От Константин Ответить на сообщение
К Константин
Дата 29.05.2008 13:08:21 Найти в дереве
Рубрики В стране и мире; Версия для печати

М.Малютин: Левые и социализм ХХI века - в России и мире: итог и остаток...

Малютин тут статью написал.
http://worldcrisis.ru/crisis/433641

.Малютин.

Левые и социализм ХХI века - в России и мире: итог и остаток...
(190-летию со дня рождения К.Маркса, 160-летию публикации «Манифеста коммунистической партии» и 150-летию «Экономических рукописей» 1857-58 гг. К.Маркса посвящается).

Текст подготовлен в рамках работы клуба "Образ будущего".

М.Малютин.

Левые и социализм ХХI века - в России и мире: итог и остаток...
(190-летию со дня рождения К.Маркса, 160-летию публикации «Манифеста коммунистической партии» и 150-летию «Экономических рукописей» 1857-58 гг. К.Маркса посвящается).

Это не монография и даже еще не статья – а развернутая версия доклада, который я начал готовить как своего рода «апрельские тезисы» для первого заседания левого клуба на ВДНХ. Поэтому строгой логики изложения в тексте нет, он и так «распух» намного больше того, что планировалось в апреле. Каждый тезис нуждается в «шлифовке» и «доводке до рабочего состояния». Однако для первоначального ознакомления дюжины думающих людей, с которыми я знаком и общаюсь второй десяток лет, материал готов «в первом приближении». Поэтому просьба отнестись к данной версии «левосоциалистической хирургии» - по сути. А не по форме, явно несовершенной. Дело в том, что в середине 90-х годов я опубликовал в журнале «Альтернативы» большую статью «ХХ век: опыт стратегического поражения левых в России и мире». Там делался вывод, что адаптироваться к ситуации реального и теоретического краха «учения об исторической миссии рабочего класса» в конце прошлого столетия не смогли не только коммунисты (и другие революционные левые марксистского толка), но и все пытавшиеся 150 лет конкурировать с ними «другие социалисты» и «другие левые». Никакой реакции «по сути сказанного» не было ни тогда, ни по публикации в «Крахе доллара», где кризис мирового рынка и распад «единого центра принятия решений» мировым капиталом рассматривались как необходимая предпосылка для возрождения успешных левых и национально-освободительных движений в Росси и мире. Может быть, эта попытка публичного изложения «русской новой левой версии» - впервые вызовет хоть какой-то микрорезонанс!?
За минувшие с тех пор 12 лет в некоторых отношениях старый тезис об «исторической миссии» надо доразвить и усилить: эпоха бурного роста глобального капитализма «вширь» (за счет включения ресурсов СССР + восточной Европы и превращения Китая в «мастерскую мирового ширпотреба») и «вглубь» (так называемая «новая виртуальная экономика») - сменилась очевидным системным кризисом. Более того, возникшее противоречие можно сформулировать еще более жестко: объективные условия для ликвидации модели реально достигнувшего (в классической терминологии К.Маркса) стадии «всемирности + универсальности» глобального капитализма впервые можно считать созревшими. «Вширь» еще по мелочам (в некоторых секторах и странах) еще развиваться по инерции можно, «вглубь» - уже некуда! Однако в мире сегодня полностью отсутствует «субъективный фактор» создания более прогрессивного «посткапиталистического общества», в результате чего становится вполне возможен «глобальный откат» от в целом «сытого и мирного» позднего капитализма последних 60 лет – к эпохе самых свирепых новых империалистических войн за «предел мира», только в «декорациях ХХI века». «Стабилизецкая» Россия времен медвепутина опять оказывается в этой ситуации одним из наиболее «слабых звеньев» мировой системы.
«Виртуальная экономика» (в ее электронных, технотронных и т.п. формах), до поры снимавшая с конца 70-х годов ХХ века многочисленные противоречия перенакопления мирового капитала - «сдувается» с начала ХХI века как глобальный мыльный пузырь. В России она развивается по инерции, в силу большого исходного отставания от мирового уровня, но «нанотехнологии по-русски» смотрятся смехотворно, как жалкий пиар эпохи «лилиПутина»... Пришел черед (прежде всего в США и ЕЭС) для «сдувания» и других «финансовых пирамид» - кредитной, недвижимости... Однако, самое главное, пожалуй, заключается в том, что не только с точки зрения логики капиталистического самовозврастания прибыли – нет смысла в запуске нового «большого технологического цикла» обновления основного капитала. Просто больше НЕ ВИДНО НИКАКИХ ВНЯТНЫХ ЦЕЛЕЙ ДАЛЬНЕЙШЕГО НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА КАК ТАКОВОГО. Если не рассматривать разного рода «глобальные потепления» и прочую экзотику, на которые современное человечество вряд ли может всерьез влиять. Разумеется, научно-техническому прогрессу есть еще много куда развиваться, однако для этого нужна новая система стимулов – которая, возможно, возникнет в посткризисную эпоху- ХХI (иначе неизбежен демонтаж всей модели, как она сложилась со второй половины ХIХ века).
С другой стороны, еще раз хотел бы подчеркнуть, что в мире ПОЛНОСТЬЮ ОТСУТСТВУЮТ ЛЮБЫЕ СУБЪЕКТЫ, ПРЕДЛАГАЮЩИЕ ПОЗИТИВНУЮ АЛЬТЕРНАТИВУ либеральному глобальному «капитализму эпохи массового потребления». Альтерглобализм (как и «новые левые» 40 лет назад), при всем моем личном уважении ко многим из них как оригинальным теоретикам и практикам «малых дел», на роль сколько-нибудь «серьезной альтернативы» капитализму просто «не тянут». С крахом СССР (и большинства мировых компартий), стагнацией социал-демократии (и превращением ее в форму социал-либерализма, полностью оказавшуюся реально от самого слова «социализм») и интеграцией Китая в мировой рынок (тамошний «социализм», очевидно, является эксплуататорским обществом, не являющимся позитивной альтернативой капитализму даже «тайваньского и сингапурского разлива») альтерглобализм как феномен кризиса «позднего капитализма» оказался в роли героя частушки: «Первый парень на деревне – а в деревне один дом!» Мне уже приходилось говорить. что это глобальное движение очень напоминает «неформалов» 80-х годов времен ранней перестройки. Пока она еще не стала реальной Катастройкой для СССР, а потом и России.
