|
|
От
|
Pout
|
|
|
К
|
Pout
|
|
|
Дата
|
10.11.2003 10:14:27
|
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
|
Практика Антонио Грамши. Красное двухлетие. "Ordine Nuovo".ч.1
Опыт революционной борьбы за власть периода "красного двухлетия"
1919-1920 отражен в богатом наследии Грамши, опубликованном в целом
томе русского перевода его сочинений -а ранее, в 1919-1920, в журнале
"Ордине Нуово"(Новый Порядок). В своде статей выделяются отдельные вехи,
маркирующие процесс и развитие. Эти статьи ниже цитируются в узловых
местах.
Практика вносила коррективы в теорию, интернациональный опыт
революционных лет и дел сделал из ранее порой настроенного
"страстно-волюнтарно" Грамши - последовательного и ороговелого
марксиста-ленинца, обогатившего теорию и методологию благодаря опыту
борьбы и специфике быстро развивающейся итальянской революции. Грубая
проза жизни дубила шкуру. Теперь
уже _ему_ вовсю доставалось за "экономизм","детерминизм"и "апологию
законов развития" от многих горрячих итальянских парней.
Специфика ("особенность" ) процесса, в частности, выразилась у Грамши
в большем внимании к трудам таких малоизвестных у нас деятелей, как
Лабриола, Сорель, де Леон (а также Кроче и крупные тогдашние итальянские
культурели).
Некоторые центральные грамшианские концепты - исторический
блок,философия практики, да и сама гегемония - переработанные и обретшие
новую, свойственную грамшианству, форму, концепты таких крупных фигур.
Прямое заимствования или "всасывания" таких узловых мест теории и
методологии ни "справа", ни "слева",ни даже от Ленина(гегемония) он
никогда не допускал.
Многое вглубь он додумал и развил позже, в начале 20х, а затем в ТТ, и
некоторые идейные позиции (например.отношение к якобинству) претерпели
развитие и эволюцию . Но не ревизию в ядре. А некорые - обрели
заточенную
инженерную форму(гегемония).
В тексте Григорьевой есть не одно упоминание о таких "переменных"
флуктуациях на фоне "генеральной линии развития" концепции философии
практики Грамши. Она никогда не имела "ставшей",застывшей формы, а
была имманентно "открыто-динамической", как и подход,применненный самим
автором к своей работе. (Я применял при работе над такими местами
метафоры спиральной галактики, в случаях неудавшейся
развертки или "раскрутки" - зацикливания., водоворота.Но - тоже
движущейся "спиральной" фигуры, это представление просто выпирает из
верно упорядоченного текста по "теме"). При этом, еще раз -ни о какой
ревизионистской гибкости типа Бернштейна речи нет.
Грамшианский "конатус", имманентно присущее натуре деятеля-философа
стремление-воление, на редкость цельно, никакого"цель оправдывает
средства" и прочей псевдомакиавеллистской фигомотины там нет. И "либидо
доминанди", жажды доминации ради власти -как движущего мотора - тоже. На
ум опять приходит лосось,вопреки всем завихрениям прущий по самой
стремнине через перекаты тысячу километров (неплохой образ для
"конатуса"). Вселенский основной инстинкт ведет политика-философа
наперекор всем водовротам и стремнинам.
Вместо рассуждений о таинственных "современных синергетических методах",
которыми -в отличие от"устарелых" и "старомодных" - якобы нужно и можно
пользоваться в подобном неравновесном развитии, полезно познакомиться с
такой открытой динамикой. С "неравновесным устойчивым развитием", редким
синтезом, полученным и благодаря осознанно примененной диалектике. И
отнеститсь именно так к его узловым концептам- водоворотам. Сказалась и
школа Бергсона (etan vital - жизенный порыв, "конатус"
по-идеалистически) и Кроче -вне сомнения. Это были выдающиеся
"неравновесники" того времени. И , с другой стороны, полезно сопоставить
с модным Бордигой, упертым и "ставшим"(статика) типом мышления, -
статиком, насколько таковым может быть (тоже)настоящий революционер,
фанатик-итальянец. В столкновениях пары Бордига-Грамши , в этом великом
итальянском "биноме"по самым важным вопросам и видна эта приницпиальная
разница. У нас такого бинома в чистом и ясном, модельном виде не было.
В этом приниципиальная особенность именно теории Грамши - как ни одной
другой их прочих. Полная протвиоположность таким зубрам,как Плеханов или
анархи, догматически звиздящим всегда одно и то же - с разных
полюсов..
Особенность и в тех течениях, которые проявились в те годы в ИСП и до
сих пор являются актуальной,живой темой, вызывающей страстную
пллемику.. Прежде весго они связаны с синдиалистами, анархистами, но
собенно с именами Бордиги, а также Таски. Бордига многими
ррреволюционнными красными сейчас рассматривает как "более правильный
революционер". Есть сайты ,посвященный его работам, на русском(а
Грамши -нету). напр (см его зеркала и перепечатки в сети)
http://almaty-liberta.boom.ru
"Политика и экономика, социальная среда и социальный организм всегда
составляют единое целое, и одна из самых больших заслуг марксизма
заключается именно в утверждении этого диалектического единства",-писал
Грамши еще во время войны, критикуя реформистов и синдикалистов за то,
что они произвольно изолируют либо одно, либо другое. В период "Ordine
Nuovo" представление о нерасторжимости экономики и политики является для
него, таким образом, давно и прочно завоеванной идейной позицией. Это
частное выражение свойственного Грамши уже в то время глубокого
понимания диалектики объективного и субъективного в историческом
процессе.
Предыдущий отрывок из Григорьевой, относящийся к 1918г,частично см. в
ветви весной 2002г
----------
ГЛАВА 2
ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИИ В ИСТОРИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ ГРАМШИ ПЕРИОДА
"КРАСНОГО ДВУХЛЕТИЯ" (1919-1920 гг.)
(Из И.В. Григорьева "Исторические взгляды Антонио Грамши", М. 1978. Стр.
66-119)
Капиталистическая система выходила из войны с огромной пробоиной и была,
казалось, на пороге гибели. Вслед за Россией началась революция в
Австро-Венгрии и Германии. Пример российского пролетариата оказывал
мощное воздействие и на трудящиеся массы стран Антанты, одушевленные
стремлением "сделать как в России" или по крайней мере заставить
буржуазию платить по политическим векселям, выданным в начале войны.
Открывалась новая страница всемирной истории, когда социальная революция
пролетариата из теоретически обоснованного предсказания превращалась в
реальность.
События естественно подсказывают ту контрастную историческую параллель,
с помощью которой Грамши измеряет глубину перемен, происшедших в мире:
послевоенная Европа-и Европа кануна 1848 г., напуганная "призраком
коммунизма". Тогда для "священной травли этого призрака" объединились
"папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие
полицейские"1; теперь папа в значительной мере утратил свой духовный
авторитет и влияние на ход событий, царь "низвергнут в бездну",
наследниками политики Меттерниха стали правительства Западной Европы, а
немецкие полицейские поглощены борьбой на улицах Берлина "с колоннами
рабочих и солдат, предводительствуемых Карлом Либкнехтом". Главное
же-призрак перестал быть призраком: "...Именно коммунизм создает на
развалинах Святой Руси Новый Строй... Призрак обрел плоть и
кровь-поэтому он внушает больший страх. Призрак превратился в
государство с определенной территорией, со своей армией, казной, с
собственной организацией, которая постоянно развивается, и коммунизм
сегодня предлагает пролетариям уже не просто "Манифест"-документ
беспощадной разрушительной силы, чисто негативную-критику,- а достояние
позитивного опыта, метод действия, "практику", которая оживотворяет
теорию и объединяет индивидов в новую форму общества, излучающую энергию
и движущуюся к высшему совершенству и ясности"2.
Идея Нового Строя (Ordine Nuovo) сразу же получает у Грамши
интернациональное содержание. Революции в России и Германии
рассматриваются им как первые шаги в этом направлении, которые могут
быть успешными лишь при поддержке международного, и особенно
английского, пролетариата3. Новый Строй ощущается Грамши как веление
открывшейся в истории новой эпохи, характерная черта которой-то, что
исторический процесс прямо и непосредственно творится народами, массами,
трудящимися, большинством человечества4.
В свершающихся в мире гигантских изменениях Грамши теперь делает акцент
на их исторической необходимости. Этап "Революции против "Капитала"" уже
далеко позади, грамшианский антифатализм стал более глубоким и зрелым:
анализ опыта Октября привел молодого мыслителя к пониманию того, что
событие, которое сначала поразило и захватило его своей полной
"непредвиденностью" с точки зрения догматически понятых законов
общественного развития, было тем не менее исторически обусловленным и
закономерным. Новую пищу для размышлений о роли необходимости в истории
дает Грамши идейно-политическая борьбе вокруг итогов только что
закончившейся войны и судеб послевоенного устройства мира.
Предсказав еще на пороге 1919 г. неизбежный крах "вильсоновского мифа",
Грамши через некоторое время констатирует начало его действительного
заката, поскольку над утопическими проектами Вильсона берет верх
реальная сила капиталистических общественных отношений. "Нельзя уйти
из-под власти исторической необходимости; а при капиталистическом
режиме, господствующем над судьбами людей, историческая необходимость
неумолимо порождается механической силой, количеством благ,
географической протяженностью и густотой населения отдельных
государств"5. Не Вильсон с его прекраснодушием, а крупные компании, банк
Моргана, банкир Шифф-вот кто является "истинными и реальными богами"
капиталистического мира, "действительными двигателями истории" при
капитализме6.
