"Невидимая рука Учраспреда/ Истоки и смысл сталинской номенклатуры "
Pls - ко всем - при обсуждении полемичного текста СЗ, привязанного к
ситуации Адм реформы В.Путина , высказываться по существу и без ярлыков.
там у СЗ еще есть, он Термидор прессовал, потом довыложу
===========
{? 2 (17) (2004)
Тема номера: Административная реформа.}
Невидимая рука Учраспреда
{Сергей Земляной}
Истоки и смысл сталинской номенклатуры
Контрпродуктивное разрешение красноярского выборного казуса с
использованием немного видоизмененного приема античной драматургии -
Президент ex machina - может вызвать недоумение только у тех, кто не
знаком с новейшей и современной историей России. Главное в этом
разрешении состояло в том, что им были довольны даже заварившие эту
кашу: Владимир Путин, мол, правильно расставил точки над i.
(Арьергардные бои красноярского избиркома здесь не в счет: это чистейшее
отбывание номера на публике.) Какие точки? Губернатор вообще, губернатор
Красноярского края в особенности - это, по общему мнению, вопрос
президентского уровня, и Путин общее мнение лишь блистательно
подтвердил. Но откуда эта святая убежденность? Ведь на дворе у нас, в
России, вроде бы демократия?
Без особой боязни ошибиться можно предположить, что эта убежденность
есть лишь последействие, след, симптом травматического присутствия в
сознании как рядовых российских граждан, так и политических элит того,
что я бы назвал <номенклатурным комплексом> в подходе к руководящим
кадрам. И те и другие, как показал красноярский прецедент, сознательно
или бессознательно придерживаются испытанного советского принципа
кадровой политики: назначение и освобождение от должности руководящих
кадров в регионах есть прерогатива Центра. Центр - первичен, Президент
как некий политический Бог располагает, а избиратели, электоральные
институты - вторичны, они лишь предполагают. Каково же содержание этого
<номенклатурного комплекса>, с проявлениями которого в российской
политической системе приходится сталкиваться на каждом шагу? Какое
будущее готовит ему путинская <управляемая демократия>? При ответе на
эти совсем не праздные вопросы не миновать окольного пути: через
историю.
Оргбюро, Секретариат, Учраспред ЦК: три лика кадровой политики
В некогда знаменитом романе Ильи Эренбурга <Жизнь и гибель Николая
Курбова>, рассказывающем о демоническом коммунисте <с поломанным крылом>
(1922), действие происходит в Советской России 1921 года, на первых же
страницах описывается одно нерядовое учреждение, которое, если
использовать новозаветный оборот, вяжет и развязывает человеческие
судьбы: <Воздвиженка. Казенный дом, с колонками, рыжий, дом как дом.
Только не пешком - автомобили; не входят - влетают, и все с портфелями.
Огромный околоток: кроме нашего Ресефесера, еще с десяток республик -
аджарских, бухарских, всяких. А вывеска простенькая - как будто
дантист - заржавела жестянка: <Ц.К.Р.К.П.>.
Вот где ее гнездо! Отсюда выходят, ползут в Сухум и в Мурманск.
Скрутили, спаяли, в ячейки свои положив, расплодились, проникли до самых
кишок, попробуй - вздохни, шевельнись не по этим святым директивам!
Стучат машинки: цок, цок, цок! Надо всем - одно слово, тяжелое, темное
слово: "Мандат!". Оргбюро. Распределенье работы. "В Наркомпрос двое, в
Рабкрин трое. Вы, товарищ Блюм, - в Туркестан". Целый час уже
распределяют, отсылают, машинки стучат Всюду послали, только осталось в
чеку, трудное дело. Кому же охота?.. Все норовят на чистое, даже
душевное, с романтическим блеском, при магнии. Всякому лестно сидеть в
иноделе и Англию с Тибетских вершин поддразнивать красным флажком В
чеку же идут лишь коммунисты последнего выпуска: нос угреватый в
бобровый уют кутать или на Кисловке пирожное "Наполеон" с кремом давить
языком, косых не считая. А нужно в чеку большого, святого почти; хотят к
палачеству приставить не палача, подвижника, туда, где сети с уловом -
доллары>{[1]}. Эренбург, пожалуй, первым из советских писателей воспел
унитарную, но триипостасную партийную структуру, развившую небывалую
активность именно в 1921 году, при переходе Советского государства от
<военного коммунизма> к нэпу, за которым начинала смутно брезжить
перспектива сталинского Термидора: Оргбюро, Секретариат,
Учебно-распределительный отдел Секретариата ЦК РКП(б). Именно эта
структура была тиглем, в котором выплавлялся правящий класс Советской
России.
Об одном плавильном тигле для всего правящего класса можно говорить уже
в силу того, что большевики с первого дня после Октябрьского переворота
понимали и отправляли свою власть как власть тотальную и безраздельную.
Лозунг, с которым они к ней прорвались: <Вся власть Советам!> - был за
ненадобностью отложен <до греческих календ>, на потом. В циркулярном
письме ЦК РКП(б) всем членам партии от 18 мая 1918 года так без обиняков
и говорилось: <После победы Октября власть перешла к истинным
представителям рабочего класса - к нашей партии>{[2]}. А незадолго до
этого о том же, но на языке Монтескье, сказал во ВЦИК Яков Свердлов 1
апреля 1918 года: <Разделение власти законодательной и исполнительной не
соответствует деятельности Советской республики. Совет Народных
Комиссаров - это непосредственный орган власти как таковой: и
законодательный, и исполнительный, и административный>{[3]}.
Тотальный характер большевистской власти порождал крайнюю централизацию
партийно-государственного управления в Советской России, при которой все
назначения на государственные должности производились сверху вниз. Более
высокий партийный (а также и государственный) орган распоряжался кадрами
нижестоящих по иерархии ведомств, назначая, перемещая, повышая, понижая
их или вообще снимая с должности. Наряду со штыками, ЧК и
национализированной собственностью (которая тогда еще попросту не
работала) этот кадровый централизм был одним из устоев Советской власти.
(Кстати, она рухнула в 1991 году сразу же после того, как подломился
этот устой, а КПСС волей-неволей отказалась от своей кадровой
монополии.) Ленин когтями и зубами защищал централизм в кадровой
политике от всех попыток недалеких партийных <демократов> (<децистов>)
посягнуть на него. В заключительном слове на XI съезде партии он
заявлял: <Нельзя механически отделить политическое от организационного.
Политика ведется через людей Здесь сущность дела в том, что если у ЦК
отнимается право распоряжаться распределением людей, то он не сможет
направлять политику. Хотя мы и делаем ошибки, перебрасывая тех или иных
людей, но все же я позволю себе думать, что Политбюро ЦК за все время
его работы сделало минимум ошибок. Это не самохвальство>{[4]}.
История важнейших институтов кадровой политики большевистской партии
(Оргбюро, Секретариат, Учраспред ЦК РКП(б)){[5]} восходит к августу 1917
года, к решениям VI cъезда партии, учредившего для ведения
<организационной части работы> Секретариат из пяти членов ЦК (Свердлов,
Стасова, Дзержинский, Иоффе, Муранов). Возглавил Секретариат Яков
Свердлов, который руководил большевистской партийной организацией без
всякой помощи, одновременно исполняя обязанности Председателя ВЦИК. Он в
партийно-патриархальной манере собственноручно назначал и перемещал
партийных работников, внося одному ему понятные пометки в свои записные
книжки. После того как он заболел испанкой и умер в марте 1919 года (в
связи с кончиной Свердлова Ленин произнес речь, ставшую первым сводом
принципов большевистской кадровой политики){[6]}, накануне VIII съезда
партии, стала очевидной потребность в перестройке центральных органов
партии. Съезд расширил состав ЦК до 19 членов и 8 кандидатов, образовал
два своих руководящих органа: Политбюро и Оргбюро - и воссоздал
Секретариат. Через год, на IX съезде партии, было определено, что
секретариат должен состоять из трех постоянно работающих в нем членов
ЦК, занимающихся текущими организационными и кадровыми вопросами. Общее
руководство организационной работой и кадровой политикой партии
оставалось за Оргбюро. Аппарат Секретариата в 1919 году состоял из 30
человек, к 1920 году он увеличился до 150, а в 1921 году насчитывал уже
600 штатных ответработников. Основными отделами Секретариата были:
учетно-распределительный, занимавшийся кадровыми вопросами и
мобилизациями партийцев; организационно-инструкторский, направлявший
деятельность местных партийных организаций с помощью разъездных
инструкторов ЦК; агитации и пропаганды (Агитпроп). С этого времени
вплоть до запрета КПСС в 1991 году главным отделом в аппарате ее
Центрального Комитета, державшем в своих руках все кадровые нити в
стране, был Учраспред (под разными наименованиями, в конце - Отдел
организационно-партийной работы ЦКК ПСС).
Согласно указаниям ЦК (август 1920 года) в Учраспреде учитывались
следующие категории работников наркоматов: наркомы, их заместители и
члены коллегий, заведующие отделами и подотделами и <прочие
ответственные работники>. Анкеты со сведениями о них и характеристиками
направлялись в ЦК. В Учраспред ЦК губкомы посылали анкеты и
характеристики местных ответственных работников: членов, кандидатов в
члены и заведующих отделами губкома; членов и кандидатов в члены
губисполкома; заведующих отделами и наиболее важными подотделами
губисполкома; членов и кандидатов в члены президиума губсовнархоза и
заведующих его <важнейшими отделами>; членов и кандидатов в члены
президиума губернского совета профсоюзов и заведующих его отделами;
губернских военных комиссаров, их заместителей и начальников
политотделов; <прочих ответственных лиц губернского масштаба> по
определению губкомов. В начале февраля 1921 года этот список был
дополнен. В него вошли также члены коллегии губпродкома, председатель и
члены коллегии президиума губсоюза, председатель и члены коллегии
губернской ЧК, редакторы губернских газет, управляющие заводов и
председатели заводских комитетов профсоюзов. По этому принципу
подбирались работники на ключевые посты и в общественных организациях
(профсоюзах, кооперации). Прав был Эренбург: Учраспред добирался до
самых кишок общественного организма.
На IX съезде партии секретарями ЦК были избраны близкие к Троцкому
Крестинский, Преображенский и Серебряков, которые вместе со Сталиным и
Рыковым составили Оргбюро; на Х съезде секретарями и членами Оргбюро
стали сторонники Сталина Молотов, Ярославский и Михайлов; на XI съезде в
1922 году секретарями стали Молотов и Куйбышев, а Генеральным секретарем
был избран Сталин. Одним из первых назначений Генерального секретаря
стало утверждение Лазаря Кагановича на пост заведующего
организационно-инструкторским отделом, который вскоре был слит с
Учраспредом. Сталин получил в свое безраздельное распоряжение готовый
аппарат, который он последовательно использовал для укрепления своей
личной власти. Уже через девять месяцев после избрания Сталина
Генеральным секретарем Ленин понял, какую ошибку он совершил,
поддерживая это выдвижение, но повернуть ход событий вспять уже был не в
силах. Сталин действительно сосредоточил в своих руках необъятную власть
и не выпускал ее до самой смерти.
Татьяна Коржихина и Юрий Фигатнер в своей статье о советской
номенклатуре сделали, на мой взгляд, верный вывод: <Уступив
Орграспредотделу ЦК (а на деле - Сталину и его команде) решение кадровых
проблем, партия большевиков, делавших революцию, подписала себе смертный
приговор>{[7]}.
Три типа вертикальной мобильности в Советской России
Что же представляла собой властвующая элита Советской России в начале
20-х годов, какие отряды в ней наличествовали, каковы были основные пути
ее формирования? Иначе говоря: какие жизненные возможности, шансы
продвижения по иерархической лестнице открывала действительность тех лет
перед гражданами, которые хотели <выбиться в люди>?
Проницательный Леонид Красин накануне Х съезда РКП(б) сформулировал два
альтернативных варианта восхождения в правящий класс через партию:
<Источником всех бед и неприятностей, которые мы испытываем в настоящее
время, является то, что коммунистическая партия на 10 процентов состоит
из убежденных идеалистов, готовых умереть за идею, но не способных жить
за нее, и на 90 процентов из бессовестных приспособленцев, вступивших в
нее ради должности>{[8]}. То есть, согласно старобольшевику Красину,
чтобы состоять при Советской власти, надлежало быть либо прекраснодушным
коммунистическим идиотом, либо карьеристом sans phrases. Это была
красивая и остроумная, но чересчур упрощенная картинка с выставки: <путь
наверх> тогда (тогда в особенности) не сводился к выбору между маршрутом
<неистового ревнителя> коммунистической идеи и карьерой советского
Жюльена Сореля или Растиньяка.
Более приближенным к действительности, хотя тоже схематичным, было
описание советского правящего слоя, которое дал великий английский
мыслитель Бертран Рассел в своей книге <Практика и теория большевизма>:
<Мне показалось, что весь правящий слой можно разделить на три группы.
Это, во-первых, старая гвардия революционеров, испытанных годами
преследований. Эти люди занимают большую часть самых высоких постов.
Тюрьмы и ссылки сделали их несгибаемыми и фанатичными и до некоторой
степени оторвали их от собственной страны. Это честнейшие люди с
глубочайшей верой в то, что коммунизм возродит этот мир>{[9]}. Связанная
со старой гвардией, представители которой, после изгнания левых эсеров
из Советского правительства в 1918 году, занимали все руководящие кресла
в стране, кадровая проблема состояла прежде всего в том, что этот
управляющий слой был, по выражению Ленина на VIII съезде партии,
<непомерно, невероятно тонок> (курсив Ленина). В 1922 году Ленин писал:
<Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его
будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что
решение будет уже зависеть не от него>{[10]}. Кроме того, этот тончайший
слой высших руководителей был некомпетентен, не имел никакого опыта
государственного управления. С полной очевидностью это проявилось уже в
самом начале перехода от гражданской войны к гражданскому миру - при
введении Лениным новой экономической политики (нэп) весной 1921 года.
