Встреча: Статья

	От	Пуденко Сергей
	К	Администрация (Кудинoв Игорь)
	Дата	19.12.2007 07:58:47
	Рубрики	Управление & методология;

ключевое достижение его теории."Собственность на технологии"

>
в резонирующих с ним построениях сейчас на философском уровне осмысливается в фихтеанском (т.е.НКФ)ходе через "собс-ть на деятельность"

ЭиФг ведет пост.рубрику "макротеория",напоминаю

Только что
http://eifg.narod.ru/kornyakov49-50.htm

СОБСТВЕННОСТЬ НА ТЕХНОЛОГИИ

А.С. ШУШАРИНА – ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

В системе А.С. Шушарина меня особенно привлекает завершающее, венчающее ее положение – собственность на технологии (по мнению комментаторов Шушарина, ключевое достижение его теории). Среди читавших Шушарина, знаю это из первых уст, нередки недоумения. Коллеги меня не раз спрашивали: ты не знаешь, что он имел в виду под собственностью на технологии, каково содержание этого понятия? «ЭФГ» в №№ 41–44 опубликовала интересное, более обстоятельное освещение этого положения А.Т. Харчевниковым. Сразу отмечу то, что мне в данном разъяснении представляется сомнительным.

«Марксовы» собственность и отчуждение сохраняются. Прежде всего это положение, согласно которому ныне количество производимой продукции становится незначащей характеристикой производства, важен «статус». Как же так? Берем высокотехнологичные или сырьевые отрасли – все обстоит прямо наоборот. Именно от объема выпуска автомобилей зависит реальный статус как фирмы, так и ее работников и в национальной, и в мировой экономике. От объема добычи нефти – ситуация с валютой, бюджетом, возможности технологического и социального развития и т.д. Да и новые технологии не ослабляют, а усиливают внимание к объему: для их нормального функционирования требуется не всякое, а сурово определенное количество продукции во взаимосвязанных производствах.

Непонятны и такие положения, как отмирание значения традиционной «марксовой» собственности (на средства производства, заводы и т.д.) ввиду того, что… работники ныне обладают знаниями технологий, отсутствующими у владельцев, сами, без собственников, применяют их. Странные положения. Всегда специалист, изобретатель знал и умел больше капиталиста. Но всегда капиталист его покупал, отчуждал его знания-умения применения технологий. Разве в современном капитализме этого нет? Собственники всегда купят преданных им менеджеров, которые хорошо знают производство. Только за «марксовыми» собственниками и за их государством, а не за их работниками незыблемо остаются такие прерогативы собственников, как размеры заработков, пенсий, обеспечение условий труда и т.д. Если бы знания рабочих в применении технологий действительно трансформировались в их реальную экономическую собственность, если бы в среде самих работников, а не на уровне нынешних «марксовых» собственников решались бы эти важнейшие для трудящихся вопросы, то тогда действительно можно было бы конструировать «практический коммунизм». И немецкие, французские рабочие не бастовали бы ныне с такими решимостью, убежденностью, ожесточением. Кстати, они требовали вовсе не признания своего «статуса» в общественном воспроизводстве, о котором пишет Харчевников, а благ примерно того же назначения, каких добивались их деды-прадеды. Причем работники других отраслей (другого «статуса»?) чаще всего солидаризировались с ними. Капитализм высоких технологий – тоже капитализм, он все еще с «марксовыми» собственностью и отчуждением, и собственность капитала на средства производства, на труд в прошлое никак не отошла. Отсюда, а не от борьбы работников за непонятный «статус» все современные проблемы России. Наконец, нет у Харчевникова и самой собственности на технологии.

Согласно его логике, при социализме субъектами собственности должны стать работники. Они знают и применяют технологии, а капиталисты не знают, терпят крах, и вот технологии как объект собственности – у работников. Но у Харчевникова они не у рабочих, а у бюрократии (которая опять же, конечно, их понимает хуже). Тем не менее плод, вопреки логике автора, перепадает ей. Рабочие же ведут себя при этом как наемники-поденщики в «технологическом феоде», «скрывают внутренние потенции и непорядки». Но бюрократия при этом (согласно логике автора) должна быть таким же формальным собственником на технологии, каким были «марксовы» капиталисты. А далее эта ситуация претерпевает «крушение» и доминирующей силой – уже вместо собственности на технологии – становится информация. Реальная экономическая собственность на технологии у Харчевникова как собственность, как главная, мощная стимулирующая сила экономики так и не «поработала», не состоялась, не осуществилась.

