Рецензия на книгу Ю.И.Семёнова «Философия истории. Общая теория, основные концепции от древности до наших дней». М.: «Современные тетради», 2003. – 776 с.
Понимание закономерностей исторического развития имеет не только научный, но и существенный прогностический интерес. Вопрос об общих закономерностях исторического развития и о том, как использовать знание этих закономерностей в прогнозировании будущего, занимает человечество с давних времён. До настоящего времени единственной относительно непротиворечивой и дающей возможности прогнозировать будущее теорией исторического развития остается исторический материализм, наиболее полно обоснованный Марксом. Последние события, в частности, распад СССР и отказ от строительства социализма в большинстве бывших социалистических стран, невозможно было предсказать с точки зрения того марксизма, который преподавался в СССР и его союзниках. Несмотря на это, в последние годы наступил своеобразный ренессанс для течений, называющих себя марксистскими. Чтобы снять противоречие действительности с прогрессистский настроем основоположников, у которых общественно-экономические формации менялись только в сторону всё большего совершенства, современные марксисты утверждают теперь, что социализм в СССР и других социалистических странах был неправильный. Одновременно появляются попытки изменить основные положения марксизма и выйти из того тупика, в который загнали исторический материализм последователи догматического (назовем его так) марксизма.
В недавно вышедшей книге Ю. И. Семенова «Философия истории» данный подход, назовем его «неомарксизм», развивается с учетом новых исторических данных. Книга представляет безусловный интерес не только в обзорной своей части, но и там, где автор излагает свою собственную концепцию исторического развития, представляющую собой логическое завершение целого ряда идей, распространённых в нашей стране по той причине, что они лежали в рамках официального советского обществоведения. Наверное, нигде эти идеи не были столь чётко высказаны, как в книге Ю.И.Семёнова.
Возвращаясь к Марксу
Но прежде чем разбирать подход Ю. Семенова, следует еще раз остановиться на том, а что же такое исторический материализм. Его можно обозначить как методологию поиска и анализа общих вопросов и объективных закономерностей истории. В систему закономерностей истории, изучаемой данной методологией, следует включить изучение технического прогресса, культуры и психологии общества, которая очень часто является решающим фактором хода исторического процесса. Маркс утверждал, что история представляет собой последовательность социальных систем (формаций) в каждой из которых политические, религиозные и экономические институты определялись, в основном, уровнем развития производительных сил и были поставлены на службу господствующему классу. Системы сменяют друг друга в чётко очерченной манере; эти смены могут быть приблизительно датированы временем, когда старый господствующий класс власть теряет, а новый её приобретает.
Теорию Маркса можно свести к следующему положению: методы или условия производства являются определяющим фактором, задающим социальные структуры, которые в свою очередь определяют оценки и поведение людей. Маркс иллюстрирует это своим знаменитым утверждением: «Общественные отношения тесно связаны с производительными силами. Получая новые производительные силы, люди изменяют способы производства, и изменяя способ производства, методы добывания необходимого для жизни, люди изменяют свои общественные отношения. Ручная мельница даёт феодальное общество, паровая – капиталистическое» (К. Маркс «Misère de la philisophie»). Здесь подчеркивание важности технического элемента доводится до опасных пределов, но с этим можно согласиться при условии, что производственная технология – это далеко не всё. Сам Маркс использовал понятие "способ производства и общения" (Verkehr). Главным же в изменении способа производства является развитие отношений собственности. Проиллюстрировать более взвешенный подход можно на том же примере Маркса: система, характеризовавшаяся применением "ручной мельницы", создаёт такие экономические и социальные институты, которые наиболее соответствуют использованию такого способа помола. Распространение и работа "паровой мельницы" в свою очередь порождают новые социальные функции и места размещения производства, новые группы и взгляды, которые развиваются и взаимодействуют таким образом, что перерастают собственные рамки. Вырастают и с неизбежностью пробивают себе дорогу институты, наиболее соответствующие использованию паровой мельницы. Однако на многие возникающие при этом вопросы, связанные с причинами подобных изменений, Маркс и Энгельс дали ответы в довольно неоднозначной форме.
Важнейший аспект марксистских теорий состоит в том, что марксизм — это теория истории, претендующая на предсказание будущего с абсолютной научной определенностью (хотя и в самых общих чертах). В частности, марксизм утверждает, что способен предсказывать социальные революции, подобно тому, как ньютоновская астрономия может предсказывать солнечные и лунные затмения. Фундаментальным положением, на котором Маркс основал свою теорию, является тезис о том, что история человечества есть история борьбы классов. Суть его аргументов в приложении к капитализму можно изложить кратко: поскольку рабочий класс («пролетариат») остается единственным угнетенным классом и поскольку он — основной производящий класс, к тому же составляющий большинство населения, то его победа неизбежна. Действительно, современное Марксу общество, которое он назвал «капитализмом», являлось обществом безраздельного господства, по сути, классовой диктатурой капиталистов. В «Капитале», содержащем 1748 страниц, Маркс пытался доказать, что в силу действия исторического закона — закона концентрации капитала — число капиталистов должно постоянно убывать, а число – рабочих увеличиваться. Согласно другому закону (по Марксу) — закону абсолютного и относительного обнищания рабочего класса — рабочему классу уготовано дальнейшее обнищание, а буржуазия, напротив, будет все больше богатеть. Нищета будет способствовать превращению рабочих в революционеров, осознающих свои классовые интересы. Рабочие всех стран объединятся и осуществят социальную революцию. Капитализм и капиталисты будут уничтожены — ликвидированы — и воцарится мир на Земле. Революционная победа пролетариата должна привести к упразднению всех других классов и к возникновению общества, в котором будет существовать только один класс. Общество же, состоящее из одного единственного класса — это бесклассовое общество, то есть общество, в котором не существует ни класса угнетенных, ни класса угнетателей. Поэтому такое общество будет коммунистическим — именно это и провозгласили в 1848 году Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии».
Сам Маркс в своих работах сосредоточился на роли не столько всех общественных, даже не производственных отношений, сколько отношений собственности на средства производства. Сами производственные отношения определяются им как совокупность экономических отношений между людьми в процессе общественного производства и движения общественного продукта от производства до потребления. Соответственно, производственные отношения считаются у Маркса основополагающими в обществе, являются его базисом. Культурные, юридические, идеологические и все прочие отношения относятся к вторичным отношениям, к надстройке, то есть довольно строго задаются базисом. Мало того, насколько можно понять Маркса, даже в производственных отношениях отношения собственности на главные средства были базисом, задающим почти всё остальное в самих производственных отношениях.
Благодаря работам Маркса идея о влиянии уровня экономического развития на прочие общественные институты стала, наконец, общепризнанной. Однако нам представляется, что такое деление на первичность и вторичность, как это сделано у Маркса, является упрощением. Хотя в терминологии Маркса выделяются экономический базис и общественно-политическая надстройка, на самом деле и «базис», и «надстройка» - общественные отношения, которые задаются ограничениями группового контроля, наложенными обществом на своих членов. Технология играет большую роль в экономическом базисе, но далеко не задаёт его однозначно. Культурологическая составляющая, влияние не только культуры, но и геополитики оказывают на ход истории ничуть не меньшее воздействие, чем технические изменения. Мы в своём изложении будем выделять государство, экономику, идеологию и здравый смысл как составные части всякого общества. В марксистской терминологии же экономика и идеология - это есть базис и надстройка, т.е. допускается только одностороннее воздействие первого на второе, но не наоборот. Мы придерживаемся мнения о единой всеобщей взаимосвязи явлений материального мира и допускаем значимое влияние, например, политических и идеологических институтов на развитие экономики. Как ни банально звучит сейчас эта мысль, она и сейчас не признаётся многими людьми, придерживающимися, по их словам, марксистского подхода.
Понимание некоторых слов
Выдающееся значение книги Ю.И.Семёнова «Философия истории» состоит в том, что она не просто лежит в русле многочисленных работ, посвященных сформулированным проблемам, но и даёт исключительно полную информацию о «сухом остатке» целого пласта концепций, появившихся в этой области с момента возникновения исторической науки. По меньшей мере, авторам настоящей рецензии не известно другой столь же масштабной обзорной работы по исторической науке, и уже по одной этой причине книга будет интересна любому человеку, желающему научиться чему-нибудь на основе известных поисков общих закономерностей исторического развития.
Прежде всего, высокой оценки заслуживает предпринятое в книге огромное усилие по преодолению путаницы в терминологии исторической науки. Напомним слова Р. Декарта: «Уточняйте значения слов, и вы избавите человечество от половины заблуждений». Между тем, целый ряд авторов торопятся перейти к существу своей концепции и не определяют чётко используемые ими понятия, используют одно понятие в нескольких различных смыслах чуть ли не в пределах одной работы, либо, наоборот, применяет общепринято узкие понятия в более широком смысле. Такова, например, судьба слов «цивилизация», «страна», «народ», «нация», «этнос», «общество» и т.д.
Значительная часть книги Семёнова посвящена устранению путаницы в использовании этих понятий. Совершенно правильным для строгих научных исследований представляется использование предложенного автором термина «социоисторический организм» (сокращённо «социор») как общего понятия, которое можно употреблять вместо вышеперечисленных. (Правда, в текстах, рассчитанных на сколь-нибудь широкую публику, всё равно приходится использовать широкие понятия «общество» и «цивилизации» - просто потому что иначе не будут читать или не поймут.) Высокой оценки заслуживает разбор Ю.И.Семёновым понятий, связанных с разными типами социально-исторических организмов – нации, этноса и т.д., достаточно чёткие определения, данные автором в этих случаях. Но, всё-таки, основная часть книги посвящена изложению авторской концепции исторического развития, и, наверное, есть смысл прямо перейти и критике её ключевых положений. Сразу резюмируем, что, на наш взгляд, за малыми исключениями, собственная концепция Ю.И.Семёнова только затрудняет полезное понимание исторического процесса, потому что очень узка, сводит исследование закономерностей истории к одному фактору, но даже и его влияние описывает с существенными ошибками. Не имея возможности подробно разобрать всю концепцию (на это потребовался бы текст, сопоставимый по объёму с книгой), в настоящей рецензии мы бегло пройдём по столповым положениям Ю.И.Семёнова, стараясь по возможности давать своё, альтернативное объяснение явлений, а потом посмотрим на общий вывод и философский настрой, следующие из ключевых положений книги.
Заранее поясним своё понимание глаголов «зависеть», «влиять», «определять». Первым делом, заметим, что, по нашему мнению, почти любое событие в реальном мире, в жизни человеческого общества, имеет очень большое, если не бесконечное, количество причин. Выделять среди них главные можно только в рамках какого-то подхода, уже задавшись конечной целью исследования. Какова, например, главная причина Чернобыльской аварии? Думается, ответ зависит от того, что именно мы хотим выяснить. Например, если мы конструируем новый тип реактора и хотим, чтобы подобная авария не повторилась, то главная причина для нас – в недостатках конструкции реактора. Если мы хотим лучше подготовить персонал (опять-таки, чтобы авария не повторилась), то главная причина – определённые ошибки персонала. Если мы экологи или украинские сепаратисты, то главная причина для нас – сам по себе факт постройки атомной станции или принятие «Москвой» решения о постройке ЧАЭС именно на Украине. Объективной, независимой от подхода и цели исследования главной причины в многофакторных явлениях нет и быть не может; каждое событие происходит в результате особой комбинации параметров. Возможно, то же событие произошло бы и при другой комбинации параметров, но если изменение определённого параметра повлекло бы изменение самого явления, то, значит, изменение этого самого параметра повлияло бы на явление, послужило бы причиной его изменения, явление зависит от этого параметра.
Для нас «A зависит от B» – то же самое, что «B влияет на A». При этом не исключается возможность зависимости A от других факторов, не связанных напрямую с B, т.е. допускается влияние на A других факторов, помимо B. Вообще говоря, B может оставаться неизменным, но A поменяться, потому что подействовал другой влияющий фактор. Мы надеемся, что из приведённых нами цитат будет бесспорно видно, что в этих цитатах Ю.И.Семёнов понимает связь слов «зависеть» и «влиять» именно так. Несмотря на то, что, насколько можно понять словари, выражение «A зависит от B» подразумевает более сильное причинное воздействие B на A, чем выражение «B влияет на A», мы считаем, что для тех конкретных явлений, о которых пойдёт речь в рецензии, объективной разницы между одним и другим не существует. Конструктор будущего реактора скажет, что поведение персонала будет играть свою роль в работе будущего реактора, повлияет на неё. Но произойдёт ли ещё одна авария, для него зависит от того, хорошо ли он сконструирует реактор. Соответственно, добросовестный организатор не будет полагаться на конструкцию и скажет, что для него всё зависит от того, как он организует работу персонала, хотя, конечно, особенности конструкции тоже будут влиять на то, как часто будет складываться возможность аварии при условии наложения поведения техники на ошибки персонала. Различение влияния и зависимости в данном случае субъективно.
Далее, в первом понимании «C определяет D» для нас то же самое, что «D зависит только от C» или «только C влияет на D». Это значит, что всякое изменение других факторов, не затрагивающее C, не повлечёт изменения D. Слова «предопределяет», «определяет однозначно» мы будем употреблять как синонимы глагола «определяет», чтобы подчеркнуть независимость какого-то явления от всех других факторов, кроме того, который его определяет (если только эти прочие факторы не влекут изменение определяющего фактора), отсутствие влияния прочих факторов (опять-таки, за исключением таких, которые влияют на определяющий). Говоря, что явление E определяется явлениями F и G, мы имеем в виду, что по отдельности F и G влияют на E, но по отдельности не определяют его однозначно: изменение хотя бы одного из этих факторов (притом, что другой остаётся неизменным) может повлечь изменение E. Однако, вместе они определяют E, т.е. при одной и том же сочетании F и G получается вполне определённое E.
Поскольку в реальной жизни любое событие многофакторно, объективное и строгое научное значение слово «определяет», наверное, имеет смысл только при использовании идеальных конструкций, в которых количество факторов искусственно ограничено. Например, мы можем сказать, что в прямоугольном треугольнике длина гипотенузы определяется только двумя величинами - длинами катетов; в реальном же мире факторов куда больше. Тем не менее, человек использует слово «определять» даже когда речь идёт об одной из многих причин. Когда это происходит? Рассмотрим такой пример: водитель говорит, что количество бензина в баке определяет, сколько он сможет проехать без дозаправки. Конечно, такая фраза уже содержит в себе сильно выраженный субъективный подход. На самом деле, расстояние, которое может проехать автомобиль, зависит от многих других факторов: исправности двигателя, усталости водителя и т.д. Водитель вкладывает в свою фразу вполне определённый дополнительный смысл: он настолько уверен в исправности двигателя и своих силах, что исключает прочие факторы из рассмотрения. Если историк использует слово «определять» в приложении к историческим событиям, то, значит, он утверждает, что все прочие явления, оказывающие влияние на следствие, не заслуживают рассмотрения в практической жизни.
Проблема «объективного источника» и «движущих сил» исторического процесса
Одним из главных научных принципов является осознание причинности – стремление найти причины объясняемых явлений и установить причинно-следственную связь происходящих в природе явлений. Это помогает прогнозировать не только события, происходящие независимо от вмешательства в них человека, но и прогнозировать последствия того или иного образа действий человека, то есть наука позволяет человеку делать осознанный выбор варианта действий, исходя из своих интересов. Историческая наука не является исключением и тоже стремится найти причины исследуемых ею событий. Но если естественные науки удовлетворяются описанием причинно-следственных связей в отдельных конкретных событиях, то в исторической науке многие исследователи стали искать единую причину для сразу всех основных исторических явлений.
Ю.И.Семёнов не только продолжает эту линию, но и, следуя марксистской традиции, считает необходимым найти такой единый движитель исторического процесса, который не только не зависит от человеческого сознания, но и определяет, формирует его. В этом состоит концептуальное различие подхода Ю.И.Семёнова от, например, позиции французских материалистов XVIII века, которые констатировали зависимость исторических событий от поступков людей, поступков людей от общественного мнения, а общественного мнения – от общих условий существования общества, которые формируются, в том числе, под влиянием человеческих поступков. Иными словами, свои поступки человек совершает под влиянием распространённых в обществе идей, а сами эти идеи формируются под воздействием «общественной среды», в формировании которой поучаствовали человеческие поступки. Ю.И.Семёнов выдвигает против подобных концепций два возражения. Во-первых, по его мнению, если признаётся, что идеи входят в число движущих сил исторического развития, то это уже социоисторический идеализм, а на самом деле надо искать «объективный, т.е. не зависящий от самих общественных идей, источник этих идей, социальную материю… Только открытие этой материи могло дать ключ к пониманию движущих сил исторического процесса» (с. 276). Во-вторых, если историософская концепция признаёт, что, с одной стороны, объективная среда воздействует на сознание людей, а, с другой стороны, в воле человека изменить эту объективную среду, то авторы концепции попадают в замкнутый круг – объявляют среду причиной поступков, а поступки причиной формирования среды. Следовательно, концепция не может найти реальный первоисточник исторического развития.
В философских словарях вокруг слов «влияние» и «зависимость» нагромождено столько путаницы, что смысл употребления этих слов Ю.И.Семёновым можно однозначно установить не по словарям, а только в контексте собственных высказываний автора и критики им чужих концепций. Поэтому, предвидя возможные возражения к нашей трактовке рецензируемой книги, проанализируем более подробно два её эпизода. В них Ю.И.Семёнов повторяет обвинение в выдвижении «порочных кругов», поначалу выдвинутое в адрес французских материалистов XVIII века, но на сей раз - в адрес более детальных концепций, исследующих не просто «общественное мнение», а, например, конкретные экономические и политические факторы и их взаимосвязь. Так автор цитирует американского экономиста У.Ростоу.
«Конечно, — пишет Ростоу, — изменения в экономике влекут за собой политические и социальные последствия, но сами эти экономические перемены рассматриваются в книге как следствие политических и социальных, а также узко понятых экономических сил. Что же касается мотивов поведения человека, то многие из важнейших экономических сдвигов рассматриваются нами как следствие внеэкономических мотивов и стремлений людей». По словам Ю.Семёнова, «так У. Ростоу приходит к полифакторной концепции общественного развития и оказывается в порочному кругу: экономика определяет характер иных факторов, а эти неэкономическое факторы определяют экономику. Попытка вырваться из этого круга приводит его к выдвижению на первое место идеальных факторов: ход исторического развития зависит от того, какую из возможных линий поведения выберут люди, какое решение на этот счет они примут.» (с.365-366).
Из приведённых цитат Семёнова видно, что он понимает слово «зависеть» так же, как мы. Совершенно понятно, что Ростоу указывает на причинное воздействие политических и социальных перемен на экономические и наоборот, но нигде не говорит, что только экономические перемены определяют все политические и социальные – это видно, хотя бы, по особому подчёркиванию роли волевых поступков человека, прямо не относящихся к собственно экономическим событиям. Иными словами, Ростоу указывает на взаимовлияние самых разных сторон человеческой жизни, и коль скоро Ю.И.Семёнов его критикует, значит, не считает приведённые им тезисы американского учёного истинными, отрицает факт взаимовлияния. Конечно, на первый взгляд констатация Ростоу могла бы показаться банальностью, но в контексте книги Ю.И.Семёнова становится вполне понятным, зачем американский экономист так подчёркивает сам факт взаимовлияния: ведь в его книге как раз и даётся критика течений, выросших из работ К.Маркса.
Далее Ю.И.Семёнов критикует историософские концепции, вырастающие из изучений биологами закономерностей культурного развития человеческого общества. Поясним, несколько упрощая, о чём речь. Биологи обратили внимание, что стереотипы, программы поведения человека (равно как и распространённые в обществе идеи) существенно отличаются у разных народов. Эти программы поведения передаются и распространяются в результате имитирования, копирования человеком поведения и идей окружающих. Но возможно и изменение распространённых в обществе идей и программ поведения – как в результате неточного имитирования или забывания, так и под влиянием изменившихся обстоятельств жизни, заставляющих человека изменять своё поведение, чтобы не чувствовать себя плохо из-за воспроизведения неадекватного (в новых условиях) поведения. Например, сын богатых родителей может быть запрограммирован с детства тратить много денег, но спустив своё состояние вынужден изменить поведение. Совершенно понятно, что, поскольку в результате действий человека изменяется среда его обитания, то изменение программ человеческого поведения может быть спровоцировано и таким изменениями в окружающей среде, которые вызваны действиями человека. Иными словами, многие биологи исследуют, с одной стороны, влияние культуры общества и заложенных в человеке программ поведения на характер его деятельности и на изменения в среде, порождаемые действиями человека, а, с другой стороны – исследуют изменения в культуре обществ и программах поведения, связанные с практической деятельностью человека. И вот Ю.И.Семёнов пишет об этой концепции:
«Казалось бы, проблема решена. Однако в действительности налицо лишь видимость ее решения, не более. Чтобы убедиться в этом, достаточно поставить вопрос об источнике и основе программы поведения человека. Ответ, казалось бы, прост: так как культура представляет собой общезначимый опыт человеческой деятельности, то ее источником и основой является сама практическая деятельность. Именно в практике приобретается людьми опыт. Но сама деятельность определяется, во-первых, программой, в которой выражается старый опыт, и, во-вторых, новым опытом, который вносит изменения в программу. Получается так, что программа определяется практикой, а практика — программой. Образуется замкнутый круг» (с.400).
Итак, констатация взаимовлияния разных сторон человеческой жизни Ю.И.Семёнова не устраивает, он считает необходимым найти некую общую причину, освобождённую от такого влияния. Продолжая критиковать противостоящие точки зрения, Ю.И.Семёнов излагает со ссылкой на К.Маркса позицию, которой придерживается сам:
«Напомню, что у домарксистских материалистов получалось, что общественная среда (т.е. социальная реальность) определяла общественное мнение (т.е. социарное сознание), а последнее, в свою очередь, определяла общественную среду. К. Маркс в том, что мыслители прошлых лет называли общественной средой, выделил два качественно отличных компонента. Один из них — система социально-экономических отношений, которая не зависит от социарного сознания и определяет его. Другой компонент — система волевых отношений (социальная конструкция), которая зависит от социарного сознания, определяется им. И все стало на свое место.
Как только был открыт объективный источник общественных идей (социарного сознания) — социальная материя, материализм был достроен до верху, до конца» (с.337).
Иными словами, по мнению Семёнова, существует некоторая связанная с обществом объективная сущность – «социальная материя», которая развивается самостоятельно и задаёт сознание людей, а всё, что создано самими людьми, на социальную материю не влияет, а влияет только на «социальную конструкцию», «социальную надстройку». Что бы люди ни предпринимали, они, согласно Ю.И.Семёнову, не могут повлиять на развитие «социальной материи», зато все их поступки заданы социальной материей. Невозможно трактовать иначе постоянную критику автором всевозможных «порочных кругов» и его неоднократно повторяющееся утверждение о том, что «социальная материя» не зависит от общественных идей, сознания и воли ни прямо, ни косвенно – только в этой рецензии мы приводим две соответствующие цитаты о независимости. Подчеркнём, утверждается независимость от сознания и от воли людей всей «социальной материи», а не самого по себе факта её существования, как это, по всей видимости, было у Маркса и Энгельса. Речь у Ю.И.Семёнова (что бы ни говорили по поводу зависимости сами Маркс и Энгельс) однозначно идёт об отрицании всякого влияния сознания и воли на «социальную материю», причём «социальная материя» выступает не как совокупность раз и навсегда заданных закономерностей движения общества, а как развивающаяся, изменяющаяся сущность. И только это, по мнению Семёнова, позволяет исторической науке вырваться из порочного круга объяснения объективного через субъективное и субъективного через объективное. (Согласно контексту употребления этих слов автором, насколько мы можем судить, волевые человеческие поступки следует отнести к субъективным событиям, а объективно то, что от волевых человеческих поступков не зависит – см. ниже.)
* * *
Что ж, на первый взгляд возражения Ю.И.Семёнова против французских материалистов и Ростоу могут показаться безупречными, но при более внимательном разборе в них обнаруживаются трудноразрешимые проблемы. Мы бы не разбирали эту точку зрения так подробно, если бы ей не придавалось столько значения в книге. Поначалу нам придётся немного отвлечься. Представим, что мы разговариваем с образованным человеком середины XIX века, хорошо знающим ньютонианскую физику, о причинах движения планет. (Мы перенеслись на полтораста лет назад только для того, чтобы не делать оговорок, связанным с неуниверсальностью ньютонианской физики.) Безусловно, он сразу скажет, что самой общей причиной их движения является сила тяготения, определённая неизменной закономерностью природы. Но он сразу же оговорится, что из самого по себе существования силы тяготения нельзя сделать никаких конкретных выводов и прогнозов. Ведь и в формулу для силы тяготения, и в другие законы механики входят расстояния, массы, скорости и т.д. Поэтому, когда мы спросим у образованного человека, почему такая-то планета движется по данной траектории, то он ответит, что положение планет в данный момент зависит от положения планет в предшествующие моменты и физических законов, которые управляют их движением. А теперь представим, что мы бы начали упрекать образованного человека за такой ответ, утверждая, что он находится в порочном кругу, потому что объясняет положение планет через положение планет, следовательно, ничего не понимает в физике. Хотя, на самом-то деле, человек этот в физике что-то понимает. Просто он не констатирует наличие силы тяготения, а строит содержательный анализ, позволяющий объяснить движение планет.
Но пойдём дальше. Итак, разочаровавшись в этом образованном человеке, мы бы задались целью самостоятельно найти такое объяснение нынешнего положения планет, которое бы не включало предшествующего их положения. Сами по себе законы механики не удовлетворяют нашим требованиям: они действительно независимы от положения планет, но не являются саморазвивающейся материей. Нам хочется найти такую материальная сущность, которая изменяется во времени, но её изменение от изменений в положении планет зависеть не должно (иначе получится порочный круг). Думается, единственным выходом в этой ситуации для нас было бы прийти к провиденциализму - мнению, что положение планет определяется волей божьей. В самом деле, ведь мы бы были уверены, что помимо постоянного существования этих самых общих законов в небе вертится ещё какой-то механизм, который сам постоянно изменяется и развивается по своим законам, воздействует на движение планет изменяющимся образом, но само положение планет на этот механизм и его изменения никак не влияет. А называть этот механизм «внепространственной материей» или «потусторонним духом» - уже второстепенный вопрос.