Капиталистический строй закономерно привел к войне, с последствиями
которой он, как казалось тогда Грамши, бессилен справиться. "...Сегодня
он неспособен снова дать мир, восстановить условия, необходимые для
дальнейшего развития человечества". Единственный возможный выход из этой
катастрофической ситуации Грамши видит в том, чтобы сломать самую
систему капиталистических отношений вместе с присущим ей механизмом
необходимости: "Человечество может найти свое спасение только в глубоком
изменении экономических законов, царивших доныне, только в приходе к
власти новых классов, применяющих новые принципы"7.
Достигнутый Грамши новый уровень понимания детерминизма в истории
отчетливо виден из его полемики с профессором Бальбино Джулиано,
проделавшим в условиях пробуждения невиданной прежде революционной
активности пролетариата характерную эволюцию от
мессианско-фаталистической веры в наступление социализма как
"естественный закон, который превыше духа"8, к позициям "человека
порядка". В основе всей этой полемике оказывается вопрос о применимости
к истории понятия "естественного закона". Сам по себе такой предмет
спора отнюдь не нов для Грамши, но его собственная позиция сильно
изменилась по сравнению с более ранними статьями.
Еще летом 1918 г. Грамши, подчеркивая, что законы истории не должны
пониматься как действующие автоматически и "не имеют ничего общего с
естественными законами", относился с известной долей скептицизма к
самому понятию объективной закономерности -будь то в природе или в
истории. Теперь он становится гораздо решительнее в признании
детерминизма как принципа марксистского подхода к истории, ибо
значительно яснее представляет себе отличие марксистского понимания
исторической закономерности от вульгарно натуралистического: "Учение
исторического материализма есть критически выработанная система знаний
об исторической необходимости, лежащей в основе процесса развития
человеческого общества , а не удостоверение в существовании
естественного закона , действующего "абсолютно" вне сферы человеческого
духа. Это самосознание побуждающее к действию, а не естественная наука,
которая исчерпывает свои цели познанием истины"9. Иными словами,
историческая необходимость рассматривается марксизмом не отвлеченно
теоретически, но в тесной связи с проблемой общественной практики:
законы истории не только проявляются в формах человеческой деятельности,
но, будучи познаны, становятся стимулом к активному действию во имя
соответствующих им целей. Именно здесь проходит важнейшая грань,
отделяющая марксизм от фаталистических концепций истории, - и Грамши уже
настолько явственно почувствовал ее, что теперь не боится употребить в
качестве синонима исторического материализма формулу "экономический
детерминизм", чего никогда не делал раньше: "экономический детерминизм"
в его понимании -это не только "научный фундамент политического и
экономического действия рабочего класса", но прежде всего "историческое
самосознание рабочего класса, норма действия, моральный долг"10.
Таким образом, качественно новый элемент грамшианского подхода к
истории-наполнившееся позитивным содержанием понятие исторической
необходимости - возникает вполне органически, вырастая из критики
вульгарно-детерминистских представлений и вбирая в себя весь
антифаталистический заряд исторической мысли молодого Грамши. Совершенно
несостоятельны поэтому утверждения о том, что с началом "красного
двухлетия" у Грамши происходит некий идейный перепад, резкий сдвиг,
который выражается в принятии им фаталистического обоснования
стратегической перспективы пролетарской революции и лозунга диктатуры
пролетариата11.
По окончании войны в Турин вернулись товарищи Грамши по университету и
социалистической секции-Анджело Таска, Пальмиро Тольятти, Умберто
Террачини, когда-то вместе с ним мечтавшие о создании журнала, который
станет очагом новой "социалистической культуры". Идея журнала
возродилась, она становилась тем более актуальной в условиях общего
революционного подъема в стране, который находил особенно мощное
проявление в пролетарском Турине. Грамши, всецело занятый в этот период
именно журналистской, деятельностью, с энтузиазмом отдался новому
начинанию. 1 мая 1919 г. вышел в свет первый номер нового журнала -
"Ordine Nuovo".
Грамши с самого начала предлагал поставить в центр внимания журнала
выявление в Италии зародышевых форм таких институтов, которые подобны
русским Советам12. Однако эта идея не встретила поддержки Таски,
представлявшего себе облик нового издания в соответствии с тем несколько
академическим, "культурническим" толкованием задач социалистической
пропаганды, которое наметилось у него еще до войны. Интересующий нас
аспект этого расхождения состоит в том, что Грамши и Таска выражают в
данном случае два принципиально разных взгляда на историю.
Предложение Грамши, по его же словам, диктовалось интересом к проблемам
"организации людей, истории людей, психологии рабочего класса"13.
Интерес к истории не замыкался у него на прошлом, но был направлен
прежде всего в настоящее-к постановке на конкретную итальянскую почву
проблемы социалистической революции. В сущности эта проблема поглощает,
подчиняет себе все размышления Грамши об истории в период "Ordine
Nuovo". Таску история интересовала в ином плане - сама по себе, вне
связи с современными задачами пролетарского действия. Об этом
свидетельствуют как его собственные статьи, так и те материалы, которые
были помещены в первых номерах "Ordine Nuovo" по его инициативе.
Позднее (летом 1920 г.) Грамши рисует первые шаги "Ordine Nuovo" как
период, когда в нем всецело возобладала линия Таски, и дает журналу в
его тогдашнем виде весьма нелестные оценки:
"Программой было отсутствие конкретной программы, каковую заменяло
претенциозное и туманное стремление к постановке конкретных проблем...
Никакой центральной идеи, никакого внутреннего единства публикуемого
литературного материала... Это была антология, не что иное, как
антология; это был журнал такого типа, какой мог бы появиться и в
Неаполе, Кальтанисетте, Бриндизи; это был журнал абстрактно-культурного,
абстрактно-информационного характера, с уклоном к публикации страшных
рассказиков и благонамеренных ксилографий; нечто лишенное органической
цельности, продукт посредственного умствования тех, кто ощупью искал
идейной пристани и пути к действию"14. Изучение первых номеров журнала
показывает, однако, что в оценках Грамши есть изрядная доля
преувеличения и односторонности, ибо его реминисценции окрашены
последующей резкой полемикой с Таской15.
Программа деятельности журнала, которая нигде до сих пор не
рассматривалась, включает следующие пункты:
"I) Изучение социалистических течений Третьего Интернационала и попыток
социалистического решения проблем послевоенного периода,-в особенности в
России и в Германии;
2) исследование экономических и психологических условий, образующих
глубинную основу, на которую также и в Италии должно опираться
социалистическое государство;
3) наиболее неотложные проблемы национализации или вообще
социалистической организации промышленного производства - особенно в
пищевой, текстильной промышленности, в строительстве и на транспорте;
4) проблема сырья и продовольственного снабжения;
5) всеобщее вооружение народа и защита социальной республики;
6) представительный и административный режим в условиях прямого [само]
управления производителей и потребителей;
7) бюджет социалистического государства и налоговая реформа в
соответствии с принципами коллективистских доктрин;
8) психологический и технический аспекты проблемы мелкой собственности,
которая в Италии играет столь значительную роль в аграрной структуре;
9) проблема школы"16.
Все это-вопросы отнюдь не абстрактно-академического характера. В таком
духе комментировала вышеизложенное и сама редакция "Ordine Nuovo":
"Журнал, таким образом, привлекает внимание всех социалистов к коренной
проблеме нашей революции, состоящей в том, чтобы иметь
программу-максимум, которая включала бы наиболее неотложные мероприятия,
необходимые для того, чтобы придать ясно выраженный социалистический,
характер государству, которое возникает, и направить в его сторону ...
симпатии пролетарских масс, образующие единственную гарантию его
устойчивости и прочности перед лицом всех опасностей внутренней реакции
и возможных попыток давления извне". Тем самым отчетливо определен
преимущественный интерес журнала к проблемам будущей пролетарской
революции в Италии на фоне новейшего интернационального опыта. И лишь
после этого в комментарии к программе говорится: "Кроме того, журнал
будет заниматься изложением идей классиков социализма-в том числе
утопистов, извлекая из их работ то ценное, что они еще могут дать
(потому что некоторые их предрассудки сохранились, а некоторые угаданные
ими истины были несправедливо забыты), и исходя из того, что освеженное
сегодняшним опытом чтение их трудов может стать полезной школой
исторической и теоретической критики". "Культурническая" тенденция Таски
если и присутствует здесь, то в смягченном виде и никак не является
доминирующей.
Реальное направление деятельности журнала уже на первых порах вполне
отвечало этой программе. Тогда же "Ordine Nuovo" стал приобретать
характерный для него широкий интернациональный кругозор, изложив (в
статье, написанной Грамши) основные принципы только что возникшего
Коминтерна17 и перепечатав из американского социалистического журнала
"Liberator" очерк Макса Истмена о В. И. Ленине, воспроизведя отрывок из
книги Ленина "Пролетарская революция и ренегат Каутский"18 и воззвание
группы "Спартак" накануне создания КПГ, восприняв традиционный еще для
"Grido del Popolo" интерес к идеям Р. Роллана и А. Барбюса и т. д.
Материалы первых номеров "Ordine Nuovo" отличаются гораздо большей
внутренней взаимосвязью, чем это позднее представлялось Грамши. Они
пронизаны и спаяны общим ощущением наступившей эпохи гибели буржуазного
строя, когда историческая миссия пролетариата перестала быть
теоретическим понятием и начала осуществляться на практике. Отсюда и
другая общая линия, которая сразу же намечается в журнале: размежевание
всей группы сверстников Грамши, прошедших судный с ним путь идейного
формирования, с "властителями дум" их ранней юности-Кроче, Джентиле,
Сальвемини, Эйнауди, Мондольфо.
