Встреча

	От	Кудинoв Игорь
	К	Алексей Мартов
	Дата	16.11.2005 23:28:45
	Рубрики	В стране и мире;

на что?

Пуденко Сергей пишет:
> russian humanitarians
>
>
> Владислав Софронов-Антомони
> --------------
> ПОШЛИ ПУЗЫРИ. Очерк истории русского философского постмодернизма
>
> <Интеллектуальные уловки>
>
> У книги Сокала и Брикмона любопытная история. Ее автора - два
> ученых-физика. Брикмон профессор физики из Бельгии, Сокал - из
> университета Нью-Йорка. Алан Сокал однажды устроил такой эксперимент:
> опубликовал большую статью в стиле <постмодернистской науки> в журнале
> .. Статья содержала высказывания вроде: <физическая
> <реальность>, точно так же как и <реальность> социальная, является
> лингвистической и социальной конструкцией> 8 и <число ? Эвклида и сила
> притяжения G Ньютона, которые до сих пор считались постоянными и
> универсальными, теперь должны рассматриваться как исторически
> преходящие>.
>
> Статья была встречена <на ура> и опубликована. Позже Сокал выступил с
> разоблачениями своей шутки и ее комментариями.
>
> Кроме самой вышеуказанной статьи и комментария к ней книга Сокала и
> Брикмона содержит персональный разбор обращений постмодернистских
> авторов (от Лакана до Иригарей и Вирилио) к естественным наукам и еще
> несколько статей, где поднимаются другие - в частности, политические -
> аспекты постмодернизма в его связи как с наукой вообще, так и с левым
> движением (преимущественно в Соединенных Штатах).
>
> Надо сказать, что <имманентная> критика Сокалом и Брикмоном
> постмодернистских авторов не показалась мне особенно убедительной. Эта
> критика представляет собой пространные цитаты мест, касающихся
> естественнонаучной проблематики у критикуемых авторов и использования
> ими в качестве концептов или метафор некоторых естественнонаучных
> понятий и теорий (теорема Геделя, теория множеств, общая теория
> относительности и т.п.).
>
> Почти всегда критика Сокала и Брикмона заключается в том, что после
> развернутой цитаты следует риторический вопрос: <Разве не очевидно, что
> это просто набор слов, не имеющий отношения к теореме Геделя (теории
> множеств и т.д.)?>
>
> Нет, не очевидно. Внутри постмодернистского письма его высказывания
> включены в общий его строй и в этом смысле корректны. Внутри текста
> Лакана его высказывание <Структура - это асферическое, скрытое в
> языковой артикуляции, когда ею завладевает эффект субъекта> не кажется
> мне бессмысленной. Поскольку главным приемом постмодернизма является
> борьба с системой и гносеологический релятивизм, то предъявлять ему
> имманентную критику с позиций строгой научной системности и
> последовательности просто непродуктивно -- он или легко <отклонится> от
> нее или просто включит в себя на правах еще одного атома в этом
> броуновском облаке высказываний и теорем.
>
> Слабая сторона книги Сокала-Брикмона, на мой взгляд, в попытке
> переиграть или уличить постмодернизм на его поле; это явно безуспешно.
> Как герметичный феномен, постмышление не поддается имманентной критике
> (это все равно, как спрашивать у художника - а что вы имели ввиду своей
> картиной?). Ввиду замкнутости на себя самого постмодернизм является
> эстетизацией гносеологии со всеми присущими эстетизации как
> достоинствами (блеск и соблазняюще-мобилизующая сила), так и
> недостатками (эвристичность, не применимая вне его собственных границ).
>
> Обратной стороной этой герметичности является использование категорий и
> теорий постмодернизма (постструктурализма) в качестве объясняющих
> что-либо вне его собственной области.
>
>
> Отступление. Об уважении к постмышлению
>
>
>
> Отступление. Об уважении к постмышлению
>
> Я хочу быть понятым правильно. Я с уважением и восхищением отношусь к
> творцам постмышления и являюсь их прилежным читателем. То, против чего я
> возражаю, это использование в качестве объясняющих тех категорий,
> которые сами еще должны быть объяснены.
>
> Постмодернистская (постструктуралистская) философия (в отличие от
> <постмодернистской науки>) является последним на сегодня достижением 2.5
> тысячелетней истории западной философии, или, по крайней мере, очень
> значимой ее ветви. И если не высшим ее достижением - понятие прогресса
> даже с марксистской точки зрения следует осторожно применять в
> историко-философской науке - то таким ее достижением, которое впитало
> всю предыдущую традицию (работы Делеза по истории философии лишь самое
> зримое воплощение этой связи) и неразрывно с нею связано.
>
> Но в силу самой <свежести> постмышления буквально все его категории не
> приобрели той самоочевидности, которая необходима для их использования
> без того, чтобы сказав <машины желания> не объясняться все оставшееся
> время, что имелось ввиду.
>
> Понятие, скажем, <идея> или <парадигма> я могу применять с надеждой, что
> у мало-мальски подготовленного читателя они вызовут более-менее сходный
> с моим и нужный мне ряд определений и коннотаций (и даже это ничего еще
> не гарантирует.)