Не найдя у Шушарина его авторского, вполне исчерпывающего, снимающего все вопросы разъяснения его положения о «собственности на технологии», я пока что не встретил такового у комментаторов теоретика. Правда, указывают, что Шушарин сознательно не стал говорить о практических применениях своих концепций, предоставив это другим. Но собственность на технологии – это же не эмпирия, не лозунг, это – теоретическое положение. И хотя я не могу согласиться с разъяснениями Харчевникова, я далек от того, чтобы отрицать значение главного вывода Шушарина. Но он, мне представляется, требует иной интерпретации, нежели та, что представлена Харчевниковым. Я решаюсь предпринять свою попытку таковой, делая это, главным образом, для того, чтобы последовали попытки более глубокие и убедительные.

Современная собственность на технологии как товар. Являются ли технологии ныне реальным объектом собственности? Конечно, и прежде всего – как продаваемые (покупаемые) товары. Но ни экономически, ни в правовом отношении такие отношения не являются какой-то особой формой собственности.

В современной экономике технологии продаются как обычные товары: и вместе с товарами технического назначения, и самостоятельно. Возникающие при этом отношения собственности принципиально те же самые, что и в эпоху Маркса (все еще «марксова», а не какая-либо иная собственность). И экономическая, и правовая собственность переходят от производителя или продавца к покупателю. Конечно, есть особенности юридического оформления такой купли-продажи, но они не меняют сути дела: принципиально все как обычно в товарном хозяйстве. Мысль Шушарина к этой ситуации купли-продажи технологий неприменима. И поэтому разъяснения положения Шушарина надо искать не здесь, а по другим направлениям. Я нахожу два таких направления и иных не вижу. Первое направление – в новом развитии трудовых отношений в современную эпоху.

Шушаринская собственность на технологии – в сфере их применения. Только что установлено: рассмотрение технологий как произведенного–покупаемого–продаваемого товара ничего не дает. Но что же остается? Остается в современном хозяйстве (так сказать, по горизонтали) вести поиск за пределами купли-продажи технологий, а это только их применение, использование, потребление. Но что есть потребление технологий? Это современный высокотехнологичный труд.

Ситуация простого среднего труда как основы производства – в прошлом, в XIX веке. Современный труд на Западе (следовательно, в перспективе и у нас) – не простой, а высокотехнологичный. Только здесь, то есть не в товарно-денежных отношениях, а в сфере современного высокотехнологичного труда, и надо искать разъяснение формулы Шушарина. Больше негде.

И действительно, здесь – качественные, даже принципиальные изменения по сравнению с XIX веком и даже с первой половиной XX века – изменения, которые Шушарин не мог не видеть, не учитывать. Новые (особенно информационные) технологии идут не к мышцам, не к физической силе работников, а к их разуму, духовной сфере. «Мускулами» современного труда стали мышление, знания, психология, нервная система, интеллект, тезаурус работника. Труд в возрастающей мере становится индивидуальным видением проблемных ситуаций выполняемой работы, последовательным быстрым решением порождаемых этими ситуациями нетривиальных задач. Это совершенно новая экономико-социальная реальность, неизвестная старому капитализму.

В старом капитализме особой автономной проблемы распространения капиталистического отношения на процесс труда не было. Капитал, – пояснял К. Маркс, – купил рабочую силу, ему и принадлежит ее потребление, то есть труд. Простой труд легко просматривался и контролировался извне во всех деталях и всегда без проблем был таким, каким это требовалось капиталу. Но теперь это в прошлом.

Высокотехнологичный труд извне так не просматриваем, и только при больших и непросто организуемых ухищрениях менеджмент может подглядеть часть процессов, протекающих в мозгу работника. Уверенности в получении труда нужных кондиций теперь не только нет – всё чаще ее и не может быть. Благодаря новым технологиям и изменениям в труде последний выскальзывает из-под лобового контроля капитала.

Работник прекрасно чувствует ситуацию. Сотни лет отчужденного труда, когда твой организм – кукла, натянутая на чужую руку, породили у работника выраженную тягу ощущать на работе в своих действиях именно себя самого, а не жесткую волю хозяина. Впервые в истории капитализма у работников возник и развился неискореняемый «оппортунизм» – сознательная замена требуемого от него труда его имитацией. Возник «компьютерный парадокс» – неполучение от информационных технологий научно рассчитанного планового эффекта. Вошел в жизнь систематический невыход на научно-определенные темпы индивидуальной, групповой и общественной производительности труда. Уже при капитализме рабочий благодаря новым технологиям обрел моменты распоряжения своим трудом.

