"Желтая угроза" и ее совокупная мощь в амер глазах
Источник цитаты (орган): Washington ProFile (www.washprofile.org)
[17.06.2005] Желтая угроза
В 1492 году Христофор Колумб отправился в плавание, рассчитывая
найти путь в Китай. Вместо этого он открыл новый континент, на котором
впоследствии сформировались Соединенные Штаты Америки. Последние полвека
отношения между США и Китаем были весьма противоречивыми: обе страны
изначально считали друг друга противниками и даже воевали друг с другом
(в Корее), позже отношения значительно потеплели и страны стали
стратегическими партнерами (во время Холодной войны), а ныне все больше
американцев считают Китай соперником, а также будущей супердержавой.
Исследовательская RAND Corporation проанализировала номинальную
мощь держав мира. Оценка производилась на основе трех критериев:
во-первых, ресурсов и возможностей, которыми обладает та или иная
страна; во-вторых, насколько успешно государство использует эти ресурсы
в процессе внутреннего управления и регулирования; в-третьих, насколько
успешно государство использует свои возможности на международной арене.
Совокупная мощь всех государств мира составляет 100%. Согласно выводам
RAND, на сегодняшний день на долю США приходится 20%, на долю
Европейского Союза (оценивалась, как отдельная страна) и Китая - 14%,
Индии - 9%, Японии - 3%, России, Бразилии и Южной Кореи - по 2%. По
прогнозу RAND, к 2015 году США достигнут пика своей мощи, после чего
начнется процесс ее уменьшения. Европейский Союз к этому времени утратит
значительную долю своей мощи, а Китай и Индия - усилятся.
В конце 2004 года Национальный Совет по Разведке\National
Intelligence Council опубликовал краткосрочный прогноз развития ситуации
в мире (носит название "Картография Будущего"\Mapping the Future), в
котором предсказывается, что Китай к 2020 году значительно усилится и
превратится в ключевого игрока на глобальном пространстве.
По оценкам Всемирного Банка\World Bank, Китай становится все более
мощной в экономическом плане державой. Если в 1992 году на его долю
приходилось 3% мировой торговли, то в 2020 году она превысит 9.8% -
таким образом, по этому показателю Китай будет уступать только США. Тед
Фишман\Ted C. Fishman, автор книги "Корпорация Китай"\China, Inc.:How
the Rise of the Next Superpower Challenges America and the World,
убежден, что в ближайшем будущем Китай станет супердержавой, такой же
(если не более) мощной, как США. Однако он не считает, что мир ожидает
битва двух сверхдержав.
Иного мнения придерживается, например, Константин
Менгес\Constantine C. Menges, бывший высокопоставленный сотрудник
ЦРУ\CIA, назвал свою книгу "Китай: Новая Угроза"\China: The Gathering
Threat. По его мнению, Китай систематически и целенаправленно
выстраивает свою стратегию глобального доминирования. Интересы Китая
простираются в Азию и Евразию. Китай использует экономические методы для
получения контроля за иными странами. Он создал секретный альянс с
Россией и иными "антиамериканскими" государствами, включая Северную
Корею. Китай (вместе с Россией) несет ответственность за вооружение
многих организаций, признанных террористическими. Ядерные ракеты Китая
нацелены на США и т.д.
Ствепн Мошер\Steven W. Mosher, автор книги "Гегемон: План Китая по
Доминированию в Азии и Мире"\Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and
the World, приводит выдержки из китайских стратегических трактатов, в
которых доказываются три вещи: во-первых, война с США неизбежна,
во-вторых, Китай может выиграть эту войну и, в- третьих, в 21 веке в
мире будет одна страна-гегемон (Китай). Другими словами, Китай стремится
заменить США в роли супердержавы.
Ричард Бернстайн\Richard Bernstein и Росс Манро\Ross H. Munro,
авторы книги "Надвигающийся Конфликт с Китаем"\The Coming Conflict with
China, считают, что интересы Китая и США давно противоречат друг другу и
в ближайшем будущем начнется конфликт, к которому Китай давно готовится.
В качестве доказательства авторы приводят образцы антиамериканской
пропаганды, изготовленные в Китае.
Вообще, книги о грядущем столкновении США и Китая выходят во все
большем количестве. Их авторы выдвигают весьма любопытные версии,
основывая их на реальных документах и анализе исторического опыта. К
примеру, Росс Террил\Ross Terrill, автор книги "Новая Китайская
Империя"\The New Chinese Empire: And What It Means for the United
States, считает, что Китай не собирается применять военную силу против
США. Его целью будут, прежде всего, соседние государства, к которым у
Пекина есть давние территориальные претензии - Россия, Монголия, Индия,
Таиланд. По мнению Террила, Китай умеет ждать - он не имеет тактических
планов, но имеет долговременную стратегию. В выгодный для него момент
Китай атакует.
Цао Лиан\Qiao Liang и Ван Ксиансу\Wang Xiangsui, наоборот, убеждены
в неизбежности войны Китая и США. В книге "Неограниченная Война:
Китайский План по Разрушению Америки"\Unrestricted Warfare: China's
Master Plan to Destroy America они утверждают, что Китай давно готовится
к сражению с США. В качестве доказательства авторы анализируют
руководство, подготовленное для армии Китая, в котором рекомендуется
использовать террористические методы. Власти Китая, в отличие от властей
США, не зависят от общественного мнения, поэтому Пекин постарается
сделать войну как можно более длительной и кровавой, чтобы общественное
мнение США ужаснулось и потребовало окончания боевых действий. В итоге
Китай выиграет.
Схожую теорию излагает Билл Герц\Bill Gertz, известный журналист,
сотрудник консервативной газеты Washington Times, который известен
своими связями с американскими спецслужбами. Герц опубликовал книгу
"Китайская Угроза"\The China Threat, основанную на секретных документах
Пентагона и ЦРУ, в которой излагается иной сценарий развития событий.
Китай готов применить против США ядерное оружие в случае, если США
окажут помощь Тайваню.
Впрочем, не менее известные авторы, к примеру американские военные,
составители масштабного исследования "Китайское Военное
Искусство"\Chinese Warfighting придерживаются мнения, что Китай всегда
стремился действовать, прежде всего, политическими, и лишь потом
военными методами. Поэтому столкновение США и Китая маловероятно и может
стать результатом лишь особо несчастливого стечения обстоятельств.
Том Хоун\Tom Hone, заместитель директора Отдела Военной
Трансформации Министерства Обороны США\Department of Defense's Office of
Force Transformation, в статье, опубликованной в военном журнале
Proceeding, утверждает, что Китай будет всеми силами стремиться избегать
конфронтации с США и никогда не нападет на Тайвань, потому что ущерб от
последствий этого решения будет намного большим, чем выгода. Хоун
считает, что суть геополитической стратегии Китая заключается в
следующем: принимать такие решения, которые были бы достаточно "дешевы"
для Пекина, но "дороги" для его соперников. То есть, Китай действует по
образу и подобию США, которые вовлекли СССР в безудержную гонку
вооружений, что привело к коллапсу советской экономики и вызвало распад
страны.