Сомнительность такого подхода в физике очевидна, но в приложении к обществу именно он и допускается Ю.И.Семёновым. По его мнению, недостаточно признания того, что есть самые общие законы, воздействующие на общественное развитие, независимые от него и не меняющиеся со временем. Необходимо признать, что существует некоторая материальная основа, развивающаяся параллельно и независимо от общественного сознания, которая определяет общественное сознание. Этот самокрутящийся моторчик задаёт изменения во всей человеческой жизни, в человеческом сознании, но сами человеческие действия, определённые волей людей, никак не могут кручение этого моторчика изменить и уклониться от выполнения выходящих из его типографии декреты о предстоящем направлении исторического развития.
Нам представляется, что гипотеза существования подобного моторчика, «социальной материи», совершенно искусственна и её введение не вызвано никакой необходимостью. Никакого порочного «замкнутого круга» в других объяснениях не получается, если только ввести в рассмотрение фактор времени. Общественное сознание в настоящий момент формируется под воздействием состояния общественного сознания в предыдущие моменты и внешней среды, включая и практику, и события, прошедшие за это время помимо человеческой воли – например, падение метеоритов и ухудшение погодных условий. В свою очередь, общественное сознание влияет на поступки людей начиная с этого момента, и изменяет среду существования человека и его практику в последующие моменты. Так же и с критикой Ю.И.Семёновым тех биологических концепций, в которых исследуется влияние на поведение человека заложенных в нём программ. Никакого замкнутого круга в них не образуется. Программа человеческого поведения действительно определяется прошлыми программами и практикой, существовавшей по сегодняшний день. Но те действия, которые человек предпринимает в своей практике, начиная с сегодняшнего дня, определяются уже сложившейся программой и теми изменениями, которые внесёт в неё практика. Описание взаимовлияния разных сторон человеческой жизни и тех общих закономерностей, которым подчиняется это взаимовлияние – содержательная суть критикуемых Ю.И.Семёновым концепций. Но никакого моторчика, вертящегося между людьми в «общественных отношениях» и посылающего обществу односторонние сигналы, что и как делать, не существует. Общественное сознание не определяется какой-то «социальной материей», развивающейся совершенно самостоятельно, без участия человеческой воли и человеческого сознания. Не существует только одностороннего воздействия «социальной материи» на наше сознание – зависимость всегда двусторонняя, именно потому, что в реальном мире всё во всем связано и всё от всего зависит.
Всё это не значит, что в истории не существует самых общих закономерностей, отменить которые человек не в состоянии. Существуют – прежде всего, это законы, выявленные в естественных науках, которые влияют на историю. Есть общефизические и общебиологические процессы, например, выравнивание земного рельефа по мере остывания планеты и исчерпание ресурсов, необходимость постоянного подвода энергии человеку для того, чтобы он жил. Есть неизменимое стремление человека обеспечить себе удовлетворение потребностей, по возможности улучшить жизнь (правда, представления о хорошей жизни меняются со временем). Всё это накладывает отпечаток на экономику, на действия людей, и отменить необходимость питаться для сохранения жизни действительно не в человеческой воле. Вот эти самые общие принципы на самом деле независимы от сознания и воздействуют на историю, но, во-первых, законы эти постоянны, а не являются саморазвивающейся сущностью, а во-вторых, никакого содержательного исторического вывода из одних только общих принципов мы сделать не сможем, также как невозможно сделать содержательные прогнозы о положении планет исходя из одних только законов механики и не анализируя само положение. Разве что можно сделать известный шуточный прогноз «в долгосрочной перспективе мы все мертвы», ну так это люди знали и до появления исторического материализма.
Вообще же, надо сказать, что сама настойчивость, с которой Ю.И.Семёнов добивается ответа на вопрос о движущей объективной силе исторического развития и требует такого ответа от всех историков, представляется чрезмерной. Ведь ни одна другая наука на такой ответ не претендует, а просто изучает причинно-следственные связи явлений. Затребуйте у физиков указать вам единый источник движения. Они, разве что, скажут, что науке известно столько-то видов взаимодействия (а не один!). Наиболее осторожные из них добавят, что, судя по предыдущему опыту, весьма вероятно открытие новых. Но никакого единого источника не укажут и тем более не скажут, что физика должна ограничиться рассмотрением только одного вида взаимодействия. Каков источник жизни? Думается, биологи не смогут ответить на этот вопрос. А каков источник химических реакций? Тоже вопрос сам по себе странный. Поэтому надо не источники искать, а признать, что всё со всем связано, всё развивается и не остаётся на месте, а мы можем познавать законы взаимодействия и развития. Бессмысленно повторять широкие фразы вроде «бытие определяет сознание», если не давать конкретных пояснений, что при этом имеется в виду. А для пояснений всё равно надо отказываться от неконкретного языка вроде не общих понятий «бытие», «сознание», «в конечном счёте определяет» и т.д.
Конечно, мы признаём, что трактовка понятия «движущая сила» или может быть настолько разной, что многие читатели не согласятся с нашей критикой подхода Ю.И.Семёнова в отношении движущей силы исторического развития. Так, ряд замечаний к первой редакции нашей рецензии сводился к тому, что мы путаем понятие причины и движущей силы (причины начала движения автомобиля - запуск
двигателя и отжатие педали сцепления, а движущая сила - энергия сгорания
топлива в двигателе). Но нам представляется, что само по себе наличие разных трактовок понятия «движущей силы» свидетельствует о том, что ему непросто дать объективное, независимое от научного подхода определение. В вопросах, исследуемых физикой, более или менее ясно, что такое сила. В исторической науке такой однозначности нет, понятие движущей силы будет зависеть от подхода и от цели исследования. Так же как субъективно, зависит от подхода и понятие «главной причины», определение смысловой разницы между зависимостью и влиянием и т.д. Например, можно следовать марксизму и признать движущей силой общества материальное производство, экономические процессы. Но если задаться вопросом, ради чего человек занимается материальным производством, то окажется, что он занимается этим ради удовлетворения своих потребностей. Тогда движущей силой надо признать человеческие потребности, но уже тут можно утонуть в схоластическом споре «идеалистов» и «материалистов», первичны ли потребности или материальное производство. Наконец, поскольку все исторические события связаны с механической активностью людей, то движущей силой истории можно с не меньшим успехом объявить энергию, получаемую человеком из съедаемой им пищи – тоже своего рода энергия топлива. Думается, похожие трудности возникнут и с понятием «основы общества» и многими другими неконкретными понятиями, используемыми без образного представления о предмете разговора. Скорее всего, наиболее плодотворно было бы отказаться в исторических исследованиях от поиска единой «основы» или «движущей силы» и перейти к познанию причинно-следственных связей конкретных явлений.
* * *
Наконец, необходимо коснуться точки зрения Ю.И.Семёнова о том, что, якобы, те исторические концепции, которые обращают внимание на определяющее воздействие воли людей на тот или иной ход исторических событий, являются идеалистическими, потому что объявляют материальные процессы зависящими от сознания, т.е. нематериальных причин. Думается, в этом есть какое-то непонимание. Ведь, согласно именно марксистскому диалектическому материализму, сознание есть продукт высокоорганизованной материи, а процессы в сознании – тоже состоят из вполне материальных процессов. Сознание – часть материальной живой природы, воздействующая на остальные части природы, сознание – часть материи, а не нечто отстоящее от неё. Почему мы признаём ключевое влияние движения нейтронов в атомной бомбе на судьбу сотен тысяч убитых японцев и не признаём влияние движения электронов в человеческом мозге на исторические события? Ведь и движение нейтронов в атомной бомбе, и электронов в человеческом мозге обладает «мультипликативным эффектом»: это движение высвобождает, направляет действие энергий, на многие порядки превышающие ту энергию, которая непосредственно затрачивается на приведение в движение этих нейтронов и электронов! (В конце концов, решение взорвать бомбу тоже принимается людьми, это волевой поступок человека.) И в обоих случаях эти огромные энергии высвобождаются не в случайном направлении, а в том, в котором этого желает человек, принимающий волевое решение! Возможно, в воле человека прекратить существование человеческого рода путём атомной войны, т.е. прекратить само существования предмета изучения истории. Как же после этого можно утверждать, что волевые поступки людей не влияют на направление исторического развития? Конечно, если стоять на позициях механистического детерминизма времён Лапласа, то можно предположить, что всё происходящее в наше время определилось положением неживой материи таким, каким оно было несколько миллиардов лет назад. В то же время совершенно понятно и то, что одни только процессы неживой материи в нашу эпоху не определили события, что в их определении поучаствовало движение электронов в нашем мозге и нейтронов в атомных бомбах. Поэтому всякая концепция в исторической науке должна включать и изучение движения электронов в мозге людей, иначе она будет без конца выискивать причины исторических событий только в тех процессах, которых недостаточно, чтобы определить ход истории, всякий раз создавая искусственное объяснение, что, якобы, какое-то крупное событие в прошлом нельзя было отменить волей отдельных людей. Это ведёт к фатализму, т.е. к выводу, что серьёзно воздействовать на исторические события не в наших силах, поэтому надо не суетиться и предоставить сильным мира сего воплощать в жизнь «историческую необходимость». А поиск «первичного» среди бытия и сознания на практике только приводит к утверждению фатализма.
Самое интересное, что позиция Ю.И.Семёнова, по нашему мнению, противоречит и основам диалектики. Ведь одно из основных её положений – признание единой всеобщей взаимосвязи явлений, отрицание изолированности. А что же получается у концепции Ю.И.Семёнова? Получается, что существуют, по меньшей мере, две субстанции, находящиеся «по ту сторону» от реального мира. Во-первых, это «социальная материя» - тот самый самокрутящийся моторчик, который влияет на события реального мира и определяет их, но сам от какого-либо влияния реального мира полностью избавлен. Во-вторых, это процессы, происходящие в нашем сознании, которые «на социальную материю» не влияют вовсе, а на события реального мира – могут повлиять только чуть-чуть (далее мы приведём соответствующую цитату). Если бы в первом случае речь шла о независимости самих общих закономерностей движения от изменяющегося мира, тут бы возражений не возникло. Но у Ю.И.Семёнова есть в материи некий мирок, внутри которого изменения происходят; изменения внутри этого мирка воздействуют на изменения вне его, но обратного воздействия не наблюдается. Отрицание единой всеобщей взаимосвязи явлений проходит красной нитью через все рассуждения Ю.И.Семёнова. А в отношении человеческих размышлений вообще допускается полная дискриминация – вопреки Марксу, Ю.И.Семёнов отрицает их «посюстороннесть», отрицает принадлежность процесса человеческого мышления материальному миру. Тем самым осуществляется значительный отход от материализма. Этот отход от диалектического материализма был бы простителен для агитационной работы. Общеизвестен труд И.В.Сталина «О диалектическом и историческом материализме», в котором сначала блестяще излагаются основы диалектического материализма (в частности, тезис о единой всеобщей взаимосвязи), а потом делаются торопливые выводы марксистского истмата, прямо противоречащие тезису о единой всеобщей взаимосвязи – например, поспешно и без доказательств единственным материальным источником исторических событий провозглашаются процессы производства, а не идеи великих людей. Однако такое упрощение было объяснимо для работы И.В.Сталина, написанной для временного закрепления официальной идеологии в массах, но вряд ли оправданно в научном труде нашего времени. И совершенно непонятно, почему сторонники подобных концепций, включая Ю.И.Семёнова, по сей день монополизируют за своими трудами звание «материалистического понимания истории».
В этом плане интересна реакция Ю.И.Семёнова на высказывание российского историка Е.Б.Черняка, который утверждает следующее: «Нельзя забывать и того, что исторический материализм лишь одна из разновидностей материалистического истолкования истории, выводы из которых порой прямо противоположны марксистскому видению процесса развития общества в новое и новейшее время. Отвергая марксизм, многие историки, не только отечественные, но и зарубежные, сознательно или неосознанно, даже считая себя сторонниками иных философско-исторических идей, на практике придерживаются материалистического понимания истории». Отвечая историку, Ю.И.Семёнов заявляет: «Думаю, что такая точка зрения неверна. На мой взгляд, подлинное материалистическое понимание истории немыслимо без признания существования социальной материи, которую могут образовывать только социально-экономические, производственные отношения. Поэтому единственным материалистическим видением истории является марксистское ее понимание» (с. 338).
На самом же деле, заявление о существовании «социальной материи», независимой от сознания, – особого моторчика, который односторонне воздействует на бытие людей изменяющимся образом, - не имеет ничего общего ни с диалектикой, ни с материализмом, и является особой формой провиденциализма.
Независимы ли производственные отношения от воли людей?
Говорят, трудно искать чёрную кошку в тёмной комнате, особенно если её там нет. Но при большом желании найти её там, всё-таки, можно. И если уж столько уважаемых людей поставили перед собой цель непременно найти «социальную материю», то не сыскать её они не могли. Социальной материей в некоторых толкованиях марксизма назначили «производительные силы», которые развиваются сами по себе (без изменяющего влияния посторонних факторов), независимо от воли людей, уровень их развития определяет «производственные отношения», а «производственные отношения», в свою очередь, определяют сознание, волю и поступки людей. Зависимость, как видим, однонаправленная, так что даже удалось обойтись без замкнутого круга. Поскольку социальная материя саморазвивается, то со временем она и меняет производственные отношения и поведение людей в этих отношениях, т.е. меняет формации. У самого Ю.И.Семёнова социальной материей объявлены, видимо, сами по себе «производственные отношения», которые определяют и развитие дальнейшее производительных сил, и поступки людей, а изменяются только в результате изменения производительных сил, независимого от волевых поступков человека. Тем самым, социальная материя развивается посредством использования ею производительных сил, но, опять-таки, человек и мелкие факторы на её развитие не влияют. Предстоящие два подпункта рецензии фактически представляют собой полемику с книгой Ю.И.Семёнова с целью вычленить рациональное зерно, содержавшееся в работах К.Маркса. Вот как излагает это сам автор:
«К тому времени, когда возник марксизм, науке были достаточно хорошо известны три таких способа производства: рабовладельческий, феодальный и капиталистический. В добавление к ним К. Марксом частично сразу, частично позднее были также названы из числа существовавших и существующих способов производства — первобытный (первобытно-коммунистический) и азиатский, а из тех, что еще не существовали, но с неизбежностью, по его мнению, возникнут — коммунистический способ производства.
Но самый важный из вопросов, вставших перед К. Марксом, состоял в том, почему в ту или иную эпоху существует именно этот, а не другой способ производства, и почему в историческом развитии одни способы производства сменяются другими, что лежит в основе смены способов производства. Это был тот роковой вопрос, который, правда, не в такой, а в иных формах вставал перед его предшественниками и на который они не смогли дать ответа. Помочь здесь не могли ни ссылка на природу человека, ни на его разум.
К. Маркс и Ф. Энгельс жили в XIX в. В Европе в то время сосуществовали капиталистические и некапиталистические социоисторический организмы. На их глазах в Европе развертывался промышленный переворот и происходили революции. Везде, куда проникала машинная индустрия, рушились феодальные и иные докапиталистические отношения. Феодальные социоисторические организмы превращались в капиталистические.
На этой основе были сделаны широкие обобщения. Каждая система экономических отношений была общественной формой, в которой шел процесс создания общественного продукта. (Здесь мы вынуждены вмешаться в изложение Ю.И.Семёнова, чтобы прояснить сложное понятие «общественной формы» и предложить альтернативное определение И.Валлерстайна, которое кажется более простым: система экономических, производственных отношений – это способ распределения и обмена – авт.) Общественный продукт создавался определенной силой, которую составляли работники, вооруженные средствами труда. Эти люди вместе со средствами труда, которые они приводили в движение, составляли производительные силы общества. И бросалось в глаза, что в разные эпохи разными были не только системы экономических отношений, но и производительные силы общества.
Одной производительной силой были люди, вооруженные деревянными копьями, иной — люди, которые создавали нужные им вещи с помощью бронзовых орудий, и совсем другой — люди, которые использовали в своей производственной деятельности машины, приводимые в действие паром. Разные стадии производства отличались друг от друга не только типами экономических отношений, но и уровнем развития производительных сил.
И отсюда был сделан вывод о зависимости типа существующих в обществе экономических отношений от уровня развития его производительных сил. Уровень производительных сил общества определяет существующую в нем систему экономических (производственных) отношений. Изменение производительных сил общества рано или поздно ведет к тому, что одна система экономических отношений сменяется качественно иной их системой. А вместе с тем меняется и тип общества.
К выводу о том, что система экономических отношений определяет сознание и волю людей, в явной или неявной форме пришли многие мыслители еще до Маркса. Но никто из них не мог объяснить, почему эти отношения являются именно такими, а не иными. Ссылка на природу человека ничего не давала. А любая попытка найти какие-либо иные факторы почти всегда с неизбежностью заставляла вращаться в порочном кругу. И этот круг всегда разрывался так, что при этом экономические отношения оказывались в зависимости от сознания, т.е. теряли свою объективность.
(В этом месте мы вновь вынуждены перебить Ю.И.Семёнова, чтобы обратить внимание на трактовку им слова «объективность». Казалось бы, мы говорим, что восприятие Ивановым качеств какой-то картины субъективно, если это восприятие умрёт вместе с Ивановым. Иванов утверждает, что картина плохая, а на самом деле она хорошая. Сложно сказать, как при таком понимании можно говорить о «необъективности» экономических отношений. Ну, например, утверждать, что рабу только кажется, что его стегают плёткой, а на самом деле он сидит на веранде и пьёт вместе с надсмотрщиком чай. Но такого домарксистские материалисты не утверждали, а утверждали влияние процессов нашего сознания на то, какие сложатся экономические отношения. Вот при признании такого влияния, в понимании Ю.И.Семёновым слова «объективность», и утверждается, что экономические отношения субъективны. Такое понимание слова «объективность», конечно, необычно, но его необходимо иметь в виду, чтобы понять рецензируемую книгу. Но вернёмся к цитате. – Авт.)
К. Маркс впервые нашел объективную, не зависящую от сознания и воли людей основу экономических отношений — уровень развития производительных сил. И тем самым они впервые выступили у него как отношения объективные и только объективные, как отношения, определяющие сознание и волю людей и в то же время ни прямо, ни косвенно не зависящие от их сознания и воли.
Философы давно уже пользовались словом «бытие». И оно имело в их устах два разных смысла. Один — все существующее без исключения, включая и сознание. Второй — только существующее вне сознания. В применении к природе существование вне сознания было по существу равнозначно существованию независимо от сознания. Поэтому в работах домарксистских материалистов бытие во втором смысле означало существование одновременно и вне, и независимо от сознания, или иначе, объективное существование. Бытие в таком смысле было первичным по отношению к сознанию, т.е. определяло сознание.
Исходя из этой традиции, К. Маркс и назвал систему социально-экономических отношений общественным бытием. Называя ее так, он стремился подчеркнуть, что эта система существует объективно, т.е. независимо о сознания и воли людей, и определяет их сознание и волю.» (с.334-335) Например, в приложении к капитализму «ему было совершенно ясно, что капиталистические экономические рыночные отношения существуют независимо от сознания и воли людей, живущих в системе этих отношений, и определяют их сознание и волю» (с. 333).
Интересно и конкретное пояснение, приводимое Ю.И.Семёновым в доказательство тезиса о том, что экономические отношения определяют волю людей, но обратного воздействия не наблюдается. Сначала он утверждает, что «при капитализме все экономические отношения в обществе выступили в форме рыночных, товарно-денежных». (То есть, насколько можно понять автора, нет при капитализме ни наказания за рыночную торговлю наркотиками, ни таможенных ограничений на свободный товарообмен, ни уголовного преследования госчиновников за денежные взятки.) «Общепризнано, - продолжает Ю.И.Семёнов, - что для капитализма характерно экономическое принуждение. Но далеко не все делают из этого соответствующие выводы. Ведь бытие экономического принуждения означает, что система экономических отношений выступает как явление, существующее независимо от сознания и воли людей, живущих в этой системе, и прямо, непосредственно заставляющее, принуждающее этих людей действовать так, а не иначе, т.е. определяющее их сознание и волю» (с. 303-304). (Выходит, живущий при капитализме человек не может даже самостоятельно решить, купить ли себе к чаю калач, или бублик, или употребить «дозу» вместо того и другого – решение за него принимает рынок. Либо решение-то человек принять может, но дальнейшее развитие экономики нисколько не зависит от выбора потребителей и от того, какой среди них процент наркоманов.)
Наконец, из этих аксиом однозначно вытекает и формационный подход Ю.И.Семёнова на эволюцию человечества, предпринятая им периодизация истории по признаку «наиболее прогрессивной» формации, достигнутой человечеством на «магистральном пути развития»: «Если базис общества — система социально-экономических отношений, то совершенно естественна классификации социоисторических организмов по типу господствующих в них производственных связей. Общественно-экономическая формация есть социально-экономический тип общества, при этом такой, который одновременно представляет собой стадию всемирно-исторического развития» (с.338). Далее Ю.И.Семёнов объясняет историческим события с точки зрения их обусловленности типом производственных отношений, сложившихся в разных обществах.
* * *
Прежде чем перейти к разбору точки зрения Ю.И.Семёнова, нам следует вернуться к определению нашего понимания некоторых слов, в данном случае, остановиться на понятиях объективных и субъективных факторов в истории. Под объективными факторами мы понимаем те, которые не зависели от воли отдельно взятого человека. Но есть ли такие события в истории, в человеческих поступках? Наверное, есть. Примером может служить поведение обезумевшей человеческой толпы, когда какие бы усилия отдельный человек не предпринимал, у него нет сил вырваться из толпы или остановить ее. Нам могут возразить, а если бы в руках у данного человека был мощнейший мегафон, он наверное бы смог остановить толпу. Поэтому, полностью объективными мы считаем такие факторы, которые аналогичны действию человека без мегафона. Однако, в истории таких событий достаточно мало. В большинстве событий роль отдельного человека существенна, особенно если речь идёт о руководителе. Поэтому нам кажется, что лучше использовать другую терминологию и говорить о стихийных и преднамеренных событиях. Стихийным фактором мы считаем то, что никем не осознается, не планируется заранее, происходит помимо воли и желания. Сознательным и преднамеренным считаем то, что планируется заранее и осуществляется в результате волевых решений. Очень часто волевые решения человека приводят далеко не к тем результатам, которые запланировал человек. Познание закономерностей исторического развития именно для того и нужно, чтобы увеличить точность прогнозирования человеком результатов своих волевых действий, чтобы, опираясь на научные знания, осуществлять правильную преднамеренную стратегию и добиваться желаемых результатов.
Нам представляется, что главный упрёк, который можно отнести к точке зрения Ю.И.Семёнова – то, что он слишком узко смотрит на факторы, влияющие на поведение людей, сводя все причины наших поступков к «производственным отношениям». Но такая односторонность несправедлива даже для экономического поведения человека (не говоря уже о том, что на историю влияют действия человека, слабо связанные с экономической сферой). Вместо того чтобы подробно разбирать точку зрения Ю.И.Семёнова, мы приведём своё, альтернативное толкование сути дела.
Первым делом нам нужно разобраться с мотивами экономического поведения человека. Влияет ли на эти мотивы какой-нибудь фактор, который действительно не зависит от волевых поступков человека? Думается, что есть, и этот фактор – необходимость удовлетворения первоочередных биологических потребностей человека – в пище, в отдыхе… Потребности эти неустранимы, они всегда влияли и будут влиять на мотивы человеческой деятельности, потому что без действий по удовлетворению этих потребностей дальнейшая деятельность человека станет невозможна. В первую очередь, человечество заботится об удовлетворении первоочередных биологических потребностей, но наряду с ними, у человека есть множество культурно обусловленных потребностей, ради удовлетворения которых человек тоже предпринимает определённые действия. И в обоих случаях человека заставляют предпринимать какие-то действия вовсе не производственные отношения, а человеческая потребность. В одном случае потребность вызвана биологической природой человека (а не «социальной материей»), в другом – культурно обусловлена. Не «независимые от сознания» производственные отношения заставляют человека покупать себе компьютерную игру, а навязанная ему обществом потребность, заданная программа поведения, составленная в ходе сознательных действий самых разных людей. Однако, уже на этом этапе у человека остаётся широчайший выбор, как удовлетворить свои потребности. Потребность в пище может быть удовлетворена самыми разными продуктами, а вместо покупки компьютерной игры можно её переписать у друга бесплатно или просто смотреть телевизор. От удовлетворения каких-то потребностей человек может сам отказаться, если ради них надо прилагать слишком большие усилия. И тут за человеком остаётся сознательный выбор.
Но даже после того, как человек определился, какие потребности и в каком порядке ему удовлетворять, остаётся множество способов их удовлетворения. В самом деле, возможности человека не безграничны, и природа, окружающая среда определяет, какой путь удовлетворения человеческой потребности неосуществим, но она всегда оставляет самый широкий выбор. Да, человек не может подпрыгнуть до Луны, но может выбрать к чаю калач, или булку, а ради пропитания может пойти на охоту или на рыбалку. В зависимости от таких волевых решений и история может сложиться по-разному: одни племена становятся по преимуществу рыболовными, другие – земледельческими. Если рядом нет водоёма, то рыболовный вариант неосуществим – это правда. Но и тогда остаётся много различных вариантов удовлетворения потребностей.
И если разобраться, от чего же зависит конкретный выбор человеком варианта удовлетворения своих потребностей из множества возможных (оставленных окружающей средой), то тут же выяснится, что он зависит от внутреннего состояния человека, от его сознания, от культурно заложенных в него программ поведения. Не последнюю роль играет уровень человеческих знаний. Первобытный человек мог часами отрывать съедобный корень руками, обдирая ногти, а мог сделать это с помощью палки. Вовсе не производственные отношения, а знания человека расширили для него возможность выбора между способами откапывания корня. При прочих равных условиях человек выбирает более лёгкий способ, но тут примешивается субъективная оценка человеком относительной лёгкости.
Таким образом, в число факторов, определяющих действия человека, входят такие факторы, которые сформировались независимо от волевых действий человека (первоочередные биологические потребности, природные события), факторы, на формирования которых повлияли действия этого или другого человека в прошлом (культурно заложенные потребности, уровень знаний, техногенная среда, состояние экономики), а также факторы, зависящие от выбора человека, осуществляемого в данный момент – например, предпочтения им калача или бублика.
