Предыдущая статья завершена вопросом о том, могут ли буржуазно-демократические преобразования последовательно осуществляться руками самой буржуазии? Вот, пожалуй, политико-экономический эквивалент известного “русского вопроса” в том виде, как он объективно сто`ит, по меньшей мере, с 1861 года. Опыт нашей истории до сих пор давал на этот вопрос сплошь отрицательные ответы.
В РОССИИ господствует класс, которому социологи еще долго будут подбирать подходящее название. Этот класс возник как резуль-тат симбиоза коррумпированной бюрократии, спекулятивного капитала и организованной преступности. Российская экономика страдает даже не от рынка, а от существующей под “рыночной” вывеской монополизации сферы товарно-денежного обращения группами, имеющими ярко выраженный антиобщественный, антигосударственный характер. Свободной конкуренции или хотя бы ее подобия нет и в помине. Господствует диктат бю-рократических и криминальных группировок, распределяющих между собой товарные и финансовые потоки путем сговора, административного давления или силового устранения чересчур строптивых. Все это вместе взятое похоже на змея о трех головах. Одна голова кормится спекуляцией, другая — коррупцией, а третья — рэкетом. Задачи демократических преобразований в корне противоречат ин-тересам каждой из этих фракций пра-вящего класса.
Самодержавие бюрократии
Их союз стратегический, но конкретные условия соглашения могут различаться. Если при Ельцине он был более или менее равноправным — каждый имел свою долю украденного у народа пирога, то с приходом Путина ситуация стала меняться. Бюрократия, мобилизовав все возможно-сти спецслужб, стремительно подмяла под себя двух других союзников. Между бюрократией и олигархией несколько лет шел острейший спор о том, кто кого будет назначать: бюрократы олигархов или олигархи бюрократов. Спор пока разрешился в пользу бюрократии. Головы Березовского, Гусинского и Ходорковского — тому яркое свидетельство. Чем провинились опальные олигархи? Тем ли, что награбили себе самые жирные куски общенародной собственности? Да, в этом они виноваты перед народом. Но перед бюрократией они виновны отнюдь не в этом. Они провинились тем, что стали искать гарантии неприкосновенности своей собственности в чем-то ином, кроме милости бюрократии.
Другие олигархи либо трусливо смирились, либо, как Абрамович, спешно выводят активы за рубеж. “Эпоха” Путина характеризуется тем, что бюрократия решила пересмотреть условия соглашения в сторону резкого усиления своего верховенства. В этом и только в этом истинная суть путинского курса на “укрепление государственности” и “борьбу с олигархами”.
В том же направлении разрешается и соперничество бюрократии с оргпреступностью. Во многих регионах организованных рэкетиров практически не осталось. Их “функции” давно и прочно перехвачены местными администрациями и “правоохранительными” органами. Короче говоря, сегодня бюрократия в России стала единственным и бесконтрольным правящим классом. С полной определенностью вырисовалась зловещая роль переродившейся “советской” бюрократии в формировании нынешнего режима.
Такого рода режимы в истории немногочисленны, но известны. Называются они бонапартистскими. Марксизм объясняет возникновение бонапартистских режимов слабостью, взаимным обессиливанием основных классов буржуазного общества. Благодаря этому бюрократия обретает самодовлеющее значение. Где и когда ослабляется органическое экономическое единство страны, там и тогда усиливается “единство” чиновничье. Создается пресловутая “вертикаль власти”, служащая суррогатом подлинного единства государственного организма.
Ленин в свое время подчеркивал, что бюрократизм есть надстройка над мелкобуржуазной стихией, над экономической раздробленностью и разобщенно-стью страны. И действительно, за годы “перестроек” и “реформ” в стране возник новый, весьма обширный мелкобуржуазный слой. Это — предприниматели, “челноки”, ремесленники, посредники и т.п. С одной стороны, он экономически заинтересован в полной, ничем не стесненной свободе предпринимательства. Но эта свобода — не для него, а для правящих социальных слоев и групп. Мелкий же буржуа страдает и от экономического господства олигархии, и от административного произвола бюрократии, и от криминального рэкета.