Есть и теория о грядущем крахе Китая. К примеру, Гордон Чан\Gordon
Chang опубликовал книгу с пророческим названием: "Грядущий Коллапс
Китая"\The Coming Collapse of China, в которой доказывает, что все
успехи Поднебесной лишь усугубляют страшные внутренние противоречия. В
итоге, в скором будущем Китай ожидают массовые волнения, крах экономики,
войны с соседями и прочие беды, которые на долгое время похоронят
сверхдержавные амбиции страны.
Ныне 31% жителей США, опрошенных компанией Ipsos-Reid в июне 2005
года, уверены, что Китай в скором будущем станет наиболее мощным
государством мира. 54% американцев считают, что превращение Китая в
супердержаву угрожает миру во всем мире. 18 Июня 2005 Washington ProFile
Еще по теме: Казахстанские новости\МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО, МЕЖДУНАРОДНЫЕ
ОТНОШЕНИЯ\Международные новости
"Новый альянс Китая и России направлен против США", говорит эксперт по
деятельности Китая.
"Даже если мы все еще не чувствуем угрозы, исходящей от появляющейся
политической оси Китай-Россия, эти беспрецедентные военные учения
народной освободительной армии Китая и российских вооруженных сил должны
заставить нас насторожиться и тщательно следить за всеми изменениями в
обстановке. Совершенно ясно, что эти военные учения нацелены на нашу
страну", - заявил Стивен Мошер.
Мошер, президент научно-исследовательского института по проблемам
распространения людской популяции по миру, заметил, что военный бюджет
Китая по уровню финансирования находится всего лишь на втором месте
после Соединенных Штатов. "Китай покупает, разрабатывает и расширяет
производство новых высокотехнологичных систем вооружения, причем делает
это в потрясающе быстром темпе. Ни одна страна не угрожает Китаю. Однако
теперь Китай начинает представлять угрозу для своих соседей, в первую
очередь для Тайваня", - говорит он.
С 1990 года политический режим Пекина называет США своим "главным
врагом". Китай украл проекты почти всех американских ядерных боеголовок
и многие другие военные тайны. Эта страна преследует корабли
американских вооруженных сил в Тихом океане, при этом на китайских
кораблях появляется все большее и большее количество оружия, и оно
становится все смертоноснее. Пекин объявил, что намерен взять под свой
контроль "первые несколько островов" (это Япония, Тайвань и Филиппины),
а также угрожал сбросить атомную бомбу на Лос-Анджелес, если США начнут
защищать демократический Тайвань в случае китайского вторжения.
"Окончательная цель Китая состоит в том, чтобы стать главным
государством в мире и при этом сместить Соединенные Штаты с занимаемой
ими главенствующей позиции в мире, поскольку только США обладают сейчас
реальной властью", - говорит Мошер.
"Вот почему Китай пробует получить контроль над ключевыми морскими
точками, например, над Панамским каналом. Это позволит ему стать главным
игроком на всемирном рынке поставок энергоносителей. Например,
энергетическая компания Китая, управляемая государством, намеревается
купить нашу известную фирму Unocal. Это также позволит Китаю
использовать международные организации в своих собственных целях.
Например, именно Китай стоит во главе государств, которые с успехом
пытаются вывести США из состава комиссии по правам человека, действующей
под эгидой ООН, - заявляет Мошер. - И, в конце концов, становится
понятно, почему Китай пробует втянуть Россию в новый антиамериканский
союз".
Мошер, который преподавал дисциплины, связанные с Китаем, в
Калифорнийском университете в Беркли, стал первым американским
социологом, которому разрешили проводить полевые исследования в Китае,
что он с успехом и проделал в 1979-1980 годах. Стивен Мошер - автор
многочисленных книг по Китаю, также он написал книгу "Гегемон: Китай
собирается властвовать в Азии и во всем мире" (Hegemon: China's Plan to
Dominate Asia and the World). Эту книгу выпустило издательство Encounter
Books в 2000 году.
The role of the hegemon is deeply embedded in China's national
dreamwork, intrinsic to its national identity, and profoundly implicated
in its sense of national destiny. An unwillingness to concede dominance
to any foreign power is deeply rooted in China's imperial past as the
dominant power of Asia and in the ongoing certainty of the Chinese that
they are culturally superior to other peoples. The concept of hegemony
was, fittingly enough, introduced into modern diplomatic discourse by
the Chinese themselves. During Henry Kissinger's secret visit to Beijing
in 1971, the Chinese translator's use of this unfamiliar English word
sent the Americans scrambling for their dictionaries. They found
definitions of "hegemony" as "a single pole or axis of power," or as
"leadership or predominant influence exercised by one state over
others."
None of these definitions fully captures the rich and sometimes
sinister nuances of this concept, the Ba, in Chinese. The Ba is a
political order invented by ancient Chinese strategists 2800 years ago
which is based exclusively on naked power. Under the Ba, as it evolved
over the next six centuries, total control of a state's population and
resources was to be concentrated in the hands of the state's hegemon, or
Bawang (literally "hegemon-king"), who would in turn employ it to
establish his hegemony, or Baquan (literally "hegemon-power"), over all
the states in the known world. To put it in modern parlance, Chinese
strategists of old may be said to have invented totalitarianism more
than two millennia before Lenin introduced it to the West, in order to
achieve a kind of super-superpower status.
Totalitarianism has become all too familiar as a concept in
recent world history. Still somewhat exotic is hegemony: the non-Western
notion that the premier goal of foreign policy should be to establish
absolute dominance over one's region and, by slow extension, the world.
In a sense, hegemony is the natural external expression of
totalitarianism, with disputes involving unabsorbed territories resolved
by the threat and, if necessary, the reality of force, just as the
natural expression of democracy is peaceful, neighborly relations, with
disputes resolved by negotiation and treaty. Throughout the 70s and 80s,
the Chinese untiringly accused the Soviet Union of having "hegemonic"
ambitions. Following the Soviet collapse, they turned their wrath on the
U.S., ominously and repeatedly charging that America was "seeking
hegemony." In fact, all this name calling was a political form of
Freudian projection, for China's elite clearly covets the title of
hegemon for itself.
In the old-and enduring-Chinese view of the world, chaos and
disorder can only be avoided by organizing vassal and tributary states
around a single, dominant axis of power. And if there is to be a
Hegemon, Chinese history and culture combine to say, then it should be
China. In their obsession with the Hegemon, the Chinese people have
their own doctrine of manifest destiny.
For more than two thousand years the Chinese considered
themselves the geographical, and geopolitical, center of the world. From
their earliest incarnation as an empire they spoke of China as Zhong
Guo, "The Middle Kingdom" or, even more revealingly, as Tian Xia,
"Everything under Heaven." They believed their emperor to be the only
legitimate political authority in their known world and viewed
themselves as the highest expression of civilized humanity. This
Sinocentric worldview survived even foreign invasion and occupation by
Jurchens, Mongols, and Manchus, since the Chinese were invariably able
to subdue or assimilate their poorly organized and culturally inferior
conquerors within a generation or two.