Рынок – это место широкого добровольного обмена товарами, включая услуги, информацию, части прав собственности и т.д. Главным критерием отнесения товарообмена к рыночному следует, видимо, отнести то, что при рынке у человека появляется более широкий выбор вариантов участия в обмене. Если есть конкуренция между продавцами, то покупатель сможет выбрать то, что дешевле, то есть выбрать лучший вариант удовлетворения своих потребностей. Даже если видимой конкуренции нет, например, один мясник продаёт только свинину и говядину, а другой торговец – только мясо курицы, а больше мясников в селе нет, то и тут у человека остаётся возможность выбора между тем, чтобы купить говядину или курицу с учётом цены, т.е. и в этом случае есть определённая конкуренция. Назначение рынка как раз и состоит в широком обмене согласно субъективным предпочтениям и представлениям о ценности обмениваемых товаров и услуг, включая трудовые услуги. (Что теперь остаётся от тезиса, что диктуемое рынком поведение «не зависит» от воли?) Надо сказать, что перед человеком всегда стояла необходимость соизмерять потребности, которые он хочет удовлетворить, и возможные усилия, которые он может для этого приложить. Это делал даже Робинзон на своём острове, в отсутствие всякого товарообмена и рынка. При рынке же человек получает возможность улучшить свою жизнь – удовлетворить больше потребностей, прилагая меньше усилий – только за счёт добровольного вступления в обмен с другими людьми, для которых те же товары и услуги имеют другую ценность. Поэтому человек, добровольно вступающий в обмен, всегда улучшает тем самым свою жизнь по сравнению с тем положением, когда он вёл бы своё хозяйство сам. Почему при этом его положение улучшается - просто «по определению»: ведь это его собственная оценка улучшения.
Другое дело, что ресурсов, приходящихся на одного человека, в современном мире меньше, чем было у Робинзона, поэтому некоторые люди, несмотря на участие в рынке, живут хуже Робинзона: например, не могут позволить себе на обед жареную черепаху. Для простоты положим, что в стране достаточно земли, чтобы каждый мог вести натуральное хозяйство; тогда участие людей в товарообмене означает как раз то, что рынок настолько расширил для них возможные действия, что они предпочли другие возможности, кроме занятия натуральным хозяйством. Так или иначе, появление и развитие рынка само по себе увеличивает свободу выбора людей. Действия их всё меньше задаются «производственной необходимостью» (необходимостью закупки вполне определённых вещей, чтобы произвести своё продукт и свести концы с концами) и всё больше – предпочтениями в потреблении, которые из «производственной необходимости» прямо не следуют.
Поэтому неправильно утверждение Ю.И.Семёнова, что «На всех этапах развития человеческой экономики единственными стимулами развития производительных сил были производственные отношения, но так как эти отношения на разных этапах были разными, то, соответственно и стимулы развития производительных сил были неодинаковыми» (с. 351). На самом деле, как мы уже указывали, стимулы-то, в общем, похожи, просто спектр доступных человеку действий различен, но определяется не только «производственными отношениями», но и многими другими факторами, например, географическим. Неверно говорить, как это делает Ю.И.Семёнов, будто воля определяется рынком. Напротив, сам по себе рынок только расширяет спектр доступных для человека действий.
* * *
Прогресс человечества связан, прежде всего, с накоплением знаний, с накоплением технологий производства, технологий удовлетворения человеческих потребностей. Дальнейшее накопление знаний и рост богатства всё более и более расширяет для человека поле выбора действий, необходимых для удовлетворения потребностей (а, скажем, истощение ресурсов сужает). Интересно, что человечество накапливает знания не только в производственных технологиях, но и, так сказать, в организационно-управленческих. Например, обладая одной и той же техникой, крестьяне могут обрабатывать землю единолично, а могут сорганизоваться в колхоз. Колхоз, государство, товарообмен, рынок, деньги, налоги, аренда, кредит, мануфактура, капиталистическая фабрика, банки, а вернее, знание, как всё это организовать, – всё это развитые человечеством технологии организации разделения труда при удовлетворении потребностей. Новые, более эффективные для пользователей организационно-управленческие технологии создаются, развиваются, вытесняют за ненадобностью старые – так же, как и с производственными технологиями.
Под терминами «способ производства» и «производственные отношения» обществоведы, скорее всего, имеют в виду принятые, фактически используемые в данном обществе организационно-управленческие технологии разделения труда. Что такое «организационно-управленческие технологии» - это не только способ распределения и обмена, но и другие фактически используемые способы организации общества и управления людьми, включая внеэкономическую сферу и внеэкономическое функционирование государства. Этим организационно-управленческие технологии отличаются от производственных технологий, которые ведают обращением с неодушевлённой материей для производства того, что нужно человеку. Мы, таким образом, предпочли термин «организационно-управленческие технологии» более принятым терминам «социально-экономические отношения», «производственные отношения», потому что это понятие кажется нам более конкретным.
Итак, после того, как мы переформулировали другими терминами понятие производственных отношений, необходимо выяснить, насколько верно утверждение Ю.И.Семёнова о том, что они «определяют» экономическое поведение человека. Казалось бы, утверждение совершенно ошибочно, потому что человек свободен в выборе используемых технологий удовлетворения потребностей. Однако это не так и чтобы понять степень влияния производственных отношений на выбор, необходимо глубже вникнуть в то, как человек принимает решение в своём поведении на рынке.
Дело в том, что того свободного капиталистического рынка, всевластие которого так красочно описано в приведённых нами цитатах, не существует и существовать не может в принципе. Почему не может? Не может потому, что, на самом деле, никакой «свободный» рынок не достижим без организующего скелета общественных институтов, ограничивающих волю, связывающих деятельность людей по рукам и ногам. Хотя бы потому, что без институтов правоохранительных органов получается выгоднее воровать и отбирать силой, чем торговать добровольно. Нужны единые правила обмена и передачи прав собственности. Например, на нынешнем «свободном» рынке государство заставляет использовать во всех сделках на своей территории одну валюту. Это огромное ограничение свободы. Но оно уменьшает издержки договаривающихся сторон на торговых сделках. Получается, что ограничение свободы с помощью законодательства и правоохранительных органов выгодно экономике.
Если посмотреть на то общее, что объединяет все «ограничения свободы» людей на рынке, то главным окажется то, что всё это методы группового контроля, заставляющие человека не поступать вопреки интересам группы, к которой он принадлежит, например, сограждан своего государства. Нет у человека свободы убивать и грабить своих сограждан. К институту законодательства и правоохранительных органов добавляются другие методы группового контроля. Они осуществляются, в том числе, через навязывание членам общества различных программ поведения, не упомянутых в законах, и именно эти программы поведения запрещают людям удовлетворять свои потребности определённым образом. Например, человеку задаётся программа не воровать, а попытаться вступить в добровольную сделку с кем-то другим, не нарушая его прав собственности. Только поэтому сделка оказывается выгодной для обеих сторон и позволяет, в итоге, прокормиться одному и другому. В большинстве случаев человек не ворует не только потому, что боится наказания со стороны правоохранительных органов, но и потому что подсознание не позволяет, но этот элемент подсознания тоже заложен в человеке обществом в процессе его воспитания. В результате такого воспитания содержание правоохранительных органов становится для общества более дешёвым. Сложившийся в обществе обычай того или иного взаимоотношения между работодателем и наёмным работником, вместе с трудовым законодательством, – тоже, в конечном итоге, есть институт, ограничивающий свободу действий и работодателя, и наёмного работника. Но этот институт на порядок уменьшает издержки сторон на переговоры об условиях контракта и поэтому тоже оказывается выгодным для экономики (если ограничения подобраны удачно).
Ограничивающие институты были не только в капиталистическом, но и в феодальном обществе, однако они ограничивали свободу в других аспектах. Так мастер – член цеха не мог уклониться от поставки товара по фиксированной обычаем цене. Работа мастером всё равно оставалась ему выгодной: иначе он бы ушёл из города, его ведь там никто не держал. Следовательно, феодальная экономика не была совсем уже нерыночной: допускался рынок в рамках ограничений. Ведь экономические действия мастера оставались для него наиболее выгодными среди всех тех, которые допускались ограничениями. Торговля оставалась взаимовыгодной и шла с повышением полезности для всех сторон – за исключением тех случаев неэкономического изъятия в пользу феодалов, аналог которых существует и в капиталистическом обществе в форме налогообложения. Другое дело, что цены при феодализме складывались не так, как сложились бы, если бы рынки были более крупными. Но фиксированные цены и обязательство поставок предохраняли средневековую экономику от сбоев, которые без подобных ограничений были бы неизбежны: общество было слишком бедным и не имело избыточного продукта, существовала необходимость максимальной «притирки» в разделении труда. Ограничения группового контроля обеспечивали такую страховку.
Капитализм снял часть средневековых ограничений за ненадобностью, но завязал другие: например, феодал уже не мог безнаказанно убивать и грабить простолюдина. Пресловутого свободного рынка не было даже во времена «дикого капитализма» - просто исследователям казалось, что рынок свободный, потому что были отменены те вековые ограничения, ненужность которых бросалась в глаза, а остальных ограничений они не замечали. Не замечали драконовских таможенных барьеров в Англии, самых высоких в Европе, и не замечали, что за кражу свыше пяти фунтов там вешали даже детей. А если бы не эти меры, то никакого бы рынка в Англии не сложилось. Все просто воровали бы друг у друга.
* * *
Но если мы разберёмся с источниками ограничений группового контроля, то выясним, что именно волевые действия людей и были одним из этих источников. «Производительные силы» действительно делали возможным и выгодным изменение ограничений группового контроля одним из многих способов, но от людей зависело, как их изменить и в каком направлении. Так, английским парламентом принимались и отменялись законы о бедных, хлебные законы и т.д., но законы можно было написать и иначе, и тогда бы «производительные силы» развивались по-другому.
Иными словами, развитие производительных сил делало возможными и выгодными разные варианты, и от людей зависело, какие ограничения группового контроля принять к действию в разных условиях. Часть ограничений – те, которые определяются обычаем, - складывались, как результат «живого творчества масс» (а иногда результат этот был заранее подсказан массам с помощью манипуляции), другая часть – устанавливалась законодательными актами. Поэтому одни ограничения группового контроля были в английском капитализме, другие – в германском (что видно на примере различного устройства сельского хозяйства). Благодаря волевым действиям людей одни ограничения были приняты в Китае, другие – на Тайване, одни в Северной Корее, другие – в Южной. Самое интересное, что и институты всё время меняются – меняются законы и обычаи, следовательно, постепенно меняется и тип наиболее распространённых организационно-управленческих технологий. Наконец, и в России формация была другая, чем в Западной Европе не только из-за иных условий, но и из-за сознательных решений российских руководителей, принятых как под действием иных условий, так и под влиянием обычаев, распространённых в народе.
Таким образом, в утверждении марксистов о том, что «производственные отношения» «определяют волю людей», «заставляют человека действовать так, а не иначе», есть доля истины – надо только заменить слово «определяет» на «влияет». В самом деле, наиболее распространённый тип организационно-управленческих технологий («производственных отношений») закреплён законами, обычаями и т.д., поэтому при выборе организационно-управленческой технологии, при прочих равных условиях, человек выбирает ту, которая наиболее распространена – и думать меньше, и наказания не грозит. Хотя это вовсе необязательно: если другая организационно-управленческая технология намного выгоднее для того, кто её использует, то она пробьёт себе дорогу. Так, в 90-е годы XX века рабовладение было экономически выгодно и не связано ни с какими угрызениями совести у некоторых жителей Чечни. Поэтому рабство широко использовалось вопреки российскому законодательству вплоть до прихода российских войск.
Итак, установленный в обществе тип «производственных отношений» действительно ограничивает свободу действий человека в экономике, входит в число факторов, влияющих на экономическое поведение (хоть и не задаёт его однозначно), и в этом марксизм абсолютно прав. Но ограничения группового контроля, запрещающие человеку некоторые действия и закрепляющие распространённый тип производственных отношений, определяются как раз тем, что Ю.И.Семёнов называет «социальной надстройкой» - законами и обычаями, которые формируется в результате волевых действий людей.
Завершая обзор роли ограничений группового контроля, необходимо сделать следующую оговорку. Вообще-то, вовсе необязательно, чтобы новопринятые ограничения были выгодны для всего общества. Новопринятые ограничения группового контроля выгодны той части общества, которая может эти ограничения навязать. Это ещё заметил Аристотель: «Так как … между простым народом и состоятельными возникают распри и борьба, то, кому из них удастся одолеть противника, те и определяют государственное устройство, причём не общее и основанное на равенстве, а на чьей стороне оказалась победа, те и получают перевес в государственном строе в качестве награды за победу…» (по Семёнову, с. 289).
Подытожим сказанное. При любом строе человек действует так, как ему выгодно или приемлемо (с его точки зрения), но в определение приемлемости или выгодности примешивается те засевшие в его голове программы, которые и задают его поведение наряду с неотъемлемыми биологическими потребностями. А в определение круга возможных действий, помимо прочих свойств окружающей среды, вмешиваются ограничения группового контроля, без которых невозможно человеческое общество. Поэтому действия, которые человек предпринимал для удовлетворения потребностей, могли быть разными в разные эпохи, потому что разные условия внешней среды, разные знания и разные ограничения группового контроля задавали разный спектр доступного выбора. Ошибается профессор Семёнов, когда пишет, что «Не право заставляет людей продавать и покупать, не право принуждает человека наниматься на работу к капиталисту. Действовать так заставляет рынок» (с.303). Напротив, рынок даёт человеку возможность наняться на работу для удовлетворения своих потребностей, а не уходить отшельником в тайгу. А правоохранительные органы мешают человеку пойти и ограбить капиталиста. Неверно и утверждение Ю.И.Семёнова, что «на всех этапах развития человеческой экономики единственными стимулами развития производительных сил были производственные отношения, но так как эти отношения на разных этапах были разными, то, соответственно и стимулы развития производительных сил были неодинаковыми» (с.351). Главный стимул всегда был один и тот же: необходимость удовлетворения потребностей, в самом простом случае голод. Поэтому даже чисто терминологически неправильно сводить экономические мотивы человека только к денежной наживе, как, например, делает Ю.И.Семёнов, утверждая, что «В первобытном обществе на раннем этапе его развития мотива экономической выгоды не было и заведомо быть не могло» (с. 365). Ведь съесть вкусный банан, а потом сладко поспать – это тоже экономическая выгода.
Итак, скажем другим словами. В мотивации экономических действий человека действительно есть составляющая, которая не зависит от воли этого человека и поступков других людей. Но эта составляющая – постоянно действующие факторы, законы природы (необходимость питаться и быть обогретым), а не изменяющаяся «социальная материя». Та же изменяющаяся составляющая, которая ограничивает и расширяет свободу действий человека, целиком складывается под влиянием волевых человеческих поступков и огромного числа прочих факторов. Она была бы другой, если бы были другие поступки.
Наверное, так и следует решить проблему взаимозависимости разных составляющих материи. Общие законы природы не изменяются, в частности, не зависят от изменений в развивающейся материи. Но то, что течёт и изменяется, обязательно находится под влиянием факторов за пределами данного мирка. В приложении к общественным наукам этот принцип позволяет заключить, что нам следует признать либо неизменность «социальной материи» (и отождествить саму её с законами природы), либо её зависимость от человеческих поступков, ресурсных ограничений и т.д. Но никакой «социальной материи», которая бы изменялась без всякой зависимости характера изменений от внешних для неё факторов, нет и быть не может.
Причины повышения производительности и изменения общественной организации в первобытном обществе
Для того чтобы разобрать тезис об однозначной детерминированности общественно-экономической формации уровнем развития производительных сил на каком-нибудь конкретном примере, обратимся к другой работе Ю.И.Семёнова– «Основные и неосновные способы производства». В ней автор обосновывает свою точку зрения, что в далёкой первобытности всё человечество организовывало свою жизнь на основе т.н. «разборно-коммуналистических отношений» и никак не могло их организовать иначе с тогдашней продуктивностью общественного производства, с тогдашним уровнем производительных сил. Попытаемся разобрать весь ход мыслей автора по данному вопросу, затем выскажем общее замечание и, наконец, дадим альтернативную точку зрения на развитие первобытного общества.
«Чтобы понять, почему в раннепервобытной общине существовали именно такие, а не иные отношения собственности, необходимо ознакомиться с целым рядом понятий науки о первобытной экономике - экономической этнологии. Главные из них - понятия "общественный продукт", "жизнеобеспечивающий продукт" и "избыточный продукт".
Общественный продукт – совокупность всего того, что создано обществом. В раннепервобытной общине он был общественным вдвойне: он не только создавался обществом, но и был собственностью общества. Основную массу общественного продукта не только в раннепервобытном, но и в позднепервобытном, а во многом также и в предклассовом обществе составляла пища. <…>
Жизнеобеспечивающий продукт – общественный продукт, абсолютно необходимый для поддержания физического существования членов первобытного коллектива. Весь общественный продукт, превышающий этот уровень, – продукт избыточный. Избыточен этот продукт вовсе не в том смысле, что не может быть потреблен членами общества, а лишь в том, что и без него возможно их нормальное физическое, а тем самым и социальное существование.»
Здесь мы ненадолго перебьём автора и заметим, что, на самом деле, понятия жизнеобеспечивающего и избыточного продукта (у Маркса это был необходимый и прибавочный продукт) настолько размыты и небесспорны, что экономическая наука давно перестала ими пользоваться. Например, в случае первобытного общества непонятно – а что же значит «нормальное физическое и социальное существование». Ведь, в зависимости от обилия пищи и привычек населения, в таком обществе реализуется один из двух вариантов: «десять рожаем, восемь хороним» и «двенадцать рожаем, девять хороним». При первом отец доживает до 35, мать до 30, при втором отец до 33, мать до 32. Какой из них «нормальный»? Нет ответа, и нельзя его искать на основе объективных биологических данных человека. Правильный ответ на вопрос о «нормальном уровне» – в том, что сам человек считает нормальным? Считает количество добытой им пищи недостаточным, ненормальным (хотя одно поколение вперёд считал нормальным) – и начал производить больше. Нам представляется, что такой подход был бы ближе к истине, но тогда пришлось бы признать ведущее участие человеческой воли в эволюции и в «росте производительных сил». И в первобытном обществе были более урожайные годы, когда ели больше, и менее урожайные годы, когда ели меньше, демографические показатели и уровень сытости колебались в соответствии с урожайностью, но никакой жизнеобеспечивающий продукт выделить невозможно.
Самое интересное, что тезис о постоянном росте общественного продукта по мере прогресса человечества тоже небесспорен. По мнению Ю.И.Семёнова, продолжающего марксистскую линию, объём общественного продукта зависел от уровня развития тех сил, которые его создавали, т.е. производительных сил общества, был показателем уровня развития этих сил. Но это просто не так. Производительные силы царской России в XIX веке росли, а урожай на душу населения – нет. Похоже, что и в пересчёте на одного крестьянина он тоже падал. И именно аграрный кризис вызвал русскую революцию, а не абстрактное «развитие производительных сил». Был в истории период, в который фермеры Южной Африки голодали, когда у соседних собирателей-бушменов было изобилие. Дело в том, что в определение объёма общественного продукта примешиваются многие другие факторы – доступные ресурсы, трудолюбие населения и т.д. В частности, никто в в силах отменить фундаментальный общеэкономический закон убывающей производительности, согласно которому получается что при менее высоком технологическом уровне, но большем количестве ресурсов, можно обеспечить более высокую продуктивность общественного производства, чем при более высоком технологическом уровне, но меньшем количестве ресурсов. Поэтому никак не доказано, что у первобытных людей продуктивность общественного производства росла вместе с усложнением общественных отношений. Но вернём слово автору:
«Пока весь общественный продукт был жизнеобеспечивающим, никакое другое распределение, кроме коммуналистического, не могло существовать.
Любая другая форма распределения привела бы к тому, что часть членов общества получила бы меньше продукта, чем необходимо для поддержания их существования, и, в конце концов, погибла бы. А это привело бы к деградации и распаду самой общины….»
На самом деле, и это рассуждение небесспорно. Ниоткуда не следует, что ограничение в питании части тех, кто неспособен добывать пищу, ведёт к деградации и распаду общины. Скорее, наоборот. В варианте Ю.И.Семёнова делят на большое количество человек общее количество пищи. Если годы неурожайные, то при таком варианте в конце концов умирают все. В другом варианте племя сознательно сбрасывает с иждивения слабых, те умирают (либо идут на прокорм остающимся), и оставшимся больше достаётся. Поэтому оставшиеся благополучно и без голода доживают в уменьшившемся числе до конца череды неурожайных лет. Именно вариант «коммуналистического распределения» и привёл к деградации и элиминации общины, вариант распределения «по труду» – к преодолению ею многолетних бедствий. К тому же, в нормальные, урожайные годы объём общественного продукта зависит не только от уровня развития производительных сил и прочих «объективных» факторов, но и от определённого людьми способа распределения. Если успешному охотнику достаются приоритетные куски, то тогда он ещё лучше работает, а другие стараются ему подражать. Иными словами, если распределение не «коммуналистическое», то общественный продукт больше. Но это всё абстрактные рассуждения. На самом же деле, наблюдение за нынешними примитивными племенами (хотя и неизвестно, совпадают ли их общественные отношения с теми, что были у реальных первобытных людей), показывают нечто, сильно отличающееся от «коммуналистических отношений». У кочевников всё просто: не может старик идти – пусть сидит. Дай бог с детьми управиться. Но в голодные годы избавляются и от лишних детей, а в нормальные годы сознательно умерщвляют лишних младенцев. Где же тут «распределение по потребностям»? Но вернёмся к ходу мыслей Ю.И.Семёнова:
«Таким образом, отношения полной собственности коллектива на весь общественный продукт, прежде всего пищу, диктовались объемом этого продукта в расчете на душу его члена, то есть продуктивностью общественного производства. А как уже указывалось, продуктивность общественного производства - это показатель уровня развития тех сил, которые создают общественный продукт, то есть производительных сил общества.
На примере раннепервобытного общества можно наглядно видеть, как уровень развития производительных сил определяет тип существующих социально-экономических отношений и как система этих отношений определяет сознание и волю людей, а тем самым - их поведение. При том уровне развития производительных сил, когда создавался лишь жизнеобеспечивающий продукт, социально-экономические отношения могли быть только коммунистическими и никакими другими. Они не только совершенно не зависели от сознания и воли людей, живших в системе этих отношений, а, наоборот, определяли их сознание и волю. Иными словами они были отношениями объективными и в этом смысле материальными.
Возникнув, коммуналистические отношения развивались. Как свидетельствуют данные этнографии, самой ранней и одновременно самой простой формой коммуналистических отношений была такая, при которой человеку не выделялась ни коллективом, ни отдельными его членами определенная доля общественного продукта. Он просто сам брал ее из общего фонда, но всегда с таким расчетом, чтобы не оставить без продукта остальных членов коллектива.
Это разборно-коммуналистические отношения. Разбору прежде всего подлежала пища. Суть этих отношений заключалась в том, что вся пища находилась не только в полной собственности, но и в безраздельном распоряжении коллектива. Ею мог распоряжаться только коллектив в целом, но ни один из его членов, взятый в отдельности. Каждый член коллектива имел право на долю продукта, но она не поступала ни в его собственность, ни в его распоряжение, а только в его пользование. Он не мог использовать ее для какой-либо иной цели, кроме непосредственного физического потребления. Вследствие этого процесс потребления был одновременно и процессом распределения.
Разборно-коммуналистические отношения соответствуют такому уровню развития производительных сил, при котором весь создаваемый обществом продукт был жизнеобеспечивающим. На этой стадии развития ни один способный к труду человек не мог от него уклониться. Противоположный образ действия с неизбежностью непосредственно ставил под угрозу само бытие коллектива. Существующие отношения побуждали человека не просто трудиться, но трудиться с максимальной отдачей. Ни один индивид не мог ограничиться добычей такого количества продуктов, которое было достаточно для его собственного прокормления. Ведь все, что он добыл, поступало в общую собственность коллектива и вместе со всей остальной добычей подлежало распределению между членами коллектива сообразно с их потребностями. В результате даже добыв много, человек мог получить мало, остаться полуголодным, если потерпели неудачу остальные члены коллектива.
В таких условиях человек с неизбежностью должен был стремиться добыть возможно больше продукта. Только таким способом он мог гарантировать себе прожиточный минимум. Все это было достаточным стимулом развития производства. Побуждаемые этим мотивом люди развивали производительные силы общества, что рано или поздно должно было привести к появлению более или менее регулярного избыточного продукта. Существование такого продукта этнографами зафиксировано практически во всех известных им первобытных общества. Появление регулярного избыточного продукта привело к перестройке производственных отношений. Пока его не было, общество не могло позволить ни одному из своих членов использовать создаваемый в нем продукт для каких-либо других целей, кроме физического его потребления.»
В далее следующем тексте Ю.И.Семёнов поясняет, как появление «избыточного продукта» привело к изменению общественных отношений. Нам представляется, что главной ошибкой автора при рассмотрении первобытной экономики является следование марксовой гипотезе «необходимого и прибавочного» («жизнеобеспечивающего и избыточного») продукта. Из чего исходят сторонники этой гипотезы? В упрощённом виде это можно представить фразой из описания для школьников: «От рассвета до заката первобытные люди бродили по лесу в поисках плодов, кореньев и ягод». То есть, трудились они в полную силу и всё время были на грани голода И только когда научились добывать немного больше, чем хватало для сытости, тут же появились паразиты.