Мы тогда делали что могли, занимаясь самореализацией (индивидуальной и групповой), а потом «тектонический сдвиг» Истории прошел мимо нас. Сегодня мне представляется (во всяком случае, с точки зрения тех примерно полутора миллиардов людей, которые после 1945 года два-три поколения подряд нормально живут в условиях городского индустриального общества - и уже привыкли, что «завтра будет немного лучше, чем было вчера»), альтерглобализм – забава для небольших «активных меньшинств», не имеющих отношения к актуальным проблемам жизни большинства наемных работников мира. Которым сегодня кажется (как нам в СССР 80-х), что голод, массовые репрессии и большая война в собственной стране – это участь других, менее счастливых стран и народов (или нашего «необратимо ушедшего прошлого»). Последнее «большое пополнение» современного индустриального города, работающего на мировой рынок произошло после 1976 года – примерно 300 миллионов китайцев, около 150 млн. индийцев, 30 млн. бразильцев и т.п. Современный город с соответствующими стандартами образа жизни и потребления во всех этих странах (а также в менее крупных, но структурно сходных по уровню развития) Пакистане, Мексике, Иране, Турции, Корее, Таиланде, Тайване стал расширенно воспроизводящейся новой реальностью с тех же 70-х годов прошлого века. Другое дело, что индустриальный город там, кроме Кореи, Тайваня и Сингапура - меньшинство населения (в отличие от России, где деревня исчезла как демографическая реальность: кроме «островков» на юге, преимущественно нерусских по наслению).
«Исламскую альтернативу» - в контексте ПОЗИТИВНОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ либеральному глобальному «капитализму эпохи массового потребления» - для русского и любого другого современного горожанина Европы и мира, разумеется, всерьез рассматривать невозможно. Хотя исламская революция в Иране 70-хдействительно была одной из наиболее массовых по степени участия простого народа (и кровавых) революций ХХ века, а возникший режим ничуть не менее прочным, чем сталинский СССР или маоистский Китай. Хотя реально современный Иран больше похож по степени национально-религиозной консолидации «богоизбранного народа» на третий Райх, «вничью» закончивший свою большую войну и прошедший свою успешную «либерализацию» после смерти фюрера-основателя. Однако почти 20 лет «мира» живущий в условиях непрерывной и вполне реальной угрозы внешней агрессии. В отличие от СССР, для которого с середины 20-х до второй половины 30-х (и окончательно с середины 60-х) - «нападение врага» было полностью мифическим; для КНР «внешняя угроза» мифической была всегда... Подавляющее же большинство исламских стран начала ХХI века рубежа индустриального города как доминирующего жизненного уклада так и не взяли (а потому в контексте данного материала «о перспективах посткапиталистического общества» не могут рассматриваться вообще).
Так или иначе, научно-технической прогресс, гонимый принципом максимального возрастания прибыли (в полном соответствии с моделью, впервые сформулированной Марксом еще в 1857-58 годах), «догнал» систему мирового капитала уже не до логически возможного, а до фактически достижимого ого предела. Однако внутри «модели» никаких серьезных антикапиталистических сил давно нет – поскольку наемный труд в его развитых формах «интегрирован в систему» (это стало ясно еще с рубежа 50-60 годов), а никаких иных «сил освобождения» так и не возникло. Г.Маркузе, Ч.Миллс, А. Горц сформулировали данную «проблему новых левых» еще полвека назад. Сегодня стало ОКОНЧАТЕЛЬНО ясно, что левая интеллигенция самого разного толка давно представляет исключительно саму себя, а у любых «социалистических преобразований» в развитых странах отсутствует заинтересованный в них МАССОВЫЙ субъект (если речь не идет об общинах разного толка или «сетевых общностях», обреченных на локальность). Крах либерального глобального капитализма резко усиливает угрозу отката к агрессивному империализму первой половины ХХ века, а также к различным формам докапиталистического варварства. Впрочем, Маркузе (и другие «франкфуртцы), бежавшие в свое время от Гитлера в США, неоднократно писали о перспективе подобной угрозы в последние годы своей жизни...
Если рабочий класс в развитых странах мира во второй половине ХIХ века был небольшим пассионарным меньшинством и «поднимающейся силой», то в первой трети ХХ века он успешно «встраивается» как стержневой элемент в различные формы возникающего «социального государства». Причем успешное руководство этим процессом со стороны социал-демократии было редким исключением (Швеция и несколько еще более мелких стран Скандинавии), а проводимых диапазон социальных реформ простирался от Нового курса до Третьего Райха. В Великобритании лейбористы впервые начали учиться управлять «социальным государством» только после второй мировой войны, СДПГ на 12 лет пришла (в коалиции социал-либералами) к власти на 12 лет в 1970 году, во Франции социалисты вообще победили только в 1982 г., когда уже начался явный мировой кризис «социального государства». Победа большевиков в России (действительно опиравшихся на рабочий класс как небольшое пассионарное меньшинство) во многом соответствовала моделям Маркса-Энгельса про «непрерывную революцию», которая не сработала в развитых странах мира в середине и во второй половине ХIХ века. Троцкий был тем человеком, который сразу оперся на эту модель «перманентной революции» (с 1905 года), а также сразу примерно понял, во что превратится русская революция и СССР - без поддержки мировой. Однако практически изменить ничего уже не смог – после спада мировой революционной волны с конца 1923 года, за которой так никогда больше не последовал новый общемировой революционный подъем (вообще революционность европейского рабочего класса полностью укладывается в интервал трех поколений жизни между 1848 и 1923 годом). Случившееся не было личным поражением Леина и Троцкого. УГАСАНИЕ РЕВЛЮЦИОННОСТИ РАБОЧЕГО КЛАССА окончательно предопределило историческое поражение классического марксизма (и развернуло «мировую революцию» от Германии лицом к Китаю).
В бурной биографии великого революционера Троцкого мне непонятнее всего его странная пассивность в период летнего похода на Варшаву в 1920 году. Стоило «свернуть» на Кенигсберг (вместо марша к Данцигу вдоль границы Германии, который привел эту группу войск Красной Армии в лучшем случае в плен), как оказаться в Берлине можно было через неделю - просто сев на поезд, причем во главе колонн немецких добровольцев, ненавидящих Версаль. Однако ни зимой 1918-1919 годов, ни летом 1920 года руководство советской России палец о палец не ударило реально, чтобы пробить в Германию «красный коридор» (как и почему это произошло, вопреки позднейшей мифологии о «разжигании мировой революции» – отдельная и сложная тема). Сталин осени 1923 года, действительно, похоже - просто не хотел оказаться во главе «отсталой в советском и социалистическом смысле стране» после победы красных в Германии (о чем Ленин писал в «Пролетарской революции и ренегате Каутском» еще осенью 1918 года). Пусть тогда уже – «революции», явно «импортированной» из Москвы Коминтерном, поскольку рабочий класс страны за 5 лет устал и был все более пассивен. Сталин тогда явно боялся утратить свой еще минимальный контроль над РКП и Красной Армией. Однако Ленину-Троцкому (особенно после гибели Либкнехта-Люксембург в январе 1919 года) утрата гегемонии в мировой революции не грозила никак...