Именно тогда Ленин задал свои гамлетовские вопросы о большевистской
партии: <Сумеют ли ответственные коммунисты РСФСР и РКП понять, что они
не умеют управлять? что они воображают, что ведут, а на самом деле их
ведут?>{[11]}
Тогда разразился форменный кризис высшего управленческого звена, о
котором никто не сказал лучше Леонида Красина. Красин критиковал
структуру ЦК партии, почти не изменившуюся за два десятилетия с тех пор,
когда партия была еще небольшой подпольной организацией. По его мнению,
коль скоро большевики взяли власть и сформировали правительство, то
страной должны управлять не <журналисты и литературная интеллигенция>, а
толковые администраторы, экономисты и инженеры. На Красина на XII съезде
партии (1923) напал один из таких некомпетентных журналистов - Григорий
Зиновьев, который из-за отсутствия Ленина по болезни выступил с
политическим отчетом ЦК. Он расценил высказывание Красина как <очень
крупную ошибку> и защищал управленческую монополию <ленинской
гвардии>{[12]}. Собственно, он поступил в данном случае так же, как
Ленин в октябре 1917 года. Когда Луначарский указал Ленину на
неподготовленность предложенных им кандидатов в члены первого Советского
правительства, тот отделался от скептика русским <авось>: <Пока - там
посмотрим - нужны ответственные люди на все посты; если окажутся
негодными, сумеем переменить>{[13]}. Совершенно аналогичным образом
действовали и Борис Ельцин в 1990-1991 годах, и Владимир Путин в
1999-2000 годах. Понятно, что эта тропа к руководству была открыта для
очень немногих - для тех, кто принадлежал всеми своими потрохами
<ленинской гвардии>; прочим она была заказана.
В целом верно, но несколько зауженно Рассел описывает второй, более
массовый отряд советской правящей элиты: <Вторая группа правящего слоя,
к которой можно отнести людей, занимающих политические посты
непосредственно ниже верхушки пирамиды, состоит из карьеристов, ставших
ревностными большевиками по причине материального успеха большевиков.
Сюда можно отнести армию полицейских, шпионов, секретных агентов,
большей частью оставшихся от времен царизма, получающих выгоду от того,
что никто не может жить иначе, как нарушая закон. С этой стороны
большевизм представлен Чрезвычайной комиссией, органом, практически
независимым от правительства>{[14]}. Фактически речь идет о
руководителях среднего звена, которые вышли из рядов коммунистов,
вступивших в партию после революции. Это так называемые <выдвиженцы>,
которых Учраспред подбирал и расставлял во многом по анкетам, вольные
рыцари советской карьеры, которые связывали свои карьерные перспективы с
покровительством кого-то из партийных сановников (вроде Леопольда
Авербаха, ставшего руководителем РАПП и вождем пролетарской литературы
просто потому, что он был племянником Якова Свердлова, братом жены Ягоды
и зятем Бонч-Бруевича).
Менее оправданным, хотя тоже не лишенным оснований, является выделение
Расселом третьего отряда новых правителей России: <Третья группа
правящей бюрократии состоит из людей, не являющихся ревностными
коммунистами, но которые сплотились вокруг правительства, поскольку оно
оказалось стабильным, и которые работают на него из патриотических
соображений или потому, что имеют возможность развивать свои идеи без
препятствий со стороны традиционных институтов власти. В этой среде
можно найти людей типа преуспевающих дельцов, по своим способностям не
уступающих американским трестовским магнатам, добившихся всего своими
руками и головой, но работающих не за деньги, а ради успеха и
власти>{[15]}. Собственно, Рассел вел здесь речь об отряде так
называемых <спецов>, т. е. буржуазных специалистов, той части российской
научно-технической и гуманитарной интеллигенции, которая пошла на
сотрудничество с Советской властью. До сталинской реконструкции системы
надстроек в 30-е годы для научных и технических кадров оставался
открытым путь, не подконтрольный Учраспреду: такой несоветский элемент с
дворянским происхождением, как Георгий Гамов, мог в конце 20-х - начале
30-х годов сделать феноменальную научную карьеру просто потому, что он
был гениально одаренным человеком. То же можно сказать mutatis mutandis
о лидере советского атомного проекта Игоре Курчатове, имевшем в анкете
опаснейший пункт: у него был репрессирован отец.
Рассел также угадал исторический контекст, поле возможностей, которые
определялись задачами модернизации, вновь вставшими перед нэповской
Россией: <Большевики по своим целям - индустриалисты, им все нравится в
современной индустрии, кроме чрезмерных доходов специалистов. И строгая
дисциплина, которой они подчинили рабочих, оправданна, если она сможет
дать им навыки промышленного труда и честности, которых до сих пор
недоставало и отсутствие которых само по себе мешало России стать одной
из передовых промышленных стран>{[16]}. У меня порой возникает мысль о
том, что Ленин пытался скрыть даже от себя самого истинный смысл
введенной им новой экономической политики: можно было делать так
называемую социалистическую революцию в крестьянской стране, но нельзя
было крестьянскую страну превратить в индустриальную, без чего о
социализме было бессмысленно и помышлять. России предстояло
модернизироваться, а для классической модернизации должна была наступить
эпоха постреволюции, Термидор. Ленин не успел довести до конца
<самотермидоризацию> Советской России, а Сталин избрал абсолютно
неклассический вариант модернизации и осуществил свой собственный
Термидор. О том, что сталинские пятилетки были превратной формой
ускоренной, а с рубежа 20-30-х годов насильственной модернизации,
свидетельствует уже тот простой факт, что за этот период Россия из
страны с подавляющим преобладанием сельского хозяйства, сельской
культуры и деревенского образа жизни стала промышленной страной, где
преобладала, напротив, городская культура и урбанистический образ жизни:
если принять за единицу экономические показатели 1922 года, то
произведенный национальный доход вырос к 1940-м году в 11 раз, вся
продукция промышленности - в 24 раза, валовая продукция сельского
хозяйства - в 2,1 раза; если в 1922 году доля городских жителей
составляла 16 процентов, селян - 84 процента, в 1940-м - 33 и 67
процентов, то в 1959 году эти доли составляли соответственно 48 и 52
процента, а в 1961 году они сравнялись - 50 и 50 процентов{[17]}. Это
были модернизационные сдвиги колоссального значения. Главным режущим
инструментом, с помощью которого решались грандиозные задачи
модернизации, стала сталинская номенклатура.
И еще одно замечание по вопросу о вертикальной мобильности. Занятие
руководящих постов давало немалые преимущества и привилегии. Помимо
стремления приобщиться к власти как таковой это было главным мотивом
раннего советского карьеризма. <Карьеризм на этой почве развился
страшный>, - свидетельствовал А. И. Рыков{[18]}. В 1917 году Ленин
утверждал: в новом советском государстве не будет привилегированного
чиновничества. Этот тезис сразу же после революции обнаружил свою
утопичность. Самой важной привилегией высшего советского чиновничества
стало <право> при любых перемещениях занимать руководящие должности, с
которыми были связаны материальные преимущества. По идее Маркса, которой
до революции придерживался и Ленин, оплата труда руководящих работников
не должна превышать заработка квалифицированного рабочего. Отступления
от принципа начались уже 2 января 1918 года, когда была <с презрением>
введена более высокая зарплата для буржуазных <спецов>; 2 августа 1919
года ответработники были приравнены к спецам, им выдавалось
единовременное пособие и увеличивалась их зарплата; потом были введены
спецпайки; потом - квартирные привилегии для сановников, которые
получали квартиры и дачи бывшей <буржуазии>. Так постепенно вводилась
система привилегий и специального обеспечения (<распределители> и т. п.)
советского правящего класса.
Как все это выглядело в жизни, хорошо описал в 1920 году сановник Иоффе
в письме высшему сановнику Троцкому: <Сверху донизу и снизу доверху -
одно и то же. На самом низу дело сводится к паре сапог и гимнастерке;
выше - к автомобилю, вагону, совнаркомовской столовой, квартире в Кремле
или "Национале"; а на самом верху, где имеется уже и то, и другое, и
третье, - к престижу, громкому положению и известному имени. Откуда тут
взяться прежней партийной преданности и самоотверженности,
революционному подвижничеству и самозабвению!.. Молодежь воспитывается в
новых, мною только что изображенных традициях. Как тут не ужаснуться за
нашу партию и революцию?>
Сталинский Термидор и философия Учраспреда
Ужасаться не стоило или было поздно: молодежь, революцию и партию равным
образом прибрал к рукам товарищ Сталин, шаг за шагом шедший к своему
Термидору. Во всех трех случаях он исходил из своего знаменитого девиза,
который обнародует гораздо позже: кадры решают все. Но о том, какие
кадры и что именно решают, - об этом товарищ Сталин неотступно и широко
размышлял уже на подступах к посту Генерального секретаря ЦК и тем более
тогда, когда занял этот введенный специально для него уникальный пост. В
пятом томе <Сочинений> Сталина был напечатан набросок плана брошюры <О
политической стратегии и тактике русских коммунистов>{[19]},
составленный в июле 1921 года. Это - квинтэссенция политической и
кадровой философии товарища Сталина, выше он в своем мышлении не
поднялся.
Автор этого текста, рассмотрев в шестом пункте своего плана <этапы
развития партии до 1917 года>, в концептуальном седьмом пункте пытается
сформулировать то качественно новое состояние, к которому пришла партия
в результате этого развития и захвата власти в России: <Компартия как
своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий
органы последнего и одухотворяющий их деятельность. Значение старой
гвардии внутри этого могучего ордена. Пополнение старой гвардии новыми
закалившимися за последние три-четыре года работниками>{[20]}. Рой
Медведев в этой связи отмечал в своей книге <О Сталине и сталинизме>:
<Сравнение коммунистической партии с церковно-рыцарским орденом "Братьев
Христова воинства" (официальное название ордена меченосцев) могло прийти
на ум бывшему семинаристу, но не Ленину или Марксу, который называл все
эти ордена "крестовой сволочью". Несомненно, что Сталину импонировало
строго иерархическое построение ордена меченосцев по четырем рангам. Тот
факт, что заметка Сталина была опубликована только в 1947 году,
показывает, что мысль о превращении партии в подобие религиозного
ордена, а затем и о создании внутри партии и государственного аппарата
какой-то тайной элиты ордена, особой касты "посвященных" долго не
оставляла Сталина. Эту мысль он высказывал в узком кругу еще в конце
30-х годов. Создание тайно оплачиваемой при помощи "пакетов"
номенклатуры было, несомненно, шагом именно в этом направлении>{[21]}.
Здесь верное смешано с неверным. Орденский пафос Сталина не имел
никакого отношения к его обучению в семинарии и даже к его восхищению
организацией меченосцев. Сталин был отнюдь не одинок среди большевиков в
понимании партии как подобия ордена. Аналогичные идеи в тот же период
высказывал Николай Бухарин, например, в своей статье <Железная когорта
революции> (1922): <Суровая дисциплина большевизма, спартанская
сплоченность его рядов, его строжайшая "фракционность" даже в моменты
временного сожительства с меньшевиками, крайняя однородность взглядов,
централизованность всех рядов - были всегда характернейшими признаками
нашей партии. Все партийные работники были крайне преданы партии;
партийный "патриотизм", исключительная страстность в проведении
партийных директив, бешеная борьба с враждебными группировками всюду -
на фабриках и заводах, на открытых собраниях, в клубах, даже в тюрьме -
делали из нашей партии какой-то своеобразный революционный орден>{[22]}.
Общее в позициях Сталина и Бухарина состоит в понимании партийной
иерархии как градации посвящения с одновременным подчеркиванием ее
орденской герметичности и в скачкообразном возрастании анонимности по
мере продвижения по ступеням иерархии: посвященные высшей ступени были
окутаны мраком абсолютной анонимности. И здесь нельзя исключить, что
товарищ Сталин упомянул об ордене меченосцев скорее для отвода глаз, а
на самом деле исходил из практики тайных обществ Нового времени.
(<Система <строгого послушания>, созданная бароном Хундом, включала
шесть разрядов: ученик, подмастерье, магистр, шотландский магистр св.
Андрея, послушник и тамплиер. Потом Хунд добавил к ним еще два высших
разряда - монах и великий монах. Входящие в два высших разряда должны
были оставаться неизвестными для всех остальных членов ордена и
считаться "неизвестными верховными правителями">{[23]}.)
Что до ордена меченосцев, то его появление связано с процессами
христианизации и германизации Восточной Прибалтики в Средние века,
которые были делом третьего епископа Ливонии (1199-1229), фактического
основателя ливонского государства Альберта фон Буксгевден. Вооруженный
апостол ливов (латышей), как называли Альберта, заручился помощью и
дружбой датского короля Кнуда и вступил на ливонскую территорию, имея в
одной руке меч, в другой распятие. Ему без особого труда удалось смирить
ливов. Весною 1201 года он основал новый город - Ригу; первым его
жителям он даровал привилегии и перенес туда епископский стол. Для
утверждения и распространения христианства и немецкой культуры на
востоке Прибалтики Альберт создал духовно-рыцарский орден, названный
орденом меченосцев (1202). Рыцари нового ордена давали клятву безбрачия,
послушания папе и епископу и обязывались всеми силами распространять
христианство. Во главе ордена становился магистр или мейстер; следующую
иерархическую ступень составляли комтуры или командоры, ведавшие военным
делом, сбором десятин, светским судом, наблюдением за орденскими землями
и вместе с магистратом составлявшие капитул.
Свою <орденскую> политическую и кадровую философию товарищ Сталин
конкретизировал и перевел на аппаратный язык в апреле 1923 года на XII
съезде РКП(б). Он заявил: <Руководство авангарда класса, т. е. партии,
необходимо, чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых
аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии, при помощи которых она
передает свою волю рабочему классу>{[24]}. Эти щупальца, т. е. аппараты,
приводятся в движение кадрами, а кадрами занимается Секретариат, Оргбюро
и Учраспред ЦК партии, т. е. лично товарищ Сталин. Это обязывает кадры
ко многому. Генеральный секретарь авторитетно отмечал: <Руководящая роль
партии должна выразиться не только в том, чтобы давать директивы, но и в
том, чтобы на известные посты ставились люди, способные понять наши
директивы и способные провести их честно. Не нужно доказывать, что между
политической работой ЦК и организационной работой нельзя проводить
непроходимую грань. Едва кто-либо из вас будет утверждать, что
достаточно дать хорошую политическую линию, и дело кончено. Нет, это
только полдела. После того как дана правильная политическая линия,
необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди,
умеющие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в
жизнь. В противном случае политика теряет смысл, превращается в махание
руками>{[25]}.
И здесь товарищ Сталин развернул величественную перспективу, которая
открывается перед Учраспредом под его руководством: <Вот почему
Учраспред, т. е. тот орган ЦК, который призван учитывать наших основных
работников как на низах, так и вверху и распределять их, приобретает
громадное значение. Доселе дело велось так, что дело Учраспреда
ограничивалось учетом и распределением товарищей по укомам, губкомам и
обкомам. Дальше этого Учраспред, попросту говоря, не совал носа. Теперь:
когда необходимо каждого работника изучать по косточкам: Учраспред уже
не может замыкаться в рамках губкомов и укомов>{[26]}. Во избежание
грозных опасностей, которые нависли над Учраспредом, товарищ Сталин
обнародовал на съезде опыт перестройки кадровой политики, т. е. дела: <Я
должен сказать о той реформе, которую Центральный Комитет в ходе своей
работы по учету работников провел в Учраспреде. Раньше, как я говорил
уже, Учраспред ограничивался рамками губкомов и укомов, теперь, когда
работа пошла вглубь, когда строительная работа развернулась повсюду,
замыкаться в рамки укомов и губкомов нельзя. Необходимо охватить все без
исключения отрасли управления и весь промышленный комсостав, при помощи
которого партия держит в руках наш хозаппарат и осуществляет свое
руководство. В этом смысле и было решено Центральным Комитетом расширить
аппарат Учраспреда как в центре, так и на местах, с тем чтобы у
заведующего были заместители по хозяйственной и советской части и чтобы
у них были помощники по учету комсостава по предприятиям и по трестам,
по хозорганам на местах и в центре, в советах и в партии>{[27]}.
