Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	30.06.2004 22:58:00
	Рубрики	Тексты;

"Прекратить все дискуссии о национальной идее как неконструктивные и опасные" (*+)

http://www.lgz.ru/763

МИФЫ ЧРЕВАТЫ КРОВЬЮ
Нацию создаёт <запас воодушевляющего вранья>, а попытка построить жизнь исключительно на правде обернулась бы злейшей антиутопией -
утверждает писатель Александр Мелихов в статье <Состязание грёз> (<ЛГ>, ? 18, 12-18 мая 2004 г.). Своё слово в дискуссии уже сказали
писатель Лев Аннинский, журналист Валерий Пашков (<ЛГ>, ? 22, 2-8 июня 2004 г.), политолог Каринэ Геворгян (<ЛГ>, ? 23, 9-15 июня
2004 г.), публицист Владимир Ступишин (<ЛГ>, ? 24, 23-29 июня 2004 г.). Сегодня мы продолжаем тему.

ОДНА ИЗ НАШИХ БЕД
Остроумное эссе Александра Мелихова, посвящённое <состязанию грёз>, основывается на понятиях <национальная аристократия> и
<национальная грёза>; каждое из них - повод к раздумью.
<Аристократия> - в контексте мелиховской статьи - воспринимается как понятие полемическое, отчасти провокационное; оно употребляется
не в традиционном своём значении, а как некий противовес к <демократии>. Очевидная недостаточность той демократии, которую мы
наблюдаем уже более десяти лет, а также растущее тревожное чувство, что демократия по природе своей тяготеет, скорее, к <мещанству>,
нежели к <духовности>, побуждают искать такого рода противовесы.
В течение долгого, то есть советского времени, слово <аристократ> было едва ли не ругательным. <Ишь ты, аристократ...> (тому, кто
уклонялся, например, от грязной работы на коммунистическом субботнике). За <аристократом> скрывался определённый тип личности:
холёный, сытый, непривычный к труду, да и вообще к любой деятельности. Французская революция расправилась с этим <типом> ещё в конце
XVIII столетия, впрочем, ненадолго. В России же с аристократией (по крови ли, по духу - неважно) поступили решительнее - разорили,
изгнали, в основном же - пересажали, расстреляли, сгноили. Словом, добили.
Это - одна из наших многочисленных бед.
Аристократия в понимании Мелихова - понятие исключительно духовное: некий идеальный образ, вбирающий в себя высокие человеческие
качества: ум, бесстрашие, справедливость... Принадлежность к такого рода <аристократии> определяется не происхождением, не
богатством, не социальным статусом, не профессиональным умением, а исключительно нравственным и культурным обликом. В античности эти
достоинства соединял в себе полумифический Сократ; в просвещённой Европе - поэт и мыслитель наподобие Гёте; в старой России -
<интеллигент в очках>. Говоря о недавнем российском прошлом, можно вспомнить двух <академиков>: А. Д. Сахарова и Д. С. Лихачёва.
Российская ситуация 1990-х годов создала новую <элиту> - мы не без удивления наблюдаем за ней сегодня. Принято говорить о наличии в
постсоветской России элиты политической (в основном те, кто участвуют в теледебатах), элиты экономической (сто человек,
поименованных в журнале Forbes); при желании можно отыскать у нас элиту научную, эстрадную или даже спортивную. Каждая из этих
<элит>, как и советская партийная номенклатура, не имеет абсолютно ничего общего ни с кровной, ни с духовной (то есть подлинной, по
Мелихову) аристократией.
По сути, Александр Мелихов прав: демократической стране нужна именно аристократия; она образует необходимый полюс цивилизованного
сообщества; другой полюс - мещанство, средний класс. Между ними - государство в виде чиновников, номенклатура. Отсутствие или даже
ослабление одного из компонентов создаёт неустойчивость, дисбаланс.
Не подлежит сомнению: именно <духовная элита> является законодательницей мысли и морали, культуры и эстетического вкуса; с её
усилиями связаны интеллектуальные и научные достижения страны. На Западе, где средний класс - основа гражданского общества, это
равновесие достигается, как правило, за счёт интеллектуальной элиты. В России, где ситуация изначально была иной, это противоречие
уравновешивалось - правда, только отчасти - за счёт интеллигенции, разумеется, той, <старой>, прекраснодушной, увлечённой <идеями> и
<идеалами>, способной к самопожертвованию... той самой, которую Луначарский ещё в 1924 году назвал <вымирающей категорией>.