Наконец, в приведенных выше оценках начального этапа существования
"Ordine Nuovo" Грамши несправедлив и к самому себе, явно преуменьшая
собственное влияние на характер и деятельность журнала в этот период.
Занимая и тогда и позднее пост секретаря редакции, Грамши обнаружил
незаурядные качества организатора журналистской работы, но прежде
всего-и сразу же-выдвинулся в "Ordine Nuovo" как один из самых активных
и талантливых публицистов. Начиная с первых же номеров, он
систематически выступал в журнале со статьями под рубрикой
"Интернациональная политическая жизнь", а иногда и как автор других
материалов, причем именно в его творчестве обрисованный нами выше общий
настрой нового издания проявлялся всего отчетливее и ярче19.
Свою первую статью в "Ordine Nuovo" Грамши назвал "Разложение и
генезис"-в точном соответствии с тем, как осознавался им переживаемый
исторический момент:
"Глубокие конфликты и непримиримые противоречия, присущие экономической
структуре капиталистического общества, приведя в движение даже самые
глубинные и темные слои человеческой массы, бурно вырвались на
поверхность истории...
Это явление имеет капитальное значение в процессе исторического развития
цивилизации, оно обозначает крайний предел исторических возможностей
капиталистического класса, который уже исчерпал свою роль и должен
исчезнуть. Все добро и все зло, какое могла совершить буржуазия, уже
совершено; в настоящее время сумма зол неизмеримо превосходит любой
перечень благ, который самый беспристрастный историк мог бы составить
для надгробного слова в честь этой общественной силы, наиболее
энергичной и деятельной из всех когда-либо появлявшихся на протяжении
медленно развертывавшихся и бесцветных тысячелетий истории человечества.
Картина международной жизни-в том виде, как она складывается в эти
последние месяцы,-создает впечатление страшной бури, разыгрывающейся
среди развалин. Существовавший до сих пор мир рухнул, и метафора тем
менее выглядит преувеличенной, что крушение произошло одновременно во
всем мире...
Отношения производства вместе со всеми вытекающими из них общественными
отношениями классов, наций, континентов потрясены до основания.
Вследствие этого вырвались на волю демонические силы, которые
руководящий буржуазный класс, истощивший свой запас разума и
человечности жестким осуществлением власти в годы войны, уже не в
состоянии обуздать и взять под контроль. Противостоять развалу
дисциплины, хаосу, варварскому упадку нравов, подтачивающему все
институты капиталистического общества-от государства до семьи,-может
только новый руководящий класс, имеющий свой собственный идеал такого
переустройства жизни, которое вновь придаст человеческому обществу живую
телесность, пластичность, вновь насытит его верой и духом инициативы;
свежий класс, который железом и огнем излечит язвы человечества, своими
смелыми, энергичными действиями положит конец антагонизмам и конфликтам,
порождающим разрушение и смерть, и, подавая пример светлой и честной
веры, дисциплинированного и систематического труда бескорыстной и
стойкой жертвенности, откроет цивилизации более широкий, озаренный
солнцем путь, построит интернациональный новый порядок, в котором мир
обретет единое универсальное сознание, а производство материальных благ
станет гармоничной, основанной на началах братства и плодотворной
созидательной деятельностью.
В интернациональном классе рабочих и крестьян воплощена возрождающаяся
молодость человеческой цивилизации. История есть вечность; зло не может
взять верх, хаос и варварство не могут взять верх, пропасть не поглотит
людей. Мир спасает себя сам, своими собственными силами... Существующее
общество-капиталистическое общество - разлагается, революция -
коммунистическая революция-идет вперед семимильными шагами. Мертвый
пытается заразить живого, но торжество жизни уже обеспечено и
неотвратимо, как жребий судьбы"20.
Мы намеренно привели столь пространные выдержки. Статья "Разложение и
генезис" великолепно обрисовывает те мысли и чувства, с какими Грамши
начинал свою деятельность в "Ordine Nuovo", и в зерне содержит все
основные идеи, которые развернутся затем в его публицистике
послевоенного революционного двухлетия. Всем своим существом Грамши
чувствует, что человечество теперь шагнуло за тот исторический рубеж,
который он угадывал еще в преддверии 1917 г., когда предвещал смену
периода негативной и критической деятельности новой эпохой, деятельности
созидательной и позитивной: "Русский пролетариат, совершив свою
революцию, дал своим братьям во всем мире реальный исторический опыт,
который послужил мощным вещественным подкреплением духу и действиям
пролетарского Интернационала. Революционное действие, ранее бывшее
критическим и негативным, превратилось в реализм созидания; историческая
диалектика пришла к своему синтезу в новом типе государства - системе
рабочих и крестьянских Советов"21.
Продолжая линию, наметившуюся в его статьях уже с конца 1918 г., Грамши
все более органично вписывает русскую революцию в общий процесс развития
мировой истории. Иным стал самый масштаб, которым он пользуется в своих
размышлениях и прогнозах. Отдельные страны теперь рассматриваются им как
звенья единой всемирной системы отношений и связей, созданной новейшим
развитием капитализма: "Мир "объединен" в том смыс-ле, что образовалась
мировая иерархия, которая авторитарными методами организует и
контролирует весь мир; произошла величайшая концентрация частной
собственности, весь мир представляет собой один трест, находящийся в
руках нескольких десятков англосаксонских банкиров, судовладельцев и
промышленников. Условия для осуществления коммунизма в интернациональном
масштабе полностью налицо; коммунизм представляет собой ближайшее
будущее человеческой истории..."22.
Но при этом Грамши далек от мысли об "одновременной революции на всем
земном шаре"-такую концепцию он решительно квалифицирует как
"утопическую"23. Различия в уровне развития отдельных стран в рамках
капиталистического "единства мира" не потеряли для него своего значения,
они принимаются Грамши во внимание при оценке соотношения сил революции
и контрреволюции, складывающегося на каждом данном этапе всемирной
борьбы. С этой точки зрения начало революции в относительно более
отсталой стране представляется ему даже своего рода преимуществом, ибо
ослабит лагерь общеевропейской реакции, а революции даст "возможность
укрепиться и расшириться с меньшими трудностями, чем где-либо в другом
месте"24.
Грамши резко критикует подход к оценке русской революции Родольфо
Мондольфо, педантски противопоставляющего Ленина Марксу. Позицию
Мондольфо он иронически уподобляет поведению раздражительного профессора
на экзамене, услышавшего ответ не по форме25. В полемике с Мондольфо
Грамши впервые для себя ставит вопрос о необходимости отличать основное
историческое содержание русской революции (создание государства Советов)
от всего того привходящего, что связано со специфическими условиями ее
осуществления-экономической блокадой, иностранной интервенцией, войной
против внутреннего саботажа26.
Мысль о том, что создание нового типа государства есть главное в русской
революции, получает у Грамши подробное развитие и статье "Дань истории".
Этот тезис обосновывается им исходя из исторических особенностей
пролетарской революции вообще, которые Грамши теперь характеризует так:
"Трудности и препятствия, которые должна преодолеть пролетарская
революция, оказались неизмеримо большими по сравнению со всеми
революциями прошлого. Эти революции были направлены лишь к тому, чтобы
изменить форму частной и национальной собственности на средства
производства и обмена; они затрагивали лишь ограниченную часть людей,
связанных определенными общественными узами. Пролетарская революция-это
самая великая революция: поскольку она стремится уничтожить частную и
национальную собственность и упразднить классы, в нее оказываются
вовлечены все люди, а не только какая-то часть их. Она заставляет всех
людей действовать, принять участие в борьбе, открыто встать на
определенную сторону. Она до самого основания преобразует общество,
превращая его из организма, состоящего из одноклеточных ячеек
(граждан-индивидов), в организм, составленный из многоклеточных ячеек;
она кладет в основу общества такие образования, которые уже органически
присущи ему. Она вынуждает все общество отождествиться с государством,
она требует, чтобы все люди были сопричастны сознательной духовной и
исторической деятельности. Поэтому пролетарская революция есть
социальная революция, поэтому она должна преодолеть неслыханные
трудности и преграды, поэтому для ее успеха история требует чудовищной
дани, подобной той, которую вынужден платить русский народ"27.
Здесь несомненно сохранился отзвук прежних раздумий Грамши на эту тему,
восходящих еще к весне 1917 г., когда он усматривал неотъемлемую и
отличительную черту пролетарской революции в том, что она является
революцией большинства, в которой важнейшее значение имеет не только
сила, но и факторы духовного, нравственного порядка. Но теперь в
осмыслении этих качеств пролетарской революции Грамши поднялся на
совершенно иной уровень, связывая ее "мажоритарный", всеохватывающий
характер уже не с абстрактным идеалом всеобщей свободы, а с исторически
конкретной целью уничтожения классов и частной собственности.
Свойственное ему раньше представление, что пролетарская революция как
революция большинства победит легко и безболезненно, оказалось
опровергнутым уроками той жесточайшей борьбы, в которой пришлось
отстаивать свои завоевания российскому пролетариату. Тон рассуждения
Грамши теперь заставляет вспомнить ту мудрую и глубокую мысль Антонио
Лабриолы, что "критический коммунизм" Маркса и Энгельса означает
понимание - при определенных обстоятельствах - прежде всего трудностей
пролетарской революции28. Новый мотив, который здесь возникает у Грамши,
пожалуй впервые,-это постановка вопроса о том, что организация
коммунистического общества имеет в своей основе естественно вырастающие,
носящие "органический" характер институты и формы человеческих
взаимоотношений.
