От C.КАРА-МУРЗА
К Шура Референт
Дата 10.11.2005 19:01:32
Рубрики Прочее;

Re: Реальность можно загнать почти в любую модель, но зачем?

Всегда возникают напряжения и надо делать массу допущений. Уж лучше искать модель, мягче принимающую реальность. Погромы во Франции с трудом влезают в модель классовой борьбы. Уж лучше - модель поликультуризма, то есть постмодернистской "трайбализации" городского общества западного типа. Дети иммигрантов - новое племя, враждебное и родителям, и французам. Оно создает "серую зону", свою квази-государственность. Французы по инерции не понимают, что происходит, и адекватно реагировать не могут. Как и русские в Грозном в 1992 г. То, что у нас "серая зона" не очень-то проявилась в Москве - тоже следствие инерции советской культуры и пока что во многом советского образа жизни. Не факт, что следующее поколение уже не будет "племенем".
От И.Л.П.
К C.КАРА-МУРЗА (10.11.2005 19:01:32)
Дата 14.11.2005 15:53:31

Re: Думаю, тут немного другое

>Французы по инерции не понимают, что происходит, и адекватно реагировать не могут. Как и русские в Грозном в 1992 г.

Они не "не могут" реагировать, а ждут реакции от государства, полагая, что защита граждан - его функция. Брать на себя эту функцию, подменять полицию (милицию) и суд - это, строго говоря, нарушение закона. Русские в Грозном тоже ждали такой защиты, не осознавая поначалу, что государства, которое могло их защитить, уже нет. Во Франции государство пока есть, но ослаблено неадекватной идеологией, непригодной для анализа и решения межэтнических конфликтов.
От Игорь С.
К C.КАРА-МУРЗА (10.11.2005 19:01:32)
Дата 13.11.2005 20:56:29

А почему бы, собственно, не допольнить

>Всегда возникают напряжения и надо делать массу допущений. Уж лучше искать модель, мягче принимающую реальность. Погромы во Франции с трудом влезают в модель классовой борьбы. Уж лучше - модель поликультуризма, то есть постмодернистской "трайбализации" городского общества западного типа.

модель поликультуризма анализом участия участников ( кхм...) погромов в производственном процессе и способа присвоения ими общественного продукта, что собст-но и предполагает модель классовой борьбы? Может тогда окажется, что эти модели (политкультуризма и марксисткая) не противоречат, а дополняют друг друга?
От Скептик
К C.КАРА-МУРЗА (10.11.2005 19:01:32)
Дата 13.11.2005 20:41:59

Ну опять двадцать пять

"Французы по инерции не понимают, что происходит, и адекватно реагировать не могут"

Сергей Георгиевич, да что же это такое? Что у вас как ни конфликт так сразу не понимают? Советская элита "не понимает", что делает, "чубайсы" у Вас тоже "не понимают", что творят, теперь вот французы опять "не понимают".

Да тысячу раз уже французов предупреждали, в том числе сами французы (Ле Пен например), о том, что грядут такие "беспорядки" и почему они грядут и к чему приведут. А Вы всё "не понимают" , "не понимают".
От Gera
К C.КАРА-МУРЗА (10.11.2005 19:01:32)
Дата 11.11.2005 09:44:37

В истинную модель влезает любая реальность,

и без скрипа. А с моделями-химерами, действительно, проблемы: одна мягче но абсурднее, другая наукообразнее но совсем не бьётся, и т.д.
От Буслаев
К Gera (11.11.2005 09:44:37)
Дата 11.11.2005 10:52:44

Показательное утверждение. Модель первична, реальность вторична ? : ) (-)
От Шура Референт
К C.КАРА-МУРЗА (10.11.2005 19:01:32)
Дата 11.11.2005 08:41:09

Я пытаюсь описывать реальность не абы как, а с применением общеупотребительной..

Я пытаюсь описывать реальность не абы как, а с применением общеупотребительной марксистской терминологии. Саму теорию, возможно, следовало бы описывать специальным языком, но пока что его нет. Возможно, что следует сделать попытку переложить её и на язык «постмодернизма», но у меня с ним напряжённые отношения - надо делать усилия.

Кроме того, я согласен с тем, что

>Погромы во Франции с трудом влезают в модель классовой борьбы.

Но только в том случае, если применять эту модель в её нынешнем «классическом» виде. Учитывая предложенное дополнение в виде развития этой модели до состояния противоборства класса потребителей (и номенклатуры, как наиболее активной его части) и класса трудящихся - всё происходящее становится видимым в совершенно ином свете.

>Уж лучше - модель поликультуризма, то есть постмодернистской "трайбализации" городского общества западного типа. Дети иммигрантов - новое племя, враждебное и родителям, и французам. Оно создает "серую зону", свою квази-государственность. Французы по инерции не понимают, что происходит, и адекватно реагировать не могут. Как и русские в Грозном в 1992 г. То, что у нас "серая зона" не очень-то проявилась в Москве - тоже следствие инерции советской культуры и пока что во многом советского образа жизни. Не факт, что следующее поколение уже не будет "племенем".

Должен ещё раз признать, что не очень владею языком постмодернизма (и пока что не очень-то хочу его осваивать - мне хватает проявлений постмодернизма в искусстве), чтобы попытаться оценить происходящее с предложенной точки зрения.

>Всегда возникают напряжения и надо делать массу допущений. Уж лучше искать модель, мягче принимающую реальность.

Вообще то эта модель образовалась в результате краткого анализа работы Ленина «О государстве» 1919 года, которую прислал Almar: https://vif2ne.org/nvz/forum/0/co/160913.htm и явилась простым продолжением двух мест из этой работы:

>– Итак, государство — это есть машина для поддержания господства одного класса над другим, — говорит нам Ленин. И добавляет, — И эту машину мы возьмем в руки того класса, который должен свергнуть власть капитала… Мы эту машину отняли у капиталистов, взяли ее себе. Этой машиной или дубиной мы разгромим всякую эксплуатацию, и, когда на свете не останется возможности эксплуатировать… — лишь тогда, когда возможностей к этому не останется, мы эту машину отдадим на слом.

>«Мы отбросим все старые предрассудки, что государство есть всеобщее равенство, — это обман: пока есть эксплуатация, не может быть равенства»

Попытавшись приложить эти определения к Советскому Союзу, я обнаружил любопытные явления. И предложенная модель - явилась всего лишь следствием этих явлений. Так что много любопытного мого почерпнуть не только у Маркса или Энгельса.
От Руднев
К Шура Референт (11.11.2005 08:41:09)
Дата 11.11.2005 09:45:30

Re: Я пытаюсь...

>Должен ещё раз признать, что не очень владею языком постмодернизма (и пока что не очень-то хочу его осваивать - мне хватает проявлений постмодернизма в искусстве), чтобы попытаться оценить происходящее с предложенной точки зрения.