>
> Но когда я читаю о <деконструкции советского опыта> я оказываюсь
> бессилен отнестись к этому построению рационально. И <деконструкция> еще
> не самый показательный пример, благодаря поражающей продуктивности
> Деррида, его школы и его подлеска. (Хотя и здесь применение
> деконструкции к социальности выглядит как гигантская проблема, а не как
> мало-мальски внятное объяснение.)
>
> А ведь в качестве готовых к эвристическому употреблению блуждают еще
> менее очевидные понятия: логоцентризм, тело без органов, симулякр etc. -
> имя им легион.
>
> Все эти понятия требуют гигантской интерпретативной работы целых, быть
> может, поколений. Повторюсь: они сами еще проблема (и подчеркну -
> интереснейшая проблема), они сами еще должны быть объяснены. А пока их
> применение в качестве объясняющих может быть только эстетикой,
> эстетизацией высказывания. Их применение, по моему мнению, валидно
> сегодня только в узкой области узкого же подраздела историко-философской
> науки. Вне этих рамок их появление достойно самого придирчивого
> скепсиса.
>
> Конечно, такое становление философских понятий <модой> в широких кругах
> читателей есть явление исторически не новое, даже постоянное. Поражает
> другое: сегодня этой модой порабощены не только <широкие круги
> читателей>, но и специалисты!
>
> Конечно, глупо было бы требовать чтобы читатели, скажем, Гегеля (или
> Канта, или любого другого философа) покорно ждали пару-тройку
> десятилетий прежде чем стать гегельянцами и начать продуктивно мыслить в
> категориях гегелевской философии (хотя в случае Канта понадобился век,
> чтобы школярское кантианство дало неокантианцев).
>
> И все же именно в деле постмодернизма мы можем, пожалуй, согласиться с
> таким требованием - требованием воздержания. И вот почему: вплоть до
> появления постструктурализма любой философ претендовал на то, чтобы дать
> своим адептам Метод и Систему (за исключением крайне значимых, но все же
> маргинальных течений - например, ницшеанства; вот почему Ницше
> критически важен для постмодернистского феномена).
>
> Понятно поэтому, что философы рискнувшие на попытку мыслить вне-системно
> (не без-системно!) должны согласиться с требованием воздержания, если,
> конечно, они не боятся сокрушительной профанации. Я думаю, что какая-то
> форма понимания этой проблемы присутствует у всех классиков
> постмодернизма: вот почему они не заимствуют категории коллег по
> постмышлению и живут каждый в своем персональном категориальном здании.
> Но это, с другой стороны, еще один аспект самозамкнутости и
> герметичности и, следовательно, а-эвристичности (так возвращается
> вытесненное - ха, ха).
>
>
> .......
> Но вернемся к книге Сокала и Брикмона. Мы остановились на том, что
> анализ постмодерна <изнутри> не является сильной стороной этой книги. И
> в очередной раз объяснение феномену постмодернизма надо искать в его
> внешней истории - сильная сторона книги Сокала и Брикмона как раз в том,
> что в ней содержится такое объяснение.
>
>
> <И какова роль политики во всем этом?> (Сокал-Брикмон)
>
> В своем анализе политических оснований постмодернизма Сокал и Брикмон
> исходят из следующего неожиданного и парадоксального факта. С одной
> стороны, постмодернизм с его абсолютизацией релятивизма и критикой
> объективности противостоит рационалистической традиции мысли с ее опорой
> на науку, противостоит традиции, на которую всегда опирались левые.
>
> С другой стороны, именно среди левых в США постмодерн триумфально
> распространился. Сокал цитирует правого политика Гавела, но под его
> словами мог бы подписаться любой постмодернист:
>
> <Падение коммунизма можно рассматривать как знак того, что современная
> мысль - основанная на предпосылке, что мир объективно познаваем и что
> знание, полученное таким образом, может быть предельно общим -
> переживает финальный кризис> (с. 162).
>
> Сокал и Брикмон резюмируют:
>
> Существование такой связи между левыми и постмодернизмом составляет, на
> первый взгляд, серьезный парадокс. В течении большей части двух
> последних столетий левые самоопределялись в ходе битвы науки с
> мракобесием: они решили, что рациональное мышление и объективный анализ
> природной и социальной реальности являются основными инструментами для
> победы над мистификациями, -- тем не менее действительно
> привлекательными, -- которые распространялись власть предержащими. Но в
> течении последних двадцати лет большое число левых интеллектуалов,
> особенно в Соединенных Штатах, отвернулись от этого наследия Просвещения
> и примкнули к той или иной форме когнитивного релятивизма12> (с. 163).
>
>
> Авторы указывают на три типа интеллектуальных и социологических
> источников триумфа постмодернизма в среде левых.
>
> 1. Новые социальные движения.
>
> Родившиеся в 60-е гг. движения феминизма, защиты прав гомосексуалистов,
> движение против расизма боролись против тех форм угнетения, которые
> недооценивались традиционными левыми.
>
> И в силу этой недооценки, и в силу того, что философия постмодернизма по
> видимости подводит серьезное основание под политику различия,
> обосновывая уважение к другим культурам и образам жизни, так вот, по
> этим двум причинам новые социальные движения пришли к выводу, что та или
> иная форма философии постмодернизма адекватно отвечает их чаяниям.
