От И.Пыхалов Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 29.05.2006 02:19:30 Найти в дереве
Рубрики Спецслужбы; 1917-1939; Версия для печати

Польские шпионы и украинская прокуратура

Вот тоже весьма интересный и показательный материал на тему «невинных жертв» из числа пойманных в СССР шпионов. В начале статьи, как и положено, идут ритуальные обличения сталинских репрессий (мною поскипаны), зато потом — конкретные примеры польских шпионов, которым отказано в реабилитации нынешней украинской генеральной прокуратурой, а кое-кто из них даже повторно «репрессирован» (т.е. отменена реабилитация).

Вежнин В. Накануне // Секретная служба. 2003. №1. С.6–13.

...
РЕАБИЛИТАЦИИ НЕ ПОДЛЕЖАТ

О многолетнем противостоянии советских и польских спецслужб, как ни удивительно, известно крайне мало. Видимо, объясняется это тем, что после войны Польша стала просоветской, а, следовательно, и ворошить и без того запутанное прошлое власти не хотели, наложив жесточайшее табу на непростые страницы истории взаимоотношений двух государств. К тому же в годы войны Польша была нашей союзницей по антигитлеровской коалиции. Больше того, части Войска Польского дошли с Красной Армией до Берлина... Словом, засекретили в этой деликатной области все так, что и по сей день разобраться трудно. Тем не менее, благодаря архивам уже известно, что в 30-е годы развернулась невиданная ранее схватка спецслужб. Но если о возможностях ГРУ и внешней разведки СССР, активно работавших против противника №1 (так, по крайней мере, считалось до середины 30-х годов) уже известно хотя бы что-то, то о польских спецслужбах, по крайней мере, у нас, считай, ничего. Между тем, по мнению, например, британских специалистов, накануне и во время войны польская разведка была одной из самых профессиональных и мощных в Европе. Уже после оккупации Польши на польскую разведку с центром в Лондоне работали 1700 агентов почти во всех европейских странах. Факт достаточно красноречивый...

По рассекреченным данным, только с 1 января по 13 июня 1939 погранвойска НКВД Киевского округа задержали на участках 23-го Каменец-Подольского, 20-го Славутского, 22-го Волочиского, 19-го Олевского, 24-го Могилев-Подольского, 21-го Ямпольского погранотрядов 34 агента, причем большинство из них оказались польскими шпионами. Заметим при этом, что агентов польских спецслужб задерживали в предвоенные годы не только в приграничных районах. Так, в 1939 году сразу несколько польских агентов львовской «пляцувки» (разведотделения) были разоблачены в Киеве, Ташкенте и Новосибирске. Киев — понятно, но проникновение польской разведки в Сибирь и Среднюю Азию советских контрразведчиков тогда здорово удивило. На Украине же число задержанных агентов той же польской «двуйки» — 2-го отдела генерального штаба исчислялось десятками. Подчеркнем, что речь идет о настоящих, а не мифических шпионах, террористах и диверсантах, что опровергает утверждения некоторых современных историков, что будто бы польская разведка не вела серьезной агентурной работы против СССР. Еще как вела! Если еще можно поставить под сомнение объективность органов НКВД, арестовавших в сентябре-декабре 1939 года в Западной Украине и Западной Белоруссии за шпионаж 1104 человека (всего, кстати, было арестовано тогда на освобожденной территории 19832 человека), то как быть с документами самой польской разведки, обнаруженными советскими спецслужбами осенью того же 39-го? Данные на 186 сотрудников и агентов, выполнявших специальные задания на территории СССР, надо сказать, весьма впечатлили чекистов. Последним пришлось, как говорится уже в советских документах, «затратить немало усилий, чтобы нейтрализовать деятельность польских спецслужб».

За последние годы Генеральная прокуратура Украины пересмотрела целый ряд архивных уголовных дел, по которым были осуждены в предвоенные годы агенты польских спецслужб. Заключение Генпрокуратуры однозначно: все эти люди, а среди них и подданные Польши, и советские граждане, были осуждены обоснованно и реабилитации не подлежат.

