От полковник Рюмин Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 16.09.2003 01:07:24 Найти в дереве
Рубрики 11-19 век; Версия для печати

Еще про Михайлу Иларионовича Кутузова - большой отрывок

В связи со всеобщим негодованием в уважаемом сообществе, вызванным написанной каким-то вундеркиндом статейкой-пасквилем о М.И.Кутузове, хочу предложить в качестве исторического курьеза отрывок из классики отечественной антимасонской литературы – изданного в 1934 году в Харбине труда русского эмигранта, бывшего министра внутренних дел в белогвардейском дальневосточном правительстве в 1922 году Василия Федоровича Иванова.

Книга эта с тех пор ни разу не переиздавалась, но была все же довольно-таки широко известна в России по самиздатовским перепечаткам. Еще в 80-е годы она ходила по рукам, отпечатанная на машинке в четырех частях. И многих она тогда перепахала (с), заставила проникнуться глубиной вопроса. Да.

Отрывок довольно объемный, а вставку, посвященную Ф.В.Ростопчину, я оставил как более относящуюся к тематике форума, в связи с годовщиной начала Московского пожара (15 сентября).
____________________________________________

В. Ф. Иванов

Русская интеллигенция и масонство

Царствование Императора Александра Павловича

Глава седьмая
...

...В воззваниях Синода указывалось, что Наполеон грозит «потрясением Православной Греко-Российской Церкви, тщится наваждением дьявольским вовлещи православных в искушение и погибель» , что он во время революции поклонялся истуканам, человеческим тварям и блудницам, наконец, «ко вящему посрамлению Церкви Христовой задумал восстановить синедрион, объявить себя Мессией, собрать евреев и вести их на окончательное искоренение всякой христианской веры» .

Отправляясь в Россию, Наполеон действовал по своему излюбленному плану: обещал всем, что каждого интересовало. Дворянству была обещана конституция, мужикам — земля и воля от помещиков, а наиболее крайним элементам масонства — искоренение православной церкви путем насмешек над верованиями народа и осквернением святынь...

Россия православная могла считаться обреченной.

Манифест Царя от 6 июля, прочитанный Шишковым московским дворянам, которых собралось в Благородном собрании до тысячи, последние выслушали со сдержанным молчанием. Но не то было в зале, где были собраны купцы: молчаливое внимание быстро перешло в гнев; когда же Шишков произнес слова, что неприятель с лестью на устах несет в руках оковы, тогда негодование выразилось в сильнейшей степени: ударяли себя в голову, рвали на себе волосы, ломали руки, видны были слезы гнева...

Глумление над верой и поругание святынь подняло православный народ против злодея.

Но положение России было более чем страшное: дворянская интеллигенция была за Наполеона, против России, она во имя великих принципов 89-го года готова была продать веру своих дедов и отцов, монархию и свое прошлое.

В 1812 году спасли Россию мужество и твердость Императора Александра, чистый патриотизм Барклая де Толли, Растопчина, Шишкова, Аракчеева.

«Трудно найти в России половину Пожарского, целые сотни есть готовых пойти по стопам Робеспьера и Сантера» —так характеризовал тогдашнее положение Растопчин.

План похода Наполеона — поход из Смоленска в Москву — был основан на мысли, что неприятель для спасения столицы даст сражение, что он будет разбит, что Москва будет взята, что Александр для спасения заключит мир. В случае упорства Царя Наполеон надеялся найти в Москве достаточно ресурсов для зимовки и рассчитывал еще оттуда вызвать крестьянское восстание.

Этот план был разрушен Барклаем и графом Растопчиным.

Барклай де Толли принял план отступления, втягивания Наполеона в глубь страны и организацию народной войны. Растопчин своим огненным «красным петухом» в Москве сорвал все стратегические планы Наполеона.

План, принятый Барклаем, не мог нравиться Наполеону, и его друзьями, русскими масонами, поднимается кампания в обществе, идет агитация против Барклая, которого обвиняют в государственной измене. Пораженцы и предатели масоны играют на национально-патриотической струне. Барклая, который не совершил ни одной важной стратегической ошибки, устраняют. Государь уступает голосу общественности. На пост главнокомандующего выдвигается Михаил Илларионович Кутузов, которого Александр презирал как бездарного полководца, интригана и одного из главных участников убийства своего отца.