>
> Авторы проницательно указывают, что то был стратегически неверный ход (и
> я думаю, что время подтвердит выводы Сокала и Брикмона):
> а. субъективизм и переусложненность постмодернизма труднее обосновать,
> чем сами права гомосексуалистов или женщин;
> б. эти же неясность и субъективизм интеллектуально ослабляют опирающиеся
> на них движения;
> в. итак, <новые социальные движения> могут найти для своих законных
> требований более твердое основание в широкой демократической и
> рациональной традиции эгалитаризма, идущей из Просвещения> (с. 164).
>
> 2. Политическое отчаяние.
>
> Расцвет постмодернизма пришелся на 70-90-е гг. 20 в. - на самую низкую
> точку спада левого движения: обуржуазивание социал-демократии, апатия в
> странах Третьего мира, крах <реального социализма>.
>
> Для описания такого политического отчаяния Сокал и Брикмон приводят
> цитату из Хомского, слишком блестяще подходящую и для описания наших
> 90-х, чтобы не привести ее целиком. Хомский пишет об отчаянии, как об
> отказе от обсуждения серьезных вопросов:
>
> Если вы говорите себе: "да ладно, слишком трудно изучать серьезные
> проблемы", есть множество способов избежать этого. Один из них -
> гоняться за химерами, не имеющими реального значения. Другой способ
> сделать это заключается в том, чтобы присоединиться к академическим
> культам, отрезанным от всякой реальности и позволяющим не сталкиваться с
> миром, каков он есть. Это частое явление, включая и левых. Во время
> поездки по Египту несколько недель тому назад я видел удручающие
> примеры. Я должен был говорить о международных проблемах. Там очень
> живое и образованное интеллектуальное сообщество, очень мужественные
> люди, отсидевшие годы в тюрьмах Нассера, замученные почти что до смерти,
> и вышедшие оттуда, продолжая бороться. Но теперь в третьих странах в
> целом преобладает безнадежность и отчаяние. В местной образованной,
> имеющей связи с Европой, среде это проявлялось в полном погружении в
> последние безумства парижской культуре и концентрации исключительно на
> них. Например, даже в исследовательских институтах по стратегическим
> проблемам, когда я рассказывал о современной ситуации, слушатели хотели,
> чтобы все излагалось на жаргоне постмодерна. Вместо того, чтобы
> расспрашивать меня подробнее об американской политике или о Среднем
> Востоке, месте, где они живут, - это казалось слишком грязным и
> неинтересным - они хотели знать, как современная лингвистика строит
> новую парадигму дискурса о международных отношениях, который заменит
> постструктуралистский текст. Их интересовало это. Вовсе не то, что
> открывали израильские правительственные архивы в области внутреннего
> планирования. Это, действительно, гнетущая ситуация. (с. 164-165).
>
>
> (Как раз отчаяние сегодня быстрее всего уходит в прошлое. Движение
> антиглобализма, и не только оно, ясно показывает, что возможно то, что
> казалось в эпоху позднего капитализма - эпоху многим представляющуюся
> временем полного обморока в интерактивных сетях Матрицы - невозможным: а
> именно массовая мобилизация снизу миллионов людей.)
>
> 3. Наука как доступная мишень - <в этой атмосфере общего отчаяния можно
> попробовать бороться с чем-то, что достаточно тесно связано с
> господствующей властью, чтобы не вызывать симпатии, но достаточно слабо,
> чтобы стать более или менее достижимой мишенью (концентрация власти и
> денег - вне досягаемости). Лучше всего отвечает этим условиям наука: Все
> те, кто обладают политической или экономической властью, предпочли бы
> критику науки или технологии как таковых, так как эта критика
> способствует созданию культа властных отношений, в которых нет ничего
> рационального, но на которых зиждется власть> (с. 165, 166).
>
> В общем, для Сокала и Брикмона - как для левых - постмодернизм имеет
> следующие негативные последствия:
>
> - <сосредоточение на языке и элитарность, связанная с употреблением
> претенциозного жаргона, способствуют тому, чтобы загнать интеллектуалов
> в рамки стерильных споров и изолировать их от общественных движений,
> которые происходят за стенами их башни из слоновой кости>;
>
> - <стойкое существование путанных идей и невразумительных рассуждений
> среди определенной части левых может дискредитировать все левое
> движение; и правые не упускают случая демагогически воспользоваться
> такой возможностью> (с. 170).
>
> И наконец: <В тот час, когда мракобесие и националистический и
> религиозный фанатизм чувствуют себя замечательно, по крайней мере
> безответственно обращаться с легкостью с тем, что исторически было
> единственным заслоном перед этим безумием, а именно рационалистическое
> мировоззрение. Содействие мракобесию наверняка не является задачей
> постмодернистских авторов, но оно является неизбежным следствием их
> деятельности> (с. 169).
>
>
>
>
> ---
>
>
> Сергей Зенкин
>
>
> "Французская теория": попытка подвести итоги
>
> Обычный оптический эффект: издалека предмет кажется более единым и
> нерасчлененным, чем вблизи; возможно, он на самом деле таков и есть -
> дистантный взгляд стирает в нем несущественные различия.
