От Сергей Зыков Ответить на сообщение
К All
Дата 23.02.2016 10:06:37 Найти в дереве
Рубрики WWII; ВВС; Версия для печати

Вероятно единственный такой случай - вернулся из плена с Золотой Звездой


попался очерк в
моделист-конструктор 1971-05
«У САМОЙ ДАЛЬНЕЙ ГАВАНИ СОЮЗА»
Г.Малиновский
Продолжить работу по ускоренному развитию производительных сил Дальнего Востока.
(Из Директив XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного ховлйства СССР на 1971-1975 годы)
Бригада нашего журнала - главный редактор Ю. Столяров н автор этого очерка - готовилась к вылету на Дальний Восток.
Мы перебрали в памяти все, что приходилось нам когда-либо слышать об этом замечательном крае. Знали, что он неузнаваемо изменился за годы Советской власти, но втайне надеялись увидеть если не героев книг Арсеиьева, то, во всяком случае, их потомков. Мы подготовились к встрече с явью и легендами Дальнего Востока, но легенда оказалась ближе, чем мы предполагали. Она в буквальном смысле летела вместе с нами. Мы узнали о ней от приветливой бортпроводницы, усаживаясь на свои места в огромном чреве ТУ-114 — рейсового самолета па трассе Москва — Хабаровск. Рассказав с большим знанием дела об особенностях воздушного корабля н совершаемого им рейса, она назвала командира экипажа: Николай Васильевич Пысин.
Николай Пысин... Герой Советского Союза, легендарный летчик-штурмовик, наводивший смертельный страх на фашистов в годы Великой Отечественной войны!
Подробности биографии Николая Васильевича мы узнали от него самого в короткие минуты отдыха, когда командир ненадолго покидал свою кабину н присоединялся к нашей компании в курительном салоне ТУ.
Он представитель комсомольского поколения 30-х годов. Сначала авиамоделист, затем курсант Центрального аэроклуба СССР имени Чкалова, Николай Васильевич накануне войны закончил авиационное училище н был направлен в морскую штурмовую авиацию. Трудная служба — атака вражеских объектов на море — таит в себе куда больше опасностей, чем штурмовка наземных целей. При заходе на корабль противника летчик должен пройти сквозь стену огня, иначе атака не будет результативной. А на такое способны немногие...
Двадцать пять фашистских транспортов отправил на дно Николай Пысин. После этого - прямое попадание зенитного снаряда в его самолет. Случилось это над сушей, а не над морем... Тяжело раненный П ысин оказался в плену. В части его считали погибшим. Но он продолжал бороться, сначала в фашистском госпитале, затем в лагерях для военнопленных. А свою медаль «Золотая Звезда» прятал во рту, прятал под досками барака в лагере, что-бы не попала она в руки врага. Затем - трудный побег, возвращение в свою часть. И как память о пережитом - зазубрины н царапины на «Золотой Звезде»...
— Уже сколько лет прошло, - задумчиво говорит Ннколай Васильевич, — а кажется, что это было только вчера... Но я уже не удивляюсь тому, что это было. Вокруг — вещи, куда более удивительные! Вот наш самолет ТУ-114: он ходит нз Москвы в Хабаровск, как пригородная электричка, на которой я езжу с Домодедовского аэродрома домой, в Москву. А вспомните 1936 год - по этому же маршруту совершил первый в истории беспосадочный перелет на Дальний Восток экипаж Валерия Павловича Чкалова. Между прочим, тоже на туполевском самолете АНТ-25. Но как далеко вперед шагнула иаша техника! Чкалов летел 56 часов 20 минут, не имея на борту никакой полезной нагрузки. А сегодня мы могли бы поместить его самолет в багажное отделение нашего ТУ-114 и за десять часов доставить вместе с экипажем к месту назначения...
ГОРОД ВОДЫ СОЛНЦА И КОРАБЕЛОВ
Таким встретил нас Хабаровск