Ну это вы зря, постмодернизм в искусстве и постмодернизм в социальных теориях - это, знаете ли, две большие разницы. Чтобы составить ясное представление о чудодейственных свойствах постмодернизма как особой социально-политической философии, советую почитать А.С.Панарина "Искушение глобализмом". Может и модель свою уточните...
От Михайлов А.
К C.КАРА-МУРЗА (10.11.2005 19:01:32)
Дата 10.11.2005 19:47:04

Действительно зачем?

>Всегда возникают напряжения и надо делать массу допущений. Уж лучше искать модель, мягче принимающую реальность. Погромы во Франции с трудом влезают в модель классовой борьбы.

1. Какие конкретно возникают напряжения при использовании модели классовой борьбы?
2. «Мягкость» модели должна определятся, не из соображений приятности для её автора (ну там братство всех людей – это хорошо, а то что это «братство» расколото классовой борьбой и породившее её противоречия есть сущностные черты этого «братства» – это под ковер), а из практики, связанной с моделью – исходя из марксизма мы понимаем как решить подобную проблему ( переход к социализму в глобальном масштабе – глобальное планирование экономики позволит осуществить принцип равномерного развития снимет экономическую составляющую этнических противоречий. Пример – СССР) и понимаем, что в рамках капитализма её в лучшем случае заметут под ковер либо используют в качестве провокации для развязывания реакции во всем мире (фашизация развитых стран, скатывание к фундаментализму и национализму стран развивающихся). А вот к какой практики ведет модель которую Вы излагаете ниже? И как ей пользоваться?


>Уж лучше - модель поликультуризма, то есть постмодернистской "трайбализации" городского общества западного типа. Дети иммигрантов - новое племя, враждебное и родителям, и французам. Оно создает "серую зону", свою квази-государственность. Французы по инерции не понимают, что происходит, и адекватно реагировать не могут. Как и русские в Грозном в 1992 г. То, что у нас "серая зона" не очень-то проявилась в Москве - тоже следствие инерции советской культуры и пока что во многом советского образа жизни. Не факт, что следующее поколение уже не будет "племенем".

P.S. Можно ли это понимать, как подтверждение квалификации Вас некоторым участниками форума как постмодерниста?
От Шура Референт
К Михайлов А. (10.11.2005 19:47:04)
Дата 11.11.2005 09:12:02

Всё-таки марксизм и СССР - это две большие разницы

>>Всегда возникают напряжения и надо делать массу допущений. Уж лучше искать модель, мягче принимающую реальность. Погромы во Франции с трудом влезают в модель классовой борьбы.
>
>1. Какие конкретно возникают напряжения при использовании модели классовой борьбы?
>2. «Мягкость» модели должна определятся, не из соображений приятности для её автора (ну там братство всех людей – это хорошо, а то что это «братство» расколото классовой борьбой и породившее её противоречия есть сущностные черты этого «братства» – это под ковер), а из практики, связанной с моделью – исходя из марксизма мы понимаем как решить подобную проблему ( переход к социализму в глобальном масштабе – глобальное планирование экономики позволит осуществить принцип равномерного развития снимет экономическую составляющую этнических противоречий. Пример – СССР) и понимаем, что в рамках капитализма её в лучшем случае заметут под ковер либо используют в качестве провокации для развязывания реакции во всем мире (фашизация развитых стран, скатывание к фундаментализму и национализму стран развивающихся).

Языком марксизма действительно можно описать события, произошедшие в России в октябре 1917 года и всё, что за ними последовало. Но! Если использовать, как и прежде, классическую модель классовой борьбы - мы продолжим находиться в тумане и неведении относительно подоплёки реальных событий, и по прежнему «не будем знать общества, в котором живём». Необходимы новые идеи и поиск таких идей не прекращается. Что же касается предложенной мной идеи развития марксистской теории, то согласно ей Советский Союз времён Ленина и Сталина НЕ СООТВЕТСТВУЕТ марксистской теории, потому что характерные для социалистического мироустройства классы, которые мы наблюдаем сейчас повсеместно с распространением социалистских идей, в Советском Союзе противоречили марксистской модели - эксплуататоры и эксплуатируемые не занимали положенных им в строгом соответствии с теорией мест.

Фактически, Советский Союз того периода развивался в соответствии с теорией, которой попросту НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

>А вот к какой практики ведет модель которую Вы излагаете ниже? И как ей пользоваться?

>>Уж лучше - модель поликультуризма, то есть постмодернистской "трайбализации" городского общества западного типа. Дети иммигрантов - новое племя, враждебное и родителям, и французам. Оно создает "серую зону", свою квази-государственность. Французы по инерции не понимают, что происходит, и адекватно реагировать не могут. Как и русские в Грозном в 1992 г. То, что у нас "серая зона" не очень-то проявилась в Москве - тоже следствие инерции советской культуры и пока что во многом советского образа жизни. Не факт, что следующее поколение уже не будет "племенем".

Повторюсь, что я не силён в постмодернизме, но всё-таки не считаю возможным из-за этого отмахиваться от теорий, которых «по недомыслию» не понимаю. Теории, адекватно описывающей Советский Союз - нет, и любые шаги в её создании приближают нас к моменту, когда она всё-таки будет создана. Хочется на это надеяться, по крайней мере.
От Михайлов А.
К Шура Референт (11.11.2005 09:12:02)
Дата 11.11.2005 10:13:16

Не надо изобретать велосипед.

Объяснение, якобы необъяснимых марксизмом процессов дано здесь - https://vif2ne.org/nvz/forum/archive/127/127328.htm последний абзац, https://vif2ne.org/nvz/forum/archive/134/134569.htm в конце.

Ваши, слепленные на скорую руку, теории о социализме как о классово-антагонистической формации не верны:
1. Капитализм является последней высшей стадией классового общества, потому что он расширено воспроизводиться на основе самого себя и потому стандартная схема разрешения кризиса формации – создания еще одного слоя отчужденных производственных отношений – не проходит – этим слоем снова будут капиталистические отношения. Отсюда вывод, что после капитализма может быть только бесклассовое общества, а если вы видите классовое общество с социалистической риторикой, то вы наблюдаете капитализм ( то что Европой управляют социал-демократы не означает что там социализм (да уж – демократия – это власть людей, называющих себя демократами, социализм - это власть людей, называющих себя социалистами, так что ли?), это означает, что социал-демократы – предатели рабочего класса)
2. Государство как аппарат насилия является инструментом, с помощью которого пролетариат подавляет реакционные классы – бывших капиталистов, капитализм, который ежечасно порождается мелким производством и бюрократов, которые пытаются разложится в класс, о чем Ленин и говорил. По мере того, как реакционные классы подавляются, пролетариат строит такое общество в котором классы невозможны и сам исчезает как класс. Собственно это в СССР происходило – общество было социалистическим в той мере, в какой оно было бесклассовым, а как только оно разложилось в классовое в следствие внешней и внутренней контрреволюции весь социализм исчез.
От Шура Референт
К Михайлов А. (11.11.2005 10:13:16)
Дата 13.11.2005 03:30:11

Начинать надо с малого

Зачитал предложенные Вами посты и порадовался — чувствуется ПОНИМАНИЕ проблемы и применение обширного материала. Конечно же, возникли вопросы и возражения, но о них позже. Вначале давайте, всё-таки, обсудим велосипедную тему.