Составной частью - органической и основополагающей - этой реформы стала
стратегическая операция по нейтрализации и растворению <ленинской
гвардии>. Товарищ Сталин атаковал ленинский штаб партии, который он
предложил de facto превратить в сталинский, расширив и укрупнив, - и тем
самым преодолев его <самозамкнутость>: <Внутри ЦК имеется ядро в 10-15
человек, которые до того наловчились в деле руководства политической и
хозяйственной работой наших органов, что рискуют превратиться в своего
рода жрецов по руководству: Эти товарищи, набравшись большого опыта по
руководству, могут заразиться самомнением, замкнуться в себе и
оторваться от работы в массах
Если они не имеют вокруг себя нового поколения будущих руководителей,
тесно связанных с работой на местах, то эти высококвалифицированные люди
имеют все шансы закостенеть и оторваться от масс>{[28]}. Ленинский штаб
надо потеснить и по другим веским причинам: <Во-вторых, то ядро внутри
ЦК, которое сильно вросло в дело руководства, становится старым, ему
нужна смена. Вам известно состояние здоровья Владимира Ильича. Вы
знаете, что и остальные члены основного ядра ЦК достаточно поизносились.
А новой смены еще нет, вот в чем беда. Создавать руководителей партии
очень трудно: для этого нужны годы, 5-10 лет, более 10-ти. Гораздо легче
завоевать ту или иную страну при помощи кавалерии тов. Буденного, чем
выковать 2-3 руководителей из низов, могущих в будущем стать
действительными руководителями страны. И пора подумать о том, чтобы
выковать новую смену. Для этого есть одно средство - втянуть в работу ЦК
новых, свежих работников и в ходе работ поднять их вверх, поднять
наиболее способных и независимых, имеющих головы на плечах. Книжкой
руководителей не создашь>{[29]}. Нельзя забывать, подчеркивал товарищ
Сталин, что для партии нелегальное положение - это отнюдь не прошлое: <С
точки зрения международной мы переживаем период, аналогичный тому,
который переживали в 1912 году, когда партия была полулегальна, скорее
всего нелегальна Мы окружены врагами, - это ясно всем>{[30]}. Партия в
осажденной крепости, а ее вожди - одни при смерти или больны, другие
стары и немощны, не способны командовать обороной и контратаками. Выводы
очевидны.
Устранить прежнее партийное руководство - это, как понимал товарищ
Сталин, еще полдела. Надо было поставить у кормила власти новое
руководство, состоящее из людей, лично преданных человеку, который
уверенной рукой ведет партию вперед, несмотря на происки врагов:
товарищу Сталину. А чтобы оно не колебалось, как прежнее руководство,
под него нужно подвести гранитное основание. Этим основанием и должна
была стать сталинская номенклатура. Сам этот термин появляется в
партийных документах именно в 1923 году, хотя в зоологии он получил
широкое хождение со времен Линнея{[31]}. Оргбюро ЦК РКП(б) приняло
постановление <О назначениях> 12 июня 1923 года, а в октябре того же
года ЦК вынес решение об основных задачах учетно-распределительной
работы.
Сталинская номенклатура, или Политическое животное царство
Так что же такое номенклатура в ее не зоологическом, а политологическом
смысле? Согласно высокой партийной науке 80-х годов, <номенклатура - это
перечень наиболее важных должностей, кандидатуры на которые
предварительно рассматриваются, рекомендуются и утверждаются данным
партийным комитетом (райкомом, горкомом, обкомом партии и т. д.).
Освобождаются от работы лица, входящие в номенклатуру партийного
комитета, также лишь с его согласия.
В номенклатуру включаются работники, находящиеся на ключевых
постах>{[32]}. Оргбюро ЦК 16 ноября 1925 года приняло развернутое
положение <О порядке подбора и назначения работников> и переработанные
списки - номенклатуры должностей. Эти и подобные им документы в открытой
печати не публиковались. Номенклатура ? 1 находилась в ведении ЦК (т. е.
Политбюро, Оргбюро и секретарей ЦК), номенклатура ? 2 находилась в
ведении Учраспреда, т. е. аппарата. Имела место еще и ведомственная
номенклатура ? 3, которой ведали учреждения (Учраспред ВСНХ и т. д.).
Через Учраспред ЦК было назначено между апрелем 1922-го - апрелем 1923
года 10 351 человек; между апрелем 1923-го - маем 1924 годов - 6 088,
между маем 1924-го - декабрем 1925-го - 12 227 человек. Всего по
номенклатурам ? 1 и ? 2 значилось 5 723 должности. Именно Учраспред был
тем органом, который управлял судьбами своих назначенцев. В его
номенклатуре были основные руководители госаппарата. Тут нельзя было
сделать карьеру в чистом виде; тут был возможен только номенклатурный
рост.
Особенности советской номенклатуры составили основу механизма власти
Сталина, ибо он контролировал списки ? 1 и ? 2, а часто и ? 3. Это было
одним из основных его занятий: <Недалекие острословы называли его тогда
"товарищ Картотеков". Он и вправду вместе со своими сотрудниками
постоянно возился с карточками, заведенными на руководящих работников.
Эти кадры он старательно изучал, просеивал сквозь сито своих интересов и
расчетов, размещал их на различных уровнях номенклатуры, как композитор
ноты на нотной линейке, чтобы возникала нужная ему симфония. Картотеку
на наиболее интересовавших его по тем или иным соображениям людей Сталин
с первой половины 20-х гг. вел сам, не допуская к ней даже своего
секретаря. Однако было бы наивно представлять себе работу по
формированию номенклатуры в образе Сталина с парой помощников, роющихся
в картотеке. Сталин создал систему подбора руководящих кадров в партии и
государстве. Она привела его к власти и оставалась его главным
свершением>{[33]}. И она, добавлю к этому точному описанию, пережила
своего творца и в слегка модифицированном виде сохранилась до начала
90-х годов.
Этот номенклатурный поворот в кадровой политике партии, эта сталинская
тенденция, разумеется, не ускользнули от внимания главного оппозиционера
20-х годов Льва Троцкого. Сдается, что в его брошюре <Новый курс>
(январь 1924 года) содержится политический портрет с натуры Генерального
секретаря РКП(б) Сталина: <Наивно, в самом деле, думать, что секретарь,
в силу своего секретарского звания, воплощает в себе всю сумму знаний и
умений, необходимых для партийного руководства. На деле он создает себе
подсобный аппарат, с бюрократическими отделами (Учраспред! - С. З.), с
бюрократической информацией (анкеты! - С. З.), бумажными справками, и
этим аппаратом, сближающим его с советским аппаратом, отгораживается от
живой партии>{[34]}. В зоркости Троцкому не откажешь, но заниматься
аппаратом он побрезговал. За что и поплатился.
Сформированный по номенклатурным принципам новый правящий класс был
невиданным в истории феноменом. М. С. Восленский в своей цитированной
выше пионерской работе <Номенклатура> указал на принципиальную, по его
мнению, разницу между управляющим слоем буржуазии и сталинской
номенклатурой: <Буржуазия руководит в первую очередь именно экономикой,
непосредственно материальным производством, а уже на этой основе играет
роль и в политике. Так пролег исторический путь буржуазии от ремесла и
торговли, от бесправия третьего сословия к власти. Иначе проходит
исторический путь номенклатуры. Он ведет от захвата государственной
власти к господству и в сфере производства. Номенклатура осуществляет в
первую очередь именно политическое руководство обществом, а руководство
материальным производством является для нее уже второй задачей> (курсив
мой. - С. З.){[35]}.
На мой взгляд, Восленский фиксирует здесь тот примат властной функции
номенклатуры над ее экономической функцией, который был особенно
педалирован в чрезвычайных ситуациях, в периоды <военного коммунизма>,
создания мобилизационной экономики и репрессий 30-х годов, Второй
мировой войны и послевоенного восстановления. Можно возразить на это,
что именно в 20-30-е годы номенклатура как никогда усердно занималась
экономикой. Безусловно, это так, но весь вопрос состоит в том, как она
ею занималась. В термине Гавриила Попова <административный социализм>,
при всей его сомнительности, схвачена специфика этой деятельности.
Представители сталинской номенклатуры руководили экономикой чуждыми ей
методами и средствами, прежде всего административно-нажимными и
карательными: к примеру, если в 30-е годы колхоз не выполнял спущенный
ему сверху план хлебозаготовок, то его председателя отдавали под суд, а
часть колхозников ссылали в Сибирь за <саботаж>. Ситуация изменялась,
хотя и не принципиально, в мирные периоды истории СССР: номенклатура
была вынуждена обновлять, и сильно, стиль и методы экономического
руководства. В этом состоял подлинный смысл <косыгинской реформы> или
брежневского едва ли не постмодернистского лозунга <экономика должна
быть экономной>.
Тут возникает важная - и не решенная - теоретическая проблема
соотношения двух важнейших ипостасей номенклатуры: держателя всей
полноты государственной власти, с одной стороны, официального
распорядителя и неофициального владельца государственной
(государственно-капиталистической) собственности, корпоративного
капиталиста, с другой. Залог и предпосылка решения этой проблемы -
четкое различение между юридической и политэкономической категориями
собственности, которое уверенно проводили Маркс и Энгельс. Маркс, к
примеру, отмечал, что вещи становятся действительной собственностью
только в процессе обращения (Verkehr; перевод этого термина <Немецкой
идеологии> в <Сочинениях> Маркса и Энгельса является в данном контексте
неточным. - С. З.) и <независимо от права>{[36]}. Национализация или
огосударствление средств производства меняют юридическую форму
собственности, но если какой-то общественный слой сохраняет монополию на
фактическое распоряжение ею, собственность не утрачивает своей
капиталистической сущности: <В том-то и беда, - писал поздний Энгельс, -
что, пока у власти остаются имущие классы, любое огосударствление будет
не уничтожением эксплуатации, а только изменением ее формы>{[37]}.
Основу существования номенклатуры составляет (внеэкономическое, с
помощью государства) присвоение неоплаченного труда: <Всюду, где часть
общества обладает монополией на средства производства, - заявлял Маркс в
<Капитале>, - работник, свободный или несвободный, должен присоединить к
рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее
рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника
средств производства>{[38]}. Государство является главным инструментом
номенклатуры как государственного капиталиста, коллективного
собственника, для изъятия не только прибавочного, но и части
необходимого продукта: <Новая собственность не совпадает с политической
властью, - отмечал Милован Джилас, - но создается и используется с ее
помощью. Владение, пользование и распоряжение собственностью -
прерогатива партии и ее головных структур>{[39]}.
Мне представляется в этой связи перспективным и эвристически ценным
подход Андрея Фурсова, основывающийся на некоторых идеях Владимира
Крылова. Суть его состоит в том, что в сложившемся так называемом
<социалистическом> государстве оно функционирует прежде всего как
собственник, а его <надстроечная> функция играет меньшую роль. Иными
словами, локализация государства, которая оставалась камнем преткновения
для советских обществоведов (к чему принадлежит государство: к базису
или к надстройке?), должна быть осуществлена таким образом, чтобы
способствовать пониманию той огромной роли, которая принадлежала ему в
насильственной модернизации Советской России, в корне отличной от
модернизации Великобритании или США, где государство долгое время
числилось в должности <ночного сторожа>. Такая локализация переключила
бы анализ из политической сферы, которая в собственном смысле слова не
существует в условиях <реального социализма>, на фактические отношения
присвоения и перераспределения общественного продукта. <При таком
подходе, - полагает Фурсов, - советская номенклатура оказывалась бы уже
не чиновничеством, а принципиально иным слоем>{[40]}.
Этот подход, замечу мимоходом, торпедирует всю концепцию сталинского
Термидора, предложенную Троцким: невозможно понять сталинский Термидор,
если сводить его к узурпации государственной власти бюрократией;
сталинский Термидор предполагал также непременное решение задач
модернизации, и они были решены при активном участии номенклатуры. Цена
этого решения была страшной, непомерной, но свирепая и кровавая
сталинская модернизация, повторяю, так или иначе состоялась. В противном
случае СССР не выстоял бы в войне с фашистской Германией.
Вернусь, однако, к своим номенклатурным мутонам (кстати, упрямыми
<баранами> называл в конце 80-х годов союзных министров, не принимавших,
ибо не понимавших, <перестройки>, Михаил Горбачев). В 30-е годы
произошла полная смена состава правящего слоя в СССР. Приведу только
одну цифру: к 1939 году 94 процента состава ЦК 1924 года были <вычищены>
из властвующей группы, их заменили вступившие в партию по <ленинскому
призыву> 1924 года выдвиженцы группы Сталина - Молотова - Кагановича. Е.
Г. Гимпельсон в своей книге <НЭП и советская политическая система>
показал, как происходил этот процесс медиатизации, вытеснения и
устранения <ленинской гвардии>. Став вершителем судеб партийного и
государственного аппарата, особенно со второй половины 20-х годов,
Сталин методически проводил курс на изменение персонального состава
номенклатуры, в первую очередь ее верхнего звена. Во многом этому
способствовала борьба с оппозицией, в ходе которой он исключал из
руководства своих соперников-противников, а также людей, в преданности
которых не был убежден.
Тут был еще один важный - антиинтеллигентский - оттенок. Изгонявшиеся с
высших постов оппозиционеры и их сочувственники были людьми из
<ленинской гвардии>, с высоким по тому времени образовательным цензом,
значительную их часть составляли выходцы из интеллигентской среды.
<Сталин же, выдвигая людей на руководящие должности, делал ставку на
тех, чья преданность ему была хорошо известна. Вот почему важнейшие
партийные и государственные посты стали занимать малообразованные,
малокультурные руководители, такие, как Л. М. Каганович, К. Е.
Ворошилов, готовые поддержать и восхвалять любые предложения
Сталина>{[41]}. В качестве иллюстрации может служить уровень образования
членов правительства, неуклонно снижавшийся в 20-е годы, в эпоху так
называемой <культурной революции>. Если в начале этого десятилетия
высшее образование имели восемь наркомов (Крестинский, Курский, Чичерин,
Луначарский, Красин, Невский, Винокуров, Семашко), то в 1929 году только
три (Чичерин, Милютин, Сокольников).