справка

Пысин Николай Васильевич
Командир эскадрильи, БА, гвардии капитан КБФ 19.08.1944
http://blokada.otrok.ru/biogr.php?l=16&n=1ynv&t=2
ПЫСИН Николай Васильевич (19.12.1917 — 28.10.1975), Герой Сов. Союза. Род. в д. Сережино Угодско-Заводской вол. Малоярославецкого у. Калужской губ., там же учился в сел. шк. В 1930 переехал к отцу в Москву, где окончил 7 кл. шк. No 3 в 1932. Работал токарем, одновременно учился в аэроклубе. С 1938 — в ВМФ, в 1940 окончил Ейское военно-морское авиац. уч-ще. Служил на Тихоокеанском флоте в разведывательном авиаполку. На фронте с мая 1943. Ком. авиаэскадрильи 8 гв. шап 1 1 шад ВВС Черноморского флота, гв. кап. За умелое команд. эскадрильей, воспитание бесстрашных летчиков, проявленное личное мужество и геройство (к маю 1944 совершил 76 боевых вылетов, нанес поражение 6 судам, потопил 6 транспортов, 3 самоходных понтона и тральщик, сбил 2 вражеских самолета) указом Президиума ВС СССР от 19.08.1944 присвоено звание Героя Сов. Союза. После войны служил в ВМФ и ГВФ. Последнее воинское звание — подполк. Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны I степ., Красной Звезды, медалью «Золотая Звезда» и др. Похоронен в г. Москве на Донском кладбище.
Источн.: ГАКО, фР-31 10, оп. 4, д. 220.




очерк из книги 1965 года
ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕК
С. ЦУКАСОВ
Последний раз мы виделись с ним на аэродроме балтийских летчиков-штурмовиков под Палангой. Шел февраль сорок пятого. Ветер нашей победы уже шумел и над блиндажом командного пункта, и над зимним туманным морем, которое глухо ворочалось рядом, за лесом, и над землей, прикрытой низкими-низкими тучами, откуда летело невообразимое сырое месиво — то ли дождь, то ли снег... — Да, погода хуже не придумаешь, видимости никакой. А лететь надо, фронт запрашивает поддержку... — проговорил начальник штаба полка и повернулся к Николаю Пысину, командиру второй эскадрильи. — Кого бы вы, капитан, могли выделить? — Разрешите мне самому, — ответил он сразу, как будто ждал вопроса. — По такой погодке, полагаю, самое лучшее. А в пару кого-нибудь возьму. Из этого полета Пысин не вернулся... Напарник его рассказал, что линию фронта они пересекли на самой малой высоте и попадание снаряда зенитки, видимо, повредило мотор или управление. Самолет упал возле окопов противника, подорвавшись на своих же бомбах. На следующий день наши войска продвинулись на этом участке фронта, и трое офицеров полка выехали осмотреть все на месте. Они нашли кусок хвостовой части самолета, нераскрытый парашют, шлемофон. Спросили у солдат: — А что с летчиком и стрелком? — Один под самый взрыв угодил. А летчика подобрали. Схоронили утром в братской могиле.
Прошло девятнадцать лет, и вот мы с Николаем Васильевичем — живым и здоровым — разговариваем у него дома, в Черемушках. Конечно, я слышал после войны, что Пысин вернулся, но подробностей не знал, а свидеться удалось лишь теперь.
Николай Васильевич только что из Хабаровска, привел оттуда свой ТУ-114 — он командир экипажа. Но разговор не об этом рейсе; воспоминания, неизбежные и желанные при такой встрече, сразу уводят пас к далеким боевым дням.
* * *
Летом 1943 года огромный фронт, протянувшийся через всю страну, упирался крутой дугой в Черное море под Новороссийском. В Геленджик, где тогда находилась передовая база флота, и прибыл летчик Пысин. Представился товарищам: ровесник Октября, коммунист, три года прослужил на Дальнем Востоке... Определили его в знаменитый 8-й гвардейский авиаполк, который входил в состав 11-й штурмовой дивизии морской авиации.
Развернулось сражение за Тамань, и Пысина уже по первым боям признали в полку опытным летчиком. А скоро ему выдался случай вписать свою страничку в коллективную «науку побеждать».
На Анапский аэродром гитлеровцы спешно перебросили прямо из-под Берлина эскадрилью асов. Они хвастливо обещали наглухо прикрыть небо в треугольнике Феодосия — Анапа — Керчь, как раз там, где действовали штурмовики. Жаркие воздушные схватки шли над морем. Истребителей прикрытия не хватило, наши потери росли.
— Помощи просить не будем — гвардейцам это не пристало, — собрав летчиков, сурово и твердо сказал командир полка Герой Советского Союза Николай Челноков.— Сами ударим по асам, да так, чтобы от спеси и духу у них не осталось. Ясно? Будем штурмовать аэродром. Днем это невозможно, значит, ночью, когда нас никто не ждет.

