Т.к. за свои слова надо отвечать, то приведу отрывки из 3-х книг многоуважаемых авторов : журналиста Реброва, генерал-лейтенанта Мозжорина и конструктора Чертока. Свои знания об этом трагическом эпизоде мне было очень интересно пополнить и, что греха таить, скорректировать. Надеюсь, что уважаемым (в т.ч. и Роману/Hokum) будет тоже небезинтересно.
Михаил Федорович Ребров (работал в "Красной Звезде", недавно скончался), "Космические катастрофы", Экспринт НВ, 1996 г., стр. 37-42, отрывки.
Как погиб Володя Комаров
Недосказанность, полуправда, а то и откровенные сокрытия обернулись против нас. Не знаю, случайно или нет, но в последнее время в самых различных изданиях появилась серия публикаций о "космических катастрофах" и "павших на орбите". Авторы, претендуя на "сенсационную правду", ссылаются на вышедшие в США книги Джеймса Оберга "Красная звезда на орбите" и "Раскапывая советские катастрофы". Сам Оберг кивает на секретные досье ЦРУ и некоего Виктора Евсикова, русского инженера, участвовавшего в разработке кораблей "Союз" и эмигрировавшего за океан.
Признаюсь : фамилия "Евсиков" мне не знакома. Поименно всех работающих на "королевской фиpме" знали лишь в отделе кадров и особом отделе. Однако осмелюсь утверждать, что среди первых лиц Евсикова не было. Впрочем, суть не в нем. В опусах Oбepra (кстати, потом мы вели переписку) меня насторожило само слово "pacкапывая". Время и без того приоткрыло многое. Да и нужно ли "кoпaть", чтобы "вырыть" явную липу ? Одна короткая цитата из этого откровения о полете «Coюза-1" : "Предсмертные крики Комарова зафиксировали американские наблюдательные станции. Он знал об обреченности еще на орбите, и американцы записали его душераздирающие разговоры с женой, Косыгиным, а также с друзьями из группы космонавтов. Когда начался смертельный спуск корабля на Землю, он только отметил нарастание
температуры, и после этого были слышны лишь его стоны и, похоже, плач..."
Способов одурачить людей много. Кто-то делает себе на этом имя, кто-то -- деньги, иные -- и то и другое. Но правда останется правдой : одна на все времена.
[...]
Группа журналистов прилетела на Байконур за несколько дней до старта. Официальная встреча с экипажем планировалась на более поздние сроки; мимолетные, накоротке, случались почти ежедневно. Приветствия, шутки, стандартное «Как настроение?» -- не более того.
В монтажно-испытательном корпусе готовили корабль и ракету. До нас доходили слухи, что при одной из проверок отказал клапан системы наддува азотных баков. Потом проявился еще какой-то дефект. И то, и другое быстро устранили, но нервы эти «бобы» потрепали всем.
[...]
Прoграмма предстоящего полета, которая не раз видoизменялась, в окончательном виде выглядела так : 23 апреля стартует трехместный «Союз», его пилотирует Владимир Комаров. На следующий день на орбиту выходит другой такой же корабль, но уже с экипажем. Оба «Coюза» должны сойтись в космосе и сoстыковаться. Второй корабль брал на борт троих : Валерия Быковского, Алексея Елисеева и Евгения Хрунова. После стыковки Елисеев и Хрунов должны были выйти в открытый космос и перейти в «Союз» Комарова...
Поздней ночью началась подготовка к старту. Освешенная голубыми лучами прожекторов, ракета напоминала рoждественскую елку. Комаров был в серых брюках и синей куртке. Перед посадкой в корабль Володя помахал нам рукой. Потом мы услышали его по грoмкой связи :
-- Самочувствие отличное. Закрепился в кресле, у меня все в порядке. Дайте сверку времени.
Голос его был тверд, совсем не такой, как накануне : без нотки волнения, без тени неопределенности.
-- Жду сверку времени, -- повторил он и назвал свой позывной : «Я -- «Pyбин».
Долгие переговоры, уточнения, вопросы и ответы. Наконец, кoманда : «Есть контакт пoдъeмa !»
Но вот погас в небе огненный хвост ракеты. Растаял в утреннем мареве бело-голубoй след инверсии, и космос донес до Земли слова :
-- Я -- "Pyбин", есть отделение третьей ступени...
Неприятности начались с того, что одна из панелей солнечных батарей не раскрылась. Это означало, что «активный» кoрабль не получит достаточного количества энергетики, и ставило под сомнение возможность стыковки с другим «Cоюзом». Кoмаров понял, что нелепая случайность может сорвать прoграмму пoлета, и не скрывал своего огорчения. Пружинный механизм, oткидывающий «солнечные крылья» корабля, в принципе прост .
Конструкция надежно работала в барокамере при paзличны нагрузках, искусственно создаваемых помехах и вдруг ... закапризничала. Володя попытался стукнуть ногами в то место, за которым находился злополучный механизм, но освободиться от стопора не удалось. В очередном сеансе связи он доложил :
-- Параметры кабины в норме, -- и после паузы : -- Не открылась левая панель, зарядный ток 13-14 ампер, не работает КВ связь. Попытка закрутить корабль на Солнце не прошла. Зaкрутку пробовал осушествить вручную...
Земля тоже обдумывала варианты спасения программы, но панель не раскрывалась. Неполадки на борту могли привести к нарушению теплового баланса и израсходованию электроэнергии в первые сутки полета. Всем было ясно : в таком положении «Союз» трое суток не пролетает.
Заседание Государственной комиссии проходило «за закрытой дверью». Никакого иного решения, кроме того, что она приняла, быть не могло : старт второго корабля отменить, баллистикам просчитать подходяший виток для посадки Комарова.
Прошли сутки. За это время Володя пробовал выполнять маневры, контролировал работу бортовых систем, часто выходил на связь, давая квалифицированную оценку технических характеристик нового корабля. Он еше не знал решения Госкомиссии, но понимал : возникшие осложнения заставят программу свернуть.
Отмена пуска «Союза-2» испортила настроение его экипажу (кстати, дублером Комарова был Юрий Гагарин). Космонавты меж собой корили Госкомиссию за перестраховку и нерешительность, вспоминали, как поступал в пoдoбных случаях Королев, но все это были лишь разговоры в свое утешение.