Номенклатурный принцип в 30-е годы не только подменил и совершенно
вытеснил принцип выборности в деятельности компартии и Советского
государства. Он насаждался вместе с другим принципом, заимствованным
Сталиным из политической практики ленинских лет, но радикально
переосмысленным и ужесточенным: принципом периодических партийных
чисток. Номенклатура была сталинским политическим установлением с
встроенной в него постоянно действующей гильотиной, которую обслуживали
палачи из спецслужб. Такой она осталась до самых последних дней своего
официального существования: достаточно вспомнить о тех чистках
номенклатурных рядов, которые устраивал во второй половине 80-х годов
Михаил Горбачев, слывший партийным либералом и поборником
общечеловеческих ценностей. И в неофициальном модусе своего бытия
номенклатура не может спастись от гильотины чисток: более чем
красноречивые уроки в этом отношении преподал демшизоидной
квазиноменклатуре Борис Ельцин.
* * *
Распад номенклатуры как легитимизированного института советского
общества произошел в два приема. <Правда> 16 октября 1989 года изволила
сообщить заинтересованной публике, что комиссия ЦК КПСС по вопросам
партийного строительство и кадровой политики приняла решение об
упразднении <учетно-контрольной номенклатуры>. А 23 августа 1991 года
высшую партийную и государственную бюрократию поразила амнезия: она
решительно позабыла о своей былой принадлежности к сталинской (а другой
просто не существовало) номенклатуре. Навсегда ли? У меня есть сильное
подозрение, что отнюдь не навсегда.
Владимир Путин в качестве одного из приоритетов своей политики выдвинул
воссоздание - или отстраивание заново - властной вертикали в стране. Нет
никаких сомнений в том, что выполнение данной задачи выдвинет - уже
выдвинуло - на первый план кадровую составляющую государственной власти
в России. А в специфических условиях нынешней политической системы, при
отсутствии полноценных и ответственных партий, с неконструктивной
<праздноболтающей> оппозицией путинскому режиму, президент самой логикой
вещей будет вынужден вернуться к номенклатурному принципу, который при
всей своей принципиальной ущербности и совершенной недемократичности
является все-таки более <государственническим>, чем принцип земляческий
или, не к ночи будет сказано, мафиозный. Только ведать новой
номенклатурой будет не большевистский Учраспред, а Администрация
Президента вкупе со спецслужбами. Номенклатура возвращается.
------------------------------------
{[1]} Эренбург И. Необычайные похождения Хулио Хуренито. Жизнь и гибель
Николая Курбова. М.: Московский рабочий, 1991. С. 222-223.
{[2]} Известия ЦК КПСС. 1989. ? 4. С. 148.
{[3]} Свердлов Я. Избранные произведения. Т. 3. М., 1960. С. 42.
{[4]} Ленин В. И. ПСС. Т. 38. С. 74-79.
{[5]} См. в этой связи: Гимпельсон Е. Г. Советские управленцы. 1917-1920
гг. М., 1998; Гимпельсон Е. Г. НЭП и советская политическая система.
20-е гг. М., 2000; Коржихина Т. П. Советское государство и его
учреждения. Ноябрь 1917 - декабрь 1919. М., 1994; Восленский М.
Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М.: Советская
Россия, 1991. Без этих глубоких исследований, в которых были широко
использованы архивные документы, данная работа была бы невозможной.
{[6]} <... Революционное насилие представляло из себя необходимый и
закономерный прием революции лишь в определенные моменты ее развития,
лишь при наличии определенных и особых условий, тогда как гораздо более
глубоким, постоянным свойством этой революции и условием ее побед
являлась и остается организация пролетарских масс, организация
трудящихся. Вот в этой организации миллионов трудящихся и заключаются
наилучшие условия революции, самый глубокий источник ее побед. Эта черта
пролетарской революции и выдвинула в ходе борьбы таких вождей, которые
всего больше воплотили эту невиданную раньше в революции особенность -
организацию масс. Эта черта пролетарской революции выдвинула и такого
человека, как Я. М. Свердлов, который прежде всего и больше всего был
организатором> (Ленин В. И. Речь памяти Я. М. Свердлова на экстренном
заседании ВЦИК 18 марта 1919 г. // Ленин В. И. ПСС. Т. 38. С. 74-75).
{[7]} Коржихина Т., Фигатнер Ю. Советская номенклатура: Становление,
механизмы действия // Вопросы истории. 1993. ? 7.
{[8]} Цит. по: Диалог. 1990. ? 2. С. 14.
{[9]} Рассел Б. Практика и теория большевизма. М.: Наука, 1991. С. 45.
{[10]} Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 20.
{[11]} Там же. С. 96.
{[12]} См.: O`Коннор Т. Э. Инженер революции: Л. Б. Красин и большевики.
1870-1926. М.: Наука, 1993. С. 134-137.
{[13]} Луначарский А. О Владимире Ильиче // Воспоминания о Ленине. Т. 2.
М.: Политиздат, 1969. С. 467-468.
{[14]} Рассел Б. Указ. соч. С. 45.
{[15]} Там же. С. 45-46.
{[16]} Рассел Б. Указ. соч. С. 46.
{[17]} См.: Народное хозяйство СССР. 1922-1982: Юбилейный статистический
сборник. М.: Статистика и финансы, 1982. С. 9, 52.
{[18]} Девятая партийная конференция РКП (б): Протоколы. М.: Политиздат,
1972. С. 178.
{[19]} Сталин И. В. Соч. Т. 5. 1921-1923. М.: Политиздат, 1952.
{[20]} Там же. С. 71.
{[21]} Медведев Р. О Сталине и сталинизме. М.: Прогресс, 1990. С. 56.
{[22]} Бухарин Н. Избранные произведения. М.: Политиздат, 1988. С. 35.
{[23]} Черняк Е. Б. Невидимые империи. Тайные общества старого и нового
времени на Западе. М.: Мысль, 1987. С. 65.
{[24]} Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 198.
{[25]} Там же. С. 209.
{[26]} Там же. С. 210.
{[27]} Там же. С. 210-212.
{[28]} Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 219.
{[29]} Там же. С. 219.
{[30]} Там же. С. 224.
{[31]} В зоологии номенклатура - способ наименования животных (род, вид
и разновидность). Линней первый ввел двойную (бинарную) номенклатуру при
описании животных и растений. Наиболее сходные между собой виды
(species) Линней соединял в роды (genus) и каждому виду давал двойное
наименование: одно родовое, общее для нескольких сходных видов, и затем
каждому отдельному виду специальное видовое название.
{[32]} Партийное строительство. М.: Политиздат, 1981. С. 300.
{[33]} Восленский М. Номенклатура. С. 85.
{[34]} Троцкий Л. Новый курс // Лев Троцкий. К истории русской
революции. М.: Политиздат, 1990. С. 178.
{[35]} Троцкий Л. Указ. соч. С. 112.
{[36]} Marx K., Engels F. Die deutsche Ideologie // Marx K., Engels F.
Werke. Bd. 3. S. 63.
{[37]} Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 38. С. 51.
{[38]} Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С.246.
{[39]} Джилас М. Новый класс // Джилас М. Лицо тоталитаризма. М.:
Новости, 1992. С. 1992. С. 220.
{[40]} Фурсов А. И. Еще один <очарованный странник> // Русский
исторический журнал. Т. II. 1999. Осень. ? 4. С. 388.
{[41]} Гимпельсон Е. Г. НЭП и советская политическая система. С. 342.
L Copyright 2003 журнал ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ
=====
Земляной скорее даже не историк, тем более не "полит-эконом2)что
требуется),он по професии- лит.критик. Из примыкающих исследователей
темы , более специализированных, принадлежащих "новой генерации"
(помоложе Хлевнюка, по следам которого и порой при кураторстве- эта
генерация выросла)
генезис СУ
- Д.Чураков , в ВОСТОКе "Проблемы рабочего протеста в первые годы
сов.власти"
- Цакунов " В лабиринтах доктрины", приличная "первая монография". А ля
Чураков
"Поклонение Именам" ИМО надо или забыть, или переходить на уровень,
когда озабочен несколько другим,чем поклонение и ритуальные поклоны.
Они,эти цитируемые, позиционно неангажированы вообще, в т.ч."ни за
кого" из "вождей", так что ) это просто к сведению апеллирующих к
именам) апелляция к , лениным-сталиным, не говоря про
троцких-бухариных, для них не работает
Be stone-cold.
Нам все равно нужны уроки. Что делать-то? И уроки прошлого -единственный
шанс, пока еще не поздно,хоть что-то постараться глубже понять, хоть
чему-то поучиться
СОВЕТСКИЙ ТЕРМИДОР И ПРОБЛЕМА МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИИ (20-Е ГОДЫ).
В одной из последних работ английского политолога Джона Грея "Поминки по
Просвещению. Политика и культура на закате современности"\1 предложена
новая концепция. Она состоит в том, что либеральные институты Запада не
являются conditio sine qua non благосостояния общества в период поздней
современности, что социальная и политическая стабильность достигается
многими способами. Грей называет "культурным империализмом Запада"
проект единой цивилизации. Согласно автору, для многих культур
справедлива формула "Модернизация без вестернизации". В этом контексте
описываются посткоммунистические страны, слепо уверовавшие в
"универсальность западных либеральных институтов"\2.
В данной работе под сходным углом зрения (модернизация без
вестернизации) освещается опыт модернизации Советской России в 1922-1928
гг., когда во главе партийного руководства РКП (б) стоял Иосиф Сталин, в
марте 1922 г. избранный Генеральным секретарем ЦК партии. Именно этот
период рассматривается как советский или сталинский Термидор; ибо если
провести аналогию с Великой французской революций, то с 1928 г., с
момента установления единоличного господства Сталина после разгрома так
называемой правой оппозиции (Бухарин, Рыков, Томский и др.) начинается
период консульства и становления Империи.
В обоснованности выделения этого периода как эпохи сталинского Термидора
дополнительно убеждает позиция, занятая по этому вопросу Эриком
Хобсбаумом: "Как только советский режим объявил о переходе к нэпу, все
сразу заговорили о Термидоре: критики режима - с удовлетворением,
большевики, которые отождествляли Термидор с контрреволюцией, - с
тревогой. Это слово использовали против проповедников нэпа, которые,
подобно Бухарину, считали, что нэп - это не временное отступление, а
возможный путь движения вперед. Начиная с 1925 г. слово "Термидор"
зазвучало в выступлениях Троцкого и его союзников, обвинявших партийное
большинство в предательстве дела революции, что обострило и без того
напряженные отношения между группировками в партии. Хотя критика
"термидорианской реакции" была направлена первоначально против
предложенного Бухариным пути социалистического развития и потеряла свою
актуальность, когда в 1928 г. Сталин взял курс на ускоренную
индустриализацию и коллективизацию"\3. Следует учитывать, однако, что
после перехода в оппозицию двух из трех "триумвиров" (Каменева и
Зиновьева) сформировался "дуумвират" из Сталина и Бухарина, для которого
в определенных рамках была характерна гомогенность во взглядах на нэп
(опять-таки до 1928 г., рубежного во многих отношениях).
Проблема Термидора в общественно-политической дискуссии 20-х годов
Выдвижение Иосифом Сталиным в 1924 г. на передний план идейной борьбы
заимствованного им у Николая Бухарина тезиса о возможности построения в
стране "полного социализма" даже без поддержки извне во многом
мотивировалось поражением революции в Германии в 1923 г., на которую
партийное руководство ВКП(б), включая Ленина, возлагало слишком большие
надежды. Это было равносильно переносу акцента в политике партии с
проблем мировой революции на проблемы модернизации России, как они были
обозначены первоначально в ленинской концепции нэпа: вместо фронтальной
борьбы с капитализмом предстояло внутри страны и в связях с внешним
миром найти некий modus vivendi. He делать революцию в планетарном
масштабе, а использовать рыночные инструменты для восстановления и
развития экономики: именно в этом состоял действительный, а не
превращенный смысл дискуссий о "возможности социализма в одной стране",
захвативших не только ВКП(б), но и международные коммунистическое и
социалистическое движения.Собственно, в рамках этих дискуссий и обрела
свою концептуальную и идеологическую значимость аналогия между ходом
Великой французской революции и ходом Великой русской революции. Вообще
говоря, острая политическая актуальность указанной аналогии была
осознана еще в 1918 г. самим Лениным, который в письме Кларе Цеткин
отметил, что "вся буржуазия прилагает все усилия, чтобы нас свергнуть.
Тем не менее мы твердо избегнем этого "обычного" (как в 1794 и 1849
годы) хода революции и победим буржуазию"\4.
Иными словами, отдавая себе отчет, что Октябрьский переворот имел
буржуазно-демократический характер, а социалистическим в нем было одно
только название, Ленин хотел тем не менее "перехитрить" историю,
избежать "обычного" хода революции: под этим углом зрения в
пореволюционной России Термидор означал тогда для Ленина поражение
революции и "победу" буржуазии, сводился к возрождению капитализма в
новой оболочке. Тогда Ленин еще полагал, что это очень плохо. Тогда он
не хотел видеть, что и во Франции, и в России с Термидором было связано
не только и не столько устранение с авансцены революционного процесса
его крайне левых, якобинских элементов (по крайней мере, с работы "Что
делать?" Ленин настаивал на внутреннем сродстве большевизма с
якобинством), но и переход от "гражданской войны" к "гражданскому миру",
к восстановлению общественно-экономической "нормы". Именно в таком
наперед усеченном, дурно идеологизированном, выхолощенном от своего
позитивного содержания значении понятие Термидора по преимуществу
употреблялось в партийных дискуссиях после смерти Ленина, причем как
Бухариным и Сталиным, так и Зиновьевым и Троцким, не говоря уже о
политических фигурах меньшей значимости (Микоян).
Между тем сущностная проблематика Термидора сыграла определяющую роль в
формировании и развитии Лениным самой идеи "новой экономической
политики", в ее защите и углублении в полемике с противниками того
"отступления" советской власти перед капитализмом, каким им рисовался
нэп. Именно в процессе разъяснения партийной массе сути "новой
экономической политики" Ленин поставил в центр своих размышлений тему
Термидора: "1. Общеполитическое значение этого вопроса - вопрос о
крестьянской (мелкобуржуазной) контрреволюции. Такая контрреволюция
стоит уже против нас. 2. Теоретический экскурс: буржуазная или
социалистическая революция? Решит борьба"\5. И далее, в черновиках весны
1921 г.: "Политическая сторона: Скинет мелкобуржуазная стихия <...>
"Образец" французская революция"\6. И лобовое сопоставление: "1794
versus 1921"\7. Наконец: ""Термидор"? Трезво, может быть, да? Будет?