На «Илах»... ночью? Многие удивились. Об этом на флоте пока не слышали. И потом, где же время для подготовки?
— У нас целых две ночи,— все так же жестко продолжал Челноков.— Сегодня научимся, завтра — ударим. Кто хочет лететь?
Встали все, но командир отобрал троих. Среди них оказался Николай Пысин.
И вот четверка во главе с самим Челноковым поднялась в темноту. С моря, прямо из облаков, они обрушились на аэродром, где даже и не думали о возможности ночного нападения. Ни один истребитель не поднялся навстречу.
— Если удалась штурмовка аэродрома, то стоит попробовать ночью и в море слетать,— размышлял Пысин в кругу товарищей.
— Рассчитываешь обнаружить цель? — удивленно спросил кто-то.— Ты смотри, какие ночи пошли: руку вытянешь — пальцев не видать...
И все же он попросил разрешения вылететь на свободную ночную охоту. А когда вернулся, доложил командиру:
— Задание выполнено. На траверзе мыса Железный Рог атаковал транспорт. Видел прямые попадания бомб, взрыв и пожар...
Наутро пришло подтверждение: потоплен вражеский транспорт водоизмещением более двух тысяч тонн.
Пысина поздравляли, ставили в пример. А сам он, осмысливая события первых фронтовых месяцев, снова и снова думал о слагаемых победы в морском бою. Смелый поиск и неожиданность нападения — это бесспорно. Эх, найти бы еще способ бомбить по самой малой цели без промаха.
Освободив Новороссийск, наши войска шли вперед, и гвардейцы перебазировались на тот самый Анапский аэродром, который еще недавно штурмовали.
Морская пехота высадила десант на крымском берегу. Чтобы отрезать десант от Большой земли, гитлеровцы собрали в Феодосии группу торпедных катеров. Днем они прятались, как в норе, у причалов, ощетинившихся зенитками, а ночами выходили пиратствовать в Керченский пролив. Уничтожить катера в порту — командование поручило сделать это штурмовикам — было очень трудно.

И не только из-за огневого прикрытия. Попробуй попасть в маленький, юркий, точно челнок, катер! Летчики бесстрашно шли на высоте всего четырехсот метров (считалось, что спускаться ниже — идти на верную смерть). Но в самую последнюю секунду, пока падали бомбы, катер успевал вильнуть в сторону.
— Что же оно будет, Коля, неужели надо спускаться еще ниже? Можно ли? — тревожно спрашивала полковой врач Нина Михайловна. Никто, кроме Нины, жены — они только что сыграли тогда свадьбу,— не говорил Пысину об этом открыто. И он отвечал Нине как можно мягче, словно извиняясь:
— Ты же понимаешь, кто-то должен начать... Да, начать выпало ему.
Собрав летчиков, Николай Челноков и на этот раз говорил о задании с деловитым спокойствием, хотя было оно далеко не обычным.
Ударная пара — Пысин и Морозов — пикирует, набирая скорость, и выходит на бреющий полет впритирку к воде. Бомбометание — топ-мачтовое. Остальные подавляют зенитки...
Топ-мачтовый способ основан на том, что сброшенные над самыми волнами бомбы, получив во время пикирования машины огромную силу инерции, горизонтально скользят к борту вражеского судна. Ну а самолету остается лишь, опережая взрыв, буквально перескочить через мачты корабля, отчего этот способ и получил свое название.
Смело. Трудно. И очень опасно.
На такой высоте, говорят, даже палкой можно сбить самолет. Однако в первом же бою Пысин и Морозов, прикрытые огнем эскадрильи, взорвали в Феодосии четыре торпедных катера, а сами вернулись невредимыми. Новое слово в тактике боя было сказано, подтверждено успехом, и это помогло гвардейцам сразу же освоить еще один эффективный метод: группового пикирования до самых малых высот — ста метров и ниже.
Многое ли может сделать на войне один человек? Это смотря по тому, кто он и как воюет. Вот несколько строк боевого счета Николая Пысина, сохранившихся у меня еще с весны 1944 года, когда наши войска выметали гитлеровцев из Крыма. Здесь, в районе Севастополя, Пысин потопил семь кораблей, в том числе четыре транспорта, и сбил два вражеских самолета. И это за какой-то месяц, и только то, что сделал сам, лично, а сколько было отправлено на дно и сожжено или разбито вместе с товарищами!