Утром 24 апреля на борт передали распоряжение о посадке. Володя воспринял его спокойно. На восемнадцатом витке, через 26 часов 45 минут после запуска, он сориентировал корабль. Тормозная двигательная установка включилась где-то над Aфpикой, двигатель отработал расчетное время (в репортаже с орбиты Володя назвал точную цифpy секунд, кажется 140), несколько позже у югo-запaдных границ страны снижаюшийся корабль вошел в зону pадиовидимости наземных станций слежения.
Наша журналистская группа собралась во дворе МИКа. На втором этаже административной части монтажно-испытательного корпуса одну из комнат занимала Госкомиссия. Из раскрытого окна доносились голоса собравшихся, были слышны доклады информатора по громкой связи, звучали и сообшения Комарова с орбиты. Информации для репортажей было мало. Подробности мы узнавали от космонавта Алексея Леонова, который часто спускался к нам и пояснял, что происходит на этом этапе полета.
Главный конструктор академик В.П.Мишин, председатель Госкомиссии К.А.Керимов, президент Академии наук М.В.Келдыш, министр общего машиностроения С.А.Афанасьев, маршал авиации С.И.Руденко, дpyгoe высокое начальство обменивались короткими peпликами, которые не вызывали никакой тревоги.
Помню тягостную тишину, когда связь с «Союзом» прервалась. И хотя это соответствовало циклограмме посадки, молчание всегда тревожно. Вскоре «прорезался» голос Комарова. «Рубин» дoкладывал спокойно, неторопливо, без какого-либо волнения. Журналисты отреагировали на это бурным восторгом, начался оживленный обмен мнениями. И тут «по циркуляру» поступило короткое сообщение : «Объект прошел зону. Время видимости две секунды». А вслед за этим уточнение : «Предполагаемая точка приземления -- пятьдесят километров восточнее Орска». Леонов пояснил : «Южный Урал, Оренбургская область». И добавил: «Володя держится молодцом».
Разговор прервал доклад с поискового самолета «Aн-12». Командир сообщал : «Вижу «Союз», рядом люди. К кораблю идут машины...»
Из окна второго этажа послышалось оживлениe. Веселый настрой прервало сообщение из района приземления : «Космонавт требует врача». Не помню точно, но кажется в этой фразе было еще и слово «срочно». Начали думать, гадать, строить предположения. «Ушибся, повредил ногу, перелом» -- чего только не говорилось. Не было одного -- мысли о трагедии.
Хорошо помню, как кто-то наверху (по-моему, маршал Руденко) стал повторять короткую фразу : «Объект прошел зону. Время видимости две секунды». И рассуждать : «Почему только две ? Локаторы должны были вести его дольше ? Ведь спуск на парашюте длится значительно больше времени ?...»
Ответ на эти вопросы еще не был найден, когда поступил сигнал бедствия.
К вечеру мы узнали подробности. А случилось вот что. Отказала парашютная система. Купол полностью не раскрылся. Володя Комаров погиб мгновенно, без криков и плача, в момент удара «Союза» о землю с огромной скоростью.
Мгновенно... Так нам сказали. Но так ли было на самом деле? И что за этим «мгновенно» ?
Володя отлично знал технику и понимал логику всех процессов. К тому же на корабле множество приборов, которые фиксируют и предупреждают. Все эти стрелки, табло, лампочки, тумблеры образуют ясное целое, где сосредоточено происходящее. Программное устройство выдавало команды, но их исполнение не было адекватным. Космонавт это уловил сразу. Нервная взвинченность превращала хаос видений, клейкую паутину сигналов в отчетливое понимание безвыходности его положения.
«Что он должен сделать ? Что может ? Что ?...» -- мысль работала быстро. Невнятица отступила. Случившееся представлялось в подробностях и целом.
Шоковый период прошел. Кошмар первых минут , когда он очутился в темноте безнадежности, сгинул. Не ситуация исчезла, а страх перед ней. Доказательством тому не слова, а то, как разворачивались события.
Без истерики и надрыва, просто и внятно Володя передал на Землю :
-- Все идет не совсем ладно...
Его репортаж был скупым. Он сообшал только то, что считал особо важным. А корабль мчался к Зeмлe. Двигатель мягкой посадки не мог погасить столь cтремительнoe падение. При ударе спускаемый аппарат лопнул, внутри возник пожар. Когда огонь забросали землей, обнаружили останки космонавта.
Спасатели из группы поиска сигнальными ракетами сразу же сообщили о ЧП. Среди обусловленных кодов сигнала о гибели не было, самый тревожный содержал требование о враче. Его и передали.
Уже в Москве я увидел небольшой цинковый гроб и то, что осталось от Володи. Главком ВВС маршал К.А.Вершинин после мучительных раздумий распорядился показать это космонавтам -- летавшим и не летавшим, -- чтобы не строили иллюзий и осознанно шли в полет.
Вот, собственно, и все.
Время не стерло память о Володе Комарове. Помимо сердца ее хранит еще и книжка, которую написал о нем. В ней, к сожалению, нет того, о чем я рассказал сейчас. Тогда это не разрешалось.
Юрий Александрович Мозжорин (бывший директор НИИ-88/ЦНИИМаш, недавно скончался), "Так это было...", ЗАО Международная программа образования, 2000 г., стр. 291-293.
[...]
А через несколько часов состоялся старт КК "Coюз-1 " с В.М. Комаровым. Неприятности начались сразу. Прежде всего, на орбите не открылась одна из двух солнечных батарей корабля. Все, в том числе и наш институт, были погружены в расчеты запасов располагаемой энергетики и оценкой их достаточности для обеспечения стыковки с кораблем "Союз-2" с тремя космонавтами.
Устинов спросил меня о том, что я думаю относительно запуска на следующий день корабля "Союз-2". Я ответил, что по нашим расчетам запасов энергетики мы балансируем на самом пределе и есть большая вероятность не выполнить стыковкy и осрамиться на весь мир. Тем более, что наш эксперимент со стыковкой двух кораблей "Союз" и переходом через открытый космос двух космонавтов из oднoго корабля в другой уже широко освещается в иностранной печати. Мне представляется целесообразным воздержаться от запуска корабля "Союз-2" и посадить завтра "Coюз-1". Устинов нахмурился, почему-то рассердился и заметил :
-- Мстислав Всеволодович на космодроме того же мнения.
Госкомиссия на космодроме приняла правильное и счастливое решение : корабль "Союз-2" не пускать, а "Coюз-1" сажать завтра. Потом выяснилось, что корабль "Союз-2" ожидала судьба его предшественника, -- и погибли бы еше три космонавта. А через сутки произошла первая в истории нашей космонавтики трагедия : разбился при посадке корабль "Coюз-1" и погиб космонавт В.М. Комаров.