>
>
> Во Франции, стране развитых культурных институций, гуманитарные науки
> строго размежеваны и пересечение междисциплинарных границ, вторжение в
> чужую епархию редко кому сходит с рук. Для русской же публики блестящие
> достижения французских теоретиков-гуманитариев
> послевоенного периода сливаются (не без влияния такого фактора, как
> мода) в единый интеллектуальный поток, где научная специализация того
> или иного автора несущественна или же неоднозначна: скажем, Клод
> Леви-Стросс - антрополог, Жак Деррида и Жиль Делез - философы, Мишель
> Фуко - тоже философ, но еще и историк цивилизации, Жан Бодрийяр -
> социолог, но еще и "теоретик постмодерна", Ролан Барт - семиолог, но еще
> и писатель,
> и критик разнообразных областей культуры... Сходным образом и в
> Соединенных Штатах для обозначения этого интеллектуального течения
> сегодня бытует специальный термин - French Theory, "французская теория",
> без уточнения, каков же конкретный предмет этой теории; общность
> мыслительных установок важнее, чем раз! деленность исследовательского
> поля.
>
> Конечно, выражения типа French Theory - не нейтральные, а оценочные, в
> них прочитывается
> недоверчивая отстраненность ("французские штучки"), а то и прямое
> неприятие. Действительно,
> в последние годы "французская теория" попала под огонь критики; вот
> только некоторые
> ее эпизоды.
>
> В 1996 году разгорелось нашумевшее "дело Алана Сокала". Этот
> нью-йоркский профессор
> физики сыграл злую шутку с солидным журналом "Social Text", опубликовав
> в нем статью-мистификацию
> - пародийный манифест "постмодернистской науки", где модные термины
> новейшей гуманитарной
> мысли и отсылки к ее авторитетам произвольно связывались с некоторыми
> современными идеями физики и математики. Журнал принял пародию за чистую
> монету, после чего Сокал публично раскрыл свою мистификацию, причем
> четко указал на предмет этой разоблачительной акции:
>
> "...то, что "Social Text" взял мою статью, служит примером
> интеллектуального высокомерия Теории - в смысле постмодернистской
> литературной теории, - доведенной до своего логического предела. [...]
> Моя статья понравилась редакторам "Social Text", потому что им
> понравилось
> ее заключение - вывод о том, что "содержание и методология
> постмодернистской науки дают мощную интеллектуальную опору для
> прогрессивного политического проекта". По-видимому, они сочли ненужным
> анализировать степень очевидности аргументов, их стройность или даже их
> соответствие предлагаемому выводу"(1).
>
> В 1997 году Сокал вместе с бельгийцем Жаном Брикмоном выпустил во
> Франции уже целую книгу "Интеллектуальные обманы" - памфлет против
> "постмодерна", то есть интеллектуального течения, для которого
> характерны более или менее явный отказ от рационалистической традиции
> Просвещения, теоретические построения, независимые от всякой
> эмпирической проверки, и когнитивно-культурный релятивизм,
> рассматривающий науки как "повествования"
> или же как социальные конструкции в ряду прочих(2).
>
> Книга, где были решительно сформулированы разделяемые многими претензии
> к "постмодернистскому" научному дискурсу, вызвала множество откликов:
> впервые более чем за тридцать лет, со времен знаменитого памфлета
> Раймона Пикара "Новая критика или новый обман?" (1965), современные
> методы французской гуманитарии подверглись такой лобовой атаке,
> изобличаемые
> в "ненаучности", логической безосновательности и шарлатанстве; да и
> название книги Сокала/Брикмона перекликалось с заголовком Пикара своим
> ключевым словом imposture ("обман", "самозванство"). В ходе
> разгоревшейся полемики прозвучали и мотивы интеллектуальной
> противоположности Старого и Нового света; так, Юлия Кристева, один из
> ведущих ныне здравствующих представителей "французской теории" и одна из
> мишеней критики Сокала и Брикмона, в своей отповеди им заявляла:
>
> "...после периода интенсивной франкофилии, когда интеллектуалы в
> Соединенных Штатах опирались на некоторые течения французской мысли, не
> боясь преувеличений в духе "политической
> корректности", ныне перед нами самая настоящая франкофобия"(3).
>
> Но главное, сегодняшняя критика "французской теории" вышла как на
> международный, так и на междисциплинарный уровень: Р.Пикар некогда
> обвинял в ненаучности только новейшие методы литературной интерпретации,
> а оппонентом А.Сокала и Ж.Брикмона стала
> тотальная система толкования мира, пытающаяся вобрать в себя на правах
> частных подсистем не только гуманитарные, но чуть ли и не естественные
> науки. В то же время сам Сокал, как мы видели, отдает себе отчет в
> происхождении этой системы - она, по его словам, есть не что иное, как
> "постмодернистская литературная теория". Собственно литературная ее
> сторона подверглась критике - на сей раз самокритике - в книге Антуана
> Компаньона "Демон теории", за французским изданием которой (1998)
> немедленно последовали переводы
> на несколько языков. Антуан Компаньон - французский литературовед,
> наряду с Ю.Кристевой один из младших теоретиков (пост)структурализма
> 60-70-х годов, ныне разделяющий свое рабочее время между парижской
> Сорбонной и Колумбийским!
> университетом в Нью-Йорке; в этом смысле его книга отчасти тоже пришла
> "из-за океана", и без своего американского опыта автор вряд ли сумел бы
> предъявить "французской теории" такой серьезный счет. В отличие от
> А.Сокала, он пересматривает ее исcледовательскую
> деятельность изнутри, упрекая ее не в "шарлатанстве", а в неумении
> реализовать свои же программные задачи. После сорока лет развития теории
> основные предрассудки, с которыми она боролась и которые связаны с
> непроясненностью традиционных понятий "литература",
> "автор", "реальность", "читатель", "стиль", "история литературы",
> "художественная
> ценность", - так и остались неустраненными, их демистификация не дала
> решительного результата, и все они продолжают благополучно бытовать в
> литературоведческой практике.