...10 мая, когда уже был очищен от врага Севастополь и только у Херсонесского маяка наши еще штурмовали приморские укрепления, Николай Пысин атаковал на рейде большой транспорт. Военные корабли, которые стояли вокруг, открыли, шквальный сгонь, с отчаянной яростью защищая надежду вывезти хотя бы остатки войск. Но он, стреляя из пушек, упрямо пикировал до самой малой высоты. Пикировал до того мгновения, ощутимого лишь особым чувством летчика, когда, кажется, вот-вот врежешься в эту огромную, надвигающуюся под косым углом палубу, откуда, словно их ветром сдувает, разбегаются люди... Все бомбы были положены в цель, и, едва успев вырвать самолет из пике, бросить его в сторону. Пысин услышал сильнейшие взрывы... Транспорт, окутанный лохматым облаком дыма с ярко-оранжевыми огненными языками, горел, погружаясь в воду.
Вся цепь этих кадров, словно мастерской рукой кинооператора, была сфотографирована ведомыми. Изучая снимки, начальник штаба полка дружелюбно упрекнул комэска:
— Что же ты, Николай Васильевич, наводишь тень на ясный день. Доложил: потоплен транспорт водоизмещением восемь тысяч тонн... А тут целых двенадцать! Ошибочка, прямо скажем, завидная.
— Сразу не всегда точно определишь,— отвечал Пысин.— Да уж так-то лучше ошибаться — в сторону, которая дальше от хвастовства.
Взятый в плен у Херсонесского маяка офицер гитлеровского флота подтвердил: водоизмещение транспорта было действительно 12 тысяч тонн. Он прибыл под сильным конвоем, специально, чтобы завершить так и не состоявшуюся эвакуацию немецких войск...