А в этом деле мы видим какую-то совсем безрадостную картину, выраженную в кратких и основанных всё на том же марксизме возражениях. Все эти возражения построены, как я понимаю, на некоей альтернативной теории, главным аргументом которой является проявление в советском (позднем советском) обществе элементов феодализма, которые и составили основу того, что советская номенклатура деградировала и породила к себе устойчивое негативное отношение. А Советский Союз был, если не единственной страной, в которой существовал «правильный» социализм, то уж совершенно точно — самой социалистической. И, конечно же, совершенно не имеет никакого значения, кто «в доме начальник», раз это капиталистический дом, так что — что бы социалисты ни делали, всё только на пользу их друзьям и братьям капиталистам. А лохи и лузеры пролетарии им больше не друзья-товарищи — зачем с отребьем водиться, когда ты президент или премьер-министр?

Уж простите, что я так… Но мне хотелось разобраться, как дело обстоит, а не обсуждать религиозные убеждения. А то Вы мне что пишете:

>1. Капитализм является последней высшей стадией классового общества, потому что он расширено воспроизводиться на основе самого себя и потому стандартная схема разрешения кризиса формации – создания еще одного слоя отчужденных производственных отношений – не проходит – этим слоем снова будут капиталистические отношения.

Это просто какое-то мистическое заклинание, не меньше. Но я и не спорю о возможностях капитализма к воспроизводству. И более того — я полностью с Вами согласен, что нынешние капиталистические страны являются капиталистическими. И что многочисленные социалистические нововведения всё ещё не сделали из них социалистических стран. Но ведь тенденция-то существует? Или нет? Совершенно очевидно, что все эти нововведения в каждой конкретной стране отличны от всех прочих, потому как они продукт национальных особенностей любой из этих стран. Или нет? Но всё это не так важно, как такое обстоятельство: несмотря на 80 лет существования Советскому Союзу так и не удалось победить в себе классовые противоречия. И более того — эти почти изничтоженные контрреволюционные элементы стали настолько распространены и сильны, что оказались в состоянии свалить того гиганта социализма и яркого представителя бесклассового общества, которым являлся Советский Союз. Как это понимать? Мне это непонятно. Либо социализм — бесклассовое общество и контрреволюция в нём должна развиваться на бесклассовой почве, либо мы имеем классовое общество — и тогда можно оперировать понятиями понятной классовой теории. Вот Вы поясняете:

>По мере того, как реакционные классы подавляются, пролетариат строит такое общество в котором классы невозможны и сам исчезает как класс. Собственно это в СССР происходило – общество было социалистическим в той мере, в какой оно было бесклассовым, а как только оно разложилось в классовое в следствие внешней и внутренней контрреволюции весь социализм исчез.

Я ещё могу понять, что пролетариат должен исчезнуть, как класс — мы этого не наблюдали, но, допустим, что это положение должно было произойти — но на каком пустом месте образовалась контрреволюция — ведь у нас по определению социализма должно было быть бесклассовое общество? И что, это произошло задолго до перестройки или сразу перед ней, а может быть только в ходе её? Или Вы всерьёз полагаете, что контрреволюция образовалась, как Вы пишете: «реакционные классы – бывших капиталистов, капитализм, который ежечасно порождается мелким производством и бюрократов, которые пытаются разложится в класс, о чем Ленин и говорил»? Мелкие производители, это видимо крестьяне? А бюрократы у Вас отличаются от номенклатуры, помимо принадлежности бюрократии к государственному аппарату, сплочённостью взглядов на первоочерёдность решаемых ими задач по обеспечению всем необходимым — себя в первую очередь, а остальных — как придётся? И этого достаточно, чтобы причислить их к контрреволюционному классу?

Однако, довольно язвительных нападок, пора перейти к делу. Вот я прочитал у Вас:

>Обязательно продаваться, или обязательно более прогрессивному? Продаваться необязательно – в специфических условиях возможно каталитическое развитие – если более прогрессивный социор подошел к кризису своей формации, то его мене прогрессивный сосед может «перепрыгнуть» через формацию, присвоив производительные силы первого социора. Примеры – СССР и Запад, германо-романский синтез. Но если продаются массово, то продаются более прогрессивному.

Как я понимаю, пример СССР и Запада — это каталитическое развитие феодальной России, её прыжок через капитализм к социализму? Но тогда где же развитие в следующем отрывке:

>Все стыкуется – есть социалистический социор СССР, в нем есть некие дисфункции которые можно интерпретировать как соцоры-паразиты. Эти социоры находятся на феодальной стадии развития и потому могут быть присвоены капитализмом.

Зачем капитализму присваивать проявления феодальной стадии развития, являющиеся, к тому же паразитами на теле более развитой формации? Капитализму своих проблем не хватает? Или я неправильно понял и в первом отрывке Запад должен использовать наработки СССР и перепрыгнуть через …через что? Прямо к коммунизму? Видимо, имеются в виду некие явления, которые подразумеваются сами собой. Простите, из предложенных отрывков они не вытекают. Подскажите, о чём идёт речь.

Теперь другой отрывок. Здесь цитата несколько больше:

>>> Через некоторое время реактор взорвался, причем не сколько за счет конструкционных дефектов (хотя были и они), а из-за преступной халатности операторов, которых не исключено, что подкопили владельцы конкурирующих угольных станций.

>>Аналогия Ваша неверна.
>>"Халатность" операторов - это и есть результат действия марксизма. Элита, совершенно явно, испортилась. Причем процесс порчи шел постепенно (от Сталина до Горбачева). Испортилась она вместе со всем обществом, которое тоже явно было больно. В чем причина болезни? Почему раньше общество не допускало наверх "испорченную элиту", а потом вдруг стало допускать? Почему Сталина подкупить было нельзя, а Горбачева оказалось можно?

>Ну что же, отвечу на этот вопрос. Дело в том, что произошло самоотчуждение КПСС, потеря ею свое субъектности. Дело в том, что коммунистическая партия – это субъект социальной инженерии – его функции – управление общественными отношениями, сознательная переделка общества, установление целей социального развития и т.д. Для того, чтобы исполнять эти функции необходимо самому стоять над производственными отношениями, в то время как в СССР партийные органы (за исключением ЦК) были втянуты в хозяйственную деятельность, т.е. занимались не своим делом.