Неприятности с посадкой корабля начались еще на орбите при включении тормозного двигателя. Дважды проходил отбой на его запуск, и только на третьем суточном витке тормозной двигатель был включен. У меня в памяти остался радостный и какой-то облегченный голос Комарова перед посадкой, когда он вышел на связь перед самым входом в плотные слои атмосферы. Ощущение такое, будто он выскочил из очень опасной ситуации :
-- Все нормально, тормозной двигатель сработал, до встречи на земле.
Затем режим естественного молчания из-за экранировки плазмой антенн передатчика, но дальше -- непонятное. Во всех сложных случаях у нас всегда появляется какой-то режим искаженной секретности. Запрешают пользоваться открытой связью, а по закрытой -- обычно не разрешают передавать какие-либо сообщения, не получившие одобрения Госкомиссии. Даже Устинов, несмотря на свое служебное положение, долго не мог получить оперативных предварительных данных. Однако по отдельным открытым каналам все же начала поступать противоречивая информация : якобы видели спускающийся на тормозном парашюте корабль, космонавта нет в спускаемом аппарате, генерал-лейтенант Г.Т. Береговой с места посадки вьтетел на вертолете в Кзыл-Орду к ВЧ-каналу связи...
Стало предельно ясным, что произошла катастрофа. И я впервые видел, как сильный и волевой Устинов, слушая по аппарату ВЧ официальное сообщение о гибели космонавта Владимира Михайловича Комарова, плакал, не стесняясь нас.
Помимо потрясения от трагизма случившегося я испытал сильнейшее волнение, когда услышал, что причина аварии в парашютной системе. Дело в том, что перед самым выездом на последнее, по существу, торжественное заседание ВПК, посвященное выдаче разрешения на полет космонавту Комарову на первом корабле "Союз-1", когда все главные конструкторы и службы заверяют начальство в присутствии космонавта об абсолютной надежности pазpaбoтaнных ими систем и агрегатов, ко мне пришел мой главный аэродинамик Ю.А. Демьянов и спокойно сказал :
-- По последним аэродинамическим продувкам спускаемого аппарата космического корабля "Союз" у него оказалось два балансировочных угла атаки вместо одного, который закладывалcя в расчет. На вновь обнаруженном балансировочном угле атаки основной парашют oткрывается при бОльших скоростях движения спускаемого аппарата и поэтому будет испытывать бОльшие нагрузки, может не выдержать и разорваться.
Я тут же спросил Юрия Андреевича, знают ли об этом представители ЦКБЭМ. Демьянов ответил, что эти новые данныe были доведeны до сведeния заместителя главного конструктора С.О. Охапкина, но тот как-то индифферентно отнесся к сообщению. На заседание ВПК я поехал потерянный : как быть ? Если на этом последнем заседании я сообщу о втором балансировочном угле атаки и о возможной опасности, то буду выглядеть, как чудак, и меня тут же "прикончат". И поделом : почему я раньше не разобрался в сути вопроса с глaвным конструктором, а вынес нepeшенную проблему под занавес, на последнее заседание руководства ? Поэтому я решил смолчать, если меня прямо не спросят, благо, о чем я уже говорил, в то время с институтa не требовали официального заключения, гарантирующего безопасность космонавта.
И я смолчал. Когда же пришло первое сообщение о какой-то неисправности парашютной системы, у меня сразу же сжалось сердце. Неужели это наша беспринципность стала причиной гибели космонавта ? По телефону сообщил Демьянову о случившемся, желая найти утешение, но тот долго молчал в трубку, и мне зримо представилось, как у него вьтянулось лицо.
Аварийная комиссия (председатель -- Д.Ф. Устинов, я -- секретарь), назначенная ддя расследования трагического несчастного случая, установилa, что его причина -- в недоработанности парашютной системы корабля "Союз".
В КК "Союз" по сравнению с кораблями "Восток" и "Восход" был изменен парашютный карман : несколько уменьшен его объем и снижена конусность. В результате этого и некоторого "разбухания" основного капронового парашюта при дительном его нахождении в кармане то усилие в 1,4 тс, которое создает тормозной парашют для вытягивания основного после расчековки, оказалось недостаточным : в итоге основной парашют так и остался в кармане корабля. Приземление пpoизoшло только на тормозном парашюте со скоростью 50 м/с вместо 7 м/с.
Этот дефект не был обнаружен по роковой случайности при втором испытательном пуске корабля "Союз" из-за его разгерметизации, которая выгнула внутреннюю стенку парашютного кармана внутрь, облегчив выход основного парашюта. Таким образом, один дефект устранил другой. Корабль "Союз" доработали. Увеличили объем парашютного кармана, конусность стенок и ввели внутреннюю его шлифовку. Добились еще ряда незначительных улучшений корабля и 27.10.1967 г . вывели его на орбиту в беспилотном варианте как "Космос-186", а через сутки запустили другой беспилотный КК "Союз", получивший название "Космос-188", и провели их автоматическую стыковку в ходе орбитального полета.
[...]
Борис Евсеевич Черток (работник ОКБ-1/"Энергии", тогда -- ИМХО, зам Гл. Конструктора), "Ракеты и люди (горячие дни холодной войны)", Машиностроение, 1999 г., стр. 444-458, отрывки.
[...]
Первый корабль "Союз" с человеком на борту !
Мы аплодировали. Но тут же спохватились. Теперь формально власть управления полетом перешла к нам. Агаджанов, я, Трегуб, Раушенбах и два десятка людей, затихших за нашими спинами, ждали первой телеметрии и первых докладов Комарова.
Первый доклад телеметристов ударил по натянутым нервам : "По дaнным НИП-4 и НИП-15 все aнтенны paскрыты. Пока не открылась левая панель солнечной батареи ... перепроверяем по току Солнца".
Была надежда, что панель солнечной батареи раскрылась, но не работает датчик. Корабль ушел за радиогоризонт, успокоенный после возмущений отделения. Нам оставалось ждать почти час до его появления в зоне нашего пункта. Агаджанов доложил Госкомиссии, ожидавшей информации на второй площадке в кабинете Кириллова :
-- Я -- "двенадцатый" ! По дaнным телеметрии, не зафиксировано pacкрытиe левой солнечной батареи. Все остальныe параметры в норме. Давление и температура в кабине в норме.
-- Я -- "двадцатый"! -- ответил Мишин. -- Еще раз тщательно перепроверьте и доложите ! Вы понимаете, что нам предстоит принять решение о следующей работе.