Похоже, они оба - были прежде всего свято уверены, что мировой капитализм уже надолго не может стабилизироваться, а потому любые национальные разгромы революций и военные неудачи Красной Армии обратимы (как действительно раз за разом получалась в России в ходе гражданской войны). На деле эта непобедимость Октября имела совсем другую природу (Ленин прикоснулся к пониманию сути этой проблемы, когда в 1919 году прямо говорил, что если бы нам кто в Смольном сказал, что «даю прогноз на 2 года» - продержимся без мировой революции, победим интервенцию и всю внутреннюю контрреволюцию, то мы бы в ответ такому предсказателю сказали: «Надо же в фантазиях и меру знать!»). Ленин прямо сказал, что случившееся Чудо (с точки зрения классической теории социализма) – к марксисткому социализму действительно не имело никакого отношения. Красные победили белых и «прочих» благодаря исторической привычке к «централизации, дисциплине и неслыханному самопожертвованию» русского народа центра России – то есть крестьянства, поддержавшего русскую рабочую революцию (в отличие от западного рабочего, которому это «полагалось по теории») по совсем иным мотивам. Выяснилось, что «вообще без власти» в России ХХ века не прожить, а красная власть в общегосударственных масштабах все-таки оказалась сильнее всех прочих, пойдя крестьянину на временные уступки...
Проблема для классического марксизма (и ленинизма) заключалась в том, что хотя в ситуации военного поражения в Германии (Австрии с Венгрией) 1918-19 годов власть действительно «сама свалилась» в руки рабочего класса и различных группировок социал-демократии, стихийно создавших Советы по образцу России, строить новое социалистическое общество рабочий класс этих стран не захотел сам. Именно в этом, а не в пресловутом предательстве «правой социал-демократии» или интервенции Антанты (как в Венгрии) была глубинная причина поражения революции в центральной Европе. У себя САМИМ «сделать как в России» (а потом как в сталинском СССР) большинство германского рабочего класса реально не захотело – без штыков Красной Армии, как после 1945 года. А вот Третий Райх и национал-социализм как немецкую версию «социального государства» до 1944 года большинство германского рабочего класса пассивно (а молодежь, в среде которой «воспитывали нового человека» - даже активно) поддержало, сражаясь в войне до конца; в плен сами сдавались в большинстве люди с опытом поражения 1918 года. Впрочем, строить новое общество остатки рабочего класса России тоже не имели к концу гражданской войны ни хотения, ни потенциала, но большевики уже об этом никого не спрашивали (в 1921 году Ленин и Троцкий прекрасно понимали, как проголосуют уцелевшие рабочие Питера и Москвы в случае реализации лозунга Кронштадта о «свободных перевыборах Советов», не говоря уж о крестьянах России).
В Финляндии-1917 и в Венгрии-1919 рабочие на короткий срок смогли взять власть только потому, что попытались реализовать на свой лад многовековую мечту мелких угро-финских народов Европы о национальной независимости; другое дело, что даже без интервенции взрыв внутренней гражданской войны делал сохранение левых социал-демократов у власти без прямой поддержки из советской России крайне проблематичным. Вполне очевидным является то обстоятельство, что большевики победили «белых» и «розовых» в силу ненависти основной массы крестьян в шинелях к дворянско-буржуазному «городу» как к чуждой им цивилизации и культуре. А также - выступив в парадоксальной для интернационалистов роли Силы, отстоявшей национальную независимость (и даже Империю), что понял уже в 1921 году национально мыслящий имперец В.Шульгин. Так или иначе, с кризиса 1918-23 гг. рабочий класс нигде в мире не только не пытался «брать власть» (тогда она кое-где на него свалилась в ситуации «краха империй»), но и вообще не выступал в роли самостоятельного исторического субъекта глобального масштаба. В национальных масштабах он боролся только за «свою долю» в социальном государстве, его мифическая «революционность», «историческая миссия», тезис «пролетарии не имеют отечества» - находились во все более вопиющем противоречии с реальностью (особенно капитализма развитых стран с середины 50-х годов прошлого века).
До поры можно было всерьез еще думать, что новый мировой кризис, мировая война и мировая революция «встряхнут пролетариат» развитых стран и вернут ему «революционность» с «исторической миссией». Когда на рубеже 60-70 годов я впервые в жизни сам прочитал Маркса, Энгельса и Ленина, то после 1968 года во Франции можно было еще на что-то надеяться. Однако 50 лет несбывшихся пророчеств «основоположников» после 1917 года и 120 лет после 1848 года наводили думающего русского мальчишку на мысль, что «а может, в консерватории что-то не то?», говоря известными словами Жванецкого. Г.Лукач на самом деле еще в «Истории и классовом сознании» в начале 20-х годов ХХ века исчерпывающе показал на уровне мировой классической философии, что существуют как минимум три уровня бытия и сознания рабочего класса: профессиональное (частичное и специализированное как у «придатка машины» - в сфере производительных сил), тред-юнионистское (в сфере производственных отношений) – и «подлинно революционное», возникающее при капитализме только «по ту сторону» всего материального производства, в сфере классовой борьбы - только и создающее возможность для взятия власти и «построения общества без отчуждения». Маркс в 40-50 годах ХIХ века мог всерьез еще надеяться, что машинное производство (полностью разрушив старую, ручную квалификацию ремесленника и работника мануфактуры) – частичного квалифицированного рабочего на собственной машинной основе не создаст. Тем более, что уже на базе паровой техники, без всякого электричества возникли первые примеры автоматизированной фабрики (причем не только по производству муки или цемента, но и даже ткацких).
С открытием «товара рабочая сила» в принципе было уже ясно, что «обратное отношение» необходимого и прибавочного труда, зарплаты и прибыли – действительно на рынке только применительно к простому неквалифицированному труду (как и «закон абсолютного обнищания рабочего класса»). В рукописном наследии Маркса рубежа 50-60 годов вывод, что применительно к квалифицированному труду вполне возможен одновременный рост доли необходимого и прибавочного труда, зарплаты и прибыли, уже был сделан – однако предполагалось, что это исключение из общей тенденции развития научно-технического прогресса при капитализме. Вообще вывод об «исторической миссии» рабочего класса был первоначально (в 1844-45 годах) сделан чисто общефилософским путем: Маркс и Энгельс нашли в самой Истории то массовое Ничто (человека, неизбежно сводимого рынком и научно-техническим прогрессом к абстракции «простой рабочей силы»), которое может стать Всем - универсальной и всесторонне развитой личностью в рамках коммунистической ассоциации. Капитализм создает бесконечно много прибавочного продукта и свободного времени, однако в силу стихийности развития это порождает с неизбежностью кризисы перепроизводства, безработицу и революции: поэтому его гибель и победа мировой революции пролетариата одинаково неизбежны (как говорилось в «Манифесте коммунистической партии»).