Масонство представляло настолько большую силу, что кандидатура своего брата — масона Кутузова — была обеспечена.

Что М. И. Кутузов был масоном — нет сомнений. «Первое посвящение князя М. И. Голенищева-Кутузова Смоленского в таинства вольнокаменшицкого ордена, — пишет Соколовская, — свершилось в Регенсбурге, в ложе "К Трем Ключам". Князь Кутузов, по словам масонов, пришел искать в ложе ордена сил для борьбы со страстями и ключа от тайн бытия.

С течением времени он был принят в ложах Франкфурта, Берлина, Петербурга, Москвы и проник в тайны высоких степеней. При посвящении в 7-ю степень шведского масонства он получил орденское имя "Зеленеющий Лавр" и девиз "Победами себя прославит"».

В масонском ордене Кутузов, — пишет Т. Соколовская, — занимал высокое место у кормила ордена и постоянно был опорою вольнокаменщицкого братства. Не подлежит сомнению, что сила сплоченного масонского братства в свой черед способствовала назначению князя Кутузова предводителем наших вооруженных сил в борьбе с великим предводителем великой армии».

Имя Кутузова среди масонской братии при жизни пользовалось большим почетом, а «посмертная оценка жизнедеятельности князя Кутузова, — пишет Соколовская, — была произнесена великими витиями масонами в великолепной траурной ложе, совершенной в июле месяце 1813 года. Торжество печального обряда поминовения масоны совершили в залах петербургского музыкального общества под председательством И. В. Бебера и в присутствии многих сотен братьев»* [Т. О. Соколовская. Возрождение масонства при Александре I. в его прошлом и настоящем. Т. II. С. 194—195.].

Бездарный как полководец, Кутузов нужен был русским и французским масонам в достижении общей цели, и он был против воли и желания Императора назначен главнокомандующим.

В день отъезда Кутузова к армии Александр сказал:

«Публика желала назначения его, я назначил его: что касается меня лично, то я умываю руки».

В письме к своей сестре Екатерине Павловне Император еще резче подчеркнул, что назначил Кутузова вопреки своему убеждению* [А.Князьков. М.И. Голенищев-Кутузов. – Отечественная война и русское общество. М. 1911-12. Т. IV. С. 6].

Назначение Кутузова сперва ничего не изменило, продолжалось выполнение плана Барклая де Толли, то есть затягивание Наполеона с его громадной армией в глубь необъятных просторов России.

Опасения Государя в ненадежности Кутузова оправдались в полной мере.

Во время сражения под Бородином Кутузов проявил полную бездарность и нераспорядительность.

Позиция, выбранная для боя, была не сильная и укреплена слабо; профиль укреплений был настолько незначителен, что кирасиры Тильмана во время атаки на батарею Раевского перескочили ров и бруствер без особого труда. Позиция была занята неправильно, почему во время боя пришлось половину войска переводить по полю сражения к центру и левому флангу позиции.

Бородинская битва происходила без участия Кутузова, он ничем не руководил, ничем не распоряжался, все делалось другими, помимо его. Жозеф до Местр в своем донесении сардинскому королю 2 июня 1813 года пишет: «Битвой (Бородинской) распоряжались собственно Барклай, искавший смерти, и Багратион, нашедший ее там». Но когда после Бородинского боя все равно пришлось оставить Москву и отступать, то есть выполнять тот же план Барклая, Кутузов в своем донесении всю вину оставления Москвы перелагает на Барклая. В конце этой реляции Жозеф де Местр с негодованием писал: «Какая низость, какая глупость — чтобы называть вещи их настоящим именем! Мало преступлений, подобных тому, чтобы открыто приписать весь ужас и гибель Москвы генералу Барклаю, который нерусский и у которого нет никого, чтобы его защитить».

ГРАФ ФЕОДОР ВАСИЛЬЕВИЧ РАСТОПЧИН И ЕГО ПОДВИГ

Назначение Кутузова масоны могли праздновать как свою большую победу, но этому торжеству помешал великий русский человек граф Растопчин, который прекрасно знал сущность масонства и не первый год с ним вел отчаянную борьбу.

В 1807 году из-под его пера вышла небольшая книжка: «Мысли вслух на красном крыльце ефремовского помещика Силы Андреевича Богатырева». Книга обошла всю Россию и имела исключительный успех. «Растопчин, — по словам одного современника, — был
в этой книжке голосом народа, не мудрено, что он был понят всеми русскими». Герой этой книги Богатырев нападает на рабское следование всему французскому, осуждает молодежь, «отечество которых на Кузнецком мосту, а Царство Небесное — Париж», и бьет тревогу по поводу революции во Франции.