Одно из наиболее интересных — дело 48-летнего подданного Польши, украинца по национальности Эммануила Захаровича Яворского из Шумской волости Кременецкого уезда. Оно интересно уже хотя бы тем, что 19 сентября 1995 года Яворский был реабилитирован военной прокуратурой Западного региона Украины. 26 августа 1996 года постановлением Генеральной прокуратуры Украины это заключение было отменено, как необоснованное и Генпрокуратура вынесла заключение: Яворский реабилитации не подлежит.

Его задержали 31 июля 1938 года в селе Степановка Ляховецкого района приграничной Каменец-Подольской области местные жители. Задержали и передали пограничникам. Яворский пытался откупиться от селян, но безуспешно. После его нелегального перехода государственной границы прошло всего несколько часов, и Яворский даже не успел приступить к выполнению задания — собрать сведения о воинских частях, дислоцированных в приграничной полосе и об отношении местного населения к советской власти. Уже 20 октября того же 1938 года приговором военного трибунала Киевского Особого военного округа Эммануил Яворский был осужден к высшей мере наказания. Определением военной коллегии Верховного суда СССР от 17 декабря 1938 года приговор был оставлен без изменений, а 16 января 1939 года Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство Яворского о помиловании. И хотя сведений о приведении приговора в исполнение в материалах дела почему-то нет, нетрудно догадаться, что спасти агента польской разведки от расстрела после постановления Президиума Верховного Совета уже ничто не могло...

Можно, безусловно, с позиций сегодняшнего дня сетовать на строгость приговора — по сути Яворского задержали почти сразу же после нелегального перехода границы и никакого ущерба СССР подданный Польши нанести не успел. Тем не менее, у Генеральной прокуратуры никаких сомнений по поводу виновности польского шпиона нет. Заключение по его делу однозначно.

Горек он, шпионский хлеб! Столь же плачевно закончилась карьера еще одного агента спецслужбы сопредельной державы — 38-летнего уроженца Новоград-Волынского уезда поляка Георгия Георгиевича Окула (он же Иосиф Александрович Романюк). 4 мая 1939 года военный трибунал Киевского Особого военного округа приговорил его к расстрелу. 5 июня того же 39-го этот приговор подтвердила военная коллегия Верховного суда СССР. Не помогло и ходатайство о помиловании, направленное осужденным в Президиум Верховного Совета СССР, — 1 июля 1939 года оно было отклонено, а уже 5 июля Окула-Романюка расстреляли.

На фоне остальных агентов польских спецслужб, раскрытых на территории СССР, Окул-Романюк, имевший среднее образование, несколько выделялся. Таких, как он, было немного. За плечами большинства шпионов было всего 4–5 классов, многие вообще были людьми малограмотными, что, впрочем, не стало препятствием для их вербовки. Да и опыт агентурной работы у Окула-Романюка, опять же в отличие от многих других, был вполне приличный. Как показал подсудимый, до 1924 года он служил в армии в звании унтер-поручика, позднее познакомился с агентом политической полиции, который и привлек его к работе против коммунистического движения. Спустя несколько месяцев его назначили на должность помощника судебного секретаря в Ровенский окружной суд. Скорее всего, не без протекции со стороны его кураторов из политической полиции.

В разведку он пришел в начале 30-х — его дальнейшей карьере секретного сотрудника посодействовал некий капитан Орловский. Видимо, польской «двуйке» Окул-Романюк показался перспективным сотрудником. Его «обкатывают» в разведцентре, где он занимается вербовкой новых сотрудников, отчетами о работе польской агентуры на территории СССР, а затем направляют на специальные десятимесячные курсы, которые он успешно заканчивает и, получив задание от 2-го отдела польского генштаба, 27 августа 1938 года перебрасывается на территорию Украины вместе с неким Мазуром-Свистуном, впоследствии также задержанным в приграничье.

Перед отправкой в Союз, рассказывал Окул-Романюк, с ними беседовал капитан Шиманский, он же вручил агентам советские паспорта, выдал револьверы, по три десятка боевых патронов, финские ножи, компасы, карты пограничной полосы и советские деньги. Окул-Романюк получил 230 рублей. Примерно столько же Шиманский передал и его напарнику.