С этим связана другая стержневая идея статьи: государство, в котором
воплощается пролетарская революция, должно по своей сути быть "эманацией
жизни и могущества пролетариата" и в то же время иметь на своей стороне
массу народа. Именно в решении этой труднейшей задачи Грамши видит
"исторический шедевр"- деятельности большевиков, сумевших "спаять
коммунистическую доктрину с коллективным сознанием русского народа" и
тем самым "заложить прочный фундамент, на котором коммунистическое
общество начало процесс своего исторического развития", - то есть
"превратить в вещественную историческую реальность марксистскую формулу
диктатуры пролетариата"29.
Русская революция выглядит тем самым уже не только как закономерно
обусловленный разрыв с историческим прошлым страны, но и как
естественное продолжение тех традиций ее истории, которые связаны с
жизнью, потребностями и чаяниями масс народа: "Большевики придали
государственную форму историческому и социальному опыту русского
пролетариата, являющемуся одновременно опытом интернационального
пролетариата и крестьянства; они облекли в форму сложного,
разветвленного и гибкого организма все, даже самые сокровенные стороны
жизни пролетариата, его традиции, самые глубинные и самые дорогие ему
проявления его духовной и социальной истории. Они порвали с прошлым, но
они и продолжили прошлое; они сломали одну традицию, но в то же время
развили и обогатили другую; они порвали с историческим прошлым, в
котором господствовал имущий класс,-и продолжили, развили, обогатили
традиции, выросшие из жизни пролетариата, из жизни рабочих и
крестьян"30.
Так у Грамши появляется новый момент в обосновании закономерности
пролетарской революции в России. В этом направлении он шел уже и
раньше-примерно с лета 1918 г., "говоря естественном", "свободном"
становлении новой революционной действительности. Теперь, однако, его
мысль формулируется определеннее, а с другой стороны, речь идет уже не
только о русской революции, но о закономерности, свойственной революциям
вообще: не случайно Грамши отмечает, что опыт русского пролетариата,
оформленный и воплощенный в системе Советов , является одновременно
опытом интернационального пролетариата и крестьянства.
"Совет,-пишет он доказал свое бессмертие как форма организованного
общества, наилучшим образом отвечающая постоянным и многообразным
(экономическим и политическим) жизненным потребностям русского народа, в
себе и претворяющая в жизнь чаяния и надежды угнетенных всего мира"31.
Но в полный голос тема Советов начинает звучать со страниц "Ordine
Nuovo" с момента публикации в седьмом номере передо вой статьи "Рабочая
демократия", написанной Грамши при участии Тольятти. В своем позднейшем
очерке истории "Ordine Nuovo" Грамши квалифицировал ее как "редакционный
государственный переворот", положивший конец изначальной
неопределенности облика журнала32. И если его оценка первых шагов
"Ordine Nuovo" нуждается в известных коррективах, то остается
бесспорным, что после "переворота" идея Советов становится стержнем не
только публицистики самого Грамши, но и всей деятельности туринского
еженедельника.
Центральная мысль статьи "Рабочая демократия" есть развитие идеи Грамши
о естественном "органическом" возникновении институтов социалистической
государственности: "Потенциально социалистическое государство уже
существует в тех институтах общественной жизни, которые характерны для
угнетенного трудящегося класса. Связать между собой эти институты,
координировать и соподчинить их в единой системе полномочий и функций
власти, крепко централизовать их, сохраняя при этом необходимую
автономию и многообразие,-значит создать уже сегодня подлинную рабочую
демократию, действенно и активно противостоящую буржуазному государству,
уже сейчас готовую заменить буржуазное государство во всех его важнейших
функциях управления и распоряжения национальным достоянием"33.
Зародышевой ячейкой социалистической рабочей демократии в Италии авторы
статьи считали внутреннюю фабрично-заводскую комиссию-выборный орган,
выросший в основном из практики классовой борьбы военного времени, когда
профсоюзы и другие традиционные формы массовых организаций обнаружили
свою недостаточность и непригодность для защиты интересов рабочего
класса в чрезвычайных, не похожих на "нормальные" условиях. Они
предлагали превратить внутреннюю комиссию в отправной пункт движения под
двумя взаимосвязанными лозунгами: "Вся власть на
предприятии-фабрично-заводским комитетам, вся власть в
государстве-Советам рабочих и крестьян"34.
Стремясь положить в основу системы Советов в Италии формы, уже
выработанные самим итальянским рабочим движением, Грамши и Тольятти в то
же время исходили из признания универсальной значимости Советов как
нового типа революционной организации масс. Они упоминали в этой связи
об опыте английских шоп-стюардов, но прежде всего обращали внимание
своих единомышленников на историю Советов в России, видя в ней
подтверждение того, что государство диктатуры пролетариата не
"импровизируется", не возникает па пустом месте: "...Русские
коммунисты-большевики в течение восьми месяцев работали для
распространения и осуществления лозунга "Вся власть Советам", а Советы
были известны русским рабочим с 1905 года. Итальянские коммунисты должны
воспринять русский опыт и сберечь время и труд: строительство нового
потребует столько времени и труда, что нужно было бы создать возможность
посвятить этому делу каждый день и каждый шаг"35.
К вопросу о значении русского опыта и о том, как следует относиться к
нему итальянским коммунистам, Грамши в более общем плане возвращается в
постскриптуме к статье "Проблема школы" в том же номере "Ordine Nuovo".
"Мы должны,-подчеркивает он, - критически переработать этот опыт,
отбросив то, что в нем является чисто русским, то, что связано со
специфическими условиями, в которых находилось русское общество при
возникновении Республики Советов,-и выделив и зафиксировав то, что в нем
отражает непреходящую потребность коммунистического общества, то, что
связано с нуждами и стремлениями класса рабочих и крестьян, который под
всеми широтами эксплуатируется одинаковым образом"36. Тем самым проблема
общего и особенного в русской революции, уже затронутая Грамши ранее,
получает у него дальнейшую разработку-в том же ключе, в каком она будет
поставлена В. И. Лениным в "Детской болезни "левизны" в коммунизме"37.
Выделяя как интернациональное ядро русского опыта прежде всего проблему
Советов, рассматривая Советы как форму, в которой находят свое
естественное выражение основные исторические закономерности пролетарской
революции вообще, Грамши считает, что будущая система Советов в Италии
должна строиться начиная от низовой ячейки-организации производителей по
месту производства. С особым вниманием он исследует именно это "первое
звено исторической цепи, которая ведет к пролетарской диктатуре и
коммунизму", обосновывая свое понимание роли представительных институтов
на производстве в теснейшей связи с общим взглядом на историю как
"вечное становление, творчество, никогда не достигающее завершенности,
бесконечный диалектический процесс"38.
В создании Советов по месту производства Грамши видит, во-первых, меру,
отвечающую неотложной экономической необходимости установления рабочего
контроля, обусловленной гигантскими потрясениями в системе
капиталистического хозяйства во время и после войны и развалом (как
тогда казалось-необратимым) созданной капитализмом организации и
дисциплины труда. В перспективе такие Советы превратятся из органов
рабочего контроля в школу производственного самоуправления, в которой у
работника, завоевавшего себе "экономическую самостоятельность на заводе
и в поле и политическую самостоятельность в государстве Советов рабочих
и крестьянских депутатов"39, будет формироваться новое отношение к
труду. В постановке этой проблемы проявляется характерный для Грамши
интерес по преимуществу к созидательным аспектам пролетарской революции
и прямое влияние на него ленинской мысли: в "Ordine Nuovo" находят
постоянный отклик идеи "Очередных задач советской власти"-вероятно,
первой из прочитанных Грамши крупных работ В. И. Ленина40.
Далее, создаваемый на базе производственной единицы Совет является в
глазах Грамши единственным средством закрепить вызванные войной сдвиги в
сознании масс, приобретенные ими навыки коллективной жизни. Как мы
помним, Грамши уже давно разглядел в этих социально-психологических
последствиях войны важную предпосылку русской революции, а к концу 1918
г. начал подходить к пониманию интернационального характера связанной с
войной перестройки массового сознания. Теперь он делает следующий шаг,
конкретизируя свою постановку вопроса применительно к определенному типу
стран-таких, которые "как страны капиталистические являются еще
отсталыми" и в которых война произвела особенно глубокие изменения в
сознании крестьян,- и впервые проводит в этом смысле параллель между
Россией и Италией41.
Но главное-роль и значение низовых Советов по месту производства
определяется для Грамши тем, что пролетарская революция есть "не
чудотворный акт, а диалектический процесс исторического развития"42, в
котором творчество масс воплощает в себе, действие исторической
необходимости. "Для коммунистов, которые придерживаются марксистского
учения, масса рабочих и крестьян дает единственное подлинное и никак не
поддающееся фальсификации выражение исторического процесса развития
капитала. Стихийные и неудержимые выступления, находящие в массах
широкое распространение, определенная идейная ориентация, через которую
вырисовывается новое соотношение различных слоев самой массы, - все это
указывает точный смысл исторического развития выявляет его дальнейший
ход и формы, предвещает разложение и распад капиталистической
организации общества. С позиций революционного сентиментализма или
жалкой мелкобуржуазной морали эти явления, в которых выражают себя
массы, кажутся возвышенными или смешными, героическими или варварскими;
с позиций марксистского учения они должны расцениваться под углом зрения
исторической необходимости и имеют для коммунистов реальную значимость в
той мере, в какой они обнаруживают в массах определенную потенцию,
начало новой жизни, стремление к созданию новых институтов, исторический
порыв к радикальному обновлению человеческого общества..."43.
Пролетарская революция жизнеспособна лишь как деяние самих масс, - и
именно через Советы, создаваемые начиная от производственной единицы, от
фабрики, массы могут обрести необходимую для успеха революции и
реального закрепления ее результатов способность к политическому и
экономическому самоуправлению.