И, что весьма важно, в отличие от рабочего, кооперированного крестьянина или интеллигента он сталкивается с ними значительно больнее и чаще, практически повседневно. Подлинное лицо этой корыстолюбивой власти ему хорошо знакомо. Поэтому в массе своей он не верит в ее желание и способность “помочь малому и среднему бизнесу”. Но он пока не верит и коммунистам. И потому уповает на некую силу, выступающую в его воображении в виде “железной руки”, способной прижать и олигархов, и бюрократов, и рэкетиров. Так стремление к анархической вольнице плавно переходит в требование “железного порядка”.
О социальной подпорке современного российского бонапартизма можно сказать, лишь слегка перефразируя слова Маркса о социальной подпорке французского бонапартизма времен Наполеона III:
“Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов — они образуют класс. Поскольку между ними существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, – они не образуют класса. Они поэтому неспособ-ны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство конвента. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен, вместе с тем, являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет”.
Гражданский монарх
На этой почве возник виртуальный образ Путина как гражданского монарха, будто бы “свергающего” власть олигархов. Свергать-то свергает, но зачем и почему? Президент вовсе не против олигархов. Он за то, чтобы олигархи продолжали эксплуатировать народ и грабить природные богатства. Но одновременно бы более щедро делились — не с народом, конечно, а с бюрократией. Без олигархов, которых можно заставить делиться, высшая бюрократия лишится своего благосостояния. Ибо сама бюрократия извлекать прибавочную стоимость не умеет — она умеет лишь “перераспределять” ее в свою пользу. Потому бюрократия вовсе не собирается резать курицу, несущую ей золотые яйца. Жесткие меры против олигархов — это меры по приручению и одомашниванию этой “курицы”. В остальном же политика бюрократии направлена на защиту интересов буржуазии, на усиление эксплуатации ею рабочего класса, крестьянства и трудовой интеллигенции. Но при условии, что она не должна претендовать на политическую власть и обязана платить бюрократии крупную дань. Ельцинский министр финансов Лившиц просил буржуазию добровольно “делиться” с бюрократией. Путин не просит — он просто берет, как гоголевский полицмейстер.
Многие этого пока не понимают. Междоусобицу грабящих их бандитов они ошибочно воспринимают как борьбу “хороших парней” против “плохих” за интересы трудящихся и обездоленных. Довольно часто “хорошими парнями” считаются бюрократы во главе с Путиным. Однако бывают и исключения, лишь подтверждающие правило, особенно на региональном уровне. В ряде случаев ореолом борцов за интересы народа окружены именно бандиты. Этим, например, объясняется стойкий политический успех “уралмашевцев” в Свердловске и “быковских” в Красноярске.
Народ не любит олигархов — это правда, но это отнюдь не вся правда. Ведь не любить их можно совершенно по-разному. Можно бороться против них как капиталистов — эксплуататоров рабочего класса, прикарманивших прибавочную стоимость. А можно ненавидеть как конкурентов, нахапавших в период приватизации больше других общенародной собственности. Какая же “нелюбовь” преобладает в современном российском обществе? Нужно глядеть правде в глаза. Сегодня преобладает вторая — мелкобуржуазная, эгоистическая зависть. Чубайсовская приватизация во многом достигла своей цели — сумела превратить значительную часть населения в микроскопических собственников и привить им соответствующую психологию. Было бы большим заблуждением ставить знак равенства между этой психологией и обычным чувством социальной справедливости.
К слову сказать, весомую долю ответственности за то, что это произошло, несет третья, хрущевская, Программа КПСС. В действующей Программе КПРФ прямо сказано, что, взяв за образец устаревший тип развития производительных сил, социализм во многом утратил историческую инициативу, и не только в сфере экономики. Был в значительной степени деформирован, подорван один из главных принципов социализма: “От каждого — по способностям, каждому — по труду”.
