Ошибочка вышла - это перепечатка. Вот полный текст интервью.
Арнольд Мери: задание было для меня неприятным
Расмус Кагге, ПМ
Двоюродный брат Леннарта Мери, Герой Советского Союза Арнольд Мери не чувствует за собой никакой вины за мартовские депортации с Хийумаа в 1949 году.
Охранная полиция (КаПо) недавно обвинила Арнольда Мери в геноциде и нападении на мирных граждан. По данным КаПо, есть доказательства связи Мери с проведенной на Хийумаа в марте 1949 года депортацией, в ходе которой из Эстонии в Сибирь был увезен 261 житель этого острова.
- Арнольд Мери, КаПо намеревается вскоре отдать вас под суд за геноцид. Ваш ответ на это?
- Я не считаю это правильным. Ведь КаПо вызывала меня в качестве свидетеля еще в 1995 году. На этом дело и закончилось. Сказали “спасибо” и отправили домой. Было семь лет полного спокойствия, и вдруг этот резкий телефонный разговор. Что случилось? Ведь ни одного нового факта за эти годы не добавилось.
- И все же, какова была ваша роль в мартовской депортации?
- То, что я участвовал в депортации 1949 года, стало известно уже в 1988 году, тогда на этот счет появилась статья в газете “Эдази”. Я был тогда первым секретарем ЦК комсомола Эстонии, и меня решили послать на время операции на Хийумаа в качестве особого уполномоченного, тогда в каждый уезд посылался один особый уполномоченный.
- Каким было ваше задание?
- Нас инструктировал непосредственно Николай Каротамм (первый секретарь ЦК КП Эстонии). Это происходило за неделю перед депортацией. Во-первых, мы должны были вместе с секретарем уездного комитета партии затребовать от органов безопасности (будущий КГБ) все списки высылаемых. Нам приказали следить, чтобы ненависть и излишнее рвение работников безопасности не превратили это дело в цирк. Приказали контролировать, чтобы все высылаемые включались в списки на законном основании.
- Кто попадал в эти списки?
- Было три группы: пособники немецких оккупантов, лесные братья с их агентурой и, в-третьих, кулаки.
Если с первыми и вторыми было все ясно, то насчет кулаков имелись факты, когда кое-кто понимал кулачество по-своему. Как правило, к кулакам причисляли лишь тех крестьян, которые систематически жили за счет чужой рабочей силы, и чье хозяйство основывалось на наемных работниках.
- Что, по данной вам информации, ожидало высылаемых?
- Каротамм говорил нам, что их увозят из страны временно, до тех пор, пока проходит массовая коллективизация и создание колхозов. Каротамм держался того мнения, что поскольку они вскоре вернутся назад, то с людьми не должно происходить ничего такого, что могло бы обозлить их еще больше, чем сам факт депортации.
Мы должны были обеспечить, чтобы отношение к выселяемым было корректным. Чтобы людям давалось достаточно времени, чтобы упаковать свои вещи, чтобы каждая семья могла взять с собой до полутонны имущества – одежду, рабочие инструменты, продукты…
- А что происходило на Хийумаа?
- Это задание было, естественно, неприятным для меня. Хотя я понимал, что если они останутся в Эстонии, то их судьба, вероятно, будет еще хуже. Вместе с секретарем Хийумаского комитета партии Йоханнесом Ундуском мы попытались получить от госбезопасности списки, но нам их не дали. Обещали, но не дали, и так продолжалось до вечера 24 марта, когда пришло сообщение, что ночью начнется высылка. В последней шифрограмме уже утром мы сообщили Каротамму, что снимаем с себя всякую ответственность за проведение операции, поскольку у нас нет для этого никаких возможностей.
- Что вы делали в день депортации?
- Мы с Ундуском посетили несколько хуторов, где проходило выселение. Но проверить, обоснованно или нет выселяется человек, уже не было возможности.
- И теперь КаПо обвиняет вас в участии в депортации?
- Единственное, что можно истолковать как наше активное содействие депортации, это случай в порту. Работники госбезопасности плохо организовали перевозку людей на материк и прислали корабль, который не смог подойти к причалу, потому что там было слишком мелко, и он встал в море в километре от берега. Это был скандал, люди уже с самого утра были свезены сюда, они сидели на узлах, голодные и без крыши над головой. Тогда мы и связались с адмиралом Балтийского флота и попросили быстро прислать какие-нибудь суда, которыми можно было перевезти людей на корабль. Вот это и был наш единственный активный шаг.
- Как происходила депортация на хуторах?
- Где мы были, там драматических ситуаций не замечалось. Момент был очень трудный, но странно, что люди вели себя солидно. Некоторые старые женщины и дети плакали, но таких было мало. Я представлял себе, что плача будет намного больше.
- Была ли у вас возможность отказаться от статуса особого уполномоченного?
- Конечно, была, но для этого я должен был сдать свой партбилет. И трудно предсказать, чем бы это тогда могло закончиться, возможно, и расстрелом.
- Какова ваша нынешняя оценка депортации?
- Депортацию следует осудить. Ясно, что это была антигуманная акция. Но относился к ней тогда и отношусь сейчас таким образом, что если бы ее не было, последствия были бы еще хуже. В первую очередь для тех, кого высылали. Они первыми стали бы выступать против коллективизации, и что ожидало бы их тогда, ясно всем. Поэтому я не оправдываю депортацию, но говорю о той безвыходной ситуации, которая была в то время. Конечно, я не навязываю свое мнение другим.