Вообще очень похоже, что своего рукописного наследия («Парижских рукописей» 1844 года, «Святого семейства» и «Немецкой идеологии»), где прямо говорилось не только об уничтожении «отчужденного труда», но и об уничтожении труда как такового – в принципе неизбежно отчужденной формы деятельности, даже с ликвидацией капитализма и рынка, Маркс и Энгельс чем дальше, тем больше стеснялись. Для них эти идеи по-прежнему обладали достоинством «внутреннего совершенства» (и интуитивной достоверности с точки зрения «ядра» их общей концепции революционного переустройства мира «отчуждения»), однако о «внешним оправдании» подобных прогнозов при тогдашнем уровне развития производительных сил всерьез не могло быть и речи. Говорить о превращении в ближайшем будущем пролетариата, неизбежно сводимого тогдашним «диким рынком» и ранним научно-техническим прогрессом к абстракции «простой рабочей силы», в массу универсально и всесторонне развитых личностей – действительно означало бы считать «пролетариев Богами», как ехидно ответил кто-то «основоположникам» в спорах 40-х про «историческую миссию рабочего класса». Самое главное – подобный мессианский подход вызывал сильное раздражение и непонимание у реальных рабочих лидеров той эпохи. Поэтому его пришлось «приглушить», не отказываясь от явно не оправдавшийся выводов «общего порядка» - в работах великих теоретиков (и неудачливых практиков) научного коммунизма зрелого и позднего периода их деятельности.
В 70-е годы, всерьез изучая рукописное наследие Маркса и Энгельса, я был потрясен тем, что не то что ни одной работы, но и ни одной страницы, посвященной серьезному изучению «противоречия Лукача» применительно к пролетариату – не обнаружил. Так или и иначе, в разных работах основоположников фиксировались три уровня бытия и сознания рабочего класса: профессиональное (частичное и специализированное как у «придатка машины» - в сфере производительных сил), тред-юнионистское (в сфере производственных отношений) – и «подлинно революционное», возникающее при капитализме только «по ту сторону» всего материального производства, в сфере классовой борьбы за власть. Когда в 1859 году был сформулирован «план 6 книг», где «Капитал» был первой четвертью первой книги - планировалось еще написание книги «Наемный труд», где, видимо, и предполагалось разобраться с самодвижением профессионального бытия и сознания пролетариата, а также его экономической борьбы - как относительно независимой от самодвижения капитала «переменной». Предполагалось и написание тома «Мировой рынок и кризисы», где неизбежно пришлось бы дать более научную и реалистическую версию капитализма (строя, который создает бесконечно много прибавочного продукта и свободного времени, однако в силу стихийности развития это порождает с неизбежностью кризисы перепроизводства, безработицу и революции поэтому его гибель и победа мировой революции пролетариата одинаково неизбежны), чем это было сделано в «Манифесте коммунистической партии».
Не видеть и не чувствовать всего этого комплекса проблем – Маркс, на мой взгляд, просто не мог (особенно как ученый). Однако вместо сосредоточения основного внимания на этих «трудных вопросах» теории и практики подлинно научного обоснования «исторической миссии пролетариата» - он занялся весь последний период своих теоретических усилий логическим «сведением концов с концами» в «Капитале» на базе «товара как клеточки». Гениальные по прогнозной силе лондонские рукописи 1857-58 года заканчиваются ключевой для будущего трагикомического развития марксизма фразой: «подлинный предмет исследования - не стоимость и прибавочная стоимость, а товар». Лично для меня научное развитие учения как целого на этом и закончилось: на базе моделей 1857-58 годов удалось дать и гениальную структурную модель «форм, предшествующих капиталистическому производству» - и предсказать последствия развития научно-технического прогресса при капитализме на 100-150 лет вперед, однако работа над этими темами была прекращена. А вот пресловутый «товар рабочая сила», которому поздний Маркс отдал столько квазинаучных усилий, никаких новых выводов для понимания любого из уровней сознания и бытия рабочего класса не принес (в сравнении с 40-50 годами, когда продавался на рынке «отчужденный труд», а не новооткрытый «товар рабочая сила»). Том «Наемный труд», на мой взгляд, не был написан потому (и вообще подробное изучение проблем бытия и сознания рабочего класса оказались в «слепом пятне» учения научного социализма зрелого и позднего периода), что серьезная научная работа над данной темой неизбежно и быстро разрушала миф об «исторической миссии пролетариата». В самом лучшем случае зрелость материальных предпосылок капитализма для создания основ коммунистического производства и распределения отодвигалась в отдаленное будущее . В «Анти-Дюринге», реально последней совместной работе Маркса-Энгельса, «концы с концами» по проблеме зрелости капитализма для революции и «исторической миссии пролетариата» сведены очень слабо (почему в СССР даже на комментирование третьей части работы про «социализм» было наложено негласное «табу» ).
Вообще абсолютно несерьезные истерики Маркса-Энгельса против Прудона и Дюринга (и рыночного социализма в целом) как будто написаны совсем другими людьми, чем «Капитал» или «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Какое-то внутреннее «табу», полное нежелание по сути изучать тему квалифицированного рабочего при капитализме (как с ремесленно-мануфактурным «прошлым», так и квалифицированного фабричного рабочего), на мой взгляд, свидетельствует о сознательной несамокритичности классического марксизма по теме «исторической миссии пролетариата». Его философских и идеологических «родимых пятнах» - тут (в отличие от политэкономии капитализма) никакого «перехода научного социализма от утопии к науке» явно не произошло. Явно не оправдался и другой фундаментальный мировоззренческий прогноз этого же периода – о «самоликвидации философии» как формы общественного сознания (от нее оставались бы в научном статусе только диалектика и формальная логика). Замены философии качественно новым «синтетическим мировоззрением» научного социализма (материалистическое понимание истории было для Маркса и Энгельса новой«наукой среди других наук») – не произошло, как фактически показал своей дальнейшей философской работой уже Плеханов. А за ним и Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме»: он и Плеханов четко показали связь общефилософского материализма – с историческим (по крайней мере, у поздних Маркса и Энгельса, в рукописном наследии много было иначе)...