Увидим"\8. В том же 1921 г. Ленин в личной беседе заявил французскому
коммунисту Жаку Садулю: "Рабочие-якобинцы более проницательны, более
тверды, чем буржуазные якобинцы, и имели мужество и мудрость сами себя
термидоризировать"9. Ленин тут, как всегда, самозванно
представительствовал от "рабочих-якобинцев", но Советское правительство,
партийное руководство в ту пору действительно повернулись лицом к
задачам, которые во Франции выполнили "термидорианская реакция" и
Директория: к осуществлению перехода всего общества от террористической
поэзии "военного коммунизма" к будничной прозе экономического
восстановления, главным рычагом которого становились не социалистические
декламации новой власти, а товарно-денежные отношения. А ведь еще в
январе 1921 г. кремлевские сидельцы намеревались отменить и деньги, и
заработную плату.
В разгоревшихся в Советской России и за ее пределами дискуссиях о сути
"новой экономической политики" были два момента, которые крайне
осложнили жизнь защитникам нэпа.Первым из этих моментов было то, что
российские меньшевики провели дальше аналогию между большевизмом и
якобинством, которую они прежде использовали для дискредитации Ленина и
его сторонников, распространили ее на период после падения якобинства:
они стали рассматривать нэп как некое историческое подобие Термидора.
Введение нэпа меньшевики сгоряча объявили "плагиатом" из их собственной
экономической программы (вообще говоря, плагиат -это один из самых
главных приемов постмодернистского искусства, в том числе
политического), но потом наиболее прозорливые из них (Мартов) заговорили
о "термидорианском повороте" в политике большевиков. Здесь нет места
входить в подробности споров меньшевиков по поводу нэпа\10, поэтому
ограничусь тремя выдержками из весьма содержательного письма Мартова
Аксельроду от 5 апреля 1921 г.: "Мы, меньшевики, этот вопрос поставили
еще в 1903 г., когда в Вашем лице, в фельетонах "Искры", предсказали
возможность, что русский социализм, в лице ленинизма, сыграет объективно
роль якобинцев, втягивающих массы в буржуазную революцию. Этими Вашими
мыслями, Павел Борисович, - отмечал Мартов, - мы все время руководились,
когда наблюдали, как неожиданно большевизм, став народным в самом полном
смысле слова, стал выявлять под крайней
интернационалистско-коммунистической оболочкой типичные черты
якобинского санкюлотства. То, что Вы предполагали, осуществилось иначе,
чем Вы думали <...> Большевизм, приспособляясь до бесконечности, сумел
до сих пор остаться во главе этих, вовлеченных им в процесс, по
существу, мелкобуржуазной революции, масс и с определенного момента
вынужден сам, если не в идеологии, то в политике отражать их
мелкобуржуазность и вступать в вопиющее противоречие со своей
идеологией".
Далее, в том же письме Аксельроду, Мартов затронул невралгический пункт
темы: "В России, по-видимому, "обуржуазение" политики большевиков идет
гораздо быстрее, чем можно было ждать. Можно думать, что экономически
"термидор" совершится еще до того, как большевики потеряют власть, и
совершится при их помощи <...> В своих последних произведениях Ленин
открыто ставит лозунгом "государственный капитализм", но и самый этот
термин расшифровывает так, что получается "частный капитализм,
регулируемый государством". Он, между прочим, уже объявил
контрреволюционерами тех коммунистов, которые не хотят понять, что
экономические уступки крестьянству должны быть произведены во что бы то
ни стало, хотя бы ценой жертв со стороны пролетариата <...> Само собой
разумеется, что я ни на минуту не верю, чтобы большевики этим запоздалым
отказом от утопизма могли хоть немного улучшить экономическое положение.
Но они могут облегчить своим наследникам их задачу, поскольку
собственными руками сделают "грязное" дело возвращения фабрик
владельцам, приглашения концессионеров, признания долгов и т.д.".
И, наконец, результирующая кода письма Мартова: "За "термидорианской"
экономической политикой должен последовать бонапартистский поворот, в
ходе которого Ленин, опираясь на умеренных, установит личную власть.
Можно поэтому категорически предсказывать, что никакой "новой политики"
на практике не получится (коммунисты будут ее саботировать), если Ленин
не решится, опираясь на более умное меньшинство партии, произвести
бонапартистский переворот, т.е. вместо партийной диктатуры установить
личную, опирающуюся на некоммунистическую часть бюрократии, на дельцов и
спекулянтов, военных и т.д. Этот исход я считаю весьма вероятным, так
как другой - вступление на путь уступок демократии - очевидно Лениным
никогда принят не будет"\11.
В этом гениальном анализе (ясно, почему Ленин сделал все, чтобы выкинуть
меньшевиков из России: ему были нужны соратники, а не соперники)
необыкновенная проницательность перемешана со слепотой: да, Ленин
подумывал не просто о замене продразверстки продналогом и даже не только
о допущении свободы торговли, а о настоящей "самотермидоризации". Но при
этом он отнюдь не собирался отказываться окончательно от
государственного терроризма. Да, партийные массы в своем большинстве не
приняли нэпа, но проведение этой политики позволило России к 1927 г.
восстановить экономику и превысить показатели 1913 г., в том числе по
уровню средней заработной платы в промышленности. Да, единственным
способом сохранения (крайне своеобразного) модернизационного вектора в
развитии Советской России было установление личной диктатуры по типу
наполеоновской, но диктатором стал не Ленин, а находившийся в 1921 г.
еще в его тени Сталин, который в 1928 г. заменил ленинскую
"самотермидоризацию " своим собственным проектом с провозглашением себя
пожизненным Генеральным секретарем и с воссозданием Империи. И главными
социальными опорами сталинского проекта стали не те, кого планировал на
эту роль Мартов, а маргинальные или деклассированные слои советского
общества: деревенская беднота (40% крестьянства), насильственно
созданная коллективизацией резервная армия труда, безработные и новая,
взращенная Сталиным партийно-государственная бюрократия - Аппарат.
Если непрерывный политический диспут Ленина с меньшевиками по поводу
нэпа оставался фактически латентным и прорвался наружу - в эзотерической
форме - только в статье "О нашей революции", то его полемика с другими
поборниками идеи нэповской "термидоризации" Советской России, а именно с
авторами знаменитого эмигрантского сборника "Смена вех" и одноименной,
также эмигрантской, газеты (прежде всего, с Устряловым и Ключниковым)
приняла публичный, более того, общепартийный и международный (по каналам
Коминтерна) характер. Не имея опять-таки возможности останавливаться
подробно на идеях "сменовеховцев", отмечу только, что в основу сборника
"Смена вех" было положено безусловное признание итогов Октябрьской
революции, признание факта, что "за своим интернациональным фасадом
революция приспособилась к национальным интересам страны" (Устрялов).
Николай Устрялов, кадет, бывший руководитель "агитпропа" в правительстве
адмирала Колчака, с наибольшей четкостью представил сменовеховскую
трактовку нэпа как российского Термидора. "В дни кронштадтского
восстания, - писал Устрялов в сборнике "Смена вех", - некоторые русские
публицисты в Париже заговорили о "русском термидоре". "Последние
новости" П.Н.Милюкова посвятили даже несколько статей установлению
аналогии между процессом, ныне вершащимся в России, и термидорским
периодом Великой французской революции. В какой мере справедливы эти
аналогии, и что такое "путь термидора"? Термидор был поворотным пунктом
французской революции. Он обозначал собою начало снижения революционной
кривой. Путь термидора есть путь эволюции умов и сердец,
сопровождавшийся, так сказать, легким "дворцовым переворотом", да и то
прошедшим формально в рамках революционного права. Якобинцы не пали -
они переродились в своей массе. Якобинцы, как известно, надолго пережили
термидорские события - сначала как власть, потом как влиятельная партия:
сам Наполеон вышел из их среды".
Введение нэпа, по Устрялову, стало "моментом истины" большевизма:
сменовеховцы "никогда не сомневались в чисто тактической основе нового
курса советской власти. Они лишь утверждали и утверждают, что новая
тактика большевиков имеет для страны глубокое принципиальное значение, и
что плоды ее будут обладать силой, непреодолимой даже для самих ее
авторов. "Эволюция большевизма" есть эволюция его политики, а не его
философии". Непреоборимая логика вещей - вот главный аргумент концепции
Термидороа, выдвинутой Устряловым. "Нельзя лучше, чем Ленин, - писал
Устрялов, - формулировать сущность создавшегося положения. Но вместе с
тем нельзя и игнорировать и неизбежные плоды его в будущем:
революционная Россия превращается по своему социальному существу в
"буржуазную", собственническую страну". Важно, однако, то, что, по
Устрялову, возраставший под сенью нэпа в России капитализм - это был не
компрадорский, а истинно русский, корневой, национальный капитализм.
Свои надежды на его блестящую будущность Устрялов связывал, однако, не с
"совбурами" из новоиспеченных главков с трестами или с окарикатуренными
нэпманами и спекулянтами первого призыва, а с идущими за ними вслед
"созидательной буржуазией, выдвинутой и закаленной революцией" и с
"крепким хозяйственным мужичком"\12.
Устрялов ставил знак равенства между осуществлением "термидорианского
переворота" и становлением нового класса собственников, которые
неизбежно наложат свою печать также на российскую власть и культуру:
"Таковыми, разумеется, не могут быть те "партийные литераторы" и
"высоко-политические штатгальтеры" коммунизма, о коих с едкой иронией
говорил на XII съезде Красин. Их время стихийно уходит. Так кто же? - А
вот это новое поколение хозяйственников, деловиков из рабочих,
кооператоров <...> Но не нужно забывать рядом с ними и более ординарную
буржуазию: она не может в тех или иных рамках не возродиться". Устрялов
со свойственной ему широтой русской души призывал в свои идейные
сообщники большевистского лидера: "Сам Ленин на заре нэпа с обычной
своей прямотой признавал эту неотвратимость"\13. Между тем разбросанные
в сборнике и газете "Смена вех" идеи имели широкий резонанс в России,
сборник был переиздан советскими издательствами, появилось множество
отзывов на него: началось брожение умов.
И Ленин был вынужден политически опротестовывать Устрялова не
где-нибудь, а на партийных съездах и конгрессах Коминтерна.
Опротестовывать так, чтобы не был задет, не потерпел ущерба
стратегический замысел "самотермидоризации". Полемический пыл Ленина в
его филиппиках против Устрялова был во многом наигранным; по существу
дела он был согласен со сменовеховством (он даже намеревался включить
Ключникова в советскую делегацию на Генуэзской конференции). А своим
острием критика Ленина была направлена против врагов нэпа среди
советских и зарубежных коммунистов. Не входя в детали этой критики,
приведу ключевые высказывания Ленина из его основополагающего для судеб
нэпа доклада на XI съезде РКП(б).
Ленин был вынужден начать свой заочный диалог с Устряловым с партийных
эвфемизмов, т.е. совсем не касаясь обоюдоострой темы
"самотермидоризации" советской власти, он начал обсуждать сюжет о том,
"что такое новая экономическая политика большевиков - эволюция или
тактика?" И продолжил: "Так поставили вопрос сменовеховцы, которые, как
вы знаете, представляют течение, привившееся в эмигрантской России,
течение общественно-политическое, во главе которого стоят крупнейшие
кадетские деятели, некоторые министры бывшего колчаковского
правительства - люди, пришедшие к убеждению, что Советская власть строит
русское государство и поэтому надо идти за ней". Сменовеховцы заявляют,
согласно Ленину, что большевики "могут говорить, что им нравится, а на
самом деле это не тактика, а эволюция, внутреннее перерождение, они
придут к обычному буржуазному государству, и мы должны их поддерживать".
Ленин тут искажал позицию Устрялова, который и не помышлял об
обычном -т.е. либерально-демократическом - "буржуазном государстве" в
России.
Далее - совсем интересно. Некоторые из сменовеховцев, предупреждал
делегатов партсъезда Ленин, "прикидываются коммунистами, но есть люди
более прямые, в том числе Устрялов. Кажется, он был министром при
Колчаке. Он не соглашается со своими товарищами и говорит: "Вы там
насчет коммунизма как хотите, а я утверждаю, это у них не тактика, а
эволюция". Я думаю, -размышлял вслух Ленин, - что этот Устрялов этим
своим прямым заявлением приносит нам большую пользу. Нам очень много
приходится слышать, мне особенно по должности, сладенького
коммунистического вранья, "комвранья", кажинный день, и тошнехонько от
этого бывает убийственно". И родоначальник нэпа подчеркивал: "Этакие
откровенные враги полезны, надо сказать прямо. Такие вещи, о которых
говорит Устрялов, возможны, надо сказать прямо. История знает
превращения всяких сортов; полагаться на убежденность, преданность и
прочие превосходные душевные качества - это вещь в политике совсем не
серьезная <...> Много тому бывало примеров, и поэтому надо сие
откровенное заявление сменовеховцев приветствовать. Враг говорит
классовую правду, указывая на ту опасность, которая перед нами стоит
<...> Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких
буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической
политики"\14. Ленин говорил здесь и потом о серьезнейших вещах: о
субъекте нэпа, о многоукладности экономики Советской России, о
соревновании укладов (в этом, а не в пресловутом ударничестве, состоит
суть идеи Ленина о соревновании: это - состязание укладов в
экономической эффективности). Но все это он излагал на политическом
жаргоне большевиков и применяя к умственному уровню партийного
большинства. То есть - излагал, не выдавая своего истинного
политического замысла.
Ленин, помимо своего гигантского ума, был в избытке наделен еще одним
качеством, которое обязательно для тех, кто знает правду и намеревается
ее высказать: политической хитростью. Бертольт Брехт в своем
замечательном эссе "Пять трудностей при писании правды" отзывался об
этом качестве так: "Многие люди, гордые тем, что обладают мужеством
говорить правду, счастливые обретением ее, уставшие от работы,
потраченной на облечение ее в пригодную для использования форму,
нетерпеливо ожидающие, чтобы за нее взялись те, чьи интересы они
защищают, - многие не считают нужным применить затем еще какую-нибудь
особую хитрость при распространении правды. Поэтому их работа часто
лишена всякой действенности"\15. Ленин был действенен еще и потому, что
политическая хитрость была его органической чертой. Этого нельзя
утверждать о Бухарине, который, может быть, не хуже Мартова и Устрялова
уразумел ленинскую правду.