На самом же деле, уже обезьяны добывают пищу далеко не целый день, и никем не доказано, что первобытные люди занимались этим целый день. Современным примитивным племенам вполне хватает работы по 2-4 часа в день, и они не увеличивают рабочий день не потому, что не могут производить больше, а потому, что не нужно. На самом деле, человек никогда не трудится «по способностям», потому что в его способностях работать и 2, и 4, и 6 часов в день. Он трудится, соотнося интенсивность потребности с тягостью труда, который надо приложить для её удовлетворения. Наверное, лучше всего сказал об этом великий английский экономист А. Маршал:
«Простейший случай баланса, или равновесия, между желанием и усилием мы наблюдаем, когда человек удовлетворяет одно из своих желаний собственным непосредственным трудом. Когда мальчик собирает черную смородину, чтобы самому ее съесть, сам труд по ее сбору является, вероятно, на время приятным, и еще в течение некоторого отрезка времени удовольствие от этой еды более чем достаточно для вознаграждения работы по собиранию ягоды. Но после того, как он съел ее довольно много, желание продолжать ее есть уменьшается, а сама работа по собиранию начинает вызывать скуку, которая фактически может отражать ощущение не усталости, а однообразия. Равновесие достигается тогда, когда наконец его тяга к играм и нежелание продолжать собирать ягоды уравновешивают его желание есть. Удовлетворение, которое он может получить от собирания ягоды, достигло своего максимума, ибо вплоть до этого момента каждое новое усилие по сбору ягоды увеличивало, а не уменьшало удовольствие от указанного процесса, после же этого момента всякие дальнейшие усилия по ее собиранию уже сокращают, а не увеличивают такое удовольствие» («Основы экономической науки». Кн. 5, Гл. 2, § 1).
Итак, человек трудится до тех пор, пока дополнительно приносимая польза всё ещё больше нарастания тягот труда. Но параметры тягот труда и дополнительно приносимой пользы сугубо индивидуальны. Они в огромной степени зависят от культурных факторов, от случайностей, слабо связанных с развитием производительных сил. Наблюдаемые сейчас примитивные племена потому и застряли в первобытности, что были довольны своим достатком, а не потому, что не могут произвести больше, хотя и так трудятся изо всех сил.
Но представим, что счастливое первобытное племя, которому хватает на жизнь и больше не хочется, начинает регулярно конфликтовать с соседями. Тогда нужно усложнять разделение труда – выделять специальную группу людей в качестве воинов. Если технологический уровень и прочие условия остаются неизменными, то это означает, что тем, кто продолжает работать в поле, приходится увеличить рабочий день, чтобы прокормить не только себя и своих детей, но также и воинов и их детей. С точки зрения Ю.И.Семёнова, производительные силы при этом сами собой развились, у «непосредственных производителей материальных благ» появился «прибавочный продукт», и тут же нашлись воины-паразиты на него. А на самом деле, порядок событий обратный. Сначала появилась потребность в более сложной организации общества и разделении труда (нужно было выделить профессиональных воинов), под давлением этой потребности увеличилась производительность тех, кто остался собирателем.
Возникает вопрос: а как же появились принципиально новые общественные отношения, если новый объём продукта, добываемый для всего племени совпадает со старым, то есть как был жизнеобеспечивающим, так и остался? Думается, а рамках концепции Ю.И.Семёнова на этот вопрос ответить непросто.
По крайней мере, нарисован сценарий, когда производительность выросла не под давлением роста производительных сил, а, наоборот, под давлением общественной потребности в защите от внешнего врага. Общество находится в застое и сознательно изменяет свой строй на мобилизационный, после чего производительность растёт. Ни для кого не секрет, что в XX веке именно военная технология подталкивала дальнейшее развитие гражданской технологии, а не наоборот. Это не единственный возможный сценарий. Вполне возможна ситуация, когда начинает играть роль фактор убывающей производительности. По мере роста населения, на одного человека приходится всё меньше ресурсов. Производительность падает, и под давлением нужды люди начинают больше трудиться, изобретают новые технологии, изменяют общественную организацию на более эффективную. В известной нам истории события развиваются по обоим сценариям. «Демографически-ресурсный» фактор оказал заметное влияние на прорыв в мировые лидеры Англии, фактор военной необходимости многократно обусловил ускорения развития России, догоняющее развитие Германии в XIX веке. Какой фактор обусловил выход человечества из первобытности? Это неизвестно, но вполне возможно, что для одних племён имел место один сценарий, для других другой, для третьих смешанный (усиление междоусобицы под давлением исчерпания ресурсов), для четвёртых иные события.
Иными словами, наблюдение за известной нам историей показывает, что имеет место не сценарий того, что «развитие производительных сил» подталкивает изменения в способе производства, которые не зависят от мозгов людей, а вовсе даже наоборот. Люди решают изменить способ производства (чаще всего не из-за развития производительных сил, а по другим причинам). Если решение фирмы об изменении способа производства удачно, она идёт дальше, а если нет, то гибнет. Таким образом, изменение способа производства определяется не «уровнем развития производительным сил», а людьми. А производительные силы растут или загнивают в зависимости от того, правильные ли решения примут люди. Те фирмы, которые принимают слишком неправильные для себя решения, вычищаются из эволюционного процесса. То же самое справедливо относительно социально-исторических организмов, чей ответ на вызовы истории определяет, переживут ли они очередной вызов.
Роль распределения и собственности в закреплении типа «производственных отношений»
Беда проявленного Ю.И.Семёновым формационного подхода и его приверженности марксизму состоит в том, что при таком подходе рассмотрение часто ограничивается теми факторами, которые были исследованы в марксизме. Известно, например, что в основу марксистских классификаций обществ обычно кладутся отношения собственности. И всякий раз, когда в книге Ю.И.Семёнова речь заходит о политэкономических вопросах, хорошо видно, что автор нисколько не хочет отойти от марксистского сведения всех проблем к отношениям собственности. Таков, например, поспешный вывод, будто тип отношений собственности задаёт едва ли не всё остальные в пути развития общества. Вот пример такой цепочки рассуждений у Ю.И.Семёнова, которую мы рассмотрим по звеньям; мы заранее извиняемся за то, что не могли найти цитаты с общеизвестной терминологией - думается, смысл её будет понятен и так. «В классовых общества в основе первичного распределения созданного продукта лежит распределение средств производства, которое уже существовало к началу цикла. Распределение используемых средств производства определяет распределение вновь создаваемых средств производства» (с. 434). Перебьём пока автора и заметим, что уже это утверждение верно только отчасти. На самом же деле, капиталист, который получил продукт в собственность в результате «первичного распределения», не совсем волен распоряжаться им. Он должен его продать, иначе не будет денег на выплату зарплаты рабочим и расплату с кредитором, так что у него всё равно отберут, по меньшей мере, часть произведённого. В результате он существенно ограничен в своих возможных действиях с новой собственностью. Деньги, которые он получит за продукт, определяются рыночной ценой, следовательно, если удачно продать продукт не удастся, в итоге он может даже потерять оттого, что распоряжается этой собственностью. Следовательно, утверждение, будто продукт, получаемый на капиталистической фабрике, находится в собственности капиталиста, – результат очень уж грубой оценки, из которой не получишь содержательных результатов. Далее Семёнов продолжает: «В этих же обществах отношения собственности на факторы производства (средства производства и рабочую силу) определяют вторичное распределение». Имеется в виду, что распределение конечного дохода полностью определяется тем, кто является собственников средств производства. На самом же деле, конечное распределение дохода определяется множеством факторов – текущим процентом на капитал, ценой рабочей силы и т.д., т.е. состоянием всей экономики, а не только собственностью на средства производства внутри данной фабрики. На протяжении всей книги Ю.И.Семёнов просто игнорирует все исследования распределения при капитализме, сделанные после Маркса, а ведь из этих исследований можно увидеть, что не всё так просто в капиталистической экономике. Например, Семёнов приводит «открытие» XVIII века, что увеличение доходов капиталистов достигается за счёт уменьшения доходов рабочих и наоборот, но не высказывает ни малейшего замечания, чтобы предупредить читателя об односторонности такого подхода. А то становится непонятным, как же могла одновременно расти и прибыль Генри Форда, и зарплата его рабочих.
Значит, неверен и вывод, который Семёнов делает сразу вслед за этим: «Поэтому во всех классовых обществах отношения по распределению средств производства или, что то же самое, отношения собственности на средства производства, образовывали внутри системы производственных отношений особую подсистему, игравшую роль детерминанты по отношению ко всем остальным социально-экономическим связям». Мы увидели, что они не являются «детерминантами», далеко не задают всё и вся. Всё зависит от ограничений группового контроля, задающих приоритетные способы производственных отношений, и от применимости приоритетных способов производственных отношений – они вместе влияют на дальнейшее развитие событий в куда большей мере. В свою очередь, производственные отношения рукотворны. Они не являются базисом, который всё определяет. За «производительными силами» остаются некоторые черты базиса, воздействующего на историю примерно по Марксу – и мы ещё к этому вернёмся, - но с той лишь оговоркой, что развитие производительных сил не стихийно, а зависит от волевых поступков людей.
Итак, основная проблема в этой группе рассуждений Ю.И.Семёнова – та, что им не осознаётся ключевая роль институтов группового контроля. Вот он снова пишет, что, коль скоро распределение произведённого продукта в обществе определяется отношениями собственности, то сам по себе процесс распределения задаёт и тип общественно-экономических отношений, формацию: «Таким образом, собственно производство является воспроизводством не только вещей, но и социально-экономических отношений, в рамках которых оно осуществляется» (с. 434). Но это рассуждение глубоко ошибочно. Само по себе воспроизводство типа социально-экономических отношений определяется, прежде всего, ограничениями группового контроля. Это доказано коренным изменением используемых производственных отношений в Чечне после уничтожения правоохранительной системы в 1991 году. А распределение большого дохода капиталисту и маленького дохода рабочему имеет другую функцию: здесь в ходе воспроизводства осуществляется воспроизводство только общественных ролей в данной системе производственных отношений. Если оставить те же ограничения группового контроля, но разок организовать чёрный передел – отобрать и случайным порядком поделить, то довольно скоро восстановятся те же социально-экономические отношения. Следовательно, не абстрактные «способ производства» и «производительные силы» являются базисом, а ограничения группового контроля организуют и охраняют социально-экономические отношения.
Ошибочным является утверждение Семёнова, что «В применении, по крайней мере, к капитализму, проблему источника развития производительных сил вполне можно решить, не выходя за пределы производства. Этот источник совершенно ясен: стремление капиталиста извлечь максимально возможную прибыль. Капиталистическое производства есть производство ради прибыли. И стремление к извлечению прибавочной стоимости вытекает вовсе не из какой-то вечной природы человека. Оно порождается существующей системой экономических отношений. По существу, это показали экономисты еще до Маркса. Последний лишь глубоко разработал и обосновал этот взгляд. Таким образом, в применении к капиталистическому обществу источник развития производительных сил заключен в существующих экономических, производственных отношениях. Именно экономические отношения при капитализме стимулируют прогресс производительных сил» (с. 342-343). Это утверждение – следствие типичного редукционизма и нежелания рассмотреть реальные причины и ход экономического роста. Ещё Дж. Кейнс говорил, что если бы человек не имел каких-либо других стимулов к развитию производств и технологий кроме чисто прагматических, то на долю последних приходилось бы очень мало инвестиций. Во-первых, даже в самой «чистой» капиталистической экономике прибыль капиталиста зависит от волевых поступков и выбора потребителей, т.е. не является совершенно стихийным явлением. (Ещё одно доказательство зависимости «социальной материи» от общественного сознания.) Во-вторых, неужели неудачные или удачные решения Ф.Д.Рузвельта, не связанные со стремлением к прибыли, не сказались на развитии производительных сил американской экономики? Неужели мотивация Генри Форда сводилась только к получению прибыли? Не зависит, стало быть, «социальная материя» от общественного сознания? В-третьих, неужели стремление к получению дохода вытекает именно из производственных отношений, а не из природы человека, которая как раз и состоит в стремлении к удовлетворению широко понятых потребностей? Наконец, заметим, современная экономическая наука на Западе далеко не столь единодушна в признании стремления к прибыли существенным фактором в развитии капитализма. В качестве примера можно привести книгу выдающихся американских учёных Нельсона и Уинтера «Эволюционная теория экономических изменений», в которой ведущая роль стремления к прибыли вообще ставится под сомнение. Когда организуется новая фирма, она вырабатывает свои алгоритмы принятия решений и далее следует выработанной рутине, не особо задумываясь об увеличении прибыли, потому что так легче жить. Ни о какой максимизации прибыли и равновесии нет и быть не может, считают они. Фирма ведет себя как организм на рынке и реагирует на свои и рыночные изменения «мутациями» (изменением своих алгоритмов, программ действия), иначе не выжить в изменяющейся обстановке. Именно стресс под влиянием изменения внешних или внутренних условий и заставляет фирму менять свои алгоритмы, хотя при выборе новых алгоритмов, конечно же, оценивается прибыльность того или иного варианта действий. Поэтому никакого всеохватывающего стремления к прибыли в реальной рыночной экономике нет, в основном, идет борьба за выживание.
Интересно, что приверженность марксизму предельно сузила рассмотрения Ю.И.Семёнова на факторы исторического и, в частности, экономического развития даже больше, чем у других марксистов. Например, он пишет, что «В самом общем виде положение о том, что производственные отношения представляют собой «формы развития» производительных сил, было сформулировано К. Марксом в «Предисловии» «К критике политической экономии». Отсюда оно перекочевало почти во все работы и учебные пособия по историческому материализму. Но, повторяя его, многие марксисты его просто не понимали, что можно было наглядно видеть на примере Г.В. Плеханова и А.А. Богданова, искавших источники развития производительных сил за пределами производства». По существу, в этой цитате Ю.И.Семёнов критикует Богданова и Плеханова за то, что, замечая и признавая стимулирующее влияние географического положения и демографических изменений на развитие общества, подчёркивая необходимость их изучения, они не пытались свести всё к какой-то абстрактной саморазвивающейся «социальной материи». Но справедливо ли их за это упрекать?
Революции и эволюции в смене общественного строя
Итак, как мы видим, в части нахождения «социальной материи» и объяснения мотивов экономических действий человека трактовка Ю.И.Семёновым весьма далека от реальности. Однако, это далеко не значит, что в самих высказываниях Маркса не содержалось рациональных зёрен. Например, он был прав в том, что уже сложившийся, установившийся в обществе тип производственных отношений входит в число факторов, влияющих на экономическую деятельность человека. Маркс, видимо, утверждал, что тип этих организационно-управленческих технологий не зависит от нынешних действий большинства людей, использующих эти технологии, и в этом тоже что-то есть. Сложно сказать, утверждал ли Маркс, что производственные отношения складываются независимо от волевых поступков людей – скорее, такова трактовка Маркса Ю.И.Семёновым. Но Марксу принадлежат и другие важные открытия в обществоведении, связанные с организационно-управленческими технологиями, и мы сразу их сформулируем.
Речь идёт о двух ключевых законах обществоведения, открытых Марксом. Первый - закон соответствия используемых организационно-управленческих технологий используемым производственным технологиям (соответствия «производственных отношений» «уровню развития производительных сил»). Второй - закон соответствия ограничений группового контроля наиболее выгодным из фактически используемых организационно-управленческих технологий («надстройки» и «базиса»). В наше время стало ясно, что законы соответствия носит не однозначно определяющий характер, а, скорее, «запретительный». В самом деле, в наше время рабский труд можно использовать только в чеченских аулах, но раба не посадишь оператором на АЭС. Однако АЭС прекрасно сочетаются и с американским капитализмом, и с советским социализмом, и с французской или шведской экономикой. Поэтому вывод можно сделать такой: развитие производственных технологий делает невозможным или неэффективным использование прежних организационно-управленческих технологий. Иными словами, рост производительных сил стимулирует изменение производственных отношений и ограничений группового контроля. Маркс ведь был диалектиком, и понимал, что невозможно, чтобы изменение производственных технологий не повлекло изменение организационно-управленческих технологий. Он также понимал и другое: в течение долгого времени невозможно, чтобы фактически использовались одни организационно-управленческие технологии, а все законы и обычаи продолжали их запрещать и поощрять использование давно отживших организационно-управленческих технологий.
Но мы должны сделать к открытию Маркса следующую оговорку: организационно-управленческие технологии определяются по производственным не однозначно, за человеком остаётся очень широкий выбор. Поэтому возможны различные пути эволюции разных обществ – разные формации при одинаковом производственно-техническом уровне – мы это видели в XX веке. Кроме того, законами и культурными средствами воздействия на общество можно повлиять на дальнейшее развитие как производственных, так и организационно-управленческих технологий. Всё это видно на примере различного пути Северной и Южной Кореи.
* * *
Кажется, теперь мы можем описать процесс революций по Марксу и понять, из-за чего же они происходят. Если коротко, то речь идёт об открытой Марксом действительной неизбежности того, что, по мере развития производственных технологий поменяются организационно-управленческие технологии и закрепляющие их ограничения группового контроля. Неизбежность эта следует из того, что новые организационно-управленческие технологии улучшат жизнь общества и, в конечном итоге, слишком много людей заинтересованы в том, чтобы установить новые организационно-управленческие технологии и закрепить их новыми ограничениями группового контроля. Какая-то часть общества этому сопротивляется, тут-то и возникает т.н. классовая борьба, которая и в самом деле иногда оказывает на историю существенное влияние, пусть даже и сильно преувеличенное марксистами.
Вот та самая цитата Маркса, из-за которой разгорелся весь сыр-бор:
«Общий результат, к которому я пришел, — писал К. Маркс в своем знаменитом предисловии «К критике политической экономии», содержащем изложение основ исторического материализма, — и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания... На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является лишь юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке... Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (с. 138 по Семёнову).
Но что же означает тот факт, что производительные силы развиваются? Думается, в рамках нашего подхода можно дать следующий ответ: развитие производительных сил – это есть непрерывное развитие и совершенствование технологий – производственных и организационно-управленческих, - которые использует общество в своей жизни. Технологии, используемые в разных областях, не детерминируют друг друга однозначно, но каждая технология делает использование других технологий более или менее выгодным. Например, в условиях низкого развития производственных технологий - отсутствия транспорта и отсутствия промышленности с массовым выпуском – натуральное хозяйство в пределах одного феода имеет смысл. Ручная мельница если не создаёт (как утверждал Маркс), то ДЕЛАЕТ ВОЗМОЖНЫМ общество с феодалом во главе, а феодал гарантирует этому обществу некоторую стабильность и безопасность. Иными словами, технология ручной мельницы дополняется организационно-управленческими технологиями, характерными для феодального устройства. Элита, образующаяся в обществе – это те, кто занимает ключевые позиции в используемых организационно-управленческих технологиях, поэтому они прибирают к рукам всю власть и обеспечивают себе хорошую жизнь.
Но как только появляются новые средства транспорта и вскрываются преимущества межрегионального разделения труда, как только появляются мануфактуры с массовым выпуском, тогда слишком многих в обществе тяготят прежние феодальные ограничения. Не находится работа для ученика мастера – и он остаётся «вечным подмастерьем», хотя мог бы неплохо вести мануфактуру. Феодал уже не хочет натуральной платы со своих крестьян и требует денежную ренту, потому что хочется купить те предметы роскоши, которые не производятся в его феоде – он такие видел во время крестового похода. Купцу надоели таможенные заставы через каждые тридцать километров – он хочет сильной королевской власти и единого государства, которая накинет узду на распоясавшихся феодалов. Но не всем такие перемены выгодны. Феодал ведь тоже хочет больше денег, но иначе как сборами с купцов он их часто зарабатывать не умеет. Подмастерье с удовольствием уйдёт от мастера и устроится рабочим на мануфактуру, но цеховых мастеров не устраивает соседство с мануфактурой, составляющей им конкуренцию и сбивающей цены. Король бы рад оградить межрегиональную торговлю от внутренних застав, но его аппарат состоит из тех самых феодалов, которые этими заставами кормятся, из-за чего королю приходится всё время лавировать и идти с дворянством на компромисс. Этим возмущена буржуазия – промышленники, которые занимают ключевые позиции в производственных и организационно-управленческих технологиях своих мануфактур и фабрик. Промышленники и торговцы стараются смести феодальные ограничения, а при необходимости готовы ради этого даже убить короля (который сам ничего плохого им не сделал, но виноват тем, что не может быстро перебороть феодалов и лишить их привилегий).
В общем, так и произошла французская революция, ставшая моделью для исследований Маркса и Энгельса. Задолго до них суть дела понял французский историк Ф.Минье. «Я собираюсь, — писал он, — дать краткий очерк французской революции, с которой начинается в Европе эра нового общественного уклада... Эта революция не только изменила соотношение политических сил, но произвела переворот во всем внутреннем существовании нации. В то время еще существовали средневековые формы общества, а общество разделилось на соперничающие друг с другом классы. Вся земля была разделена на враждовавшие друг с другом провинции. Дворянство, утратив всю свою власть, однако, сохранило свои преимущества; народ не пользовался никакими правами; королевская власть была ничем не ограничена, и Франция была предана министерскому самовластью, местным управлениям и сословным привилегиям. Этот противозаконный порядок революция заменила новым, более справедливым и более соответствующим требованиям времени. Она заменила произвол — законом, привилегии — равенством, она освободили людей от классовых различий, землю — от провинциальных застав, промышленность — от оков цехов и корпораций, земледелие — от феодальных повинностей и от тяжести десятины, частную собственность — от принудительного наследования; она все свела к одинаковому состоянию, одному праву и одному народу... Главная цель была достигнута, в империи во время революции разрушилось старое общество и на месте его создалось новое».
А затем следует обобщающий вывод: «Когда какая-нибудь реформа сделалась необходимой и момент выполнения ее наступил, то ничто не может помешать ей и все ей способствует. Счастливы были бы люди, если бы они умели этому подчиниться, если бы уступили то, что у них лишнее, а другие бы не требовали то, что им не хватает; тогда революции происходили бы мирным путем, и историкам не приходилось бы упоминать ни об излишествах, ни о бедствиях; им бы только пришлось отмечать, что человечество стало более мудрым. Но до сих пор летописи народов не дают нам ни одного примера подобного благоразумия: одна сторона постоянно отказывается от принесения жертв, а другая их требует, и благо, как и зло, вводится при помощи насилий и захвата. Не было до сих пор другого властелина, кроме силы» (по Семёнову, с. 297-298).
* * *
Итак, что же происходит при смене формаций? Представляется, что вопрос надо поставить шире: что происходит при смене главных технологий, обеспечивающих жизнь общества? Бронзовая революция, железная революция, революция мельниц, промышленный переворот – что их объединяет с политическими революциями? Во всех этих революциях появлялась или изменялась важнейшая технология, обеспечивающая жизнь людей. И появлялись новые группы людей, которые «по должности» контролировали и направляли использование новой технологии (без этих управленцев её не умели использовать), в силу чего у них появлялась власть. Это были начальники городов, в которых скапливались ремесленники, это были промышленники - хозяева мануфактур, мельниц и паровых двигателей. Те, которые управляют использованием важной жизнеобеспечивающей технологии, автоматически образуют элиту.
Государственная власть, а точнее, люди, входящие в государственную власть – это те, кто контролирует и управляет использованием организационно-управленческих технологий, обустраивающих жизнь в стране. Они тоже входят в элиту.
Такова роль элиты с точки зрения технологий, используемых для организации жизни общества. Роль ограничений группового контроля (законов и обычаев) – обязать всех правильно использовать важнейшие технологии, чтобы сократить издержки договаривающихся сторон. Это как стандартизация в производственных технологиях – ограничивает свободу, но экономически выгодна. Крепостное право сокращало издержки дворян на конкуренцию за крестьян; закрепление крестьян позволяло дворянам сосредоточиться на службе царю. Роль обычаев – внести необходимость соблюдения ограничений группового контроля на уровень подсознания. Роль закона – обеспечивать выполнение тех правил поведения, которые часть общества может и не соблюсти без угрозы со стороны правоохранительных органов. Роль идеологии – оправдывать порядок, чтобы простые смертные следовали используемым технологиям.
Что же тогда революция в таком понимании? Посмотрим пока на понятие революции в широком смысле слова – не только на революции социальные, но и на технические. Революция возникает тогда, когда появляется необходимость или возможность использования альтернативной, более выгодной технологии. Но дело в том, что переход к парусникам разоряет владельцев галер, если они сами не покупают парусники на свои сбережения. Переход к паровым двигателям разоряет мельников, если они сами не покупают двигатели. Следовательно, элита, контролирующая использование старой технологии, либо добровольно от неё отказывается и переходит на новую, либо держится за старую и запрещает новую. И здесь ключевой фактор – возможность её приспособления к управлению новой технологией. Если человек всю жизнь заведовал галерой, то только кнутом и умеет махать. Тогда он будет сопротивляться введению парусников в транспорте. Если же может стать капитаном, то сам же побежит покупать парусник, чтобы прибыли увеличить. В первом случае время всё равно сметёт хозяина галеры.
Сосредоточимся теперь только на социальных изменениях и попытаемся понять, когда же возникают такие революции, которые описаны у Маркса, то есть смены формаций, «способов производства». Сначала вернёмся к определениям. Что же такое формация? Формация – это набор ключевых организационно-управленческих технологий функционирования общества. Есть ли какая-нибудь предопределенность в судьбе формации (в смысле того, что их длительная стабилизация возможна только в одном из нескольких вариантов)? В каком-то смысле, да, но только если включить в число определяющих факторов не только основные организационно-управленческие технологии, но также и основные производственные технологии, и геополитические условия, включая доступные ресурсы, и характер народа, сформировавшийся ранее, и много других факторов. Дело в том, что ключевые технологии, геополитические условия и доступные ресурсы сужают поле выбора остальных технологий. Но не определяют их однозначно, не определяют судьбу общества. Всегда есть возможность уйти от данной формации, сознательно поменяв какую-то технологию, если новый вариант возможен. Многое остаётся в воле людей, прежде всего, элиты.
Итак, для данного общества не всякая формация возможна, а только та, которая соответствуете геополитическим условиям, доступным ресурсам, и набору доступных производственных технологий. Но даже в рамках доступного узкого выбора возможно много альтернативных вариантов.
* * *
Как уже говорилось, обычаи и законы – это институциональное закрепление групповым контролем «способа производства» в нормативных актах, которые загоняют «производительные силы» в заданные ограничения, уменьшают издержки экономических агентов и, тем самым, делают новый «способ производства» ещё более эффективным, чем когда он функционирует стихийно, вопреки существующему законодательству. Ф.Бродель в своих работах убедительно доказывает, что новый способ производства всегда нарождается в рамках старого. То есть, новые производственные и организационно-управленческие технологии стихийно найдены и распространяются, несмотря на ограничения группового контроля, закрепляющие старую формацию. Но тем, кто их уже фактически использует, становятся невыгодными прежние ограничения группового контроля, они их связывают по рукам и ногам. Они настроены сделать революцию, чтобы сбросить мешающие ограничения. Нынешний расцвет коррупции в России не с Луны свалился, а вырастал в недрах советского общества в виде бюрократического рынка. Сейчас это бюрократический рынок фактически узаконен. В недрах нынешнего российского строя зреет другой, некоррупционный капитализм – пока что в виде малого и среднего бизнеса, - но институты российского устройства не дают ему полной свободы развития.