Как продемонстрировал в своих работах А.Шубин, реально только квалифицированный рабочий с ремесленно-мануфактурным «прошлым» («по жизни» ориентировавшийся на Прудона, а потом Бакунина) был революционен и склонен к самоуправлению и на производстве, и по месту жительства; такой рабочий преобладал тогда во Франции и концентрировался в Париже до разгрома Коммуны. Тред-юнионистски настроенный реформист Великобритании, который опирался в своей успешной борьбе на квалифицированного фабричного рабочего, был объявлен в зрелых и поздних работах «исключением из правила» (поскольку подкупался буржуазией за счет монополии Англии на мировом рынке ). Отсюда и выросло нежелание «классиков» всерьез и принципиально рассматривать «тенденцию Бернштейна» применительно к «исторической миссии пролетариата» - выросшую именно на примере анализа ситуации в Англии, которая с конца ХIХ века стала доминирующей для рабочего класса развитых стран мира. Истерическая полемика против Лассаля и его концепции «социального государства» (тут тот был гениален как практик в своем прогнозе) тоже принадлежит к числу «больных» тем. Возможности «государственного социализма» еще при капитализме тоже полусознательно оказалсь в «слепом пятне» учения научного социализма о рабочем классе. Маркс и Энгельс при этом блестяще разоблачали чужие глупости (попытки Прудона создать рыночный социализм без необходимого предварительного революционного разрушения буржуазного государства и реально сложившейся монополии капиталистической собственности на средства производства в индустриальном обществе; «железный закон заработной платы» Лассаля и его же «неурезанный трудовой доход» рабочих; парализующий любую успешную политику анархизм Бакунина-Прудона и в ходе революции, и после ее победы). Однако одновременно или городили собственные глупости (наброски теории социализма Энгельсом в «Анти-Дюринге», попытки «типа ответа» на убийственную критику Бакуниным «диктатуры пролетариата»), или впрямую отказывались осуждать «неудобные вопросы» - предоставляя их решение будущему...
В ситуации, когда мировой рабочий класс был небольшим «пассионарным меньшинством» везде (кроме Англии), а соединение социализма с рабочим движением с 80-х годов ХIХ века реально произошло во всех развитых странах мира (за исключением США и Великобритании, где социалистические настроения не проникли широко в сознание изначльно тред-юнионистски настроенной основной массы класса), подобный «заем у будущего», как говорил М.Лифшиц, имел полное право на существование. Реально (сначала в Германии, а потом и в других странах) идеология Второго Интернационала, как показал А.Шубин, оказалась «склейкой» марксизма в теории-идеологии социального государства лассальянства на практике. Однако в целом это был действительно период, когда мировой рабочий класс существовал как международная социально-политическая реальность, а идеи «исторической миссии» по созданию социалистического общества и интернациональной солидарности пролетариата играли роль практически полезных иллюзий для его интеллектуального и культурного «возвышения». Крах Второго интернационала с началом первой мировой войны стал началом конца не только всех этих иллюзий, но и мирового рабочего класса как реальной исторической общности. Ее агония продолжалась еще примерно 25 лет, когда СССР выступал как самозваный заместитель «мирового революционного пролетариата» до пакта Молотов-Риббентроп, а обломки Второго Интернационала никак не могли успешно адаптироваться в новую реальность «социального государства» (даже если власть сама валилась им в руки). Национальные рабочие классы развитых стран уже в 1914 году встали на позиции «защиты своего отечества» и не проявляли сами ни малейшего желания «брать власть и строить социализм» (в любой из его версий), зато активно интегрировались в ходе «больших катастроф» в самые разные версии социального государства - от «нового курса» до фашизма и нацизма. В примерно тридцатилетний период после второй мировой войны, когда (до начла кризиса второй половины 70-х годов ХХ века) «социальное государство» достигает своей зрелости и расцвета в обществе массового потребления - мировой рабочий класс окончательно исчезает как фактор мирового развития.
В начале нового тысячелетия, когда сотни миллионов наемных работников физического труда в мире фактически превратились в пассивную инертную массу, их адекватно можно характеризовать именно как наемный труд», а даже не «класс в себе». Пожалуй, только в Бразилии и ряде других развитых стран Латинской Америки (с долгой левой и революционной традицией, дожившей в «мутировавшем виде» до наших дней) где социальное государство стало реальностью, причем еще далеко не для всех - только в жизни последнего поколения, можно всерьез говорить о рабочем классе в общенациональных масштабах, причем «авангардной роли» он не играет нигде. Может ли рабочий класс «регенерироваться» в ситуации «большого глобального кризиса» как международная (или хотя бы национальная) социально-политическая реальность в странах, реально влияющих на ход мирового развития? Судя по опыту СССР-России – скорее всего, нет: хотя, разумеется, будут массовые забастовки в момент обрушения «старого порядка», пока по инерции «есть от кого требовать благ» - в лице кризисно разваливающегося социального государства. Потом – у нас произошло не формирование «классового сознания пролетариата» при «диком капитализме», а превращение «советского рабочего класса» в жалкую толпу одиночек (П.Сорокин придумал термин «безличностный индивидуализм» еще в России начла ХХ века), занятых преимущественно индивидуальным самовыживанием (с возможными исключениями на уровне отдельных предприятий и регионов).
Впрочем, в развитых капиталистических странах тред-юнионистское сознание в большинстве из них так никогда и не исчезало (практически полностью «депролетаризировались» только США, причем уже времена написания Г.Маркузе «Одномерного человека» в 50-е годы ХХ века). В цитадели мирового капитализма ХХ века некое подобие общенационального рабочего движения существовало только в «красные тридцатые» (и во вторую мировую войну оно полностью «рассосалось», как рассосался в первую мировую первый подъем левых в США, связанный с Индустриальными рабочими мира и 3 местом Юджина Дебса на президентских выборах 1912 года). Так или иначе, у наемного труда и развитых капиталистических стран (ныне живущих третье поколение в «обществе массового потребления»), и большинства новых индустриальных стран - все таки был и есть опыт самоорганизации и самозащиты, который в СССР сознательно жестко подавлялся с самого начала гражданской войны самозваным государством «диктатуры пролетариата». Бессилие любых попыток самоорганизации трудящихся в РФ – вызвано «наложением» этого советского прошлого на описанную Г.Маркузе систему «репрессивной терпимости» в новой модификации потребительского общества, связанной с прямым выходом страны на мировой рынок (в ситуации крайней слабости государства). Поскольку внутренний рынок в такой «россии» в очередной раз не возник как саморазвивающаяся целостность в силу ряда обстоятельств исторического и экономгеографического порядка (и в империи, и в СССР развитие рынка обрушило «старый порядок»), работающий в сфере материального производства социальный слой не просто сильно сократился количественно и «постарел». Российский работник сферы материального производства - по-прежнему очень условно может быть охарактеризован как «наемный рабочий» в классических марксистких понятиях, о чем я впервые писал еще в своих работах на рубеже 80-90 годов ХХ в.
Г.Лукач, на мой взгляд, прав в своей классической работе 20-х годов в том, что мировые кризисы и вырастающие из них «большие революции» с неизбежностью порождают революционное антикапиталистическое сознание – претендующее на «тотальность и адекватность» сознание коллективов революционеров, «изменяющих мир и себя в революционной практике». Оно действительно «овладевает» на какое-то время частью работников наемного труда (но отнюдь не большей частью фабрично-заводского пролетариата). Не только фетишистское тред-юнионистское сознание пролетариата как «продавца рабочей силы», но и его реальное бытие в индустриальном производстве как «отчужденного частичного работника» - препятствует реальному формированию послекапиталистических производственных отношений. С 20-х годов ХХ века процесс явно пошел вспять в мировых масштабах: Грамши очень точно назвал Октябрь «революцией против «Капитала». Значительная часть наиболее развитого и квалифицированного рабочего класса только в России 1917-18 годов оказалась на стороне «пролетарской революции» в явно неадекватной для ее победы стране. Далее (при помощи сталинского СССР) начались «революции против Ленина», если, конечно, не учитывать его последнюю «зачатую в скорби» после провала похода на Варшаву и Берлин прагматическую поправку-1921 к марксизму: «пролетарии всех стран и угнетенные народы, соединяйтесь!» С «пролетариями всех стран» дела шли все хуже год от года и десятилетие от десятилетия: «социализм родом из СССР» преимущественно побеждал, когда «партии-авангарду» удавалось оседлать национально-освободительное движение, в котором рабочий класс никогда не играл доминирующей роли.