> Радикализм "французской теории" оказался во многом бесплодным - он
> только мешал ей здраво оценивать собственные силы и сложность проблем,
> которые она ставила. У нее было много революционно-"демонического"
> героизма, но не!
> достаточно "здравого смысла" (подзаголовок книги Компаньона -
> "Литература и здравый смысл").
>
> Весь этот полемический контекст - отчасти собственно научный, отчасти
> сенсационно-медиатический
> - неизбежно подразумевался и на коллоквиуме "Как обстоят дела в теории
> литературы?", состоявшемся 28-29 мая 1999 года в университете Париж-7.
> Хотя внешне коллоквиум имел нейтрально-педагогическую форму
> "докторальной школы" (интенсивного цикла лекций для аспирантов,
> читаемого крупными учеными), но подспудно в нем чувствовалась
> проблематичная,
> дискуссионная ситуация, которая сложилась сегодня вокруг обсуждаемой
> дисциплины.
>
> Коллоквиум объединил весьма серьезные научные силы. Одним из его
> организаторов являлась Ю.Кристева, а в числе докладчиков были и
> А.Компаньон, и такие известные во французской науке люди, как Франсуаза
> Гайяр, Жозе-Луис Диаз, Пьер Машере. Кое-кого, конечно, не хватало -
> например, живых классиков литературной теории 60-70-х годов Жерара
> Женетта
> и Цветана Тодорова (последний, правда, давно и далеко отошел от
> собственно теоретических занятий). Ощущалось и недостаточное присутствие
> иностранного теоретического опыта.
> Если не считать двух малоизвестных англичанок Марины Уорнер и Джеклин
> Роуз, выступавших скорее "не по теме" коллоквиума, теоретическое
> движение вне Франции было представлено лишь двумя-тремя французами,
> работающими в зарубежных университетах. Соответственно, и специфически
> нефранцузские течения в теории - американская деконструкция и "новый
> историцизм", немецкая рецептивная эстетика или советская семиотика
> культуры - либо вообще не упоминались, либо затрагивались вскольз!
> ь. Парижский коллоквиум отразил собой одну типичную черту "французской
> теории": активно занимаясь "экспортом" своих методов, она сама склонна
> оставаться в национальном кругу идей и слабо восприимчива к мировым
> веяниям (об этом нелицеприятно говорилось и на
> самом коллоквиуме, в докладе А.Компаньона).
>
> Как уже сказано, теория литературы составляет лишь часть общего
> интеллектуального движения во французской гуманитарии последних
> десятилетий, но, несомненно, одну из важнейших и радикальнейших его
> частей. Само ее возникновение было невозможно без
> выработки новой гуманитарной парадигмы: до 1960-х годов дисциплины под
> названием "теория литературы" во Франции не существовало, а
> литературоведы занимались конкретно-историческим
> анализом (в значительной мере - пересказом) текстов на языке самих этих
> текстов,
> избегая использовать какой-либо особенный, специально сконструированный
> понятийный язык. Одно из главных завоеваний новой "французской теории" в
> том и заключалось что теоретический, формализованный дискурс о
> литературе был признан национальными научными институциями, введен в
> учебные курсы, обрел свои периодические издания.
> Но эта институционализация не обошлась и без упрощений и компромиссов.
> Характерно, что первым печатным органом новой дисциплины стал созданный
> Женеттом и Тодоровым в 1970 году журнал под названием "Поэтик" -
> "Поэтика": свое официальное признание
> теория литературы получила в форме поэтики, но поэтика не исчерпывает ее
> полностью, это лишь наука о технике, о "приемах" литературного письма,
> оставляющая в стороне его философские, эстетические и социокультурные
> предпосылки. Из попыток восстановить
> и осмыслить эти предпосылки - а значит, и методологические предпосылки
> самой теории литературы - сложился поучительный "сюжет" парижской
> встречи, раскрывшей парадоксальный
> дискурсивный статус теории литературы.
>
> Главными событиями коллоквиума явились доклады Юлии Кристевой и Антуана
> Компаньона. Они резко противостояли друг другу по общим выводам
> (Кристева расценивала положение современной литературной теории как
> удовлетворительное, а Компаньон, развивая идеи своей книги, - как
> кризисное), вокруг них в зале не раз вспыхивала оживленная полемика,
> однако они сошлись в констатации одного фундаментального факта: теория
> литературы исторически сформировалась как продукт развития не только
> науки, но и самой литературы, вообще культуры ХХ века. Она изначально
> была "не вполне научной" - пусть и не в том смысле, как это понимают
> А.Сокал и Ж.Брикмон.
>
> Структуралистская теория 60-х годов искала себе методологическую опору
> не столько
> в философии, сколько в позитивных общественных науках, таких как
> лингвистика и антропология;
> но в своем французском варианте она охотно ссылалась также и на
> эстетические программы
> и художественную практику авангардной литературы. Сегодня структурализм
> давно уже
> в прошлом, "французская теория" изменилась, в ее комплексе философия
> теперь явно
> важнее позитивных наук - однако второй компонент по-прежнему видится
> одним из определяющих.