Если так, то тогда фактически используемые «организационно-управленческие технологии» (по существу, «производственные отношения») входят в «базис» наряду с производственными технологиями, а «надстройка» – это ограничения группового контроля в виде законов, морали, идеологии и обычаев. Значит, «надстройка» - это не технологии, а, прежде всего, их нормативное закрепление.
Когда же наступает пора менять формацию? Вариантов много, но есть три достаточных условия, которые делают необходимым или позволяют смену формации. Первое условие – придумали и внедрили новую производственную технологию, которая требует для организации своего использования другой организационно-управленческой технологии, другой подготовки управляющих из элиты и т.д. Это то условие, которое выделял Маркс, про ручную и паровую мельницу. Второе условие – без существенного скачка в производственных технологиях придумали новую организационно-управленческую технологию, до которой раньше просто не додумались, но которая намного эффективнее прежней. Например, придумали Госплан и постепенно отточили технологию планирования. Третье условие – изменились геополитические условия или закончились ресурсы, или найдены новые. Сюда входит и рост населения, и нахождение обходного пути в Азию не через русские земли, и исчерпание нефти, и открытие её запасов.
Поэтому мы и пытаемся уйти от технологического детерминизма и, вдобавок, связывать все революции с изменением «способа производства». Нельзя всё привязывать только к «способу производства». Аграрный взрыв в России и русская революция, вызваны не изменением «способа производства», а, в первую очередь, демографическими процессами. По крайней мере, три группы разнородных причин изменения формаций мы указали; Маркс описывал только одну из них.
Итак, нормативное закрепление наиболее выгодных производственно-управленческих технологий, то есть институциональное закрепление формации повышает эффективность этих технологий, но когда используемые технологии меняются, то надо менять нормативную базу и переводить на другую работу людей, занятых в прежней, отжившей технологии. Скорее всего, именно это и называется в марксизме «более или менее быстрое приведение надстройки в соответствие с базисом». Приведение идеологии в соответствие с новой формацией – то же самое, просто нужно для стихийного группового контроля, помимо правоохранительных органов, опирающихся на законы.
Самое интересное – как проходит процесс смены настройки, когда этот процесс уже назрел. А это зависит от элиты. Элита сама может изменить ограничения группового контроля, чтобы они соответствовали уже найденным более эффективным (для неё) используемым технологиям – как производственным, так и организационно-управленческим. А может сопротивляться до последнего. И тогда неизбежна революция – смена элиты и всех ограничений группового контроля – законов, обычаев и идеологии.
Является ли исторический материализм научной теорией?
Итак, как мы видим, Маркс был во многом прав, хотя его результаты и надо бы переформулировать другим языком. К сожалению, именно этого Ю.И.Семёнов и не сделал в своей книге, и причина тут – в том, что вместо поиска в наследии Маркса рациональных зёрен автор попытался доказать глобальную правоту «учения Маркса» в целом и поэтому не смог приподняться над теми цепями, в которые заковывает узость марксистского подхода. Вот он пишет:
«В предшествующих разделах было высказано немало критических замечаний в адрес не только современных сторонников исторического материализма, но и его создателей. Но это нисколько не мешает мне считать себя приверженцем материалистического понимания истории, основы которого были заложены К. Марксом и Ф. Энгельсом.
В философии и методологии научного познания в настоящее время широкое распространение получил взгляд, согласно которому каждая научная теория включает в себя, во-первых, прочное центральное ядро, во-вторых, окружающую его периферийную часть. Выявление несостоятельности хотя бы одной идеи, входящей в ядро, означает разрушение этого ядра и опровержение данной теории в целом. Иначе обстоит с идеями, образующими периферийную часть. Их опровержение и замена другими идеями не ставит под сомнение истинность теории в целом.
Я уже говорил об основных идеях исторического материализма. К числу их относится тезис о существовании нескольких основных типов социально-исторических организмов, выделенных по признаку их социально-экономической структуры (общественно-экономических формаций), которые являются одновременно и стадиями всемирно-исторического развития. Вопрос же о том, сколько существует общественно-экономических формаций, в каком порядке и как они сменяют друг друга, относится к периферийной части материалистического понимания истории» (с. 425))
И именно из-за своей цели непременно доказать верность «научного ядра» «теории Маркса» огромную часть книги Ю.И.Семёнова занимает работа по классификации «социоисторических организмов» по признакам используемых в экономике организационно-управленческих технологий, связанных с отношениями собственности. При этом автор никак не пояснил, почему именно эти идеи являются ключевыми у Маркса, а не лозунг «пролетарии всех стран, соединяйтесь».
На самом же деле те идеи, которые Семёнов отнёс к центральным в марксизме, вообще не являются содержательными научными результатами. Содержательного там только то, что используемые человечеством организационно-управленческие технологии постоянно развиваются, заменяясь более эффективными, и что возврат к отжившим технологиям – явление редкое. А сама по себе классификация существующего на «несколько основных типов» – это не более чем игра ума. Придумав самые общие признаки классификации и сузив детальность рассмотрения, можно всегда заранее подгадать, чтобы в истории человечества получилось только несколько «основных типов социоисторических организмов», а не несколько десятков. Например, сколько существует классов животных и растений? Да смотря как классифицировать. Если по царствам, ответ один, если по видам – ответ другой, по сортам и породам - третий. Утверждение, что какое-то множество объектов можно подразделить на несколько классов, вообще не является содержательным научным результатом. Результат появляется тогда, когда из классификации можно сделать нетривиальные выводы. Например, наблюдатель, что 6 ног – значит, насекомое. Заглянул в энциклопедию – и видит, что насекомое (а, значит, и объект наблюдения) дышит так-то, размножается так-то, хотя из самого по себе количества ног, без энциклопедии, такого вывода было бы не сделать. Или вот, сосчитал количество электронов на верхней орбите. Заглянул в таблицу Менделеева – и сделал выводы о химических свойствах.
Итак, сама по себе классификация обществ, соответствующая сформулированным Ю.И.Семёновым «основным идеям исторического материализма», не является важным научным результатом. Результат появляется в тот момент, когда из принадлежности общества к тому или иному классу можно сделать выводы о тенденциях развития, выходящие за пределы тех параметров, которые и так положены в основу классификации. Классификация же на «основные типы» - не более чем подход, первый шаг научного исследования, но никак не результат научной теории.
Нам могут возразить, что утверждение Ю.И.Семёнова о возможности классификации включает содержательную часть – о том, что «основные типы» являются одновременно и стадиями всемирно-исторического развития. Но это рассуждение верно только если очень узко определить понятие «всемирной» стадии, и именно на это идёт автор. Скажем, насколько можно понять термины Семёнова, во второй половине XX века треть населения планеты жила при «индустрополитаризме», одна пятая при «ортокапитализме», почти все остальные – при «периферийном капитализме». Иными словами, развитие человечества разветвилось, пошло разными путями. Говорить о том, что всё человечество проходило при этом определённую стадию, становится как-то странно. Тем не менее, согласно Ю.И.Семёнову, неважно, что через «ортокапитализм» проходит лишь одна пятая человечества, а через две конкурирующие формации – куда большая его доля. Автор по определению называет ортокапитализм стадией всемирно-исторического развития, а все остальные опускает, считая параформациями, не заслуживающими упоминания в качестве стадий всемирно-исторического развития. В качестве всемирных стадий при таком подходе признаются только те формации, которые добились более высокого уровня развития производительных сил. (Хотя «ортокапитализм» нельзя рассматривать в качестве изолированной «мир-системы», а «всемирно-исторический» феодализм так и не добился более высокой производительности, чем «азиатский способ производства».) Получается, что история СССР и Латинской Америки к всемирно-историческому развитию не относится, коль скоро их стадии не заслуживают рассмотрения.
Нам кажется, что в этом подходе проявлен исключительный субъективизм, да и просто нарушение норм языка. Как нельзя назвать семена, головастиков, куколок стадиями общебиологического развития, относящимися ко всему живому, так же нельзя назвать «азиатский способ производства», рабовладение и феодализм стадиями всемирного развития. Развитие социально-исторических организмов идёт многими альтернативными путями, некоторые из них пресекаются по ряду причин, на каждому из этих путей есть свои стадии, но назвать их «всемирными» можно только при очень субъективном подходе. Поэтому, если утверждение Ю.И.Семёнова о возможности выделить на основе социально-экономической структуры «несколько основных типов» общественно-исторических организмов можно признать справедливым (хотя утверждение о возможности классифицировать и не является содержательным научным результатом), то утверждение о том, что эти типы являются ещё и стадиями всемирно-исторического развития – чистейший субъективизм.
* * *
Беда различных версий марксизма в том, что на содержательные выводы из этих классификаций, сколь-нибудь полезные в человеческой практике, места уже не остаётся. Тем более что при такой классификации приходится ампутировать у истории слишком много сторон жизни, оказывающих ключевое влияние на человечество (а без такой ампутации формаций не получится «несколько»). Что касается вопроса о неизбежных «стадиях» всемирного развития, то мы к этому ещё вернёмся, но пока подчеркнём, что те общие формулировки, которые Семёнов назвал ключевыми положениями марксизма, никак не могут претендовать на то, чтобы быть ядром научной теории.
Вот из-за такого подхода у Ю.И.Семёнова даже не осталось места пойти чуть дальше Маркса и объяснить простым языком, почему же изменение одних технологий влечёт изменение других и чем определяются границы необходимого и волевого в человеческой истории. Например, о преобразованиях, связанных с французской революцией, Семёнов пишет: «Они были неизбежными, неотвратимыми. Конкретные события могли быть одними, могли быть другими, но конечный их итог не мог быть другим» (с. 283). Утверждение-то это интересно, но до пояснения, что же именно было неизбежным конечным итогом событий, кроме смерти всех участников столетие спустя, Ю.И.Семёнов не добрался: самое подробное пояснение встречается только в приведённой нами цитате Минье. Ведь ничего неизбежного, кроме установления современного несословного права и замены феодальных повинностей на нормальное капиталистическое налогообложение, не было, но тот же результат случился бы и без революции, только позже – там просто король был медленный. Поэтому из книги Ю.И.Семёнова остаётся неясным, в чём же содержательная суть «ядра теории Маркса».
На самом же деде, никакой единой теории у Маркса просто не было. Никто ведь не станет утверждать, что первый и третий тома «Капитала» лежат в рамках одной и той же теории! Работы Маркса содержат слишком много элементов, среди которых попадаются и действительно великие открытия, и откровенно лозунговые призывы, написанные на злобу дня. Скажем, какое отношение к «научной теории» Маркса имеют фразы из «Коммунистического Манифеста»: «Большинство функций старой «государственной власти» так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции можно будет выполнять за обычную заработную плату рабочего», или « буржуазное общество должно было бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится»? Это «центральные» или «периферийные» элементы «научной теории» Маркса? Не то и не другое, просто классику надо было скорее добиться возмущения рабочих и толкнуть их на баррикады, оттого и попадается в работах Маркса, наряду с открытиями, огромное число безответственных антинаучных заявлений. И Ю.И.Семёнов просто вводит себя в заблуждение, думая, что якобы существует какая-то цельная научная теория Маркса. Нет никакой целостной теории, нет никакого научного марксизма, а есть много отдельных научных результатов в различных работах Маркса и Энгельса, перемежающихся с политическими лозунгами и невнятными философскими бормотаниями. Вот научные идеи и надо кропотливо разбирать по отдельности. В дальнейшей научной работе можно использовать научные результаты классиков в своих теориях, но не прикрывать свои собственные теории авторитетом Маркса – он их просто не создавал. Что же касается т.н. марксизма, то это ни в коем случае не наука, в религиозное учение, содержащее элементы науки. Религия и научность вовсе не исключают друг друга: например, в современном христианстве с целью обоснования Библии тщательно исследуются результаты археологических раскопок на Ближнем Востоке. А целью Маркса было обосновать рабочее движение за свержение капитализма, в обоснование вкрались и научные элементы.
Всегда ли можно сравнить формации на прогрессивность?
Тем не менее, в формационном подходе Ю.И.Семёнова содержится одна интересная идея, отражающая важную особенность исторического развития. Это идея «факела» - мысль о том, что самая передовая формация может появиться не в наиболее развитой цивилизации, а в другой. Это важный шаг в сторону от традиционного линейного марксизма, обосновывающий неправильность традиционного понимания, что, якобы все общества должны пройти предначертанный в трудах классиков путь. Идея отражает тот важный факт, что ни одно общество не обладает монополией на возможность изобретения наиболее эффективной организационно-управленческой технологии, а развитие разных стран неравномерно. Мало того, весьма вероятно открытие более эффективной технологии не в самой богатой цивилизации, а в соседней – чрезмерное богатство часто приводит к «почиванию на лаврах» и окостенению.
Беда только, что в целях доказать всеобщую важность найденных формаций как стадий именно всемирного развития, а не развития данного общества, Ю.И.Семёнов начал в самом абстрактном случае формациям давать оценки, какая из двух формаций «прогрессивнее». В приложении к отдельной стране или странам, находящимся в сходных условиях, этот подход вполне оправдан: совершенно понятно, что общество должно выбирать те из доступных ему организационно-управленческих технологий, которые способствуют его выживанию и развитию. Поэтому для одного общества один из доступных наборов организационно-управленческих технологий (одни формация) действительно может быть «прогрессивнее» другого набора (другой формации), а для другого – наоборот, хотя «производительные силы» находятся на сходном «уровне развития». Поэтому те, кто принимает решение об использовании технологий, могут сравнивать на эффективность разные технологии и применить в своём обществе те из доступных и применяемых в его условиях технологий, которые для них более выгодны.
Совсем другое дело – когда объявляется, что формаций только несколько и начинают сравнивать на «прогрессивность» формацию, сложившуюся в одной части земного шара (т.е. набор организационно-управленческих технологий, применимых и эффективных в этой части земного шара) с формацией, сложившейся в другой части земного шара (т.е., опять-таки, с набором технологий, оказавшихся эффективными и применимыми в других условиях). Но такой подход неправомерен, потому что есть смысл сравнивать формации только «поэлементно», оценивая на эффективность аналогичные технологии, доступные и применимые в обоих случаях. Те же технологии, которые не доступны или не применимы в одном из двух случаев, сравнению не подлежат. В субтропиках эффективно не строить дома с толстыми стенами и отоплением, а в России ситуация другая.
К сожалению, в книге Ю.И.Семёнова наблюдается отказ от поэлементного сравнения. При этом, вместо набора капиталистических технологий, применимых повсюду, Ю.И.Семёнов согласен признать настоящим, «правильным» капитализмом только западноевропейскую его версию, потому что не хочет отделять те универсальные организационно-управленческие технологии западноевропейского капитализма, которые применимы повсюду, от тех организационно-управленческих технологий, которые применимы только на Западе. В результате сравнений получается, что западноевропейский капитализм прогрессивнее азиатского способа производства. Потом Ю.И.Семёнов ставит перед собой цель объяснить причину отставания Третьего мира, и первопричину находит в том, что у тех «неправильный» капитализм – не такой, как в Западной Европе. А может быть, и отставание, и сам этот «неправильный капитализм» - причина других начальных условий и т.д.? Или причину запрещено искать вне «социальной материи»?
Совершенно понятно, что такой подход вызывает справедливые нарекания. Например, широко известно, что такая важная черта «азиатского способа производства», как создание централизованной инфраструктуры силами государства, была обусловлена особыми географическими и климатическими условиями этих стран; без централизованной инфраструктуры (например, ирригационных систем) эти общества не достигли бы такого высокого уровня развития. Поэтому эта черта формации «азиатского способа производства» безо всяких сомнений является более прогрессивной для этих стран. А сейчас эта же черта является более прогрессивной для тех стран Запада, которые создают современную инфраструктуру на государственные средства – у частников бы денег не хватило. Возможно, для азиатских стран эффективно перенять какие-то черты классического западноевропейского капитализма, но не черту отсутствия централизованной инфраструктуры (в наше время Запад обгоняет всех остальных по обеспеченности централизованной инфраструктурой).
И рано или поздно многие мыслители прекрасно понимали, что полное перенятие «более прогрессивной» формации невозможно и ненужно. Так, один из основоположников «евразийства» С.Н.Трубецкой писал «...Если европейская цивилизация ничем не выше всякой другой, если полное приобщение к чужой культуре невозможно и если стремление к полной европеизации сулит всем неромано-германским народам самую жалкую и трагическую участь, то, очевидно, что с европеизацией этим народам нужно бороться изо всех сил». Обратим внимание на слово «полной»: Трубецкой никогда не говорил, что у европейцев не нужно учиться, что другим народам не нужно перенимать те элементы западного образа жизни, которые им могут быть полезны. Не случайно Ю.И.Семёнов, заблаговременно охарактеризовав труды Трубецкого как «изыскания», подытоживает приведённую только что цитату так: «Здесь в общем виде было выражено настроение, которое в наше время наиболее отчетливо проявляется в исламском фундаментализме» (с. 173).
Самое интересное, что и у самого Семёнова есть много оговорок, из которых можно понять, что об отсутствии «магистрального пути» он догадывается. Например, он говорит: «Но общественно-экономической формацией может быть назван не всякий социально-экономический тип общества, а только такой, который является одновременно стадией всемирно-исторического развития» (с. 428). Но что же получается, не умещаются способы жизни разных обществ в прокрустово ложе магистральной классификации?
Таким образом, не существует никакого «магистрального пути» формационного развития человечества. Разные общества решают – более или менее успешно – возникающие у них с течением времени проблемы, решения создают новые технологии организации жизни. В самом этом факте заложена так критикуемая Ю.И.Семёновым многолинейность, альтернативность путей общественного развития – как в части разного пути различных обществ, так и в части различных путей, которые общества могут выбрать в поворотные моменты. Если в условиях, в которых живёт данное общество, применимы разные технологии, то эти технологии можно сравнивать на большую или меньшую эффективность (для того, кто сравнивает). Но нельзя говорить, что формация, сложившаяся в одной части земного шара, более прогрессивна, чем формация, сложившаяся в другой части земного шара, если организационно-управленческие технологии «более прогрессивной» формации неприменимы в условиях другого общества. Хотя часто бывает и так, что наиболее удачные технологии носят универсально-применимый характер. В общем же случае эволюция человечества идёт многими путями, а не одним, «магистральным». Не соответствует действительности и утверждение Ю.И.Семёнова, что концепция многолинейной эволюции якобы ведёт к отрицанию единства мировой истории (с. 443). Во-первых, само это утверждение красиво звучит, но непонятно, что подразумевается. (Впрочем, это упрёк не столько лично к Ю.И.Семёнову, сколько ко всей постгегельянской философии, принявшейся рассуждать общими категориями без внятного содержания, да ещё и без образного представления, о чём говорится. Так, большое внимание в книге Ю.И.Семёнова уделено спору о том, является ли «социор» суммой отдельных индивидов или больше, чем суммой отдельных индивидов, но стоило ли уделять этому столько внимания, не определив понятия «сумма»? Быть может, после определения понятия исчерпался бы предмет спора?) Во-вторых, в многолинейном подходе никто не отрицает тесную взаимосвязь между разными обществами, а также возможность перенятия обществами удачных технологических находок друг друга. И Европа переняла много принципиальных находок у Китая, и наоборот. Речь идёт о том, что все общества решают конкретные проблемы, стоящие перед ними, и идут при этом разными путями в силу различности проблем и, возможно, различных способов решения. И очень часто их находки некорректно сравнивать по признаку прогрессивности, поскольку они созданы в разных условиях и для решения разных проблем. И в зависимости от того, насколько успешно эти общества находят решения своих собственных проблем, они выживают и идут дальше или погибают. (Конечно, общества не имеют своего мозга и их решения складываются из поступков отдельных людей, влияющих на поведение всего общества либо из-за использования благотворного опыта, либо из-за выполнения приказов.) Собственно, всю нашу рецензию можно было бы свести к единственной фразе, что история государств – это история естественного отбора существующих в них идей, образцов поведения, методов принятия решений, т.е., грубо говоря, эволюции в изменяющихся условиях тех самых программ в мозгу человека (хотя Ю.И.Семёнову и не нравится этот подход). Идеи и программы не неизменны, в них появляются ошибки, они передаются от человека к человеку с ошибками или без, и вот всё это многообразие образцов поведения подлежит естественному отбору, а вместе с ними – и те государства, те конкретные общества, в которых распространены эти идеи. Однако, эволюция культуры, даже её общее направление, не определяется «социальной материей» однозначно, находится в огромной зависимости от внешних условий. Так, исчерпание ресурса на острове Пасхи вызвало регресс пресловутых «производительных сил», хотя «социальная материя», вроде бы, приказывает идти только вперёд.
* * *
Завершая этот пункт, необходимо сделать одну оговорку. С одной стороны, из вышенаписанного можно заключить, что мы скептически относимся к идее о неизбежности стадий всемирно-исторического развития так, как это понимается в марксизме. Но это не значит, что человечество могло бы обойтись без некоторых формаций. Были ли они неизбежными, то есть было ли неизбежным использование человечеством тех ключевых организационно-управленческих технологий, которые присущи той или иной формации в классификации марксистов? Думается, что и в этом вопросе Маркс смотрел довольно глубоко, и изобретение некоторых способов распределения и обмена в частях планеты было действительно очень вероятным. Так же как было весьма вероятным изобретение колеса или приручение вьючных животных.
Когда мы говорим о высокой вероятности появления некоторого способа производства, то речь ведём не о тех или иных формациях целиком, а о некоторых их свойствах, таких как добровольный рыночной товарообмен в рамках государственных ограничений для капитализма, создание центральной инфраструктуры для «азиатского способа производства» или снабжение военно-управленческого сословия в условиях малого товарообмена через поместья для феодализма. Почему мы считаем их очень вероятными? Дело в том, что есть некоторые технологии, которые, видимо, не могли не появиться рано или поздно и не использоваться широко в самых разных обществах. К таким технологиям относится, например, колесо (хотя индейцы Америки так и не начали его использовать, почти зная его). Колесо есть ответ на важнейшую необходимость перемещения грузов, рано или поздно кто-то должен был до него додуматься. Так же и технология создания централизованной инфраструктуры в рамках «азиатского способа производства» была необходима для того, чтобы наладить нормальную жизнь в условиях азиатских стран. Теперь же она необходима любой стране. Был ли неизбежен капитализм? Думается, самые общие свойства капитализма рано или поздно возникли бы в человечестве. И связано это с тем, что капитализм неизбежно возникает, когда экономика развивается до определённого уровня, есть существенная межрегиональная торговля, относительно свободный товарообмен, а стабильность отношений собственности (запрет на недобровольное изъятие помимо стабильных налогов) создаёт возможность накопления. После этого, в силу специфики добровольного товарообмена и изобретения технологий, неизбежно возникает рента на собственность и имущественное расслоение, характерное для капитализма. Именно поэтому свой капитализм медленно зарождался и в Западной Римской империи, и в восточных обществах, только в одном случае процесс был прерван варварами, а в другом – приходом колонизаторов. Но заметим, что выводы о «неизбежности» капитализма или азиатского способа производства следуют не из развития абстрактной «социальной материи», а из свойств вещей и из общеэкономических законов, связанных с законами поведения человека.
Учение об эксплуатации
В настоящей рецензии у нас нет возможности подробно разбирать все спорные моменты концепции Ю.И.Семёнова, но из столповых его положений стоит, однако, коснуться такого важного вопроса, как происхождение и сущность т.н. эксплуатации. Закрывать глаза на массовое употребление этого слова в политических текстах не совсем верно, потому что слово это имеет ярко выраженный негативный оттенок, равно как и другое используемое Ю.И.Семёновым выражение «антагонистический способ производства». Ведь из-за того, что где-то есть «эксплуатация» или «антагонистический способ производства» немедленно следует, что это неправильно и надо отменить. Во всяком случае, таков подтекст большинства марксистских текстов.
Согласно Ю.И.Семёнову, эксплуатация – это когда производимый человеком продукт труда изначально не является – полностью или частично – его собственностью. Но определение только кажется простым и понятным до тех пор, пока мы не станем разбираться с понятиями «продукт труда» и «собственность». На самом же деле, понятие «продукт труда отдельного человека» имело смысл только до тех пор, пока ресурсы настолько неограниченны, что охранять их было не надо, а разделение труда отсутствовало. Это было время, когда протянуть руку за бананом на пальме было легче, чем пойти в пещеры соседнего рода и отобрать у них уже сорванные бананы. Неизвестно, насколько долог был этот период в истории человечества (и был ли?), но как только бананов со своих пальм стало не хватать, возникла необходимость в охранниках, и тогда уже бананы данного племени являются и продуктом труда охранников, а не только тех, кто их собирал непосредственно. С усложнением общества и ростом разделения труда появляются новые общественные функции, для выполнения которых нужны определённые люди, их надо кормить, и спор можно вести только о наиболее эффективном способе прокорма этих людей. Но нельзя выводить понятие «продукт труда» только из узко-производственного понимания движения товаров по технологическим цепочкам. Например, урожай русского крестьянина не был продуктом только его труда, а был совместным продуктом крестьянина, царя и дворянства – без двух последних пришли бы захватчики и отобрали весь урожай. Ведь никто же не говорит, что охранник в магазине или сторож на фабрике является эксплуататором! Почему то же самое неприменимо к охранникам, защищающим собственность народа страны? И зачем столько ненависти к «эксплуататорам» предпринимателям и к тем, кто накапливает капитал для производства в будущем, – что же, производство могло бы быть организовано и без них? Или, перефразируя Маркса, функции предпринимателя и государственного предпринимателя настолько упростились, что могли бы выполняться кем угодно за зарплату простого рабочего? Почему же тогда Ю.И.Семёнов недоволен тем, как эти функции выполнялись Е.Т.Гайдаром и Б.Н.Ельциным?