Гвардейцы перелетели на Балтику — теперь ударные силы морской авиации были нужнее там.
И снова водил Николай Пысин штурмовиков, водил на Карельский перешеек, под Выборг, на Койвнсто. Особенно прогремело на Балтийском флоте его имя после смелой операции в Нарвском заливе. Здесь появился крупный отряд вражеских кораблей противовоздушной обороны. Словно огневой щит, он прикрывал фланг гитлеровской армии с моря и воздуха. Этот отряд получил название «заколдованного», потому что непрерывно пополнялся новыми кораблями и после любого боя, несмотря на потери, держал дозор в заливе прежним составом. Уничтожить отряд целиком — такую задачу поставили перед штурмовиками. Одну из групп возглавил Николай Челноков, другую — Николай Пысин. Самолеты взлетали шестерка за шестеркой и строились необычным порядком. Было решено применить все лучшее, что открыли гвардейцы в тактике морского боя. Применить сразу, чтобы враг, как сказал командир полка, попробовал на сей раз «трехслойный пирог».
...Пысин зашел с запада и, развернувшись, лег на боевой курс, прикрываясь солнцем. Он повел в атаку тех, что с огромной скоростью, едва не касаясь волн, выходил на топ-мачтовое бомбометание. Следом пикировали самолеты, бомбившие с малых высот. Затем следовал эшелон, который бил по врагу с обычных четырехсот метров. Так и получился задуманный «трехслойный» налет. Он полностью расстроил оборону, позволил ворваться между кораблями и обрушить на них каскад ударов. Десять кораблей из четырнадцати были пущены на дно. Один из них — крупный сторожевик — потопил командир эскадрильи.
Вскоре наши войска, продолжая наступление, вышли к Балтийскому побережью возле литовского городка Паланга, отрезав курляндскую группировку врага. И вот сюда, в самый «тамбур» нашего пока еще узкого коридора, перелетели штурмовики. Теперь они как бы нависли над основными морскими коммуникациями гитлеровцев: на север — Лиепая, на юг — Клайпеда, Кенигсберг. Оперативный простор! ...
Этой осенью и зимой на исходе сорок четвертого года у гвардейцев было не меньше работы, чем в самую жаркую пору боев на Черноморье. Кроме полетов в море они часто поддерживали сухопутные войска. Боевой счет Пысина и его товарищей пополнялся и сожженными танками, и уничтоженными батареями, и разбитыми дотами.
Конечно, пополнялся и главный счет — морской: у командира эскадрильи он составлял уже двадцать четыре корабля. В полку, правда, знали и про двадцать пятый, потопленный под Лиепаей. Но ведомого, на самолете которого стоял фотоаппарат, сбили, и победную «квитанцию» привезти на сей раз было нельзя. Случилось это всего за три дня до того, как сам Пысин не вернулся с боевого задания.
* * *
Что же произошло тогда после горьких слов, услышанных офицерами полка: «Схоронили утром в братской могиле»?
— Видно, говорили про другого летчика: несколько человек в тот день было сбито, — предполагает Николай Васильевич. — А со мной случилось вот что. Взрывом его выбросило из кабины. Удар, страшный удар — последнее, что он помнил. Очнулся — какой-то блиндаж, чужая речь, и тревога обдала тяжелой, гнетущей волной. Стал ощупывать себя — кругом боль. Под курткой, на кителе, рука наткнулась на Золотую Звезду. «Не заметили!» Сорвал, отломил планку. Куда спрятать? В рот, под язык. Услышали, что ожил, задвигался, — сразу окрик: — Руссиш! Хальт! Его подобрали в бессознательном состоянии — с перебитым носом, сломанной ключицей, вывихнутыми ногами. В лиепайском лагере свои же оказали первую медицинскую помощь. А через неделю Николая погнали в порт, посадили на корабль: взятых в плен летчиков гитлеровцы вывозили из курляндского «мешка» в Германию. Ночью вышли в море. «Боятся днем, это наших боятся», — отметил про себя Пысин.
Он с каким-то ожесточением глядел на задраенный наглухо иллюминатор: может, послышатся самолеты, может быть, все-таки наши прилетят?.. Впрочем, об этом, хотя, конечно, и по-другому, думали на корабле все. Здесь был целый батальон власовцев. Несколько человек, не обращая внимания на пленного, пристроившись рядом, со страхом говорили про воздушные налеты. Вспомнили, как три дня назад под Лиепаей на таком же вот транспорте погибло шесть тысяч солдат. По разным подробностям Пысин понял, что говорят о том самом транспорте из большого каравана, который .атаковал он, о двадцать пятом его корабле. Но странно, это не принесло даже минутного облегчения, наоборот, горькое чувство бессилия стало еще сильнее. Дальше были концлагеря — один, другой, третий. Были обыски, допросы, ночные налеты охраны. Было все, чем известен гитлеровский плен. Но и через эти испытания пронес он волю к борьбе, веру в свои силы. Пронес вместе с Золотой Звездой, которую по-прежнему прятал во рту. В лагере Вайден, под Нюрнбергом, Пысин и три других наших летчика подготовили смелый побег. Они бежали через полуразрушенную канализационную трубу с риском быть засыпанными или просто заблудиться в подземном лабиринте.
Когда один за другим, словно тени, беглецы выползли через случайно обнаруженный колодец и увидели позади ряды колючей проволоки, ров, вышки охраны, они были счастливы нахлынувшим чувством свободы, радостью успеха, и ничто уже не казалось страшным.
Но предстояло, пожалуй, самое трудное: запутать возможную погоню, укрыться на чужой земле, найти путь к своим. Все это помогли сделать наши люди из лагеря «восточных рабочих», угнанные на чужбину. Пысин еще надеялся принять участие в последних боях, безмерно хотел этого, однако добраться до своего полка удалось только на следующий день после победы. Надо ли говорить, как встретили его друзья!
— А вернулся он совсем слабый — похудел на двадцать килограммов с лишним. Слабый и больной, в тифу свалился. Это добавляет Нина Михайловна, она только что с работы, из поликлиники.
Пришла из школы и дочка — уже большая, кончает одиннадцатилетку. Да, бежит, бежит время!
И мы, разговаривая, как бы листаем эти минувшие годы — страничку за страничкой. Еще около четырех лет после войны командовал Николай Васильевич своей гвардейской эскадрильей. Потом — в недобрую пору, когда повсюду насаждалась подозрительность и на любого человека, побывавшего в плену, смотрели косо, его неожиданно уволили в запас.
— Как сердце всегда слева, так и летчик всегда на своем месте, — говорит Николай Васильевич. — Не мог я уйти из авиации.
Пысин стал работать в Гражданском воздушном, флоте, освоил один за другим все типы самолетов, быстро заслужил уважение и признание. Вот реликвии этих лет мирной работы, они под стать боевым орденам: значки «Отличник Аэрофлота», за налет трех миллионов километров, золотая медаль ВДНХ — командиру лучшего экипажа, грамота ударника коммунистического труда. А на кителе — Звезда Героя, та самая, No 4378. Не потускнела, не поблекла. Золото не подвластно времени. Впрочем, разве иначе с лучшими человеческими качествами? И мне радостно видеть Николая Васильевича таким же, как в молодые годы: ищущим, смелым, жадным до всего нового.
— Эх, какая у нас теперь техника, в войну и присниться не могло! — увлеченно рассказывает он о своей работе. — Хочется летать и летать!
— А помните, — говорю я, — «Над седой равниной моря гордо реет буревестник». Над морем-то теперь не летаете?
— Случается и сейчас, только редко. Но я полагаю, эти слова можно толковать шире. Да, конечно, они звучат куда шире, они прекрасно звучат везде, где воплощается дух революционного подвига, эти крылатые горьковские слова: «гордо реет буревестник»!
Вспомните их, если вам доведется лететь в Хабаровск на ТУ-114, и вы увидите на командирском месте высокого блондина с юношескими ясно-голубыми глазами.
На фотографии вы видите женщину с седыми волосами, но удивительно молодыми, живыми глазами. На груди ее ордена и медали, полученные в годы Великой Отечественной войны. Это Анна Владимировна Никулина. Когда в Берлине наши войска добивали врага, старшему инструктору политотдела 9-го стрелкового корпуса 5-й ударной армии майору Никулиной дали задание возглавить группу бойцов и вместе с ними, поднявшись на здание рейхсканцелярии, водрузить там Красное знамя. Анна Владимировна отлично выполнила задание. Сейчас эта замечательная женщина — персональная пенсионерка, живет на Северном Кавказе. «мысль ПОЛКОВОДЦА» Подполковник В. ЛУКАНИН Голос командарма, ...