Но значит ли это, что «марксова» собственность на средства производства ушла? Разве капиталисты ввиду «оппортунизма» их рабочих сдали в утиль пакеты акций, отказываются от прибыли, от традиционного частнокапиталистического присвоения? Да нет, они пытаются, сохранив свои позиции, приспособиться к новой ситуации, остановить и даже повернуть вспять исторический процесс. Нет никаких признаков автоматического восшествия трудящихся в реальную собственность на технологии. Хотя ныне капитал порой уверяет работников, что завод функционирует для них и ради них, его работников, вводит их в наблюдательные советы предприятий, предлагает схемы их участия в прибылях, даже позволяет им распоряжаться некоторыми предприятиями. Эти новации стали знаком эпохи. А как же иначе? Насилием «порядок» в чужой черепной коробке не наведешь, творчески, с энтузиазмом трудиться на чужого дядю не заставишь. Надо уговаривать, улещать рабочего, что все его усилия, весь его труд – для него самого. Капиталу приходится делать все это, но он не перестает получать прибыль, то есть фактически реализовывать ту самую «марксову» собственность на производство. Здесь не автоматическая замена «марксовой» собственности новой собственностью на технологии, а новый фазис борьбы двух основных (опять же «марксовых») социальных сил, в которой капитал (и это подтверждается всем ходом исторических процессов) отнюдь не собирается сдаваться.

Я не сомневаюсь, что эта новая ситуация глубокого кризиса капиталистического отчуждения труда была хорошо видна Шушарину, с его тягой ко всему новому, что происходит в экономической и социальной сферах, и стала моментом выдвинутого им теоретического положения. Конечно же, изменения в положении работника – это еще не его собственность на технологии в полном значении термина «собственность». Но Шушарин был глубоким диалектиком и прекрасно знал, что новые отношения не разом, не целиком «вламываются» в жизнь, а проходят период становления и вызревания, часто конфликтного. А каким мог, должен быть видеть это отношение Шушарин в его более завершенном развитии, в исторической перспективе?

Сущность «собственности на технологии». Логика теории обладает обязательностью, детерминизмом. Малая масса (спутник) обязательно вращается вокруг большой массы (Солнца), а не наоборот. Сегодня 90% роста производительности труда, почти весь экономический рост развитых стран – от инноваций, новых технологий, то есть от факторов, которые теперь, в условиях кризиса капиталистического отчуждения, вынуждены проходить стадию их принятия современным работником. Ныне внутреннее принятие работниками новшеств изначально обязательно для их эффективности. Вполне обозначилась и необходимость участия работника в их создании («экономика, основанная на знаниях»). Причем речь идет не о вербальном согласии принимать новые технологии, наращивать знания, о соответственных обещаниях. Сам ход реального применения технологий и новшеств, сам высокотехнологичный труд должны стать действительно полнокровными источниками всего того, что далее становится богатством социума и личности. Для этого здесь должны быть сконцентрированы самые мощные силы стимулирования социума, которые генерируются собственностью, и только ею (кстати, о собственности как главной силе стимулирования экономики у Харчевникова не говорится совсем). Сейчас это «наше все». Ведь именно настоящий, реальный собственник изо всех сил с предельной настойчивостью стремится получить от объекта свой собственности максимум выгоды, и непосредственно высокотехнологичный труд должен быть истово собственническим.

Разве не должен был Шушарин заключить, что как раз эта сфера высокотехнологичного труда, очищенная от всех треножащих обстоятельств, став объектом настоящей собственности, явится генератором самого динамичного и эффективного общества, к которому шло прослеженное в его работах многотысячелетнее развитие человечества? Формула теоретика – собственность на процесс рождения богатства, сжатое авторское обозначение сущности новых, уже стучащихся в наше «сегодня» экономических и социальных отношений. Другой фактически функционирующей силы, сколько-нибудь альтернативной высокотехнологичному труду, нет и не просматривается. Поэтому именно эта сила должна быть экономической доминантой социума. Такая доминанта, конечно, собственническая. И вот у Шушарина, как мне представляется, «сама собой» получилась его «собственность (работников) на технологии», собственность полная, непререкаемая, как венец всего предшествующего исторического развития отношений собственности.

О теоретических новациях. Я сейчас говорю не об открытиях Шушарина в абсолютном смысле: отталкиваясь от его лаконичной формулировки, о них трудно говорить (повторюсь, Шушарин, увы, не конкретизировал ряд своих выводов). Но надо отдавать себе отчет в том, что исследовательские дороги, открываемые его «собственностью на технологии», для большинства экономистов – новые, нехоженые. Хотя некоторые из них все-таки как бы прорисовываются уже при размышлениях о его формуле.