Ю.И.Семёнов просто пренебрегает необходимостью охранников и организаторов в производстве, также как и не желает обсуждать, как организовать охрану и организацию. Главное, согласно марксистам, исключить «эксплуатацию», а сохранится ли при этом страна – дело десятое. Скажем, не секрет, что бюджет государства для того и нужен, чтобы обеспечить жизнеустройство в стране, а проблема, сколько к нему присосалось паразитов, не имеет отношения к самому по себе вопросу о нужности бюджета и государства. Но Ю.И.Семёнов, следуя односторонним высказываниям Маркса о государстве, просто не понимает, зачем нужны государство, царь, дворяне и предприниматели. Вот ВСЁ, что он пишет о фискальной политике:
«Что же касается налогов, то они в разных обществах играют различную роль: в социоисторических организмах одного типа они относятся к числу отношений распределения (пример — рента-налог в обществах с азиатским способом производства), в других — к отношениям перераспределения (например, налоги при капитализме)» (с.435). И ни слова о том, можно ли их отменить и тем самым отменить т.н. «эксплуатацию». Вот он пишет «Еще один тип — общества, в которых доминомагнарные отношения сочетались с эксплуатацией рядовых его членов со стороны особой военной корпорации, которую на Руси называли дружиной» (с. 445). Но неужели не понятно, что, если бы не было дружины, то не было бы и России? Зачем же тогда гневные протесты против т.н. «эксплуатации»? Чтобы поскорее отправить рабочих под пушки, а потом разбираться, ради чего боролись? Думается, за этими словами проглядывается просто стремление навязать России такие представления о «правильном устройстве», которые будут несовместимы с её жизнью. И если протесты против эксплуатации в начале XX века вызывают сочувствие, потому что более правильного понимания происходящих процессов тогда не было (но и это неправильное понимание помогло России решить стоявшие тогда перед ней проблемы), то за современными инвективами против «эксплуатации» ничего не стоит, кроме комплекса Яго с целью отравить атмосферу в любом обществе, убедив его членов, что их «эксплуатируют». Поэтому Семёнов и пишет, что в России патриотизм должен носить классовый характер (с. 591). А вот наёмные работники компании Ходорковского куда глубже понимают суть дела, когда высказываются в его защиту. Они прекрасно знают, что никто их не эксплуатирует, что они с шефом по одну сторону баррикад, а с другой – Россия. А надо не «эксплуатацию» осуждать, а предлагать такие варианты жизнеустройства для России, которые обеспечили бы её выживание и развитие.
Собственно, после этого замечания понимание эксплуатации Ю.И.Семёновым столь же неизбежно рушится, как и традиционное марксистское понимание капиталистической эксплуатации через присвоение «прибавочной стоимости» рушится при осознании того факта, что товары и услуги обмениваются на рынке согласно представлениям людей об их ценности, а не согласно затраченным на их производство трудочасам. Хотя для понимания сути дела хорошо бы разобраться с несколькими наглядными примерами. Представим, что рабочие какой-то фабрики добровольно переходят от одного капиталиста (у которого на рабочего приходится по 100 рублей продукции и они получали зарплату по 80 рублей) к его конкуренту Генрифордову, который придумал новую организацию производства, у которого работа более лёгкая (потому и перебегают), на рабочего приходится по 500 рублей продукции, но они по-прежнему получают зарплату в 80 рублей. Вскоре после перехода новый капиталист объявил своим рабочим о подарке – повышении зарплаты до 200 рублей. Есть ли в этом примере эксплуатация рабочих новым капиталистом? Думается, что нет по следующей причине: те 200 рублей, которые достаются Генрифордову, не созданы трудом рабочих. Тот факт, что рабочие по своей инициативе перебежали к новому хозяину за ту же зарплату, свидетельствует, что работать они больше не стали и уж точно на счёт их усилий нельзя отнести более 100 рублей, на которые они производили у старого капиталиста. Следовательно, в этом примере не менее 400 рублей результата работы фабрики следует отнести на труд Генрифордова, который придумал новую организацию. А рабочие получают, как минимум, вдвое больше, чем произведено их трудом: 200 рублей вместо 100. Тем самым, в этом частном примере рабочие эксплуатируют капиталиста, а не наоборот. (Для того чтобы исследовать, как доходы Генрифордова и его рабочих меняются впоследствии, нужно иметь в виду, что из-за конкуренции между капиталистами повышается и зарплата рабочих, и снижается цена продукта. На самом деле, в приведённом примере у Генрифордова прибыль составляет с самого начала 400 рублей в пересчёте на одного рабочего, но как только его сверхэффективная организация становится известна, то цена товара снижается, скажем, до 400 рублей, а зарплата рабочих вырастает до 300 рублей, т.е. часть выгоды от изобретения Генрифордова получают потребители его товара.)
Но это мы привели сюжет единичного повышения зарплаты. На самом же деле, за два последних века наступления капитализма зарплата рабочих повышалась столько раз, что из получаемой зарплаты трудом самих рабочих создано, максимум, процентов пять. Остальное принадлежит не рабочим, и даже не капиталистам (которым по праву принадлежит чистая добавка к общественному продукту), а обществу как держателю технологии и ресурсов, позволивших увеличить во столько раз производимый продукт в пересчёте на одного человека. А уже общество имеет право решить, как наиболее выгодно распределить принадлежащий ему продукт. Одно из возможных решений, стихийно найденное при капитализме, состоит в следующем. В целях ускорения развития общества из созданного продукта приоритетным образом материально поощряются те, благодаря кому этот продукт в первую очередь растёт – предприниматели, создатели новых технологий, накопители капитала. Часть обществ имеют право использовать такой метод развития, пусть даже их и назовут за это «антагонистическими». Отдельные общества придумывают другие способы распределения, которые какое-то время помогают им в развитии, по этому пути 70 лет шла Россия, и это тоже их право.
Собственно, понятие частной собственности тоже служит для обоснования теории эксплуатации, но не для понимания сути происходящего. Вот, например, какое определение даёт ей Ю.И.Семёнов. «Частная собственность как экономическое отношение есть такая собственность одной части членов общества, которая позволяет ей присваивать труд другой (и обязательно большей) части его членов» (с.438). Но как определить, где чей продукт труда? Нет ответа. Скажем, эксплуатируют ли США Саудовскую Аравию? Думается, наоборот. Саудовцы не создали своей нефти, да она им была и не нужна сотни лет, пока они ходили с верблюдами по пустыне. Не саудовцы, а американцы научились использовать нефть для радикального улучшения жизни человека, поэтому улучшением своей жизни в XX веке саудовцы обязаны, в первую очередь, не своему труду, а труду американцев. Ограждение Саудовской Аравии от силового отъёма нефти сложилась в результате благоприятной международной конъюнктуры, а не тяжёлого труда саудовцев по защите отечества, так что и тут нельзя говорить о минимальной заслуге саудовцев в принадлежащем им богатстве. Саудовская Аравия – это в чистом виде страна-паразит, и можно только сожалеть, что в конечном итоге американцы взяли себе бесплатную нефть не у саудовцев, а у иракцев (впрочем, ещё не вечер).
Тем не менее, по Ю.И.Семёнову получается, что развитые страны только тем и занимаются, что эксплуатируют Саудовскую Аравию. Вот он пишет:
«Социоры первой, второй и третьей групп интегрируются в мировой суперорганизм, но в совершенно разном качестве. Как уже указывалось, Ортокапиталистический центр всегда эксплуатировал и сейчас продолжает эксплуатировать значительно расширившуюся за счет неополитарной мировой системы паракапиталистическую периферию» (с.513). «Развивающиеся страны всегда были, а многие и сейчас являются поставщиками сырья для развитых государств и покупателями их промышленных изделий. Так как природные ресурсы обычно шли по ценам ниже стоимости, а промышленные товары продавались по ценам, превышающим их стоимость, то результатом было опять-таки обогащение ортокапиталистических стран» (с. 551).
При этом совершенно непонятно, как такое понимание эксплуатации отвечает предыдущему определению. Ведь во многих случаях никто же не заставляет развивающиеся страны отдавать добываемые ресурсы, на момент добычи они находятся в их полной собственности. Не хотят – не меняются. Вообще же, представление о том, что цены и стоимость – некое различающееся понятие, что есть рыночные цены, а есть «стоимость», якобы являющаяся даже более реальной, чем рыночные цены, потому что соответствует затраченным на производство товара трудочасам, - типичное заблуждение марксистской политэкономии, которому Ю.И.Семёнов следует, потому что «надо». Зачем реанимировать откровенную ошибку полуторавековой давности, как будто не было за это время других достижений экономической науки? Скажем, Россия сейчас продаёт нефть на международном рынке выше стоимости её производства внутри страны, а покупает продукцию сложной бытовой техники ниже стоимости их производства внутри страны, так где же эксплуатация? Думается, если в международной торговле и есть эксплуатация России развитыми странами, то, разве что, в выезде за рубеж подготовленных специалистов. Результат труда России присваивается другими странами. Но ведь всякие ограничения на такой выезд Семёновым наверняка будут с ходу отвергнуты, потому что, согласно его концепции, утвердят частичную собственность правительства на граждан. Вот и выходит, что эксплуатация, если и возникает, то не в момент обмена товарами, а в момент импортирования (заметим, бесплатного) односторонне понятых идей о «правах человека».
Некоторую ясность в понятие эксплуатации при капитализме Ю.И.Семёнов вносит в другой работе - лекции «Основные и неосновные способы производства»:
«Созданная К. Марксом теория прибавочной стоимости - естественное развитие теории трудовой стоимости. Опровержение марксовой теории прибавочной стоимости немыслимо без отказа от теории трудовой стоимости. Вовсе не появлением нового фактического материала, а далеко не бескорыстной потребностью защитить капитализм был продиктован отказ большинства буржуазных экономистов от трудовой теории стоимости и замены ее иными концепциями, суть которых заключается в том, что при капитализме никакой эксплуатации человека человеком не существует и поэтому никаких антагонизмов этот способ производства не порождает.»
Иными словами, в приведенном тексте утверждается, что никаких фактов, противоречащих трудовой тории стоимости, со времён Маркса не найдено, а все её противники выступают против трудовой теории стоимости и теории прибавочной стоимости не потому, что так действительно думают, а из корыстных побуждений. (Надо сказать, обвинения немарксистских учёных в корыстных побуждениях противоречат трудовой теории стоимости, потому что, согласно этой теории, зарплата учёных колеблется вокруг себестоимости их рабочей силы, а не зависит от того, что они напишут в своих трудах.) Однако, в самом ли деле со времён Маркса не было фактов, противоречащих трудовой теории стоимости? Например, в России во время Гражданской войны и последующей разрухи многие элементарные промышленные товары вообще не производились. Тем не менее, они находили свои цены на тогдашних рынках, причём цены эти настолько отличались от издержек производства в довоенной ситуации, что вообще нельзя говорить, что затраты послужили основой, вокруг которой колебалась цена. С тем же успехом можно утверждать, что реальная стоимость товара пропорциональна не трудовым затратам, а весу товара, причём все отклонения настоящей цены от так понятой стоимости только мешают увидеть суть.
Неправильно и сводить к политическим предпочтениям причины разногласий в отношении трудовой теории стоимости. Во-первых, в приведённой цитате берётся как доказанный факт, что сам по себе капитализм поощряет антагонизмы, но и тут не всё так просто. По нашему мнению, «антагонизмы» (если мы, конечно, правильно понимаем это слово) порождаются не общественным строем, а самой жизнью. Общественный строй без антагонизмов может быть только на кладбище. Во-вторых, вовсе необязательно человек, отрицающий трудовую теорию стоимости, - защитник капитализма. Представим, что Маркс развил бы теорию эксплуатации в другом виде: утверждал бы, что при капиталисты зажаривают и съедают рабочих. Думается, всякий честный учёный должен был бы выступить против подобной концепции, даже если по каким-то другим причинам он капитализм не приемлет. Именно поэтому современная экономическая наука, при всём уважении к трудам Маркса, давно не пользуется ни трудовой теорией стоимости, ни концепцией необходимого и прибавочного продукта. Ни то, ни другое просто не отражает реалий экономической жизни достаточно детально.
Наконец, даже если бы новых фактов против трудовой теории стоимости со времён Маркса действительно не появилось, неужели это достаточное основание, чтобы запретить все другие политэкономические исследования, включая новые теории ценообразования? В отношении подобной позиции выдающийся русский экономист В.Д.Бруцкус сетовал, что российская интеллигенция уверовала в учение Маркса, как мулла Омар в Коран и считает, что если политэкономическая концепция повторяет то, что написано в «Капитале», то она излишня, а если она противоречит ему, то она уж точно не нужна.
Верны ли истматовские прогнозы?
Итак, описав столпы концепции Ю.И.Семёнова, перейдём к тому, как понимаем основную суть её. По существу, изложение собственных исторических взглядов автора сводится к следующему. В книге даётся описание различных обществ в истории согласно развитым в них отношениям собственности. Для этого нагромождается сложная классификация и терминология. Потом объявляется, что все крупные исторические события, «не могли быть иными» и их неизбежность якобы следовала только из самого факта развития «социальной материи», отношений собственности, так что другие факторы (географические, демографические, культурными) не могли изменить эти глобальные повороты, сложись иначе их сочетание. В некоторых случаях даётся описание причинно-следственной связи между типом отношений собственности и историческими событиями. Собственно, только такое описание и может быть содержательным выводом из различных классификаций, предложенных автором. Поэтому мы торопливо перечислим несколько описаний причинно-следственных связей, упомянутых автором.
Первым делом, упомянем ту причинно-следственную связь, установленную Семёновым, в которой действительно есть рациональное зерно. На наш взгляд, это объяснение одной из возможных причин «циклических» спадов восточных обществ, в которых господствовал пресловутый «азиатский способ производства» (автор называет его «политаризмом»). Если мы правильно поняли Семёнова, то причину он уловил верно – плохо ограниченная власть монопольной элиты, которая из-за своей монопольности в организации экономики не умеет остановиться в нужный момент и увеличивает поборы до такой степени, что развитие общества замедляется (недостаточен децентрализованный поиск технологий, да и особого стимула нет), либо происходит восстание, взрыв. На самом же деле, вопрос упирается в монополизм сборщика налогов при азиатском способе производства и возможность принятия им субъективных решений, вопреки чётким правилам налогообложения. Прежде всего, в этих странах потерпела коллапс ранее эффективная система сбора налогов через земельную ренту. В государстве с «азиатским способом производства» чиновники, представители монарха, стали обирать крестьян вплоть до полунищего существования. Без чётко оговоренных законодательных правил сбора земельной ренты чиновники собирают почти всё, что найдут, зачастую приходя к амбару с уже собранным урожаем и «на глазок» определяя, какую часть урожая отдаст данный крестьянин. Естественно, при такой системе крестьяне не особенно рвутся увеличивать урожай и остаются нищими, но при невыплате налогов или по особой нужде им приходится влезать в долги. Долги же выплатить невозможно, и со временем крестьянин попадает в рабство к займодавцу. Это полуфеодальное-полурабовладельческое государство, где феодализм и рабство воспроизводятся в силу экономических причин - за долги. Это и задерживало развитие азиатских обществ.
Правда, и здесь позиция Ю.И.Семёнова несколько односторонняя. Так, он пишет:
«Когда общество приходит в упадок и особенно, когда гибнет цивилизация, то нередко ищут причины в чем угодно, но не в его социальных порядках: во вторжении варваров, в истощение почвы, в природных катаклизмах и т.п. Но если циклическим было развитие всех без исключения древневосточных обществах, то причины его нужно искать в их социальном, прежде всего, социально-экономическом строе» (с.445).
Однако, нам представляется непонятным, почему с ходу отвергаются все альтернативные объяснения. Можно, например, представить себе священника, упрекающего врачей, что для разных болезней они выискивают причины в чём угодно – в иммунной системе, в печени, в сердце, в почках, хотя причина у всех была одна – плохо молились. Но объяснение священника не станет от этого более верным – ведь можно предположить, что какие-то люди умерли, потому что плохо молились, а у каких-то людей действительно плохо работало сердце или почки, так что они просто не успели дожить до тех пор, пока их настиг гнев Господень за то, что плохо молились. На самом же деле, истощение почвы – вполне логичное объяснение для многих случаев, и повторялась эта проблема потому, что тогда люди не владели технологией интенсивной обработки почвы без того, чтобы она истощалась через сотню-другую лет. Убедительный пример – развитие государства вокруг археологической зоны Копан в Гондурасе. Вопреки общей схеме Ю.И.Семёнова, там не было постоянного ужесточения налогов и всеобщего восстания под конец. Напротив, именно иссушение региона и падение урожаев долго, в течение многих лет всё больше снижали налоговые поступления и влекли дальнейшую деградацию государства, и в конце концов и последний король эмигрировал из страны.
Во всех же остальных объяснениях причинно-следственных связей в истории в книге Ю.И.Семёнова просто идёт откровенное притягивание действительности за уши к формационному подходу. Например, вот как автор объясняет все причины террора в восточных обществах:
«Любой политарный способ производства предполагал собственность политаристов не только на средства производства, прежде всего землю, но и на личность непосредственных производителей. А это означает существование права класса политаристов на жизнь и смерть всех своих подданных. Поэтому для политарных обществ характерно существование практики постоянного систематического террора государства против всех своих поданных. Этот террор мог проявляться в разных формах, но он всегда существовал. Особенно жестким и массовым был террор в эпохи становления политаризма» (с. 439).
На самом же деле, это слишком одностороннее понимание даже восточного общества, а в общем случае нежелание разбираться в реальной сложной обстановке и действительных причинах событий. Скажем, нет доказательства того, что всякий «политарист» мог сделать всё, что угодно в восточных обществах. Ведь права мандаринов были вполне ограничены, а когда с них снимали кожу, то за взяточничество. И потом: а что, не было террора при феодализме, когда феодал мог сделать, что хотел – насиловать и прочее? Не было террора варваров при завоеваниях? Может, объяснение убийствам следует искать в других причинах – например, правовом устройстве, - а не сводить к отношениям собственности? Но создав такое объяснение универсальное объяснение для всех случаев террора, Ю.И.Семёнов находит черты становления «политаризма» где угодно – достаточным признаком являются сами по себе убийства. Так, становление «политаризма» он нашёл не только в России времён Ивана Грозного, но и во время становления абсолютных монархий в Европе в XVI веке (с. 476), совпавшее с известной охотой на ведьм. Тем самым всякий историк освобождается от необходимости исследования – объяснение любого события уже дано, достаточно только отношения собственности посмотреть.
Надо сказать, что зачастую Ю.И.Семёнов выводит из своей концепции выводы, причинно-следственные связи, противоречащие не просто основам диалектики и открытиям Маркса, но и историческим фактам. Одна из таких умозрительных спекуляций – теория «тупиковых формаций», которые якобы не могли развиться ни во что путное. К «тупиковым» формациям Ю.И.Семёнов относит «политаризм» («азиатский способ производства»), античное рабовладение и нынешний «ортокапитализм». Вот что они пишет о бесперспективности политаризма:
«Способ роста производительных сил, который лежал в основе развития древне-политарного общества, был тупиковым. Для того чтобы человечество могло двинуться дальше, нужны были принципиально иные производственные отношения, более высокие, более прогрессивные. Но в недрах древнеполитарного общества они вызреть не могли. И в этом смысле оно тоже было тупиковым. И если бы все конкретные общества развивались бы одинаковыми темпами и достигли бы одновременно древнеполитарной стадии, то прогресс человечества был бы исключен» (с. 452).
В другом месте книги автор уточняет: «Как уже указывалось, политарное общество не было способно трансформироваться в общество более высокого типа. Оно было обречено на вечное повторение циклов. Это не исключало определенного прогресса, но такого, который носил крайне ограниченный характер. Не способны были создать условия для появления общества более высокого типа ни североевропейские, ни центрально-восточноевропейские пара-феодальные социоисторические организмы. Прогресс во всех этих областях, если и имел место, то в основном в рамках уже достигнутого человечеством уровня.
Радикальное движение вперед имело место лишь в западноевропейской зоне центрального исторического пространства — единственной, где возник феодализм».
Аналогичным образом Ю.И.Семёнов провозглашает «тупиковость» античного общества и современного капитализма развитых стран. На самом же деле, даже исходя из марксистской концепции, прогресс не был исключён. Циклы восточных обществ не повторяли друг друга в точности, постоянно вырабатывались новые знания (ведь возникла же преднаука), появлялись бы новые технологии, и тогда бы рано или поздно появились бы и иные производственные отношения. Даже самые медленные общества всегда продолжают развитие, разве что, медленнее других, и тогда их отсталость ставит под угрозу существование, и после гибели общества создаётся впечатление о его «тупиковости». Сам же Семёнов пишет, что накануне возникновения античной формации в Греции в Восточных цивилизациях была изобретена монета (с. 454), что опровергает его точку зрения, будто эти цивилизации зашли в тупик и не могли придумать ничего нового.
На самом же деле, экономической и политическое развитие восточных обществ в рамках «азиатского способа производства» продолжалось вплоть до XIX века, к этому времени капиталистические формы распределения и обмена всё больше вытесняли старые способы (с. 483 – очередное искажение реальности о восточных обществах).
Так называемый «азиатский способ производства» показал удивительные результаты в развитии технологии, особенно в Китае, опережавшем Европу. Недавно по каналу Discovery Science передача была про изобретения Древнего Китая. Вопреки устоявшемуся мнению, после изобретения пороха в 8 веке китайцы использовали его далеко не только для фейерверков. Сначала делали снаряды, которые пугали противника, в том числе со шрапнелью и ядовитыми газами. Потом, уже в XI в., делали наземные и морские мины. Огнестрельное оружие (называемое стреляющим копьём) сначала было сделано с бамбуковыми дулами. Набивали бамбуковую трость порохом вперемешку с камешками и острыми стеблями, они действовали 3 минуты, осыпая противника, и тот терялся. Такое ружьё попало с арабами в Европу, и уже там переделано в собственно мушкеты. В 1150 году китайцы сделали ракету - приделали к стреле трубку с порохом. Тогда же соорудили на тачках установки залпового огня (типичные "Катюши") - батареи, выпускавшие по 320 таких ракет за один залп, а за время битвы - до миллиона. В Китае же сделали первую пушку: вместо бамбукового ствола стали использовать металлический. Стреляла, правда, не ядрами, а кучей стрел. И уже когда попала в Европу, там короли смогли использовать пушки против замков феодалов, и те пали. (Согласно методике Ю.И.Семёнова, получается, что и феодализм в Европе был преодолён только благодаря китайскому изобретению, а без китайского влияния эта формация была бы тупиковой.)
Интересна история открытия вакцинации. В 1000 году сын главного министра умер от оспы. Министр созвал знахарей, чтобы те подсказали, как уберечь других членов семьи. Даосский алхимик и открыл оспенную прививку - через царапину. Только в 1718 году жена английского посла в Константинополе леди Монтегю, переболела оспой, и попросила арабского медика сделать прививку своему сыну. С её подачи это пришло в Европу.
Китайцы изобрели не только бумагу и не только сделали в 868 году первую
печатную книгу. В 1041 году китайский горожанин Ти Шун сделал первый в мире печатный станок с литерной печатью (до этого они вырезали всю страницу на деревянных дощечках), причём многоразовые литеры помещались на вращающихся станках для удобства доступа наборщика. Уже тогда страницы книг не склеивали в свитки, а сшивали в том. После изобретения литерной печати книги подешевели на 10%, что расширило доступ к учениям и возможность сдачи экзаменов простым людям. Появились, естественно, и книжные магазины.
В X веке в Китае появились бумажные деньги. А в XIII веке, при могольском
императоре Кублахане (точнее, в 1260 году) бумажные деньги стали единственной разрешённой валютой, которая полностью заменила мешочки с золотыми.
Большой проблемой Китая было то, что обретённые знания часто оставались монополией власти. Около 1000 года в Китае сделали первые механические часы. Самое сложное при этом - создать анкерный механизм, колесо, медленно вращающееся с постоянной скоростью. Это было сделано через огромное водяное колесо с ковшом на конце каждой спицы. Но эти часы были сделаны в единственном экземпляре для императорского двора и оставались строжайшей государственной тайной. Они использовались только для того, чтобы точно фиксировать время зачатия каждого из сыновей императора, чтобы потом по звёздам определить, кого из них назначить наследником. Когда же через несколько десятков лет императора свергли, его методы наблюдения за звёздами были признаны ошибочными, и часы выкинули. А поскольку никто больше не знал об этой технологии, то её забыли, и спустя 5 веков поразились привезённым итальянским часам как настоящему чуду.
По мнению Броделя и Джонсона, Китай не победил Европу в исторической гонке только потому, что не пошёл по пути экспансии. Культура не считала экспансию положительной. Поэтому было запрещено строительство крупных кораблей. Ещё в XV и XVII веках Китай был гораздо более развит технологически, чем Европа. Но Европа получила американское золото и огромные доходы от торговли со всем миром – гораздо большие, чем у Китая. В конечном итоге, самоуспокоенность и самодовольство китайской цивилизации, излишняя ориентация «вовнутрь» подорвали её лидерство. К негативным факторам добавилось замедление вертикальной мобильности, которая до того составляла сильную сторону Китая. В XVII веке совсем расстроился китайский календарь, и неправильно предсказывал даже фазы луны. Для императора это было большой проблемой, потому что мог потерять доверие населения из-за несоответствия календаря правде жизни (обязанность за календарь лежала на императоре). Прибывшие в Китай иезуиты предложили состязаться с местными астрономами на правильность предсказания солнечного затмения. И победили: те предсказали на 10.30, а иезуиты предсказали на 11.30 и точно указали время затмения – 2 минуты. Вызвано это было тем, что китайские астрономы были потомственными и просто повторяли по старинной схеме расчёты своих предков, не понимая их. Вот и стали накапливаться ошибки.
Как мы видели, «политарный» Китай умело создавал не только новые производственные технологии, но и организационно-управленческие – например, бумажные деньги. Но эти общества столь же умело перенимали и те технологии, которые вели к развитию в них своего капитализма. Как пишет В.Ломакин, «На рубеже XVIII-XIX вв. наиболее развитые страны Востока обладали полным набором отраслей и производств докапиталистической промышленности, знали отношения скупщик-кустарь, наёмный работник, имели развитые формы «допотопного капитала» и были не более аграрными и натуральными, чем государства Европы. До начала XIX в. они экспортировали на европейские рынки не только пряности, экзотические предметы, но и готовые изделия (ткани, продукцию ремёсел), имели активный торговый баланс со странами Запада. Европейское хлопчатобумажное производство не могло конкурировать с индийским, китайским, основанным на дешёвой рабочей силе и мастерстве. Заметным оставался перевес Востока по уровню урбанизации в XVIII-XIX вв. Он свидетельствовал о существовавшем разделении труда, наличии купеческого и ростовщического капитала (Ломакин, Мировая экономика, с.37)».