Уровень развития капитализма «выше среднего» во всех «странах реального социализма» существовал только в оккупированных восточной Германии и бывшей имперской столице Будапеште, а также в Праге и Чехии (тут и в Словакии коммунисты прорвались к власти как элемент антигитлеровского национально-освободительное движения). Так или иначе, все компартии (даже массовые в развитых капиталистических странах в лице Франции и Италии, также выросшие из Сопротивления) оказывались сложным конгломератом некоторых отрядов рабочего класса и массовой наемной интеллигенции. Даже в 70-е годы ХХ века (причем далеко не только у коммунистов и различных «леваков», но и у активистов «новых соцпартий», выросших в этих странах на волне массовых молодежных протестов конца 60-х) в этих странах у всех левых сил доминировала идея «ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО РАЗРЫВА С КАПИТАЛИЗМОМ». Создания после прихода левой коалиции к власти рыночного и самоуправленческого социализма - в ситуации начла кризиса сложившегося «социального государства». Реально не только рабочий класс (включая его самые квалифицированные слои), но и большинство «новой интеллигенции» эпохи ранней НТР оказались к программе рыночного и самоуправленческого социализма вполне равнодушны. А возобладал в «ядре» мировой капиталистической системы в эпоху компьютеризации неолиберализм, породивший «общество интегрированных двух третей», предсказанное Маркузе «задолго до».
Сегодня 40 лет «нарастающих сбоев» социального государства могут привести в ситуации глобального кризиса к началу его «широкого демонтажа» для «молчаливого большинства» наемного труда наиболее развитых капиталистических стран. А к марксовой «практической абстракции простой раб силы» (рук и желудка), с которой тот начал анализ феномена «отчужденного труда» в 1844 году – вполне может быть сведен новым мировым кризисом и пресловутый творческий «когнитариат», а не только индустриальный наемный рабочий. Постиндустриальное общество (разговоры о приходе которого начались еще в 60 годы ХХ века) так и осталось за срок жизни двух с лишним поколений разросшейся до поры до времени несамостоятельной «надстройкой» над глобальным индустриальным капитализмом. Перезрелое «социальное государство» 50-60 годов родило у нового поколения послевоенного «бэби-бума» движение «новых левых», ведущими теоретиками которого стали думающие ветераны поражений левых 20-30 годов. А неудачливыми «вождями» - горлодеры «студенческих бунтов» конца 60-х. Так или иначе, реальные перемены вызвали настоящий ренессанс внимания ищущей «ростков посткапитализма» интеллигенции (далеко не только левой, но явно задумавшейся о своей новой «исторической миссии» в ситуации «прощай, Пролетариат!») к парижским рукописям К.Маркса 1844 г. про «отчужденный труд» и «грубый, казарменный коммунизм». И его же лондонским рукописям 1857-58 годов про автоматизацию товарного производства и науку, становящуюся еще при капитализме «непосредственной производительной силой». Начинающийся глобальный кризис «перезрелого» капиталистического базиса (а не только постиндустриальной надстройки, ставший фактом с 2001 года), которому дальше некуда «расширяться», не снимает ключевой для меня проблемы: современный индустриальный рабочий, однако, по-прежнему потенцией к созданию посткапиталистического общества не обладает – в развитых странах и на развитой фабрике он «защищает настоящее» и прошлое, пытаясь «остановить мгновение» (как минимум пару поколений действительно бывшего «прекрасным» для этого социального слоя).
Мои собственные надежды рубежа 70-80 годов, что новая фаза НТР и волна автоматизации хоть какую-то часть рабочего класса сделает подобием «всесторонне развитых работников» и обеспечит реализацию принципа перемены труда на производстве – оказались иллюзией. Автоматизация так и не началась нигде в мире как массовый и рентабельный процесс, хотя еще до конца 80-х годов эта технологическая тенденция не выглядела полностью обреченной на «затухание». Окончательно ее «закрыло» превращение «социалистического Китая» 90-х в реальную «мастерскую мира» по производству широпотреба, обеспечив процветание и этой стране (без интеграции в мировой рынок «план Дэн Сяопина» так бы и остался местной версией НЭП на внутренних ресурсах), и последнюю «длинную волну» роста мирового капитализма. Зато высокорентабельной в ситуации «виртуального мирового рынка» 80-90 годов оказалась широкая деиндустриализация всех развитых стран (в эпицентре оттого обвала оказались СССР-Россия!), а компьютеризация охватила по преимуществу сферу «за пределами материального производства». Более того, в этот период начали возрождаться в массовом виде самые архаичные и жестокие формы эксплуатации наемного труда, причем и в развитых странах («общество двух третей» и «новые бедные», включающие широкое деклассирование наемных рабочих и интеллигентов «старого типа»).
Тогда, впрочем, я еще надеялся на очередной «займ у будущего» под новую волну НТР (в том числе и в СССР) - и не осознавал всех трагических для нашей страны последствий ситуации, что фабричный рабочий, как показал уже Лукач, в принципе не революционен и не склонен к самоуправлению «по эту сторону материального производства». М.Горбачев, судя по всему, искренне надеялся, что Запад пойдет на интеграцию СССР в мировую экономику (как он позволил это сделать КНР времен Дэна) при условии «демонтажа сверхдержавы». В СССР предполагался – как вариант-максимум – реализация некой версии «шведского социализма» в итоге долгого развития по пути «управляемой демократизации» под эгидой КПСС. Реализовался полностью, однако, прогноз Л.Троцкого из «Преданной революции». Прежде всего, перерождение верхушки номенклатуры в компрадорскую псевдобуржуазию вступило в резонанс с доминирующей ненавистью верхушки Запада к СССР по итогам 70 лет глобальной борьбы. Внутренняя неустойчивость СССР-России привела к тому, что образованный обыватель из «общества домашних животных» - погнался, благодаря промыванию мозгов «либеральными» СМИ, за массовым потреблением и свободой «как на Западе», а угодил в «дикий криминальный капитализм». К тому же, в отличие от раннееиндустриального Китая (пошедшего по пути «восточноазиатских драконов»), нашедшего свою нишу в глобальной экономике, СССР-Россия на горьком опыте обнаружили отсутствие в мире места для альтернативной версии постиндустриального общества (параллельно с резкой «маркетизаций» и «капитализацией» Запада). А.Шубин первым поставил проблему краха СССР как возможного прообраза краха «глобального капитализма» 20 лет спустя - в результате «невзятия постиндустриального барьера», однако именно поставил, а не решил (особенно применительно к России). Лично мне его позиция сегодня представляется неоправданно оптимистической, «варваризация» может быстро принять очень грубые формы. Похоронив любые «сети». И «анклавы будущего»..