Мы это прекрасно знали и без напоминаний.
Тут подоспел доклад из группы анализа. Они обнаружили, что не открылись дублирующая антенна телеметрической систeмы и козырек, защищающий солнечно-звездный датчик 45К от загрязнения выхлопами двигателей. Им мешала нераскрывшаяся панель солнечной батареи.
Дублирующая антенна, это еще куда ни шло -- обойдемся, но 45К ! Если он не будет искать Солнце и звeзды, ни закрутка, ни солнечная, ни звездная ориентация для коррекции не пройдут .
Пока мы спорили, как доложить Госкомиссии, объявили пятиминутную готовность к началу сеанса связи на втором витке. Успели врубиться баллистики и объявить: "Высота перигея 196,2 километра, апогея 225 километров, наклонение 51 градус 43 минуты, период 88,6 минуты".
Эти параметры были очень нужны, если бы предстояло сближение. Но теперь, хотя мы еще не говорили друг с другом, но каждый внутренне уже понимал, что сближения не будет .
Наконец, есть доклад Комарова. Голос ясный, спокойный. ("Заря" хорошо работает.)
-- Я -- "Рубин". Самочувствие хорошее. Параметры кaбины в норме. Не открылась левая солнечная батарея. Закрутка на Солнце не прошла. "Ток Солнца" 14 ампер. КВ-связь не работает. Пытaлcя выполнить закрутку вручную. Закрутка не прошла, но давление в баках ДО упало до 180.
Мы понимали, что закрутка на Солнце ни в автомате, ни в ручном режиме при асимметрии, вызванной нepacкрытой батареей, не пройдет .Об этом доложили Госкомиссии. Надо не терять время : отменять пуск второго "Союза" и принимать решение о посадке Комарова.
Затягивать решение опасно. Мы рискуем разрядить буферные батареи и тогда... страшно подумать ! Но Госкомиссия приняла решение сама и передала на "борт" команду повторить попытки закрутки.
-- Ну, это упрямство Василия Павловича, -- предположил я.
В управлении полетом установилось двоевластие. Видимо, Главные там, на "двойке", не могли сразу решиться на отмену второго пуска и обещанной Москве прoгрaммы сближения. Пришло сообщение, что для участия в управлении к нам вылетает Гагарин.
Mучительныe были ночь и утро. Только после пятого витка, около 10 часов утра, мы наконец получили решение Госкомиссии об отмене второго пуска и команду о разработке программы посадки Комарова на 17-м витке, с резервом на 18-м и 19-м витках. В середине дня появился серый от бeccoнницы и волнения Гагарин. Правда, похвастался, что три часа пыталcя поспать в самолете.
Нам спать не пришлось, и до посадки передышки не будет. Госкомиссия продиктовала :
-- Oтветственныe за посадку Агаджанов, Черток, Гагарин, Ястребов, Раушенбах, Трегуб.
Наша главная трудность была в принятии решения о выборе метода ориентации перед включением двигателя для выдачи тормозного импульса.
По докладу Комарова, первая попытка ориентации с помощью ионной системы прошла неправильно. На 13-м витке космонавт снова предпринял попытку закрутки. Но "ток Солнца" не поднимался выше 12-14 ампер. Для заряда буфера требовалось 23-25 ампер. Группа электропитания подсчитав баланс до 19-го витка, предупредила, что после 17-го витка возможен переход на резервную батарею. Тянутъ с посадкой за 19-й виток не советуют. Мы и сами понимали, что нельзя ! Чтобы не ошибиться с выбором способа ориентации перед торможением, надо было критически проанализировать peзyльтаты всех тестов, выслушать прoтивopeчивые дoклaды специалистов paзных групп. Tолько в 11 часов после ухода на "глухие" витки, когда наступило затишье в сеансах, мы наконец получили возможность более спокойно осмыслить происходящее на корабле.
Все сошлись на том, что имеют место три явно выраженных отказа. Первый -- не открылась левая солнечная батарея. Это не только лишает корабль восполнения запасов электроэнергии и oгрaничивает время существования. При этом открывшаяся половина батареи иcпoльзyетcя неполноценно. Образовавшаяся механическая асимметрия не позволяет сохранять ориентацию открывшейся половине панели солнечной батареи на Солнце. Механический разбаланс приводит к разрушению режима закрутки. По этой причине неоднократные попытки Комарова провести закрутку вручную привели к повышенномy расходу рабочего тела системы ДО. Продолжать дальнейшие попытки закрутки бесполезно и опасно. При включении СКД в режиме торможения для посадки есть опасность потери устойчивости стабилизации в связи с тем, что ДПО не справятся с моментом, возникающим из-за смещения центра масс.
Второй отказ или случайный сбой -- в работе ионной системы. Ее иcпoльзовaниe с двигателями причаливания и ориентации, по-видимому, несовместимо. Их выхлопы создают помехи ионным трубкам, и мы рискуем растратить топливо и вообще не посадить корабль.
Третий отказ -- солнечно-звездного датчика 45К -- не объясняется козырьком. Что-то более серьезное происходит с самим датчиком.
Я не сомневался, что Комаров давно понял сложность ситуации. Он не молодой летчик-истребитель, а опытный инженер, летчик-испытатель. Не eдинoжды он рисковал жизнью при испытaнияx самолетов. Теперь возвращение из космоса будет определять не автоматика, а его самообладание, бeзoшибoчныe действия.
Oтдыхал ли Комаров во время "глухих" витков ? Он делал попытки закруток и pучнoй ориентации, все время обдумывая ситуацию как истинный испытатель, старался записать и зафиксировать в памяти все происходящее. На 13-м витке только дaльневосточным пунктам удалось ycлышать Комарова. Он доложил, что делал повторные попытки закрутки на Солнце. Закрутка не получалась. Включал систему opиeнтации на ионных датчиках и снова наблюдал сбои.
-- На ночной стороне трудно ориентироваться по бегу Земли вручную, -- успел передать Комаров.
Мы поняли, что ему было не до сна.
Нам оставалось совсем немного времени, чтобы доспорить между собой и согласовать с Госкомиссией программу для возвращения Комарова.
Идет уже 15-й виток, а мы все спорим. Оптимальным для посадки был 17-й виток. На 16-м надо успеть передать Комарову подробную инструкцшо о действиях.
Баллистики Ястребова пересчитывали вapианты, стараясь отслеживать наши споры. Еще на 14-м витке Ястребов поставил ультиматум : "Если в ближайшие полчаса не примете решения, мы не успеем подготовить все вводныe для передачи на борт и радиограмму Комарову".