Идея фабрично-заводских Советов является, таким образом, самым
непосредственным и конкретным выражением отмеченного нами выше поворота
Грамши от чисто полемической к позитивной разработке проблемы
исторической необходимости. Антифаталистическая полемика как таковая
практически исчезает из его статей "ординовистского" периода - эта тема
на данном этапе для Грамши исчерпана.
Как и в статье против Джулиано, Грамши смело оперирует теперь
детерминистскими категориями в их марксистском понимании. В
подтверждение важнейшей значимости фабрично-заводских Советов в системе
диктатуры пролетариата он прямо ссылается на "основополагающее (и
элементарное) требование исторического материализма", согласно которому
всякая форма политической власти должна рассматриваться как
"юридический аппарат реальной экономической власти", как "организация
защиты и условие развития определенной системы отношений производства и
распределения богатства"44. Организация производителей по месту
производства мыслится Грамши как важнейшее звено в процессе развития
революции, пролетарский и коммунистический характер которой не
определяется в решающей мере ни тем, что она "ставит своей целью и
осуществляет низвержение политической власти буржуазного государства",
ни тем, что она "ставит своей целью и осуществляет ликвидацию
представительных институтов и административной машины, посредством
которой центральное правительство осуществляет политическую власть
буржуазии", ни даже тем, что она передает власть людям, которые
"называют себя коммунистами и действительно являются таковыми". Коренное
отличительное свойство пролетарской революции лежит глубже: "Революция
является пролетарской и коммунистической лишь постольку, поскольку она
означает освобождение пролетарских и коммунистических производительных
сил выработавшихся в недрах общества, где господствует класс
капиталистов; она является пролетарской и коммунистической в той мере, в
какой ей удается помочь и содействовать развитию и организации
пролетарских и коммунистических сил, способных начать терпеливую и
методическую работу, необходимую для создания нового строя отношений
производства и распределения, нового строя, на основе которого станет
невозможным существование общества, разделенного на классы, и
систематическое развитие которого в тенденции будет совпадать с
процессом отмирания государственной власти, с постепенным отмиранием
политической организации защиты пролетарского класса, который сам
перестает существовать как класс, отождествившись со всем человечеством"
45.
С этой точки зрения фабрично-заводской Совет есть прежде всего "...форма
реального развития пролетарской революции, которая спонтанно стремится к
созданию нового способа производства и обмена, новой дисциплины, к
созданию коммунистического общества"46. Это "историческая необходимость
для рабочего класса", институт, который олицетворяет "...сознание
рабочей массы, стремящейся освободить себя своими собственными силами,
утвердить свою свободу и инициативу как силы, творящей историю"47.
Все эти мысли Грамши отнюдь не были плодом чисто кабинетного творчества,
но вынашивались и развивались им в постоянном, непосредственном и живом
контакте с рабочей массой Турина. Именно потому, что выдвинутая в
"Ordine Nuovo" программа фабрично-заводских Советов опиралась на
глубокое знание условий труда, помыслов и устремлений туринского
пролетариата, она нашла такую быструю и активную поддержку с его
стороны: уже в конце октября 1919 г, на созванном по инициативе журнала
совещании исполкомов этих Советов было представлено 30 тыс.
рабочих-металлистов, а спустя короткое время число охваченных движением
рабочих возросло до 150 тыс.48. Грамши с полным основанием писал
позднее: "Мы не предпринимали тогда ничего, не сверившись предварительно
с реальной действительностью, не прозондировав предварительно различными
путями мнение рабочих. Поэтому наши начинания почти всегда имели
немедленный и широкий успех, они всегда оказывались выражением
осознанной и получившей распространение потребности и никогда не были
холодным приложением умозрительной схемы"49.
В литературе делались попытки придать политической концепции Грамши
1919-1920 гг. "либертарную" окраску, т. е. породнить ее с синдикализмом
или анархизмом50. Отсюда перед нами возникает необходимость рассмотреть
вопрос о действительном соотношении его взглядов на Советы и революцию с
этими идейными направлениями, тем более настоятельная, что в своих
суждения о них Грамши постоянно затрагивает проблемы понимания истории
вообще и революции как исторического явления в частности.
Прежде всего, представляется произвольным и неверным - откуда бы оно ни
исходило-отождествление лозунга реального, непосредственного контроля
производителей над производством с синдикализмом как идеологической
платформой. Тот факт, что эта идея присутствует у синдикалистов, сам по
себе не может служить доказательством ее ложности (известно, что ложная
в целом система взглядов может заключать в себе зерна истины), и не она
составляет главную суть синдикализма. Что касается Грамши, он ясно
различал одно и другое, о чем свидетельствует его резкое и
недвусмысленное размежевание с синдикализмом как таковым на страницах
"Ordine Nuovo"51.
Основное содержание синдикализма Грамши справедливо видел в
специфическом представлении о роли профсоюза как такой формы рабочей
организации, которая не только должна быть выдвинута на первый план в
классовой борьбе пролетариата при капитализме, но и станет основной
ячейкой будущей общественной системы. Его критика синдикализма
направлена как против так называемого революционного синдикализма, так и
против синдикализма реформистского52. В основании ее лежит та мысль, что
профсоюз возникает на почве капиталистического общества и объединяет
рабочих лишь для борьбы за частичные улучшения в рамках капитализма, а
потому подвержен влиянию реформистских и корпоративистских тенденций и
не может стать воплощением власти свободных ассоциированных
производителей после осуществления пролетарской революции: такая функция
должна принадлежать не профсоюзу, а Совету53.
К оценке роли профсоюзов Грамши подходит исторически, отмечая, что их
создание является важным завоеванием рабочего класса, ибо на основе
институтов, воплощающих принцип ассоциации и солидарности, "начинается
процесс исторического развития, который приведет к коммунистической
собственности на средства производства и обмена". Тем не менее, в своем
традиционном виде эти организации принадлежат тому этапу пролетарского
движения, когда оно "... не было ... автономным, не подчинялось
собственным закономерностям, имманентно присущим жизни и историческому
опыту угнетенного трудящегося класса. Законы истории диктовались классом
собственников, организованных в государство". Синдикалисты с их
упованиями на профсоюз как готовую форму общественной организации
будущего впали поэтому в ту же главную ошибку, что и
"социалисты-парламентаристы", которые "позволили действительности
поглотить себя, а не господствовали над нею" 54.
Так критика синдикализма перерастает у Грамши в критику определенного
отношения к действительности, определенного понимания исторического
развития и места в нем пролетариата. Это все то же направление мысли,
которое характеризует Грамши начиная от "Нейтралитета активного и
действенного" и уже давно привело его к четкому пониманию связи между
фаталистическим взглядом на историю и политической пассивностью,
прививавшейся рабочему классу итальянским реформизмом.
Но если в юности подход самого Грамши к истории не был свободен от
волюнтаристского элемента, то теперь его критика пассивного подчинения
законам истории имеет иное содержание и обоснование-даже и тогда, когда
она еще сохраняет quasi-идеалистическую форму. Утверждая (казалось бы,
вполне в духе Бергсона), что история "есть процесс постоянного
становления и потому в сущности не поддается предвидению", Грамши тут же
добавляет: "Однако, это не означает, что в становлении истории "все" не
поддастся предвидению, т. е., что история есть царство произвола и
безответственного каприза. История есть одновременно и свобода, и
необходимость... Если бы разум не был способен уловить в становлении
истории определенный ритм, распознать определенным образом развивающийся
процесс, то существование цивилизации было бы невозможно. Признаком
политического гения является именно эта способность охватить возможно
большее число конкретных элементов, необходимых и достаточных для того,
чтобы установить направление развития, а следовательно-способность
предвосхитить близкое и отдаленное будущее и в соответствии с этим
строить деятельность государства, взять на себя ответственность за
судьбы народа. В этом смысле Карл Маркс был самым великим среди
современных ему политических гениев и намного превосходил их"55.
Основную черту послевоенной истории Грамши видит как раз в том, что
"стратегическая ситуация классовой борьбы" оказалась перевернутой в
пользу пролетариата: "Капиталисты потеряли свое превосходство, их
свобода ограничена, их всевластие уничтожено. Капиталистическая
концентрация достигла высшей точки своего возможного развития, приведя к
монополизации во всемирном масштабе средств производства и обмена.
Соответствующая концентрация трудящихся масс придала невиданную мощь
революционному пролетарскому классу"56. Это и делает недостаточными все
традиционные формы рабочей организации, отражающие соотношение сил иной
исторической эпохи. В новых условиях решающее значение приобретают такие
институты, которые, органически вырастая из недр рабочего движения,
способны охватить весь пролетариат как класс и воспитать в нем
"психологию производителя, творца истории"57.
Вот почему Грамши настаивает на равноправном участии в создании Советов
на предприятиях всех рабочих-организованных или неорганизованных.
Разделение на тех и других рассматривается им как исторически
сложившееся, но в перспективе подлежащее преодолению, а не увековечению;
фабрично-заводские Советы и должны стать первым шагом к этому, той
формой, в которой начинает практически реализоваться превращение всей
массы трудящихся в силу, творящую историю.
История ставит на очередь дня создание рабочим классом собственного
государства: "Всякое завоевание цивилизации приобретает постоянный
характер, становится реальной историей, а не поверхностным и преходящим
эпизодом лишь постольку, поскольку оно воплощается в определенном
институте и находит себе форму в государстве"58. Но создание
пролетарского государства, как и история вообще, есть "становление,
процесс развития"59, исходным пунктом которого должны стать
фабрично-заводские Советы. "Диктатура пролетариата может воплотиться
лишь в таком типе организации, который специфичен для его деятельности
как класса производителей, а не наемных рабочих, рабов капитала.