Эта завистливая психология рождает сугубо потребительскую, паразитическую идеологию: “Взять все, да и поделить”. Ссылаясь на булгаковского Шарикова, оппоненты марксизма злонамеренно приписывают данное требование научному социализму. Но, конечно, никакого отношения к нему сия идеология не имеет. Оппоненты дружно “забывают” о том, что Шариков огласил свое предложение непосредственно после ознакомления с перепиской Энгельса с Каутским, заявив, что не согласен ни с первым, ни со вторым. Социализм как принцип воздаяния каждому по его труду не удовлетворил Шарикова. Даже Булгакову было понятно, что мелкобуржуазная стихия — вовсе не сторонник, а один из злейших и опаснейших врагов социализма. Опаснейших именно потому, что мимикрирует под социализм, оставаясь вместе с тем одной из надежнейших опор правящего режима.
За народную власть
Почва для современного российского бонапартизма состоит именно в социально-классовой неразберихе. Классовая структура прежнего, социалистического общества уже разрушена, а структура буржуазного общества еще не сложилась. Поэтому любое социальное движение — как “назад”, так и “вперед” — смертельно опасно для самодержавия нынешней бюрократии. Отсюда и ее стремление всячески закрепить это межеумочное положение. Симптомы — повсюду, начиная с государственной атрибутики. Гимн СССР и двуглавый орел, кресты и звезды на армейских знаменах, советские и церковные праздники вперемежку и т.д. Только в стремлении любой ценой сохранить это положение и заключается пресловутая путинская “стабильность”. Такое “раскоряченное” положение общества — залог благоденствия бюрократии и бонапартизма. Но ни одно общество долго в этом положении существовать не может. Самодержавное всевластие бюрократии объективно тормозит любое экономическое развитие — не только по социалистическому, но и по капиталистическому пути. С какой стороны ни посмотри, бюрократическое всевластие — тормоз, тупик, беда.
Всякое социально-экономическое развитие предполагает интенсивное классообразование, формирование самостоятельных организаций и партий, ни одна из которых не может и не будет терпеть существования над собой бюрократической “крыши” — очень дорогой и крайне неэффективной.
Теоретически имеются две альтернативы бонапартизму. Одна из них — формирование и укрепление “институтов гражданского общества”, как выражаются наши либеральные идеологи. Они справедливо подчеркивают реакционный характер бонапартизма. Отмечают, что “путинизм” — это наивысшая и заключительная стадия бандитско-чиновнического капитализма в России. Естественная и логичная мутация предшествующей ельцинской модели. Это жандармский капитализм с “отцом нации” во главе. Это замена ельцинского поколения олигархов на новых, так называемых патриотически ориентированных выходцев из спецслужб, и главным образом на ненасытного коллективного олигарха — бюрократию. В социально- экономическом плане эта система абсолютно неэффективна. Не снимает, а только усугубляет все родовые пороки российского капитализма — слияние денег и власти, их криминализацию, институционализацию коррупции. Такая модель неспособна обеспечить ни устойчивых темпов роста, ни преодоления громадного социального расслоения, ни прорыва в постиндустриальное общество. Это модель периферийного капитализма, обрекающая Россию на экономическую деградацию, маргинализацию и в конечном счете — на распад.
Ни один коммунист не откажется подписаться под этой беспощадной, самой жизнью продиктованной характеристикой. Однако что же предлагается взамен? Ответ: обуздать “путинизм” (бонапартизм) может только “гражданское”, то есть буржуазное, общество. Так называемое гражданское общество есть не что иное, как мощная классовая организация буржуазии, обеспечивающая ей не только экономическое господство, но и политическое полновластие. Организация, низводящая бюрократию до статуса прислуги буржуазии, наемного менеджмента, состав которого можно сменить в любой момент. Вопрос лишь в том, способна ли наша крупная буржуазия создать такую организацию? И стремится ли она это сделать?
Олигархи явно склоняются к компромиссу с бюрократией. Программа этого компромисса уже заявлена — от выступления Чубайса на Политсовете СПС до покаянных “писем из темницы” Ходорковского. А мелкая и средняя буржуазия вообще никак политически не организована и во власти не представлена. Мелкий буржуа способен как на самый радикальный протест, так и на поддержку самой черной реакции. И характернейшей чертой всех социальных схваток капиталистической эпохи является борьба власти и оппозиции за руководство мелкобуржуазными слоями общества. До сих пор мы у себя в России эту борьбу проигрываем. Так было и в случае с Лебедем, и в случае с Путиным. Эта проблема была и остается для нас ключевой.