Богатырев, полный ненависти, восклицает: «Революция — пожар, французы — головешки, а Бонапарте — кочерга».

Оценивая достижения революции и ее цели, Богатырев говорит: «Ведь что проклятые наделали за эти двадцать лет! Все истребили, пожгли и разорили. Закон попрали, начальство уничтожили, храмы осквернили, царя казнили, да какого царя — отца! Головы рубили, как капусту; все повелевали: то тот, то другой злодей. Думали, что это будет равенство и свобода, а никто не смел рта разинуть, носа показать, и суд был хуже Шемякина; только и было два определения: либо в петлю, либо под нож. Мало показалось своих резать, стрелять, топить, мучить, жарить, есть; опрокинулись к соседям и начали грабить и душить, приговаривая: после спасибо скажете»* [В.Н. Бочкарев. Консерваторы и националисты в России в начале XIX века. Т. II. C. 207].

«Монархист в полном значении слова, — говорит о Растопчине князь Вяземский, — враг народных собраний и народной власти, вообще враг так называемых либеральных идей, он с ожесточением, с какой-то маниакальной "идеэ фикс" везде отыскивал и преследовал якобинцев и мартинистов, которые в глазах его были те же якобинцы».

Он знал о замыслах русских масонов и совершенно правильно расценивал обстановку того времени. «Московские и петербургские масоны, — говорил он, — поставили себе целью произвести революцию, чтобы играть в ней видную роль, подобно негодяям, которые погубили Францию и поплатились собственною жизнью за возбужденные ими смуты».

Граф Растопчин все время бил тревогу и предупреждал о той страшной роли, которую они могут сыграть в руках Наполеона. «Я не знаю, — пишет он, — какие сношения они могут иметь с другими странами, но я уверен, что Наполеон, который все направляет к достижению своих целей, покровительствует им и как-нибудь найдет сильную опору в этом обществе, столь же достойном презрения, сколько опасным. Тогда увидят, но слишком поздно, что замысел их не химера, а действительность, что они намерены быть не посмешищем дня, а памятным в истории и что эта секта не что иное, как потаенный враг правительства и государей»**[Там же. C. 211]

При нашествии Наполеона Растопчин повел гениальную борьбу за спасение России. Это был верный слуга Государя и России, которую так цинично и открыто предавали дворяне-масоны. Он боролся с клеветой и интригами фрондирующего дворянства, напичканного французскими идеями. Это была очень трудная борьба.

«Все злые слухи, — пишет он Александру 13 августа 1812 года, — распускаемые с целью обвинить вас, все это идет от мартинистов, и всех неистовее университет, состоящий из якобинцев-профессоров и воспитанников».

В письме от 8 сентября он сообщает о молве, гласящей, что Александр дозволил Бонапарту «проникнуть» в свои владения с тем, чтобы он провозгласил свободу от имени русского царя. Растопчин все свои меры до Бородинском битвы объясняет необходимостью «поддержания спокойствия в народе». Он хотел «рассеять и занять внимание в народе» (отвлечь внимание народа). «Москва, — говорил он, — действовала на всю страну, и будь уверен, что при малейшем беспорядке между жителями ее все бы всполошилось. Нам всем известно, с какими вероломными намерениями явился Наполеон. Надо было их уничтожить, восстановить умы против негодяя и тем охранить чернь, которая везде легкомысленна» (письмо к Волковой).

Главная задача Растопчина заключалась в том, чтобы очистить Москву от нежелательных элементов, и он блестяще справился с этой задачей.

«Я весьма заботился, — объяснял Растопчин, — чтобы ни одного сенатора не оставалось в Москве, и тем лишить Наполеона средств действовать на губернии посредством предписаний или воззваний, выходивших от сената. Таким образом, я вырвал у Наполеона страшное оружие, которое в его руках могло бы произвести смуты в провинциях, поставить их в такое положение, что не знали бы, кому повиноваться».