В заключении – сформулирую несколько вопросов, на которые у меня пока нет ответов. Означает ли новая фаза «большого кризиса мирового капитализма» с неизбежным абсолютным и относительным обнищанием широких слоев населения возможный возврат к раннему (или «классическому») Марксу – только «без исторического мифа и миссии» именно пролетариата? То есть возможна ли регенерация мирового рабочего класса не как научной абстракции, а как реального исторического субъекта, не создающего «посткапитализм», а защищающего «развитый индустриализм»? В России, где внутренний рынок так ни разу не возник как саморазвивающаяся целостность, я склонен допускать позитивный ответ на этот вопрос «в национальных рамках» (одновременно это означает возможность возникновения русской нации и национального государства в итоге национально-освободительной революции «неклассического типа» - сохраняющей в стране городское индустриальное общество, иначе неизбежно гибнущее в ближайшем будущем). Как будет соотноситься такая русская борьба и революция (неизбежно ведущая при успехе к регенерации российского рабочего класса, «живущего в национальном и мировом рынке», но вряд ли до конца становящегося «наемным» при очередной неизбежной гипертрофии роли русского национального государства при выживании страны и нации) с проблемой «взятия глобального постиндустриального барьера», НЕВОЗМОЖНОГО ПРИ КАПИТАЛИЗМЕ – СЕГОДНЯ СУДИТЬ НЕ БЕРУСЬ.
Сам Маркс ввел понятие «совокупного работника» (и «совокупного рабочего» в рукописях 50-60 годов), однако никаких выводов из этого применительно к старой теории революции не сделал. Говоря о преимущественно наемном и преимущественно умственном труде, носитель которого действительно может стать субъектом «перемены труда», классический марксизм не мог «предъявить» никаких форм реализации этих процессов в фабрично-индустриальном капитализме, чем сильнее тот развивался на «собственной основе». В итоге «проблема Лукача» сначала лишила мировой рабочий класс революционного потенциала в ХХ веке, а потом и «демонтировала» его как реально существующий класс (сохранившийся только в национальных рамках при благоприятных условиях), вернув в «состояние отчужденного наемного труда» в системе глобального потребительского капитализма. Может мировой «наемный труд» опять стать рабочим классом, а какой-то иной слой – субъектом создания общества, более развитого, чем капитализм (хотя, вероятно, имеющего немного общего с моделями и фантазиями двух последних столетий)? Первым, как я понимаю, развернутую попытку дать позитивный ответ на этот вопрос и «завершить переход социализма от утопии к науке» предпринял А.Колганов. Тогда все, что было с конца ХIХ века (сытый стабильный капитализм) – «зигзаг мировой истории», пусть и затянувшийся почти на 150 лет.
В любом случае, на мой взгляд, Маркс и Энгельс – блестяще и плодотворно для мировой истории создали ошибочную В НАУЧНОМ СМЫСЛЕ концепцию про историческую миссию пролетариата, как она была сформулирована в «Манифесте коммунистической партии». Маленькие и практически бессильные группы левых политиков и социалистов с коммунистами в результате превратились во влиятельную всемирно-историческую Силу (иначе о Марксе люди бы знали сегодня не больше, чем о Прудоне и Бакунине). В ситуации неудач Революционного Проекта социал-либералы, начиная с Великобритании (меняясь местами с социал-демократами и национал-популистами) создали в ХХ веке во всех развитых странах «социальные государства – в борьбе не столько с внутренними коммунистами, сколько с примером СССР (и его реальной глобальной угрозой). «Коммунизм Хрущева» в одной стране был фарсом, окончательно похоронившим «реальный социализм» в роли серьезного глобального Проекта - как сталинский «социализм в одной стране» был трагедией создания общества-«единой фабрики», где в уничтожаемые Машинистом «колесики и винтики» превратились даже члены Политбюро. Осуществить подобную модель можно было только в России, с привычкой русского народа к «централизации – дисциплине - неслыханному самопожертвованию» (так Ленин на второй юбилей Октября объяснил то Чудо, что большевики удержались, хоть их не поддержал «по теории» мировой пролетариат, а «почему-то» поддержало русское крестьянство). Плоды хищнической и бесшабашной эксплуатации этих «исторических русских ресурсов» на протяжении первых 40 лет «истории СССР» мы пожинаем и по сей день.
Теперь, в заключении, краткие определения – кто такие социалисты и кто такие левые (это далеко не одно и то же). Возникли (и те, и другие) почти с одновременно с возникновением общеевропейского (в тенденции - мирового) рынка, который начал разрушать традиционное общество в эпоху Возрождения и Реформации. Сама по себе идея создания «Справедливого общества» в результате коллективных человеческих усилий в Европе имела мощные христианские корни. Дело в том, что сама по себе идея Прогресса (пусть в мифологической форме) впервые возникает именно в христанстве, отвергающем идею «круговорота» и Идеала в возврате к «хорошему прошлому». Наивный «утерянный рай» до капитализма, грехопадание и «ад эксплуатации», революция как светская форма «страшного суда», современной «трудовое чистилище социализма» и рай коммунизма – все эти религиозные мифы легко прослеживаются за любой успешной революцией ХХ века, причем далеко не только христианского культурного круга (к примеру, «З года упорного труда – 10 тысяч лет счастья» у Мао). Как сказал Августин (впервые попытавшийся философски осмыслить всю оригинальность христианской идеи «стрелы времени»), «по кругу блуждают нечестивцы»: мир был сотворен, грехопадание совершилось, Христос умер за людей-грешников и воскрес только один раз. Один раз поэтому будет пришествие Антихриста, Страшный суд (и тысячелетние царство праведников с «новым небом и новой землей»). Сам Августин был при этом христианским фаталистом и считал, что хотя нынешнее государство – «царство разбойников», не в воле и во власти грешного человека приближать «град Божий». Однако либерально - персоналистскому подходу (сосредоточенному на индивидуальном спасении души, способствовавшему, по М.Веберу, «духу капитализма») в христианстве изначально противостояла версия «коллективного спасения» и создания «очагов» царства Божия не «внутри нас», а уже на грешной земле – в лице монастырей и монашеских орденов.