Гибель бонапартизма неизбежна — не в этом главная проблема. Действительно серьезный вопрос заключается в том, кто и каким образом свергнет владычество бонапартистской бюрократии. Либо это сделает буржуазия и поставит государственный аппарат под свой эффективный контроль. Либо это сделают трудящиеся массы, которые сломают нынешнюю бюрократическую машину, восстановят подлинно Советскую власть. Борьба с бюрократией есть борьба не против государственности, а за государство. Борьба за власть народа, за подлинную демократию. За народную власть советского типа. В обоих случаях будут разрешаться задачи буржуазно-демократического плана. Но возможные пути разрешения этих задач — разные. И “гегемоны” будут разные. Такова объективная альтернатива.
Искусство национальной политики
Однако далеко не все видят эту альтернативу и понимают ее суть. Так, в “околопатриотической” среде нашлись горячие головы, поспешившие оценить итоги последних думских и президентских выборов как победу некоей “партии русского реванша”, которая возвратит Россию на ее “исконно национальный” путь развития. А воплощением идеи “русского реванша” объявлена фигура Владимира Путина. Эта патетическая фразеология является хорошей иллюстрацией к словам Ленина о том, что именно обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части “истинно русского” настроения. Провозгласивший этот пассаж политолог если не притворяется, то очень сильно ошибается. “Фигура Владимира Путина” — воплощение отнюдь не “русского реванша”, а извечной зависти мелкой частной собственности к частной собственности крупной. Зависти, легко перетекающей в лютую ненависть и крайний политический радикализм. Эти чувства, учитывая этническую принадлежность большинства крупнейших олигархов, могут оказаться окрашенными в “национально-патриотические” цвета. Но это — несущественное внешнее обстоятельство, ничего не меняющее в их объективном социально-экономическом содержании. Отождествлять эту зависть с русским национальным самосознанием — значит беспардонно клеветать на русский народ. Ибо нет ничего более космополитичного, чем истерика мелкого буржуа, “взбесившегося от ужасов приватизации”.
Россия жизненно нуждается в принципиально иной, действительно национальной политике, подкрепленной не только программой, но и реальным делом. Такая программа есть только у Компартии, народно-патриотических сил. Она хорошо известна: свободное и равноправное развитие всех народов России, основанное на признании национальных особенностей и традиций каждого народа, а не на их игнорировании и “отмене”.
Нет реакционных народов. Есть реакционные идеи, которые тем прочнее укореняются в сознании, чем теснее прижата народная масса к правящей эксплуататорской верхушке национальным притеснением извне либо соучастием в притеснении других народов. Как разорвать эту связь? Ленин настаивал на признании права наций на самоопределение, вплоть до отделения, хотя сам всегда оставался сторонником единого государства. Подчеркну, настаивал не на самом отделении, а на признании права на него. Сегодня это кажется кому-то причудой, а кому-то чуть ли не первопричиной нынешнего государственного распада. Однако без права на самоопределение не может быть и свободного соединения народов.
Подчинять свои особенные интересы всеобщим интересам целого можно только добровольно. Иначе единство навсегда будет отравлено духом казенного принуждения. Но и просто свободы здесь недостаточно. Для того чтобы добрая воля народов была направлена именно к единению, необходимы соответствующие благоприятные условия. Сами собой, стихийно такие условия не возникают. Их целенаправленное формирование есть главная и, по сути, единственная задача национальной политики. В общем виде она сводится к тому, чтобы максимизировать центростремительные факторы и минимизировать центробежные.
Однако в различные периоды, на различных этапах развития эти условия могут быть разными. То, что хорошо в одно время, может оказаться очень плохо в другое. Подобные изменения необходимо уметь выявить и учесть на практике. В этом заключается искусство национальной политики, как, впрочем, и любой другой. И общие призывы о “мире, дружбе и братстве народов” этого искусства не заменят. Ю.В. Андропов был в свое время прав, утверждая, что национальный вопрос в том виде, в каком он достался нам от прошлого, в Советском Союзе разрешен. Но это как раз и означало, что национальный вопрос видоизменился. К сожалению, эта сторона дела так и осталась в тени. О том, в чем же конкретно заключается это видоизменение, мало кто задумывался. В результате наступлению национализма КПСС не смогла противопоставить ничего, кроме абстрактных прописных истин и лозунгов, выдвинутых совсем в другие времена, и потому уже не эффективных.