Сенат, конечно, был заполнен масонами, и принятие такой меры диктовалось крайней необходимостью. Растопчин, по его словам, «узнал, что трое сенаторов, принадлежавших к партии мартинистов (Лопухин, Рунич, Кутузов), предложили послать депутата в главную квартиру, чтобы узнать от главнокомандующего, не в опасности ли находится Москва, и пригласить меня в Сенат, чтобы я сообщил сведения о способах защиты и мерах, какие я намереваюсь предпринять в настоящих обстоятельствах. Вся эта проделка была делом самолюбия, и Сенат хотел присвоить себе право верховной власти».

Затея масонов-сенаторов успеха не имела. 30 августа адъютант Растопчина явился в Сенат и приказал от имени Растопчина закрыть заседание и «немедленно выехать из Москвы».

Не любивший Растопчина Рунич в таких словах охарактеризовал его значение: «Растопчин, действуя страхом, выгнал из Москвы дворянство, купцов и разночинцев для того, чтобы они не поддавались соблазнам и влиянию наполеоновской тактики. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые он приписывал иностранцам, которых он в то же время осмеивал. Он спас Россию от ига Наполеона».

Растопчин принял все меры к тому, чтобы, заняв столицу, неприятель в ней нашел себе могилу. После занятия Москвы наступило общее уныние. По словам графини Эдлинг, «с минуты на минуту ждали волнения раздраженной и тревожной толпы. Дворянство громко винило Александра в государственном бедствии, так что в разговорах редко кто решался его извинить или оправдывать».

При дворе были видимо напуганы и хотели мира.

Но это уныние сменилось общим народным гневом против французов, который зажег Растопчин пожаром Москвы. Пожар Москвы был предусмотрен им заранее. Он уже после сдачи Смоленска пишет, что если французы возьмут Москву, то «народ русский, следуя правилу не доставаться злодею, обратит город в пепел, и Наполеон вместо добычи получит место, где была столица».

«Если вы Москву оставите, она запылает за вами», — говорил Растопчин Ермолову уже перед самой сдачей столицы.

«Москва в руках Бонапарта будет пустыней, если не истребит ее огонь, и может стать ему могилой», — пишет Растопчин Императору Александру.

«Город уже грабят, — сообщает Растопчин жене, — а так как нет пожарных труб, то я убежден, что он сгорит».

«Я хорошо знал, — пишет Растопчин через неделю (9 сентября) жене, — что пожар неизбежен».

Умышленный поджог графом Растопчиным Москвы не подлежит сомнению, хотя враги России и друзья Наполеона и помешали ему выполнить эту задачу до конца.

«Моя мысль поджечь город до вступления в него злодея, — сообщает 11 сентября Растопчин жене, — была полезна. Но Кутузов обманул меня! Было уже поздно».

Эта же мысль проводится графом Растопчиным и в письме на имя Императора от 13 октября, в котором он доносит: «Скажи мне два дня раньше, что он (Кутузов) оставит Москву, я бы выпроводил жителей и сжег ее»* [С. П. Мельгунов. Кто сжег Москву? — Отечественная война и русское общество. Т. IV. С. 169.].

Но несмотря ни на что, Растопчин свой долг исполнил. Москва запылала, и Наполеону вместо отдыха пришлось тушить пожар Москвы и бороться с поджигателями. Пожар не дал Наполеону почить на лаврах и явился одной из важных причин расстройства его армии.

Пожар Москвы перевернул самосознание русского народа. «Пожар Москвы придал войне характер народный и религиозный», — заметил иностранец Домерг.

Своим поведением после занятия Москвы французы на каждом шагу глумились над религиозными и национальными чувствами. Маршал-масон Даву занял под свою квартиру Чудов монастырь, величественная святыня русского народа Успенский собор был превращен в конюшню.

Масонская армия Наполеона не могла поступить иначе, ибо на своих знаменах она несла войну всем христианским церквам во имя разума.

Все расчеты Наполеона и его предположения не оправдались.

Волнения крестьян, на что так рассчитывал всемирный поджигатель, не последовали.

Русское купечество в 1812 году выявило себя верными сынами родины. Многие купцы жертвовали на национальное дело защиты отечества целые состояния.

Лучшая часть дворянства, не зараженная масонством, сохранила верность Государю и Родине. «Дворяне, — пишет одна современница, — жертвовали, вооружая на свой счет ратников из своих крестьян, от 25 человек одного, а купечество — деньгами; всякий по своему усердию. Весьма многие жертвовали по 20, 30 и 50 тысяч рублей».