Я связываюсь с Госкомиссией и по отрывочным фразам Мишина догадываюсь, что и там "сумасшедший дом". Неудивительно.
Для основного состава Госкомиссии на полигоне и для ГОГУ в Eвпатоpии шли вторые сутки без сна. При переговорах мы уже не сдерживались и нарушали правила пользования секретной связью.
После очередного выяснения отошений с Госкомиссией мы наконец получили категорическое указание о посадке на 17-м витке с ориентацией по ионной системе.
Гагарин должен был до деталей все понять, чтобы без запинки успеть спокойно передать Комарову в сеансе связи на 16-м витке.
Втроем : Агаджанов, Раушенбах и я -- проверяем текст, подготовленный для передачи. Гагарин очень хорошо и спокойно все объяснил. Просил Комарова на очередном 17-м витке, когда пойдут предпусковые операции, все время говорить, ни в коем случае не бросать связь. На последних секундах связи Мишин и Каманин со своего КП успели пожелать Комарову счастливого возвращения на Землю. Наступает напряженное ожидание связи с Комаровым и докладов с НИПа о событиях на посадочном витке.
Есть сигнал ! Есть связь !
Баллистики нашего НИПа докладывают, что параметры opбиты не изменились. Корабль летит не по посадочному прогнозу.
Комаров вышел на связь и доложил, что вначале ионная ориентация прошла нормально, но вблизи экватора корабль ушел по тангажу от ориентированного направления и система выдала запрет на включение СКД. Посадка на 17-м витке сорвалась. Мы лихорадочно согласовываем с Госкомиссией вариант посадки на 18-м витке. Чувствуем, что не успеваем. Там, на другом конце линии ЗАС, снова идут споры. Сеанс связи на 17-м витке закончился, а мы никаких новых указаний Комарову так и не успели передать. Наконец выpaботан очевидно единственно возможный вариант .Он был в резерве, но теперь становится основным. Предлагаем ручную ориентацию на светлой стороне "по-самолетному", затем перед входом в тень передать управление гироскопам КИ-38. Это изделие фирмы Виктора Кузнецова нас еще никогда не подводило. После выходa из тени проверить и, если потребуется, подправить ориентацию вручную и выдать все пoлoжeнныe команды в pacчетныe времена для посадки на 19-м витке.
Пока в очередной раз pacписывали радиограмму, я вспомнил о запасах электричества. Яблокова возникла сама.
-- У нас есть еще один-два витка, не более ! Потом автоматом перейдем на резервную батарею. Это максимум еще три витка...
Я заверил, что перехода на резервную батарею не допустим. Снова начался сеанс связи.
Гагарин передает :
-- Ручную ориентацию по бегу Земли осуществить в 5 часов на светлой части, развернуться на 180 градусов для ориентации по-посадочному. Перед входом в тень включить стабилизацию на гироскопах КИ-38. При выходе из тени вручную подправить ориентацию. Так держать ! В 5 часов 57 минут 15 секунд включить СКД. Расчетное время работы двигателя 150 секунд. После 150, если нет выключения от интегратора, выключить двигатель вручную.
Комаров все понял. На такой вариант посадки космонавты не тренировались. Мы его придумали от безысходности после 16-го витка. Но Комаров не только все понял, но и точно выполнил.
Последний доклад Комарова уже на посадочном витке мы прослушивали с трудом -- прошло разделение. Передача шлa чepeз щелевую антенну спускаемого аппарата.
-- Двигатель проработал 146 секунд. Выключение прошло в 5 часов 59 минут 38,5 ceкунды. В 6 часов 14 минут 9 секунд прошла команда "Авария-2".
Далее доклад потонул в шумах. Первым очнулся Раушенбах :
-- Все понятно! ДПО не справился с возмущающим моментом из-за несимметрии, и гироскоп выдал команду " Авария-2" после восьмиградусного ухода. Но это не страшно -- тормозной импульс полноценный. Только теперь после команды "Авария" мы сорвемся с управляемого спуска на баллистический. Система ориентации выключена.
-- Разделение пройдет по термодатчикам, -- передал я Мишину.
Тут же прошел доклад по "громкой" :
-- Есть разделение по термодатчикам !
Время 6 часов 15 минут 14 секунд. Группа анализа успела разобраться и доложила, что гироскоп КИ-38 вышел на восьмиградусный контакт в 6 часов 14 минут 09 секунд.
СКД сработал нормально.
Разделение прошло.
Средства ПВО обнаружили СА в 6 часов 22 минуты и подтвердили прoгнoз баллистиков. Спускаемый аппарат идет на посадку в 65 километрах восточнее Opска.
Расчетное время приземления 6 часов 24 минуты.
Доклада с места посадки мы ни от кого не дождались. Госкомиссии теперь мы не нужны. Дaже Гагарин не мог выяснить по сложной системе связи ВВС, как прошлa посадка.
-- В этой службе поиска генерала Кутасина никогда ничего не узнаешь, -- проворчал он. -- Пока он не доложит Главкому, никто от него ясного ответа не получит.
От нашего представителя на полигоне удалось узнать, что, "по докладу генерала Кутасина, служба поиска обнаружила спускаемый anппapaт на пapaшюте южнее Opска. Госкомиссия разлетается : кто к месту посадки, а кто -- в Москву".
От имени всего руководствa ГОГУ Агаджанов поздравил и поблагодарил всех участников бессменной круглосуточной вахты и предупредил, что после короткого отдыха к концу дня каждая группа должна представить oтчёт.
-- Товарищи ! Прошу всех к восьми часам в столовую. Вы заслужили хороший завтрак, -- объявил начальник пункта.
Мы приняли прeдлoжeниe с большим энтузиазмом. Оставив дежурного офщера на связи, разошлись, чтобы привести себя в порядок перед торжественным завтраком.
Завтрак действительно был отличным, тем более, что из особого фонда военного руководства за столом пoявилиcь бутылки грузинских вин, припaceнных на случай пребывания на пункте всей Госкомиссии.
После утоления первых приступов aппетитa и жажды мы наконец почувствовалиали, что можем расслабиться. Каждый наперебой говорил о своих переживаниях. Не oбoшлось "без перемывания косточек" авторам систем, по вине которых мы оказались в критической ситуации.
Если бы мы ведали в то утро, что не ругать, а благодарить надо тех, по чьей вине не открылась панель солнечной батареи и отказал датчик 45К !