На русском направлении
Известно, что главным двигателем разрушения Союза и прогрессирующего распада России стал воинствующий национализм, который нагнетался самыми провокационными способами. При этом с первых же шагов обнаружилась странная, на первый взгляд, двойственность в тактике провокаторов. Возрастание национального самосознания любого народа — от армян и украинцев до чукчей и чеченцев — рассматривалось как явление позитивное и прогрессивное. Аналогичные же процессы в национальном самосознании русских однозначно расценивались как явление резко отрицательное и реакционное — национализм, шовинизм, антисемитизм и т.д. Всячески поощряя нарастание националистических настроений в нерусской среде, демпропаганда одновременно внушала русскому народу комплекс неполноценности, вины и покаяния. Русофобия стала одним из основных орудий перестройки.
Это явно неспроста. Разрушители нашего Отечества хорошо поняли то, чего не сразу осознали его защитники. Они чутко уловили, что русский патриотизм, русское национальное самосознание есть главный противник антисоветских и антикоммунистических сил. И направили все свои усилия на его подрыв. Задача разрушителей в значительной мере была облегчена тем, что им фактически способствовала тогдашняя официальная политика КПСС, выглядевшая карикатурой на национальную политику 20-х — 30-х годов. Именно карикатурой, ибо она руководствовалась принципами, переставшими отвечать изменившимся условиям.
Вспомним, что суть национальной политики Советской власти первых послереволюционных лет состояла в ликвидации фактического национального неравенства. Так, формулируя принципы объединения советских республик в единый Союз, Ленин подчеркивал, что необходимо обеспечить не только формальное равенство наций.
“Нужно, — писал он, — возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством “великодержавной” нации. Необходимо неравенство, которое возмещало бы то неравенство, которое складывается в жизни фактически”.
Таким образом, в те времена понятие “национального вопроса” отождествлялось с проблемами нерусского населения, национальных меньшинств. Поэтому и национальная политика трактовалась в первую очередь как политика по отношению к инородцам. В основе ее лежала система уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских. Что это за уступки и преимущества?
Во-первых, всесторонняя, всеобъемлющая помощь национальным окраинам за счет человеческого, материального и культурного потенциала русских и Центральной России.
Во-вторых, формирование единого государства по федеративному принципу, признание полного государственного равноправия с Россией новых республик с “титульной” нацией во главе. Это было хотя и обоснованной, но все же уступкой, ибо до революции Ленин, признавая право наций на отделение, тем не менее неоднократно и определенно высказывался против федеративного устройства будущего социалистического государства.
Ясно, что эта политика обусловливалась совершенно конкретными обстоятельствами места и времени. И она приносила успех, пока соответ-ствовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное продолжение ее и после того, как фактическое неравенство было в основном преодолено, губительно сказалось сначала на судьбе Советского Союза, а затем и самой России.
В итоге русский народ сам оказался фактически в неравном положении в своей собственной стране. Сегодняшнее его состояние не имеет прецедентов в новой и новейшей истории Российского государства.
Русские оказались крупнейшим в мире разделенным народом. И это разделение настолько глубоко и многомерно, что заставляет говорить о реальной угрозе исчезновения русских как нации.
Они разделены географически. Двадцать пять миллионов человек в одночасье превратились в иностранцев в своем Отечестве, где они подвергаются дискриминации и вытеснению. Не лучше их положение и в некоторых так называемых национальных окраинах РФ.
Они разделены социально на “новых” и “старых” русских, пропасть между которыми углубляется с каждым днем.
Они разделены идеологически. Идет беспримерное по своим масштабам наступление на русскую культуру, в том числе на такую составляющую национального самосознания, как православие.
Русских пытаются лишить национальной самоидентификации, растворить в каком-то безличном мифическом “россиянстве”. Ликвидация упоминания о национальной принадлежности в паспорте нового образца есть попытка убить одним выстрелом двух зайцев: замести следы хозяйничанья националистов и еще больше подорвать национальное самосознание русских.