Far from being a self-serving myth or shallow chauvinism, China's
idea of national greatness is firmly rooted in reality. For most of its
long history, the Chinese Empire was indeed a collection of
superlatives. It had the greatest land area, the largest population, the
most productive economy, the most powerful army, and the most advanced
technology of any power on earth. China's sway was limited only by its
own ambitions, not by the counterforce of hostile and competing powers.
The poorly organized barbarians who populated the border regions were
regarded as inferior in every way by the culturally superior Chinese.
Under aggressive emperors, the Middle Kingdom quickly grew to the
geographical limit-in the days when communications were limited to the
speed of a galloping horse-of what could be governed from a single
center. With the possible exception of the Roman Empire at its height,
the realms of the major Chinese dynasties dwarfed in population and
geographic extent all contemporaneous empires in other parts of the
world.
By the mid-Qing Dynasty (1644-1911), China held sway over a vast
territory stretching from today's Russian Far East west across southern
Siberia to Lake Balkhash and into contemporary Kazakhstan, then
southeastward along the Himalayas to the Indian Ocean, and then eastward
across Laos and northern Vietnam. Vassal and tributary states, which
further extended the reach of the imperial court, included Korea, Tibet,
Nepal, Burma, Thailand, and parts of Indochina.
Toward these subordinate states, imperial China behaved as a
suzerain, exacting tribute, imposing unequal conditions, and demanding
fealty from their rulers. Those who refused to kowtow to Beijing were
regarded as hostile and dealt with accordingly. The Celestial Empire had
neighbors only in a geographic sense. Even today, as Ross Munro has
observed, China still seems to classify her "neighbors" into one of two
categories: tributary states that acknowledge her hegemony, or potential
enemies. Present-day Beijing does not desire equality in external
affairs, but deference, for it governs not a nation-state-although that
is the pretence-but an all-encompassing civilization.
Relations with the Barbarians
The first Westerners to reach China by sea were the Portuguese,
who by 1557 had established a permanent settlement at Macao. The
Spaniards, the Dutch, and the British followed, drawn by the prospect of
trade with this huge and prosperous empire. But the Imperial Chinese
government, first under the Ming Dynasty (1368-1644), then under the
Qing, permitted only limited commercial relations with these seafaring
traders. Canton, the capital of Guangdong province, was designated as
China's sole entrepot for the western trade, and even here trading was
limited to a clearly defined season.
These inconvenient, even degrading, arrangements were repeatedly
protested by the Western nations, whose emissaries vainly called for
free trade and diplomatic representation in Beijing. But they received
short shrift. The volume of its trade with the West was insignificant to
the vast Chinese Empire, while direct government-to-government relations
were out of the question. The early Qing emperors and their courts were
affronted by the notion that they should deal with the "Barbarians from
the Western Oceans" on a basis of equality. Instead, as an emblem of
their disdain, they gave a mere provincial official, the Viceroy of
Guangdong and Guangxi, responsibility for political and commercial
relations with these pushy Westerners.
As long as the Qing Empire stayed strong, there matters remained.
But by the end of the eighteenth century, the dynasty was clearly in
decline, and over the succeeding decades the government became
increasingly inefficient, weak, and corrupt. The power of the Western
world, on the other hand, was on the ascendant, fueled by
industrialization and scientific advances. The First and Second Opium
Wars (1839-42 and 1856-60), and the unequal treaties that resulted,
reduced China to a semicolony of the Western powers. Western troops
garrisoned the treaty ports and Western gunboats roamed her rivers. Only
the Open Door policy of the U.S., which opposed the creation of
exclusive economic zones by the other great powers, saved China from
total dismemberment.
Non-Chinese have difficulty appreciating the depth of China's
grievances against the West resulting from this experience. It was not
merely that Western gunboats twice defeated China in the Opium Wars;
China had been defeated before, although never perhaps by organized drug
runners. Nor was the bitterness caused simply by the dethronement of
Confucian high culture by the West, although this assault comes closer
to the heart of China's wounded pride. China had dominated (in every
sense-culturally, economically, militarily) its "known world" almost
since the beginning of its recorded history. More than what is today
called a superpower, it had been the hegemon, for dynasty after dynasty,
for over two thousand years. Then, from this pinnacle of greatness, it
was brought low by the Western powers, divided into spheres of
influence, and very nearly carved up into colonies.
When Mao Zedong announced the establishment of the People's
Republic of China, it was with the words "China has stood up." No longer
would China be bullied by the West. So strong was Mao's sense of
grievance that, despite his continuing desperate need for Soviet
economic assistance, he rejected Khrushchev's bid for Soviet naval bases
in China. When the Soviet leader petulantly objected that America's
allies allowed the U.S. Navy basing privileges, Mao still refused to
budge. Foreign naval vessels would never be stationed in Chinese waters
again, he declared. That degrading experience belonged to China's treaty
port past.
Both the history of China's imperial-and revolutionary-glory and
the painful details of her long night of national humiliation are taught
in China's public schools and, more importantly, in her military
academies. The result is an excruciating sensitivity to slights, real
and imagined. When Secretary of State Warren Christopher visited China
in 1994, Chinese officials were aghast that he had brought his dog. Why?
Because a century ago, purportedly, a sign had hung at the entrance
to a park in Shanghai's foreign concession reading "No dogs or Chinese
allowed."
China's fall from greatness is still a subliminal matter of shame
for all living Chinese. This "loss of face" cannot be assuaged merely by
allowing China to take its place among "the family of nations." The
rectification of China's historical grievances requires not merely
diplomatic equality-Beijing enjoys this already-but de facto
geostrategic dominance. The lowering of the Union Jack in Hong Kong was
a start, redeeming China's painful humiliation at the hands of the
British in the Opium Wars. But only one thing will completely lift the
burden of shame: for the Celestial Empire to resume its rightful place
as the natural center of the world.
Using American Power to Defeat American Hegemony
It was not only on the issue of naval bases that the Chinese
Communist Party elite resisted its overbearing Soviet "older brothers."
Despite the ideological kinship with the Soviet Union, they feared that
they would be permanently dominated within this sibling relationship.
The alliance was to all outward appearances as close as "lips and
teeth," in the Chinese phrase, but China was increasingly resentful of
Russian claims of superiority for the Soviet model. With the Sino-Soviet
split, the old images of Russia as "the hungry land"-Eguo in
Chinese-were revived, and the traditional contempt of the Chinese for
the barbarians of the north was once again openly expressed.
China's challenge to Soviet hegemony led it to seek an alliance
of convenience with the United States, an ideological foe which it
viewed-and continues to view-as a power in decline. This pseudoalliance,
never formalized, lasted from the early seventies to the late eighties,
when it suddenly received three death blows. The first and most serious
was the sudden implosion of the Soviet Union, which robbed the
pseudoallies of a common foe and knocked the principal strategic prop
out from under the U.S.-China relationship. The second was the Tiananmen
Square demonstrations for democracy which, ending in a bloody debacle,
highlighted for China's leaders the dangers of uncritically exposing
Chinese youth to the appeal of American democratic ideals. The third was
America's virtually bloodless victory in the Gulf War, which underlined
the unmatched global reach of the U.S. military as well as its
technological superiority over other countries.