> Так, Ю.Кристева выделяет среди источников современной теории литературы,
> во-первых,
> методологические идеи философии рубежа XIX-ХХ веков, во-вторых, "новый
> режим воображаемого"(4).
> Под первыми подразумеваются такие интеллектуальные схемы, как
> формальное, абстрактно-качественное
> воззрение на стиль, избавленный от необходимости что-либо "выражать"
> (Вельфлин),
> бинаризм, ставший основой лингвистики Соссюра, идея варьирования
> инварианта в символе
> у Кассирера, конститутивная р!
> оль форм познания в процессе мышления по Гуссерлю, - одним словом,
> отвлеченно-академические
> концепции, действительно предвещавшие собой структурный подход к тексту
> и сциентистские
> идеалы многих структуралистов. Второй же фактор состоял в том, что сама
> литература
> выработала новые установки в отношении к "воображаемому": отказ от
> сакрального и
> религиозного преклонения перед смыслом, азартный вызов смыслу, его
> деконструкция,
> приводящая писателя и поэта к встрече с "невозможным", несказуемым.
> Этапами этого
> процесса Кристева называет "революцию поэтического языка"(5) конца XIX
> столетия (Рембо,
> Лотреамон, Малларме), сюрреализм, а также "новый роман" 1950-х и группу
> "Тель кель",
> к которой в 60-е годы принадлежала она сама.
>
> Антуан Компаньон высказался еще решительнее: "Французская теория
> литературы стала
> последним европейским авангардом", возникшим "благодаря счастливой и
> недолговременной
> встрече формализма и марксизма". Под "формализмом" следует понимать те
> самые идеи
> формальной стилистики или лингвистического бинаризма, о которых
> упоминала Кристева;
> под "марксизмом" же - прежде всего не социально-экономический
> детерминизм марксистской
> теории, а ее установку на активную действенность, ценностность и
> заинтересованность
> своего дискурса. В данном пункте А.Компаньон не столько спорит с
> Ю.Кристевой, сколько
> эксплицирует, "разоблачает" некоторые ее умолчания. В самом деле,
> Кристева признает,
> что теория литературы осуществляет "мыслительное насилие" и должна уметь
> "идти на
> риск оценочных суждений", - однако в ряду ее философских
> основоположников предпочитает
> не называть ни Маркса, ни Ницше, чьи идеи "насильственного", оценочного
> характера
> философской мысли с очевидностью повлияли на основоположников "ф!
> ранцузской теории" (Делеза, Барта, Фуко)(6). Маргинальная,
> не-академическая мысль
> Маркса и Ницше служила оправданием волевого подхода к тексту,
> "генеалогических" расследований,
> выясняющих, кому служит та или иная текстуальная реальность, какая
> "ангажированность",
> выражаясь позднейшим термином, в ней проявляется. Сегодня же, неявно
> отмежевываясь
> от этого наследия(7), Кристева подчеркивает в становлении "французской
> теории" 60-х
> годов проект дискурсивной свободы (говоря упрощенно - свободы от всякого
> наследия),
> который пытались осуществить Ролан Барт и группа "Тель кель"; такой
> проект, по ее
> словам, был нацелен на "деконструкцию и преодоление системы", на
> не-ангажированность:
>
> "Мы не уезжали в Абиссинию, не записывались в Коммунистическую партию, а
> если в бытность
> структуралистами и ездили в Китай, то и возвращались оттуда назад"(8).
>
> За этой игрой полу-умолчаний скрывается не просто желание задним числом
> подретушировать
> свою былую связь с вышедшими из моды политическими движениями (хотя и
> такой мотив
> не исключается), но и общая проблема современной литературной, вообще
> культурно-критической
> теории - проблема смыслообразования в культуре. Чтобы ясно
> сформулировать эту проблему,
> не ставившуюся прямо на парижском коллоквиуме, но питающую собой любые
> дискуссии
> на подобную тему, придется отступить назад, к истокам "французской
> теории".
>
> В культуре постоянно происходит накопление смысла, но этот процесс может
> мыслиться
> двумя разными способами - органически или механистически. В первом
> случае смысл прирастает
> к уже существующему, это имманентный и непрерывный процесс, хотя и
> допускающий диалектические
> переломы; новое уже заложено в старом как постепенно реализующаяся
> потенция. Во втором
> случае смысл пристраивается к существующему ранее, привносится извне
> либо случайно,
> либо волей некоторого культурного субъекта (говорящего индивида,
> художника, идеолога,
> той или иной социальной группы и т.д.); акт смыслообразования
> осуществляется как
> разрыв в континуальности смыслового поля, новое и старое сталкиваются и
> вступают
> друг с другом в отношения симбиоза, а не синтеза. Органическая концепция
> смыслообразования
> имплицитно монистична: ее образцами являются гераклитовский
> "самовозрастающий Логос"
> или неоплатоническая первичная Полнота божественного бытия, которое
> затем бесконечно
> умножает свои формы, никогда не теряя оконч!
> ательно связи с первоисточником. Механистическая концепция
> смыслообразования открыто
> плюралистична, она предполагает существование в любой момент этого
> процесса разных,
> независимых друг от друга инстанций (культурных традиций, кодов и
> оперирующих ими
> субъектов), которые могут взаимодействовать между собой "вчуже", не
> оглядываясь ни
> на какое общее первоначало(9).