Это прежде всего субъект собственности. Субъект собственности здесь не тот, у кого акции, права владения и т.п. Это тот, кто по-хозяйски, собственнически применяет технологии, трудится, непрестанно обогащая свой труд передовыми новшествами (ведь применять технологии, трудиться можно и не по-хозяйски). Такой тип собственнического экономического поведения в наибольшей степени соотносится с личностью, индивидом. Социалистических концепций, отталкивающихся от индивидуальной собственности работников, почти нет. Но ее придерживался не кто-нибудь, а Маркс, о чем свидетельствует I том «Капитала».

По-видимому, придется разрабатывать почти не применявшуюся методологию исследований собственности. Ибо речь идет не о собственности на достояние, на вещи, а о «живой» собственности. Даже традиционные социалистические теории некоторым образом ближе к буржуазным подходам (особенно положения о собственности на средства производства как таковые, как вещи), нежели к «живой» шушаринской собственности на технологии. Кстати, одно из преимуществ подхода Шушарина – освобождение теории экономической собственности от опасности подмены экономики правом, ибо сфера живого человеческого труда правовыми путами владения, распоряжения и пользования, по-видимому, не схватывается.

А далее маячат и новые методологические установки всей экономической, даже философской науки. Например, получается что-то вроде теснейшего взаимного развития производительных сил и производственных отношений, и не где-нибудь, а в одном и том же процессе труда. Повышение производительности труда – производительные силы в их движении. Но одновременно данный труд – и реальное осуществление собственности, экономического отношения. Первое и второе, не сливаясь, в то же время почти демонстративно взаимодействуют, как бы движут друг другом. Наука в этом еще не разбиралась.

Однако не все следствия самоочевидны. Шушарин прав: тут немало чего необходимо дорабатывать.

Например, с чего это работник «вдруг» начнет трудиться истово, собственнически, со всеми теми рвением и выдумкой, на которые только способны его разум, знания, умения, организм? Уверен: для сегодняшней ступени развития общественного человека – при обеспечении двух непременных условий.

Первое: всё, что создается адресными инициативными подвижническими усилиями высокотехнологичного труда, – всё изначально принадлежит исключительно инициатору, образует его, и только его собственнический доход. Разочек кто-то (государство, фирма и т.д.) обнулил, отобрал, ущемил – конец «собственности на технологии», ее не будет. Будет просто репродуктивный рутинный труд в новой технико-технологической оболочке.

«Технический» подвопрос: а реально при нынешних сплетениях трудов многих работников выделение индивидуальных вкладов? Реально, и соответствующие материалы не раз публиковались, в том числе в «ЭФГ».

Второе условие: вознаграждение за собственнический труд всей массы участников (и конечно, каждого из них) должно кратно, много более значимым, нежели нынешняя оплата высокотехнологичного труда. Без этого поворот к собственности на технологии нереален.

Ведь ныне количество предприятий, находящихся в собственности и управлении работников, исчисляется сотнями, тысячами. Казалось бы, произведенное – твое, трудись, старайся, больше сделаешь – больше получишь. Но нет, что-то не слышно не только о Стахановых и стахановцах, но и о значимо большем уровне производительности-эффективности в мондрагонском секторе в сравнении с частной экономикой. Что, там трудятся люди, у которых нет проблемы подзаработать, для которых личное благосостояние – по барабану? Конечно, нет. «Народные» предприятия, чтобы функционировать, должны приспосабливаться к системе учета, формирования показателей (например, добавленной стоимости), расчетов господствующего частного сектора. Если, допустим, завод добился снижения издержек и отпускной цены, эффект целиком уйдет к его частным партнерам. Платить за истовый собственнический труд нечем. Во всяком случае, разница в оплате сравнительно с частными фирмами никак не может быть экономически и социально значимой.

В своих статьях и книгах я показываю, что выход есть. Шушаринская формула сможет стать явью, когда трудящимся, всему социуму откроются ресурсы динамической ренты. Если снижение издержек-цен, достигнутое на заводе, не перейдет всецело в «родную» сверхприбыль, а пойдет (в виде уменьшенной цены) покупателям продукции, далее – покупателям покупателей и дальше, через новые и новые переделы, стадии обработки – общий котел выгоды, генерированной конкретными инициаторами конкретного завода, кратно превысит «заработанную» ими массу эгоистической сверхприбыли. Но для этого необходим переход в масштабе общества к принципиально новой системе хозяйствования – к экономике динамической ренты (экономике снижающихся цен). Однако это уже особый разговор.