Выехав из Москвы до вступления в нее неприятеля, Растопчин из Владимира обратился с воззванием к крестьянам Московской губернии. Описав злодейства французов, их надругательства над святынями, Растопчин предостерегал крестьян против «ласки» злодеев.

«Ужли вы, православные, верные слуги Царя нашего, кормилицы матушки каменной Москвы, на его (Наполеона) слова положитесь, дадитесь в обман врагу лютому, злодею кровожадному? Отымет он у вас последнюю кроху, и придется вам умирать голодною смертью! Проведет он вас посулами, а коли деньги даст — то фальшивые, с ними же будет вам беда!»

Растопчин призывал крестьян к беспощадному истреблению «гадины заморской».

Слова его афиш били по сердцу русского человека и поднимали на подвиг и самопожертвование.

КУТУЗОВ И ЕГО ДЕЙСТВИТЕЛЬНАЯ РОЛЬ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

После недостойного поведения в сражении при Бородино Кутузов проявляет еще большую нераспорядительность.

Барклай де Толли подал рапорт об увольнении его из армии по болезни, но истинная причина его отставки заключалась в бездарности главной квартиры.

Вот содержание этого важного исторического документа.

«С сердцем, исполненным горести, — пишет Барклай де Толли, — я был принужден как по причине расстроенного здоровья, так и по обстоятельствам, которые буду иметь честь объяснить, усердно просить Вашу Светлость избавить меня от командования армиею. Решимость оставить армию, с которой я желал жить и умереть, мне стоит многих сожалений. Но я считал это своею обязанностью для пользы службы моему Государю и для личного успокоения просить, как милости, позволения удалиться. Но время решительное, когда грозная опасность отечества вынуждает отстранить всякие личности, вы позволите мне, Князь, говорить Вам со всею искренностью и обратить Ваше внимание на все дурное, которое незаметно вкралось в армию или без Вашего соизволения, или не могло быть Вами замечено.

Управление армиею, так хорошо установленное, в настоящее время не существует. Ваша Светлость начальствует и дает приказания, но генерал Беннигсен и все те, которые Вас окружают, также дают приказания и отделяют по своему произволу отряды войск так, что тот, кто носит название Главнокомандующего, и его штаб не имеют об этом никаких сведений до такой степени, что в последнее время я должен был за получением сведений о различных войсках, которые были отделены от первой армии, обратиться к Вашему дежурному генералу, но и он сам ничего не знал. Чтобы узнать, где находятся казаки этой армии, отнеслись к генералу Платову, но и он ничего не знал. На этих днях мне был прислан приказ: отделить часть кавалерии для подкрепления арьергарда, и при этом забыли, что вся кавалерия, не исключая кирасир, уже была отделена, о чем меня даже не уведомили.

Квартирмейстерская часть совершенно расстроена, потому что нет генерал-квартирмейстера; сегодня это Толь, завтра Нейтгарт, на другой день Хоментовский и прочие исполняют эту должность, и все офицеры этой части, которые были распределены между главною квартирой и различными корпусами и каждый из них имел свое назначение, составляют теперь свиту генерала Беннигсена, который употребляет их так, что недавно никто не знал, по какой идти дороге и где остановиться.

Обе армии, зная только, что надо следовать большою дорогой, шли без порядка. Экипажи, артиллерия, кавалерия, пехота, часто изломанные мосты останавливали движение, о починке которых не прилагалось никаких стараний. Приходя после утомительного перехода на назначенное место, войска бродили остаток дня то влево, то вправо, не зная, где остановиться, и наконец останавливались по сторонам большой дорога в колоннах, без биваков и продовольствия. Я сам за несколько дней не имел при себе никого из квартирмейстерского корпуса, который мог бы дать мне сведения о переходах и стоянках.

Корпус путей сообщения, образованный при армии для наблюдения за дорогами и мостами и который под начальством полковника Монфреда прекрасно исполнял свои обязанности, отделен от армии.

Генерал Беннигсен отдал его под начальство Ивашева, присоединил к нему и всех пионеров обеих армий — 800 человек конных и 2000 пеших ополченцев, несмотря на то, что по пути нет ни мостов, ни приготовленных дорог, а старые офицеры этого корпуса или уволены, или разосланы так, что я ничего об этом не знаю, хотя они и принадлежат к армии.

