"Независька" о В. М. Пуришкевиче (*+)
http://ng.ru/printed/style/2004-02-27/24_purishkevich.html
ДУМСКИЙ ШУТ ПУРИШКЕВИЧ
Бросаться стаканами народные избранники начали еще на заре российского парламентаризма
Валентина Рогова
Жизнь Владимира Митрофановича Пуришкевича, одного из лидеров крайне правых в предреволюционной Государственной Думе, для
современников походила на авантюрную фильму (или разбойничью, как тогда именовали этот жанр). Он был самой противоречивой фигурой
периода <думской монархии>, становления публичной политики в России.
Пуришкевич впервые заявил о себе как о политике национального масштаба на земской службе в Аккерманском уезде: спас крестьян от
голода и не допустил продажи ими земли за бесценок (наладил сбор пожертвований, открыл 20 бесплатных столовых). Однако свой
организаторский талант он растратил на создание партий власти - Союза русского народа и Русского народного союза имени Михаила
Архангела, не способных подняться, как вынужден был констатировать сам Пуришкевич, выше <уездной колокольни>, тогда как <надо на
Россию глядеть с колокольни Ивана Великого>.
В Думе у него была репутация <шута>, <платного депутата на роли скандалиста>. Он швырял с трибуны Таврического дворца в П.Н.
Милюкова стаканом с водой только потому, что у лидера конституционных демократов было неподобающее - по его, Пуришкевича,
разумению - выражение лица. Правнук польского аристократа декабриста А.О. Корниловича и внук кишиневского протоиерея, Пуришкевич был
трибуном борьбы с инородцами и стал поэтому первым депутатом, удаленным с заседания Думы за недостойное поведение. Он покидал зал с
криками: <Позор вам, а не мне! Клоака, а не Дума! Хулиганы!> Известно, что его постоянно сравнивали с Катоном Старшим: по преданию,
о чем бы этот римский политик ни высказывался в сенате, всегда заключал: <Я полагаю, Карфаген должен быть разрушен>, а Пуришкевич
каждый раз призывал правительство покончить со <всемирным еврейско-масонским заговором>.
Со страстью к думским скандалам в нем соперничала цензорская страсть. Узнав, что в Драматическом театре В.Ф. Комиссаржевской
репетируют <Саломею> Оскара Уайльда, Пуришкевич пришел в ярость: в пьесе была представлена неканоническая версия гибели Иоанна
Крестителя. Этой постановкой, получившей разрешение цензуры, театр намеревался открыть сезон 1908-1909 гг. Уже после того, как
успешно прошла публичная генеральная репетиция <Саломеи> в интерпретации Н.Н. Евреинова, Святейший Синод запретил спектакль,
усмотрев в нем богохульство. Пуришкевич одержал победу. Для Комиссаржевской и ее театра она имела роковые последствия. Как
свидетельствует Ф.Ф. Комиссаржевский, <на постановку <Саломеи> была затрачена огромная сумма, из театрального капитала практически
ничего не осталось>, театр был закрыт, Вера Федоровна уехала в гастрольную поездку по провинции. В Ташкенте она заболела черной
оспой и умерла...
Особые отношения были у Пуришкевича с десятой музой. Вот характерная заметка из прессы: <Петербург. Любопытный эпизод разыгрался в
нашем театре . Во время демонстрирования того места картины <Блуждающая душа>, где апостол Петр не допускает душу в
рай, из мест для публики раздалась отборная ругань. <Это богохульство! Это издевательство над религией!> - кричал неизвестный
господин. Когда явился администратор театра, неизвестный господин назвал себя членом Государственной Думы Пуришкевичем и потребовал
снять картину с программы. Дирекция театра вырезала то место картины, где появляется апостол Петр. Через несколько дней местный
пристав, получивший по этому поводу предписание градоначальника, подтвердил требование Пуришкевича о снятии картины>.
Русская киновольница постоянно раздражала Пуришкевича. Здесь ему пришлось вступить в борьбу с Ватиканом. Тогда на отечественном
кинорынке господствовали импортные картины, в основном из Франции и Италии. А Католическая Церковь всячески поддерживала <ярмарочный
электрический театр> в создании картин религиозного содержания. Православная же Церковь гнушалась синематографа. В России
специальным указом Святейшего Синода, впоследствии подтвержденным Министерством внутренних дел, показ на экране сюжетов из
Священного Писания был запрещен.
Если в столицах империи чистоту кинонравов еще удавалось кое-как блюсти, то провинция оставалась без присмотра - Пуришкевич
вынужден был во все филиалы Русского народного союза телеграфировать директивы о надзоре за репертуаром кинематографов. Членам этой
организации вменялось в обязанность контролировать составление полицейских протоколов на фильмы религиозного содержания.
Тем не менее в 1916 г. в кинотеатрах разразилось немыслимое: при демонстрации официальной хроники императорского двора -
возложения на себя Николаем II Георгиевского креста - публика кричала: <Царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка с Григорием!> Когда
же Пуришкевич принял участие в убийстве Распутина, Николай II сослал своих родственников-убийц, но тронуть Пуришкевича не посмел.
В годы Первой мировой войны Пуришкевич прекратил партийную работу, отказался от своего привычного стиля поведения - дебошей,
скандалов, политической брани. Он самоотверженно работал на фронте уполномоченным Красного Креста, создал свой отряд - образцовый
санитарный поезд.
Большевики Пуришкевича арестовали, поместили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, отдали под Петроградский революционный
трибунал. Защищали его звезды дореволюционной юриспруденции - блестящие адвокаты, участники политических процессов Н.С. Таганцев и
О.О. Грузенберг (друг П.Н. Милюкова). На суде Пуришкевич держался мужественно. Власть большевиков объявил нелегитимной. От
помилования в обмен на обещание не бороться с большевиками отказался, но все равно декретом Петросовета от 1 мая 1918 г. был
амнистирован. Пуришкевич направился на юг, к Деникину. Но никто его уже не воспринимал всерьез. В феврале 1920 г. он умер в
Новороссийске от сыпного тифа.