Не соответствует действительности и представление о том, что не могла сменить своё устройство и Римская Империя. Как справедливо отмечает и сам Ю.И.Семёнов, когда завоевательные войны кончились и Рим едва удерживал под контролем захваченные провинции, приток рабов сократился, что сделало невыгодными прежние внеэкономические способы принуждения раба к работе «на износ»: если включать в расходы затраты на гарантированное воспроизводство раба и выращивание его детей, то рабовладение становится неэффективным. Даже в Риме большое количество рабов становилось неоправданным, поскольку требовалось слишком много надзирателей и организаторов. Проще было дать каждому рабу надел. В этом случае колон (посаженный на землю раб) кормился сам, жильём занимался сам. Надо было его пару дней в неделю выгонять на работы на плантациях землевладельца, но не надо было содержать бараки для рабов, не надо было иметь сколько-то кухарок. А сами надзиратели в свободное от надзора за работами время направлялись отбирать с тех же колонов натуральный оброк. Что было тоже проще - не весь день стоять над душами 10 рабов, а за час в месяц исхлестать кнутами 5 человек семьи раба плётками, отобрать свинью, три курицы, заставить отдать мешок пшеницы, сказать: "Спасибо этому дому, пойдём к другому". Таким образом, производительность надзирательства повышается при переходе к налоговой системе! И рабам (колонам) легче - меньше ртов на одни рабские руки. Даже в Римской Империи торговля продуктами рабского труда велась весьма ограниченно, денежные средства пополнялись в основном за счёт сбора налогов с провинций, где основную рабочую силу составляли не рабы, а свободные общинники (сам Рим производил очень небольшую товарную долю), а также войн и так далее.
По этим причинам самим римским землевладельцам-рабовладельцам становилось выгодно выделять рабу т.н. пекулий – ремесленную мастерскую или участок земли. Раб в пекулии вёл хозяйство самостоятельно, только определённую часть доходов должен был отдавать хозяину, платить ему оброк. Рабу теперь разрешалось иметь собственность, которая не ограничивалась в размерах, поэтому он мог разбогатеть и купить собственных рабов. Появились новые законы, по которым раба не только нельзя было убить или разрушить его семью (т.е. продавать членов семьи в разные руки), но нельзя было отобрать у раба пекулий. Крупные землевладельцы стали сдавать участки своей земли крестьянам. Крестьянин-арендатор назывался колоном (по Конотопову и Сметанину, «История экономики зарубежных стран, с.29-30).
Можно утверждать, что в Западной Римской империи формировался капитализм – конечно же, своеобразный, поначалу на более низкой технологической ступени, чем тысячелетие спустя, и с меньшей долей наёмного труда. Одновременно высокая стоимость рабов должна была стимулировать ускорение внедрения технологий, облегчающих труд. Процесс ускоренного формирования капитализма в Западной Римской империи были вынуждены признать даже такие видные последователи Маркса, как К.Каутский: «Денежные капиталисты Рима … основывали компании, соответствующие нашим акционерным банкам, с директорами, кассирами, агентами и т.д. При Суле составилось общество … с таким значительным капиталом, что оно могло ссудить государству 20 000 талантов (100 миллионов марок). Двенадцать лет спустя долг этот возрос до 120 000 талантов …. Весь город (Рим) участвовал в различных финансовых предприятиях, которыми руководили выдающиеся фирмы. Самые мелкие вкладчики имели свою часть в предприятиях, … приносивших чрезвычайную прибыль». И далее: «… римское общество в эпоху возникновения христианства дошло до порога современного капитализма…. Методы, которые описаны нами, почти те же самые, при помощи которых развился современный капитализм. Это – методы, которые Маркс называет методами первоначального накопления: экспроприация крестьян, грабёж колоний, торговля рабами, торговые войны и государственные долги.» Конечно, признать, что капитализм мог появиться до средневекового феодализма, т.е. «вне очереди», прописанной у учителей, Каутский не мог, и пошёл на прямое насилие над фактами, чтобы у читателя не возникло ненужных мыслей: «Всё, что современный капитализм собирает путём грабежа, насилий и вымогательств … в большей своей части идёт на производство новых, более совершенных средств производства, оно способствует росту производительности человеческого труда. … Античный капитализм не имел для этого условий. Поскольку он вторгся в способ производства, он сумел только заменить труд свободного крестьянина трудом раба, который во всех главных отраслях производства представляет технический регресс, уменьшение производительности общественного труда, обеднение общества» (цитируется по Ковалёву, с.132-133). Странно, что лежащее на поверхности объяснение того, что капитализм не успел спасти Рим – огромную степень паразитизма (вместо инвестирования) - Каутский умудрился заменить версией якобы замены «свободных крестьян» рабами, хотя в то время шёл обратный процесс. Можно понять патриотические мотивы Энгельса, который из чувства немецкой гордости выдвинул тезис, что античное общество зашло в безвыходный тупик, и вывели его оттуда только германцы (с. 142); можно понять К.Каутского, который после изложения фактов формирования капитализма в Риме повторил версию о его тупиковости; но мы-то не немцы, зачем кланяться памяти варваров и вандалов?! Таким образом, подход Семёнова не даёт правильных прогнозов даже в отношении прошлого. Вот он пишет:
«Романо-германский синтез вывел человечество из тупика, в который зашло развитие античного мира. Появление феодализма было в огромной степени подготовлено развитием античного мира. Феодальная общественно-экономическая формация преемственно, генетически связана с предшествовавшей ей во времени античной серварной формацией. На смену античной мировой системе путем ультрасупериоризации пришла феодальная система, к которая перешла ведущая роль в мировой истории. Смена мировых систем означала и смену эпох мировой истории. Кончилась античная эпоха и началась новая — средневековая» (с. 466)
При этом становится совершенно непонятно, почему феодализм у Ю.И.Семёнова стоит на «магистральном пути», если широко известно, что до самого распространения в Европе капитализма на рубеже XV-XVI-XVII веков Китай экономически опережал Европу, которая восстановила уровень экономического развития Римской Империи в лучшем случае в XIII, а скорее всего, в XV веке. Действительно же качественный отрыв Запада от «политаризма» произошёл только с появлением фабричного производства в конце XVIII века. В это время капитализм развивался и в восточных обществах, но процесс зарождения «своего капитализма», который бы ускорил их экономическое развитие этих, был прерван колонизацией и торговлей с развитыми странами. Но для того, чтобы понять, почему обмен европейских промышленных товаров на сырьё восточных стран подорвал местную промышленность и лишил её возможностей для дальнейшего быстрого развития, надо, конечно же, отказаться от марксистской политэкономии и представления об обмене «выше и ниже» «стоимости». Поэтому научно неверно, когда все варианты исторического развития, которые были прерваны, объявляются тупиковыми только из-за подсистемы производственных отношений. Наверное, можно себе представить убийцу, говорящего, будто его жертва и так была обречена, что доказано ходом истории (умерла ведь!), но сложно представить, чтобы суд оправдал его на этом основании. Западная Римская империя погибла не из-за «тупиковости» самих по себе производственных отношений, а пала под ударами варваров, Китай не смог сопротивляться агрессии «Опиумных войн» не из-за формационной тупиковости своего варианта, а по военным причинам. В то же время, Россия, экономически и технологически отстававшая от тогдашнего Китая, сохранила независимость, потому что у неё была хорошая армия, были великие Суворов, Кутузов, Барклай де Толли.
Вообще, основной приём, который использует Ю.И.Семёнов в подтверждение своих выводов – многократное повторение утверждений, будто только по причине развития «социальной материи» происходили большие события, а прочие факторы не имели к этому отношения. Например, сначала Ю.И.Семёнов даёт описание некоего «романо-германского синтеза», который дал миру феодализм и капитализм, но синтез описывается настолько общо, что нет ни одного конкретного упоминания о том, какие же элементы «синтезировались» и как. И ни слова о том, что же происходило с торговлей в это время, как обрушилось производство из-за катастрофы Западной Римской империи! И вот делается вывод:
«Таким образом, первоначально феодальные порядки возникли лишь на той территории, которая входила в состав западных провинций Римской империи и была завоевана германцами, и лишь в последующем распространились на некоторые прилегающие области. Это было обусловлено тем, что феодализм родился и мог родиться только в результате романо-германского синтеза. Где не было этого синтеза, феодализм не возник» (с. 466).
То есть всё, что произошло, объявляется закономерным и неизбежным, а всё, что не произошло, объявляется закономерно невозможным. А почему бы не предположить, что, если бы не Кортес, с развитием денежного хозяйства в Месоамерике возник бы феодализм? Ведь устройство империи ацтеков было очень похоже на европейский феодализм, правда, из-за изолированности там очень отставало технологическое развитие! И потом, что тут странного, что что-то придумывается сначала в одном месте, а потом перенимается? Ведь перенять легче, чем придумать заново! Но это не значит, что в тех, других условиях не было бы придумано того же самого без вдохновляющего примера. Наконец, непонятно, как же утверждение, что феодализм мог возникнуть только в результате романо-германского синтеза, вяжется с учением о том, что направление развития «социальной материи» не зависит от географических, военных, культурных факторов.
Методологические вопросы
Надо заметить, что методология Ю.И.Семёнова вызывает больше всего нареканий именно в вопросе о тупиковых формациях. Так, из того, что давным- давно в азиатских обществах было 100-150 рабочих дней, а в период завоевания европейцами 250, Семёнов делает вывод, что азиатское общество не могло повысить производительность иначе, как темпоральным способом (через увеличение рабочего времени). Но это же просто неверно: широко известно, что в этих обществах не только увеличивалось рабочее время, но и развивались производственные и оргаизационно-управленческие технологии. Можно ведь применить такую методологию к Европе. В Римской Империи около половины дней в году было нерабочих. В сегодняшней Европе намного меньше. Следовательно, единственным источником благосостояния нынешних европейцев является увеличение рабочего времени по сравнению со временами Римской Империи. А вся появившаяся за последние два тысячелетия технология (производственная и организационная), накопление физического и человеческого капитала – это мелочи, которые можно и не рассматривать.
Теперь применим другие методы из книги «Философия истории». На основании современных наблюдений за отсталыми примитивными племенами Африки, Южной Америки и Океании автор делает далеко идущие построения о том, какой была наша история в первобытную эпоху. Однако такой вывод можно опровергнуть с помощью методологии самого Ю.И.Семёнова. Одно из ключевых его утверждений состоит в том, что пресловутый «политаризм» был тупиковым и не мог развиться ни во что более современное. Достаточным доказательством для автора является то, что историки не наблюдали самостоятельного превращения азиатского способа производства в нечто более производительное, а первой построила капитализм не Азия, а Западная Европа, в которой «политаризма» не было. Китай и Индия, по мнению Ю.И.Семёнова, перешли к строительству капитализма только благодаря колонизаторам, и если бы не оные благодетели, так бы и застряли на веки вечные в круговых повторах азиатчины.
Попытаемся применить подобные рассуждения к тем первобытным племенам, на основании наблюдений за которыми Ю.И.Семёнов строит теории о нашем далёком прошлом. История не наблюдала самостоятельного превращения первобытных обществ в родовые, в «политаризм» и т.д. В наше время они, разве что, интегрируются в капитализм с приходом посланцев современных обществ – в одном из своих интервью Ю.И.Семёнов сам рассказывает это на примере обитателей центральной части Новой Гвинеи. Значит, следуя логике Семёнова, более прогрессивные формации из нынешних примитивных обществ получиться в принципе не могли, ибо наблюдаемые сегодня примитивные общества – тупиковые формации, абсолютно неспособные к развитию. Значит, общества, пришедшие сейчас к разным видам капитализма, социализма и т.д., шли другим путём, а не через «разборно-коммуналистические» отношения, ибо все те, кто оказался в «разборно-коммуналистических» отношениях, так и застряли в вечном тупике. Никаких «коммуналистических» первобытно-разборных отношений в истории большинства человечества не было. Соображения Семёнова о том, что наши предки имели жизнеустройство, сходное с жизнеустройством нынешних примитивных племён, противоречат его же собственной научной методологии.
Итак, согласно методологии Ю.И.Семёнова, одновременно справедливы два взаимоисключающих вывода: (1) строй в этом обществе - тупиковый и без внешнего завоевания, воздействия и т.д. развиваться не могло ни при каком развитии событий; (2) это общество - предшественник современного капитализма и всё человечество прошло через него, следовательно, оно самостоятельно развилось дальше.
Какие примеры, что Семёнов делает именно такие выводы? Примеры следующие: в случае с "политаризмом", который преобразован в капитализм путём завоеваний, он делает вывод о тупиковости политаризма. А в случае с первобытно-разборным и первобытно-престижным обществом, перехода которых друг в друга и в феодализм тоже никто никогда не видел, но которые переходят в капитализм после колонизации, он делает вывод, что эти общества - наши предшественники. Имеем два логически противоречащих друг другу метода в рамках одной теории. Но, как заметил ещё К.Поппер, последователям постгегельянской диалектики (в частности, марксистам) бесполезно указывать противоречия в рамках их теорий, потому что они заявляют: ну и пусть, противоречия – движущая сила. Это даже хорошо, что элементы нашей теории противоречат друг другу и действительным фактам. А ведь пользуясь такой методологией любое общество можно назвать тупиковым или перспективным в зависимости от хотения и политических пристрастий. Не нравится «азиатчина» – объявляем «политаризм» тупиковым устройством. Нравятся коммунистические идеи – доказываем, что всё человечество вышло из «первобытного коммунизма».
Чуть далее в книге Ю.И.Семёнов описывает причины экономического отставания Восточной Европы, сводя всё сводится к движению «социальной материи», но опять не соблюдает малейших правил подобия, которые нужны для внутренне непротиворечивой теории. Вот как он объясняет отличие восточноевропейского капитализма от западноевропейского: «Но своеобразие социально-экономического строя этих территорий — принадлежность к парафеодализму — продолжала сохраняться. В результате своеобразный характер приобрело и развитие там капиталистических отношений. <…> В истории Руси-России произошла смена одной классовой параформации другой» (с. 480). Словом, в России сложился неправильный капитализм, потому что раньше у неё был неправильный феодализм. Пчёлы неправильные, значит, у них неправильный мёд. На самом же деле, коль скоро восточноевропейские условия были совсем иными, то и нельзя делать вывод, что разница в развитии была обусловлена именно разными производственными отношениями, а не разными условиями: Правда, в другом месте книги Ю.И.Семёнов пишет, что в Северной Европе неправильный феодализм превратился-таки в правильный капитализм, но как же такое развитие событий обусловила «социальная материя», остаётся непонятным.
* * *
Менее значимые претензии можно предъявить к взглядам автора на возможные классификации. Если идти по пути Ю.И.Семенова, то появляется возможность объединить совершенно разные общества традиционные общества древности (Др. Индия, Др. Китай) с современными идеократиями (фашизм, коммунизм, нацизм). Даже в рамках идеократий есть расхождения – одни были основаны на мутации либерального капитализма в архаику (нацизм, фашизм), а другие возникли как плод связи психологии крестьянства с идеологией большевизма. Термин «политаризм» все это не учитывает и отбрасывает как второстепенное. Но неужели это настолько второстепенно, чтобы не учитывать в реальной жизни? Нет, для русских разница между коммунизмом и нацизмом была совсем не второстепенной. Как это отражается в классификации из «Философии истории»?
Ю.И.Семёнов недостаточно акцентировал внимание на том, что всякая классификация формаций условна – это в значительной степени игра ума, она имеет смысл только в рамках той или иной модели исторического развития, но принимать её как абсолютную истину и руководство к действию недопустимо. На наш взгляд, классификация формаций несет тот же смысл, что и классификация видов в биологии. Она позволяет относить то или иное общество к семье обществ, дает значительное суженное поле предсказаний о возможной судьбе общества и путях его реформирования, но ни в коей мере не доказывает предопределенности той или иной формации.
Анализ Ю.И.Семёновым современного капитализма и оптимистический прогноз
Многие видят назначение науки в том, чтобы научиться делать прогнозы на основе анализа. Поэтому в предпоследней части нашей рецензии есть смысл сосредоточиться на анализе Ю.И.Семёновым развития современного общества и видении им дальнейших перспектив, развитых в последней части книги. Надо сказать, что вообще анализ этот практически никак не связан с понятийным аппаратом, развитым в предыдущих частях, и возникает вопрос, зачем же нужна была такая сложная концепция, если в современной жизни она не используется. Тем не менее, некоторые черты этого анализа всё же сохраняют особенности предыдущих частей книги, и на них мы сейчас остановимся. При этом мы будем делать замечания по отдельным цитатам, а потом дадим альтернативное толкование одному из ключевых явлений.
Сначала Ю.И.Семёнов классифицирует историю капитализма, главным выводом этой классификации следует, видимо, считать, что назрело время отменять капитализм, поскольку он вступил даже не в позднюю, а в позднейшую стадию:
«Скорее всего, следует выделять в развитии уже победившего ортокапитализма четыре стадии: 1) раннего, законодательно не ограниченного капитализма, при котором идет абсолютное обнищание рабочего класса (до 60 —90-х гг. XIX в), 2) переходного, или раннепозднего, капитализма, когда начинается ограничение капиталистической эксплуатации и замедляется, а затем и прекращается абсолютное обнищание (конец XIX в. — первая половина XX в.), 3) позднего капитализма, характеризующегося возникновением и развитием «государства всеобщего благоденствия» (первые десятилетия второй половины XX в.); 4) позднейшего, или глобального, капитализма, при котором возобновляется абсолютное обнищание и идет демонтаж «государства всеобщего благоденствия» (последние десятилетия XX в. и начало XXI в.)» (с. 514).
Что ж, на этом этапе мы только заметим, что абсолютное обнищание рабочего класса в XIX веке противоречит не только исторической действительности, но даже и более тщательному анализу в рамках классической политэкономии, методологии которой придерживался Маркс. Ведь у самого же Маркса был вывод о снижении нормы прибыли в равновесной экономике без технологического роста, а как этот вывод сочетается со снижением зарплаты? Мы при этом даже не упоминаем предпринятые после Маркса более подробные исследованиях факторов, определяющих заработную плату. И то, что экономическое обеднение английских низших слоёв в конце XVIII – начале XIX века вызывалось не капитализмом, а чередой неурожаев и наполеоновскими войнами, лёгшими тяжёлым бременем на английскую экономику. Конечно, после ампутации у истории и экономики всех факторов, не связанных с «социальной материей», другого объяснения обеднению англичан в тот исторический период, кроме становления капитализма, не остаётся. Но это не утверждает правильность самого процесса ампутации или верность тезиса об абсолютном обнищании. Ну а жалеть «абсолютно нищающий» пролетариат современного Запада просто неприлично. Но автор продолжает:
«Первая мировая война была следствие и проявлением кризиса мирового капитализма. И после ее окончания этот кризис еще более углубился. Продолжали обостряться внутренние противоречия ортокапитализма. И кроме того он столкнулся с вызовом, который бросил ему новый общественный строй, который долгое время и довольно успешно выдавал себя за социализм» (с. 505).
Ну что ж, не соответствовал СССР пониманию Ю.И.Семёновым «правильного» социализма. Тем не менее, после его поражения
«Господствующий класс ортокапиталистического мира повсеместно перешел в контрнаступление и пытается отнять у трудящихся многое из того, что ими было завоевано в прошедшие десятилетия XX в. Такие попытки были предприняты во Франции, Италии, Германии, Англии, США и других ортокапиталистических странах. В США, например, принят закон о реформе вэлфера, который лишает многих американцев пособий по бедности. В Германии была предпринята попытка урезать на 20% пособия по болезни. Во Франции правое правительство, которое стояло у власти до 1997 г., встало на путь существенного сокращения государственных расходов на социальные нужды.
Под все эти изменения подводится идейное обоснование. Предвозвестниками и глашатаями перемен стали апологеты свободного капиталистического рынка вообще, монетаристы в первую очередь — Ф.А. фон Хайек, Л. фон Мизес, М. Фридмен. Они выражают взгляды той части буржуазии, которая не хочет мириться с перераспределением значительной доли общественного продукта в пользу трудящейся части общества и надеется повернуть колесо истории вспять» (с. 538).
На этом этапе остаётся непонятным, почему возрождение определённых черт распределения, бывшего в капиталистических странах несколько десятков лет назад, следует считать проявлением кризиса капитализма. Так же как непонятно, почему получатели «вэлфера» названы трудящимися, а представители «австрийской школы» Хайек и Мизес отнесены к монетаризму (а в другой части книги Менгер – к неоклассикам). Далее Ю.И.Семёнов заключает:
«И это дало огромную власть мировой предпринимательской и финансовой олигархии. Угрожая выводом капитала из национальной экономики и соблазняя его вложением в эту экономику, олигархи стали диктовать правительствам свои условия. Одно из них — снижение налогов на прибыль. На этот путь стали сейчас правительства всех ортокапиталистических стран. В ФРГ налоги на прибыль корпораций только с 1990 г. по 1995 г. снизились с 33% до 26% и в результате доходы государства из этого источника упали на 40%» (с. 539).
«Многие авторы видят одну из причин перехода от позднего ортокапитализма к позднейшему в исчезновении угрозы со стороны социализма» (с. 538).
Итак, по мнению Ю.И.Семёнова, факты снижения социальной поддержки и налогов на прибыль в западных странах свидетельствуют о кризисе, чуть ли не агонии капитализма. Но дело-то в том, что нигде в другом месте чёткого определения кризисности автор не дал. А ведь возможна и другая трактовка подобных фактов. А именно, западные страны увидели, что некоторые представители стран Третьего мира, пусть немногие, стали их догонять. Этому способствует паразитизм, развитый в части западных обществ, живущих на «вэлфере» несмотря на работоспособность. Да-да, именно эти паразиты и эксплуатируют обеспеченные слои своих стран – предпринимателей, технологов и проч., сколько бы Ю.И.Семёнов ни сожалел о несчастных «трудящихся», которые якобы страдают в результате нынешних реформ социального обеспечения. Сложилась следующая ситуация: с одной стороны, с исчезновением СССР у западных обществ исчез привлекательный для многих тамошних избирателей образец массовой «халявы», поэтому снижение степени «халявности» уже не опасно для политического режима этих стран. С другой стороны, развитые страны поняли, что «халява» развращает не только советский социализм, но и западный капитализм, то есть способствует тому, что сразу много стран Третьего Мира может их догнать и перехватить лидерство. Поэтому Запад и стал возвращаться к тем стимуляторам развития, которые у него были до появления советского социализма. С одной стороны, снижается возможность паразитирования через социальное обеспечение, с другой - снижение налогов на прибыль увеличивает положительную материальную мотивацию, всегда бывшую важным стимулятором в развитии западных экономик. Поэтому никакого смертельного кризиса капитализма не наблюдается, а наблюдается очередное приспособление западных стран к изменившимся условиям существования. Элита там ведь не совсем безголовая и делает не только то, что «велит рынок», но и то, что нужно.
Что же касается прогнозов дальнейшего развития событий, то один из сценариев, обрисованный Семёновым, преподносится в заключительном абзаце книги:
«Если реализуется оптимистическая альтернатива или другая, близкая к ней, на Земле утвердится принципиально новый общественный строй — коммунистический. Скорее всего, человечество при этом пройдет переходный период, когда рынок будет еще действовать, но под строгим контролем общества. Общество будет вырабатывать стратегию, а рынок обеспечивать нужную тактику. Когда же производство вещей окончательно превратится (а развитие ведет именно к этому) в автономный единый процесс, происходящий под контролем компьютеров, и во многом уподобится естественным, природным процессам, то функционирование рынка станет и ненужным и невозможным, и он с неизбежностью исчезнет» (с. 653).
Нам же вывод о неизбежном отмирании рынка кажется поспешным, потому что для человека никогда не закончится необходимость соизмерять потребности, которые он хочет удовлетворить, и возможные усилия, которые он может для этого приложить. В этом соизмерении компьютер – плохой помощник. И вряд ли будет стабильным такой строй, при котором субъективные предпочтения различных людей будут соизмеряться не в ходе их согласований, а одним госплановским компьютером, без учёта их мнения. А это значит, что в той или иной форме рынок сохранится всегда.
Что же касается наступления коммунизма, то сложно сказать, что имеет в виду Ю.И.Семёнов и другие авторы по словом «коммунизм», но если имеется в виду, что когда-то будет ликвидирована материальная мотивация поступков человека (желание получить для пользования какой-то объект) и полностью заменена моральными стимулами, похвалами и проч., то и это вряд ли возможно. Дело в том, что само стремление к моральному удовлетворению и похвале вырабатывается у ребёнка в результате материального поощрения через внешние органы чувств, и одним только ремнём, без положительной материальной мотивации, стремление получать похвалы и быть хорошим не воспитаешь. В результате многократного совпадения похвал и «правильных» поступков с материальной наградой у ребёнка вырабатывается условный рефлекс, доставляющий ему удовольствие от предчувствия похвалы или осознания того, что он хороший. Но в сущность человека и других видов заложена необходимость угасания условного рефлекса при отмене безусловного подкрепления – того самого материального стимула. Без природного механизма угасания условного рефлекса сохранение видов было бы невозможным, было бы много неадекватного поведения. Так вот, совсем без материального стимула условный рефлекс, заставляющий человека быть хорошим, не выработать, а при его отмене во многих случаях условный рефлекс угаснет сам. Поэтому общества, основанные на самом широком сочетании материальных и моральных стимулов, положительной и отрицательной мотивации всегда будут жизнеспособнее и устойчивее в долговременной перспективе, чем общества, опирающиеся только на что-то одно.
Что же касается превращения производства в «автономный единый процесс, происходящий под контролем компьютеров», который «во многом уподобится естественным, природным процессам», то слова эти слишком сложно проинтерпретировать, поэтому мы оставим их на рассмотрение читателя.