Две трети армии со всею кавалериею, хотя она так расстроена, что не может более служить, находятся в арьергарде и исключены из всякой зависимости от Главнокомандующего армией, потому что они получают приказания только от генерала Беннигсена и ему представляют донесения, и я должен иногда выпрашивать, так сказать, как милости, сведений, что делается в арьергарде.

Три раза в день отдаются приказания атаковать неприятельские аванпосты и три раза отменяются. Наконец приводятся бесполезно в исполнение около вечера без цели и основания, потому что ночь заставляет прекратить действия. Подобные поступки заставляют опасаться, что армия потеряет всякое доверие к своим начальникам и даже храбрость.

Вот, Князь, верная картина армии и положения того, кто после заслуг, оказанных отечеству, находится в несчастном состоянии подпасть ответственности и страдать за все дурные последствия, которые он предвидел и не имел никакой власти предупредить их.

При этих обстоятельствах, которые еще усиливает враждебная партия своим смертельным ядом, когда величайшее несчастье может последовать для армии, пользы службы требуют, по крайней мере с моей стороны, не ронять достоинства Главнокомандующего.

Моя честь, мое имя вынуждают меня, как честного человека, на этот решительный шаг. Армия, которая находится не под начальством одного, но многих, не может не приблизиться к совершенному разложению.

Все эти обстоятельства в совокупности расстроили мое здоровье и сделали меня неспособным продолжать службу»*[Подп. А. А. Кожевников. Русская армия в период от сдачи Москвы до Тарутина. — Отечественная война и русское общество. М., 1911—1912. Т, IV. С.104-106.].

Еще более безотрадную картину состояния русской армии излагает граф Растопчин.

«Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников, и они грабят на глазах у своего начальства. В эту минуту на 50 верст отсюда страна разорена совершенно, гвардейцы действуют заодно с остальными. Расстреливать невозможно, нельзя же казнить смертью по несколько тысяч человек в день. Князя Кутузова больше нет — никто его не видит: он все лежит и много спит! Солдаты презирают и ненавидят его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казачком, много занимает его... Необходимо для предотвращения мятежа отозвать и наказать этого старого болвана и царедворца; иначе произойдут неисчислимые бедствия. Кутузов — старая баба, сплетница, потерял голову (8 сентября)» *[ Там же. С. 106-107.].

Кутузов при отступлении Наполеона во время преследования его нашими войсками не предпринимал никаких мер, чтобы разом покончить с расстроенной французской армией. 2 октября Государь обращается с рескриптом на имя главнокомандующего, в котором упрекает последнего в медленности и нерешительности.

«Теперь вы получите мою полную исповедь: я знаю, что фельдмаршал ничего не сделал того, что бы был должен сделать, ничего не предпринял против неприятеля, что был обязан», — сказал Император Александр 12 декабря в Вильне генералу Вильсону.

Пожар Москвы вызвал народную войну. Положение Наполеона с каждым днем ухудшалось. Его армию захватила деморализация. Голодные французские солдаты разбрелись по окрестностям Москвы в поисках хлеба и продовольствия. Начались грабежи, убийства. Дисциплина в армии стремительно падала. Перед Наполеоном грозно стала дилемма; или мир, или гибель.

Начинаются переговоры о мире. 23 сентября в Тарутинском лагере происходит свидание Кутузова с парламентером Наполеона Лористоном. Кутузов охотно принял это предложение и решил обставить свидание полной тайной, назначив Лористону место встречи вне пределов лагеря, за линией наших форпостов, по дороге в Москву. Предполагалось все обделать келейно и преподнести проект мирового соглашения в ударном порядке. Эта комбинация тайного соглашения с Наполеоном масона главнокомандующего провалилась. Против неофициальных тайных переговоров Кутузова с Наполеоном запротестовали некоторые русские генералы и особенно английский агент при русской армии Вильсон. 23 сентября Вильсон устроил Кутузову сцену и, явившись к нему в качестве представителя штабных и армейских генералов, заявил, что армия сможет отказать ему в повиновении. Вильсона поддержали герцог Вюртембергский — дядя Императора, его зять герцог Ольденбургский и князь Волконский, генерал-адъютант, прибывший незадолго перед тем в армию с донесением из Петербурга. Кутузов уступил, и встреча с Лористоном состоялась в главной квартире в лагере.

Неудача с заключением мира не остановила Кутузова и в дальнейшем оказывать братскую помощь Наполеону.