Фабрично-заводской Совет есть первая ячейка такой организации"60.
Поскольку вопрос о фабрично-заводских Советах ставится Грамши как часть
проблемы диктатуры пролетариата-этим убедительно доказывается
беспочвенность всякого "экономистского" истолкования его концепции
Советов. "Политика и экономика, социальная среда и социальный организм
всегда составляют единое целое, и одна из самых больших заслуг марксизма
заключается именно в утверждении этого диалектического единства",-писал
Грамши еще во время войны, критикуя реформистов и синдикалистов за то,
что они произвольно изолируют либо одно, либо другое61. В период "Ordine
Nuovo" представление о нерасторжимости экономики и политики является для
него, таким образом, давно и прочно завоеванной идейной позицией. Это
частное выражение свойственного Грамши уже в то время глубокого
понимания диалектики объективного и субъективного в историческом
процессе.
Проблема пролетарской государственности становится осью размежевания
Грамши с другим течением "либертарной" мысли- анархизмом. В его полемике
с анархистами, начинающейся в "Ordine Nuovo" одновременно с выдвижением
на первый план темы Советов, к предмету нашего исследования наиболее
непосредственно относятся два направления.
Одно из них-раскрытие антиисторической природы анархических взглядов на
государство наиболее выпукло представлено в статье "Государство и
социализм" написанной в ответ анархисту Коррадо Куальино (For Ever).
Этот последний обвинял как большевиков, так и туринских коммунистов в
"статолатрии" (стремлении к увековечению государства) и подкреплял свою
точку зрения своеобразным историческим обоснованием, которое можно
назвать анархистской разновидностью фатализма: "Если существуют
естественные законы "экономического детерминизма", то существуют также и
законы "государственного детерминизма". Бесполезно низвергать одно
государство ради замены его другим. Социальный вопрос - то есть
освобождение всех, кто находится в рабской зависимости, и установление
эгалитарного режима абсолютной свободы-не будет таким образом разрешен
никогда"62.
Полемизируя с Куальино, Грамши подчеркивает, что государство есть
исторически конкретная форма организации человеческого общества.
"Общество как таковое-это чистая абстракция. В истории, в живой и
телесной реальности развивающейся человеческой цивилизации общество
всегда есть определенная система, определенное соотношение государств,
определенная система, определенное соотношение конкретных институтов,
внутри которых общество осознает свое существование и развитие,
посредством которых оно только и может существовать и развиваться"63.
Коммунизм может быть осуществлен лишь во всемирном масштабе, и это будет
означать исчезновение государства как формы, замыкающей организацию
общества в национальных рамках, но не самой этой организации как
таковой. Общество, в котором идеалы пролетарского социалистического
движения воплощаются в создании государства диктатуры пролетариата, не
есть переходная ступень к анархии, понимаемой как царство абсолютного
индивидуализма, как распад всех общественных связей: "В том, что
касается диалектики идей, анархия есть продолжение либерализма, а не
социализма; в том, что касается диалектики истории - анархия будет
изгнана из социальной действительности вместе с либерализмом"64.
...
Дальнейшие судьбы пролетарской государственности для Грамши неразрывно
связаны с тем, что "... по своей природе социалистическое государство
требует лояльности и дисциплины, иных и .противоположных тем, каких
требует государство буржуазное. В отличие от буржуазного государства,
которое тем сильнее внутри страны и за ее пределами, чем меньше граждане
контролируют деятельность властей и следят за ней, - социалистическое
государство требует активного и постоянного участия сознательных
трудящихся в жизни своих институтов"69. Так Грамши возвращается к тому,
что в его глазах составляет коренную суть пролетарской революции -
проблему активности: масс, их реального участия в осуществлении новой
революционной власти, позволяющего этой последней держаться не только
силой, направленной против меньшинства, но прежде всего - "согласием"
большинства. Завоевание этого "согласия" предполагается им как
необходимое условие для того, чтобы сам процесс социалистического
общественного переустройства совершился по возможности более
безболезненно, с наименьшими жертвами и издержками.
Роль спонтанно проявляемой инициативы масс в революции - это второй
важный в интересующем нас плане пункт полемики Грамши с анархистами. Мы
видели, что для самого Грамши революционное творчество масс было как бы
зримым, "пластическим" образом прокладывающей себе путь исторической
необходимости социалистического общественного переустройства. Но
существует четкая грань, отделяющая эту позицию Грамши от анархистского
представления о пролетарской революции как стихийно развивающемся
процессе: никогда не впадая в фетишизацию исторической закономерности
как таковой, он не рассматривает пробуждение в массах способности самим
вершить свою судьбу как автоматический результат действия одних лишь
объективных факторов. "Все действия пролетарской массы, - утверждает
он, - по необходимости вращаются в кругу тех форм, которые определяются
существованием капиталистического способа производства и государственной
власти класса буржуазии. Ожидать, что масса, поставленная в такие
условия физического и духовного рабства, станет носителем
самостоятельного исторического развития, ожидать, что она стихийно
начнет и продолжит революционное творчество - это чистейшая иллюзия
идеологов; делать ставку единственно на творческую способность такой
массы и не работать систематически во имя организации большой армии
дисциплинированных и сознательных борцов, готовых на любые жертвы,
воспитанных так, чтобы уметь одновременно осуществить тот или иной
лозунг, готовых взять на себя действительную ответственность за судьбу
революции, готовых стать движущими силами революции, - не делать этого
есть настоящее предательство по отношению к рабочему классу, есть
бессознательное предвосхищение контрреволюции"70.
Таким образом, спонтанное у Грамши отнюдь не идентично стихийному, хотя
по-итальянски то и другое обозначается одним тем же словом - spontaneo.
В его статьях 1919-1920 гг. это выражение употребляется (за исключением
полемических контекстов как в только что приведенном случае) именно в
первом из названных значений. Под спонтанным проявлением активности масс
Грамши имеет в виду их самодеятельный, почин, возникающий как
добровольное внутреннее побуждение, но не на девственной почве
социального инстинкта, а в определенном соотношении с осознанным
общественным идеалом. Свое понимание спонтанности он наглядно
иллюстрирует отсылкой к опыту коммунистических субботников и их оценке
В. И. Лениным71.
Спонтанное по сравнению со стихийным до известной степени просветлено,
очищено от примеси случайного - и именно постольку соответствует у
Грамши понятию исторически необходимого72. В его представление о
спонтанном, т. е. свободном историческом творчестве масс несомненно
входит прочно освоенное им к этому времени понимание свободы как
познанной необходимости. Это позволяет Грамши диалектически связать в
своей постановке исторической проблемы пролетарской революции прямое
действие снизу и деятельность сознательного авангарда движения - партии.
Принципиально отрицательное отношение к анархизму и синдикализму ни в
коей мере не исключало, однако, ни контактов Грамши с мыслящей,
свободной от доктринерской нетерпимости частью их приверженцев, ни
интереса с его стороны к идеям и теориям, которые вошли в обоснование
синдикалистской доктрины или имели какие-либо точки соприкосновения с
ней, - прежде всего к идеям Жоржа Сореля и Даниэля Де Леона.
Особого внимания в связи с поставленной нами исследовательской задачей
заслуживает бином Грамши - Сорель. Не только в период "красного
двухлетия" но и много позднеее Грамши будет не раз возвращаться к
размышлениям о сложнейшей и противоречивой личности Сореля.
Сорель известен как представитель специфической разновидности
ревизионизма конца XIX в., как идеолог французского анархо-синдикализма,
как создатель "теории насилия", элементы которой были впитаны в Италии
реакционными течениями вплоть до национализма и фашизма. В то же время
это был человек острого ума и глубокой исторической интуиции, на склоне
своих лет приветствовавший Октябрьскую революцию - хотя и истолкованную
им в духе собственных, далеких от истины представлений. Определенное
влияние идей Сореля на Грамши отмечено давно и признано также и в
марксистской литературе73. В новейших исследованиях сделаны первые
попытки пойти дальше, проверив это общее представление детальным
анализом того, что именно в воззрениях Сореля, когда и почему привлекало
интерес Грамши.
Распространение идей Сореля в Италия было связано не только с развитием
синдикалистских тенденций в рабочем движении, но и с утверждением
идеалистической гегемонии в итальянской культуре начала века и, в
частности, с именем и деятельностью Кроче. Сближение с ним Сореля
началось на почве ревизионистской критики марксизма во второй половине
90-х гг., когда Кроче выступил в качестве духовного главы итальянского
ревизионизма и, как отмечал впоследствии Грамши, своими работами по
теории исторического процесса "дал идейное оружие двум наиболее крупным
"ревизионистским" движениям того времени, возглавляемым Эдуардом
Бернштейном в Германии и Сорелем во Франции"74. В дальнейшем Сорель
весьма органично вписывается в Италии в общую идеологическую панораму
предвоенного периода, характеризующуюся закатом позитивизма и
массированной атакой на его позиции со стороны различных идеалистических
школ. Сорель находит здесь ту же аудиторию, что и Бергсон, к которому он
близок в философском отношении75. Сквозь "фильтр" итальянской
идеалистической культуры (при посредстве Кроче, с одной стороны, журнала
"Voce" - с другой) сорелевская проблематика впервые начала доходить и до
Грамши76.
Точного времени первого знакомства Грамши с идеями Сореля мы не знаем.