Гагарин не упустил случая. Обращаясь ко мне и Раушенбаху, хитро yлыбаяcь, сказал:
-- Что бы мы делали без человека ! Ваша ионнaя система оказалась ненадежной, датчик 45К отказал, а вы все еще не доверяете космонавтам.
Мы порядком осовели и, признавая свои ошибки, обещали так строить управление, чтобы космонавт имел доступ ко всем операциям наравне с "землей".
В разгар веселых споров вошел oфицep, передавший Гагарину срочный вызов на связь.
-- Это, наверняка, Москва, -- предположил кто-то. -- Сейчас мы узнаем порядок торжественной встречи в Москве.
Минут через десять Гагарин вернулся без обычной приветливой улыбки.
-- Мне приказано срочно вылетать в Орск. Приземление прошло ненормально. Больше ничего не знаю.
Только в конце дня перед вылетом в Москву мы узнали о гибели Комарова.
Поздним вечером 24 апреля, когда я вернулся домой, Катя встретила меня указаниями -- звони немедленно Мишину !
От Мишина я узнал, что для расследования причин гибели Кoмарова образована прaвительственнaя комиссия. Председатель -- Устинов. Мне и Трегубу вместе с Агаджановым надлежало немедленно подготовить краткий отчет о всех действиях ГОГУ, всех выдaнных командах и анализе paбoты систем. Пока ясно, что главная причина в отказе пapашютнoй системы. То ли ненормальная работа СУСа, то ли отказ в схемах выдачи команд на открытиe люков -- в этом надо разобраться. Мишин уже побывал на месте приземления.
-- Картина ужасная. Комаров сгорел. Все приборы обгорели. Мы должны быстро найти причину, почему не расчековался основной парашют.
Пока мы летели, в ОКБ были coбpaны все cпeциалисты и проектанты. Пapaшютисты и электрики. Идет разбор версий. На полигон дaны комaнды подготовить детальную справку о всех замечаниях при испытaниях. Уже сегодня по радио будет сообщение ТАСС, а назавтра -- в газетах. Урна с прахом Комарова будет выставлена в ЦДСА. Предстояла бeccоннaя ночь. На этот раз в ОКБ за разбором схем и горячими спорами по различным гипотезам.
Споры затихли при передаче по радио последних известий. В сообщении ТАСС после короткого перечня о событиях испытательного полета говорилось:
"...Однако при открытии основного купола парашюта на семикилометровой высотe, по пpeдвapитeльным дaнным, в результате скручивания строп парашюта космический корабль снижался с большой скоростью, что явилось причиной гибели В. М. Комарова. Безвременная гибель выдaющeгocя космонавта, инженера-испытателя космических кораблей Владимира Михайловича Комарова является тяжелой утратой для всего советского народа..."
[...]
Его пeпел бyдет стучать в наши сердца до тех пор, пока мы не разгадаем истинных причин катастрофы.
Чтобы читателям было понятно, что же явилось действительной причиной гибели Комарова, я вынужден коротко описать схему парашютной cистемы первых "Союзов".
В корпусе спускаемого аппарата находились два контейнера для пapaшютных систем, имевших форму элиптических цилиндров. Больший из них предназначен дпя основной парашютной cистемы, а меньший -- дпя запасной.
Пакеты с парашютами с бoльшим усилием заталкивались в тесные контейнеры после того, как весь корпус СА проходил термообработку в специальном автоклаве при температуре в несколько сот градусов для полимepизaции теплозaщитнoгo покрытия. Перед этим отверстия пустых контейнеров должны быть закрыты штатными крышками, так как они, являясь частью наружной поверхности СА, имеют такое же теплозащитнoe покрытие. При спуске по достижении давления внешней атмосферы, соответствующего высоте 9,5 километра, специальный бароблок выдает команды на отстрел крышки ОСП. После укладки парашютов и закрытия крышки контейнеры герметичны и в них сохраняется нормальное атмосферное давление. При отстреле крышки контейнера давление внутри него резко снижается до значения, соответствующего высоте 9,5 километра. На корпус контейнера действует внутреннее давление СА, близкое к одной атмосфере. За счет перепада давлений на всю поверхность контейнера действует сжимающая сила. Отстреливаемая крышки увлекает в набегающий поток вытяжные парашюты, вытягивающиe в свою очередь тормозной парашют. Временной механизм отсчитывает задержку в 17 секунд, необходимую для наполнения тормозного парашюта и торможения СА до установившейся скорости спуска. По команде на 17-й секунде тормозной парашют начинает вытягивaть из контейнера пакет с основным парашютом. После введения в поток купола основного парашюта тормозной улетает вместе с чехлом, в который был уложен основной. При спуске на ОСП скорость встречи с Землей составляет около 7 метров в секунду. Чтобы смягчить перегрузки при ударе, используется самостоятельная система мягкой посадки. Установленный на днище СА гамма-лучевой высотомер на высоте одного метра от поверхности дает сигнал на включение четыpex тормозных пороховых двигателей. При этом скорость приземления снижается с 7 до 2,5 метров в секунду. При мягкой посадке лишь слабо деформируется днище СА. Амортизаторы кресел служат резервным средством снижения перегрузки на космонавта в случае отказа гамма-лучевого высотомера или пороховых двигателей.
Для того чтобы сработали гамма-лучевой высотомер и двигатели мягкой посадки, на высоте около трех километров по сигналу бароблока отстреливается массивная теплозaщитная крышка всего лобового днища СА.
Независимо от основного бароблока внешнее давление контролирует второй бароблок, который на высоте 5,5 километров включает барометрический прибор, измеряющий изменение давления за фиксированное время. Если скорость изменения давления прeвышaет нормальную для режима cпускa на основном парашюте, то выдается команда на отстрел крышки контейнера ЗСП.
При посадке на ЗСП система мягкой посадки также снижает скорость встречи с Землей до 2,5 метров в секунду .
Koнечными иcпoлнительными элементами всех команд являются пирoпaтроны. Они oтстреливают люки, тормозной парашют, уже на земле -- стренги парашютов и т .д. Там, где в принципе достаточно одного, мы ставили для надежности не менее двух пирoпaтронов. В электрической схеме все приборы, выдающие комaнды, реле и кабельная сеть были зapeзepвировaны. Одиночный отказ любого элемента электрической схемы не мог привести к отказу ОСП или ЗСП. Логика работы электроавтоматики системы приземления разрабатывалась нами в тесном сотрудничестве с Научно-исследовательским экспериментальным институтом парашютно-десантной службы (НИЭИ ПДС), который возглавлял Федор Ткачев. Много хлопот своими жесткими требованиями по надежности мы доставили Рубену Чачикяну, разрабатывавшему бapoметричecкиe приборы.
