклатура (задумывавшаяся Сталиным как времянка буквально
на пять-десять переходных лет).
Плюс - наименее пригодная часть новой технократии (возникшая из-за спешки),
которая, именно в силу своей малопригодности, охотно пошла на союз с
вышеперечисленными силами против качественной части технократии.
Конечно, и некоторая часть настоящих технократов приняли хрущевский
переворот если не с восторгом, то, во всяком случае, с явным облегчением.
Слаб человек: Впрочем, отрезвление наступило достаточно скоро. Королев,
Курчатов, Туполев и сотни других генералов от ВПК вряд ли понимали подлинный
смысл переворота, но они не могли не почувствовать - мгновенно наступила
другая эпоха.
Раньше, хотя это и не произносилось вслух, но было очевидно: страна работала
на них. И сама работала над ними, как умелый селекционер - заботливый к
породе, следовательно - безжалостный к особям. После - они работали на
партийную номенклатуру, на хозяев.
При Сталине это был, по-видимому, самый быстрый и эффективный селекционный
механизм - поставить невыполнимую задачу и, выхватывая почти вслепую
кандидатов с самого низа, мгновенно отбраковывать несправившихся, пока не
находился тот, кто делал задачу выполнимой. Значит, он оказался на своем
месте.
При таком механизме не могла быть проиграна, к примеру, лунная гонка -
просто ее выиграл бы другой, если не справлялся Королев. Новая же
реальность, низвергая породу в холуи, давала персональные гарантии особям -
не только гарантии неприкосновенности, но и гарантии пожизненности былых
заслуг. И заслуженные генералы от науки человеческой своей составляющей
приняли перелом с радостью, хотя видовой инстинкт не мог в них не бунтовать:
как против самого переворота, так и против этой <человеческой, слишком
человеческой> радости своих носителей. Именно поэтому у каждого из них с тех
пор время от времени прорывались непонятные окружающим горечь и какое-то
безадресное отвращение - это отвращение было в первую очередь адресовано
самим себе, как предателям интересов вида.
Сегодня правильное понимание истории сталинского проекта важно, как никогда.
Сегодня стоит вопрос о самом существовании российской науки. И стоять ему
остается десяток-другой лет. После этого он тихо отомрет - вслед за самой
наукой. Такие процессы необратимы. Германия, несмотря на невероятные, по
нашим масштабам, финансовые вливания в науку, так и не смогла ее возродить.