Итак, все наши беды от потери нашей КПСС того, чего она никогда и не имела, что Вы дальше и подтверждаете. Всё-таки давайте не будем перекладывать все функции только на КПСС. Часть из них отдадим-таки Советам, которые были заполнены сплошь неэлитарным сбродом, понаехавшим со всей страны лоббировать интересы своих окраин, а часть — Совнархозам или там министерствам, сплошь состоящим из бюрократов — а иначе — государственных служащих или чиновников. А роль КПСС состояла в гуманизации представителей этих отсталых в плане социального развития организаций и привитии им новейших разработок на ниве социальной инженерии. Из-за чего почти весь наличный состав КПСС был брошен на затыкание дыр в этих, видимо, всё-таки необходимых организациях, раз от них не отказались до самого развала СССР. Иными словами, заниматься социальной инженерией КПСС не могла изначально — так как она немедленно была включена в несвойственную для неё хозяйственную деятельность. Тут, кстати, были бы уместны пояснения, откуда взялось отношение к КПСС, как к субъекту социальной инженерии, ведь она изначально выпадала из этого определения. Возможно, что это определение имеет отношение к партийной работе, а вследствие этого — к работе КПСС? Но раз КПСС строилась изначально как партийно-хозяйственный субъект, то рассматривать его правильно было бы именно с этой точки зрения. И на первых порах КПСС (а точнее ВКП(б)) справлялась со своими обязанностями довольно успешно. Пока страной руководил Сталин. А как только Сталина не стало — всё пошло наперекосяк, о чём мы и читаем ниже:

>Почему это произошло? Этому есть две причины:
>1. дефицит квалифицированных и надежных управленческих кадров в период становления социализма. Из-за этого партийный руководитель был одновременно хозяйственником, тем более что соцально-инженерная деятельность заключалась не только в присвоении капиталистических производственных отношений, но и в присвоении индустриальных производительных сил, т.е. была одновременно и хозяйственной деятельностью. Вследствие этого, послесталинское руководство состояло в основном из прикладников- хозяйственников, но плохо понимали задачи социального развития страны и собственно социальную инженерию, хотя в хозяйстве разбирались хорошо.

И, казалось бы, следовало бы сделать совершенно очевидный вывод — КПСС НИКОГДА не занималась социальным развитием страны и социальной инженерией, раз устранение из системы одного (пусть даже и очень важного) элемента — Сталина — привело к параличу этой системы. Чем же тогда она занималась? — Она выполняла волю Сталина в социальном развитии страны и социальной инженерии. И заметим, у Сталина неплохо получалось, хотя и не без перегибов. Собственно, всё, что мы воспринимаем, как советское наследие — было сделано им лично или с его согласия и одобрения. Признания чего и хотела добиться Сепулька.

>2. Поврежденная структура производственных отношений. Дело в том, что в начале 20 века в России начал устанавливаться периферийный капитализм, а особенность периферийных систем состоит в том, что высшее производственные отношения находятся за пределами системы. Действительно, распределение капитала с целью его самовозрастания осуществляется центром системы, стоимость опять же измеряется в центре системы, сам же периферийная страна становится страной монокультуры и в ней некому друг с другом обмениваться. Россия начала века была страной на гране периферийного капитализма, была самым слабым звеном капитализма, она уже испытывала проблемы капитализма, но не имел его возможностей, и потому в ней произошла революция. Было два пути – меньшевистский и большевистский. Первый заключался в том чтобы восстановить поврежденные ПО, а только потом их положительно уничтожить. Этот путь был ошибочным, т.к. обесценивал результаты революции, вел к отставанию от ведущих капстран (капитализм никогда не догонит капитализм) к империалистической войне (другие капстраны не потерпели бы конкурента). Правильным был второй путь – большевистский. Надо приступить к присвоению, положительному уничтожению ПО до их появления, т.е. решить проблемы настоящего методами будущего. В отношении самовозрастающей стомости такой фокус был успешно проделан – была создана система, которая гарантировала оптимизацию процесса расширенного воспроизводства по любому (для капитализма этот критерий строго фиксирован – максимум локальной прибыли) наперед заданному критерию, в том числе если функционал оптмзации будет зависеть от будущих межотраслевых балансов (целенаправленность), если принято требование полной занятости и т.д., т.е. социализм действительно был построен. (Кстати. замечу, что эта система – организация, информационный голем, т.е. он в свою очередь является отчужденным (голем не умет оптимизировать сам себя) производственным отношением, но более низкого порядка (соответствующего азиатскому способу производства, что и дает повод некоторым обзывать социализм политаризмом) и оно присваивается на более поздних стадиях коммунизма.) А вот с просто стоимостью, с ТДО, такой фокус проделан не был, т.е не была создана система гарантирующая оптимизацию распределения товаров по любому (для ТДО оптимальная функция распределения зависит только от аддитивных интегралов движения системы, что не годится при производстве знаний, решении экологических задач и т.д.) наперед заданному критерию. Вот местные партийные органы заменяли собой ТДО.

Что мне здесь кажется важным? Три момента. Первый: «социализм действительно был построен». Иными словами, признака успешного решения задачи оптимизации процесса расширенного воспроизводства, который, в свою очередь, должен был решить проблему самовозрастающей стоимости — достаточно, чтобы считать социализм построенным? Второй: я довольно долго пытался представить себе партийные органы в роли ТДО, но — признаю своё фиаско в этом деле. Иными словами — отмена КПСС должна была привести к краху советской системы ТДО? И всё равно — выглядит это довольно странно. Впрочем, если сказать, что на КПСС «лежала ответственность» в установлении стоимости товаров и услуг, то станет значительно понятней. И третий: предположим, что СССР построил у себя социализм, как Вы это говорите, предположим, что ему удалось для этого решить многие важные проблемы — и даже наперёд. Страна может остановиться и вздохнуть спокойно. Но ведь не встать же на месте, организовав на целые десятилетия «застой»… в чём, кстати? Застой по отношению к чему? А затем, с целью борьбы с этим застоем — вернуться чуть ли не к меньшевистским методам. Называть произошедшее прежними терминами неправильно — ситуация совсем иная, значит надо создать новую терминологию, ведь даже на заре движения коммунистов создавались чёткие определения — меньшевики, троцкисты и пр., а что же сейчас? Построив социализм и решив неразрешимые, казалось бы, для царской России проблемы, как я понимаю, для КПСС наступает самое время для вливания страны в мировую систему капитализма. А капитализм спит и видит Россию в своём лоне и признАет социалистическую систему хозяйства просто некоторым особым случаем развития капитализма, и обрадуется обретению нового конкурента и даже поделится куском периферийного пирога, которого ему просто не осилить без помощников и компаньонов. И ничего — вся КПСС молча проглатывает это и самораспускается, потому что ТДО теперь будет определять общий рынок, а не она. Ей делать больше нечего, пора и совсем на покой.

