Мнения русских о возможности победі русской армии в РЯВ
Из Деникин А.И. Путь русского офицера
Могли ли маньчжурские армии вновь перейти в наступление и одержать победу над японцами?
Этот вопрос и тогда, и в течение ряда последующих лет волновал русскую общественность, в особенности военную, вызывал горячие споры в печати и на собраниях, но так и остался неразрешенным. Ибо человеческому интеллекту свойственна интуиция, но не провидение.
-214- Обратимся к чисто объективным данным.
Ко времени заключения мира русские армии на Сипингайских позициях имели 4461/2 тыс. бойцов (под Мукденом — около 300 тыс.); располагались войска не в линию, как раньше, а эшелонированно в глубину, имея в резерве общем и армейских более половины своего состава, что предохраняло от случайностей и обещало большие активные возможности; фланги ар-ми надежно прикрывались корпусами генералов Ренненкампфа и Мищенки; армия пополнила и омолодила свой состав и значительно усилилась технически — гаубичными батареями, пулеметами (374 вместо 36), составом полевых железных дорог, беспроволочным телеграфом и т. д.; связь с Россией поддерживалась уже не 3-мя парами поездов, как в начале войны, а 12 парами. Наконец, дух маньчжурских армий не был сломлен, а эшелоны подкреплений шли к нам из России в бодром и веселом настроении.
Японская армия, стоявшая против нас, имела на 32% меньше бойцов. Страна была истощена. Среди пленных попадались старики и дети. Былого подъема в ней уже не наблюдалось.
Тот факт, что после нанесенного нам под Мукденом поражения японцы в течение 6 месяцев не могли перейти вновь в наступление, свидетельствовал, по меньшей мере, об их неуверенности в своих силах.
Но... войсками нашими командовали многие из тех начальников, которые вели их под Ляояном, на Шахе, под Сандепу и Мукденом. Послужил ли им на пользу кровавый опыт прошлого? Проявил ли бы штаб Линевича более твердости, решимости, властности в отношении подчиненных генералов и более стратегического уменья, чем это было у Куропаткина? Эти вопросы вставали перед нами и естественно у многих вызывали скептицизм.
-215- Что касается лично меня, я, принимая во внимание все «за» и «против», не закрывая глаза на наши недочеты, на вопрос — «что ждало бы нас, если бы мы с Сипингайских позиций перешли в наступление?» — отвечал тогда, отвечаю и теперь:
— Победа!
Россия отнюдь не была побеждена. Армия могла бороться дальше.
Из «Нива» №40 (8 октября 1905 года).
В нашем купе сидел почтенный полковник командир N-ского славного полка. На кителе полковника белел георгиевский крест. Он до сих пор не вмешивался в разговор и дремал в своём углу. Напившись чаю и скрутив толстую папиросу, он поведал следующее:
- Вы все, господа, напрасно горячитесь. По всему видно, что мир действительно заключён. Известие об этом получено по телеграфу и, вероятно, завтра будет опубликовано. Тут держат пари, если б я был охотником этого, то готов бы держать пари с самого начала переговоров и даже в те дни, когда известия были самые неутешительные. Мне всё время казалось дело очевидным. Самое приглашение наших уполномоченных для личных переговоров уже указывало на желание японцев придти к соглашению. В противном случае узнать о возможности соглашения гораздо было проще через телеграф. Вся процедура уступок с их стороны и категорических заявлений есть не более не менее как азиатская манера торговаться. Это было видно уже по первому с их стороны предложению продолжать переговоры, в критическую видимо минуту. Пригласив наших уполномоченных для личного свидания, они рассчитывали на их уступчивость, как торговец рассчитывает на уступчивость покупателя, издалека и специально приехавшего в их магазин. Но они ошиблись в расчете: наш главноуполномоченный свой далёкий переезд и возможный неуспех своей миссии ставил ни во что в сравнении с задачами и честью своей родины.