Just as China would not accept-indeed, was moved by its own sense
of greatness to challenge-Soviet hegemony, so it has refused to accept
the U.S. as the world's leading power, but has been moved by that same
innate pride to challenge it. Since the early 90s, China has become ever
less coy about its intentions. The state-controlled press has grown
increasingly strident in denouncing the U.S., calling it everything from
"a dangerous enemy" and "a superpower bully," to a "hegemon on par with
Nazi Germany." More to the point, America is now the enemy of choice in
war games conducted by the People's Liberation Army. In the spring of
2000, after threatening to use force against Taiwan to "unify" it with
the mainland, the official newspaper of the PLA also warned that it was
ready to use its long range missiles against the United States if it
came to the island's aid.
The one way in which China, until lately, continued to value
America's role in Asia was as a regional stabilizer. America's post-war
military presence in Japan was not unwelcome, for in the Chinese view it
served to keep Japan militarily weak. For decades, Beijing feared that a
U.S. withdrawal would precipitate Japan's rearmament and eventual
reemergence as a major military power. Since the mid-nineties, however,
with the Japanese economy in a deep recession and its own power on the
mainland of Asia growing rapidly, China has grown increasingly confident
of its ability to dominate the region and has ratcheted up its criticism
of the U.S. presence accordingly.
The Chinese so relentlessly accuse the U.S. of "seeking
hegemony," and phrase their accusations in such condemnatory terms, that
many analysts have concluded that the word "hegemony" is strictly
pejorative in Chinese usage. Nothing could be further from the truth. In
the view of Chinese strategists, the existence of a hegemon is in fact a
natural, even a desirable state of affairs. Following the Spring and
Autumn period (772-481 B.C.), when the institution of hegemon first
developed, it gradually produced stability, order, and equilibrium in
the Middle Kingdom, as neighboring states were absorbed into a single
entity. It is the division of the strategic landscape into states large
and small that is undesirable, for it leads to instability and chaos.
The lesson China draws from its long history is that periods of division
are times of disorder and chaos, whereas periods of unity are times of
stability and order. In other words, China needs a hegemon.
That China has an extraordinary fear of chaos and penchant for
unity is widely understood. What is less well appreciated is that China
projects its own 5,000-year history onto the wider contemporary world
and reaches that same conclusion: The world needs a hegemon. To put it
another way, for Chinese strategists, balance-of-power politics is
inherently unbalanced. Racial pride, an innate sense of cultural
superiority, and a long history all tell the Chinese that the role of
hegemon properly belongs to China and its rulers.
Thus the current debate over American China policy, whether we
should "engage" China or attempt to "contain" it, misses the essential
point. From the Chinese perspective, the U.S. is already "containing"
China by its very presence in Asia, by maintaining 100,000 troops in the
region, by its network of bases and its alliances with Japan and the
Republic of Korea. That the U.S. did not seek its preeminent position,
but in many respects had its international role thrust upon it following
World War II and its sudden victory in the Cold War, makes the situation
that much more intolerable for those anxious to restore China's lost
glory. That Providence smiles upon America may be an old story for
Americans, but it is one that is difficult for Chinese to appreciate. So
is the American ideal of leadership. For example, the insouciance of
General Washington to those who would make him king renders his
character opaque to most Chinese. Surely, they conclude, he was plotting
for the office all along, according to the wisdom of the ancient
strategist Sun-tzu: When seeking power, make it appear that you are not
doing so.
Read between the lines of Chinese criticism of America's leading
role in the world and one finds the envy and enmity that come from
balked ambition. The People's Daily, the official organ of the Chinese
Communist Party, says that "The U.S. strategic aim is to seek hegemony
in the whole world and it cannot tolerate the appearance of any big
power on the European and Asian continents that will constitute a threat
to its leading position." Can anyone doubt that the "big power" that has
"appeared" on the "Asian continent" referred to here is China itself,
moving to overtake America's "leading position"?
The belief in the inevitability of Chinese hegemony, held at a
deeper level than mere strategy, motivates China to oppose and undermine
the current Pax Americana. Zbigniew Brzezinski, who as National Security
Advisor to President Carter played a key role in the 1979 establishment
of U.S.-PRC diplomatic relations, believes that "The task of Chinese
policy-in keeping with Sun-tzu's ancient strategic wisdom-is to use
American power to peacefully defeat American hegemony."
Sun-tzu also said that all strategy is based on deception, and
the Chinese are customarily oblique in defining their ultimate aims. One
exception is the recent white paper, China's National Defense, which the
Chinese government produced in response to American urgings toward
greater strategic "transparency." Those who expressed pleasure over its
promulgation, happy that the Chinese government was finally complying
with our request to be more candid about its ambitions, should carefully
read the document. China's opposition to U.S. dominance, and the global
scope of its own ambitions, come through loud and clear.
In the opening paragraph of the white paper, China stakes its
claim to the next millennium: "Mankind is about to enter the 21st
century of its history. It is the aspiration of the Chinese government
and people to lead a peaceful, stable and prosperous world into the new
century."
In a subsequent section of the white paper, entitled "The
International Security Situation," the Chinese government goes on to
list "factors of instability both globally and regionally" that it
regards as threats to its future:
1) "Hegemonism and power politics remain the main source of threats to
world peace and stability";
2) "cold war mentality and its influence still have a certain currency,
and the enlargement of military blocs and the strengthening of military
alliances have added factors of instability to international security";
3) "some countries, relying on their military advantages, pose military
threat to other countries, even resorting to armed intervention";
4) "the old unfair and irrational international economic order still
damages the interests of developing countries";
5) "local conflicts caused by ethnic, religious, territorial, natural
resources and other factors arise now and then, and questions left over
by history among countries remain unsolved";
6) "terrorism, arms proliferation, smuggling and trafficking in
narcotics, environmental pollution, waves of refugees, and other
transnational issues also pose new threats to international security."
Though couched cryptically, the first "factor of instability" is
a stinging criticism of Pax Americana. Translated into plain English, it
means that the present U.S. political, economic and military
preponderance ("hegemony"), combined with Washington's willingness to
exercise it ("power politics"), is a threat to China's national security
("world peace and stability").
The second factor is a veiled reference to the enlargement of
NATO and the strengthening of U.S.-Japan defense ties, both of which
have alarmed China. China joined Russia in April 1997 in denouncing as
(what else?) "hegemonism" the expansion of NATO to include Poland,
Hungary and the Czech Republic, which it also called "impermissible."