Система приземления "Союзов" проходила тщaтельныe испытания на полигоне ВВС под Феодосией. Макеты СА со штатной парашютной системой и нашими штатными приборами автоматики пять раз сбрасывались с самолетов. Все замечания при этих сбросах изучались, и неоднократно системы дорабатывались. Наконец, мы имели опыт посадки двух предыдущих 7К-ОК. № 1 благополучно приземлился на ЗСП при срабатывании системы аварийного спасения, а № 3 опустился на лед Аральского моря, и к его парашютной системе не было претензий.
Первое заседание аварийной комиссии Устинов провел у себя в кабинете. После длительного обсуждения образовали семь подкомиссий. Я, как возможный ответчик, был включен в подкомиссию системы приземления, возглавляемую начальником ЛИИ Виктором Уткиным, и в подкомиссию управления полетом, которую возглавлял Бабакин. В эту последнюю подкомиссию вошел и Гагарин.
Все дни мы тщательно прорабатывали электрические версии. Больше всего нас тревожила возможность двух отказов одновременно при выдаче команд на пирoпaтроны. Важно было понять, от чего сработали пиропатроны -- от электрической команды или взорвались уже на земле во время пожара от высокой температуры. Разработчики автоматики системы приземления были морально подавлены обилием бeздoкaзaтельных электрических версий. В помощь им для работы в подкомиссиях я попросил подключиться Карпова и Петросяна.
О том, что было найдено на месте падения, подробно pacскaзал Цыбин, которого Мишин сразу вызвaл в Opск для помощи группе наших специалистов по СА и в качестве oфициального представителя ЦКБЭМ.
Цыбин, прилетевший с ним Сергей Анохин и все их cпутники были пoдавлeны не только самим фактом гибели Комарова, но и тем, что они увидели на месте падения.
-- Во время войны каких только сгоревших самолетов я не насмотрелся, -- говорил Анохин, -- но то, что мы увидели, не идет ни в какое сравнение. Перекись водорода оказалась гораздо страшнee бензина.
При ударе о землю произошел взрыв и начался пожар. В баках СА сохранилось около тридцати килограммов концентрирoванной перекиси водорода, служившей рабочим телом для двигателей системы управляемого спуска. Она не просто горит, но активно спосoбствует гoрению всего негорящего, выделяя при разложении свoбoдный кислород. Из-за нерасчетно высoкoй скорости снижения лобовой щит отстрелился не на высоте трех километров, а у самой земли. Команда на включeниe питания гамма-лучевoгo высoтoмера также не исполнилась, а следовательно, не была выдана и команда на запуск двигателей мягкой посадки. Удар о землю был таким сильным, что образовалось углубление более пoлуметра. Первыми к месту падения прибежали местные жители. Они пытaлиcь потушить пожар, забрасывая его землей. Когда приземлились вертолеты службы поиска, то были иcпoльзoваны огнетушители. Когда же прилетел Каманин, он потребовал прежде всего отыскать то, что осталось от Комарова. Обгоревшие останки сразу же были oтпрaвлeны в Opск.
После того как были извлечeны все остатки деталей конструкции и приборов, включaя капсулу с цезием -- источником гамма-излучения, на месте падения в присутствии членов Гoскoмиссии был насыпан нeбoльшoй холмик. Анохин снял свою форменную летную фуражку и возложил ее на вершину этого памятного земляного знака.
Евгений Уткин, руководивший нашей группой в службе поиска, доставил с места аварии остатки "Сoюза-1" в Пoдлипки. Они были paзлoжeны в помещении КИСа. Зрелище было ужасающее. Оплавлeнныe и обгоревшие приборы были настолькo дефopмировaны и смeшаны с землей, что дaже иx авторам трудно было разобрать, что есть что .
Hаибольший интерес для разработки версий представляли записи магнитной пленки, хранящейся в бронекассете телеметрической системы "Мир-З". Однако Сулимoв и Комиссаров, кoтoрых все убедительнo просили любыми усилиями восстановить записи этого "черного ящика", сказали, что кассетa оплавлена и запись на oстаткax пленки расшифровке не поддается. Для нас, электриков, это было тяжелым ударом. Только телеметрия "Мира-3" могла доказать, что все команды автоматики выдавались и доходили до адресата. Основной парашют был оплавлен внутри контейнера. Bытяжной, тормозной и запасной сохранились.
Работа подкомиссий продолжалась более месяца. В процессе работы комиссий мне пришлось близко познакомиться с заместителем Главнокомандующего ВВС Михаилом Мишуком. Он оказался человеком на редкость эрудированным и в отличие от многих своих коллег способным к нестандартному мышлению. С ним и как с человеком, и как со специалистом по проблемам авиационной надежности было интересно и приятно общаться. Импонировала и его объективность. Он не делил людей на "своих", то есть aвиaциoнных специалистов, и "чужих" -- ракетчиков и "космиков". Очень тщательно и объективно все остатки корабля исследовали специалисты НИИЭРАТ -- такое название носил институт эксплуатации и ремонта авиационной техники. Расследования почти всех авиационных катастроф проходили через руки специалистов этого НИИ. Они имели богатейший опыт и первыми ответили на мучивший электриков вопрос, подтвердив, что все пиропатроны сработали от электрических команд, а не от высокой температуры при пожаре.
Подкомиссии изучили тысячи листов документации, провели множество экспериментов и расчетов. СА с парашютами продувались в трубах ЦАГИ. В Феодосии cбpacывaлиcь макеты с выпущенными тормозным и запасным парашютами. Однозначно было установлено, что основной парашют не вышел из своего контейнера, а запасной был вытянут , но не наполнился.
Наиболее вероятной причиной невыхода основного парашюта, по заключению комиссии, явилась недостаточность усилия тормозного парашюта. Причиной ненаполнения запасного парашюта явилось аэродинамическое затенение его неотстреленным тормозным парашютом ОСП. Возможность их одновременной работы ранее не проверялась. Причина недостаточности усилия тормозного парашютa объяснялась комиссией тем, что за счет перепада давления контейнер ОСП деформировался и сжимал упаковку парашюта так, что потребное для вытягивания усилие существенно превосходило тягу, развиваемую тормозным. На вопрос, почему этого не заметили при всех oтрaбoточных сбросах, ответы были не очень убедительныe. Что касается 7К-ОК № 3 "Kосмос-140", то перепада не было, так как после прогара днища СА разгерметизировался. Убедительно объяснить нормальную работу ОСП при испытательных сбросах с самолетов во время работы комиссий не удалось.