Возможно, его следует отнести к 1910 г., когда юноша-лицеист усердно
читал социалистический журнал "Il Vian-dante", которому были свойственны
синдикалистские тенденции, а сорелевские "Размышления о насилии" только
что вышли в итальянском переводе с предисловием Кроче. В период войны в
круг чтения Грамши входило одно из французских изданий, близких к Сорелю
своей резкой критикой политических партий и институтов III республики, -
основанный Шарлем Пеги журнал "Caniers de la Quinzaine".
Относительно критики Сорелем современной ему французской демократии П.
Тольятти позднее писал: "Больше всего ему ненавистен демократический и
республиканский правящий класс утвердившийся во Франции в последние
десятилетия XIX и в первые десятилетия XX в. Он считает этот правящий
класс... продолжателем якобинской традиции, которую он отвергает..."77.
Heпримиримость к якобинским методам, понимаемым как узурпация прав массы
действующим от ее лица меньшинством, пронизывала и представления Сореля
о пролетарской организации и социальной революции пролетариата. Вполне
правомерно поэтому рассматривать влияние Сореля как важный, хотя и не
единственный исток "антиякобинизма" молодого Грамши78.
Однако обнаружить в юношеских воззрениях Грамши какие-либо другие следы
сорелизма трудно. Вплоть до 1919 г. он нигде не упоминает имени Сореля.
При всей его нетерпимости к вульгаризированной эволюционистской
трактовке учения Маркса у него не находит ни прямого, ни косвенного
отклика тот своеобразный аспект сорелевского ревизионизма, который В. И.
Ленин на примере других идеологов синдикализма определил как апелляцию
"от Маркса, неверно понятого, к Марксу, верно понимаемому"79. Как будто
вполне созвучная юношескому волюнтаризму Грамши "теория мифов" Сореля
также не оставляет в его взглядах тех лет зримого отпечатка. Кажется
сходной с сорелевскими идеями критика молодым Грамши утопических попыток
предвидеть все детали общественной организации будущего, игнорируя
"творческий" характер исторического развития, но она непосредственно
навеяна скорее "Творческой эволюцией" Бергсона, нежели работами Сореля.
Что же касается типичной для Сореля социально-психологической
проблематики ("психология производителей"), то она совершенно не
характерна для раннего Грамши,
Итак, в духовном мире молодого Грамши Сорель не занимает какогото
самостоятельного места. В тех случаях, когда Грамши близок к нему, речь
идет об идеях, которые могли быть восприняты им не только от Сореля, но
"носились в воздухе", насыщенном идеалистическо-волюнтаристскими
флюидами. Напротив, как раз то, что было специфическим достоянием
сорелевской мысли, остается в эту пору идейного развития Грамши вне его
поля зрения. По-видимому, Грамши знал тогда Сореля не столько "в
оригинале", сколько в адаптации "Voce" и родственных этому движению
интеллектуальных кругов.
В период "Ordine Nuovo" положение меняется. На страницах туринского
еженедельника неоднократно появляются прямые отсылки к Сорелю - в
статьях Тольятти, Таски и самого Грамши80. Несомненно, что именно в это
время у Грамши, поглощенного изучением внутренней жизни предприятия,
мира производства, пробуждается интерес к сорелевской "философии
производителей". Однако Сорель воздействует здесь на Грамши лишь как
фермент, стимулирующий его собственные раздумья, направление которых
совершенно отлично от сорелевского.
У Сореля в его рассуждениях об исторически возникающей психологии
производителя (т. е. способности работника трудиться с полным
напряжением сил, вдохновляясь лишь заботой об интересах производства, а
не стремлением к личной материальной выгоде) постоянно чувствуется та
характерная ограниченность горизонта, которая отражала особенности
социально-экономической структуры его родной Франции. Эталон психологии
производителя он ищет не в рабочем крупной промышленности, а в
крестьянине, к которому фабричный рабочий лишь приближается в этом
отношении. В других случаях Сорель берет для сравнения психологию
изобретателя, творца художественных ценностей или бойца французской
революционной армии, одушевленного сознанием своей личной
ответственности за победу или поражение, но неизменно оперирует
мелкобуржуазной индивидуалистической меркой, прямо говоря о "страстном
индивидуализме", которым должен проникнуться рабочий класс в своем
отношении к труду. Наконец, существенным элементом его "философии
производителей" является противопоставление деревни и фабричного поселка
как средоточия производства городу как средоточию потребления.
Все эти мотивы совершенно чужды Грамши, хотя он и употребляет
сорелевский термин "психология производителя". Для Грамши кузницей этой
психологии является индустриальный город, а ее живым носителем -
туринский пролетарий. В его понимании "психология производителя"
означает сознание рабочим своей функции "необходимого, обязательного
элемента деятельности всего общественного комплекса", своей роли "в
производственном процессе на всех его ступенях - от отдельной фабрики до
государства в целом, до всего земного шара" - или, иными словами,
означает, что рабочий "осознает себя членом класса и становится
коммунистом"81.
Непосредственные упоминания о Сореле в "Ordine Nuovo" показывают, что
едва ли не в первую очередь туринских коммунистов привлекало в нем его
острое и во многом необычное видение истории. "В том, что касается
исторических изысканий, - пишет, в частности, Грамши, - Сорель является
"изобретателем", ему нельзя подражать, он не дает в распоряжение тех,
кто стремится быть его последователями, метода, который все и всегда
могли бы применять механически, получая взамен тонкие открытия"82.
Грамши считает плодотворным требование Сореля изучать каждое
историческое явление "с точки зрения его специфических черт, в контексте
того, что является действителйно злободневным, как развитие свободы, в
котором обнаруживается стремление к конечным целям, к созданию таких
институтов и форм, которые абсолютно невозможно смешивать или сравнивать
(кроме как в; переносном смысле) с конечными целями, институтами,
формами исторических явлений прошлого"83. Это относится в особенности к
историческому процессу возникновения пролетарской революции, который
Сорель рассматривает исходя из представления о том, что "пролетарская
революция имманентно присутствует в лоне современного индустриального
общества", а следовательно, должны существовать (и могут быть объектом
исторического исследования) "зародыши" пролетарской цивилизации"84.
Сорель публично засвидетельствовал свою симпатию к начатому по
инициативе "Ordine Nuovo" движению за фабрично-заводские Советы в
Турине, и Грамши с удовлетворением отметил этот факт. Но здесь же он
писал; "Следует, однако, ясно договориться о том, какое значение мы
придаем словам Сореля... У нас до сих пор не было случая подробно
поговорить о Сореле и его творчестве. Несомненно, мы весьма далеки от
того, чтобы принять в нем все. Мы не приемлем синдикалистской теории -
такой, какой ее было угодно представить ученикам и практическим
последователям Сореля и какой она, может быть, сначала не была в
представлениях самого учителя, потом, однако, также как будто
согласившегося с ней"85.
Сочувственное отношение Сореля к туринскому движению фабрично-заводских
Советов Грамши объясняет не тем, что идеи "Ordine Nuovo" в чем-либо
близки к синдикализму, а свойственной самому Сорелю чуткостью к реально
совершающимся историческим сдвигам, его "непосредственным и ясным
интуитивным пониманием потребностей жизни рабочих", его "свежей
оригинальностью". В отличие от своих последователей, которые "истощали
себя в бесплодных потехах интеллектуальной пиротехники" или оказались на
чуждых пролетариату политических позициях, Сорель "обладал слишком
тонким критическим темпераментом, чтобы удовольствоваться произвольной и
поспешной схематизацией, и был, кроме того, одушевлен слишком искренней
любовью к пролетарскому делу, чтобы потерять всякий контакт с жизнью,
утратить всякое понимание истории пролетариата"86. Это и позволило ему,
"сохранив все, что было жизненного и нового в его доктрине, - а именно
требование, чтобы пролетарское движение выражалось в собственных
свойственных ему формах, вызвало к жизни свои собственные институты"87 ,
с вниманием и симпатией отнестись как к русской революции, так и к
движению Советов в Италии.
Очевидно, таким образом, что Грамши не отождествлял целиком идеи Сореля
с теорией и практикой синдикализма, хотя все, что составляло собственно
синдикалистское их ядро, отвергал решительно и без всяких оговорок. Его
никак нельзя поэтому считать последователем или учеником Сореля. Грамши
импонировало в Сореле то, что не было основным содержанием его теории, а
относилось скорее к его индивидуальным особенностям как мыслителя;
способность интуитивно почувствовать биение пульса истории, взгляд на
исторический процесс "изнутри", как на естественное развитие заложенных
в нем ростков нового, распознать которое можно, лишь окунувшись в жизнь
и чаяния масс, в глубины их сознания88.
Все это могло и должно было найти отзвук в душе молодого Грамши, когда в
нем совершался перелом от первоначального идеалистического волюнтаризма
к пониманию истории как непрерывного становления, носящего органический,
необходимый характер. Но в основных чертах отношение Грамши к Сорелю,
определившееся в 1919-1920 гг., остается неизменным и в дальнейшем.
В "Тюремных тетрадях", как и в "Ordine Nuovo", Грамши постоянно
подчеркивает сложность, неоднозначность мысли Сореля, в которой есть
"множество направлений"89. Чтобы правильно определить место Сореля в
кругу европейской культуры, он считает необходимым "... отделить путем
тщательного анализа то, что есть в его работах поверхностного, бьющего в
глаза, побочного, связанного с преходящими надобностями полемики,
которая носит характер импровизации, - от того, что в них "весомо" и
содержательно..."90. При этом Грамши со всей определенностью, какую
допускали условия его работы в фашистской тюрьме, отвергает истолкование
противоречивого комплекса идей Сореля в духе социального консерватизма,
отождествление его взглядов с фашистским культом насилия и
"надклассовой" корпоративистской идеологией91.