Василий Иванович Корняков,

доктор экономических наук, профессор Ярославского государственного Технического университета

"Конструируем неисчерпаемый Коммунизм" - Пуденко Сергей 19.12.2007 08:04:24 (845, 12443 b)

Ответить на сообщение

Автор	Пуденко Сергей	Время	19.12.2007 07:58:47
Тема	ключевое достижение его теории."Собственность на технологии"
Рубрики	Управление & методология;

Тема

Поместить в корень <s> </s> <pre> </pre> <li>

>>
>в резонирующих с ним построениях сейчас на философском уровне осмысливается в фихтеанском  (т.е.НКФ)ходе через "собс-ть на деятельность"

>ЭиФг ведет пост.рубрику "макротеория",напоминаю

>Только что
> http://eifg.narod.ru/kornyakov49-50.htm

>СОБСТВЕННОСТЬ НА ТЕХНОЛОГИИ

>А.С. ШУШАРИНА – ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

>В системе А.С. Шушарина меня особенно привлекает завершающее, венчающее ее положение – собственность на технологии (по мнению комментаторов Шушарина, ключевое достижение его теории). Среди читавших Шушарина, знаю это из первых уст, нередки недоумения. Коллеги меня не раз спрашивали: ты не знаешь, что он имел в виду под собственностью на технологии, каково содержание этого понятия? «ЭФГ» в №№ 41–44 опубликовала интересное, более обстоятельное освещение этого положения А.Т. Харчевниковым. Сразу отмечу то, что мне в данном разъяснении представляется сомнительным.

>«Марксовы» собственность и отчуждение сохраняются. Прежде всего это положение, согласно которому ныне количество производимой продукции становится незначащей характеристикой производства, важен «статус». Как же так? Берем высокотехнологичные или сырьевые отрасли – все обстоит прямо наоборот. Именно от объема выпуска автомобилей зависит реальный статус как фирмы, так и ее работников и в национальной, и в мировой экономике. От объема добычи нефти – ситуация с валютой, бюджетом, возможности технологического и социального развития и т.д. Да и новые технологии не ослабляют, а усиливают внимание к объему: для их нормального функционирования требуется не всякое, а сурово определенное количество продукции во взаимосвязанных производствах.

>Непонятны и такие положения, как отмирание значения традиционной «марксовой» собственности (на средства производства, заводы и т.д.) ввиду того, что… работники ныне обладают знаниями технологий, отсутствующими у владельцев, сами, без собственников, применяют их. Странные положения. Всегда специалист, изобретатель знал и умел больше капиталиста. Но всегда капиталист его покупал, отчуждал его знания-умения применения технологий. Разве в современном капитализме этого нет? Собственники всегда купят преданных им менеджеров, которые хорошо знают производство. Только за «марксовыми» собственниками и за их государством, а не за их работниками незыблемо остаются такие прерогативы собственников, как размеры заработков, пенсий, обеспечение условий труда и т.д. Если бы знания рабочих в применении технологий действительно трансформировались в их реальную экономическую собственность, если бы в среде самих работников, а не на уровне нынешних «марксовых» собственников решались бы эти важнейшие для трудящихся вопросы, то тогда действительно можно было бы конструировать «практический коммунизм». И немецкие, французские рабочие не бастовали бы ныне с такими решимостью, убежденностью, ожесточением. Кстати, они требовали вовсе не признания своего «статуса» в общественном воспроизводстве, о котором пишет Харчевников, а благ примерно того же назначения, каких добивались их деды-прадеды. Причем работники других отраслей (другого «статуса»?) чаще всего солидаризировались с ними. Капитализм высоких технологий – тоже капитализм, он все еще с «марксовыми» собственностью и отчуждением, и собственность капитала на средства производства, на труд в прошлое никак не отошла. Отсюда, а не от борьбы работников за непонятный «статус» все современные проблемы России. Наконец, нет у Харчевникова и самой собственности на технологии.

>Согласно его логике, при социализме субъектами собственности должны стать работники. Они знают и применяют технологии, а капиталисты не знают, терпят крах, и вот технологии как объект собственности – у работников. Но у Харчевникова они не у рабочих, а у бюрократии (которая опять же, конечно, их понимает хуже). Тем не менее плод, вопреки логике автора, перепадает ей. Рабочие же ведут себя при этом как наемники-поденщики в «технологическом феоде», «скрывают внутренние потенции и непорядки». Но бюрократия при этом (согласно логике автора) должна быть таким же формальным собственником на технологии, каким были «марксовы» капиталисты. А далее эта ситуация претерпевает «крушение» и доминирующей силой – уже вместо собственности на технологии – становится информация. Реальная экономическая собственность на технологии у Харчевникова как собственность, как главная, мощная стимулирующая сила экономики так и не «поработала», не состоялась, не осуществилась.