Границу переходили в районе заставы «Стражница». Все прошло как нельзя гладко, но уже 31 августа оба были задержаны.

Как показали шпионы, «двуйка» поручила им восстановить связь с несколькими агентами, прекратившими почему-то связь с центром, а также исследовать реку Случ и собрать сведения о состоянии и вооружении укрепрайонов, дислокации воинских частей и соединений. По независящим от них причинам Окул-Романюк и его напарник с этим заданием не справились...

Биография Леона Абрамовича Корнбаума, уроженца г. Подгайцы Тернопольского воеводства, польского еврея с шестью классами, очень напоминает биографию Окула-Романюка. Как и тот, Леон начинал свою карьеру секретным сотрудником политической полиции в Подгайцах, внедряясь в прокоммунистические организации. Весной 1934 года Корнбаум попытался даже установить связь с ЦК КПЗУ, но после серии арестов своих «товарищей» был настолько скомпрометирован в глазах подполья, что в политической полиции решили вывести своего агента из игры. Тем не менее, помереть с голоду явно способному парню не дали — политическая полиция пристроила его во внешнюю разведку. Леон дал письменное обязательство, прошел соответствующую подготовку и получил оперативный псевдоним «Янек».

Первое же задание, порученное новоиспеченному агенту польской разведки, было довольно сложным. В июле 1934 года 24-летний Корнбаум был переброшен на советскую сторону с заданием собирать сведения о состоянии воинских частей, железнодорожного и фортификационного строительства на территории Украины и по возможности раздобыть любую информацию об авиапромышленности республики. Сама по себе эта задача мало чем отличалась от тех, которые польская разведка ставила обычно перед своей агентурой. Корнбаум же должен был пойти дальше — установить связь с советскими разведывательными органами, заинтересовать их, пойти на вербовку и получить задание уже на территории Польши. Это, конечно, был высший пилотаж. Получив от своих кураторов шифры, средства тайнописи, пароли и явки, «Янек» перешел границу и приступил к выполнению задания.

11 июля 1934 года Корнбаум был задержан в приграничье бойцами Волочиского погранотряда и на первом же допросе «чистосердечно» признался, что зовут его Глейзером Вольфом. Сын кустаря-стекольщика. Его брат Моисей Глейзер за принадлежность к КПЗУ осужден и содержится в Дрогобычской тюрьме. Сам он, как коммунист, неоднократно подвергался преследованиям со стороны политической полиции. Оказавшись без работы, а, следовательно, без средств к существованию, решил бежать на советскую сторону. Как и было предусмотрено планом операции, разработанной польским разведцентром, Леон Корнбаум признался, что был задержан в Подволочиске и для того, чтобы получить возможность перебраться в Советский Союз, вынужден был дать согласие на работу в польской разведке.

Полной уверенности в том, что Корнбаум не подстава противника у чекистов, разумеется, не было, но, по всей видимости, перспектива затеять игры с польской разведкой показалась заманчивой, и «Глейзера» после вербовки перебросили на польскую сторону. Вернувшись домой, «Янек» подробно рассказал о полученном им от Советов задании и получил месячный отпуск.

А вот дальше не совсем понятно. По возвращении из отпуска Корнбаума почему-то передают в распоряжение политической полиции, и он выполняет какие-то ее задания в Тернополе, Львове и Варшаве. Но продолжается это недолго. Уже в феврале 1935 года «Янек» вновь переходит советскую границу и приступает к выполнению нового задания. Но на этот раз ему не повезло — 26 февраля командование Ямпольского погранотряда передает его чекистам, а уж те раскручивают задержанного на полную катушку. Не выдержав такого прессинга, «Янек» был вынужден во всем сознаться. 13 июня 1935 года Леону Корнбауму зачитали приговор военного трибунала Пограничной и Внутренней охраны УССР: осужден к высшей мере социальной справедливости — расстрелу. Спустя месяц этот приговор подтвердила военная коллегия Верховного суда СССР, а 28 августа того же года «Янека» расстреляли. Так закончилась авантюра, на которую когда-то, по молодости лет, пошел юноша из порядочной еврейской семьи.