Автор, доктор исторических наук Цукасов скончался в 1989 году, оставил книгу мемуаров.
Сотрудник редакции журнала "проблемы мира и социализма".
В войну механик вооруженец и журналист дивизионной газеты

Книга: «День первый—день последний: память о войне»
Сергей Витальевич Цукасов
"Сов. Россия", 1988 - Всего страниц: 221
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ 3
22 ИЮНЯ 1941-ГО 5
ТРУДНЫЕ ДНИ В БЕЗЗАБОТНОМ 14
ТОТ ДОЛГИЙ-ДОЛГИЙ АВГУСТ 29
ОТ БАЛТИКИ ДО ЧЕРНОМОРЬЯ 49
И «МАЛЕНЬКИЕ» ВОЮЮТ ... 63
ПРИЖАТЫЕ К МОРЮ 82
В ПЕРВЫХ БОЕВЫХ ВЫЛЕТАХ 99
ПРОЛОГ ЖАРКОЙ ОСЕНИ 115
«ДАЕШЬ КРЫМ!» 126
ДОРОГА К СЕВАСТОПОЛЮ ..... 144
ВЕТРЫ БАЛТИКИ ... 166
ФРОНТ С СЕВЕРА, С ЮГА, С МОРЯ . " . . 185
ВЕСНА ПОБЕДЫ НАШЕЙ ! .... 203
9 МАЯ 1945-ГО 219