Что здесь имеется в виду? После смерти Ленина на долю Бухарина выпала
нелегкая задача политической и теоретической защиты нэпа против его
противников - внутренних и внешних. В борьбе с "левой оппозицией"
(Троцкий, Преображенский), где он выступал в одной связке со Сталиным,
Бухарин, на чьей стороне было безусловное теоретическое превосходство,
сплошь и рядом оказывался уязвимым политически из-за своего пристрастия
к броским лозунговым формулировкам. Бухарин совершенно справедливо
отмечал в 1925 г. (доклад "О новой экономической политике и наших
задачах"), что "у нас есть нэп в городе, у нас есть нэп в отношениях
между городом и деревней, но у нас почти нет нэпа в самой деревне и в
области кустарной промышленности", что "здесь еще в значительной мере
процветает политика административного нажима". И при этом бесхитростно,
как мальчик, подставляется политически, прельщаясь "красным словом": "В
общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать:
обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты
могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны теперь
вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы"\16.
Все блестяще, Бухарин даже применяет кибернетическую схему "обратной
связи" при анализе экономической динамики; но от всего блеска только и
застряло в памяти публики неосторожное "Обогащайтесь!"
И если вернуться к вышеозначенной интриге, то следует отметить, что
пропагандистский демарш Бухарина не остался без внимания сменовеховцев,
и Устрялов после возвращения в Россию не замедлил публично высказать
Бухарину свою убийственную похвалу за его призыв "Обогащайтесь!". И
Бухарину, как прежде Ленину, пришлось оправдываться. В ноябре 1925 г.
Бухарин опубликовал в газете "Правда" серию статей под общим названием
"Цезаризм под маской революции", где уделил большое место суровой
отповеди Устрялову.
Используя все оттенки иронии и сарказма, Бухарин прежде всего выразил
сожаление (видимо, вполне искреннее), что "ввел в заблуждение г-на
Устрялова. Г-н Устрялов решил, что я-де выставил для партии лозунг
"Обогащайтесь!", ставя ставку на деревенского грабителя против бедняка.
Кто же поверит (!), что это лозунг партии! Жалею, по человечеству, что
своей формулировкой дал повод для лишних иллюзий г-на Устрялова. (Эта
формулировка была, несомненно, ошибочной формулировкой того совершенно
правильного положения, что партия должна держать курс на подъем
благосостояния деревни.)\17". Бухарин здесь передергивает: смысл его
лозунга - не в подъеме благосостояния деревни, а в поощрении
крестьянского протокапиталистического накопления.
Термидорианскую концепцию Устрялова Бухарин рассматривал не сквозь
призму ленинской идеи "самотермидоризации" советской власти, а сквозь
призму внутрипартийной борьбы, сквозь призму размежевания с левой
оппозицией. Поэтому из полемики с Устряловым он элиминировал всю
положительную проблематику Термидора (переход от "гражданской войны" к
"гражданскому миру" и т.д.), сосредоточившись лишь на бонапартистском
("цезаристском") выезде из Термидора. Согласно Бухарину, Устрялов "берет
только одну тенденцию (и притом вовсе не решающую)". И далее:
"Систематически применяет г-н Устрялов свой метод запугивания, на все
лады оперируя жупелом "термидора". Во время гражданской войны нас все
время пытались запугать свержением советской власти. Эта бедная
советская власть "летела" (в распаленном воображении белых) буквально
каждую секунду. А вместе с тем, когда выяснилась победа Красной армии,
стали говорить о "кульминационном пункте" революции, о "неизбежном"
термидоре. И меньшевики, и эсеры, и кадеты, и монархисты - все вдруг
прониклись исторической премудростью, и, вооруженные не то чтобы уж
очень тяжелым багажом исторических аналогий, с важностью настоящих
"социологов", стали заниматься глубокомысленными прорицаниями на предмет
"термидора" для ободрения пасомых белых стад, уже жалобно мычащих на
тощих лугах российской эмиграции. Г-н Устрялов сообщает нам, впрочем,
что занятия "термидором" со стороны любомудров нашей буржуазной
интеллигенции начались сравнительно давно"\18. Бухарин, как и Сталин,
клялся и божился Лениным, а тут напрочь забыл все сказанное им на XI
съезде партии о "классовой правде" Устрялова, которая предпочтительнее
любого комвранья, и сбился на недорогое насмешничество. Это стало потом
Бухарину в слишком большую цену.
Бухарин предпочел анализу этой классовой правды длинные рассуждения о
том, чего Устрялов якобы не понимал: "Г-н Устрялов не видит основного:
передвижки классов. Он не понимает (или не хочет понимать), что термидор
был совсем не "органическим", а весьма катастрофическим (хотя и
"подготовленным" всем предшествующим развитием) падением мелкобуржуазной
диктатуры и переходом власти в руки буржуазной контрреволюции"\19.
Учитывая намеченную Устряловым перспективу выхода из Термидора на путях
установления личной диктатуры, Бухарин считал Советскую Россию
гарантированной от такой эволюции: "Не понимают основной,
кардинальнейшей разницы между французской буржуазной революцией XVIII
века и пролетарской революцией XX века. Великая французская революция
объективно открывала дальнейшую дорогу капиталистическому строю; а
субъективной классовой силой, двигавшей эту революцию, была мелкая
буржуазия. Ниспровержение мелкобуржуазной революционной диктатуры
лежало, таким образом, в логике самой революции, ибо налицо было
несоответствие между объективными задачами революции и ее основным
субъективно-классовым фактором. Ничего подобного нет в нашей революции.
Наоборот, здесь налицо строгое соответствие между
объективно-историческим "смыслом" революции и основной классовой ее
пружиной"\20.
Бухарин совершенно не учитывал тут того, что после революции "классовая
пружина" так называемой пролетарской диктатуры не только ослабла: она
исчезла. Индустриальный пролетариат к 1921-1922 гг. попросту перестал
существовать в Советской России, пролетарская диктатура потеряла своего
классового субъекта. А в таких условиях ее дрейф непредсказуем: она,
например, легко может превратиться в личную диктатуру. Кроме того,
Бухарин, сильно грешивший по части механистического,
вульгарно-материалистического понимания общественной жизни, совершенно
не учитывал логику саморазвития политических форм и политических
движений. Кроме того, ему стоило бы осторожнее высказываться
относительно движущих сил Октябрьской революции, ведь гражданскую войну
выиграли, по сути, крестьяне: из кого состояла к началу 20-х годов почти
6-миллионная Красная армия, если численность индустриального
пролетариата до революции не превышала в России 1,5 млн. человек? И в
политическом плане проблема Термидора для Советской России в 20-е годы
была намного более серьезной и актуальной, чем это явствовало из цикла
статей Бухарина против Устрялова.
Практически одновременно с Бухариным, в 1925 г., против Устрялова
выступил Григорий Зиновьев в своей брошюре "Философия эпохи"\21.
Устрялова тогдашний Председатель ИККИ воспринял как теоретика Термидора
par exellence, как привилегированного выразителя взглядов "пятой
колонны", ратующей за "термидорианское перерождение" революции и
Советской власти и включающей в себя политиков от Дана до сменовеховцев.
Несмотря на категорическое неприятие Устряловым буржуазности как
"русской идеологии", Зиновьев изобразил его как идеолога новой русской
буржуазии, рожденной нэпом, рассмотрев проблему под сугубо международным
углом зрения: "Наша "собственная" новая буржуазия есть агентура
буржуазии международной, она связана с ней тысячами нитей". И далее,
намечая перспективу Термидора: "Новый буржуа, городской и сельский,
новый капиталистик, значительная часть интеллигенции будут еще стараться
направить поднимающееся хозяйственное развитие в "новое" (на деле
старое, буржуазное) русло"\22. Если этому "новому" классу удастся его
тихий термидорианский переворот, то результатом последнего будет не
личная диктатура, не "цезаризм", а, по Зиновьеву, буржуазная демократия.
Зиновьев очень постарался, чтобы сделать невозможной легальную
деятельность сменовеховцев в Советской России. Так, он активно
способствовал закрытию сменовеховского журнала "Новая Россия", который
редактировался Исаем Лежневым. Устрялов откликнулся на запрет в одном из
писем: "Мне рассказывал один коммунист-зиновьевец, сосланный за ересь в
Харбин, что решение закрыть "Новую Россию" и выслать Лежнева было
принято самим Политбюро по настоянию Зиновьева, тогда пребывавшего в
левой оппозиции. Он якобы явился на заседание с книжкой "Новой России" в
руках и, помахивая ею, обратился к сталинцам: "Вот нас вы преследуете, а
этим господам даете полную свободу слова!""\23.
Относительно поздно, в 1926-1927 гг., в дискуссию о Термидоре включились
Лев Троцкий и его единомышленники, прежде всего Карл Радек. Это
"включение" сопровождалось двумя моментами: в той мере, в какой оно было
публичным, ему был присущ острополитический, оппозиционный против
Сталина и Бухарина характер; в той мере, в какой оно было теоретическим,
оно осталось латентным, а его материалы осели в личных архивах Троцкого
и Радека. Полноты обзора ради упомяну о том, что в июне 1927 г. Радек
написал текст под названием "Термидорианская опасность и оппозиция",
который существовал только в машинописном варианте. В частности, Радек
отмечал: "Называя эту опасность перерождения термидорианской, никто не
предполагает, что должны повториться те же самые события, которые
разыгрались во время французской революции. Сравнение это подчеркивает,
что, как во французской революции, силы, остановившие ее развитие, вышли
из партии якобинской, стоявшей во главе революции, точно так же в партии
большевистской, возглавившей октябрьский переворот, могут найтись силы,
пытающиеся повернуть колесо истории назад к капитализму"\24. Радек явным
образом метил здесь в Сталина и Бухарина и отстаивавшуюся ими тогда идею
нэпа.
К 1927 г. относится и не опубликованная тогда статья Троцкого
"Термидор". В ней важной является прежде всего одна из оценок Троцкого:
замечание Сталина о том, что только "невежественные люди" принимают
всерьез проблематику Термидора, он расценил как прикрытие Сталиным
своего термидорианства. Различие между революционной Францией и
революционной Россией Троцкий видел в том, что в первом случае Термидор
был неизбежностью, во втором - выступал только в качестве возможности.
Актуальные уроки, извлекаемые им из французского опыта, сводились к
тому, что термидор "есть особая форма контрреволюции, совершаемая в
рассрочку, в несколько приемов, и использующая для первого этапа
элементы той же правящей партии - путем их перегруппировки и
противопоставления". Не оставил без внимания Троцкий и факт уничтожения
якобинских руководителей, отметив, что и в России "нет недостатка в
таких, уже доспевших термидорианцах, которые требуют ускоренной
физической расправы с оппозицией"\25. Политический, даже прагматический
подход Троцкого к глубокой проблеме советского (сталинского) Термидора
выразился в словах из его ответа отшатнушемуся Радеку в 1928 г.: "Мы
взяли Термидор, как классический образец частичного контрреволюционного
переворота, который совершается еще полностью под революционным
знаменем, но имеет по существу решающий характер <...> Вокруг вопроса о
Термидоре шла и идет гигантская международная полемика. Какой же
политический смысл имеет приведенное выше неожиданное сомнение в
применимости аналогий французской и русской революций? Разве мы сидим в
обществе историков-марксистов и рассуждаем об исторических аналогиях
вообще? Нет, мы ведем политическую борьбу, в которой сотни раз
пользовались аналогией с Термидором в определенных, точно нами указанных
пределах"\26. И эту борьбу, инструментом которой стала троцкистская
концепция Термидора, Троцкий продолжил в эмиграции, прежде всего в своей
книге "Преданная революция".
В качестве финального аккорда этой дискуссии о Термидоре, сопровождавшей
идейную жизнь Советской России в 20-е годы, уместно привести некоторые
выдержки из материалов Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). Тогда
Сталин со товарищи окончательно расправился с Бухариным, Рыковым и
Томским, которых перед этим буквально загнал железной рукой в "правую
оппозицию". Показательно, что в аргументации Сталина против Бухарина и
его единомышленников видное место заняла тема Термидора, хотя Сталин
избегал этого термина и предпочитал говорить о "реставрации" или
"восстановлении капитализма". В своей речи на пленуме МК и МКК 19
октября 1928 г. Сталин прямо затронул этот сюжет: "Существуют ли у нас,
в нашей советской стране, условия, делающие возможным восстановление
(реставрацию) капитализма? Да, существуют". Согласно Сталину, к 1928 г.
корни капитализма еще не были вырваны. "Где же они, эти самые корни,
гнездятся? Они гнездятся в товарном производстве, в мелком производстве
города и особенно деревни". Сталин фактически берет на вооружение идеи
левой оппозиции: "Ясно, что поскольку мелкое производство имеет у нас
массовый и даже преобладающий характер и поскольку оно рождает
капитализм и буржуазию, особенно в условиях нэпа, постоянно и в массовом
масштабе, - у нас имеются условия, делающие возможным восстановление
капитализма". И
Сталин бросал Бухарину обвинение в том, что Бухарин и его
единомышленники работают на Термидор в сталинском его понимании: "Победа
правого уклона в нашей партии означала бы громадное усиление
капиталистических элементов в нашей стране. А что значит усиление
капиталистических элементов в нашей стране? Это значит ослабление
пролетарской диктатуры и усиление шансов на восстановление капитализма.
Стало быть, победа правого уклона в нашей партии означала бы нарастание
условий, необходимых для восстановления капитализма в нашей стране"\27.
Если вернуться к Объединенному пленуму 1929 г., то его кульминацией
стала защитная речь Бухарина, который отмел надуманные и большей частью
фальшивые обвинения в свой адрес. Определенное место в аргументации
Бухарина заняла и "термидорианская тема" - в том ее виде, в котором ока
подавалась членами сталинской группы. Бухарин обратился к речи Анастаса
Микояна против деятеля левой оппозиции Юрия Пятакова на Объединенном
пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1927 г. Сославшись на тезис Пятакова об
одновременном с ростом народного хозяйства росте противоречий внутри
него, Микоян заявил: "Этот тезис, изложенный Пятаковым, является
констатированием того положения, которое не допускает никакого
социалистического строительства, которое предусматривает действительно
термидорианский ход нашего развития". Согласно Микояну, с каждым шагом к
социализму противоречия должны уменьшаться. "Если же мы не идем к
социализму, если мы идем к термидорианству, т.е. к капитализму, то
сколько бы ни шагали вперед, противоречия все больше и больше будут
обостряться, все больше и больше будет обостряться и классовая борьба и
т.д., согласно установке тов. Пятакова и всей оппозиции"\28.