China objected even more vociferously to the redefinition, in early
1996, of the scope of U.S.-Japanese military cooperation from the
narrower "Far East" to a wider "Asia-Pacific." The juxtaposition of
these two concerns suggests that China sees the strengthened U.S.-Japan
Security Treaty not only as an immediate threat but also, as Brzezinski
has suggested, as "a point of departure for an American-dominated Asian
system of security aimed at containing China (in which Japan would be a
vital linchpin much as Germany was in NATO during the Cold War)." The
agreement was widely perceived in Beijing as implicitly bringing Taiwan
under the protective umbrella of the U.S.-Japan Security Treaty; so the
white paper goes on to assail the incorporation, "directly or
indirectly," of "the Taiwan Straits into the security and cooperation
sphere of any country or any military alliance as an infringement upon
and interference in China's sovereignty."
The "military threats" and "armed intervention" referred to in
the third factor mean the 1996 missile crisis in the Taiwan Strait, when
Washington warned Beijing of "grave consequences" if it continued to
bracket the island with missiles and dispatched two carrier groups to
guard Taiwan.
The fourth factor reflects continued Chinese unhappiness with the
U.S.-dominated economic order and its institutions, such as the
International Monetary Fund, the World Bank, and the World Trade
Organization, the last of which China has still not been able to join
because of its restrictive trading practices. Stigmatizing the existing
economic order as "old, unfair and irrational" at a time when many Asian
economies were in free fall, resentful of the tight-money policies of
the IMF and fearful of defaulting on World Bank loans helped to raise
China's stature in the region. Such criticisms may be part of an
on-again, off-again effort to position China as the advocate of the
Third World.
The bottom line of this white paper is quite clear. From China's
point of view, all of its major security concerns arise from the present
American dominance on the world stage. Obviously believing that a
continuation of the U.S.-dominated international order is not in its
national interest, Beijing makes clear that its concerns are not just
regional but global, and implies that its goal, in the already quoted
words of Deng Xiaoping, "is to build up a new international political
and economic order."
Brzezinski's reading of the present situation is worth quoting in
full: China's "central objective" is "to dilute American regional power
to the point that a diminished America will come to need a regionally
dominant China as its ally and eventually even a globally powerful China
as its partner." There is abundant evidence, from the white paper quoted
above and other sources, that he is absolutely correct in asserting that
China's near-term geostrategic goal is "to dilute American regional
power." But in suggesting that China's ultimate geostrategic end is a
global U.S.-China condominium, however, Brzezinski is merely expressing
a pious hope. China's ultimate ambition is not to ally itself with the
reigning hegemon, but to succeed it. As he notes elsewhere, "Simply by
being what it is and where it is, ... [America] becomes China's
unintentional adversary."
Are our growing difficulties with China merely a matter of the
U.S. Seventh Fleet being in the wrong place at the wrong time? Many in
the Chinese elite would disagree, having arrived at the conviction that
the U.S. is deliberately frustrating their country's resurgence. From
their perspective, America is consciously attempting to force the
"peaceful evolution" of China into a democratic state. We challenge
China's human rights record at every turn, continually threaten economic
sanctions, and have set up a surrogate radio broadcasting service, Radio
Free Asia, to encourage insurrection. We passed a Taiwan Relations Act,
and we sell arms to that "renegade province." We followed with the Hong
Kong Relations Act, and our congressmen fete Martin Lee, the leader of
the democratic forces in Hong Kong, when he visits our shores. Such
moves inflame China's already deep sense of grievance against the West,
and especially against the one country it sees as the cultural heir and
imperial successor to the early Great Powers.
As every Chinese schoolchild knows, only a century ago the
imperial capital of the Great Qing Dynasty was sacked by "Western
barbarians." No wonder that for some Chinese the intransitive verb "to
Westernize" carries the same implications that "to vandalize" does in
the West, and justifies revenge against these past incursions.
Lieutenant General Mi Zhenyu, Vice Commandant of the Academy of Military
Sciences, was speaking for the leadership of his country when he
recently remarked, "[As for the United States,] for a relatively long
time it will be absolutely necessary that we quietly nurse our sense of
vengeance. . . . We must conceal our abilities and bide our time."
From Beijing's perspective, the continued U.S. military presence
in Asia is an unhappy accident and anachronism, the tail end of a
century and a half of Western domination over a region that properly
belongs within its own sphere of influence. If most PRC insiders want to
reestablish the hegemony that China enjoyed over vast parts of Asia for
nearly 2,000 years, some, especially in the military, want to go even
further. They are resentful that China has lost its traditional place as
the "Central Kingdom" to the world, and are determined to recover it.
For the most part muted, China's impatience to rid Asia of
Americans occasionally comes through loud and clear. In February 1995,
for instance, when a U.S. carrier task force was ordered to steam up the
coast of North Korea into the Bohai Gulf as a warning to Pyongyang to
abandon its nuclear weapons program, this show of American naval might
so close to its own shores greatly angered Beijing, which ordered a
submarine to sortie from the Qingdao naval base and attempt to close on
the task force. Detected as soon as it entered the gulf, the sub was
first shadowed and then harassed until it retreated to its home port.
Furious Chinese officials issued a threat: If such an incident occurred
again, the PLA Navy would be given orders to open fire.
China's resentment is further fueled by wild fantasies about
American omnipotence and malice, which are not only given credence by,
but actually emanate from, the PRC military and political elite. General
Li Jijun, one of China's most distinguished military authors, openly
claims that the United States engineered both the collapse of the Soviet
Union and the Iraqi invasion of Kuwait by "strategic deceptions." Most
of the Chinese leadership apparently believes that the U.S. deliberately
bombed the PRC embassy in Belgrade to humiliate China, and that the U.S.
is working covertly to "dismember" China, beginning with Tibet and
Xinjiang.
All this suggests a PRC which has, in combination, the historical
grievances of a Weimar Republic, the paranoid nationalism of a
revolutionary Islamic state, and the expansionist ambitions of a Soviet
Union at the height of its power. As China grows more powerful, and
attempts to rectify those grievances and act out those ambitions, it
will cast an ever-lengthening shadow over Asia and the world.
It is often said that America is too democratic at home to be
autocratic abroad. Not so China, whose autocratic rulers face few
domestic limits on the use of their power abroad. President Jiang Zemin
can order his troops into action without a declaration of war by the
National People's Congress. He can mobilize the economy to produce
weapons of war without the need to convince a skeptical parliament that
the expenditures are necessary. And he can command the popular passion
by launching internal political campaigns through the party and the
state-owned media.
Few Americans have yet grasped either the depth of China's
historic grievances against the West, or its vengeful envy of the U. S.
in particular, or the breadth of its resurgent imperial ambitions. But
China is not just an emerging superpower with a grudge, though that
would be worrisome enough. It is the hegemon, waiting to reclaim its
rightful position as the center of the world.
A Review of Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and the World
by Michael Bauman
The past has consequences, which is why China's recent totalitarian past
overshadows its present and determines its future. That totalitarian
past lays bare the fallacy of what Steven W. Mosher calls "the Tiananmen
temptation" - the comforting but mistaken notion that the forces of
reform are leading China in the direction of capitalism and of political
freedom. The Tiananmen temptation assumes that the Communist Party in
China is moribund and that democratic revolution is on the horizon.