Вот гляжу я на всё это, понимаю, что есть в Ваших рассуждениях рациональное зерно, построены они на недоступных мне источниках, обладающих обширным материалом для исследования, но — ценность их совсем не в поднятой в нынешнем обсуждении области. Ведь вопрос состоит не в том, соответствует ли происходящее марксистской или «этнической» теории. Вопрос стоит так — как понимается происходящее, как укладывается в имеющиеся теории (марксистскую, этническую и др., если есть что предложить) и если не укладывается, то что следовало бы предпринять, чтобы укладывалось. Оттого-то и моё изобретение велосипеда, и Ваши «дисфункции» «социоров-паразитов», находящихся на феодальном и даже на «более низком азиатском» уровне развития.

Меня-то как раз азиатчина не пугает, вполне возможно, что всем, что было хорошего в СССР, мы обязаны как раз ей. И крестьянскому укладу — этому пережитку феодализма, и «информационному голему» — пережитку «соответствующего азиатскому способу производства», при помощи которого был построен социализм или то, что под этим подразумевают. И я не вижу, как вся эта «отсталость» и «азиатчина» может вредить Советскому Союзу, но зато вижу, как ему вредят (вредили) разнообразные коммунистические партийные бонзы и монолит марксистской теории. Отчего и взялся изобретать велосипед. Мне надо было бы и вовсе не касаться марксизма, а строить теорию сразу на почве более длительных и обладающих не меньшим (а на самом деле — гораздо бОльшим) авторитетом общественных устройств и систем, подкреплённых многовековой, а зачастую и многотысячелетней практикой. Но я пошёл от малого. Ведь не всё же сразу, правильно?

Вот почитайте, что по этому поводу писал в 1944 году Д. Неру. Они тоже начинали с малого, а сейчас пожинают плоды… В этом тексте так много важных мыслей, что я не стану резать и кромсать его. Уж простите, что выходит длинновато.