>Не найдя у Шушарина его авторского, вполне исчерпывающего, снимающего все вопросы разъяснения его положения о «собственности на технологии», я пока что не встретил такового у комментаторов теоретика. Правда, указывают, что Шушарин сознательно не стал говорить о практических применениях своих концепций, предоставив это другим. Но собственность на технологии – это же не эмпирия, не лозунг, это – теоретическое положение. И хотя я не могу согласиться с разъяснениями Харчевникова, я далек от того, чтобы отрицать значение главного вывода Шушарина. Но он, мне представляется, требует иной интерпретации, нежели та, что представлена Харчевниковым. Я решаюсь предпринять свою попытку таковой, делая это, главным образом, для того, чтобы последовали попытки более глубокие и убедительные.

>Современная собственность на технологии как товар. Являются ли технологии ныне реальным объектом собственности? Конечно, и прежде всего – как продаваемые (покупаемые) товары. Но ни экономически, ни в правовом отношении такие отношения не являются какой-то особой формой собственности.

>В современной экономике технологии продаются как обычные товары: и вместе с товарами технического назначения, и самостоятельно. Возникающие при этом отношения собственности принципиально те же самые, что и в эпоху Маркса (все еще «марксова», а не какая-либо иная собственность). И экономическая, и правовая собственность переходят от производителя или продавца к покупателю. Конечно, есть особенности юридического оформления такой купли-продажи, но они не меняют сути дела: принципиально все как обычно в товарном хозяйстве. Мысль Шушарина к этой ситуации купли-продажи технологий неприменима. И поэтому разъяснения положения Шушарина надо искать не здесь, а по другим направлениям. Я нахожу два таких направления и иных не вижу. Первое направление – в новом развитии трудовых отношений в современную эпоху.

>Шушаринская собственность на технологии – в сфере их применения. Только что установлено: рассмотрение технологий как произведенного–покупаемого–продаваемого товара ничего не дает. Но что же остается? Остается в современном хозяйстве (так сказать, по горизонтали) вести поиск за пределами купли-продажи технологий, а это только их применение, использование, потребление. Но что есть потребление технологий? Это современный высокотехнологичный труд.

>Ситуация простого среднего труда как основы производства – в прошлом, в XIX веке. Современный труд на Западе (следовательно, в перспективе и у нас) – не простой, а высокотехнологичный. Только здесь, то есть не в товарно-денежных отношениях, а в сфере современного высокотехнологичного труда, и надо искать разъяснение формулы Шушарина. Больше негде.

>И действительно, здесь – качественные, даже принципиальные изменения по сравнению с XIX  веком и даже с первой половиной XX века – изменения, которые Шушарин не мог не видеть, не учитывать. Новые (особенно информационные) технологии идут не к мышцам, не к физической силе работников, а к их разуму, духовной сфере. «Мускулами» современного труда стали мышление, знания, психология, нервная система, интеллект, тезаурус работника. Труд в возрастающей мере становится индивидуальным видением проблемных ситуаций выполняемой работы, последовательным быстрым решением порождаемых этими ситуациями нетривиальных задач. Это совершенно новая экономико-социальная реальность, неизвестная старому капитализму.

>В старом капитализме особой автономной проблемы распространения капиталистического отношения на процесс труда не было. Капитал, – пояснял К. Маркс, – купил рабочую силу, ему и принадлежит ее потребление, то есть труд. Простой труд легко просматривался и контролировался извне во всех деталях и всегда без проблем был таким, каким это требовалось капиталу. Но теперь это в прошлом.

>Высокотехнологичный труд извне так не просматриваем, и только при больших и непросто организуемых ухищрениях менеджмент может подглядеть часть процессов, протекающих в мозгу работника. Уверенности в получении труда нужных кондиций теперь не только нет – всё чаще ее и не может быть. Благодаря новым технологиям и изменениям в труде последний выскальзывает из-под лобового контроля капитала.

>Работник прекрасно чувствует ситуацию. Сотни лет отчужденного труда, когда твой организм – кукла, натянутая на чужую руку, породили у работника выраженную тягу ощущать на работе в своих действиях именно себя самого, а не жесткую волю хозяина. Впервые в истории капитализма у работников возник и развился неискореняемый «оппортунизм» – сознательная замена требуемого от него труда его имитацией. Возник «компьютерный парадокс» – неполучение от информационных технологий научно рассчитанного планового эффекта. Вошел в жизнь систематический невыход на научно-определенные темпы индивидуальной, групповой и общественной производительности труда. Уже при капитализме рабочий благодаря новым технологиям обрел моменты распоряжения своим трудом.