It is not.
As Mosher correctly observes, the Chinese Communist Party now has
a firmer grip on power than ever. Inside China, dissident groups were
crushed so badly that not long after the Tiananmen debacle they simply
ceased to exist. In their place stand a legion of "young superpatriots,"
who believe the world can sustain only one Hegemon, and they intend it
to be China (p. xi).
The role of Hegemon, Mosher explains, is an intrinsic and deeply
imbedded element of Chinese national identity. Global hegemony is the
chief goal of Chinese foreign policy and of Chinese relations with the
West, which is why the recent domestic debate in the US about whether to
contain China or to engage it is so misguided. The Sinocentric view of
the future is not to ally itself with a Hegemon from the West, but to
displace it. We are, in Chinese eyes, a power in decline. They intend to
use American power to defeat America, much the way the Soviet Union
intended to hang us with our own rope and bury us with our own shovel.
Clearly, America's mortal enemies are not all in the past. As Confucius
said long ago, just as there cannot be two suns in the sky, there cannot
be two emperors on earth. As long as the world's superpower is not
China, a giant stalks us from the East.
Mosher pens a fascinating and instructive account of the history
of Chinese hegemony, from the ancient Zhou kings and the rulers of the
Seven Powers down to Mao Zedong and the rise of modern communist tyranny
with its four infamous so-called absolutes: (1) the dictatorship of the
proletariat, (2) the leadership of the Communist Party, (3)
Marxist-Leninist-Maoist thought, and (4) the socialist road. That the
history of Chinese hegemony, whether in its partial or plenary form, has
been a saga of blood and destruction is simply beyond dispute.
According to Mosher, most China experts tend to minimize both the
possibility and the extent of Chinese aggression. Though nearly all such
experts agree that China intends to get Taiwan back under its sway, they
do not understand that China deeply resents a US-dominated world, a
world they wish to avoid at nearly any price (p. 97).
Mosher discerns three periods or phases of Chinese hegemony: (1)
Basic Hegemony, which includes the recovery of Taiwan and control over
the South China Sea; (2) Regional Hegemony, which extends the Chinese
empire even across the Middle East; and (3) Global Hegemony, the
consequence of a contest in which China overthrows the Pax Americana and
replaces it with the Pax Sinica (pp. 99-116).
Mosher explains in compelling terms and in careful detail why the
current US policy of "Wuwei," or deliberately doing nothing, is doomed
to fail. Those who advocate Wuwei argue in a paradox, he contends: They
argue that China will change only if we don't try to change it (p. 118).
But as foolish as is the policy of Wuwei, with its plethora of
historical and diplomatic fallacies, it is much to be preferred to the
Clinton administration's flip-flopping on the road to what it
euphemistically called our "strategic partnership" with China, but which
Mosher more aptly describes as a "promiscuous embrace" (139). The
Clinton administration seemed resolutely to ignore the warnings of
writers like Arthur Waldron, who insisted that China, almost by
definition, poses a threat to her neighbors and to the US (p. 129).
Mosher argues that we must do our level best to contain the rising
Hegemon, an evil empire that worked to subvert the American elections of
1996, and that practices forced abortion, religious oppression and the
selling of prisoners' organs. To do so, we need to take a page out of
our Cold War playbook and "prevent China from gaining effective sway
over its neighbors, limit its influences further afield, and thwart the
emergence of a Eurasian superpower that would threaten America's global
interests" (p. 141). Among other things, this policy would require us to
bolster our national missile-defense system, to re-build our naval and
air force presence in Asia, and to continue, restore, or strengthen our
alliance with Japan, Korea, Taiwan, and the Philippines.
According to Mosher, "it is time for the Great Wall of
intimidation that the Hegemon built to come tumbling down" (160).
Indeed it is.
Hegemon: China's Plan to Dominate Asia and the World, is available from
the Schwarz Report Bookshelf.
-------
1. Оценка китайскими экспертами военно-политической ситуации
в АТР и в мире в целом
По мнению китайских экспертов /3/, текущая международная ситуация
продолжает подвергаться глубоким и многоаспектным изменениям. Несмотря
на то, что мирное сосуществование остается доминирующей темой мирового
развития, а международная ситуация в целом сохраняет стабильность,
влияние факторов неуверенности, неустойчивости и ненадежности продолжает
возрастать. На этом фоне продолжаются процессы, связанные с
формированием многополярного мира и экономической глобализацией.
Серьезные изменения происходят в балансе власти и влияния между ведущими
игроками мировой политики. Новые, глубокие процессы трансформации
получили развитие в отношениях среди ведущих стран мира. Нарастает
внутренняя конкуренция между этими странами за влияние в различных
регионах и в мире в целом. Тенденции гегемонизма и унилатерализма
получили новое обоснование, поскольку борьба за доминирование в
стратегически значимых районах, за стратегические ресурсы и
стратегическое господство продолжает определять характер взаимоотношений
государств. Кроме того, по мнению китайских специалистов, иракская
кампания оказала далеко идущее воздействие на ситуацию в области
региональной и глобальной безопасности. Неустойчивость в мировом
экономическом развитии, по мнению авторов <Белой книги> значительно
возросла. Продолжает увеличиваться разрыв в развитии между странами
Севера и Юга, что влечет возникновение новых вызовов и угроз.
В целом, оценивая ситуацию в мире как стабильную, китайские эксперты
выделяют характерные тенденции в обстановке, связанные с нарастанием
напряженности и нестабильности, причем как в мире в целом, так и в АТР.
Особо отмечается деятельность США по реконфигурации собственных сил в
регионе, а также деятельность Японии, направленная на осуществление
конституционной реформы, облегчающую применение военной силы за
пределами японских островов. Кроме того, отмечен рост активности США и
Японии по подготовке к развертыванию элементов системы стратегической
ПРО.
Отдельно китайскими военными экспертами ставится вопрос, связанный с
проблемой Тайваня. По мнению китайских экспертов, сепаратистские
действия по поддержанию <тайваньской независимости> становятся самой
значительной непосредственной угрозой суверенитету Китая, его
территориальной целостности так же как миру и стабильности во всем
регионе /4/.
Значимость тайваньской проблемы рядом китайских военных аналитиков
оценивается, исходя из восприятия тайваньской проблемы как проблемы
завоевания важнейшей геостратегической зоны, контроль над которой
позволил бы военно-морским силам НОАК переместить периметр безопасности
далее в сторону моря и улучшить способность Пекина контролировать
региональные морские пути. Сохранение статус-кво ограничивает
способность Китая проектировать военную силу вне своих территориальных
границ и предоставляет Соединенным Штатам стратегическую точку опоры для
воздействия на прибрежные экономические центры материкового Китая.
Определяя собственное место в современном мире, Китай рассматривает США
как страну, предоставляющую наибольшие возможности для роста экономики
Китая, прежде всего в области торговли, науки и технологий. Однако эта
страна представляет собой и самую значительную угрозу достижению целей
развития Китая. В настоящее время, по оценке Минобороны США /5/, Китай
рассматривает Соединенные Штаты как единственную страну, которая может
представлять реальную военную угрозу для Китая и единственную страну,
которая может наложить эффективные экономические санкции против Пекина.