В книге про плен Пысина более подробно

удар — последнее, что он помнил. Очнулся — какой-то блиндаж, чужая речь. Тревога обдала тяжелой, гнетущей волной. Стал ощупывать себя — кругом боль. Под курткой, на кителе, рука наткнулась на Золотую Звезду. Выходит, не заметили гитлеровцы. Сорвал, отломил планку. Куда спрятать? В рот, под язык... Услышали, что ожил, задвигался, — сразу окрик: — Руссиш! Хальт! Подобрали его в бессознательном состоянии — с перебитым носом, сломанной ключицей, вывихнутыми ногами. Передвигаться сам он не мог, и в Либаву, куда отправляли пленных, Пысина везли на санках два советских летчика, тоже сбитых за линией фронта. Свои же оказали ему в пересыльном лагере первую медицинскую помощь. А еще через неделю их погнали в порт, посадили на транспорт: решили вывезти из Курляндского мешка в Германию. Ночью вышли в море. «Боятся днем», — отметил про себя Пысин. Он с каким-то ожесточением глядел на задраенный наглухо иллюминатор: может, послышатся самолеты, может быть, все-таки наши прилетят?.. Впрочем, об этом, хотя и по-другому, думали на корабле все. Здесь был целый батальон власовцев, и, не обращая внимания на пленного, несколько человек, пристроившись рядом, со страхом говорили про воздушные налеты. Вспомнили, как недавно под Либавой на таком же вот транспорте погибло три тысячи солдат — подкрепление из рейха. Все спасательные суда порта были брошены на помощь, но подобрали в море не больше тысячи, да и из тех половина поумирала в госпиталях... По разным подробностям Пысин понял, что говорят о том самом транспорте, который атаковал он, — официально не записанном на его счет. Но это не принесло даже минутного облегчения, наоборот, горькое чувство собственного бессилия стало еще острее: эх, сейчас бы в воздух, подняться над морем! Из разговора власовцев удалось понять, что транспорт, хотя он и вооружен орудиями, сопровождают два сторожевика, а на борту к батальону приставлены гитлеровские автоматчики. «Не доверяют, стало быть, предателям, и власовцы об этом знают!» У него мелькнула мысль, от которой по спине пробежал неприятный холодок. Попытка, вопреки пословице, могла обернуться на сей раз буквально пыткой. Однако он, не колеблясь, потребовал свидания с командиром. Против ожидания, командир власовцев явился сам — видно, зимой сорок пятого они о многом задумывались. Приказал солдатам очистить кубрик и остановился у трапа, для равновесия чуть покачиваясь.
— Ну, чего хочешь? Без предисловий и объяснений Пысин предложил захватить транспорт, ударить неожиданно прямой наводкой по сторожевикам и повернуть к нашему берегу. — Подумайте, что вас ждет. Вы же русские. И только кровью можете облегчить свою вину!..
Власовец лихо присвистнул. Он еще постоял, все так же раскачиваясь и, как показалось Пысину, с интересом разглядывая его, потом вышел, не отвечая. Встреча эта не прошла бесследно: в отсеке вместо власовцев появился немецкий автоматчик, а по прибытии в порт летчика сразу же бросили в одиночку тюрьмы. Дальше были концлагеря — один, другой, третий... Были обыски, допросы, ночные налеты охраны. Было все, чем известен гитлеровский плен. Но и через эти испытания пронес он волю к борьбе, веру в свои силы. Пронес вместе с Золотой Звездой, которую по-прежнему прятал во рту. В лагере Вайден, под Нюрнбергом, Пысин и три других наших летчика подготовили смелый побег. Через полуразрушенную канализационную трубу, с риском быть засыпанными или просто заблудиться в подземном лабиринте, они выбрались за территорию лагеря. Когда один за другим, словно тени, беглецы выползли через случайно обнаруженный колодец и увидели позади ряды колючей проволоки, ров, вышки охраны, они были счастливы нахлынувшим чувством свободы, радостью успеха, и ничто уже не казалось страшным. Но предстояло, пожалуй, самое трудное: запутать погоню, укрыться на чужой, враждебной земле, найти путь к своим. Им помогли люди из лагеря «восточных рабочих», угнанные на чужбину, они и здесь оставались советскими патриотами...
Пысин еще надеялся принять участие в последних боях войны, стремился к этому, однако добраться до своего полка сумел только после победы. Разумеется, о судьбе товарища мы не знали и не могли знать тогда, в конце февраля 1945-го.
«Сбили Пысина!» — эта весть была особо горестной, из боевого строя выбыл известнейший летчик дивизии. Только что был рядом, всегда брался за самое трудное, учил примером своим других — и вот в одночасье растаял в огне войны. Привыкнуть к такому нельзя, сколько бы это ни повторялось. Но боль невозвратной фронтовой потери зла, она всегда ищет утешения не в скорби — в ответе. Хотелось быстрее подняться в воздух, чтобы свести счеты с врагом. А погода, словно назло, окончательно испортилась: оттепель дышала непроглядным туманом, молочно-густая мгла окутала море и землю.
«Окклюзия»1, — объясняли синоптики.
(Смешение холодного и теплого воздушных фронтов.)
«Нелетные условия», — записывали штабисты в журнале боевых действий. Наконец, в один из первых дней марта упругие порывы крепнувшего ветра стали разгонять туман. Он растекался клочками, будто кто-то снизу расчесывал ватную пелену.
И неожиданно — так поднимается занавес в театре — прямо перед палангским пляжем, метрах в трехстах от берега, открылась на море серым застывшим облаком громада транспорта. Немецкого — наших судов далеко окрест не было и не могло быть. По-видимому, сбившись в тумане с курса и опасаясь попасть в зону минных полей, капитан счел за благо бросить якорь, чтобы определиться, когда наступит прояснение. И уж конечно, гитлеровцы не могли предполагать, что окажутся, как на ладони, совсем под носом у наших летчиков. В воздух немедленно подняли две пары «Илов» из пысинской эскадрильи — так и продолжали ее называть. Словно на полигоне, картинно заходя на пикирование, они по всем правилам искусства атаковали транспорт — впервые такое происходило на глазах всей дивизии. Три прямых попадания бомб, взметнувшиеся фонтаны воды, рвущиеся всплески огня — и все было кончено: судно тонуло. Мы видели, как с его накренившейся палубы сплошной серой массой скатывались в воду гитлеровские солдаты — транспорт вез войска и боевую технику. В ледяной воде не очень-то поплаваешь; лишь около восьмисот из них сумели добраться до берега, насчитывалось же на борту раз в пять больше. А те, что выползли обессиленными и обмерзшими на белый песок дюн, смешанный со снегом, шагу ступить не могли. Насколько знаю, это был единственный случай, когда морским авиаторам удалось пленить столько солдат противника — численностью в целый батальон.
«Это врагу за нашего командира, — написали в дивизионную газету гвардейцы, нанесшие удар по транспорту. — Добавим и еще!»