***

Д. Неру «Открытие Индии»
Глава первая. Форт Ахмаднагар

Мировоззрение

Шесть или семь лет назад один американский издатель предложил мне написать для сборника, который он готовил, статью о моём мировоззрении. Эта идея показалась мне заманчивой, но я колебался, и чем больше я над этим размышлял, тем меньше мне хотелось браться за перо. В конце концов, я так и не написал этой статьи.
В чём сущность моего мировоззрения? Я не знал. Несколькими годами раньше я не испытал бы таких колебаний. В то время мои мысли и стремления отличались определённостью, которая ныне утрачена. События, совершившиеся за последние несколько лет в Индии, Китае, Европе и во всём остальном мире, смущали, угнетали и волновали меня, и будущее стало неопределённым и смутным, утратив ту ясность очертаний, которой оно когда-то обладало в моём сознании.
Эти сомнения и затруднения в важнейших вопросах не мешали моей непосредственной деятельности, если не считать того, что они несколько притупляли её. Я уже не мог действовать, как в дни моей молодости, подобно выпущенной из лука стреле, устремляясь прямо к избранной мною цели, ни на что, кроме этой цели, не обращая внимания. И всё же, я действовал, ибо стремление к действию у меня оставалось, и эта деятельность согласовывалась в действительности или в воображении с моими идеалами. Однако меня охватило растущее отвращение к участию в политике в том виде, в каком она осуществлялась перед моими глазами, и постепенно изменилось всё моё отношение к жизни.
Идеалы и стремления прошлого продолжали существовать и в настоящем, но сияние их несколько померкло, и, хотя мы, казалось, следовали им, они утратили свою сверкающую красоту, согревавшую ранее нам сердце и придававшую бодрость телу. Зло торжествовало довольно часто, но что было гораздо хуже — это искажение и извращение того, что казалось таким совершенным. Неужели человеческая природа настолько скверна, что требуются века воспитания в страданиях и горе, чтобы человек смог вести себя разумно и подняться над той похотливой, жестокой и лживой тварью, какою он является сейчас? И неужели до тех пор все усилия радикально изменить человеческую природу в настоящем или в ближайшем будущем обречены на неудачу?
Цели и средства. Существует ли между ними неразрывная связь, оказывают ли они взаимное воздействие друг на друга, ведёт ли применение ошибочных средств к искажению, а подчас даже и к уничтожению поставленной цели? Но ведь надлежащие средства могут оказаться недоступными для слабой и эгоистичной человеческой натуры.
Как же поступать в таком случае? Не действовать значило полностью признать поражение и подчиниться злу; действовать — весьма часто значило идти на компромисс с каким-то проявлением этого зла, со всеми вредными последствиями, к каким ведут такого рода компромиссы.
Вначале мой подход к проблемам жизни был более или менее научным. В нём было нечто от того спокойного оптимизма, который был свойствен науке XIX и начала XX века. Обеспеченное и спокойное существование, энергия и самоуверенность, которыми я обладал, усиливали это чувство оптимизма. Мне импонировал некий расплывчатый гуманизм.
Религия в том виде, в каком её исповедовали и признавали мыслящие умы, будь то индуизм, ислам, буддизм или христианство, меня не привлекала. Она казалась мне тесно связанной с суевериями и догматическими верованиями, а подход её к проблемам жизни определённо не был научным. В нём было что-то магическое, некритически доверчивое, какая-то вера в сверхъестественное.
И всё же было очевидно, что религия отвечает какой-то глубоко ощущаемой внутренней потребности человеческой души и что огромное большинство людей во всём мире не может обойтись без тех или иных религиозных верований. Религия создала много прекрасных людей, но также и много фанатичных, ограниченных, жестоких тиранов. Она внесла в человеческую жизнь много духовных ценностей, и, хотя некоторые из этих ценностей сегодня утратили своё значение или даже стали вредны, другие по-прежнему составляют фундамент морали и этики.
В более широком смысле религия была связана с неисследованными областями человеческого опыта, не исследованными современным позитивным научным познанием. В некотором смысле можно считать, что религия расширяет область познанного и исследованного, хотя методы науки и религии совершенно несхожи и в большинстве случаев им приходилось пользоваться различными средствами. Было очевидно, что нас окружает обширная область неизвестного и наука, при всех её замечательных достижениях, весьма мало о ней знает, хотя и пытается двигаться в этом направлении. Возможно также, что обычные методы науки, имеющей дело со зримым миром и процессами жизни, не вполне приспособлены к физическим, художественным, духовным и другим элементам невидимого мира. Жизнь заключает в себе не только то, что мы видим, слышим и ощущаем — зримый мир, изменяющийся в пространстве и времени — она постоянно соприкасается с невидимым миром, состоящим из других, быть может более устойчивых или столь же изменчивых, элементов, и ни один мыслящий человек не может игнорировать этот невидимый мир.
Наука мало говорит, даже, можно сказать, ничего не говорит нам о цели жизни. Но сегодня она раздвигает свои границы и, возможно, в скором времени вторгнется в пределы так называемого незримого мира и поможет нам понять эту цель в её широчайшем смысле или, по крайней мере, бросит хоть какой-то свет на проблему человеческого существования. Давний конфликт между наукой и религией принимает новую форму — научный метод применяется и к эмоциональному, религиозному опыту человека.
Религия переходит в мистицизм, метафизику и философию. Мир знал великих мистиков, обладавших притягательной силой, от которых нельзя попросту отмахнуться, как от заблуждающихся дурачков. И всё же мистицизм (в узком смысле этого слова) раздражает меня. Он кажется мне расплывчатым, дряблым, вялым. Это не суровая дисциплина ума, а капитуляция рассудка, жизнь в море эмоциональных восприятий. Случается, что эти восприятия позволяют заглянуть во внутренние и более скрытые процессы, но они могут также привести и к самообману.
Метафизика и философия или метафизическая философия более импонируют разуму. Они требуют усиленных размышлений, применения логики и рассуждения, хотя всё это обязательно исходит из неких основных предпосылок, которые считаются самоочевидными, но могут тем не менее и не быть истинными. Все мыслящие люди в той или иной степени отдают дань метафизике и философии, ибо не делать этого значило бы игнорировать многие стороны жизни нашей вселенной. Одни испытывают большее влечение к ним, чем другие, и в различные эпохи им уделяется различное внимание. В древнем мире как в Азии, так и в Европе за основу брали примат внутренней жизни над внешними явлениями, а это неизбежно вело к метафизике и философии. Современный человек в гораздо большей мере погружён в эти внешние явления, но даже и он в периоды душевного кризиса и несчастья часто прибегает к философии и метафизическим размышлениям.
Какая-то жизненная философия, расплывчатая или более чёткая, имеется у всех, хотя большинство из нас слепо разделяет общие воззрения, свойственные нашему поколению и среде. Большинство из нас приемлет также некоторые метафизические концепции, составляющие часть той веры, в которой мы выросли. Меня никогда не влекло к метафизике, я даже испытывал некоторое отвращение к отвлечённым размышлениям. И всё же я получал иногда интеллектуальное наслаждение, пытаясь следовать за строгим ходом мысли метафизиков и философов древности или современности. Однако я никогда не чувствовал себя в этой области свободно и испытал облегчение, когда избавился от их чар.
Я интересуюсь в основном этим миром, этой жизнью, а не каким-то иным миром или потусторонней жизнью. Я не знаю, существуют ли такие вещи, как душа или новая жизнь после смерти, и, как бы эти вопросы ни были важны, меня они ничуть не волнуют. Среда, в которой я вырос, считает существование души (точнее, атман) и потусторонней жизни, теории кармы (о причине и следствии) и перевоплощении бесспорными. На мне это также сказалось, поэтому я в известном смысле склонен соглашаться с этими представлениями. Быть может, душа, переживающая физическую смерть тела, действительно существует. Теория причины и следствия, управляющая жизнью, представляется мне разумной, хотя, когда дело доходит до первопричины, возникают очевидные трудности. Допуская существование души, можно усмотреть некоторую логику и в теории перевоплощения её.
Но я не принимаю ни одну из этих теорий, ни одно из этих допущений как религиозную догму. Это не более как отвлечённые умопостроения, относящиеся к области, о которой мы почти ничего не знаем. Они никак не воздействуют на мою жизнь, и, будет ли впоследствии доказана их справедливость или ошибочность, для меня не имеет большого значения.
Спиритизм с его сеансами, с его так называемыми явлениями духов и прочим всегда казался мне довольно смешным и нелепым способом исследования психических явлений и тайн загробной жизни. Обычно он представляет собой нечто худшее, а именно игру на чувствах некоторых чрезмерно доверчивых людей, ищущих утешения или избавления от душевных страданий. Я не отрицаю возможности того, что некоторые из этих психических явлений истинны, но самый способ представляется мне совершенно неверным, а выводы, которые делаются из скудных и отрывочных данных, необоснованными.
Часто, глядя на этот мир, я чувствую его загадочность, его неизведанные глубины. Мною овладевает стремление познать его, насколько это в моих силах, быть в гармонии с ним, ощутить его во всей полноте. Но мне кажется, что путь к такому познанию должен быть в основном научным путём, предполагающим объективный подход, хотя я и понимаю, что подлинной объективности быть не может. Но если субъективный элемент неизбежен и необходим, он должен быть по возможности ограничен при помощи научного метода.
Что такое неизведанное, я не знаю. Я не называю это богом, ибо понятие бога включает многое из того, во что я не верю. Я совершенно не способен представлять себе божество или какую-либо неизвестную высшую силу в антропоморфических образах, и я никогда не перестаю удивляться тому, что именно таково представление многих людей. Всякая идея личного божества кажется мне чрезвычайно странной. Разумом я способен в известной степени оценить концепцию монизма, и меня всегда привлекала философия адвайты, то есть не-дуалистическая философия веданты, хотя я и не претендую на то, что она понятна мне во всей её глубине и сложности, и сознаю, что в такого рода вопросах одной рассудочной оценки недостаточно. В то же самое время подход веданты к этим вопросам и другие аналогичные подходы пугают меня туманностью и неопределённостью своих экскурсов в бесконечность. Многообразие и полнота природы волнуют меня, создают в душе ощущение гармонии, и мне кажется, что я чувствовал бы себя как дома в языческой и пантеистической атмосфере Древней Индии или Греции, но без присущей им идеи бога или богов.
Для меня большую притягательную силу имеет некий этический подход к жизни, хотя я затруднился бы обосновать его логически. Меня всегда привлекало положение, усиленно подчёркивавшееся Ганди, о необходимости избирать надлежащие средства для достижения цели, и я считаю это одним из его величайших вкладов в нашу общественную жизнь. Сама идея отнюдь не является новой, но применение этической доктрины к широкой общественной деятельности, несомненно, представляло собой нечто новое. Здесь имеется множество трудностей, и, быть может, цели и средства вообще неразделимы и составляют некое органическое целое. В мире, который думает почти исключительно о целях, игнорируя средства, этот упор на выборе средств кажется странным и удивительным. Я не могу сказать, насколько успешным оказалось применение этого принципа в Индии. Но нет сомнений, что он произвёл глубокое и неизгладимое впечатление на умы многих.