> ..........
>
> Различию "интерпретаторской" ("научной") и "герменевтической" позиций по
> отношению
> к тексту соответствует, уже в рамках самой философии, различие двух
> смыслов понятия
> "знание", на чем остановился в своем докладе Пьер Машере. Философия
> всегда имеет
> дело со знанием, но иногда - со "знанием-наукой", направленным на
> определенный объект,
> а иногда - с нетранзитивным, лишенным объекта "знанием-теорией". Иными
> словами, сама
> философия бывает либо "научной", либо "литературной"; отсюда известное
> разграничение "англосаксонской" (аналитической) и "континентальной"
> философской традиции. Современная французская философия - философия,
> конечно же, "литературная"; из-за этого родства вместо задуманной
> Бартом-структуралистом "науки о литературе" в итоге и возникла (в
> немалой степени благодаря самому же Барту-"постструктуралисту")
> философская "теория",
> тесно связанная с практикой новейшей литературы. Типологически кажется
> закономерным, что сегодня она вызывает резкую оппозицию, скажем, со
> сторон!
> ы Алана Сокала - американского физика, связанного одновременно и с
> "научной", и с
> "англосаксонской" парадигмой; но не следует забывать, что до этого она в
> тех же Соединенных Штатах многие годы принималась как в высшей степени
> передовое учение. Разлом здесь все-таки не столько географический - по
> дну Ла-Манша или Атлантического океана, сколько
> исторический: он проходит между культурой ХХ века (которая основана
> именно на остром переживании разрывности, дискретности человеческого
> мира) и классической традицией мышления, предпринимающей сегодня попытку
> своей реставрации.
>
> Все это заставляет вспомнить одну историческую параллель, быть может
> способную осветить новым светом эпопею "французской теории" послевоенных
> десятилетий. Действительно, в истории Франции уже был один аналогичный
> период, когда ее интеллектуальная культура играла столь же эпохальную
> роль в мировом развитии. Речь идет, разумеется, о Просвещении.
> Хотя А.Сокал и Ж.Брикмон и пеняют теоретикам постмодерна за "отказ от
> рационалистической традиции Просвещения", на самом деле в
> культурно-исторической конфигурации двух течений, сравнимых по размаху
> общественного воздействия (на весь мир) и по хронологической
> продолжительности своего существования (несколько десятилетий), много
> сходного: энциклопедический охват человеческого и природного мира,
> побуждающий к смелым междисциплинарным переносам
> (в XVIII веке преобладала натурализация человеческой культуры, в ХХ
> веке - скорее
> наоборот, есть соблазн "гуманитаризации", а то и "политизации"
> естественных наук);
> прогрессивная устремленность к луч!
> шему будущему; критическая установка на демистификацию, раскрепощение
> мысли, избавление ее от предрассудков; революционная бескомпромиссность
> выводов, доходившая до прямой связи с политическими революциями
> (Французской революцией конца 1789 года и движением "новых левых"
> образца 1968 года); наконец, литературная форма, в которую облекались
> новейшие философские, научные и социально-критические идеи, - для
> Просвещения литературной
> базой служил рационалистический стиль французского классицизма, а для
> "теории" второй половины ХХ века скорее практика авангардистского
> "письма" и/или "самоописывающегося" автометатекста. Этого последнего
> аспекта - двойственного статуса литературного письма
> по отношению к литературной теории - касались в своих докладах два
> участника парижского коллоквиума, причем один из них, Жан-Патрис Куртуа,
> взял в качестве примера один из центральных текстов французского
> Просвещения, "Прогулки одинокого мечтателя" Руссо, где заключена особая,
> "литературная философи!
> я, не сводимая к философии как таковой"; другая же, Франсуаза Гайяр,
> вновь обратилась к классическому модернистскому тексту ХХ века,
> игравшему значительную роль в самосознании "французской теории", -
> новелле Борхеса "Пьер Менар, автор "Дон Кихота", которая, по словам
> докладчицы, завершается "окончательным решением в пользу морфологии, вне
> всякой интенциональности", "триумфом герменевтики над "научной" теорией
> литературы".
>
> Между Просвещением и "веком модерна" пролегает, как известно, эпоха
> романтизма. Если иметь в виду эту историческую последовательность, то,
> пожалуй, и процитированная выше апелляция Ж.-Л.Диаза к романтической
> культуре, не поддающейся изучению вне понятия автора, предстанет не
> только как отсылка к собственному опыту исследователя - историка
> литературы XIX века, но и как метаисторическая характеристика (наверняка
> непреднамеренная) той новой культурной формации, в которую пытается ныне
> вписаться, преобразовавшись в ней, сама "французская теория". Подобно
> Просвещению, это идеологическое движение
> оказалось недолговечным; и сегодня мы, быть может, вступаем в эпоху
> "новейшего романтизма", эпоху постреволюционного похмелья и
> разочарования, в эпоху отступления радикальных учений в политике и
> культуре и в эпоху смутных попыток освоиться в их великолепном, но и
> обременительном наследстве, сформировать на его основе новую систему
> ценностей.
>
>
> Примечания:
>
> (1) Цит. по электронному досье газеты
> "Либерасьон"(www.libe.fr/sokal/reveal.html).