Сегодня Пекин ищет механизмы, гарантирующие, что двусторонние отношения
с Вашингтоном останутся устойчивыми и неконфронтационными. Вместе с тем
Китай активно расширяет отношения с другими державами, прежде всего с
Россией, с целью создания стратегических противовесов политике
Соединенных Штатов, особенно в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Оценивая подобным образом политику и стратегию Вашингтона в регионе,
Пекин полагает, что американское военное вмешательство в возможные
конфликты в регионе является все более и более вероятным. По мнению ряда
китайских экспертов, действия Соединенных Штатов за прошлое десятилетие
укрепили опасения в руководстве КНР, что Соединенные Штаты с целью
устранения своего основного геостратегического конкурента могут
обратиться к проблеме соблюдения прав человека или гуманитарным
проблемам в качестве предлога для военного вмешательства во внутренние
дела Китая. Причем сделано это может быть как открыто так и тайно в
любом внутреннем конфликте на территории Китая, но наиболее вероятными
могут быть конфликты в Тибете или в Синдзян-Уйгурском районе.
Расценивая Соединенные Штаты как основной ориентир для собственного
позиционирования в мире, Пекин стремится развивать отношения с другими
странами, прежде всего с Россией (в рамках Шанхайской организации
сотрудничества), Европейским Союзом и Японией, а также с международными
организациями (с Организацией Объединенных Наций и др.), с целью
расширить политические и экономические связи, а также иметь возможность
влиять на американскую политику в регионе. Пекин оценивает баланс
отношений в <треугольнике> (Китай-Россия-США, Китай-Япония-США) и
стремится создать благоприятные условия и возможности для продвижения
китайских интересов путем инициирования двусторонних трений между
третьими странами и Соединенными Штатами /6/.
Подобная оценка ситуации в мире дает возможность китайским военным
экспертам говорить о новых возможностях для Китая использовать
нестабильность ситуации в собственных интересах. Это позволяет им
квалифицировать ситуацию в мире хотя и как нестабильную, но отвечающую
долгосрочным целям китайского руководства.
Прогнозируя собственное развитие, Китай стремится исходить только из
собственных возможностей и внутренних резервов, и поэтому не
представляет, по мнению китайских экспертов, какой-либо реальной угрозы
для любой другой страны мира. Китай нуждается в сохранении мира и
стабильности в регионе и в мире в целом для сохранения и, возможно,
увеличения темпов развития и улучшения благосостояния своих граждан.
2. Оценка ситуации в АТР и китайской военной стратегии
американскими военными экспертами
По мнению американских экспертов, стратегия балансирования между
растущим Китаем и его огромным рынком сбыта, как элементом
<американского миропорядка>, и удовлетворением китайских политических и
стратегических требований в скором времени станет уже невозможной. Это
дает повод некоторым наблюдателям говорить о том, что в ближайшие годы,
Соединенные Штаты планируют начать активно работать по трансформации
внутреннего режима в Китае с целью его адаптации к условиям, выгодным
для интересов США в регионе /7/.
Эксперты считают, что американская военная стратегия в ближайшие годы
будет стремиться ограничивать военные амбиции Китая, препятствовать
любой попытке Пекина получить силой или угрозой силы то, чего он не
может получить мирными средствами. Важнейшей проблемой останется угроза
китайского вторжения на Тайвань. Однако американская стратегия будет
учитывать также и иные возможности Китая оказывать негативное влияние на
американские интересы в любом другом регионе мира. В этом контексте
американские эксперты предлагают расценивать Пекин уже не просто как
регионального игрока, а как фактор глобальной геополитики.
Кроме того, в ряде аналитических материалов отмечается /8/, что текущая
цель Пекина состоит в том, чтобы сохранить благоприятную <стратегическую
конфигурацию сил> в мире, другими словами, равновесие сил, а не
господство единственной власти Соединенных Штатов. При этом отмечается,
что складывающаяся в АТР ситуация есть результат как собственного
экономического и военного возвышения Китая, так и новых фактов, таких
как начало глобальной антитеррористической кампании США после терактов
11 сентября 2001 г. Китай расценивает, по мнению американских экспертов,
глобальную войну с терроризмом как предоставление <стратегически
удобного момента> для достижения собственных внешнеполитических целей,
как в АТР, так и в мире в целом. Подобное развитие ситуации повлекло за
собой изменение стратегических оценок Китая. В нынешних условиях Пекин
кроме внутренних районов Евразии и прибрежной полосы включил в свою
<большую периферию> Центральную Азию и Ближний Восток, что вызывает
серьезные опасения у военных аналитиков США. Сегодня цели Пекина
включают обеспечение устойчивого доступа к природным ресурсам и рынкам,
а также реализацию <стратегии противосдерживания> путем расширения
регионального присутствия и влияния, направленного на сохранение баланса
и продолжения конкуренции с Соединенными Штатами /9/.
Важнейшей особенностью этого нового поворота в китайской стратегии
американские эксперты называют интерес Пекина и усиление его присутствия
в ближневосточном регионе. Американские эксперты подчеркивают, что Пекин
обращает особое внимание на те области и страны, где прослеживается
утрата интереса и внимания со стороны США. Энергетическая безопасность
становится для Пекина одним из наиболее актуальных приоритетов.
Экономика Китая все более зависит от источников поставки
энергоносителей, и эта зависимость все больше влияет на энергетическую
политику и политику национальной безопасности Китая. Вместе с тем у
китайского руководства все больше растет чувство потенциальной угрозы
национальным интересам в силу растущей зависимости от морских поставок
танкерами ближневосточной нефти через проливы, включая Малаккский и
Ормузский, контролируемые в настоящее время военно-морскими силами США
/10/.
Эксперты подчеркивают, что нехватка энергии - главный вызов Пекину в
ближайшие годы. Китай уже сегодня вынужден ввести нормирование
потребления энергоносителей, замедляя экономический рост, который
правящая китайская Коммунистическая партия расценивает как ключ к
сохранению мощи и обеспечению внутренней стабильности страны. В этих
условиях Пекин уже планирует создать стратегический нефтяной запас,
кроме того, он стремится расширить сеть трубопроводов для импорта
энергоносителей, усиливает сотрудничество с центрально-азиатскими
государствами, а также с Ираном и Суданом, что вызывает особое
беспокойство со стороны администрации США /11/.
Эксперты отмечают, что, в соответствии с политическим и стратегическим
представлением, Пекин сосредоточился на удержании в сфере своего влияния
источников нефти и газа, которые являются наиболее ценными для
поддержания стабильности импорта энергоносителей в страну. Такой подход
влечет за собой перспективу создания стратегического партнерства между
Китаем и теми государствами, которые снабжают его нефтью и газом, в
первую очередь это страны Центральной Азии и Ближнего Востока. Учитывая,
что Соединенные Штаты также стремятся сотрудничать с нефтяными
государствами Персидского залива и Ближнего Востока то, по мнению
американских экспертов, дальнейшее развитие этого конфликта интересов
может в ближайшее время привести к конфликту интересов между Китаем и
США /12/.