После настойчивых советов приближенных и настояния Государя Кутузов согласился дать наступательный бой под Тарутином.

Бой под Тарутином — открытая измена главнокомандующего Кутузова.

«Когда наконец 3-й и 4-й корпуса вышли из леса и кавалерия главных сил была построена для атаки, французы уже начали отступление в полном порядке. Когда отступление французов было уже свершившимся фактом и французские колонны были уже за Чернишиной, Беннигсен двинул вперед свои войска.

Главные силы к моменту отступления французов были построены в боевой порядок. Несмотря на это и убеждения Ермолова и Милорадовича, Кутузов, однако, решительно отказался двинуть войска вперед, и была отряжена только часть легкой кавалерии для преследования неприятеля, остальные войска возвратились в Тарутинский лагерь»*[Там же. С. 106-107]..

Беннигcен был настолько взбешен действиями фельдмаршала, что после боя не счел даже нужным соблюсти перед ним воинскую вежливость и, принимая от него поздравление с победой, не слез даже с лошади.

В частных беседах он обвинял Кутузова не только в том, что тот из личного чувства его не поддержал главными силами, но что он умышленно задержал корпус Остермана.

Для многих вся эта история покажется чудовищной; с масонской же точки зрения так было нужно: масон Кутузов только выполнил свою обязанность в отношении своего брата (Мюрата), разбитого и попавшего в беду.

При преследовании отступающей армии Наполеона Кутузов не принимает достаточно сил и решительности, чтобы разом покончить с расстроенной французской армией. При отступлении Кутузов проявлял явно преступную медлительность.

«Поведение фельдмаршала приводит меня в бешенство», — пишет по этому поводу английский агент генерал Вильсон.

Та же самая нерешительность Кутузова проявляется под Красным. Заканчивая описание боя под Красным, французский мемуарист пишет: «Этот старец (Кутузов) исполнил наполовину и плохо то, что так мудро задумал».

Положение отступающей армии принимает катастрофический характер. Великая армия была лишена пропитания и отдыха, она находилась в положении преследуемого зверя. Народная война достигла высшей степени ожесточения. Народ, оскорбленный в лучших чувствах, пылал мщением. Французская армия потеряла организацию и дисциплину. Лошади были подбиты. Не было фуража и продовольствия. Солдаты занимались мародерством. Крестьяне истребляли французов, гнали неприятельских солдат из деревень, спугивали с биваков, просто приканчивали. Партизаны причиняли французской армии смертельные укусы. Французская армия была деморализована, и к гибели ее вели природа — суровая зима и плохие дороги, — а также неподготовленность и растерянность начальников. Русским войскам оставалось только довершить начатое разложение и привести «великую армию» с «великим Наполеоном» к капитуляции. Но в этот смертельный момент для французской армии Наполеона еще раз выручает главнокомандующий русской армией фельдмаршал Кутузов, который на пути через Бсрезину назначает масона адмирала Чичагова. Адмирал Павел Васильевич Чичагов был убежденный масон, который при дворе Павла резко критиковал существующие порядки, говорил о преобразованиях и восхвалял английские порядки. По собственноручному указу Павла Чичагов был заключен в Петропавловскую крепость. Собственный указ Императора Павла, посланный тотчас же военному губернатору, был такого содержания: «Якобинские правила и противные власти отзывы посылаемого к вам Чичагова принудили меня приказать запереть его в равелин под вашим смотрением». Это случилось 21 июля 1799 года. Павел был гневен, но отходчив, и потому заключение Чичагова было непродолжительным: его освободили в то же лето. Такому человеку было дано поручение уничтожить остатки армии Наполеона, привести ее к капитуляции, а самого Наполеона забрать в плен. Эту задачу Чичагов блестяще не выполнил. Он не только не задержал деморализованную армию, но сам был разбит со своим отрядом, который понес большие потери. Эта неудача есть результат измены Чичагова, который, как масон, обязан был щадить своего брата и оказать ему помощь в тяжелом положении.

Чичагов сделал то, что до него и после него в таких случаях делали масоны.

.............................

и т.д.

В общем, товарищи, нет более субъективной науки, чем история, и нет другой науки, где бы было столько неизвестного и подвергающегося сомнению. Да здравствует субъективизьм и тенденционность. Долой сухой набор последовательных цифр и фактов. Больше чувства.

С уважением,
А.Рюмин