И вот это


Донбас: - 1972
* * *
Живет и работает в Донецке хирург кандидат медицинских наук Алексей Воробьев.
У него есть друзья — Герои Советского Союза Михаил Девятаев и Николай Пысин, боевые летчики Олег Шульга и Василий Подлесный.
Дружба этих людей зародилась в годы Великой Отечественной войны в неимоверно тяжких условиях гитлеровских лагерей для военнопленных, а корнем ее были их преданность Родине и жгучая ненависть к врагу. Об этой пятерке советских патриотов, их боевых делах, стойкости и мужестве, проявленных во вражеском плену, повествует журналист Иван Буринда в очерке «ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН—ДЛЯ ВРАГА», вышедшем в серии «РАССКАЗЫ О ПОДВИГАХ».
* * *
Рассказы о подвигах. Донецк, «Донбас» Буринда И. Последний патрон — для врага.
Буринда И. Е. Последний патрон — для врага [О подвигах летчиков-авиаторов в годы Великой Отеч. войны. Вместо предисл. И. Поляков ген. майор авиации, канд. воен. наук]. (Рассказы о подвигах)



Получается 4 бежавших летчика это Пысин, Девятаев, Шульга и Подлесный? А хирург Воробьев возможно из лагера «восточных рабочих»...
Девятаев то в эту компанию как попал?
К сожалению очерк Буринды никак не цепляется.
Может кто чего имеет сказать?