>Но значит ли это, что «марксова» собственность на средства производства ушла? Разве капиталисты ввиду «оппортунизма» их рабочих сдали в утиль пакеты акций, отказываются от прибыли, от традиционного частнокапиталистического присвоения? Да нет, они пытаются, сохранив свои позиции, приспособиться к новой ситуации, остановить и даже повернуть вспять исторический процесс. Нет никаких признаков автоматического восшествия трудящихся в реальную собственность на технологии. Хотя ныне капитал порой уверяет работников, что завод функционирует для них и ради них, его работников, вводит их в наблюдательные советы предприятий, предлагает схемы их участия в прибылях, даже позволяет им распоряжаться некоторыми предприятиями. Эти новации стали знаком эпохи. А как же иначе? Насилием «порядок» в чужой черепной коробке не наведешь, творчески, с энтузиазмом трудиться на чужого дядю не заставишь. Надо уговаривать, улещать рабочего, что все его усилия, весь его труд – для него самого. Капиталу приходится делать все это, но он не перестает получать прибыль, то есть фактически реализовывать ту самую «марксову» собственность на производство. Здесь не автоматическая замена «марксовой» собственности новой собственностью на технологии, а новый фазис борьбы двух основных (опять же «марксовых») социальных сил, в которой капитал (и это подтверждается всем ходом исторических процессов) отнюдь не собирается сдаваться.

>Я не сомневаюсь, что эта новая ситуация глубокого кризиса капиталистического отчуждения труда была хорошо видна Шушарину, с его тягой ко всему новому, что происходит в экономической и социальной сферах, и стала моментом выдвинутого им теоретического положения. Конечно же, изменения в положении работника – это еще не его собственность на технологии в полном значении термина «собственность». Но Шушарин был глубоким диалектиком и прекрасно знал, что новые отношения не разом, не целиком «вламываются» в жизнь, а проходят период становления и вызревания, часто конфликтного. А каким мог, должен быть видеть это отношение Шушарин в его более завершенном развитии, в исторической перспективе?

>Сущность «собственности на технологии». Логика теории обладает обязательностью, детерминизмом. Малая масса (спутник) обязательно вращается вокруг большой массы (Солнца), а не наоборот. Сегодня 90% роста производительности труда, почти весь экономический рост развитых стран – от инноваций, новых технологий, то есть от факторов, которые теперь, в условиях кризиса капиталистического отчуждения, вынуждены проходить стадию их принятия современным работником. Ныне внутреннее принятие работниками новшеств изначально обязательно для их эффективности. Вполне обозначилась и необходимость участия работника в их создании («экономика, основанная на знаниях»). Причем речь идет не о вербальном согласии принимать новые технологии, наращивать знания, о соответственных обещаниях. Сам ход реального применения технологий и новшеств, сам высокотехнологичный труд должны стать действительно полнокровными источниками всего того, что далее становится богатством социума и личности. Для этого здесь должны быть сконцентрированы самые мощные силы стимулирования социума, которые генерируются собственностью, и только ею (кстати, о собственности как главной силе стимулирования экономики у Харчевникова не говорится совсем). Сейчас это «наше все». Ведь именно настоящий, реальный собственник изо всех сил с предельной настойчивостью стремится получить от объекта свой собственности максимум выгоды, и непосредственно высокотехнологичный труд должен быть истово собственническим.

>Разве не должен был Шушарин заключить, что как раз эта сфера высокотехнологичного труда, очищенная от всех треножащих обстоятельств, став объектом настоящей собственности, явится генератором самого динамичного и эффективного общества, к которому шло прослеженное в его работах многотысячелетнее развитие человечества? Формула теоретика – собственность на процесс рождения богатства, сжатое авторское обозначение сущности новых, уже стучащихся в наше «сегодня» экономических и социальных отношений. Другой фактически функционирующей силы, сколько-нибудь альтернативной высокотехнологичному труду, нет и не просматривается. Поэтому именно эта сила должна быть экономической доминантой социума. Такая доминанта, конечно, собственническая. И вот у Шушарина, как мне представляется, «сама собой» получилась его «собственность (работников) на технологии», собственность полная, непререкаемая, как венец всего предшествующего исторического развития отношений собственности.

>О теоретических новациях. Я сейчас говорю не об открытиях Шушарина в абсолютном смысле: отталкиваясь от его лаконичной формулировки, о них трудно говорить (повторюсь, Шушарин, увы, не конкретизировал ряд своих выводов). Но надо отдавать себе отчет в том, что исследовательские дороги, открываемые его «собственностью на технологии», для большинства экономистов – новые, нехоженые. Хотя некоторые из них все-таки как бы прорисовываются уже при размышлениях о его формуле.