Небезынтересно, что кроме личного признания и других доказательств, собранных в ходе следствия, вина Корнбаума подтверждается документами архивных органов. Так, например, в Центральном Государственном Особом архиве Главного архивного управления хранится список уволенных агентов корпуса пограничной охраны буржуазной Польши, услугами которых командование корпуса пользоваться не рекомендовало. Фигурирует там и Леон Абрамович Корнбаум. В графе «Причина увольнения» указано: «Не вернулся с территории СССР, подозревался в сотрудничестве с советской разведкой». В связи с этим получает вполне логичное объяснение отстранение Корнбаума от дел после возвращения в Польшу. По всей видимости, уже тогда «Янеку» не слишком доверяли и на время вернули его в политическую полицию.

Убеждают в том, что дело Леона Корнбаума отнюдь не сфабриковано чекистами, и другие архивные данные. Так, в своих показаниях «Янек» называл имена следующих сотрудников разведорганов буржуазной Польши: капитана Соснковского, поручика Зборовского, агента Рыбчинского, осведомителя Торчинского и того самого сотрудника спецслужб Яворского, осужденного впоследствии приговором военного трибунала Киевского Особого военного округа. «Таким образом, — говорится в заключении Генеральной прокуратуры по архивному уголовному делу №46325 в отношении Корнбаума Л.А., — в материалах дела имеется совокупность доказательств, подтверждающих обоснованность осуждения Корнбаума по ст. 54-6 ч.2 УК УССР, а назначенная мера наказания соответствует тяжести совершенного им преступления... Считать Корнбаума Леона Абрамовича обоснованно осужденным по данному делу и не подлежащим реабилитации».

ТАКИХ НЕ МЕНЯЛИ

Уже не секрет, что в некоторых случаях СССР сам инициировал или соглашался на обмен арестованных разведчиков. В советские времена был предан гласности лишь один такой случай — 10 февраля 1962 года на мосту Глинике, разделявшем западный и восточный Берлин, обменяли американского летчика Френсиса Пауэрса, сбитого под Свердловском 1 мая 1960 года и осужденного на 10 лет лишения свободы, на полковника советской внешней разведки Вильяма Фишера, больше известного как Рудольф Абель. «Марк» — оперативный псевдоним Фишера — в1957 году был осужден американским судом на 30 лет каторжной тюрьмы.

Но были и другие подобные случаи. И, кстати, не только в послевоенное время. Скажем, Дмитрия Федичкина, заместителя резидента НКВД в Варшаве, работавшего под прикрытием должности секретаря консульского отдела полпредства в Варшаве, польская контрразведка арестовала в июне 1936 года. Федичкин, как это нередко бывает, «сгорел» на подставе местной контрразведки. А уже через месяц наш будущий резидент в Болгарии, Румынии, Югославии и Италии был обменен на такого же польского «дипломата», работавшего в Киеве. Обе стороны оказались в выигрыше. Еще раньше, в 1928 году, подобным образом удалось вернуть в СССР сотрудника ГРУ Лазаря Аронштама. Но так, увы, везло не всем. Разведчику-нелегалу рассчитывать на такую улыбку Фортуны, как правило, не приходится. В довоенные годы в тюрьмах Польши, Румынии, Латвии, Франции, Дании оказались, например, сотрудники советской военной разведки Александр Иодловский, Освальд Дзенис, Стефан Узданский, Василь Дидушек, Мария Скаковская и другие. Почти все они отбыли свои четырех-пятилетние сроки от звонка до звонка. Куда более серьезные неприятности ждали агентов западных спецслужб, арестованных на территории СССР.

Весьма показательна в этом плане незавидная судьба Александра Александровича Ильина-Ильинского, уроженца крепости Карс (Турция). С 1920 года он жил в Киеве и летом 1933 года вместе с матерью, двумя братьями и сестрой нелегально перешел советско-польскую границу, отказался от советского гражданства и стал гражданином Польши. Никаких особых сложностей в получении гражданства не возникло. Сразу же после задержания на границе Александр рассказал полякам, что пошел на такой шаг, спасаясь от голода. После первого же допроса его отпустили, а вскоре помогли поселиться в Костополе. Поначалу двадцатилетнему парню казалось, что уж теперь-то, выбравшись из «большевистского кошмара», он сумеет устроить себе другую, приличную жизнь. Но, видимо, что-то не сложилось или, может, весьма соблазнительным показалось Ильину-Ильинскому предложение польской разведки, но в мае 1938 года он согласился на вербовку, чем, собственно, как вскоре оказалось, подписал себе смертный приговор.