ВО ИМЯ ЧЕГО ЖИВЁМ

Однако Мелихов говорит о национальной аристократии - термин не слишком понятен в применении к нашей стране. О какой <нации>,
собственно, речь? Что такое <нация> для России, где сосуществуют - отнюдь не гармоническим образом - различные национальности и
народности, этнические группы, конфессии, языки и т. д.? Как известно, нация - сообщество людей, объединённых не только языком и
государственными границами, но и общими нравственными ценностями, общими представлениями, общим пафосом и порывом. Может ли
<национальная аристократия> сохраниться там, где она целенаправленно и последовательно искоренялась, причём во всех слоях общества?
Там, где внутринациональные противоречия (социальные, этнические и т. д.) всё ещё крайне обострены. А, может, то, что произошло в
СССР, оказалось губительным для существования нации? <Этот век смолол нас как нацию> (Виктор Астафьев).
Острое ощущение того, что в нашей <демократии> недостаёт сегодня именно общенационального пафоса и порыва, некоего объединительного
вдохновляющего импульса, побуждает А. Мелихова рассуждать о <национальной грёзе>, якобы созидаемой усилями <национальной
аристократии>. <Грёза>, по Мелихову, - это воодушевляющий нацию образ, делающей жизнь граждан <эстетически привлекательной>. Без
грёзы обойтись нельзя - жизнь в этом случае становится слишком <правдивой>, то есть серой и прозаической. <Национальную безопасность
сегодня (как, впрочем, и всегда), - заявляет Мелихов, - определяет не только прочность границ, но и прочность грёз>.
Термин <грёза>, вслед за <аристократией>, представляется опять-таки весьма сомнительным. Правильнее и привычнее было бы говорить о
<мифе>, <утопии>, наконец, <идее> или <доктрине>. Но Мелихову ближе <грёза> - писателю слышится в этом слове некий <поэтический>
отзвук. Кроме того, национальная грёза, которую постулирует Александр Мелихов, может появиться опять-таки лишь в стране, осознавшей
себя как нацию: разговор о мечте предполагает всё же носителя этой самой мечты.
Национальная идея зарождается в тот самый момент, когда общество или нация, сложившись в своих устоях, задаются вопросами: <Как?>
<Для чего? <Куда?> Говоря иначе, возникает потребность в новой идеологии. Огромное множество людей - осознанно или неосознанно -
желает знать: во имя чего мы живём и трудимся? Ради каких высших и далёких целей? Власть же обязана предоставить ответы.
В конце концов на свет появляется идея или <сверхидея> (термин, более точный для России), которая может быть имперской,
освободительной (национально-освободительной), нравственно-религиозной - какой угодно; в ней сливаются воедино политические,
экономические и духовные устремления общества, имеющие в данный момент общенациональное звучание, то есть понятные и приемлемые для
большинства. <Сверхидея> ищет для себя ёмкую и, как правило, лаконичную формулу (<Свобода, Равенство, Братство>; <Самодержавие,
Православие, Народность>; <Наша цель - коммунизм> и т. д.).
Устремлённая в будущее, такая идея неизбежно окрашивается в <мечтательные> тона (<Мы наш, мы новый мир построим!..>); в ней сквозит
нечто желаемое, идеальное, неизведанное, и этим она в корне отличается от конкретной национальной задачи, пусть даже весьма
глобальной (<Национальная экономика должна быть эффективной> и т. п.). Но какой бы ни была <сверхидея>, где бы ни зародилась - в
коллективном ли сознании или в головах отдельных пророков и мыслителей - она должна сперва вырасти, сформироваться.