>Это прежде всего субъект собственности. Субъект собственности здесь не тот, у кого акции, права владения и т.п. Это тот, кто по-хозяйски, собственнически применяет технологии, трудится, непрестанно обогащая свой труд передовыми новшествами (ведь применять технологии, трудиться можно и не по-хозяйски). Такой тип собственнического экономического поведения в наибольшей степени соотносится с личностью, индивидом. Социалистических концепций, отталкивающихся от индивидуальной собственности работников, почти нет. Но ее придерживался не кто-нибудь, а Маркс, о чем свидетельствует I том «Капитала».

>По-видимому, придется разрабатывать почти не применявшуюся методологию исследований собственности. Ибо речь идет не о собственности на достояние, на вещи, а о «живой» собственности. Даже традиционные социалистические теории некоторым образом ближе к буржуазным подходам (особенно положения о собственности на средства производства как таковые, как вещи), нежели к «живой» шушаринской собственности на технологии. Кстати, одно из преимуществ подхода Шушарина – освобождение теории экономической собственности от опасности подмены экономики правом, ибо сфера живого человеческого труда правовыми путами владения, распоряжения и пользования, по-видимому, не схватывается.

>А далее маячат и новые методологические установки всей экономической, даже философской науки. Например, получается что-то вроде теснейшего взаимного развития производительных сил и производственных отношений, и не где-нибудь, а в одном и том же процессе труда. Повышение производительности труда – производительные силы в их движении. Но одновременно данный труд – и реальное осуществление собственности, экономического отношения. Первое и второе, не сливаясь, в то же время почти демонстративно взаимодействуют, как бы движут друг другом. Наука в этом еще не разбиралась.

>Однако не все следствия самоочевидны. Шушарин прав: тут немало чего необходимо дорабатывать.

>Например, с чего это работник «вдруг» начнет трудиться истово, собственнически, со всеми теми рвением и выдумкой, на которые только способны его разум, знания, умения, организм? Уверен: для сегодняшней ступени развития общественного человека – при обеспечении двух непременных условий.

>Первое: всё, что создается адресными инициативными подвижническими усилиями высокотехнологичного труда, – всё изначально принадлежит исключительно инициатору, образует его, и только его собственнический доход. Разочек кто-то (государство, фирма и т.д.) обнулил, отобрал, ущемил – конец «собственности на технологии», ее не будет. Будет просто репродуктивный рутинный труд в новой технико-технологической оболочке.

>«Технический» подвопрос: а реально при нынешних сплетениях трудов многих работников выделение индивидуальных вкладов? Реально, и соответствующие материалы не раз публиковались, в том числе в «ЭФГ».

>Второе условие: вознаграждение за собственнический труд всей массы участников (и конечно, каждого из них) должно кратно, много более значимым, нежели нынешняя оплата высокотехнологичного труда. Без этого поворот к собственности на технологии нереален.

>Ведь ныне количество предприятий, находящихся в собственности и управлении работников, исчисляется сотнями, тысячами. Казалось бы, произведенное – твое, трудись, старайся, больше сделаешь – больше получишь. Но нет, что-то не слышно не только о Стахановых и стахановцах, но и о значимо большем уровне производительности-эффективности в мондрагонском секторе в сравнении с частной экономикой. Что, там трудятся люди, у которых нет проблемы подзаработать, для которых личное благосостояние – по барабану? Конечно, нет. «Народные» предприятия, чтобы функционировать, должны приспосабливаться к системе учета, формирования показателей (например, добавленной стоимости), расчетов господствующего частного сектора. Если, допустим, завод добился снижения издержек и отпускной цены, эффект целиком уйдет к его частным партнерам. Платить за истовый собственнический труд нечем. Во всяком случае, разница в оплате сравнительно с частными фирмами никак не может быть экономически и социально значимой.

>В своих статьях и книгах я показываю, что выход есть. Шушаринская формула сможет стать явью, когда трудящимся, всему социуму откроются ресурсы динамической ренты. Если снижение издержек-цен, достигнутое на заводе, не перейдет всецело в «родную» сверхприбыль, а пойдет (в виде уменьшенной цены) покупателям продукции, далее – покупателям покупателей и дальше, через новые и новые переделы, стадии обработки – общий котел выгоды, генерированной конкретными инициаторами конкретного завода, кратно превысит «заработанную» ими массу эгоистической сверхприбыли. Но для этого необходим переход в масштабе общества к принципиально новой системе хозяйствования – к экономике динамической ренты (экономике снижающихся цен). Однако это уже особый разговор.

>Василий Иванович Корняков,

>доктор экономических наук, профессор Ярославского государственного Технического университета

Ё Ж Й Ч Ш Щ Э Ю Я ё ж й ч ш щ ы ь э ю я