И Микоян еще раз повторил свою оценку тезиса Пятакова об углублении
противоречий по мере экономического роста Советской России: "Эта
установка не на строительство социализма путем преодоления капитализма,
а ставка на капиталистическое развитие. Именно в такой установке
оппозиции кроется действительно термидорианская опасность"\29. Все эти
доводы Микояна Бухарин повернул против Сталина, в 1928 г. подхватившего
тезис левой оппозиции об углублении противоречий, и его подручных
(Куйбышева): "Итак, то, что проповедовал тов.Пятаков и вся троцкистская
оппозиция, то, что тов. Микоян критиковал как ставку на термидорианство,
то, что он называл установкой на капиталистическое развитие, теперь в
еще более острой форме проповедуется тов. Сталиным, особенно гениально
углублено тов. Куйбышевым и целым рядом других товарищей"\30. Все
задетые Бухариным в речи на пленуме политики промолчали, хотя в других
местах выступления они прерывали докладчика, подавали издевательские
реплики, выкрикивали всяческие инвективы.
Какие выводы можно сделать из дискуссии по проблеме Термидора в 20-е
годы? Во-первых, ленинская концепция нэпа возникла в контексте
размышлений Ленина об опыте Великой французской революции, конкретно - о
Термидоре как выходе из острой фазы революции с возвращением к
нормальному функционированию общества, хотя и на новой основе.
Во-вторых, в последующем нэп продолжал оставаться в центре дискуссии о
Термидоре, но уже под другим знаком. А именно, ведет ли нэп к
термидорианскому перерождению партии и общества? В-третьих, в процессе
внутрипартийной борьбы 20-х годов проблема Термидора была предельно
идеологизирована левой, троцкистской оппозицией и стала для нее
важнейшим инструментом для обличения Сталина и его режима. В-четвертых,
Сталин демонстрировал подчеркнутую отстраненность от дискуссии о
Термидоре, что, по проницательному суждению Троцкого, свидетельствовало
о его внутренней причастности данной проблематике. В-пятых, Бухарин,
который лучше всех прочих понимал ленинскую идею нэпа, совершенно обошел
неотъемлемый от нее момент "самотермидоризации", а в дискуссии о
Термидоре выступил с опровержением "цезаризма" Устрялова.
Нэп, Термидор и модернизация
При ближайшем рассмотрении выясняется, что нэп был стратегией
модернизации, приспособленной к специфике Советской России. Однако
трактовка нэпа в терминах теории модернизации затрудняется тем, что как
у родоначальников нэпа, так и у его агентов в словаре не было понятия
"модернизация". Вторая трудность состоит в том, что не существует единой
теории модернизации, имеют место несколько разных концепций
модернизации. Первая трудность является преодолимой с учетом того, что в
своих интерпретациях нэпа Ленин, Бухарин, Сталин и другие теоретики 20-х
годов (до "сталинского перелома") употребляли понятия, отчасти
эквивалентные категории модернизации. Так, Ленин в своей ключевой статье
"О нашей революции"\31, по сути дела, говорил о модернизации России,
когда вел речь о необходимости "создания основных посылок цивилизации".
То же верно относительно других теоретиков нэпа.
Что до второй трудности, с ней справиться можно только одним способом: а
именно, сделав выбор в пользу определенной концепции модернизации. В
основу дальнейшего изложения положена теория модернизации, разработанная
Максом Вебером, развитая и обогащенная Георгом Лукачем и Юргеном
Хабермасом\32. Уместно выделить три решающих аспекта данной теории
модернизации. Во-первых, это подчеркивание той решающей роли, которую
сыграл в модернизации традиционных обществ процесс всеобъемлющей
рационализации всех сторон жизни социума, "расколдования мира"; этот
процесс во многом совпадает с процессом экспансии товарно-денежных
отношений, сплошной капитализации общественной жизни. Во-вторых, данная
теория модернизации ставит акцент на формировании автономных,
подчиняющихся собственным закономерностям сфер общественной жизни:
экономики, государства, культуры и др. Наконец, в-третьих, данная теория
модернизации придает большое значение формированию специфического
трудового этоса, мощной этической мотивации эффективной работы. После
этих оговорок уместно перейти к самому предмету.
Внутренняя взаимосвязь проблемы Термидора, идеи нэпа и перспективы
модернизации в мышлении Ленина состояла в необходимости перехода от
чрезвычайщины "военного коммунизма" к обычному, рутинному
государственному управлению и хозяйственному строительству. Для Ленина
эта взаимосвязь была интуитивно ясной, по крайней мере, с начала 1921 г.
Об этом свидетельствует его письмо Г.Мясникову, написанное в это время:
"Да, - недвусмысленно заявлял лидер Советской России, - кто не понимает
смены лозунга "гражданская война" лозунгом "гражданский мир", тот
смешон, если не хуже"\33. С этой точки зрения, нэп был орудием
установления гражданского мира, ибо он способствовал смягчению
противоречий между классами, а точнее, между советским государством и
крестьянством. Но тот же нэп был инструментом "самотермидоризации", ибо
он знаменовал признание права на существование не только рынка, но и
частной собственности и ее носителей. А связь с перспективой
модернизации определяется выводом, к которому постепенно пришел Ленин:
нэп вводится "всерьез и надолго", экономический прогресс страны
предстоит обеспечивать в условиях многоукладности экономики и наличия
рынка.
Модернизационная стратегия Ленина в ее итоговом выражении содержится в
одной из последних, уже упоминавшихся ленинских работ "О нашей
революции. (По поводу записок Н.Суханова)". Собственно, что утверждает,
что признает здесь Ленин? Ленин признает то, что тысячу раз говорили
большевикам их критики и что большевики свысока игнорировали: социализм
возможен только на основе продвинутого модерна, на основе достаточно
полного решения задач модернизации. Но как раз эти задачи не решены в
пореволюционной России. Или, на языке Ленина, он признает "довод"
социал-демократов, что "мы не доросли до социализма, что у нас нет <...>
объективных экономических предпосылок для социализма". В других случаях
Ленин оперирует понятием
"отсталости" России, ее отставания от "цивилизованных государств
Запада". Ленин в статье "О нашей революции" называет "бесспорным"
положение о том, что "Россия не достигла такой высоты развития
производительных сил, при которой возможен социализм".
Но из этих констатации Ленин делает вывод в духе концепции своеобразия
исторического развития России: он заявляет, что для нее непригоден
"определенный путь развития капитализма и буржуазной демократии в
Западной Европе". Но тогда какой путь модернизации должна избрать
пореволюционная Россия? Ленин толкует о "возможности иного перехода к
созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных
западноевропейских государствах". Не ставя под сомнение необходимость
формирования таких предпосылок, т.е. модернизации России, Ленин
предлагает "видоизменения обычного исторического порядка", которые
состоят в решении задач модернизации с помощью государства как субъекта
преобразований. Или, на языке Ленина, "на основе рабоче-крестьянской
власти и государственного строя"\34.
Следует отдавать себе отчет в том, что вышеуказанные "основные посылки
цивилизации" в сознании Ленина времен введения по его инициативе нэпа
были неразрывно связаны с развитым капитализмом (например, германского
типа). Ленин по существу ставил знак равенства между модерном и развитым
капитализмом, который он называл "государственно-монополистическим". В
выступлении на IV Конгрессе Коминтерна Ленин предложил формулу
модернизации через государственный капитализм: "Было бы лучше, если бы
мы раньше пришли к государственному капитализму, а уже затем - к
социализму"\35. Выступая на XI съезде РКП(б), Ленин недвусмысленно
заявил: "Гвоздь вопроса в том, чтобы мы поняли, что это тот капитализм,
который мы можем и должны допустить, который мы можем и должны поставить
в рамки, ибо капитализм этот необходим для широкого крестьянства и
частного капитала, который должен торговать так, чтобы удовлетворять
нужды крестьянства. Необходимо дело поставить так, чтобы обычный ход
капиталистического хозяйства и капиталистического оборота был
возможен"\36.
Выдвигая идею модернизации России через государственный капитализм, ее
формами Ленин считал не только, как писали советские обществоведы,
концессии или сданные государством в аренду капиталистам предприятия, и
даже не только предприятия со смешанным капиталом, коммерческие банки и
биржи, но и кооперацию. Разумеется, непременным условием "обычного хода
капиталистического хозяйства и капиталистического оборота" являлся
рынок. И в своей трактовке нэпа Ленин непререкаемой логикой вещей
вынужден был перейти от скромного замысла замены продразверстки
продналогом к допущению "свободы торговли", т.е. рынка с его законами и
инструментами. И Ленин не уставал втолковывать своим соратникам
необходимость овладеть этими законами и инструментами: "Самое важное,
однако, это - торговля, именно, торговый оборот, который необходим"\37.
Мало того, в точности по Веберу и Лукачу Ленин ставил во главу угла
новой деловитости, которую он хотел привить своим советским
современникам, не что иное, как рациональную калькуляцию, расчетливость
во всем. Он заявлял в речи на пленуме Моссовета: "Мы теперь должны все
рассчитывать, и каждый из вас должен научиться быть расчетливым. Мы
должны рассчитать в обстановке капиталистической, как мы свое
существование обеспечим, как мы получим выгоду от наших противников,
которые торговать никогда и не разучивались и которые будут торговаться
за наш счет"\38. Такого рода деловитость, основанную на калькуляции, на
расчетливости, Ленин считал неотъемлемой чертой того, что он называл
"культурной работой": "В нереволюционный промежуточек надо уметь делать
культурную работу"\39.
Тихое помешательство Ленина 1921-1923 гг. на "культурности" объяснимо
только в этом контексте: это было не обычным культурничеством, это было
возвеличением труда, в том числе управленческого, на западный манер. В
самом деле, конечный успех нэпа Ленин ставил в прямую зависимость от
обретения этой самой
"культурности": "Вполне достаточно экономических и политических средств
для постройки фундамента социалистического общества. Не хватает?
Культурности, уменья"\40. Фундамент - это, в понимании Ленина, решение
задач модернизации. Ленин вновь и вновь возвращается к этой теме:
"Вопрос "только" в культурности"\41.
Из всего сказанного явствует, что в теоретических разработках Ленина
1921-1923 гг. наличествуют основные элементы концепции модернизации
России. Если избавить стратегическую мысль Председателя Совнаркома от
конвенционального словесного облачения, она заключалась в следующем:
преодолеть капитализм в России и в мире возможно лишь одним путем -
путем максимального развития его потенций при усиления роли
государственного регулирования в экономике. Если я не ошибаюсь, то
именно такой была формула целой исторической эпохи. Тем самым это была
также эпохальная формула мировой политики.
Николай Бухарин, как уже отмечалось, лучше всех из политических
наследников Ленина понял идею нэпа и посвятил ее обоснованию и развитию
многие и разные работы. Из всего большого набора затронутых им вопросов
здесь будут отмечены только четыре, имеющие отношение к проблеме
модернизации. Прежде всего, стоит указать на то, что Бухарин был,
пожалуй, единственным из большевиков после Ленина, кто не вульгарно
понимал проблему индустриализации. По большому счету, можно сказать, что
в 20-е годы руководящие политики и идеологи Советской России сплошь и
рядом подменяли проблему модернизации проблемой
индустриализации.Конечно, доля вины по этой части лежала и на Ленине с
его чрезмерными упованиями на цивилизующую роль электрификации или
индустрии. Отправным пунктом попытки Бухарина вписать индустриализацию в
общественный контекст, предотвратить ее гипертрофирование были отношения
между государственной промышленностью и частным крестьянским хозяйством.
Бухарин выступил как против теории Преображенского об эксплуатации
промышленностью "досоциалистических укладов", так впоследствии и против
тезиса Сталина о "дани", которую должны платить крестьяне в интересах
индустриализации: "При этом нужно постоянно иметь в виду, - писал
Бухарин в статье "Заметки экономиста", - что наша социалистическая
индустриализация должна отличаться от капиталистической тем, что она
проводится пролетариатом, в целях социализма, проводится по-другому,
по-иному воздействует на крестьянское хозяйство, что она по-другому,
по-иному "относится" к сельскому хозяйству вообще. Капитализм создавал
приниженность сельского хозяйства. Социалистическая индустриализация -
это не паразитарный по отношению к деревне процесс (при капитализме,
несмотря на развитие сельского хозяйства под влиянием индустрии,
элементы такого паразитизма налицо), а средство ее величайшего
преобразования и подъема. Индустриализация страны означает поэтому и
индустриализацию сельского хозяйства, и тем самым она подготовляет
уничтожение противоположности между городом и деревней"\42.
Лучший знаток творчества и биографии Бухарина Стивен Коэн в этой связи
указывал в своей известной книге "Бухарин. Политическая биография.
1888-1938": "Это было представление, которое он пытался выразить в
постоянных напоминаниях об исторической задаче большевизма. Советская
индустриализация, в отличие от предшествующей, капиталистической, была
обязана развивать экономически и культурно сельский сектор". И далее:
"Бухарин стремился определить этику социалистической индустриализации,
обязательную норму, позволяющую отделять допустимое от недопустимого.
Убежденный, что советский опыт должен быть рассмотрен в зеркале истории
капитализма, и желая, чтобы отражение было более гуманным и
благотворным, равно как и более эффективным, он считал осуществление
советского опыта величественным деянием. Может ли Советская Россия
провести индустриализацию, избегая жестокостей, присущих
капиталистической модели? Если нет, то он, по-видимому, предполагал, что
не социализм явится результатом. Средства отразятся на цели"\43.
Бухарин в духе позднего Ленина ставил проблему экономического
соревнования укладов: "Чем дальше, тем больше мы будем пользоваться в
экономической борьбе не уздой административного нажима, а нашей растущей
хозяйственной мощью. Одно дело подойти к частному купцу и закрыть
судебным порядком его лавку; другое дело - если вы его вытесните в
хозяйственной борьбе". В контексте тезиса о многоукладности экономики
Советской России и необходимости налаживания рыночных отношений между
укладами Бухарин рассматривал и ключевой вопрос о накоплении: "У нас еще
до сих пор сохранились известные остатки военно-коммунистических
отношений, которые мешают нашему дальнейшему росту. В связи с эти стоит
тот факт, что зажиточная верхушка крестьянства и середняк, который
стремится тоже стать зажиточным, боятся сейчас накоплять (курсив
Бухарина. - С.З.). Создается положение, при котором крестьянин боится
поставить себе железную крышу, потому что опасается, что его объявят
кулаком; если он покупает машину, то так, чтобы коммунисты этого не
увидели. Таким образом, зажиточный крестьянин недоволен тем, что мы ему
мешаем накоплять, нанимать работников <...> Излишняя боязнь наемного
труда, боязнь накопления, боязнь прослойки капиталистического
крестьянства и т.п. может привести нас к неправильной экономической
стратегии в деревне"\44. Но Бухарин, по существу, говорит не о деревне,
а о более глобальных вещах, связанных с законами самодвижения экономики
(без чего, как известно, невозможна модернизация): об экономике в целом,
об экономическом росте и его предпосылках, о накоплении и инвестиционном
цикле в производстве.