ОПАСНЫЕ ГРЁЗЫ

В новой России этого не произошло. <Сверхидея> не овладела страной, хотя в 1990-е годы некое её подобие уже проступало наружу,
принимая реальные очертания либерально-демократической государственной доктрины. Однако <демократическая грёза>, не получив
достойного воплощения, повисла в воздухе, оказалась во многом дискредитированной. Примерно с 2000 года её стала теснить другая
тенденция, коренящаяся в старой идеологии, - государственно-имперская. Сегодня мы видим попытки эклектически совместить одно с
другим. Однако каждая новая <грёза> вновь и вновь разрушается, не успев сложиться в единый и цельный образ. Потребность же в новой
идеологии, как видно, достаточно велика. Но каждый <грезит> по-своему.
Александр Мелихов, конечно, прав, полагая, что именно <порыв> и <воодушевление> способствуют историческому развитию (чаще - рывку).
Однако известно: великие идеи опасны. Идеологические утопии ХХ века, прежде всего большевизм и нацизм, развенчали <национальную
идею> как основу <строительства>. Стоит ли повторяться - возводить новое здание на зыбкой почве мифотворчества?! Сознавая это,
Мелихов делает оговорку: "Нужна, мол, такая <коллективная грёза>, которая <не была бы опасна для неё самой и окружающего мира>. "
Оно, возможно, и так, только кто и какими средствами будет устанавливать рамки или сдерживать возможные <завихрения> национального
мифа, коль скоро он овладеет умами!
Успех утопических <грёз> обеспечивается в современном мире не аристократической их родословной, а исключительно тем, насколько
отдельные индивиды умеют облечь их в риторику, понятную обществу. Если перейти от высокого штиля к современному, можно сказать: цель
<грезящего> заключается в том, чтобы продать свой продукт как можно большей аудитории; <массы> должны проникнуться <грёзой> и
принять её как свою.
Задача, в сущности, менеджерская. Применительно к России это обнаружилось в постсоветское время, и первым вестником национальной
грёзы стал у нас Владимир Жириновский. Удивленные возгласы демократов, что Россия, мол, <одурела>, были, по сути, непосредственной
реакцией на эффективно преподнесённый рыночный товар под названием ЛДПР, когда главный менеджер, цинично соотнеся собственные цели с
чаяниями электората, пообещал каждой женщине по бюстгалтеру, каждому мужчине по женщине, каждому предпринимателю <по свободе> и
каждому коммунисту <по крепкой руке> (типичный пример <вдохновляющего вранья>!)
Разумеется, Мелихов ведёт речь не о мещанских чаяниях, но о благородных и возвышенных грёзах, влекущих нацию к процветанию и благу.
Но они-то, эти <благие намерения>, в отличие от шуток Жириновского, как раз и бывают взрывоопасны. Миф, опускаясь в политику,
оборачивается смертоносным лозунгом, грёза - кровью. Вывести в обществе грезящую породу аристократов означало бы в действительности
создать своего рода <пятую колонну>; <жертвуя нуждами сегодняшнего дня>, она превратится со временем в бескомпромиссного судью, а,
возможно, и сурового мстителя, который во имя <прекрасного будущего> пойдёт крушить несовершенное настоящее.
Александр Мелихов уверен в том, что не профессионалы (историки, историософы, политологи и т. д.), а только <аристократы духа>
способны создать и взлелеять национальную грёзу, более того - претворить её в жизнь (сделать сказку былью, говорилось когда-то). Не
только способны - но и прямо-таки обречены на этот духовный подвиг.