Неизбежная секуляризация и рационализация жизни в Европе (по мере развития общего рынка и формирования национальных рынков) неизбежно означали переход от христианских утопий к социалистическим проектам: общество «дикого рынка» было очевидно несправедливым! Идеал «объективной науки», понимание «природы как механизма» (которой человек может пользоваться без всяких ограничений как ему заблагорассудится с соизволения самого Бога-творца как «малый творец») и научно-технического прогресса – тоже мог возникнуть только в христианской Европе. Однако в строгом смысле этого слова о социализме как Проекте можно говорить только с момента, когда начал на первый план выдвигаться идеал рационального переустройства общественной жизни на началах «справедливости для каждого». Разумеется, к «свободному» рынку, научно-техническому прогрессу и государству-обществу как «созданному людьми по свободному договору» (а не существующему «от Бога» или «по природе») разные направления социализма относились по-разному. Все они, тем не менее, чем дальше, тем больше жили в обществе, где все эти тенденции действовали (и наконец, начались революции, провозгласившие, что «все люди рождаются равными» - неважно, от бога или по природе). Как показали современные исследования, нигде (кроме христианской Европы) в мире научный идеал «знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы менять к лучшему» – не возник. Все серьезные социалистические проекты с позапрошлого века вдохновлялись этой экспансией «принципа научности» на управление развитием общества. До социального государства ХХ века они раз за разом терпели неудачи, а то, что получилось реально, явно не соответствовало идеалам большинства социалистов и коммунистов.
Возникли в итоге рыночного роста, поставившего на службу себе научно-технический прогресс, и две основные идеологии «прогрессизма» - либерализм и социализм. Первый сделал ставку на стихийный рост, частную собственность и личную инициативу, второй – на светскую версию «коллективного спасения». Для него и научно-технический прогресс выступал как «инструмент (еще Аристотель говорил, что «если бы молоты сами ковали, а плуги сами пахали, то не нужны были бы рыбы и слуги») для большинства социалистов – если, разумеется, его освободить от «подчинения наживе». Далее, для значительной части социалистов – революция тоже выступала как инструмент создания нового общества(но уже далеко не для всех). Сторонники рыночного социализма (и безгосударственного социализма) были всегда в меньшинстве, большинство социалистов и коммунистов рассчитывали на создание «после капитализма» бестоварного общества и использование государственной власти для создания «справедливого общества». В меньшинстве всегда были и сторонники создания «новых общин» еще в рамках старого общества. Так или иначе, для большинства социалистов ключевой проблемой был поиск субъекта создания нового общества. Марксизм парадоксально пришел к выводу, что именно гипертрофированное развитие рынка глобальным капитализмом создает все предпосылки коммунизма (изобилие прибавочного продукта и свободного времени), а также субъект революционного преобразования = пролетариат...
Левые – все те политические силы, которые считают существующие порядки несправедливыми и апеллируют при этом не к «элитам», а к народу. Далеко не все левые думают, что можно полностью уничтожить эксплуатацию (а то и сам труд – как у Маркса-Энгельса и создать качественно новое посткапиталистическое общество). Однако, что улучшить существующее общество возможно, причем в принципе все люди и народы равны и имеют право на достойное настоящее и лучшее будущие – думают все левые. Либерализм – реально тоже может быть левым, но реально у него превыше всех прав и свобод «священное право частной собственности» и возможность ее сохранения. Наоборот, для любого социалиста и коммуниста – «собственность это кража» (если она не основана на личном или коллективном труде). А «кто не работает, пусть да и не ест», как говорил еще апостол Павел. Другое дело, что в Европе и США привыкли, что «царство божие не от мира сего», а потому возможно идти на те или иные «тысячелетние сделки с реальностью». На святой Руси же всегда «не в силе бог, а в правде». Задачи левых в современной РФ – прежде всего общенациональные (понимаемые как выживание русской нации современных горожан). Если российский рабочий класс не может минимально самосохраниться и защитить свои рабочие места, то ему прямая дорога на кладбище (вместе со страной, которая дальше не может и не хочет жить – и устала «выживать»).
В чем несправедливость созданного в РФ «нового порядка», всем вполне понятно: второй в мире научно-индустриальный комплекс, созданный русским народом и другим народами СССР дорогой (и временами страшной) ценой, оказался не просто «прихватизирован» коррумпированным чиновничеством и преимущественно нерусскими по национальности уголовниками - и работает на экспорт «на благо новых русских» и Запада. Одновременно большинство населения нашей страны искусственно поддерживается в ситуации полунищеты и деморализации, происходит стремительная депопуляция русских - ибо русские «плохой народ» в том смысле, что не хотят работать на новых хозяев и не считают их власть-собственность законными (а правление – устойчивым и долгим). Вначале этот «захват» пережили спокойно – ибо и раньше русские ни властью, ни собственностью в СССР не владели. К тому же была запущена «байка», что каждый станет собственником. А каждый желающий - и капиталистом. Почему мы это терпим? Потому что «они», как показал уже октябрь-93, точно будут убивать за попытку отнять награбленное. К тому же «за ними» в 90-е годы стояла вся мощь растущего мирового рынка и консолидированная поддержка тогда единого «Запада». Потому что все старые левые теории оказались в России последних 20 лет никуда не годными. Потому, что возникновение на обломках СССР общества бессильных и изолированных одиночек (и малых групп), занятых самовыживанием (это касается и «рабочего класса» России) – никакой теорией и практикой не предусматривалось...
Возможно ли «сделать иначе»? Кризис – неизбежен, далее события можно делить на «более вероятное», менее вероятное - и совсем невероятное. В СССР и «ельцепутинской» России социального и национального государства, а также русской нации никогда не было (все были подданные «Левиафана», а НЕ ГРАЖДАНЕ, пусть СССР-Левиафан и превратился в смешного и жалкого «Бегемота», если еще продолжить эту метафору Гоббса). Могут ли они возникнуть из такого «сырья», как нынешний городской средний слой и уцелевшая часть «советского рабочего класса» - в ближайшие годы мы точно узнаем. «Сами по себе» на роль «субъекта истории» (даже русской, не говоря уже о мировой) в нынешнем виде эти слои явно «не тянут»: кризис может их как «добить», так и «кристаллизовать» во что-то более жизнеспособное. Во втором варианте перспективы «Левых сил и социализма ХХI века» - в России возрождаются, хотя на первом этапе стоят общедемократические задачи национального выживания и превращения нынешней «мерзости» если не в «свое государство», то по крайней мере – нечто «минимально эффективное». Возможно. какую-то роль во всех этих процессах «регенерации» (не мнимой как при ВВП, а «в натуре») сыграет и какая-то часть нынешних элит, которая тоже «родом из СССР». А потому к «стабильности и росту» нынешнего смешного и жалкого «Бегемота» в лице эРэФии – в здравом уме, твердой памяти и трезвом виде относиться не могут. Падение в ходе кризиса нынешнего «симулякра» неизбежно: вопрос в том, Кто приходит и Что Делает (и что остается при этом от русских и России)? Однако это уже совсем другая история...