3. Основные угрозы и вызовы национальной безопасности Китая.
Цели и задачи национальной обороны КНР
Устойчивая тенденция сохранения сепаратистских настроений по
тайваньскому вопросу, рост технологического разрыва с ведущими странами
Запада, как следствие активизации процессов трансформации вооруженных
сил под воздействием революции в военном деле, а также возникновение
новых вызовов и угроз, связанных с продолжением экономической
глобализации и стремлением США к поддержанию однополярного мира - все
эти тенденции будут оказывать, по мнению китайских аналитиков,
существенное воздействие на безопасность Китая в ближайшие десятилетия.
Основные цели Китая и задачи в поддержании национальной безопасности
определяются авторами <Белой книги> в соответствии с их значимостью
следующим образом:
С целью воспрепятствовать возможной агрессии, остановить тенденции
сепаратизма и добиться воссоединения страны, Китай примет все меры к
защитите национального суверенитета, территориальной целостности и
морских прав.
С целью обеспечения условий национального развития, Китай будет
стремиться продолжать всестороннее экономическое и социальное развитие
для достижения устойчивого увеличения совокупной мощи государства.
С целью обеспечить устойчивую модернизацию национальной обороны в
соответствии с мировыми тенденциями в военной науке, Китай будет
стремиться улучшить способности национальной обороны в условиях
нарастания темпов революции в военном деле.
С целью сохранения политических, экономических и культурных прав и
интересов граждан Китая, вооруженные силы Китая будут стремиться к
полному устранению в стране преступности всех видов и поддержания
общественного порядка и социальной стабильности внутри страны.
С целью поддержания независимой внешней политики в новых условиях, в
международных отношениях Китай будет стремиться к взаимному доверию,
взаимной выгоде, равенству и координации усилий в целях обеспечения
долгосрочной и благоприятной международной обстановки.
Характерной особенностью, отражающей китайскую специфику в военной
стратегии, является то, что военно-политическое руководство Китая
продолжает считать поддержание стабильности внутренней ситуации в стране
одной из стратегических задач вооруженных сил Китая. Руководство КНР
полагает, что внутренняя нестабильность может способствовать интервенции
из вне, создать угрозу национальному единству и экономическому развитию
страны.
С 2001 года китайские аналитики определяют основные угрозы внутренней
безопасности как <три злых силы> - международный терроризм, национальный
сепаратизм и религиозный экстремизм. Пекин осознает значимость угрозы,
исходящей от этнических и сепаратистских волнений в западных районах
Китая и в Тибете, отмечается и причастность к этим волнениям иностранных
спецслужб. Кроме того, Пекин стоит перед внутренними вызовами
стабильности связанными, прежде всего, с большим числом мигрантов внутри
страны из числа наемных рабочих, демобилизованных солдат, а также
политического диссидентского движения и широко распространенной сельской
безработицы и неполной занятости.
В дополнение к традиционным проблемам безопасности китайские аналитики в
последние годы стали уделять больше внимания отрицательному воздействию
на экономическое развитие Китая и его внутреннюю стабильность со стороны
глобальных и межнациональных угроз: эпидемии СПИДа; международной
преступности и торговле наркотиками; быстрого распространение ядерного,
химического и биологического оружия и систем его доставки; экологической
деградации и терроризма. Руководство Китая все более осознает угрозы
экономической и информационной безопасности, а также эрозии национальной
независимости как следствия глобализации. В ближайшей перспективе, по
мнению китайских экспертов, эти проблемы будут только расти, что
связывается со вступлением Китая во Всемирную торговую организацию. Хотя
нетрадиционные проблемы безопасности пока имеют достаточно слабое
влияние на приоритеты модернизации вооруженных сил ближайшего времени,
китайские эксперты признают, что, если оставить эти проблемы сегодня без
достаточного внимания, то в долгосрочной перспективе они могут внести
свой вклад во внутреннюю или региональную неустойчивость и возможно
привести к возникновению новых еще более острых противоречий и
конфликтов.
В то же время, несмотря на обилие угроз, Китай, по мнению авторов <Белой
книги> настроен обеспечить национальный суверенитет и безопасность
независимо от того, по какому сценарию будет развиваться международная
ситуация, и к каким трудностям и потерям это может привести для Китая.
.....
4.4. Развитие микроэлектронной промышленности Китая -
основа сознания современных образцов вооружения
Согласно результатам исследований, проведенных Контрольно-ревизионным
управлением Администрации США /35/ за последние 15 лет Китаю удалось
сократить технологическое отставание от США в области микроэлектроники и
полупроводниковых технологий с 7-10 лет до 2 лет и менее. По мнению
экспертов, сегодня китайская микроэлектронная промышленность в состоянии
производить компоненты микроэлектронных устройств, которые всего на одно
технологическое поколение отстают от наиболее совершенных образцов.
Программа трансформации вооруженных сил Китая сосредотачивается сегодня,
главным образом, на асимметричных действиях для достижения превосходства
в потенциальном конфликте. К таким средствам реализации асимметричных
действий относятся, в частности: высокоточное оружие дальнего радиуса
действия, информационное оружие, информационные системы управление
войсками, эффективная единая система противовоздушной обороны и
некоторые иные средства и системы вооружений. С целью сокращения
нарастающего технологического разрыва с ведущими странами Запада и, в
первую очередь с США, Пекин определил развитие внутренней
полупроводниковой и микроэлектронной промышленности как один из его
самых высоких приоритетов в развитии оборонной промышленности.
Сегодня микроэлектронная промышленность объявлена китайским руководством
одним из приоритетных направлений обеспечения национальной безопасности
Китая. В этой связи предполагается в ближайшие 5-10 лет построить более
20 современных заводов по производству полупроводников, каждый
стоимостью более миллиарда долларов США. При этом существенную долю
инвестиций в китайскую микроэлектронную промышленность составляют
капиталы европейских и американских компаний /36/. Кроме этого, прогнозы
Международной ассоциации производителей полупроводников говорят о том,
что к 2010 году Китай станет вторым в мире по объему рынком
полупроводников, а его рост к 2005 году составит более 7 миллиардов
долларов США.
Заявленная Пекином цель состоит в том, чтобы стать самостоятельным
производителем полупроводников для внутреннего рынка, а также развивать
технологии, которые являются конкурентоспособными и на мировом рынке.
Эта цель является одной из главных в обеспечении экономической и
национальной безопасности страны и поддержана рядом 5-летних
экономических планов, сосредоточенных на высокотехнологичных отраслях
промышленности. Китай любыми способами стремиться приобрести технологии,
позволяющие обеспечить его текущие и будущие потребности в
полупроводниках.
Пекин признает особую важность иностранных инвестиций в
полупроводниковую промышленность.
Источник цитаты (орган): Washington ProFile (www.washprofile.org)