Спустя год после поступления в разведшколу начальство вызвало Ильина-Ильинского и сообщило, что он вполне готов к выполнению специального задания на сопредельной территории. Назад пути уже не было, и Александр, получив советские документы, деньги, компас, яды, нюхательный табак, перемешанный с перцем, чтобы сбивать со следа собак, электрофонарь, два револьвера и три гранаты, в июне 1939 года перешел советскую границу. Закопав в районе Овруча почти все свое шпионское снаряжение, Ильин-Ильинский оставил себе один револьвер и приступил к выполнению задания. Среди всего прочего он должен был передать в центр сведения о дислокации воинских частей на территории Украины, достать детальный план Киева и телефонные книги, уточнить фамилии некоторых военных комендантов и начальников гарнизонов.

9 сентября того же 1939-го (а к этому времени шпион уже переправил кое-какие сведения в Польшу) его задержали чекисты. В последний момент, пытаясь уйти от погони, Александр успел выбросить свой револьвер в Днепр, но это шпиона не спасло. Сотрудники НКВД достали со дна его «Браунинг», а закопанное в девяти километрах от Овруча шпионское снаряжение Ильин-Ильинский сам помог отыскать. Еще раньше Александр показал чекистам тайник на Кирилловском кладбище в Киеве, где спрятал документы, предназначенные для передачи польской агентуре, работавшей на территории Украины. И хотя Ильин-Ильинский был предельно откровенен со следствием, ни побега в буржуазную Польшу, ни шпионажа ему не простили. 11 февраля 1940 года военный трибунал Киевского Особого военного округа приговорил перебежчика и шпиона к расстрелу. 11 мая этот приговор подтвердила военная коллегия Верховного Совета СССР, а в конце июня того же 1940 года Ильин-Ильинскому сообщили, что его прошение о помиловании Президиум Верховного Совета СССР отклонил. Уже пятого июля смертный приговор привели в исполнение. К тому времени Польши как государства уже не существовало и тем, кто отправлял своего агента за кордон, было уже не до него. Часть сотрудников польских спецслужб сумела уйти после начала немецкого, а позднее и советского, вторжения в Польшу за границу, остальных настойчиво отлавливали на оккупированной территории немецкие и советские спецслужбы, благо соответствующие архивы достались победителям. Так что Ильину-Ильинскому, даже если бы он избежал провала, и бежать, собственно, было некуда — началась Вторая мировая война, и СССР граничил уже с Германией...

«Назначенная мера наказания соответствует тяжести совершенного преступления... Считать Ильина-Ильинского Александра Александровича обоснованно осужденным по данному делу и не подлежащим реабилитации». Все. Точка. Собственно, архивное уголовное дело №53005, хранящееся сегодня в архиве Службы безопасности Украины, это все, что осталось от молодого польского парня. Он даже не успел завести семью...

НА НОВОЙ ГРАНИЦЕ

Советский Союз после распада Польши в сентябре 1939 года и выхода советских войск к новым границам на 250– 350 километров получил куда более опасного и беспокойного соседа, буквально в первые же дни после оккупации превратившего бывшую польскую территорию в плацдарм для разведывательных действий на территории СССР. Действий, заметим, активных, напористых. Сохранился приказ №001527 от 27 декабря 1939 года наркома внутренних дел Лаврентия Берия «Об усилении охраны Государственной границы западных областей Украинской ССР», в котором всесильный нарком требует пресечь «систематические безнаказанные нарушения границы». Ситуация к тому времени сложилась на «тихой» границе действительно тревожная. Начиная с октября 1939 года, Управление разведки и контрразведки Верховного главного командования вооруженных сил Германии развернуло сеть специальных подразделений для засылки своей агентуры в СССР и, в частности, на территорию западных областей Украины. К примеру, разведывательной, контрразведывательной и диверсионной работой в УССР активно занимались периферийные органы военной разведки — «Абверштелле Кенигсберг», «Абвернебенштелле Варшава», «Абверштелле Краков» и другие. Агентура вербовалась, в основном, из тех же поляков и украинцев.