Изучение Маркса и Ленина оказало огромное влияние на моё сознание и помогло мне увидеть историю и современную жизнь в новом свете. В длинной цепи исторических событий и общественного развития обнаружился некий смысл, некая последовательность, а будущее уже не казалось таким неясным. Практические достижения Советского Союза также производили чрезвычайно глубокое впечатление. Мне часто не нравились и были непонятны некоторые явления в этой стране, и мне казалось, что слишком много внимания уделяется приспособлению к требованиям момента и политики с позиции силы. Но, несмотря на все эти явления и, возможно, на некоторый отход от первоначального страстного стремления к совершенствованию человека, я не сомневался, что советская революция намного продвинула вперёд человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент той новой цивилизации, к которой может двигаться мир. Я слишком большой индивидуалист и слишком верю в свободу личности, чтобы мне могла понравиться чрезмерная регламентация. Однако мне казалось совершенно очевидным, что в сложном социальном организме свобода личности должна быть ограничена и что ограничение такого рода в социальной сфере является, быть может, единственным путём обеспечения свободы личности. Часто оказывается необходимым ограничить второстепенные свободы в интересах свободы в более широком смысле этого слова.
Многое в марксистском философском мировоззрении я мог принять без труда: его монизм, единство духа и материи и диалектику непрерывного изменения, совершающегося как путём эволюции, так и скачками, в результате действия и взаимодействия причины и следствия по формуле: тезис, антитезис, синтез. Однако полного удовлетворения оно мне не дало; не дало оно мне ответа и на некоторые вопросы, возникавшие в моём сознании, и почти незаметно для меня самого в моё сознание проникали смутные идеалистические взгляды, приближавшиеся, пожалуй, к веданте. Не в различии духа и материи здесь было дело, скорее это казалось чего-то, что лежит за пределами мышления. Кроме того, здесь были ещё этические вопросы. Я понимал, что моральный подход изменчив, что он зависит от развития мышления и культуры и определяется как бы духовным климатом эпохи. И всё же в нём заключено нечто большее — определённые глубинные стремления, отличающиеся бОльшим постоянством. Мне не нравился часто наблюдающийся в практике коммунистов и других разрыв между действием и этими основными стремлениями или принципами. В результате в моём сознании возникла путаница представлений, в которой я не мог разобраться. Моей общей тенденцией было не думать слишком много о тех вопросах, которые хотя и важны, но представляются неразрешимыми, а сосредоточить вместо этого своё внимание на проблемах жизни, чтобы понять эти более узкие и непосредственные проблемы и найти пути их разрешения. Что бы ни представляла собой первичная реальность и независимо от того, удастся ли нам когда-либо познать её во всей полноте или хотя бы отчасти, несомненно, имеются широчайшие возможности для увеличения человеческих знаний, пусть даже в большей или меньшей степени субъективных, и для применения их к улучшению и совершенствованию условий человеческой жизни и организации общества.
Некоторые люди в прошлом — да ещё и сегодня, хотя и в меньшей степени — склонны были углубляться в поиски ответов на загадку вселенной. Это уводит их от личных и общественных проблем дня, и, когда они убеждаются в своей неспособности разрешить эту загадку, они отчаиваются, становятся пассивными, погрязают в мелочах или же обретают утешение в каком-нибудь догматическом вероучении. Социальные пороки, из которых большинство, несомненно, поддаётся устранению, приписываются первородному греху, неизменности человеческой натуры или общественного строя, или же, наконец — в Индии — их объявляют неизбежным наследием предыдущих перерождений. В результате такие люди отказываются даже от попытки мыслить рационалистически и научно и находят себе убежище в иррационализме, суеверии, в неразумных и несправедливых социальных предрассудках и делах. Правда, даже рациональное и научное мышление не всегда позволяет нам продвинуться так далеко, как нам бы того хотелось. Существует бесконечное количество всевозможных факторов и взаимосвязей, которые в различной степени влияют на события и определяют их. Охватить их все невозможно, но мы можем попытаться выявить важнейшие из действующих сил и путём наблюдения над внешней материальной реальностью, при помощи опыта и практики, через эксперименты и ошибки, нащупывать путь ко всё более широкому знанию и истине.
Для этой цели и в указанных границах общий марксистский метод, более или менее отвечающий нынешнему состоянию науки, мог, как мне казалось, оказаться весьма полезным. Но даже при этом методе выводы, к которым он приводит, и интерпретация прошлых и настоящих событий далеко не всегда были ясны. Данный Марксом общий анализ общественного развития представляется замечательно правильным, и всё же впоследствии произошли многочисленные события, не согласующиеся с его представлениями о ближайшем будущем. Ленин успешно развил положения марксистской теории в применении к некоторым из этих последовавших событий, но с тех пор произошли новые поразительные перемены — возникновение фашизма и нацизма со всем тем, что стояло за ними. Весьма быстрое развитие техники и осуществление на практике огромных достижений науки с удивительной быстротой меняют картину мира, вызывая к жизни новые проблемы.
Итак, признавая основные положения социалистической теории, я не задумывался над её многочисленными внутренними противоречиями. Меня раздражали левацкие группировки в Индии, тратившие массу энергии на взаимные споры и обличения по поводу различных тонкостей учения, которые меня вовсе не интересовали. Жизнь слишком сложна, и в ней, насколько мы способны понимать её при нынешнем уровне наших знаний, слишком много нелогичного, чтобы можно было втиснуть её в рамки определённой доктрины.
Для меня подлинными проблемами остаются проблемы жизни личности и общества, гармоничного существования, приведения в должное соответствие внутреннего мира личности и окружающей её среды, урегулирования взаимоотношений между отдельными личностями и между группами, постоянного облагораживания и совершенствования человека, проблемы социального прогресса, непрерывных человеческих исканий. При разрешении этих проблем необходимо действовать путём наблюдения, точного установления фактов, осторожных выводов в соответствии с научными методами. В наших поисках истины этот метод не всегда может оказаться применим, ибо искусство, поэзия и некоторые явления психики, по-видимому, лежат в иной плоскости и не поддаются объективным методам науки. А потому не будем отказываться от интуиции и других методов познания истины и действительности. Они необходимы даже и для целей науки. Однако мы должны всегда держаться за якорь точного объективного знания, проверенного разумом и, что ещё важнее, опытом и практикой; нам следует всегда быть настороже, чтобы не утонуть в море бесплодных теоретических рассуждений, не имеющих никакого отношения к повседневным проблемам жизни и к нуждам людей. Живая философия должна отвечать на вопросы сегодняшнего дня.
Мы, люди современной эпохи, так гордящиеся достижениями нашего времени, являемся, быть может, пленниками своей эпохи, точно так же как люди древности и средневековья были пленниками своих эпох. Быть может, мы заблуждаемся, как заблуждались и до нас, воображая, что наш подход к окружающим явлениям есть единственно правильный подход, ведущий к истине. Но мы не можем вырваться из этого плена или полностью освободиться от этой иллюзии, если это действительно иллюзия.
И всё же я убеждён, что на всём протяжении истории ничто так не революционизировало человеческую жизнь, как это сделала наука своими методами и своим подходом. Она проложила путь для дальнейших, ещё более радикальных перемен, которые подводят к самому преддверию того, что долгое время считалось непостижимым. Технические достижения науки совершенно бесспорны, её способность превращать экономику голода в экономику изобилия очевидна, её вторжение во многие области, считавшиеся до сих пор монополией философии, становится всё более явственным. Пространственно-временнАя и квантовая теории полностью изменили представления о материальном мире. Позднейшие исследования природы материи, структуры атома, превращения элементов, взаимной трансформации электрической и световой энергии ещё дальше продвинули человеческое знание. Человек уже не рассматривает природу как нечто отдельное и отличное от себя. Человеческая судьба представляется ныне частью ритмичной энергии природы.
Все эти сдвиги в мышлении, явившиеся результатом развития науки, открыли перед учёными новую область, граничащую с метафизикой. Они сделали из этого различные, часто противоречивые выводы. Некоторые усматривают в этом новое единство, противополагаемое случайности. Другие, подобно Бертрану Расселу, заявляют: «Академические философы со времён Парменида были убеждены в единстве мира. Самое основное из моих убеждений состоит в том, что это вздор». Или: «Человек есть продукт действия причин, не преследовавших какой-либо определённой цели. Его появление на свет, его рост, его надежды и страхи, его любовь и верования — всё это не более как результат случайного расположения атомов». И всё же новейшие достижения физики дают много доказательств единства природы. «Представление о том, что все предметы созданы из единой субстанции, так же старо, как сама мысль; но только наше поколение, первое за всю историю, способно воспринять единство природы не как безосновательную догму или пожелание, а как научный принцип, основанный на самых ясных и чётких доказательствах, какие нам известны». [Karl K. Darrow. The Renaissance of Physics. New York, 1936. P. 301].
Как ни старо это представление в Азии и в Европе, интересно сравнить некоторые из новейших выводов науки с основными идеями, лежащими в основе адвайты, недуалистической теории веданты. Эти идеи состояли в том, что вся вселенная создана из единой субстанции, форма которой вечно меняется, и далее, что общее количество энергии остаётся всегда постоянным. Эта теория гласила также, что «объяснение вещей надо искать в их собственной природе и что для объяснения явлений, происходящих во вселенной, не требуется признания каких-либо внешних существ или факторов», из чего следовал вывод о саморазвитии вселенной.
Для науки не имеет большого значения, к чему ведут эти туманные рассуждения, ибо она тем временем движется вперёд в сотнях различных направлений, применяя свой собственный точный экспериментальный метод наблюдения, расширяя границы исследованных областей знания и изменяя в процессе всего этого человеческую жизнь. Наука находится, быть может, на пороге раскрытия важных тайн, которые, однако, могут и ускользнуть от неё. Но она будет и впредь идти по предначертанному ей пути, ибо движению её нет конца. Игнорируя пока что философское «почему?», наука будет продолжать искать ответ на вопрос «как?». Давая ответ на этот вопрос, она делает жизнь содержательнее и осмысленнее и, быть может, в какой-то мере приближает нас к тому времени, когда мы получим ответ и на вопрос «почему?».
А может быть, мы вообще не способны преодолеть это препятствие и непостижимое так и будет оставаться непостижимым, а жизнь, со всеми её переменами, будет оставаться нагромождением добра и зла, цепью конфликтов, причудливым сочетанием несовместимых и взаимно враждебных стремлений.
Или же, наконец, может случиться так, что самый прогресс науки, совершенно не связанный с нравственной дисциплиной или с какими бы то ни было этическими соображениями, приведёт к сосредоточению власти и созданных ею ужасных орудий разрушения в руках дурных и эгоистичных людей, стремящихся к господству над другими людьми, и тем самым к уничтожению великих достижений этого прогресса. Нечто подобное совершается на наших глазах и сейчас: за этой войной стоит всё тот же внутренний конфликт человеческого духа.
Как он удивителен, этот человеческий дух! Несмотря на свои бесчисленные слабости, человек на протяжении веков неизменно жертвовал своей жизнью и всем, что ему дорого, во имя идеала, во имя истины, во имя веры, во имя родины и чести. Этот идеал может меняться, но способность к самопожертвованию остаётся неизменной, и за это можно многое простить человеку и нельзя потерять веру в него. Среди несчастий он не утратил своего достоинства или своей веры в ценности, которыми он дорожит. Игрушка могущественных сил природы, ничтожная пылинка в этой огромной вселенной, он бросил вызов стихийным силам и попытался с помощью своего разума, этой колыбели революции, овладеть ими. Какие бы ни существовали боги, нечто божественное определённо есть в человеке, как есть в нём что-то и от дьявола.
Будущее темно, неопределённо. Но часть пути, который ведёт к нему, мы можем видеть, и мы можем идти по нему твёрдой поступью, помня, что ничто не сломит дух человека, устоявший против стольких опасностей, помня, также о том, что жизнь, при всех её горестях, содержит в себе радость и красоту и что мы всегда можем — если только знаем, как это сделать — блуждать в волшебном лесу природы.