Независимо от всех подкомиссий бригада специалистов нашего завода, оставшаяся на полигоне, решила провести свой эксперимент.
У них были основания для сомнений. Они открыли люк ОСП, вытянули тормозной парашют, пoдцeпили его стропы к подъемному крану через динамометр и начали подъем для замера усилия, при котором начнет выходить упаковка основного парашюта. Каково же было удивление, когда оказалось, что массы СА в 2800 килограммов не хватало. А ведь при этом контейнер никакому перепаду давления и, следовательно, сдавливающей укладку парашюта деформации не подвергался. Об этом эксперименте они комиссии не доложили.
В общей сложности комиссия понаписала столько рекомендаций по повышению надежности, что на их реализацию не хватило бы и года.
Основным мероприятием было изменение формы, увеличение объема и повышение жесткости контейнера ОСП. Эдуард Корженевский заподозрил еще одну причину -- шероховатость внутренней поверхности контейнера, вдобавок ко всему прочему сила трения могла быть очень большой. По его прeдложению внутреннюю поверхность решили полировать. Умный и опытный конструктор Корженевский возможно догадывался еще о чем-то. Психологически очень эффективным мероприятием было пооперационное фотографирование всего процесса укладки парашютныx систем. Внесли, как это бывает в таких случаях, изменение и в логику автоматики управления, изменили циклограмму, высказали много рекомендаций в адрес организации управления полетом.
Было предложено устранить двоевластие при управлении. Командовать впредь должна только ГОГУ из Евпатории. Самым важным итогом деятельности комиссии было решение о предварительной проверке всех ее рекомендаций при беспилотных пусках.
Мы получили возможность провести до 50-летия Октября по меньшей мере пуски двух 7К-ОК в беспилотном режиме для проверки автоматического сближения и надежности процесса посадки.
Последующие пуски доказали, что paзpaбoтaнныe мероприятия были правильными. Ни единого отказа парашютныx систем с тех пор и по сие время не было.
И тем не менее... Много лет спустя, когда прибегать к репрессиям "по истечении срока давности" не имело смысла, была высказана еще одна, может быть, наиболее достоверная причина катастрофы, не зафиксированная ни одной из подкомиссий. Ограниченный круг людей на нашем заводе догадывался, но счел за благо молчать. Тем более, что этой причиной было нарушение технологии, устранить которую на будущее не составляло никаких трудностей.
Согласно штатнoй технологии, после обмазки спускаемого аппарата теплозащитным покрытием он помещался в автоклав, в котором при высокой температуре происходила полимеризация синтетических смол, являющихся составной частью теплозaщиты. В отступление от утвержденной технологии все СА до № 4 и № 5 поступали в автоклав без пapaшютных контейнеров. Как это часто бывает, изготовление контейнеров по срокам отставало от всего корпуса. Это было, казалось бы, безобидное нарушение технологического процесса. Для бecпилoтных пусков такое отступление допускалось. Для caмолетных испытаний макеты СА просто обклеивали понопластом, без всякой теплозaщиты. Поэтому операция в автоклаве не требовалась.
Начиная с № 4 и № 5, прeднaзнaчeнных для пилотируемых пусков, всякие отступления от штатнoй технологии были категорически запрeщeны. Спускаемые aппapaты для № 4 и № 5 в автоклавы помещались вместе с контейнерами. Но теперь оказалось, что по срокам отстали штатнoй крышки пapaшютных контейнеров. Чем и как закрывали контейнеры вместо крышек, если кто и помнил, то не рассказывал. Когда я ради этих мемуаров интересовался подробностями, оказалось, что живых свидетелей уже нет. Высказывались предположения, что контейнеры, по всей вероятности, чем-то закрывали, но неплотнo.
Другими словами, технологи цеха № 1 не пoдумали вовсе о том, что в автоклаве на внутреннюю поверхность контейнеров могут осаждаться летучие фракции обмазки, образующиеся при полимеризации, от чего поверхность превращалась в шероховато-бугристую и клейкую. Из такого контейнера тормозному пapaшюту вытaщить плотно забитый основной действительно оказалось не под силу .
Теперь легко объяснялись ycпeшныe испытaния пapашютных систем при caмолетных сбросах. Mакеты СА для этих испытаний не имели теплозащиты, не проходили через автоклав, контейнеры оставались чистыми и усилий тормозных пapaшютов было достаточно для вытягивaния ocновного.
Летныеe корабли № 4 и № 5 собирались по одной и той же технологии. Если бы на "Союзе-1" после выхода на орбиту открылись обе панели coлнeчных батарей и не было бы отказа датчика 45К, то 24 апреля наверняка состоялся бы пуск "Союза-2" с космонавтами Быковским, Хруновым и Елисеевым. После стыковки Хрунов и Елисеев должны были перейти в корабль Комарова. В этом случае они бы пoгибли втроем, а чуть позднее с большой вероятностью мог пoгибнутъ и Быковский. Экcпepимeнты показали, что панель солнечной батареи не открылась, зацепившись за экранно-вакуумное "одеяло". Астрокупол датчика 45К просто запотел.
Виновники этих дефектов не очень строго были накaзаны в административном порядке. Согласно последней неофициальной версии их надо было бы не наказывать, а благодарить за спасение трех жизней и непроизвольную защиту престижа советской космонавтики. Строже всех был наказан Федор Ткачев. Вскоре после гибели Комарова произошли еще две аварии, связанные с деятельностью НИЭИ ПДС. Министр авиационной промышленности Дементьев снял Ткачева с должности главного конструктора и начальника института. На его место был назначен Николай Лобанов.
Встряска, которую получила вся наша космическая промышленность, оказала решающее влияние на повышение надежности всех систем и дальнейшую программу отработки "Союзов". Все благополучно слетавшие, летающие и те, кто будут летать в космос на "Союзах", должны помнить, что надежным и благополучным возвращением на Землю они обязаны не только создателям космических кораблей, но и Владимиру Комарову.
[...]
Прошу извинить за возможные опечатки, хотя и вычитывал, сам при этом читая. Также хочу заметить, что мемуары есть мемуары, и истина, как водится, достижима только на бесконености версий несмотря даже на 99,(9) % верности рассказанного. Одно точно на 100 % -- "гелиев" истории Космонавтики надо МОЧИТЬ. QUE.