Так уж вышло, что Военная коллегия Верховного суда СССР рассматривала приговор, вынесенный военным трибуналом 5-й армии Киевского Особого военного округа 14 июня сорок первого в отношении Эдварда Осуховского, Валентина Новаковского и Василия Януша тогда, когда уже шла война, — 3 июля. Вполне естественно, что ни единого шанса избежать расстрела в то время, когда фронт стремительно откатывался на восток, у осужденных уже не было. Судьба всех троих была предрешена. Неизвестно даже, узнали ли заключенные-смертники о начале войны. Известно ведь немало случаев, когда осужденные узнавали о начале боевых действий Германии против СССР лишь спустя два-три месяца. Впрочем, это уже не столь важно. Скорее всего, Военная коллегия Верховного суда подтвердила бы приговор армейского трибунала и в мирное время, потому что каких-либо смягчающих вину этой троицы обстоятельств в архивном уголовном деле №19503 не содержится. Все тот же банальный шпионаж.

Все трое на момент ареста являлись лицами без гражданства. Старшему из них, поляку Эдварду Михайловичу Осуховскому, в прошлом жителю села Марья-Воля Владимир-Волынского района Волынской области, к тому времени уже исполнилось 34. Василий Алексеевич Януш, украинец по национальности, одно время жил в том же селе. Земляки. В 1941 году, когда их судили, ему не исполнилось еще и 28. Поляк Валентин Адамович Новаковский — уроженец села Ляхов того же Владимир-Волынского района. 32 года. Все трое женаты. У Осуховского — два класса начальной школы, Януш и их не осилил. Самый «образованный» был Новаковский — окончил четыре класса! Это обстоятельство подчеркиваю особо. Видимо, и у немецкой разведки, переправившей их в ночь на 25 января 1941 года на советскую сторону с образованными кадрами, как и у поляков, было не густо.

А в шпионы Осуховский, Новаковский и Януш попали так. В мае 1940 года Осуховский и Новаковский выехали, как сейчас говорят, на ПМЖ через советско-немецкую переселенческую комиссию в оккупированную Германией Польшу. Там, в Люблинском воеводстве, где проживали приютившие их родственники, и познакомились с Янушем. Как и его земляки-переселенцы, тот также был не в восторге от своего переезда на Запад. Жить «под немцем» было несладко. Решили втроем подыскать хотя бы какую-то более-менее приличную работу в Грубешове и со временем возвратиться в СССР. Узнав о планах земляков, им вызвался помочь некий господин Шиллер, содержатель буфета. Сам он на Волынь возвращаться не собирался, но земляков поддержал. Дескать, родина есть родина...Он же свел новых приятелей с инженером Альбрехтом, оказавшимся сотрудником германской разведки. Впоследствии оказалось, что и дружище Шиллер из того же ведомства. Так 21 января 1941 года все трое подписали вербовочные обязательства и в течение нескольких дней прошли азы шпионского ремесла.

Уровень их профессиональной подготовки был, естественно, никакой, но многого от них и не ждали. Осуховскому, Новаковскому и Янушу поручили собирать сведения о численности и дислокации частей Красной Армии во Львове, Луцке, Владимир-Волынском и прилегающих к ним районах, их вооружении, командном составе, военном строительстве в приграничье. Особое внимание агентуры немцы акцентировали на частях и соединениях, получивших боевой опыт в советско-финской войне. Как обычно, предлагалось проявить инициативу и постараться добыть воинские документы. Получив тщательный инструктаж и пароль для возвращения через границу, новоиспеченные шпионы отправились выполнять поставленную задачу. Ни оружия, ни липовых документов, ни какого-либо шпионского снаряжения немцы им не выдали. При задержании у немецких агентов были обнаружены только деньги — перед самой переброской Альбрехт передал Осуховскому 700, Новаковскому — 750, а Янушу — 950 рублей. Предполагалось, что после перехода границы Януш осядет во Львове, Новаковский — во Владимир-Волынском, а Осуховский — в Луцке. На выполнение задания немецкая разведка отвела ровно три недели, после чего все трое должны были вновь перейти границу уже в обратном направлении, назвав при задержании немецкой охраной пароль «21-1-41».