Снизились солидарность и чувство национального самосохранения русского народа. А ведь именно они служили главными скрепами Советского Союза и России. Помимо других причин, Союз распался еще и по причине политической пассивности русского населения союзных республик.
А в самой Великороссии, прежде всего в ее исконных исторических областях, народ в буквальном смысле вымирает. Возвратились болезни, о которых не слыхивали со времен гражданской войны. Безумных масштабов достигли наркомания и спаивание населения дешевыми суррогатами. По всем критериям, принятым в мировом сообществе, идет геноцид русского народа.
Вопрос национальной сердцевины
Все это заставляет сделать вывод, что конкретная форма национального вопроса в современной России — это уже не вопрос “национальных окраин”, а вопрос национальной сердцевины. Он касается теперь в первую очередь не меньшинства, а подавляющего большинства населения России.
Я не хочу сказать, что у нерусских народов нет будто бы никаких проблем. От последствий “перестройки” и “реформ” страдают все, в помощи нуждаются все. И мы никогда и ни при каких условиях не скажем, что кого-то можно бросить на произвол судьбы. Но политика есть искусство добиваться целей в условиях ограниченности ресурсов. Поэтому политика есть система приоритетов. Если наша цель — спасение и укрепление единства Отечества, то приоритет — возрождение русского народа. Ибо центробежные факторы, под воздействием которых разваливается Россия, сегодня другие, нежели 80 лет назад. Тогда это было ущемленное положение национальных меньшинств. А сегодня — это ослабление русского народа как естественного цен-тра притяжения. Продолжение этого процесса не принесет счастья и благополучия ни одному из живущих в Российском государстве народов, ибо их судьба теснейшим образом связана с судьбой русских. Вот о чем, к сожалению, пока редко задумываются “радетели национальных интересов”.
Государственное будущее России зависит не столько от улещивания региональных князьков, сколько от восстановления русским народом своих материальных и духовных сил, своего национального единства. На сепаратизм окраин существует только один действительно серьезный ответ — укрепление единства и мощи русского народа не для завоевания окраин, а ради восстановления его роли как центра притяжения.
Слабый народ таким центром быть не может. Конечно, все народы равноправны. Но они не равны по численности, по общему весу, по выпавшей им исторической роли. И попытки ликвидировать такое естественное неравенство означают по сути попытку расчленения страны и разрушения государства.
Нужно уметь отделять национальные чувства от интересов прикрывающихся ими реакционных общественных сил. Но нужно уметь и другое — видеть связь национальных интересов с интересами социального прогресса.
Кое-кому до сих пор кажется странным, что российские коммунисты связывают свои надежды на лучшее будущее для своего Отечества с патриотизмом. А как же, мол, интернационализм?
Во-первых, от интернационализма коммунисты ни в коем случае не отрекаются. Во-вторых, совершенно непозволительно противопоставлять патриотизм и интернационализм как взаимоисключающие категории. В-третьих, нельзя не замечать ярко выраженного антикапиталистического, антибуржуазного пафоса патриотизма в России, а тем более нельзя выдавать патриотизм за социально нейтральное явление.
В обществе и в партии обсуждается идея “соединения” социализма и патриотизма. Одни — за, другие — против. Но сам вопрос поставлен некорректно. Это соединение давно уже факт, и произошло оно не в головах теоретиков, а в самой истории России. Известно, что внутри КПСС существовали и боролись фактически две партии. Одна из них, продолжающая ныне благополучно здравствовать под собирательным наименованием “партия власти”, всегда глядела на страну как на свою добычу. Патриотизм был для нее пустым звуком и без колебаний приносился в жертву собственным интересам, прикрываемым сначала вывеской “мировой революции”, а затем — “возвращения в мировую цивилизацию”.
Другая партия, идейным и политическим правопреемником которой стала КПРФ, всегда выступала вы-разителем народных, следовательно, и национальных, государственных интересов России. В нашей, ленин-ской, партии интернационалистская социалистическая идея никогда не была отделена от патриотической. И эту славную традицию мы будем продолжать и развивать с учетом новых мировых явлений — так называемой глобализации.