>
> (2) Цит. по тому же электронному
> досье(www.liberation.com/chapitre/sokal.html).
>
> (3) Le Nouvel Observateur, #1716, 25.09-01.10.1997, p. 122 (электронная
> версия(www.soz.uni-hannover.de/isoz/SOKAL/Ob2509JK.htm).
>
> (4) На момент написания настоящей статьи материалы коллоквиума остаются
> неопубликованными.
> Цитаты и пересказы докладов основаны на собственных заметках автора.
>
> (5) Название книги Ю.Кристевой (ее докторской диссертации), изданной в
> 1974 году.
>
> (6) Концепция "теории как насилия" является ныне едва ли не
> общепринятой; см., например, книгу Поля де Мана "Борьба с теорией" ("The
> Resistance to Theory", 1986) или статью И.П.Смирнова "Теория и
> революция" ("Новое литературное обозрение", 1997, #23; там же напечатан
> перевод главы из книги П. де Мана).
>
> (7) Вместо Маркса и Ницше, как было бы естественно в 60-е годы, Кристева
> по поводу
> "риска оценочных суждений" ссылается на Ханну Арендт - философа
> позднейшей эпохи, теснее связанную с гуманистической традицией; Х.Арендт
> является "героиней" одной из ее последних книг.
>
> (8) В Абиссинию, как известно, бежал из Европы Артюр Рембо, а в
> маоистский Китай
> весной 1974 г. отправилась в паломничество делегация журнала "Тель
> кель", включавшая Р.Барта, Ю.Кристеву, Ф.Соллерса.
>
> (9) Установка на плюрализм - одна из важнейших в философской методологии
> Ницше: "Вообще, плюрализм (иначе называемый эмпиризмом) совпадает с
> философией как таковой. Плюрализм есть собственно философский,
> изобретенный философией способ мыслить..." - Gilles Deleuze. Nietzsche
> et la philosophie. P.: PUF, 1994 [1962], p. 4.
>
> (10) "...Слова, употребленные в прямом смысле и соединенные в
> предложения, не дающие
> никакого образа, могут составлять поэтическое произведение. [...] Иногда
> [...] ощутимо
> не строение, а построение слов, расположение их". - Виктор Шкловский,
> "Потебня",
> в кн.: "Поэтика: Сборники по теории поэтического языка". V Петроград: 18
> гос. типография, 1919, с. 4.
>
> (11) По прихоти французской этимологии это "нарекание смысла" выражается
> глаголом imposer, родственным слову imposture ("обман"), которым Р.Пикар
> пытался заклеймить "новую критику".
>
> (12) Ролан Барт. Мифологии. - М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1996, с.
> 262.
>
> (13) Ролан Барт. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М.: Прогресс,
> 1989, с. 356.
>
> (14) Русская формальная школа, особенно на раннем своем этапе,
> разграничивала эти два уровня более резко и грубо, как и положено делать
> в первом приближении к предмету. Все смысловые факторы литературного
> текста она просто выносила за рамки "литературности",
> сохраняя только чисто формальные моменты вроде акустической формы (в
> стихе) или повествовательной
> конструкции (в нарративной прозе). Дальнейшая эволюция мировой
> формально-структуральной мысли шла по пути все большего сближения этих
> двух инстанций - но при поддержании их разделенности. Впрочем, эта
> история шире, чем история собственно "французской теории", хотя
> последняя и учитывала опыт русских опоязовцев.
>
> (15) По выражению другой участницы коллоквиума, Эвелин Гроссманн, от
> "теории литературы" приходится переходить к "литературе как теории".
>
> (16) См.: Жерар Женетт. Фигуры: Работы по поэтике, т. 1. - М.: Изд-во
> имени Сабашниковых,
> 1998, с. 167-174. А также мою вступительную статью к этому изданию, с.
> 26-29.
>
> (17) См.: недавно вышедшую на русском языке антологию: Генетическая
> критика во Франции.
> - М.: О.Г.И., 1999.
>
> (18) Ролан Барт, "Избранные работы", с. 387. По мысли Барта,
> "царствование Автора
> исторически было и царствованием Критика" (там же, с. 389), так что,
> восстанавливая
> авторский авторитет, современные теоретики одновременно обосновывают и
> свою собственную инстанцию толковников-герменевтов.
>
> (19) Antoine Compagnon. Le demon de la theorie: Litterature et sens
> commun. P.: Seuil,
> 1998, p. 77-78, 80.
>
> (20) Идея "смерти автора", разумеется, не совместима и с проектом
> "генетической критики", одна из важных функций которого - увековечение,
> введение в живой литературный обиход
> черновиков, каковые в силу эдиционно-правовых традиций группируются
> вокруг фигуры автора, вокруг его персонального архивного фонда. Не
> удивительно, что в манифестах этой школы нередко встречаются критические
> выпады против радикальных концепций "литературы
> без имен". См., например, статьи Альмут Грезийон и Луи Э в упомянутой
> выше антологии "Генетическая критика во Франции".
>
> (21) Jose-Luis Diaz, "La question de l'auteur", Textuel, 1984, #15, p.
> 50, 51.
>
> ------------------------------------------------------------------------
> ----
> Авторы Русского Журнала. Досье.
> http://russ.ru/journal/dosie
>
>
>
>
>