От мукденского боя прошло уже полгода. Пополнения в японской армии были закончены уже два, даже три месяца тому назад, а победоносная армия всё стояла и не двигалась вперёд. Что же их удерживало? Причина была одна – нерешительность. Не понимать этого могут только те, которые считают японскую армию непобедимой, а их полководцев гениями. Я с этим не согласен. Я верю только в одно и теперь в этом убедился – что среди их военной администрации есть люди весьма благоразумные. Военное счастье, которое им покровительствовало под Ляояном и под Мукденом (это заявляют сами японцы), могло изменить им под Сыпингаем, где перед ними стояла армия из свежих молодых войск с новым главнокомандующим, с которым они уже были знакомы по мукденскому бою, и знакомство это было для них невыгодно.
Толки о том, что эти долгие месяцы были употреблены японцами на какие-то обходные операции, не имеют никакого основания. Их армия стоит там же, где она сосредоточилась через месяц после мукденского боя, и она стоит там полгода и любуется, как наша армия, более чем когда-либо за всю компанию, пополняется и дорога подвозит каждый день по пятнадцати тысяч человек. Чего же они ждали? Чтобы наша армия доросла до максимума, и тогда сразиться с нею? Или занимались глубокомысленной стратегией, теряя шансы для успешного удара?
Нет, господа, всему есть границы. Если японских полководцев нельзя считать гениями, так нельзя же их считать и простаками. Скажем лучше, что это люди в высшей степени дельные и… благоразумные. Они не решились рисковать испортить впечатление предыдущих побед. Счастливый игрок вовремя забастовал. Армия с угрожающим видом остановилась и решила ждать. Чего она ждала и чего дождалась, мы это теперь видим… И самый характер переговоров доказывает, что японское правительство решило придти к мирному соглашению, во что бы то ни стало…
Слушатели помолчали, но затем один молоденький офицер осторожно спросил:
- В таком случае, господин полковник, как выходит из ваших слов, нам выгоднее было бы продолжать войну?
- Из моих слов это вовсе не выходит, я сказал только, что японцы не решались наступать, справедливо оценив наши силы и влияние на нас уроков прошлого. Я прибавлю ещё, что продолжать войну мы имели полную возможность, но было ли бы это выгодно – это другой вопрос. На первых же порах, т.е. при бое под Сыпингаем, наши войска после отступательной практики в течении всей компании едва ли были бы в силах перейти в наступление и гнать противника. Успехом можно было бы уже считать удержание позиций и ослабление неприятеля, потери которого в этом случае были бы гораздо значительнее наших. После этого стали бы возможны наступательные движения… но пока этот безрезультатный бой стоил бы сотен тысяч жертв, и вопрос о мире ещё настоятельнее поднят бы был державами. Значит, наш успех был бы чисто моральный, точно так же, как неуспех японцев. Но армии остались бы в том же положении, а потому (вероятно) и условия мира оставались бы те же, что и теперь. При наших же требованиях больших уступок, японцы вероятно предложили бы нам добиваться их при помощи оружия, т.е. переходить в наступление, которое (и в этом я твёрдо уверен) они выдержали гораздо с большим успехом, чем мы под Ташичао, под Ляояном и под Мукденом, а стало быть, нам стоило бы ещё больших жертв человеческими жизнями, чем это стоило им. Было ли бы это выгодно для государства?
Я до сих пор говорил о фронтальном наступлении японцев под Сыпингаем. Если же они опять затеяли обходной маневр, то чем бы кончился этот бой, сказать весьма трудно. До некоторой степени можно полагать, что, при известной всем решимости генерала Линевича, этот бой кончился бы катастрофой… для одной из армий… Для какой именно, это конечно загадка.
Поэтому, при таких условиях, перспектива боя была бы одинаково невыгодна и рискованна для обеих сторон. А потому, в конце концов, скажу, что заключение мира выгодно опять-таки для обеих сторон…