Критика сорелевского синдикализма в "Тюремных тетрадях" не только
продолжается, но делается намного более глубокой и зрелой92. Важно,
однако, что и в этом случае Грамши отправляется от понятого уже в период
"Ordine Nuovo".
Наконец, Грамши в полной мере сохраняет свою позитивную оценку
исторического мышления Сореля, его самобытности и силы, проступающей
сквозь все противоречия пестрого, облеченного подчас в парадоксальную
форму мировоззрения. Откликаясь на посмертную публикацию статьи Сореля
"Последние размышления", Грамши отмечает, что она "концентрирует в себе
все достоинства и все слабости Сореля: изложение неровно, скачкообразно,
бессвязно, поверхностно, темно и т. д. - и в то же время она заключает в
себе или подсказывает оригинальные взгляды, находит неожиданные, но
верные связи, заставляет думать и идти вглубь"93. Встречающиеся у Сореля
"проблески глубокой интуиции"94, свойственная ему "острота" в подходе к
истории идей95 по-прежнему остаются для Грамши характерными и
привлекательными чертами его интеллектуальной деятельности.
Анализируя отлившиеся в концепцию фабрично-заводских Советов
представления Грамши об исторических путях и закономерностях развития
пролетарской революции, мы не вправе обойти и вопрос о соотношении его
взглядов с идеями Де Леона. На определенную связь с ними платформы
"Ordine Nuovo" прямо указывает сам Грамши96.
.....
ЛИТЕРАТУРА
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 423, 66
2 Gramsci A. Scriti 1915-1921. Nuovi contributi a cura di S. Caprioglio.
[Milano], 1968, p. 92-93 (декабрь 1918 г.).
3 Ibid., p. 92 (декабрь 1918 г.). Сp. также: ibid., p. 96 (декабрь 1918
г.) и Gramsci A. L'Ordine Nuovo. 1919-1920 (Opere di Antonio Gramsci, v.
9). (Torino], 1954 (далее: ON), p. 208.
4 См., в частности: Gramsci A, Scritti 1915-1921, p. 106 (апрель 1919
г.).
5 Ibid., p. 108.
6 Ibid., p. 107.
7 Ibid., p. 114 (июнь 1919 г.).
8 ON, p. 189 (февраль 1919 г.).
9 Ibid., p. 191.
10 Ibid.. p. 189.
11 Такова, в частности, точка зрения С. Ф. Романо (Romanо S. F. Antonio
Gramsci. Torino, [1965], p. 293-295.
12 ON, p. 147.
13 Ibidem.
14 Ibid., p. 147-148.
15 Тем не менее, грамшианское "клише" начального этапа деятельности
"Ordine Nuovo" воспроизводится во всей имеющейся литературе.
16 Programma di lavoro. - "L'Ordine Nuovo". Rassegna settimanale di
cultura socialista. A. I, N 1, 1 maggio 1919, p. 2. (Здесь и далее цит.
по фототипическому переизданию: I reprint del Calendario. 1. [Milano,
1969]).
17 ON, p. 228-230 (май 1919 г.).
18 "L'Ordine Nuovo", a. I, ? 6, 14 giugno 1919. Сp.: Ленин В. И. Поли.
собp. соч., т. 37, с. 259-267.
19 Одновременно Грамши продолжал входить в редакцию пьемонтской
"Avanti!", возглавлявшуюся его единомышленником Оттавио Пасторе, и на
протяжении всего "красного двухлетия" активно использовал также и эту
трибуну
20 "L'Ordine Nuovo", a. I, N 1, 1 maggio 1919, p. 7.
21 Ibidem.
22 ON, p. 228 (май 1919 г.).
23 Ibid., p. 226 (май 1919 г.).
24 Ibidem.
25 Ibid., p. 373 (май 1919 г.).
26 Ibid., p. 374.
27 Ibid., p. 6 (июнь 1919 г.).
28 См.: Лабриола А. Очерки материалистического понимания истории. М.
I960, с. 47.
29 ON, p. 7.
30 Ibidem.
31 Ibid., p. 8.
32 Ibid., p. 148.
33 Ibid., p. 10.
34 Ibid., p. 12.
35 Ibid., p. 13.
36 Ibid,, p. 255.
37 См.: Ленин В. И. Поли. собp. соч., т. 41, с. 3-4.
38 "L'Ordine Nuovo". a. I, N 15, 23 agosto 1919, p. 117.
39 ON, p. 239 (июнь 1919 г.).
40. Обширные выдержки из "Очередных задач" приводились в очерке М.
Истмена о Ленине, через который Грамши еще в 1918 г. познакомился с
содержанием этого произведения. Оно упоминалось и в опубликованной в
"Ordine Nuovo" статье Джона Рида "Как функционирует Совет". Сам Грамши в
статье, написанной в июле 1919 г., употребляет заимствованный из
"Очередных задач" образ "железных батальонов сознательного и
дисциплинированного пролетариата" (ibid., p. 379). Есть все основания
предположить, что "Очередные задачи" были в числе тех брошюр Ленина,
которые Грамши, согласно свидетельству А. Вильонго, получил в 1919г.
41 Ibid., p. 22-24 (август 1919 г.).
42 Ibid., p. 30 (сентябрь 1919 г.).
43 Ibid., p. 96-97 (март 1920 г.).
44 Ibid., p. 135-136 (июль 1920 г.).
45 Ibid., p. 136.
46 Ibid., p. 134 (июнь 1920 г.).
47 Ibidem.
48 Spriano P. Gramsci e 1'Ordine Nuovo. [Roma, 1965], p. 55.
49 Тоgliatti P. La formazione del gruppo dirigcnte del Partito comunista
italiano nel 1923-1924. [Roma, 1962], p. 257 (Грамши-Тольятти, 27 марта
1924 г.).
50 См. в особенности: Masini P. С. Antonio Gramsci e 1'Ordine Nuovo
visti da un Hbertario. S. 1., 1956; Si lone I. Influenze "americane" nel
pensiero di Gramsci. - "Corrispondenza sodalista", 16 febbraio 1958.
51 См. в особенности: ON, p. 44-45, 48 (ноябрь 1919 г.).
52 Ibid p. 47.
53 Ibid., p. 45-46 н ряд других статей, особенно ibid., p. 14-15, 36, 41
(июль, октябрь 1919 г.).
54 Ibid., p. 14, 16. (Курсив мои.- И.Г.).
55 Ibid., p. 16. (Курсив мой. - И. Г.). '
56 Ibid.. p. 17.
57 Ibid., p. 38.
58 Ibid., p. 378 (июль 1919 г.).
59 Ibid., p. 18.
60 Ibid.. p. 36.
61 Gramsсi A. Scritti giovanili 1914--1918 (Opere di Antonio Gramsci, v.
8). Torino, 1958, p, 173 (февраль 1918 г.).
62 "L'Ordine Nuovo", a. I, N 8, 28 giugno - 5 luglio 1919, p. 61.
63 ON, p. 378.
64 Ibid., p. 379.
65 Ibid., p. 377-378.
66 Ibid., p. 380.
67 Ibid., p. 379.
68 Ibid., p. 381. Мы не можем сказать определенно, знал ли Грамши уже
тогда (летом 1919 г.) работу В. И. Ленина "Государство и революция". Но
бесспорно, что его знакомство с этим произведением состоялось не позднее
весны 1920 г.
69 Ibidem.
70 Ibid., p. 400-401 (апрель 1920 г.).
71 Ibid., p. 411 (август 1920 г.).
72 Отметим, что понятия спонтанного и необходимого связаны и как бы
взаимозаменяемы также у В. И. Ленина в "Философских тетрадях", где
спонтанное ("спонтанейное") движение иначе определяется как движение
"самопроизвольное (самостоятельное) ... внутренне-необходимое" (Ленин В.
И. Поли, собp. соч., т. 29, с. 126).
73 Напp., Santarelli E. La revisione del marxismo in Italia. [Milano,
1964], p. 123-124.
74 Gramsci A. Lettere dal carcere. A cura di S. Caprioglio e E. Fubini.
[Torino], 1968, p. 609.
75 Эклектизм и идеалистическую тенденцию во взглядах Сореля на науку
отметил В. И. Ленин, назвав его "известным путаником" (Ленин В. И. Поли.
собp. соч., т. 18, с. 310).
76 Paggi L. Antonio Gramsci e il moderno Principe. I. {Roma, 1970], p.
4.
77 "Rinascita", 27 luglio 1963, p. 24.
78 Romano S. F. Op. cit., p. 200; Paggi L. Op. cit., p. 128.
79 Ленин В. И. Поли. собp. соч., т. 17, с. 25.
80 ON, p. 154, 460-461.
81 Ibid., p. 46 (ноябрь 1919 г.).
82 Ibid., p. 154.
83 Ibid., p. 155.
84 Ibid., p. 154.
85 Ibid., p. 460. (Курсив мой. - И. Г.).
86 Ibidem.
87 Ibid., p. 461. (Курсив мой. - И. Г.).
88 К сходным выводам пришел Л. Паджи (Paggi L. Op. cit., p. 125, 128).
Сp. также: Веrgаmi G. Sorel e i giovani rivoluzionari di Torino. - "Il
Ponte", 1970, у 8-9, p. 1063-1064.
89 Gramsci A. Quaderni del carcere. Edizione critica dell'Istituto
Gramsci. A cura di V. Gerratana. [Torino, 1975], p. 1507.
90 Ibid., p. 1499.
91 Ibid., p. 1923.
92 Ibid., p. 1556-1558, 1808, 1923-1924.
93 Ibid., p. 1494.
94 Ibid., p. I860.
95 Ibid., p. 1499.
96 ON, p. 152 (август 1920 г.).
====конец ч1======