Культурная эволюция
Ну а что же предлагаете как альтернативу неомарксизму, скажут нам критики и будут правы. Есть ли другие, более перспективные подходы? Думается, есть, но для этого нельзя замыкаться только на достижениях общественных наук, сделанных до Маркса. Об огромном прогрессе экономической науки за последние 130 лет, никак не учтённом Ю.И.Семёновым, мы уже говорили. Для того же, чтоб описать поведение человека в истории и в экономике, на наш взгляд, необходимо не только использовать достижения современной экономической мысли, но и привлечь понятия культурной эволюции. Не претендуя в рамках этой рецензии на полноту изложения, мы позволим себе сделать анонс другой своей работы, в которой альтернативный подход будет раскрыт более подробно.
Ещё в 60 годы XX века американский психолог Donald Cambell (1960, 1965, see Blackmore, 1999) доказал, что органическая эволюция, креативное мышление и культурная эволюция подчиняются сходным законам развития и передачи информации. К. Popper (1972) первым показал, что эволюционный принцип применим к развитию научных идей и что наука есть конкурентная борьба между противостоящими, часто враждебными гипотезами. Он предположил что существует три эволюционных мира. 1. Мир физических объектов. 2. Мир чувственного опыта. 3. Мир идей, языка, историй, искусства и технологии. Он четко показал роль имитации в развитии второго и третьего мира. В 1975 году, за год до выхода в свет книги Докинса, антрополог F. Cloak (см Блаккморе, 1999) изучил законы развития культуры и сформулировал понятие культурных инструкций. Он продемонстрировал, что в отличие от большинства животных, человек может перенимать культурные инструкции путем имитирования. Культура передается путем имитации небольших порций инструкций. Инструкции, записанные в мозге он назвал и-культурой, тогда как запись инструкций в мозгах нескольких человек, группы, что находит свое отражение в поведении группы, развитии технологии или социальной организации он назвал м-культурой. Он сделал вывод, что наши культурные инструкции работают не на нас, а мы работаем на них. В 1981 году американские генетики L. Cavalli-Sforza и M. Feldman (см Блаккморе, 1999) разработали детальную математическую модель эволюции культурных традиций. Они показали, что эволюция культур подчинается Дарвиновскому закону естественного отбора. В 1982 году D. Hull (см. Блакморе, 1999) предположил, что научные идеи являются репликаторами (копирующимися блоками информации), а ученые лишь интеракторами (субъектами взаимодействия). Хороший пример культурной эволюции дает язык. В 1988 году G. Basalla (см Блакморе, 1999) изучал законы развития и распространения технологии и нашел множество свидетельств эволюционного принципа в развитии технологии. Наконец, в 1986 году Нельсон и Уинтер обратили внимание и путем математического моделирования доказали, что выживание конкурирующих фирм также подчиняется действию закона естественного отбора на основе использования более или менее успешных «культурных инструкций». (При этом основные понятия современной экономической науки, включая маржиналистское, институционалистские и структуралистские течения, не противоречат парадигме эволюционной экономики Шумпетера, Нельсона и Уинтера, а вполне вписываются в неё.) Следовательно, практически все стороны деятельности человека оказались подверженными закону естественного отбора. Другими словами развитие общества можно представить как развитие культуры через ее естественный отбор.
С другой стороны, анализ общества возможен только как многофакторный (много видов существенно влияющих сил) и многовекторный (много возможных решений при одних и тех же обстоятельствах). Т.е. мы не должны удивляться как присутствия элементов солидаризма даже в самой «живодёрной» системе (многофакторность, Пушкин - нас жизнь из противоречий создала), так и не должны удивляться и вывертам эгоистичности порожденных в нашей системе (многовекторность, непредсказуемость путей господних, и зло может породить добро, и наоборот). Развитие человечество идёт не единственно-верным, а сразу многими путями, из которых часть может прерваться, а другая оказаться успешной. Поэтому, кстати, «азиатский способ производства», античное рабовладение и феодализм следует рассматривать не как последовательные стадии, а как альтернативные способы докапиталистического развития, и история доказала, что первые два из них тоже вели к капитализму. Каждый «социально-исторический организм» может сознательно выбирать способ решения своих проблем, и в зависимости от удачного выбора, он либо пойдёт дальше, либо его развитие будет пресечено.
Мы здесь перечислим некоторые из важных параметров политэкономической организации общества (хотя их и недостаточно для детального анализа), на которые следует обращать приоритетное внимание в исторических исследованиях. Это:
1) степень товарности хозяйства;
2) способ принуждения к труду;
а) соотношение материального и морального стимулирования;
б) соотношение положительной и отрицательной мотивации к труду;
3) организация ограничений на обмен товарами;
4) способ присвоения разных видов ренты и владелец ренты;
5) степень вертикальной и горизонтальной мобильности, стабильности наследования положения;
6) степень конкурентности на разных уровнях организации. Все это определяет множество комбинаций формаций, которые могут быть классифицированы, но их классификация ничего не говорит о обязательности и предопределенности их дальнейшего развития.
Попробуем сравнить описательную силу неомарксистской парадигмы и парадигмы, основанной на исследовании культурной эволюции:
1. Почему идет развитие?
а. По Марксу, это есть свойство производственных отношений или, по Ю.И.Семёнову, социальной материи. Что служит источником развития социальной материи, понять сложно. Данное свойство не объясняет деградации людей на острове Пасхи, отсутствия развития и технологической деградации нынешней России после 1991 года и Ирана после прихода к власти исламистов. Не объясняет находки у бушменов, полинезийцев, случаи деградации обществ, описанные этнологами.
б. Если мы будем исходить из теории эволюции культурных блоков, идей, то все становится на свое место. Эволюция культурных идей все эти примеры объясняет. Под действием различных условий бытия создавались различные условия для естественного отбора блоков культурной информации в разных обществах. Поэтому развивались они настолько по-разному.
2. Откуда берется рост общества?
а. По Марксу, всё идёт от прибавочной стоимости. Критика этой концепции проводилась много раз. Модель прибавочной стоимости не объясняет феномены экономической жизни.
б. В противовес прибавочной стоимости, можно ввести понятие добавочного продукта труда, который возникает в ответ на рост производительности труда, что есть результат развития технологии, то есть культурной эволюции. Объясняет, как идет рост производительности труда («энергия» К.Подолинского как основа экономического развития и знание как развитие культурных блоков). Данная модель отрицает понятие эксплуатации. Показывает, что национальная солидарность имеет большее значение, чем классовая для выживания социально-исторических организмов, что объясняет феномен фашизма. Хорошо вписывается в теорию ренты. Роль культуры часто оказывается большей, чем роль производства.
3. Как действует экономика?
а. По Марксу, все основано на присвоении прибавочной стоимости. Следуя доктрине Маркса, получается, что и при социализме государство эксплуатировало рабочих. Марксовская прибавочная стоимость ограничена в объяснении явлений полезности, альтернативной цены и т.д.
б. Модель, основанная на категории добавочного продукта, вбирает все экономические законы (предельная полезность, маржинализм, альтернативная цена, рента.... ) и добавляет новые.
4. Является ли исторический процесс линейным?
а. Согласно Марксу развитие характеризуется линейностью и предопределенностью. Закономерно одна формация сменяет другую. Высшей формацией является коммунизм.
б. Эволюционная теория культуры основана на случайности решений, отбор полезных решений и их проверке в геополитической борьбе государств. Она не отрицает наличие элементов азиатского способа производства в социализме, но считает, что его нельзя отнести к категории азиатского способа производства, поскольку социализм есть индустриальное общество. Культурно-эволюционная модель вводит понятия догоняющего и лидирующего развития, которые накладывают отпечаток на развитие. Социализм может быть более прогрессивным строем из-за высокой нормы накопления, обеспеченной усилиями государства, а не добровольными сбережениями. Социализм здесь ещё не проверен полностью.
5. Что первично субъективный или объективный фактор в истории?
а. Маркс отдает безоговорочное предпочтение объективности законов развития.
б. Эволюционная модель считает, что развитие зависит одновременно и от общественных отношений и от воли, которая зависит от тех же отношений, то есть проблема яйца и курицы, исходящая из эволюции. Нельзя указать, что первично, поскольку обе стороны постоянно влияют друг на друга и на своё дальнейшее развитие.
6. Когда субъективный фактор имеет решающее значение?
а. Маркс не видит решающей роли решений людей на развилках истории. Марксизм утверждает, что история основана на борьбе классов и революциях, он считает, что способен предсказывать социальные революции.
б. Эволюционная модель видит существенную роль субъективного фактора на развилках истории. Она не считает, что революции должны быть всегда при переходе от одной формации к другой. Возможен эволюционный процесс, как в скандинавских странах или Швейцарии. Тем не менее, существуют относительно устойчивые состояния сложной общественной системы, которые могут продержаться долгое время.
Человек действующий как решение проблемы объективности и субъективности в истории
Разбирая нагромождения заблуждений, свойственных историкам - последователям марксизма, мы невольно пришли к выводу, что большинство этих ошибок вызвано скорее недостаточным пониманием практического пафоса самой марксистской философии. Отсюда и довольно схоластические рассуждения об «объективном» и «субъективном» в истории как якобы том, что не зависело от поведения людей, и том, что зависело от них. На самом же деле, историк, прежде всего, должен ответить на вопрос: в чём конечный смысл исторических исследований для человечества? Смысл их в том, чтобы выбрать правильный образ действий. Для человека, который собирается действовать, объективное – это то, что происходит независимо от его воли, то на что он не в силах повлиять. А субъективное – это те процессы, которые он в силах направить по тому или иному руслу своими поступками, субъективное – это его выбор. Волевые действия других людей для него тоже объективны, если он не в силах на них повлиять.
Для субъекта исследования объективное – это то, что не зависит от его сознания на настоящий момент, но включает как состояние сознания других людей (ранее и сейчас), так и состояния сознания самого субъекта, предшествовавшие данному исследованию. Историку же, изучающему действия отдельного человека или небольшой группы людей, есть смысл представить себя на их месте этого человека или члена этой группы и определять словосочетание «объективное событие (или объективное состояние)» тогда, когда на происшествие этих событий человек или группа никак не мог повлиять. В объективные события следует включить волевые действия людей, на которые данный человек не мог повлиять. Субъективные же события – те, которые человек или группа могли предотвратить или направить по другому руслу.
Если мы говорим, что хотим чему-то научиться у истории, то это значит, что мы хотим научиться у неё правильно действовать в самых разных ситуациях. А это значит, что мы должны научиться предвидеть последствия своих субъективных действий. Для этого надо чётко представлять себе поле выбора, заданное объективными обстоятельствами, и воздействовать на историю так, чтобы направить её по одной из траекторий в моменты наших действий, когда мы можем подтолкнуть историю по одной из нескольких траекторий. Поле же выбора основано на просчете вероятности тех или иных событий на основе исторического опыта. Например, насколько вероятен крах банковской системы при выпуске большого количества необеспеченных денег? Анализ подобных событий, уже происходивших в истории, позволяет считать, что крах очень вероятен. Но это не значит, что он обязательно произойдет. Действительно есть ситуации, когда он не происходил, например, в годы войны.
Таким образом, за человеком всегда большой выбор, и особенно большой выбор за руководителями, потому что перед ними чаще открываются возможности направить историю по одному из открывающихся русел. Казалось бы, в их воле немногое – направить историю только по одному из нескольких путей, спектр которых уже задан объективными обстоятельствами, но ведь последствия выбора могут быть огромны для самого человека и для истории. Прав был Блез Паскаль, заметивший как-то: «Нос Клеопатры: будь он чуть покороче, весь облик Земли был бы сегодня иным» (с. 278 по Семёнову), и насмехаться над его глубоким замечанием просто несправедливо: Паскаль полемически заострял свою мысль ничуть не больше, чем это обычно делали Маркс с Энгельсом. То, что возможности одного человека ограничены – это и так уже всем известно: не получится подпрыгнуть до Луны. Но в силах отдельного человека бывает спасти страну. И, значит, это в пределах его воли. Поэтому в современных условиях фатализм истмата только вреден России, ибо способствует только тому, чтобы убедить людей спокойно смотреть, как вполне определённые персонажи то разрушают Советский Союз под предлогом неизбежности распада империй, то разворовывают добро под предлогом неизбежности этапа «первоначального накопления» для становления капитализма.
Чтобы надёжно исключить немарксистский ход рассуждений у читателя, Ю.И.Семёнов критикует всякие попытки включить волевые поступки людей в число факторов исторического развития, потому что они-де приводят к «порочному кругу»:
«Применительно к материально-производственной деятельности людей подобный круг разрывается довольно легко. Материально-производственная деятельность представляет собой взаимодействие человека с природой, которая существует независимо от сознания и воли людей, с материальными вещами. В процессе материального производства человек изменяет вещи, придает им иную форму. Добиться этого он может только одним путем: действовать не как угодно, а вполне определенным образом.
Образ действия человека детерминирован в конечном счете объективными свойствами тех вещей, с которыми человек оперирует. Именно в процессе взаимодействия с объективным миром выявляется, какие действия человека являются правильными, обеспечивающими достижения желаемого результата, а какие ошибочными, обрекающими на неудачу.
Программа материально-производственной деятельности вырабатывается сознанием людей на основе практики взаимодействия с внешним миром и полученных в ходе этого взаимодействия знании о свойствах материальных вещей и возможностях их использования. В конечном счете источником этой программы является объективный внешний мир. Сознание человека способно правильно направлять человеческую деятельность по преобразованию объективного мира потому, что оно более или менее адекватно отражает этот мир» (с. 401).
По мнению профессора Семёнова, получается, что во всяком наборе вариантов действий человека есть только одно, предопределённое Господом, потому что всякое действие, не предопределённое им, мгновенно обрекается на неудачу, бьёт человека током, как в биологических экспериментах. Но дело в том, что неправильно представление, будто только один из вариантов действия человека подтверждается практикой, а остальные обрекаются на неудачу. Сразу много действий могут быть более или менее успешными. Поэтому совершенно ошибочна и критика Семёновым тех упомянутых выше биологических концепций, исследовавших значение закладываемых в человека программ:
«В рамках рассматриваемой концепции, которую можно назвать культурным детерминизмом, неизбежен вывод, что у программы поведения нет не зависящей от сознания, объективной основы. В результате сама программа, т.е. общественное сознание, выступает как единственная основа деятельности людей, а тем самым и человеческой истории. Порочный круг разрывается при таком подходе, но ценой признания сознания за первичное, определяющее по отношению к поведению. Это — типичный социоисторический идеализм» (там же).
Семёнов ошибается, думая, что объективно – то, что существует вне и независимо от сознания людей вообще. Объективно – то, что существует вне и независимо от сознания исследователя. Иначе извращается сам смысл науки вообще – познать границы необходимого и волевого, открыть человеку открывающиеся перед ним перспективы и помочь сделать выбор образа действий. Конечно, следуя классическому детерминизму, можно предположить, что с того момента, когда жизни ещё не было, весь ход истории определён дальнейшим развитием неживой природы, поэтому всё, что было тогда, предопределило всё то, что происходит сейчас. Но ведь человеку нужно реально просчитать последствия своих действий в настоящее время, а не событий неживой природы 2 миллиарда лет назад! И для того чтобы просчитать последствия своих действий, человеку надо учитывать сразу многие факторы, влияющие на историческое развитие: не только способ распределения и обмена, но и производственные технологии, и географический фактор, и демографический, и ресурсный, и военный, и культурный… Но именно при некритическом восприятии книги Ю.И.Семёнова такая возможность отпадает, потому что все концепции, исследовавшие влияние на историю перечисленных факторов, Семёнов заклеймил, расставив на них ярлыки «детерминизма», «идеализма», «волюнтаризма». Книга просто переполнена заклинаниями, что теории оппонентов научной ценности не представляют (с.с. 181, 183, 267) и ни во что путное развиться не могут, зато единственно правильное материалистическое понимание истории – только у автора, но ни одно из этих утверждений не обосновывается. Например, Ю.И.Семёнов категорически отвергает конкурентов-историков, соотносящих в своих исследованиях действия разных факторов в человеческом развитии: «Ничего хорошего от внедрения в нашу историческую науку многофакторного подхода ждать не приходится. Он не только не позволяет понять ход исторического процесса, но, наоборот, исключает такую возможность» (с. 424). В то же время почти каждая из заклеймённых им концепций на порядок богаче, содержательней подхода Ю.И.Семёнова, потому что оперирует конкретными осязаемыми понятиями и может пригодиться в человеческой практике. Выдавать этим концепции штамп «детерминизма» просто неверно, потому что ни в одной из них нет фатализма, а исследуются причинно-следственные связи, замыкающиеся на вполне определённые факторы и силы. Мы не видим другого смысла в расклеивании ярлыков на этих концепциях, кроме навязывания следующего тезиса: все те факторы, которые исследуются в этих концепциях, не заслуживают рассмотрения при принятии человеком практических решений, достаточно смотреть только на «социальную материю» и повиноваться её указаниям. Хотя, если говорить о ценности рассмотрения «социальной материи», зачем человеку знать, что независимо от его действий то ли сейчас, то ли тысячу лет спустя, «социальная материя» разовьётся во что-то иное? Именно к концепции Семёнова можно было бы применить термин «формационный детерминизм» или «производственно-отношенческий фатализм», потому что в его подходе всё провозглашено предопределённым одним-единственным фактором.
* * *
Предвидя упрёки в одностороннем освещении книги, приведём ещё одну цитату, в которой Ю.И.Семёнов делает оговорку к своему подходу.
«Маркс и Ф. Энгельс <…> выяснили, что в основе движения человеческой истории лежит саморазвитие общественного производства. Существуя и развиваясь независимо от сознания и воли людей, общественное производство определяет их сознание и волю, их действия, а тем самым весь ход мировой истории. Материалистическое понимание истории — единственное, в котором история человечества выступает как объективный процесс, развивающийся по объективным же, имманентно присущим ему законам.
Наличие объективной предопределенности хода истории, однако, не исключает человеческой свободы. Все дело в том, что эта предопределенность носит не абсолютный, а относительный характер. Марксистский материализм включает в себя детерминизм. Но этот детерминизм, в отличие от того, которого придерживались Т. Гоббс, П. Гольбах и который получил детальную разработку в работе выдающегося французского естествоиспытателя Пьера Симона Лапласа (1749 — 1827) «Опыт философии теории вероятностей» (1814; русск. перевод: М., 1908), был не абсолютным («лапласовским»), а относительным, диалектическим.
Марксисты, как и Г. Гегель, придерживаются диалектики. Поэтому для них предопределенность не только не исключает, но наоборот, предполагает неопределенность. Необходимость, т.е. то, чего не может не быть, способна проявляться только в случайностях, т.е. в том, что может быть, а может и не быть. Единство необходимого и случайного, предопределенного и неопределенного находит свое проявление в вероятности. Действительность всегда таит в себе не одну, а несколько возможностей, из которых может реализоваться лишь одна. Превращение одних возможностей в действительность более вероятно, других — менее вероятно, причем степень вероятности реализации той или иной возможности может со временем меняться.
В ходе исторического развития важнейшим условием возрастания или уменьшения вероятности реализации той или иной возможности и, наконец, ее реализации является деятельность людей. Поэтому предопределенная в главном и основном история в деталях и частностях никогда не предопределена. В этом смысле люди всегда свободны, но эта их свобода всегда ограничена определенными объективными рамками, которые не одинаковы в разные эпохи» (с. 354).
Мы не решаемся подробно комментировать упоминание диалектики и предоставляем это самому читателю, но осмелимся ответить на второе предложение последнего абзаца. Вряд ли Ю.И.Семёнов имеет в виду то же, что и мы – что возможности человека ограничены, но он может направить историю по разным направлениям в зависимости от своей воли, и эти направления развития могут расходиться друг от друга настолько далеко, что для человека и для человечества чрезвычайно важно направить события по одному, а не по другому руслу. Видимо, Ю.И.Семёнов имеет в виду следующее. Общественное производство определяет весь ход истории независимо от сознания людей. Правда, потом он делает оговорку: дескать, определяет в главном, в большом. А в мелочах Семёнов оставляет людям возможность направить события по одной из нескольких случайных траекторий, лежащих, однако, близко друг от друга – в едином русле, оставленном материальным производством. Но, заметим, французские материалисты, которых Семёнов непрестанно критикует, и сами говорили, что воля людей может направить события по одному из открывающихся коридоров – непонятно, что же тут небанального. Но Семёнов идёт дальше: он утверждает, что действия людей могут повлиять на общий ход истории только в случайных мелочах, а в главном – нет. То есть он отрицает возможность большого расхождения траекторий развития. (Если применять аналогию с физикой, то это находится в несоответствии с тем фактом, что даже в детерминированных системах – таких, поведение которых однозначно задано свойствами системы и начальными условиями, - незначительное изменение начальных условий часто влечёт существенное изменение траектории спустя некоторое время, была бы только система нелинейной.) При этом Ю.И.Семёнов не даёт никаких критериев, что в его подходе главное, а что – мелочи, то есть как измерять «незначительность» расхождения траекторий в рамках истмата. Скажем, крах Западной Римской империи – главное, коль скоро автор однозначно вывел из исторического материализма, что она была обречена. («В долгосрочной перспективе мы все мертвы».) Но что же тут мелочь? Видимо, дата распада. Но дата распада могла быть и на тысячу лет позже, как у Византии. Так что же, тысяча лет – это мелочь? Нет, для человека, для его практической деятельности, тысяча лет – это не мелочь. И направления исторической науки не представляют для человека никакой практической ценности, если их прогнозы – с точностью до нескольких тысяч лет (не говоря уже об их принципиальной ошибочности). Человеку действующему, творцу истории, нужно такое знание, которое подсказывает последствия его поступков на обозримую перспективу, интересующую человека. И тогда он выберет один из вариантов действий, исходя из этого прогноза. Выберет в конкретной ситуации, которая позволит ему сосредоточить внимание не на одном абстрактном производственно-отношенческом факторе, а точно на тех факторах исторического развития, которые играют ключевую роль в конкретной ситуации.
И если действия людей могут настолько изменить мир, передвигать «неизбежные» события на тысячу лет, значит, воля людей может оказывать не меньшее влияние на историю, чем другие факторы (хотя ни для кого не вызывает сомнений, что люди могут направить историю только по одному из открывающихся путей, а не по какому заблагорассудится). И нам остаётся присоединиться к высказыванию Н.К.Михайловского, который заметил как-то:
«С одной стороны, есть в истории течения, с которыми человеку, будь он семь пядей во лбу, бороться невозможно. С другой, человек, получив причинный толчок от данной комбинации фактов, становится к ней сам в положение причинного деятеля и может влиять на нее более или менее сильно. Сознательная деятельность человека есть такой же фактор истории, как стихийная сила почвы или климата. Общие, простые и постоянные исторические законы намечают пределы, за которые деятельность личности ни в коем случае преступить не может...» (с. 380 по Семёнову). Правда, потом Михайловский утверждает, что фазисы меняются всё так же закономерно, а отдельные люди могут лишь ускорить или замедлить этот ход истории, т.е. повлиять на мелочи, не затронув главного, но это уже на него воздействовал фатализм истмата.
Маркс и Энгельс полемически заостряли свои тезисы в середине XIX века, чтобы люди начали понимать объективное влияние экономического производства на историческое развитие. Тогда без такого перегиба было не обойтись, ибо не видели этого большинство современников Маркса и Энгельса и зачастую переоценивали возможности волевого воздействия на историю. Но современные попытки реанимировать производственно-отношенческий детерминизм официального советского обществоведения только запутывают читателей.
Вопрос, что же первично - саморазвитие элементов культуры или влияние внешней среды есть типичный демагогический приём. Нельзя среди них выделить первичное. Элементы культуры развиваются под совокупным воздействием изменяющейся внешней среды И ранее освоенные элементы, и внешняя среда изменяется под совокупным воздействием волевых действиях человека и стихийных сил. Нет среди них первичного и вторичного, все факторы равноправны и влияют друг на друга.
Другое дело, что в некоторых случаях идеи в какой-то момент времени
саморазвиваются без действия внешней среды, а только в результате диалога прежде записанных идей. Например, в процессе раздумий, которым ничего не мешает. А потом результат этих раздумий претворяется человеком в жизнь.
Следует ли из этого, что сознание первично? Нет, не следует, потому что в другой момент времени начинает дуть сильный ветер (совершенно независимо от волевых поступков человека), и человек начинает это обдумывать, принимает какие-то действия. Таким образом, не схема «ИЛИ-ИЛИ», а схема "И-И" является верной. Всё со всем связано, всё от всего зависит, но вопрос о первичности ставить вообще бессмысленно. В большинстве случаев в событиях реального мира непосредственной причиной послужило взаимодействие факторов, связанных со стихийными событиями и волевыми поступками человека, но в некоторых (редких) случаях (почти всегда в зависимости от цели исследования) можно сказать, что мы пренебрегаем той или иной стороной. Например, в исторических исследованиях, которые имеют целью подобрать правильный образ действий, мы исследуем, прежде всего, как сказались на историческом развитии волевые поступки людей. То есть, научившись на примере их волевых поступков, изучив направленность соответствующих намерений и последствия, мы можем правильно выбрать и свой образ действий. Что толку рассуждать, что больше влияет на историю - развитие идей или саморазвитие производительных сил? И то, и другое влияет, а метода сравнения несоизмеримых величин не существует, поэтому нельзя сказать, что из них больше влияет. Поэтому вопрос надо ставить иначе: что нужно делать, чтобы с Россией не повторилось 1991-1993 года, куда двигать производительные силы и как воздействовать на распространяющиеся в обществе идеи. При такой постановке вопроса все теории о социальной материи, на которую никак не подействуешь волевыми поступками, становятся несостоятельными, поскольку даже если бы они и были верными, заведомо неспособны сказать, какими должны быть наши волевые поступки, если мы хотим добиться того или иного результата. Ведь они же говорят, что наши волевые поступки всё равно не изменят усреднённого приговора социальной материи.
И если мы хотим сделать Россию могучей и обильной, то должны сосредоточиться не на тех исследованиях, которые объективно докажут нам, что «в долгосрочной перспективе мы все мертвы», а на тех, которые позволят нам осознать ограниченность и свободу наших возможностей и, с учётом знания политэкономических и исторических закономерностей, выбрать правильный вариант действий.