Крупнейшим теоретическим достижением Бухарина был тезис об
"универсальном значении нэпа", о его мировой релевантности, выдвинутый и
обоснованный в его докладе на VI Конгрессе Коминтерна в 1928 г. Бухарин
опроверг расхожее мнение о том, что "мы в ряде других стран при
определенных условиях не будем применять метод нэпа, что там возможен
будет прямой переход к социалистическому обмену продуктов без сложных
рыночных отношений". Вразрез с этим Бухарин доказывал, что "известное
сохранение рыночных отношений будет необходимо во всех других странах.
Но ведь рыночные отношения - это самый существенный момент в политике
нэпа. Если рыночные отношения налицо, у нас есть "новая экономическая
политика". Другой вопрос, как долго будет длиться этот период, как долго
нужно будет преодолевать эти рыночные отношения. Этапы этого пути и
длительность соответствующего периода в разных странах будут различны.
Но с точки зрения наших споров о необходимости, об универсальности нэпа
это не принципиальное различие".
Помеченное различие было принципиальным в другом отношении: Бухарин
выдвинул новаторскую идею о национальных типах социализма. Иными
словами, по его логике, не существует универсальной модели нэповской
модернизации. После общего подтверждения того, что существуют "различные
варианты капитализма", Бухарин пошел дальше, заявив: "Различные формы,
варианты капитализма мы имеем во французском, североамериканском и
германском хозяйстве. Разумеется, это поведет к различным вариантам
социализма. В отсталых странах мы будем иметь дело с новыми вариантами.
После пролетарской революции социализм в Германии будет по своей форме
стоять гораздо выше, чем существующий на целое десятилетие дольше
социализм в СССР. Предпосылки для строительства социализма там гораздо
шире, чем в нашей отсталой стране. Ленин много раз говорил и писал, что
после пролетарской революции в Западной Европе мы опять превратимся в
отсталую страну <...> С точки зрения различия в структурах [общества. -
С.З.] будут развиваться различные "национальные типы социализма, и эти
варианты будут существовать довольно продолжительный период""\45. Здесь
можно воочию убедиться в большом удельном весе проблематики модернизации
в мышлении такого теоретика, как Бухарин: национальные типы социализма
определяются для него, прежде всего, наличием или отсутствием
("отсталостью") той основы, которая закладывается исключительно
модернизацией. Под этим углом зрения нэп предстает как то, чем он и был:
как модернизационная стратегия.
Прежде чем обсуждать вопрос об отношении Сталина к проблеме
модернизации, уместно уточнить, а когда, собственно, Сталин отказался от
нэпа. Факты таковы, что Сталин объявил об отказе СССР от нэпа только в
1936 г.\46. То есть в год принятия Конституции СССР, где в статье 4-й
черным по белому было написано: "Экономическую основу СССР составляет
социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на
орудия и средства производства, утвердившаяся в результате ликвидации
капиталистической системы хозяйства". Очевидно, однако, что проведение
нэпа без использования товарно-денежных инструментов рынка и его
агентов, так называемых "нэпманов", которые были уничтожены вместе с так
называемыми кулаками, с "буржуазной" интеллигенцией, было попросту
невозможно, немыслимо. Для чего Сталину была нужна политическая крыша
нэпа в период, когда он проводил совсем, совсем другую политику? А
именно для этого: для демонстрации своей верности модернизационному
постулату Ленина для России относительно необходимости создания
"основных посылок цивилизации" при опоре на государство.
С 1921 по 1928 г. Сталин был грамотным, хотя и немудрящим защитником
нэпа, который отстаивал его необходимость и пользу в борьбе с левой
оппозицией, персонально с Троцким и Преображенским. Он не хватал звезд с
теоретических небес, но мало кто знал тексты Ленина столь досконально,
как Сталин. Проблема модернизации присутствует в произведениях Сталина
20-х годов в одной плоскости: как вопрос об исторических путях
накопления капитала для создания промышленности и о том, как может
происходить этот процесс в Советской России. Этот вопрос в мышлении
Сталина той поры неразрывно связан с его главным тезисом о возможности
построения социализма в СССР. В его выступлении в Свердловском
университете 9 июня 1925 г. ("Вопросы и ответы") содержится такая
экспозиция указанного вопроса: "Возможно ли развитие крупной советской
промышленности в условиях капиталистического окружения без кредитов
извне? Да, возможно. Дело это будет сопряжено с большими трудностями,
придется при этом пережить тяжелые испытания, но индустриализацию нашей
страны без кредитов извне мы все же можем провести, несмотря на все эти
затруднения. История знала до сего времени три пути образования и
развития мощных промышленных государств".
Очевидно, что в оболочке индустриализации Сталин ставит проблему
модернизации. "Первый путь - это путь захвата и ограбления колоний. Так
развивалась, например, Англия, которая, захватив колонии во всех частях
света, выкачивала оттуда
"добавочный капитал" для усиления своей промышленности в продолжение
двух веков и превратилась, в конце концов, в "фабрику мира"". Сталин
обсуждал и второй вариант накопления для модернизации: "Второй путь -
это путь военного разбоя и контрибуций, проводимый одной страной в
отношении другой страны. Так обстояло дело, например, с Германией,
которая, разгромив Францию в период франко-прусской войны и выколотив из
нее 5 миллиардов контрибуций, влила потом эту сумму в каналы своей
промышленности". Имела место и специально русская протомодернизация:
"Путь третий - это путь кабальных концессий и кабальных займов, идущих
от стран, капиталистически развитых, в страну, капиталистически
отсталую. Так обстояло дело, например, с царской Россией, которая, давая
кабальные концессии и беря кабальные займы у западных держав, влезла тем
самым в ярмо полуколониального существования, что не исключало, однако,
того, что в будущем она могла бы, в конце концов, выкарабкаться на путь
самостоятельного промышленного развития"\47.
Ни один из этих путей, согласно Сталину, не годился для Советской
России. Сталин предлагал путь, который "не изведан буржуазными
государствами": "Национализированная промышленность, национализированные
транспорт и кредит, монополизированная внешняя торговля, регулируемая
государством внутренняя торговля, - все это такие новые источники
"добавочных капиталов", могущих быть использованными для развития
индустрии нашей страны, которых не имело еще ни одно буржуазное
государство"\48. Бросается в глаза, насколько беден сталинский концепт
модернизации даже в сравнении с бухаринским, не говоря уже о ленинском.
Но именно ему суждено было реализоваться\49.
В 1928 г. Сталин фактически похоронил нэп, оставив от него одно
название: он уничтожил жизненную среду политики нэпа. Что здесь имеется
в виду?В это время Сталин отказался от важнейшей предпосылки нэпа - от
гражданского мира; Сталин взял курс на новый тур гражданской войны,
который его сторонники объявили "третьей революцией". Под его нажимом
Советское государство вернулось к применению чрезвычайных мер, т.е.
голого насилия не только в деревне ("ликвидация кулака"), но и в городе.
И здесь главной помехой для Сталина стали классический нэп и его
поборники, которых он позиционировал как правую оппозицию. Сталин
объявил "непримиримую борьбу с капиталистическими элементами",
провозгласил необходимость "подавлять буржуазию и вырвать капитализм с
корнями". Для "легитимации" массовых репрессий Сталин и его группа
пустили в ход опять-таки заимствованную у левой оппозиции концепцию
обострения классовой борьбы по мере укрепления социализма. Согласно
Сталину, в условиях нэпа "абсолютный рост капиталистических элементов
все же происходит, и это дает им известную возможность накоплять силы,
для того, чтобы сопротивляться росту социализма. На этой основе и
возникают на данной стадии развития, при данных условиях соотношение
сил, обострение классовой борьбы и усиление сопротивления
капиталистических элементов города и деревни"\50.
Тем самым была подведена историческая черта под ленинско-бухаринской
политикой модернизации, предполагавшей использование в ней средств и
технологий модерна. То, что предложили Сталин и его группа (скажем,
"военно-феодальная эксплуатация крестьянства", о которой говорил
применительно к сталинской политике Бухарин), содержало в себе
парадоксальное и трагическое сочетание глубокого домодерна с модерном.
Но именно таков был новый модернизационный рецепт Сталина.
***
1 Грей Дж. Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате
современности. - М., 2003. - 368 с.
2 Там же. - С. 8-10.
3 Хобсбаум Э. Эхо Марсельезы. Взгляд на Великую французскую революцию
через двести лет. - М., 1991. - С.76. - В отличие от работы Хобсбаума в
известной книге Роберта Такера "Сталин. Путь к власти. 1879-1920" (М.,
1990) хотя и содержится специальный раздел "Термидор в России?", но
тематика его сведена к воспроизведению концепции Термидора Льва Троцкого
и демонстрации ее уязвимых точек.
4 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т.50. - С. 128.
5 Грей Дж. Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате
современности. - М., 2003. - Т.43. - С. 371.
6 Там же. Т.43. - С.386.
7 Там же. Т.43. - С.385.
8 Там же. Т.43. - С.403.
9 Иностранная литература. - М., 1966. - N6 - С.245. - Показательным для
забвения марксистской мыслью корпуса высказываний Ленина о проблеме
Термидора является то недоразумение, в которое впал компетентный Эрик
Хобсбаум: "В СССР времен Горбачева Ленину приписывается более
позитивный, чем раньше, взгляд на Термидор; бытует также мнение, что
одной из главных проблем революции он считал обеспечение внутренней
"самотер-мидоризации". Однако эти слова не подтверждены документально, и
поэтому к ним следует относиться скептически. Отношение к Термидору
тогдашних большевиков и коммунистов в других страна было настолько
однозначным и резко отрицательным, что подобная фраза Ленина вызвала бы
удивление, хотя именно Ленин призывал большевиков стать реформистами"
(Хобсбаум Э. Указ. соч. - С.81). Следует отметить, что отечественные
историки и политологи, за исключением М.Гефтера, мало чем могли помочь
Хобсбауму. К примеру, Е.Плимак в книге "Политическое завещание
В.ИЛенина. Истоки, сущность, выполнение" (М., 1988) заявлял: "СССР не
проходил никакой фазы "термидора", здесь устанавливался не буржуазный, а
социалистический строй" (Там же. - С. 120). Справедливости ради стоит
отметить уступку Плимака: "Но сопоставление процессов французской
революции и Октябрьской революции, взятых в широких хронологических
рамках, наводит любого объективного историка на мысль: России не удалось
полностью избежать в своем развитии признаков французского
"классического образца"" (там же). Характерно то, что впоследствии
Плимак изменил свою точку зрения, учтя ленинский концепт
"самотермидоризации". См.: Плимак Е.Г., Пантин И.К, Проблема
"самотермидоризации". // Плимак Е.Е., Пантин И.К, Драма российских
реформ и революций. -М., 2000. - С. 319-322.
10 Материалы дискуссии 20-х годов о проблеме Термидора с элементами их
политического анализа см.: Тамаш Краус. Советский Термидор. Духовные
предпосылки сталинского поворота. 1917-1928. - Будапешт, 1997.
11 Тамаш Краус. Указ. соч. - С.73-746.
12 Все цитаты из текстов Устрялова даны по: Тамаш Краус. Указ. соч. -С.
97-114.
13 Тамаш Краус. Указ. соч. - С.73-746.
14 Ленин В.И. Поли. собр. соч. - Т.45. - С.93-94.
15 Брехт Б. О литературе. - М., 1988. - С. 112.
16 Бухарин Н.И. Избранные произведения. - М., 1988. - С.135-136.
17 Бухарин Н.И. Цезаризм под маской революции. - М., 1925. - С.58.
18 Ленин В.И. Поли. собр. соч. - Т.45. - С.37-38.
19 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 45. - С. 42-43
20 Там же. - С.44.
21 Зиновьев Г. Философия эпохи. - М. - Д., 1925.
22 Зиновьев Г. Философия эпохи. - М.-Л., 1925. - С.6.
23 Цит. по: Файман Г. Смена вех как точная наука. Высылка Исая Лежнева
из России // Независимая газ. - М., 1995. - 18 окт.
24 Тамаш Краус. Указ. соч. - С. 136.
25 Там же. - С. 134-140.
26 Тамаш Краус. Указ. соч. - С. 212.
27 Сталин И.В. Вопросы ленинизма. - М., 1932. - С. 349-350.
28 См.: Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. - М.,
1989. -С. 264-265.
29 См.: Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. - М.,
1989. -С.265.
30 Там же. - С. 265-266.
31 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.45. - С. 378-382.
32 Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. - Koln, 1964; Lukacs G.
Geschichte und Klassenbewusstsein. - Neuwied; Berlin, 1968; Habermas J.
Theorie des kommunikativen Handelns. - Frankfurt-a.-M., 1981 - Bd.
I-II.; Вебер М. Избранные произведения. -M., 1990; Вебер M. Избранное.
Образ общества. - M., 1994; Фуре В.Н. Философия незавершенного модерна
Юргена Хабермаса. - Минск, 2000.
33 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т.44. - С.78.
34 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т.45. - С. 378-382.
35 Там же. - С.280.
36 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т.45. - С.86.
37 Там же. - С.86.
38 Там же. - С.306.
39 Там же. - С.414.
40 Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 45. - С. 413.
41 Там же. - С.417.
42 Бухарин Н.И. Избранные произведения. - М., 1988. - С.410.
43 Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. - М., 1988. -
С.207.
44 Бухарин Н.И. Избранные произведения. - С. 134-135.
45 Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. - М., 1989. -С.
250-251.
46 Ср. в этой связи: Боффа Дж. История Советского Союза. T.I. - М.,
1994. -С. 329-330 ("Конец нэпа").
47 Ср. данные Исаака Дойчера: "В эпоху последних Романовых великая
империя была наполовину колонией. В руках западных держателей акций
находилось 90% шахт России, 50% предприятий химической промышленности,
свыше 40% металлургических и машиностроительных предприятий и 42%
банковского капитала. Собственный капитал страны был невелик". - Дойчер
И. Незавершенная революция. - М., 1991. -С. 170.
48 Сталин И.В. Вопросы ленинизма. - С. 169-171.
49 Относительно той идейной борьбы, которая до 1928 г. разыгрывалась
вокруг этого концепта, ср.: Валентинов Н. Новая экономическая политика и
кризис партии после смерти Ленина. - М., 1991.
50 Сталин И. В. О правом уклоне в ВКП(б) // Сталин И. В. Вопросы
ленинизма. - М., 1932. - С.400.
С.Н. ЗЕМЛЯНОЙ СОВЕТСКИЙ ТЕРМИДОР И ПРОБЛЕМА МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИИ (20-Е
ГОДЫ). // Политическая наука (Москва).- 25.08.2003.- 002.- C.160-189