САМОЗАБВЕНИЕ В ФАНАТИЗМЕ

Увы, невозможно. Ибо духовная элита - в отличие от всех остальных <элит> - состоит из людей исключительных, не способных мыслить,
<как все>. Подлинные <аристократы духа>, одарившие мир великими образцами творчества и самопожертвования, были одиночками. Они
являлись порой в окружении учеников и апостолов - но те лишь следовали за ними; творцами же, способными <воодушевить> и <увлечь>,
были они сами - самозабвенные в своём фанатизме, преображённые и украшенные (парафразирую Мелихова) собственными <фантомами и
фантазиями>.
И ещё: духовные реформаторы, философы и художники, творившие <сверхидею>, были космополитами: в поле их зрения находилась не столько
<нация>, сколько человеческая и мировая душа. Нельзя забывать и о том, что подобные люди - в большинстве своём - индивидуалисты, ибо
потребность самовыражения неотделима от жажды самоутверждения. Высоко подымаясь над миром обыденности и мещанства, они готовы
(разумеется, далеко не всегда) жертвовать собой то во имя <ближнего>, то во имя <дальнего>, но в самой их жертвенности угадывается
презрение к <толпе>.
Жертвенный поступок требует качеств, которыми обладает лишь уникальная личность, поглощённая своей <грёзой>. Мещанин-обыватель к
жертвенности не способен; его идеал - ценности, которые можно потрогать, примерить, исчислить... К <романтикам> и <аристократам
духа> он относится как к <белым воронам> - ненормальным, блаженным и наивно-смешным...
Даже улавливая то, что <носится в воздухе>, отдельная личность может сотворить лишь индивидуальную грёзу, ненужную и непонятную для
большинства, тем более - нации. Творец сверхнационален, даже если обращается к нации (другое дело, что националисты охотно
используют его откровения в своих целях). Сталкиваясь с прозой жизни, поэзия лишь в исключительных случаях может одержать верх.
Готовая откликнуться на удачно выброшенный политический лозунг (<Грабь награбленное!>), толпа не спешит за <безумцем>, желающем
навеять человечеству <золотой сон>. Высокая грёза мечтателя или мыслителя, устремлённого к истине и красоте, добродетели и
справедливости, становится (если вообще становится!) общим достоянием лишь по истечении времени.
Никогда и ни при какой погоде не смогут <аристократы духа> объединиться в социальную группу или некий эзотерический орден. Они
существуют только по одиночке; каждый выражает самого себя, предаётся лишь своим возвышенным грёзам.

СВЕРШИТСЯ ЛИ ЧУДО?

Где они, эти мелиховские бессребренники без умысла и корысти! Ау! Кто в нынешней постсоветской России, пройдя через все унижения и
обманы, ринется пробуждать в нас гордость (<пускай скорбную гордость>, уточняет Мелихов) за свою страну? Кто станет прозябать в
нищете, чтобы осуществить то, что заложено в его душе, - да ещё с оглядкой на национальное благо!
Будущее страны создаётся повседневной работой всех и каждого, а не фантазиями аристократических одиночек. Стране, которая ждёт
своего Сократа или, тем более, сократической элиты - можно лишь посочувствовать. Или - позавидовать её неиссякающей вере в чудо.
Что же нам остается (в нынешних российских условиях)?
Молить Бога, чтобы в расколотом обществе не нашлось кучки людей, одержимых национальной грёзой и, главное, способных навязать её
обществу. Прекратить все дискуссии о национальной идее как неконструктивные и опасные.
И - запастись терпением, положиться на ход вещей, который естественным образом приведёт к явлению нового Сократа. Свершится ли
чудо, - никому неведомо. Но кто бы он ни был, этот <аристократ духа>, ему придётся - коль скоро он всё же явится в наш
прагматический разобщённый мир - обращаться к нации лишь от собственного лица. Нация же должна созреть.

Константин АЗАДОВСКИЙ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