Так что ж есть мудрость? Что в поступках человечьих
Иль в божьих милостях возвышенным назвать?
Умение без страха жить и ждать,
На ненависть и гнев руки не поднимать.
Что, кроме как любовь, похвал достойно вечных?
[Хор из «Вакханок» Еврипида].

***

P.S. Так что, марксизм, конечно, хорошо. Он не даёт оторваться окончательно «от столбовой дороги цивилизации», но как раньше, так и теперь, и даже в ещё большей степени — иначе трудно понять, зачем нам было переживать кризис СССР, следует строить основы своей страны на своих собственных предпосылках, используя в международной практике то ценное, что там можно найти. А поискать — есть где и есть чего. И упираться в марксизм совершенно ни к чему. Каким бы прогрессивным он не выглядел. Его следует использовать строго в необходимой и достаточной мере. И если из практики видно, что общественная жизнь не вписывается в рамки марксизма, то правильным было бы, как Вы сами утверждали: «…если идеи расходятся с реальностью, то люди склонны менять идеи, а не реальность. Так что если бы марксизм входил бы в противоречие с реалиями советского общества, то люди или отказались бы от марксизма, либо изменили бы марксизм так, чтобы сходился». Что же, возможно, изобретение велосипеда не такая уж и бесполезная цель, как кажется поначалу?