Гладко было на бумаге... В первую же ночь после переброски на Украину агенты зашли в село Стенжаричи и попросились на постой к одному старику. Тот поначалу не соглашался, но, узнав, что перед ним бывшие военнопленные, бежавшие с территории бывшей Польши, пустил их в сарай. Отдохнув, с наступлением темноты шпионы отправились дальше.

Первым, уже 27 января, задержали Эдварда Осуховского — тот, неизвестно зачем, забрел в свое родное село Марья-Воля. Разыскать остальных было уже делом техники. После трехмесячного следствия дело передали в военный трибунал 5-й армии Киевского Особого военного округа. До войны оставались считанные недели...

Непрофессионализм немецкой агентуры, конечно же, поражает. Что же касается советской контрразведки, то, как вспоминал уже после войны помощник адмирала Канариса Оскар Райле, большинство агентов, заброшенных перед войной на советскую территорию, не возвращались. Как писал Райле, «на любой войне гибнут самые лучшие солдаты. Точно так же обстояло и с доверенными лицами на невидимом фронте у Буга и Нарева. Потери лучших людей были сверх всякого ожидания высокими. Советская контрразведка была начеку. Следовало ли после таких болезненных опытов в будущем отказаться от канала разведки через линию охранения противника? Но как бы иначе абвер разведывал военные мероприятия на советской территории? Эта задача всегда ставилась перед абвером и оставалась главной в любых ситуациях. Генеральный штаб, отделение «Иностранные армии Востока» желали, прежде всего, видеть результаты; жаждали знать, сколько и каких дивизий Красной Армии стоит на оккупированной польской территории. Отделы абвера были поневоле вынуждены и далее идти трудным, полным потерь путем. По окончании польской кампании человеческий материал снова был в изобилии, поскольку многие тысячи поляков и евреев, которые при приближении германских войск бежали на восток, теперь снова вернулись. Они предпочитали жить при немецкой, нежели при русской оккупации». Правда, говоря о «человеческом материале», Райле заметил в своих мемуарах, что среди «множества подходящих для решения задач абвера людей» было и немало тех, кого уже успела завербовать советская разведка. По его словам, в течение всего 1940 года происходила массовая засылка нелегалов с обеих сторон. При этом ближайший сотрудник адмирала Канариса подчеркивает, что «подобный метод работы» навязала абверу советская разведка, «используя сотни и тысячи людей». «Большие потери на тайном фронте, — писал Оскар Райле, — явно не играют для руководителей в Москве никакой роли, был бы достигнут результат. Такое массовое применение на «мирной» границе, проходящей по Польше между германской и советской зоной оккупации, стоило жизни многим, очень многим людям. При этом наибольшие потери понесли украинцы и поляки. Массовое применение противником агентов при больших потерях не дало желаемых результатов. Абвер никогда не придерживался подобных методов работы...».

Здесь Райле явно лукавит. Разведслужбы СССР и Германии в этом отношении мало чем отличались друг от друга. Убеждает в этом и заброска на сопредельную территорию абсолютных дилетантов Осуховского, Новаковского, Януша и многих других людей, завербованных спецслужбами Германии для работы в СССР. Безусловно, и у советских, и у немецких спецслужб были куда более квалифицированные кадры, которыми они действительно дорожили. А такие, как Осуховский, Януш, Новаковский и прочие «шпионы-скороспелки» были просто «человеческим материалом». Счет их шел и с той, и с другой стороны действительно на многие сотни. Кстати, подобную практику немецкие спецслужбы активно продолжили и с началом войны, вербуя тысячами попавших в первые недели войны в плен красноармейцев и командиров, уголовников и местное население. Подготовка таких «кадров» была, понятно, символической. И в прифронтовой полосе, и в глубоком тылу таких «профи» потом расстреливали пачками. Вполне понятно, что ни о какой посмертной реабилитации пособников гитлеровцев речь тоже не идет.